Дело о клипере «Матильда Бригс»
Мой друг Шерлок Холмс упорно считает, что мир еще не готов к истории о клипере «Матильда Бригс» и об ужасном существе, гигантской крысе с Суматры. И тем не менее он позволил мне эту историю записать и даже освежил в моей памяти некоторые детали. Наблюдая, какими темпами наука изменяет нашу жизнь в эти последние десятилетия девятнадцатого века, я пришел к убеждению, что скоро наступит время, когда описанные здесь загадочные явления будут до конца поняты и наши ученые смогут справиться с опасностями, о которых я должен тут рассказать.
Как-то холодным ноябрьским вечером, как мне помнится, мы с Шерлоком Холмсом по обыкновению сидели у камина в доме 221Ь по Бейкер-стрит и, попивая портвейн, вспоминали наши приключения.
— Для меня, Уотсон, дни становятся длиннее, хотя на самом деле они все короче, — пожаловался мой друг. — Последние полгода мне попадалось мало дел, которые требовали бы умственного напряжения. Даже вы с вашей знаменитой способностью придавать нашим расследованиям сенсационный характер ничего не смогли выжать из такого никуда не годного материала. Я чувствую, как мозги мои ржавеют от тумана и сырости, пока я здесь маюсь от безделья.
— Ну-ну, Холмс, — произнес я нарочито грубоватым тоном, опасаясь, как бы его не одолела черная меланхолия. С ним это часто случалось, если его по разительные способности не находили применения, и тогда он прибегал к сомнительному утешению — инъекциям кокаина. — Несколько недель отдыха пойдут вам только на пользу. Кстати, почему бы вам не использовать их для работы над реактивами, позволяющими обнаруживать пятна крови? Разве вы не говорили, что исследования Гарвея доказывают…
Тут меня прервали донесшиеся с лестницы тяжелые шаги: какой-то грузный человек взбегал вверх по ступенькам. Судя по негодующим восклицаниям миссис Хадсон, она следовала по пятам за неизвестным посетителем.
— Ого, Уотсон, — сказал мой друг, резко выпрямившись в кресле, — быть может, этот достойный моряк предложит нам достойную внимания загадку? Несомненно, он считает свое дело не терпящим отлагательства.
— Моряк?
— Ну конечно, Уотсон. Ритм его шагов подсказывает, что он привычен к морской качке. И он, несомненно, плавает на торговом судне… Войдите! — пригласил он в ответ на громкий стук в дверь. — Да, на торговом, поскольку мы вправе ожидать большей выдержки и невозмутимости от тех, кто принадлежит к нашему доблестному военно-морскому флоту и лицом к лицу встречается с врагами ее величества.
Между тем моряк уже предстал перед нами. Это был человек зрелого возраста, с загорелым морщинистым лицом — особенно много морщинок залегло у глаз, оттого что он годами напряженно вглядывался в дальний горизонт. Голубая форма его хотя и успела изрядно выцвести, была чистой и отутюженной. Я заметил эполеты, свидетельствовавшие о чине помощника капитана.
— Мистер Холмс? — неуверенно проговорил он, переводя взгляд с одного из нас на другого. — Мне нужно немедленно поговорить с мистером Холмсом.
— Это я, — ответил Холмс. — Пожалуйста, присядьте в это кресло и расскажите, что вас сюда привело. Благодарю вас, миссис Хадсон, — сказал он, когда в дверях появилась эта леди. Она запыхалась, и щеки ее горели. — Мне очень жаль, что вам причинили неудобство, но у нашего клиента неотложное дело. Разумеется, только убийство, — добавил он, снова повернувшись к моряку, — могло заставить человека в вашем чине прибыть сюда лично, да еще в такой спешке.
Миссис Хадсон кивнула в ответ и удалилась, явно выведенная из равновесия столь бесцеремонным вторжением в ее дом.
— Два убийства, мистер Холмс, — мрачно произнес моряк, усаживаясь в кресло, — да еще и людоедство в придачу.
— Боже мой, какое несчастье! — воскликнул Холмс, изо всех сил стараясь скрыть свой восторг. — Пожалуйста, изложите нам все факты и, будьте так любезны, начните издалека, с того, что предшествовало упомянутым вами событиям.
— Непременно, сэр. Меня зовут Питер Боумен, и я первый помощник капитана «Матильды Бриге» из Бриксема. Месяц назад мы отплыли с Суматры, приняв на борт груз красного дерева и копры. Капитан, мистер Блейк, является также владельцем судна. Мы занимаемся перевозкой грузов и плаваем в Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря, если подворачивается выгодный фрахт.
