Глава 56
Чаша переполнилась. Второй штурм Долины Дунов

Осенью прошлого года, когда я был в Лондоне, край наш нещадно трясло и лихорадило. Несколько высших офицеров из армии Монмута, которую этот горе-полководец бросил на произвол судьбы, не дождавшись кораблей из Франции, укрылись в эксмурских лесах. Среди них оказался некий майор Уэйд. Побывав в нашем доме несколько раз, он очень приглянулся нашей Лиззи. За три месяца до моего возвращения его захватили на ферме близ Брэндона. Фермер, давший ему приют, повесился от страха в ожидании ареста. Матушка же моя, благодаря сержанту Блоксему и его докладу, где наше семейство было представлено с самой лучшей стороны, избежала наказания.

Власти, преследуя нас за доброту и человечность, не желали палец о палец ударить для того, чтобы оградить нас от разбоя и насилия Дунов. Чаша нашего терпения переполнилась. Разве мужчина смеет называть себя мужчиной, когда его жена и дети предоставлены милости любого чужака, поправшего родимый порог?

Фермеры, арендаторы, всяк мало-мальски способный носить оружие — эти люди потянулись ко мне, и мы стали собираться в кузне и в брэндонской пивной. Все сошлись на том, что руководство и организацию дела должен на себя взять я. Я посоветовал им идти за помощью в магистрат, но люди, горько усмехнувшись, сказали, что бывали там и довольно часто. Я сказал, что не прошел воинской выучки, но они ответили:

— Постарайся возглавить нас в бою, а мы постараемся не разбежаться у тебя за спиной!

Ну что ж, это прозвучало убедительно, тем более, что горе Марджери Бэдкок я воспринял как свое собственное: давным-давно, много лет назад, еще до того, как я поступил в Бланделл-Скул, что в Тивертоне, я ходил с Марджери в воскресную школу и одно время даже всерьез мечтал, что когда-нибудь она станет моей возлюбленной и моей женой, хотя Марджери была на три года старше меня. И все же я не мог напасть на Дунов внезапно, без объявления войны: пока я был в Лондоне, они неукоснительно соблюдали договор. Ни мои близкие, ни наше хозяйство, — никто и ничто не подверглось их нашествию, — так мог ли я нанести им удар в спину, хотя за все свои кровавые подвиги они стоили самой страшной кары?

Между тем возбуждение среди моих земляков возрастало день ото дня, и когда я понял, что никакие отговорки и проволочки уже не помогут и за дело следует браться немедленно, я выдвинул следующее условие: пусть Дуны отпустят мистрисс Марджери и выдадут того, кто убил ее ребенка, в противном случае я стану во главе вооруженной экспедиции и сделаю все, чтобы стереть разбойничье гнездо с лица земли.

Но кто пойдет к Дунам, чтобы предложить им наши условия? Желающих не оказалось. Тогда я решил идти в долину сам, поскольку то, что на языке военных именуется «ультиматумом», было моей затеей.

Итак, однажды после полудня я появился у Ворот Дунов, без оружия и с белым флагом, сооруженным из Лиззиного носового платка. Двое Дунов, выслушав, что мне от них нужно, согласились без насмешек и пререканий сходить за капитаном при условии, что я останусь на месте и не стану вынюхивать и высматривать, какие есть проходы в их логово. Я с готовностью согласился. Помилуй Бог, любезные читатели, зачем мне это было нужно, когда эти самые проходы я и без того знал, как своих пять пальцев! Я остался ждать, где стоял, опустив одну руку в карман, перебирая там горсть зерна — образец для продажи на рынке,— а другой рукой опершись о скалу.

Часовые вернулись очень скоро, сообщив, что капитан Карвер явится на переговоры, как только выкурит трубку. Ждать пришлось долго. Наконец, в каменном проходе раздалось эхо тяжелых шагов и на свет Божий показался громадный Карвер Дун. Он не сказал мне ничего обидного, но взглянул с таким пренебрежением, что, право, лучше бы уж оскорбил самым черным словом.

