Глава 53
Лорна — все та же Лорна

Направляясь в Кенсингтон в понедельник вечером, я чувствовал, что с той поры, как мы сняли последний урожай пшеницы на ферме Плаверз-Барроуз, мне еще никогда не было так хорошо. Лорна не назначила мне времени в той записке, но я решил не ждать более того, что требовали приличия. В субботу вечером я отправился по адресу и разыскал особняк, но стучать в такую пору мне было неудобно, особенно после того, как на углу мне сообщили, что граф Брандир дома.

Переулки и поля между Чаринг-Кросс и деревней Кенсингтон в те времена кишмя кишели разбойниками и грабителями, однако моя солидная комплекция и здоровенная дубина заставляли этих джентльменов держаться от меня подальше. Было еще довольно светло, и видя вдали вокруг себя Челси, Баттерси, Тайберн и другие деревни, берег Темзы, а также немногочисленные каменные особняки то там, то сям между фермами, — я почувствовал себя не столь одиноко. И тут на меня, что называется, накатило, и я запел песню на самом что ни на есть эксмурском диалекте, повергая в изумление всех, кого я встретил по дороге в тот день.

Когда я дошел до загородной резиденции лорда Брандира, естественная моя скромность не позволила мне появиться у парадных дверей, через которые заходят гости, и потому я появился у черного входа, через который ходят слуги. И тут меня ждал сюрприз. На мой стук двери открыла — кто бы вы думали? — маленькая Гвенни Карфекс. А ведь я, признаться, почти забыл о ее существовании. Госпожа ее, конечно, видела, как я подходил к дому, и послала девушку встретить меня. Обрадовавшись старой знакомой, я было поцеловал ее, но она, в смущении отпрянув, засеменила передо мной, показывая дорогу, ни разу при этом не обернувшись и не перекинувшись со мной ни словечком.

Она привела меня в маленькую комнатку, весьма изящно обставленную, и в поведении ее не было ничего, кроме формальной учтивости и внимания, которое она уделила бы любому посетителю, оказавшемуся на моем месте.

 «Н-да,— подумал я,— если и госпожа будет вести себя подобным образом, то уж лучше мне было бы сидеть сейчас у меховщика».

Но не успела эта мысль до конца промелькнуть в моем сознании, как я услышал легкие быстрые шажки. Господи, да ведь это Уоч! Собаченька моя родная, узнал меня?.. И сердце мое громко застучало от сладкого предчувствия.

Почти тотчас же тяжелые бархатные портьеры раздвинулись, и на пороге показалась Лорна. Она была все в том же белоснежном платье, в котором я давеча видел ее в часовне, и я, лелеявший в памяти каждую черточку ее лица, замер, словно бы увидел ее в первый раз.

 Она тоже замерла в дверях, как бы позволив мне полюбоваться собою, но увидев, как я взволнован, тут же бросилась ко мне. Она протянула мне руку для поцелуя, и я поднял ее к губам со страхом, воспринимая саму возможность прикоснуться к Лорне за непомерную милость.

 — И это все? — прошептала она, и в следующее мгновение она уже плакала на моей груди.

 — Лорна, дорогая... Леди Лорна! — воскликнул я, растроганный до глубины души, и, не в силах совладать с собой, привлекая ее к себе все ближе и ближе.— Я люблю,— я вас так люблю... Но делаю то, что не положено.

 — Но почему — почему?

 — Я и без того сдерживаюсь, как могу, — ответил я, не поняв истинного смысла ее вопроса. — Никакой другой мужчина не смог бы, вот так же, держа вас в объятиях, не поцеловать вас.

 — Другой... Но почему же не целуете меня вы... то есть ты, Джон?

 Этого было достаточно. Целых пять минут мы не могли оторваться друг от друга. «Джон, я счастлива!» «Лорна! Лорна!» — только и было слышно в маленькой комнатке.

А потом... Ни за что не догадаетесь, что было потом. Едва оправившись от упоительного потрясения, Лорна устроила мне... форменный допрос!