Когда мы на сей раз поставили судно в док в порту Пананг на Суматре, в первый же вечер на борт поднялся один китаец, некий мистер Ли. Капитан Блейк его ожидал, хотя не поставил меня об этом в известность, и они провели пару часов в капитанской каюте. На следующий вечер капитан отпустил всю команду на берег, сказав, что сам будет нести вахту. По возвращении рано утром я узнал, что груз мистера Ли уже на судне и что китаец отправляется вместе с нами в Лондон.
— Капитан всегда так печется о благе своей команды, что позволяет ей напиваться в портовых кабаках, пока сам несет вахту на судне? — как бы между прочим осведомился Холмс.
— На самом деле нет, сэр. Он всегда был суров. Да, капитан Блейк был строг, и дисциплина на судне поддерживалась неукоснительно.
— Вы сказали «был». Должен ли я понимать это так, что он стал одной из жертв?
— Да, сэр. Но это случилось позже, когда мы находились возле мыса Доброй Надежды…
— Нет, мистер Боумен, пожалуйста, вернитесь к началу. Мне не следовало вас перебивать. Продолжайте ваш рассказ с того самого места, где остановились. Вы сказали, что мистер Ли что-то погрузил на судно. Можете уточнить, что это был за груз?
— Не могу сказать точно, сэр. Он был уже на борту, когда я вернулся из увольнения на берег. В трюм погрузили около двадцати тяжеленных бочек. Когда я спросил капитана, что в них, он ответил, что это какая-то руда. Я не стал больше расспрашивать: капитан не любил, когда мы совали нос не в свое дело. А мистер Ли вообще ни с кем и словом не перемолвился.
— Да, это характерно для китайцев. Пожалуйста, продолжайте.
— Обратное путешествие не было удачным, сэр. Не то чтобы что-то пошло не так, но, понимаете, всем нам было как-то неуютно, да еще этот китаец все время болтался рядом. И никому из нас не улыбалось спускаться в грузовой трюм. Правда, там особенно нечего было делать, но оттуда вроде чем-то разило, и нам это не нравилось.
Мы были в плавании уже три недели и как раз собирались обогнуть мыс Доброй Надежды, когда погиб капитан. В ту ночь штормило как никогда. Я нес вахту на палубе и боялся, как бы древесина, которую мы перевозили, не сдвинулась с места и чего-нибудь не повредила в трюме. Капитан находился в рубке. В непогоду он обычно сам стоял у штурвала. Наверно, никому не доверял свое судно, и правильно делал. Итак, я взял фонарь и спустился вниз проверить. Казалось, все было в порядке, и я вернулся на свой пост. И вдруг нас накрыло волной. Меня чуть не смыло за борт, а я недолго бы продержался в воде при таком шторме. Раздались вопли — это на палубу высыпала вся команда. Боцман Питере встал к штурвалу и вернул судно на прежний курс.
Я сразу же побежал в рубку. Матросы жались снаружи, мертвой хваткой держась за поручни, большинство стонало от ужаса. Я не стал ими заниматься, а кинулся внутрь. Капитан лежал на полу рубки мертвый, в луже крови. Затылок был выпачкан кровью. Я взял платок и вытер его. По-видимому, капитана ударили ножом сзади в шею. Странный удар, сэр, и очень сильный. Наверно, ему перерубили позвоночник и он умер сразу. Я перевернул капитана, и тут… О, мистер Холмс, я всю жизнь провел в море и всякого навидался, но ничего подобного не встречал. Его левой щеки как не бывало! Ее словно бы отрезали и сжевали. В зияющей ране видна была красная челюсть и скалились белые зубы.
Он умолк и уставился в пол, тяжело дыша. Холмс поднялся.
— Мистер Боумен, нам так не терпелось услышать вашу историю, что мы забыли о гостеприимстве. Позвольте предложить вам стаканчик виски. — С этими словами он наполнил доверху большой стакан и передал его моряку, который залпом выпил половину. — А теперь, если это не слишком удручит вас, я должен спросить, что именно вы подразумеваете под словами «отрезали и сжевали»?
— То, что сказал, мистер Холмс. Мясо как будто частично отрезали острым ножом, а частично отгрызли — ну, как его рвет зубами собака.
— Понятно. Вы, конечно, похоронили тело в море?
— Да, сэр, на следующее утро. Ведь мы находились так далеко от порта, и в тех широтах у нас просто не было выбора.
— Разумеется. Правда, я из-за этого, к сожалению, лишился ценных улик. Были ли обнаружены следы борьбы или еще что-нибудь примечательное на месте трагедии?
