Похищение в Цюрихе
В сентябре 2000-го я прилетел в Цюрих. Страшно сказать, на матч национальной сборной. Впервые. Да еще и толком не зная тогда английского.
Гостиница располагалась в начале улицы с восхитительным названием Лиматквай, прямо на набережной. Мы ввалились с громоздким оборудованием в крошечный холл, и я вдруг почувствовал себя русским беженцем из первой волны эмиграции. Вещей немного, как и денег. Знание местного мира отсутствует. Номер крошечный, да еще и душ с туалетом в коридоре, а у стены только скромная раковина.
Но все равно это была Швейцария. А сборная прилетала только на следующий день, мы выдвинулись в командировку с немыслимым запасом времени. У меня был заказ на три перочинных ножика, я вышел из номера и постучал в дверь номера, в котором жил оператор. И мы пошли – прямо по Лиматквай.
Оператор хотел обедать, но соглашался подождать, пока во мне не заснет потребитель. Магазин с ножами попался мне ровно через минуту. Я выбрал три одинаковых сувенира, расплатился непривычными швейцарскими франками, и мы сменили шаг с откровенно прогулочного на более целеустремленный.
И тут меня взяли за руку. Какая-то милая женщина, спросившая, люблю ли я чтение. Признаться, я был удивлен. Но честно сказал, что люблю. Я знал, что это наверняка не просто так, но знал и другое: в Европе надо всем улыбаться, со всеми здороваться и быть отзывчивым. Потому что так принято, и нужно если не сломать, так хотя бы надломить стереотип о вечной угрюмости русских.
Она открыла дверь в стене, и мы вошли. Длинный коридор больше походил на декорацию в павильоне, чем на действвительно используемое пространство. Оператор заволновался и встал. Прямо посредине пути. Наморщил лоб и сказал взволнованно:
– Тебе не кажется, что нас хотят использовать для пересадки органов?
Тут уже разволновался я. Посмотрел на него, на женщину. Подумал, что начать здесь кричать было бы совсем глупо.
– Идемте! – снова пригласила женщина, улыбаясь.
– Улыбается, – сказал оператор. – Сначала улыбается, а потом проснешься в ванне, а перед тобой записка: «У вас вырезали почку, не двигайтесь и срочно позвоните врачу».
– У нас ванны нет, только раковина, – сказал я.
– Идемте! – повторила женщина, не переставая улыбаться.
И мы пошли.
Коридор вывел нас в комнату, похожую на кабинет врача. Белые стены, белый стол, белые шкафы. В шкафу стояли оранжевые книги на разных языках. Я нашел надпись на русском и прочел: «Рон Хаббард».
В комнату, улыбаясь, вошел мужчина.
– Чего они все улыбаются? – удивился оператор. – У меня такое ощущение, что над нами смеются. Может, дать ему разок?
– У нас для вас есть подарок, – сказал мужчина, и они с женщиной снова улыбнулись. – Прекрасная книга, которую вы должны прочесть.
– Спасибо, нет, – ответил я.
– Почему? – не переставая улыбаться, поинтересовался мужчина.
Я поднял кулак, точно боец-антифашист за свободную Испанию, и сказал:
– Русская православная церковь.
Нас вывели обратно на Лиматквай.
Оператор плюнул в сторону закрывшейся двери и пробормотал:
– Еле спаслись!
– Спокойно, – сказал я. – Я был готов ко всему.
И показал ему пакетик со складными ножиками.
В отеле, куда заселилась сборная, было богато и спокойно. И никто не улыбался. Я хотел взять у кого-то интервью, лучше всего – у Романцева, но Львов сказал мне:
– Он устал, не тревожь.
Я немного удивился. Поинтересовался, от чего он устал?
– От перелета, – ответил Львович туманно.
Я пошел к лифту. Туда методично загружались спортсмены, числом не более четырех, и исчезали за закрывающейся дверью. Я стоял слева от лифта, а справа Точилин, единственный новичок на том сборе. Мы отодвигались, пропуская игроков и персонал, однажды даже помогли затолкать в кабину складные массажные столы. Когда все уехали и мы остались вдвоем, он посмотрел на меня.
– Саша, можно пару слов на камеру? – спросил я.
Он кивнул. Так и стояли, а лифт все не ехал, как нарочно. Я почему-то не мог уйти, ждал.
Потом лифт звякнул, открывая двери. Я посмотрел, как Точилин нажал на кнопку этажа и как медленно за ним закрылись двери.
– Ну что, обедать? – спросил оператор.
И мы поехали в тот же самый ресторан на озере, что и вчера.
Огромные бургеры, картошка. Лебеди плавали рядом, выпрашивая хлеб. Мы ушли счастливые. А потом я хлопнул себя по карману, проверяя, и понял, что забыл в ресторане кошелек. В котором была тысяча долларов, взятая мной незнамо для чего.
Я бежал и думал: «Дурак, вот дурак!» Было очень удобно бежать под это слово, в котором всего два слога. С левой на правую, с правой на левую.
За нашим столиком уже сидела какая-то пара. А мой кошелек лежал сбоку – там, где я его оставил.
Мы выиграли 1:0. Бесчастных забил с навеса Карпина. Перед этим отдал ему пас на край, кривой такой. Сам схватился за голову.
Карпин ускорился, догнал мяч и подал в штрафную. Бес рванул, сунул голову – и мы в пресс-ложе торжествующе заорали.
Такой отличный выезд, думал я. Ножи купил, в Швейцарии побывал. Сборная выиграла. Кошелек нашелся.
В Швейцарии сборная при мне играла трижды, и трижды выигрывала. В следующий раз – в 2008-м в Базеле у Голландии, когда я думал, что сойду с ума от счастья. В 2012-м опять в Цюрихе у Италии. Но в 2000-м был мой первый выезд со сборной. После гола Филимонова прошлой осенью та победа была лекарством от уныния.
14 июня 2015-го у меня был сотый матч со сборной. Чем ближе было к матчу с Австрией, тем более невероятной казалась мне эта цифра.
Десять моих лет, которые я так хорошо помню.