— Мастер Ридд, вы обязаны говорить правду, всю правду, ничего, кроме правды . Я бываю в суде и с легкостью смогу вывести вас на чистую воду, сэр. Итак, почему в течение более чем года вы ни разу не вспомнили о вашем старинном друге мистрисс Лорне Дун?

Комический этот допрос давался ей с трудом, потому что — я это явно почувствовал — она и в самом деле была очень обижена.

— По той простой причине,— ответил я,— что мой старинный друг — моя единственная любовь — и сам ни разу не вспомнил обо мне. Я даже не знал, где его искать.

— Что?! — Лорну так поразил мой ответ, что она непременно упала бы, если бы я вовремя не подхватил ее. Снова и снова пришлось повторить мне, что я не получил, не получил, не получил от нее ни единого письма, ни единой записки, ни даже самой маленькой весточки, не считая тех строк, с какими она обратилась ко мне, покидая нашу ферму.

— Бедный, бедный Джон! Представляю, что ты думал обо мне все это время. Какое чудо, что при всем том ты не женился на этой маленькой простушке (хотя, впрочем, она может быть очень славной девушкой — ведь я ни разу не видела ее) мистрисс Рут — не помню как ее фамилия...

— Рут Хакабак — достойная девушка,— сказал я,— и у нее нет подруг, кроме Анни. Именно она убедила меня не обращать внимания на высокое положение леди Лорны и верить лишь ее сердцу.

— Тогда Рут — мой лучший друг, и она вполне достойна тебя, Джон. Запомни, дорогой: если смерть разлучит нас, постарайся жениться на малышке Рут, когда забудешь меня. А теперь поговорим о бессовестной предательнице. Я о многом догадывалась и мне часто приходило в голову... Что и говорить, обманула она меня так ловко, что впору только руками развести.

С этими словами Лорна позвонила в колокольчик, и в комнату вошла маленькая Гвенни Карфекс, перепуганная и насупленная.

— Гвенни, — обратилась к ней Лорна властным гоном, — пойди и принеси мне письма, которые я в разное время посылала на имя мистрисс Ридд.

— Да откуда я их возьму, коли они вами отправлены? Приходят тут всякие, напраслину возводят...

 - Ну-ка, Гвенни, посмотри мне в глаза,— сурово потребовал я, потому что после целого года душевных мук мне было не до шуток.

 - Не хочу я смотреть на тебя. Думаешь, ежели лез целоваться, так я теперь непременно должна на тебя зенки пялить?

Мы с Лорной чуть не прыснули со смеху.

 — Скажи мне, Гвенни,— спросила Лорна, снова принимая строгий вид, — если ты считаешь, что задерживать чужие письма это честно, то честно ли прятать чужие деньги?

- Прятать? — вспыхнула Гвенни.— Да как вы могли такое... Сейчас он получит все до последнего пенни!

И Гвенни бросилась было вон из комнаты, но Лорна вернула ее назад.

 — Послушай, Гвенни, — совсем мягко сказала Лорна, — если чужие деньги

прятать нечестно, то нечестно было прятать и письма, которые были бы дороже золота для тех, кто сделал для тебя столько добра. Если не скажешь правду, я пожалуюсь твоему отцу,

 — Да ладно вам… Так и быть уж... — пробурчала про себя странная девчонка, выходя из комнаты. Я же, со своей стороны, был так рад, что все это время Лорна оставалась верна своему чувству, что готов был простить Гвенни и за то, что она уже натворила, и за то, что еще натворит хотя бы и за тысячу ближайших лет.

 — А ведь я так доверяла ей, — сокрушенно сказала Лорна, — и вот — на тебе! Одна из причин, за что я так люблю тебя, Джон (не говоря обо всех прочих), в том, что ты никогда не лгал мне и, я знаю, никогда не солжешь.

 — Не знаю, не уверен. Мне кажется, я способен на любую ложь,— лишь бы ты стала моей.

