Поэт в «Сатурне»
Я пишу эти строки в электричке. Скоро семь. Поразительно, как с годами у человека развивается умение вставать засветло без особых проблем. Сегодня понедельник, и ровно через неделю мне предстоит мотаться в сторону Химок. Сборная садится на первый сбор в этом году. Нужно будет выезжать в шесть, и то не факт, что ты долетишь до отеля без пробок. На первый день сентябрьского сбора я ехал пять часов, выехав в шесть. На МКАДе перевернулась фура, и дорога встала.
Первый сбор при Капелло был в Раменском. И туда радиальными дорогами я доезжал ровно за час. Выезжая не в шесть, а в восемь. На поиск базы в Кратове уходило столько же времени. Каждый раз, когда я приезжаю туда, я улыбаюсь, вспоминая, как вез в помощь Андрюше Гордееву моего дорогого друга Сашу Вулыха.
– Нам тяжело, – говорил он на другом конце телефонного провода, – эмоций не осталось. Но ничего, справимся. Я им говорю: ребятки, дорогие мои, соберитесь, вы такие молодцы!
У Вудхауза в саге о лорде Эмсворте есть рассказ о девочке в саду. Она всем говорит «спасибо», добра и ласкова настолько, что даже Ницше пустил бы слезу умиления, встреться они в реальной жизни. Андрей Львович – визуализация той девочки. В футболе я встречал только еще одного человека, настолько открытого и фантастически приветливого при ярком таланте. Это врач сборной Эдуард Безуглов. Если Безуглов с Гордеевым окажутся рядом, их мимимишность должна зашкаливать.
«Сатурн» при Гордееве стартовал восхитительно. Могу путать цифры, но вроде была серия из семи побед и трех ничьих – и это после аутсайдерства с Ребером. Но чем дальше, тем натужнее шла серия. Гордеев волновался и спросил у меня совета.
Советовать что-то футбольное было бы нелепо. Я вспомнил, как раньше в команды приезжали артисты. Выступить перед игроками, дать им новых эмоций. Зритель, правда, должен быть подготовлен и настроен соответствующе. А то однажды Сан Саныч Севидов пригласил в Новогорск Вячеслава Малежика. Тот пел, потом замер. Показал на Васю Каратаева, который сидел в первом ряду. Сказал опустошенно, что не может петь, когда с таким лицом человек перед ним сидит. Каратаев возмутился:
– Че такое? Давай пой, если артист! А то заканчивай, и в баню пойдем.
Гордеев заинтересовался было моим предложением, но тут же осекся. Вспомнил, что с финансами дела плохи, денег на артистов не найти.
– Да какие деньги! – сказал я. – Те, кто любит футбол, и так приедут.
Я позвонил Саше Вулыху. Гению, который вместе с Орлушей и Степанцовым вновь сделал поэзию модной, а поэтические вечера – событиями. Саша болел за «Спартак», дружил с Черчесовым лет двадцать, а после моей свадьбы стал культовым персонажем для столь разных людей, как Непомнящий и Корнеев.
– Замечательно! – ответил Саша. – «Эльвиру Гуляеву» прочту, «Балладу о «Роллс-Ройсе», «О незадачливом киллере».
Мы приехали на базу накануне игры с нальчикским «Спартаком». Только что закончилась установка, у дверей боролся со ступеньками и костылями Вадик Евсеев. Нас ждали в конференц-зале. Тридцать человек в адидасовских костюмах на фоне офисных бледно-серых стен.
Гордеев увидел нас и разволновался. Сказал что-то общеукрепляющее:
– К нам приехали друзья… Близкие по духу… Поддержать… Поэт… Стихи всегда помогают… Пушкин, Лермонтов, Маяковский… Мы любим их с детства. Правда, Илья?
Я тоже заволновался. А потом увидел такие знакомые лица. Каряка, Парфенов, Лоськов, Нахушев. Это была если не родная, но такая близкая банда, что я успокоился. Просто старался не смотреть на Зелао. Кариока свое выражение лица точно перенял у него.
Сказал, какие они молодцы, как приятно за них теперь переживать. Затем, представив им Сашу, я опустился на свой стул.