— Чего вам надобно, молодой человек? — спросил он таким тоном, словно видел меня в первый раз.

Несмотря на ненависть, которую всколыхнула во мне его физиономия, я сдержался и кратко перечислил ему злодеяния, совершенные его молодчиками за последнее время, а также условия, на каких можно уладить дело. Иначе...

Карвер Дун презрительно усмехнулся. Отвесив мне издевательский поклон, он сказал:

— Сэр Джон, ваша бедная голова явно пошла кругом от той великой чести, что выпала на нее. Не в наших правилах выдавать то, что принадлежит нам, а уж родственников — тем более. Мы не тронули ни вашей фермы, ни ваших женщин. Вы отняли у нас нашу королеву — мы вам и это простили. Мы позволили вам отлучиться из дому, спасти кузена-разбойника и вернуться домой с дворянским титулом. Чем вы отвечаете нам? Тем, что устраиваете великий шум из-за пустячной шалости наших юнцов. Негодяй вы неблагодарный после этого, вот вы кто!

— Нет, сэр,— смиренно ответил я,— я пришел к вам с миром именно потому, что хочу доказать вам свою благодарность. Сколько ни свершил я дурных дел на своем веку, они не идут с вашими ни в какое сравнение. Да, я похитил вашу королеву, но ведь это вы пытались уморить ее голодом, убив перед этим ее мать и брата. И потом — разве не ваши люди убили моего отца? Кто из нас лучше, пусть Бог рассудит, но я знаю, что ты подлый, низкий негодяй, Карвер Дун!

Последние слова вырвались из меня как бы помимо моей воли, и мне тут же стало стыдно, и я было уже хотел извиниться, но Карвер Дун, выслушав меня, сказал - с подчеркнутой надменностью:

— Ты сам выбрал свою судьбу, Джон Ридд, я предоставил тебе для этого все возможности. Я всегда делаю все, что в моих силах, для тех, кто низко пал, но, должен тебе признаться, сэр Джон, или как там тебя, ниже тебя в моих глазах не падал еще никто!

И это — мне, мне, который на всю жизнь усвоил главное правило: выплачивай каждому то, что должен, выплачивай до последнего пенни. Земля закачалась у меня под ногами от такой несправедливости. А с каким презрением он сказал мне «сэр Джон», низведя меня до уровня жалкого ничтожества!

- Прощай, Карвер Дун,— сказал я, стараясь говорить спокойно.— День нашей мести — не за горами.

- Болван, он уже настал! — неожиданно воскликнул Карвер, метнувшись в сторону, в нишу скалы прямо у входа.— Огонь! 

Живость и ловкость, обретенные мною во время борцовских баталий, в тот день спасли мне жизнь. Едва последнее слово сорвалось с губ Карвера, как я уже был за скалой. Все произошло так быстро, что те, кто целился в меня, не успев сообразить, что перед ними уже никого нет, спустили курки, и оглушительный залп потряс окрестные скалы. Я бросился бежать со всех ног, и вслед мне, к счастью, не прогремело ни единого выстрела: Дуны не успели перезарядить карабины.

Итак, я решился возглавить своих земляков, и на этот раз — без колебаний. Но и на этот раз я выставил одно условие: сохранить — по возможности — жизнь Каунселлору Дуну. Конечно, он был негодяем не меньше других, но хоть не таким свирепым, как остальные, и, кроме того, вступив в свое время в переговоры с Анни, он обошелся с ней достаточно великодушно. Честное слово, я еле-еле уговорил своих будущих подчиненных, потому что, постоянно разглагольствуя о том, как он чтит закон и ценит благоразумие, изо всех Дунов сэр Каунселлор возбудил в этих бесхитростных людях наибольшую ненависть.

Том Фаггус, совершенно оправившись от своей раны, присоединился к нам и стал моим заместителем.

— Послушай, принимай команду на себя,— предложил я, — я с радостью уступлю тебе первенство.