- Что ж, может быть, ты и прав. Но — по отношению к другим людям. Что же до нас двоих... Нет, мне ты никогда не солжешь!

 Между тем в комнату вошла Гвенни и молча, с угрюмым видом, бросила на стол кожаный мешок.

 — Подойди и забери свои письма, Джон, — сказала Лорна. — Что касается Гвенни, — голос Лорны снова стал строгим, — то она предстанет перед лордом главным судьей Джеффризом!

Я, конечно, понимал, что Лорна никогда этого не сделает, но счел, что несносную девчонку не худо было бы припугнуть. Гвенни и вправду испугалась, но, признаться, мы с Лорной явно недооценили храбрость маленькой корнуоллки. А Гвенни между тем, взобравшись на небольшой круглый табурет, произнесла такую речь:

— Можете отвести меня, если вам будет угодно, к великому лорду Джеффризу. Я лишь исполнила свой долг - и не более того. Да, я поступила бесчестно, я нагородила кучу всякой всячины, но это — ради вашего же блага, мистрисс Лорна. И вот — награда за труды.

— И это так ты отблагодарила мастера Ридда за все хорошее, что он для тебя сделал! — возмутилась в ответ Лорна. — Кто, рискуя жизнью, спустился в шахту и свел тебя с твоим отцом, которого ты потеряла на долгие годы? Кто? Отвечай, Гвенни!

— Вот этот вот... верзила Джон Ридд, — сквозь зубы процедила Гвенни.

— За что ты меня так, Гвенни? — спросил я, понимая, что Лорна не задаст такого вопроса, потому что ничего, кроме грубостей, от Гвенни ожидать не приходилось, и ее ответ доставил бы мне только лишнюю боль.

— Потому что ты ниже нее, потому что она не должна выходить замуж за простого фермера, будь он хоть корнуоллец. Подумай, какие у нее поместья, какой титул… Посмотри на себя, — ну кто ты рядом с ней?

- Можешь идти, Гвенни, — сказала Лорна, краснея от легкого гнева. — И знай, что целых три дня ты не должна показываться мне на глаза... Только так и можно наказать ее, — прибавила Лорна, когда Гвенни с оглушительным ревом покинула комнату, размазывая по щекам обильные слезы. — Теперь три дня она не притронется к еде и кроме горьких рыданий ты от нее ничего не услышишь. Так что, Джон, если ты хочешь, чтобы я была твоей «и в печали, и в радости», ты должен брать меня вместе с Гвенни.

— Я готов взять тебя хоть с пятьюдесятью таких Гвенни, даже если бы каждую из них трясло от ненависти при одном только упоминании обо мне. Однако, знаешь, не верю я, чтобы эта девочка и в самом деле питала ко мне столь ядовитое чувство.

 — Ну, конечно же, нет, милый,— смеясь, поддержала меня Лорна.— Подобное чувство ты вообще вызывать не способен!

А потом мы, как говорят в народе, сели рядком да поговорили ладком, — о себе, о наших общих делах и том, что скажут люди, когда Лорна, став полновластной хозяйкой своей судьбы, откажется от титула и высокого положения. Говорила, в основном, Лорна, а я все больше отмалчивался, чтобы после не упрекнуть себя за то, что из-за собственных корыстных интересов я попытался в чем-то убедить Лорну. Конечно, любезные читатели, всем здравомыслящим людям и всякому человеку среднего возраста (о, этот средний возраст, — кому, как не ему, знать, в чем высшее благо неразумной молодости!) слов Лорны было бы вполне достаточно, чтобы объявить ее сумасшедшей.

На ферме Плаверз-Барроуз мы вполне могли бы обеспечить Лорне беспечальную жизнь, но совсем другое дело - быть владелицей целого графства и видеть у своих ног самых блестящих кавалеров государства. Нет, я решил отмолчаться: пусть сама решает, в чем ее счастье.