— Нет, мистер Холмс. Правда, вы не должны забывать, что на море бушевал шторм и палубу постоянно заливало.
— Да, к несчастью для меня. Однако продолжайте, прошу вас.
— Как старший по званию, я принял на себя управление судном. Немедленно опросил всех членов экипажа, где они находились в то время и что слышали. Но это мне ничего не дало. Большинство было на баке, кое-кто из матросов лежал в подвесных койках или находился под палубами. Никто ничего не слышал.
— А кто-нибудь из тех, кого вы допрашивали, заслуживал, скажем так, особого внимания?
— Да. Как я уже сказал, капитан был суров, и у некоторых членов экипажа имелись причины невзлюбить его. Каптенармусу Бейли случалось с ним спорить. Оба были вспыльчивыми, и хотя капитан ничего не говорил напрямик, все мы знали, что Бейли рассчитают в конце плавания. И все же я не думаю, чтобы Бейли, даже разъярившись, мог изувечить капитана. Была на судне и парочка матросов-индийцев, и я допросил их с пристрастием. Капитан не любил цветных. Говорил, что они ни на что не годны и он нанял их только потому, что им можно очень мало платить. Он постоянно их поколачивал, а с них сталось бы напасть на капитана в темноте сзади и заколоть его ножом. К тому же еще не так давно за этими племенами водился обычай съедать убитого врага. Ну и, конечно, не стоит забывать о мистере Ли.
— Ах да, загадочный мистер Ли! Что он сказал?
— Что спал в своей каюте. Ничего не слышал и ничего не видел. И все же, когда судно отклонилось от курса, прошло не меньше десяти минут, прежде чем он появился на палубе. Что он делал все это время? И он не выглядел заспанным. Впрочем, с этими китайцами никогда не знаешь, что они думают, а сами они нипочем не скажут. Но я немало пробыл в этих восточных краях, мистер Холмс, и знаю, как быстро там хватаются за нож. Мне известны кое-какие мерзкие фокусы, которые они проделывают во имя своих языческих богов.
— Надеюсь, вы, по крайней мере, осмотрели его? Не было ли у него на коже подозрительных синяков или царапин, крови на одежде или волосах?
— Я не увидел ничего такого, сэр.
— Как же вы действовали дальше?
— У меня не было достаточных оснований, чтобы посадить кого-нибудь под замок. Все, что я мог, — это сделать запись в вахтенном журнале и отдать приказ, чтобы все работы на палубе после наступления темноты матросы выполняли парами. На следующий день мы остановили судно, я прочитал над капитаном молитвы, и, зашив тело в парусину, мы бросили его за борт. Мы шли до Лондона еще десять дней, и всем пришлось больше работать из-за двойных вахт, но никто не жаловался. Больше ничего дурного не случилось, хотя, скажу я вам, все мы то и дело оглядывались через плечо.
Сегодня рано утром мы поставили судно в Королевские доки, и я был очень занят: требовалось организовать разгрузку судна и послать телеграмму брату капитана Блейка. Следовало известить его о несчастье и вызвать в Лондон, чтобы он разобрался с тем, кто теперь владеет судном и кому отдать его под команду. Я не мастак подбирать слова, сэр, и больше вычеркивал, чем писал, пока не получилось что-то путное, такое, что не стыдно было бы ему послать. А сегодня вечером на судне произошло второе убийство.
Было часов семь и, конечно, уже темно — в это время года и при такой погоде рано темнеет. Я пытался разобраться с бумагами в каюте капитана, когда услышал крик. Я ринулся к сходному трапу, и тут крик повторился. Казалось, он доносится с твиндека, где моряки подвешивают свои койки. Я оказался там уже через пару минут, но опоздал. Это был Бейли, каптенармус. Он лежал в своем гамаке, мистер Холмс, а точнее, запутался в нем так, что не смог бы ни рукой, ни ногой шевельнуть. Кровь, натекшая с его тела, забрызгала палубу под гамаком.
Мы высвободили Бейли из пут, но все было кончено. На груди виднелись четыре параллельных борозды, похожих на порезы, не очень глубокие, какие могли быть нанесены быстрыми ударами обоюдоострого лезвия. Но не эти ранения убили его. Он умер от огромной раны, зиявшей в животе. Мы видели кишки, которые вывалились из нее. Ужасная смерть, мистер Холмс.
— Да уж, — с рассеянным видом согласился Холмс. — Скажите мне, мистер Боумен, когда началась бы разгрузка судна?
Этот вопрос казался настолько неуместным и неожиданным, что мы с моряком в недоумении воззрились на Холмса. Наконец Боумен ответил:
— Она началась бы примерно через час после восхода солнца сегодня утром, мистер Холмс. Главный стивидор нанимает грузчиков и дает им указания на рассвете.