— Нет, — сказал Том Фаггус, — ты лучше всех знаешь театр военных действий и, к тому же, после всех почестей, оказанных тебе при дворе, можно считать, что ты здесь выполняешь поручение короля.

Прибыл и дядюшка Бен, дабы ободрить нас своим советом и своим присутствием, прибыл с целой толпой складских рабочих, которых привел из Далвертона. К этому времени он и его компаньоны купили у короны лицензию на разработку недр, нужды в секретности не было уже никакой, и поэтому дядюшка пообещал, что, когда день штурма будет назначен, он поставит в строй двадцать, а то и больше своих молодцов-шахтеров.

 План штурма мы составили — лучше не бывает. Кому первому пришел он в голову, дядюшке Бену, Тому Фаггусу или вашему покорному слуге, сейчас уже трудно сказать, но думали мы сообща, и на славу сейчас претендуем каждый. Людям не нужна правда, они с легкостью судят о человеке по его репутации, и поскольку все вокруг решили, что столь дьявольскую штуку может выдумать, только джентльмен с большой дороги, людская молва отдала все лавры Тому Фаггусу.

А теперь я расскажу, в чем заключался план. Дуны, жадные до денег, выпивки и женщин, буквально лезли на стенку, узнав о том, что где-то можно раздобыть золото высшей пробы. Этим-то мы и решили их соблазнить, потому что устрашить их своими военными приготовлениями у нас не было никакой надежды: эти прирожденные вояки, глядя сверху на наши любительские поползновения, громко хохотали и показывали на нас пальцами. С чего бы, и вправду, бояться им необученных пахарей после того, как они наголову разбили королевских солдат и ополчение двух графств. Мы, с нашей стороны, понимали, что Дуны по-своему правы. Мы отдавали себе отчет в том, что коль скоро регулярные войска потерпели поражение, то нам, крестьянам, вооруженным чем попало, можно было победить только за счет продуманного плана и слаженности действий.

Основная наша идея заключалась в том, чтобы выманить часть разбойников из логова, а потом неожиданно напасть на оставшихся. Для этого был пущен слух, что к шахте дядюшки Бена, что на Топи Колдуна, хранится большое количество добытого золота. Когда слух достигнет Дунов, Саймон Карфекс под покровом ночи проберется к Каунселлору и, рассказав ему, как жестоко обошлись с ним владельцы шахты (а обошлись они с ним, как вы помните, и впрямь не по-христиански, и поскольку это знали все, а прошлого все равно уже было не вернуть, мм решили обернуть это дело на общую пользу), сообщить Каунселлору о том, что он, Карфекс, решил отомстить, своим хозяевам. Карфекс пообещает рассказать Каунселлору, когда будут перевозить золото, из которого Карфекс отдаст Дунам три четверти при условии, что Дуны пошлют не менее двадцати человек, чтобы перебить конвой. Перед этим Карфекс должен был задержать Дунов в условленном месте и, пользуясь темнотой, налить им воды в оружейные стволы.

Рассчитывая на ночной штурм, мы не стали заниматься муштрой, а попросту показали, как держать мушкеты, и заставили наших бойцов привыкнуть к звуку выстрела.

Штурм был назначен в ночь с пятницы на субботу, во-первых, потому что это время приходилось на полнолуние и, во-вторых, в пятницу после полудня из Далвертона нам должны были доставить порох.

Дядюшка Бен отказался вступить в ряды отважных мушкетеров, предоставив эту честь другим. Мы не настаивали: нам достаточно было и тех складских рабочих, что он привел с собой. Это воинство, набив руку на выбивании пыльных ковров, а ныне вооруженные дубьем, дрекольем и всем, чем Бог послал, обещало показать чудеса храбрости. Дядюшкины горняки, пройдя все круги подземного ада, готовы были устроить Дунам ад на земле и ждали боя, сгорая от ненависти к врагу, как и все, кто жил на тридцать миль вокруг проклятой долины.