Вулых волновался так же, как в ту ночь, когда его с шубой жены в руках забрали ночью в милицию. Он положил жену в роддом, денег на такси не было, и пришлось идти пешком через пол-Москвы. Вернее, ему нужно было идти через пол-Москвы, а прошел он метров двести от силы.
– Ну что, друзья, – бодрясь, начал он. – Я приехал к вам почитать свои стихи…
Зал смотрел недоумевающе, почти как Вася Каратаев на Малежика. И это Сашу взбодрило.
– Уверен, – сказал он уже бодрее, – что команду, где играет Вадик Евсеев, словом «х…» не испугаешь.
Все посмотрели на Гордеева. С каким-то новым недоумением. Андрюша Гордеев краснел, переходя от розового цвета к пунцовому.
– Поэтому для вас моя поэма «Эльвира Гуляева». Илье она очень нравится!
… – Любимая, пожалуйста, скажи,
Мы в загс идем сегодня или завтра?
– Сейчас!
– Тогда я вызову такси? —
Перделеле ее целует нежно.
– А мы кого на свадьбу пригласим?
– Мутко и Гуса Хиддинка, конечно!
– О да! – она сказала нараспев. —
Потом еще – Киркорова, Мазая,
И чтобы нас поздравил Герман Греф —
Мне хочется позвать министра, зая!
– На нашу свадьбу Грефа пригласить?
Ты с ним была?
– Пойми, не в этом дело…
Я не могу тебе все объяснить,
Наверно, я от счастья одурела!..
В музее Маяковского публика рыдала от смеха. На базе в Кратове было тихо, и недоумение ощущалось физически. Мой лоб был в испарине. На Гордеева было страшно смотреть. На Вулыха тоже.
Ни смешочка, ни ухмылки.
– «Баллада о «Роллс-Ройсе»», – объявил Саша.
…Я помню, как-то летом жарким,
Пылающим, как Жанна д’Арк,
К любовнице Камилле Паркер
Возил я Чарльза в Риджент-парк.
Я помню аромат «Шанели»,
Когда в салоне, как змею,
Волтузил жопой по панели
Принц Чарльз любовницу свою,
А после, как бывало часто,
Храня достоинство в груди,
Я вез обратно принца Чарльза
Домой, к законной леди Ди…
Хрюкнул от смеха Лоськов. Забился, уткнувшись лбом в спинку стула, Парфенов. Зал вел себя как надо. Я расслабился и начал ухмыляться вместе с ребятами.
На следующей поэме ржали в голос. Мат никого не смущал, его даже угадывали и подсказывали. Было классно. И тут Гордеев встал и вышел в центр.
– Большое спасибо! Давайте поблагодарим наших друзей.
Вулыху аплодировали. С удовольствием. Спрашивали адрес сайта.
Андрей Львович отвел нас поужинать в столовую. Я не понимал, почему он такой скованный. Сказал ему: «Давай колись».
– Понимаешь, – Андрюша смотрел не прямо в глаза, а в сторону, – я сегодня тренировку остановил. Сказал: «Ну вы же нормальные люди, на стадион ваши жены ходят, дети. Давайте без мата. Рабочий момент, когда по ногам попадут, – это нормально. А все остальное давайте уберем!»
Мы заржали. Вулых утирал слезы, вспоминая свое приветствие команде после внушения Гордеева: «Уверен, что команду, где играет Вадик Евсеев, словом «х…» не испугаешь»…
Львович посмотрел на нас и наконец расслабился, захохотал. Сначала тихо, а потом и в полный голос.
Мне было тридцать семь, Гордееву – тридцать четыре. Я отчаянно за него болел, а он всегда поддерживал меня. Следующий Новый год мы встречали вместе, за городом. Он купил устриц, я никогда не открывал их самостоятельно. Страдал, пыхтел, сердился на себя, а потом оказалось, что мне выдали сломанный нож.
Я хотел пожаловаться Андрею, но он пропал в соседней комнате с телефоном в руке. Говорил с Игорем Ефремовым, тогда президентом «Сатурна».
А через несколько дней «Сатурн» умер. Или его убили, не знаю.