— Понятно. Пожалуйста, продолжайте.
— Мне почти нечего добавить. Мы сразу же вызвали полицию, и люди из Скотленд-Ярда сейчас находятся на борту судна. Что касается меня, то я, выложив инспектору все, что знаю, сразу взял кэб и отправился на Бейкер-стрит. Мистер Холмс, я не верю, что полиция сможет найти убийцу моих товарищей, но, возможно, это удастся вам?
— Не могу выразить, как благодарен вам за то, что вы обратились с этой задачей ко мне, мистер Боумен. Ваш кэб ждет на улице?
— Да.
— В таком случае отпустите его: мы наймем извозчичью карету и поспешим в доки. Пойдемте, Уотсон: игра началась!
Наш экипаж прогрохотал по булыжникам Стрэнда, покружил в Сити и, наконец, по скверным улицам направился в доки. Это была долгая поездка, которая проходила в молчании, поскольку мой друг не расположен был говорить. Редкие прохожие, встречавшиеся нам по дороге, судя по их виду, охотнее остались бы дома в такой темный туманный вечер.
В Королевских доках картина изменилась. Мы бы могли найти «Матильду Бриге» без всякой помощи, так как возле нее собралась целая толпа зевак. Их оттеснял от сходней крупный осанистый констебль с пышными бакенбардами. Когда приблизился наш экипаж, полисмен с подозрением заглянул внутрь.
— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он. — Я должен спросить, по какому вы здесь делу.
— Я Шерлок Холмс, — вежливо ответил мой друг. — Мне бы хотелось побеседовать с дежурным инспектором.
Констебль отсалютовал:
— Здравствуйте, сэр. Этим делом занимается инспектор Лестрейд. Не сомневаюсь, что он будет рад с вами поговорить. Констебль, который на борту судна, проводит вас.
Поднявшись по сходням, мы представились дежурному полисмену. Он проводил нас в каюту капитана и, резко постучав в дверь, сразу же отворил ее.
— К вам мистер Шерлок Холмс и доктор Уотсон, инспектор, — объявил он.
Каюта была не очень большой, и тут уже расположились инспектор Лестрейд, сидевший у письменного стола, и джентльмен китайской наружности, который стоял перед ним. За спиной у китайца маячил могучий полисмен. Мы трое с трудом втиснулись в каюту.
— А, Холмс! — сердечно произнес Лестрейд, развалившийся в кресле. — Счастлив вас здесь видеть. И вас также, доктор. Однако боюсь, вы не обнаружите тут ничего интересного. Дело, считайте, уже раскрыто. Даже мы, простые полицейские, смогли распутать его без вашей помощи.
— Я ни минуты не сомневался, инспектор, что вы немедленно кого-то арестуете, — любезным тоном заметил Холмс. — Ведь, насколько я понимаю, мистер Ли взят под арест?
— Именно так. Мы на всякий случай получили у судьи ордер и обыскали багаж всех находившихся на борту. Обыск матросских сундучков ничего не дал, а вот у мистера Ли обнаружилась очень интересная коллекция. — Он указал на странный набор предметов на столе. — В этом пузырьке, по-видимому, содержится сильное снотворное — разумеется, мы отдадим его на анализ. Кожаные ремни с пряжками способны удержать разъяренного быка. Вот вам и удавка. А на трезубце имеются следы крови. В рукаве мистера Ли обнаружен кривой нож — не сомневаюсь, что это орудие убийства.
— Впечатляющий улов, инспектор, я вас поздравляю, в самом деле. Он значительно проясняет дело, — сказал Холмс.
— Проясняет? Да благодаря этим уликам дело можно закрывать.
— Возможно, но кое-какие мелочи не сходятся. Например, зачем было мистеру Ли брать с собой в дорогу такую убийственную коллекцию? Разве что он намеревался постоянно срывать на ком-нибудь злость, нанося морякам увечья… И зачем ему столько разных орудий? Не многовато ли для такой цели? Вы не просветите нас на сей счет, мистер Ли?
Китаец, ничего не отвечая, бесстрастно смотрел на Холмса.
— Из них слова не вытянешь, — отмахнулся Лестрейд. — Впрочем, это неважно. Как только он предстанет перед английским жюри присяжных и я покажу им эти предметы, его наверняка вздернут — признается он или нет.
— Несомненно, — согласился мой друг. — Однако нельзя ли мне, с вашего разрешения, инспектор, осмотреть грузовой трюм?