Фермеры, у которых были добрые лошади, должны были дать нам знать, когда Дуны отправятся грабить мнимый караван с золотом. Когда они удалятся достаточно далеко и их не станет слышно со стороны долины, часть наших людей должна будет подойти к Воротам Дунов и всеми своими действиями заставить поверить Дунов, что именно здесь — направление нашего главного удара. На самом же деле мы ударим совсем с другого конца, пробравшись в долину по гранитному желобу. Для этого я подобрал крепких молодых ребят, умеющих хорошо лазать по скалам,— горняков, рабочих и пастухов. Мы раздобыли веревки, крючья; сам я должен был полезть первым, и я нисколько не сомневался, что мы успешно доберемся до вершины водопада, где я когда-то впервые встретил Лорну.

На этот раз все мы готовились к предстоящему сражению с единственной мыслью — победить или умереть. Не было среди нас никого, кто бы не пострадал от Дунов. Один потерял жену, другой — дочь, у третьего свели со двора любимую корову, и редкий среди нас не мог предъявить Дунам счет, по меньшей мере, за один сожженный стог сена. И что удивило меня тогда (но не удивляет теперь), так это то, что потерявшие меньше всех громче всех жаловались на свои убытки. И то ли ложь их была слишком велика, чтобы подкрепить ее разумными доводами, то ли была она слишком мала, чтобы беспокоить Бога, призывая его в свидетели, но они знали, что победителей не судят и после победы никто не станет ловить их на слове, доискиваясь правды, и потому вруны тоже хотели разбить Дунов — хотя бы для того, чтобы после, греясь в лучах славы, врать еще больше.

Луна взошла над холмами, когда я с моими ребятами подошел к подножью водопада Беджворти. Начать восхождение мы должны были после мушкетного выстрела Джона Фрая. Джон должен был засесть на холме слева от нас, как раз на том самом месте, откуда я часами следил за долиной, ожидая, когда появится Лорна. Для пущей громкости Джон забил в ствол шерстяную пулю, чтобы дать нам знать о начале боя у Ворот Дунов, который наверняка услышит он, но не услышим мы — из-за шума падающей воды.

Ждать пришлось долго. Луна восходила на небосклон все выше и выше, и все гуще становился туман, оседавший на лугах меж холмов и скал. Сигнала не было. Молчал Джон Фрай, молчал его бландербасс.

Я уже начал нервничать. Уснул он там, что ли? Пусть другие убивают и других убивают — Джону хоть бы хны...

Выстрел!

Молодец, Джон, не подвел! Извини, друг, что плохо о тебе подумал...

— Сигнал, ребята! Держитесь за веревку, ружья стволами кверху, а то перестреляем друг друга. Я иду первым; Айк, старина, ты полезешь следом за мной. Помни, ребята, лезть только вверх, только вверх! Кто вздумает лезть напопятную, разобьется и костей не соберет, а то и загонит в себя собственный заряд!

Еще больше я боялся, как бы эти недотепы не подстрелили меня самого. Случись кому не так схватиться за ружье, и я, идя первым, первым же получаю пулю в спину. Том Фаггус и дядюшка Бен посоветовали лезть с заряженными ружьями, потому что, дескать, наверху, в темноте, люди могут и не зарядить мушкеты как следует. Дядюшке бы с Томом самим вести за собой этих растяп, посмотрел бы я...

Одно ружье при подъеме в самом деле выстрелило, но, слава Богу, никто не пострадал. Кроме того, заваруха на другом конце долины уже началась, и никто не обратил внимания на наш одиночный выстрел. Том Фаггус, как мы и договаривались, шумел во всю, изображая готовящуюся атаку, но при этом не показываясь из-за укрытий, меж тем как мы, перебегая с места на место, быстро просочились в долину. И не успел Каунселлор толком сообразить, что происходит, как у него в тылу запылал подожженный нами дом негодяя Карвера Дуна. Я оговорил для себя особое право первым поднести факел к жилищу этого мерзавца, и должен признаться, я потирал руки от удовольствия, когда увидел, как густые клубы дыма и огня повалили из дома того, кто не один мирный кров обратил во прах на своем веку.