— Джон, милый, — воскликнула Лорна, читая мои сокровенные мысли, — зачем ты напускаешь на себя безучастный вид? Думаешь, я в чем-то сомневаюсь? Я решила, что ты станешь моим мужем, еще когда... Нет, я не скажу, как давно это было, потому что ты будешь смеяться, хоть, впрочем, почему бы и не сказать? Это было еще тогда, когда ты впервые появился в Долине Дунов с гольцами для своей матушки, промокший до последней нитки. Конечно, я была еще слишком мала, чтобы сказать себе: «Я буду его женой», но я прочла тогда в твоих глазах: «Я буду ее мужем», и твой взгляд врезался мне в душу на всю жизнь. Мы любим друг друга целую вечность, а титул и богатство — мелочи, не стоящие внимания. Им ли, встав между нами, отравлять наше будущее?

— Нет, Лорна, не такие уж это мелочи. Откажись от них — и весь белый свет станет презирать тебя за безрассудство. А я... Да ведь всякий сочтет меня мошенником, который, воспользовавшись твоей неопытностью и великодушием, принес тебя в жертву своему себялюбию.

 — Не знаю, как тебе это объяснить, Джон, может, то, что я скажу, глупо, но я действительно так думаю и мнения своего не изменю. Только, пожалуйста, не перебивай меня, пока не выслушаешь до конца. Мы не сможем быть счастливы порознь — только вместе. Что же нас разделяет? Всего лишь положение в обществе — и ничего больше. Я не более образована, чем ты, Джон, а может, и того менее. Конечно, мои предки пользовались большей известностью, чем твои, но ведь это, в сущности, ничего не значит. В твоем роду — двадцать пять поколений честных и мужественных фригольдеров , и хотя у тебя нет рыцарского герба, разве герб оправдывает дворянскую низость, с которой мне приходится сталкиваться здесь на каждом шагу? Твои манеры... Ты добр и скромен, и в этом ни одни из наших вельмож не сравнится с тобою: нет среди придворных ни доброты, ни скромности. У нас с тобой разная вера... Но мы верим друг другу — и этого достаточно. Дуны — вот они могут помешать нам, — но ты сможешь защитить меня от них, я знаю. Высокое положение, какой в нем прок? Какая радость в том, что тебе завидуют? Вот уж год прошел, как я здесь, но не было дня, чтобы душу мою не омрачал новый горький опыт. Знал бы ты, Джон, как я ненавижу эту жизнь, как я ее ненавижу! Изо всех, кого я тут знаю, есть только двое, не считая моего дяди, кто не завидует мне и не порочит моего имени, глядя мне вслед. Как ты думаешь, кто эти двое?

— Первая — Гвенни, — ответил я.

— Да, первая — Гвенни. А вторая — королева. Первая — гораздо ниже меня (так, во всяком случае, считает она сама), вторая — слишком высоко надо мной. Дамы… Их трясет при одном лишь упоминании обо мне, меж тем, как многие из них и голоса-то моего не слышали ни разу. Кавалеры... Ну, этим от меня не нужно ничего, кроме денег и поместий. Джон, родной мой, как бы тебе ни было трудно со мной, не покидай меня! Если ты уйдешь от меня, если ты сейчас уйдешь, я не смогу удержать тебя, но знай: сердце мое будет разбито.

— Милая моя, любимая моя, самая лучшая в мире, как же я тебя покину? Все мои страхи прошли, все мои страхи...

— И ты еще говоришь о страхе после всего, что мы пережили вместе? Полно говорить глупости, милый, хотя, признаться, весь прошедший год таких вот милых глупостей мне и недоставало. Дядюшка мой вернется домой менее, чем через полчаса, и сейчас тебе лучше уйти. Я скажу ему, что ты был у меня и что я хочу, чтобы ты снова навестил меня.

С этими словами она поцеловала меня, и я сбежал вниз по широкой лестнице, оглушенный нахлынувшим им меня счастьем.