Невинных женщин и детей мы не тронули, и прежде чем предать огню разбойничьи дома, мы вывели оттуда всех, кто там находился. У Карвера, как оказалось, было не то десять, не то двенадцать жен, и, видимо, поэтому он перенес потерю Лорны сравнительно легко. В толпе я приметил славного мальчугана, любимого сына Карвера, и среди жара, смрада и копоти, среди плача, крика, паники и торжествующей мести, сердце мое, непривычное к зверству, опомнилось и затрепетало от жалости. Я согнулся в три погибели, и ребенок, сообразив, что этот здоровенный дядька совершенно беспомощен перед ним, крохой, живо вскарабкался мне на спину и, звонко смеясь, оседлал меня с видом победителя.

Мы подожгли еще три дома, а потом велели женщинам бежать к Воротам Дунов за своими мужьями, и женщины, которым среди этой жуткой яви показалось, что нас тут целая сотня, бросились искать помощи у своих кормильцев.

Немедленно, как я и рассчитывал, Дуны отступили в глубь долины, оставя у Ворот трех человек. Все шипело, трещало, стонало, рушилось. В долине было светло, как днем.

Я не мог не злорадствовать, видя, как эти всегдашние гордецы и тщеславцы торопливо оставляли позиции и спешили к своим гибнущим очагам. Но я видел, что осталось их не более дюжины, и не было в тот миг никого прекраснее и отважнее на всем белом свете, чем Дуны, и не было никого отчаяннее и жесточе, чем они. Да, их осталось совсем мало, и я, взяв на мушку их старшего, — это оказался Чарли — уже был не в силах стрелять. Они были совсем недалеко от нас, и каждый, освещаемый со всех сторон, был виден, как на ладони, и никто из них, ослепленный сплошной стеной огня, не видел нас. Может, взять их в плен? Зачем? Ведь завтра их все равно повесят. И все равно я уже не мог стрелять, и остановить своих ребят я тоже не мог.

А ребята мои уже не ждали от меня никаких команд. Те, кого они ненавидели столько лет лютой ненавистью, были перед ними, и глупо было упускать такой случай. Дюжина мушкетов рявкнула по команде старого Айка, и половина Дунов прекратила существование на грешной земле.

Видел я на своем веку бойню и пострашнее этой, но то, что творилось сейчас на моих глазах, всколыхнуло все мое существо, и я уже готов был загородить собой Дунов и пасть от пуль своих же товарищей, лишь бы прекратить это смертоубийство, но следующее мгновение совершенно отрезвило меня, и я, придя в себя, увидел, что все идет так, как надо: истошные вопли женщин переполняли долину, малиновые бревна со стуком и скрежетом падали в реку, а Дуны, оставшиеся в живых, бросались на нас, подобно демонам, бешено стреляя куда попало и не замечая нас, паливших из-за кустов, но вдруг, заметив, побросали на землю разряженные ружья и пистолеты и, выхватив сабли, двинулись на нас врукопашную.

На какой-то момент, мы, хотя нас было вдвое больше, попятились, ошеломленные бешеным натиском. И снова я залюбовался Дунами — какие молодцы! — и снова я прекратил стрельбу, но на этот раз была тому еще одна причина: среди шума и ярости битвы я искал глазами Карвера, искал и не находил. А потом, когда уже и наши пороховницы опустели и в воздухе замелькали одни лишь кулаки и сабли, я и вовсе думать забыл о Карвере Дуне, заботясь лишь о том, чтобы вовремя нанести удар и самому не пропустить удара, но то, что при этом увидел я краем глаза, я потом, много-много лет спустя, все не мог забыть: я увидел, как муж Марджери Бэдкок убивает Чарли Дуна.

Ночь расплаты, ночь огня и страданий прошла, как и всякая другая. И когда наступил бледный мартовский рассвет, никого из Дунов уже не было в живых, никого, кроме Каунселлора и Карвера, которых мы не нашли среди мертвых. Все дома Дунов сгорели, и река тут же погасила горячий пепел и унесла его вниз.