— Пожалуйста, если желаете, Холмс, но мы там уже все обшарили. В трюме ничего нет, кроме груза древесины.
— Благодарю вас, инспектор. На мой взгляд, всегда существует возможность, что на борту находится безбилетный пассажир, а грузовой трюм — единственное место на маленьком судне, где он мог бы спрятаться.
Лестрейд рассмеялся:
— Это уж слишком даже для вас. Вы же не считаете, что человек может скрываться целый месяц и не оставить следов. К примеру, чем бы он питался?
— И тем не менее, с вашего позволения, я взгляну.
Лестрейд пожал плечами:
— Как хотите, Холмс. Мы все пойдем с вами. Мне сейчас больше нечего делать, так что я могу размять ноги.
Мы вышли на палубу и проследовали к большой крышке люка, которую мистер Боумен поднял для нас. Он спустился первым и зажег пару фонарей, хранившихся под лестницей. Мы с Холмсом последовали за ним, потом Лестрейд, мистер Ли и сторожившие его полисмены. В трюме было душно, сильно пахло деревом и копрой.
— Полезный груз, — заметил Холмс. — Красное дерево для украшения домов, которые во множестве строятся в нашем городе, и мякоть кокосового ореха, которая используется при производстве многих сортов мыла и лосьонов.
Не говоря больше ни слова, он вытащил лупу и, взяв в другую руку фонарь, начал обследовать трюм. Мой друг забирался на бревна и рылся среди тюков копры. Сначала он рыскал повсюду, но затем сфера его поисков сузилась. Наконец он устремился к штабелю бревен и вскоре испустил торжествующий вопль:
— Идите сюда и взгляните на это, инспектор!
Мы поспешили к Холмсу. Он стоял у торца штабеля. Грубо обтесанные теслом или каким-то другим примитивным орудием бревна были уложены вдоль длины судна. Многие из этих почтенных лесных гигантов достигали пяти футов в поперечнике. Из-за разницы в размерах уложить бревна плотно, без зазоров было никак невозможно, и между ними оставалось много щелей. Холмс указал на одну большую брешь, примерно в два квадратных фута.
Лестрейд взял у констебля фонарь и нагнулся, вглядываясь с подозрением.
— Фу, крысами пахнет! — воскликнул он.
— Пожалуйста, инспектор, заберитесь поглубже, — настаивал Холмс.
Лестрейд неохотно выполнил его просьбу и пополз вперед на животе.
— Ну и ну, — донесся из щели его голос, — да тут обосновался целый выводок крыс! Повсюду солома и крысиный помет.
— Я думаю, вы ошибаетесь, инспектор. Судя по следам, тут прятали только одно животное.
— С какой стати кому-то держать тут крысу? Зачем вообще может понадобиться крыса? — спросил Лестрейд, не без труда выбираясь из бреши между бревнами.
— Обратите внимание на размер помета и царапин от когтей на древесине. Я бы сказал, инспектор, что эта крыса достигает в длину не менее четырех футов! Вот почему ее пришлось держать здесь тайно.
— Но это же бред! — воскликнул Лестрейд, а мы с Боуменом недоверчиво переглянулись.
— И тем не менее она именно такого размера, — заявил Холмс. — Следы от когтей не оставляют никаких сомнений. Благодаря вот этой конструкции, — он пнул ногой грубую деревянную решетку, скрепленную гвоздями, — животное удерживали в его загоне. И нет никаких сомнений, что за крысой ухаживал мистер Ли. Я нашел обрывки красного шелка от халата, который сейчас на нем, — они зацепились за острые края спила. А к этой норе ведет след из кусочков копры. — Он повернулся к мистеру Ли: — По ночам вы спускались вниз через маленький грузовой трюм возле вашей каюты. Вы кормили крысу копрой из одного тюка и как могли заботились о прочих ее нуждах. К счастью для вас, крысы очень живучи, так что несколько недель, проведенных в трюме, не принесли бы животному большого вреда. Вы хотели довезти ее живой до Англии. С какой целью, могу я вас спросить?
Ли стоял с мрачным видом, по-прежнему храня безмолвие.
— Ну же, мистер Ли, — вкрадчиво произнес Холмс. — Разве вы не понимаете, что это значит? Ясно, что именно крыса стала причиной гибели двух людей, а значит, вы, по крайней мере, не поплатитесь жизнью за убийство, хотя против вас и можно выдвинуть другие обвинения. Исключительно в ваших интересах сообщить нам детали.
— Хорошо, — наконец заговорил Ли. — Я везу крысу. Я беру ее в Британский музей и продаю. Ваши ученые очень интересуются этой крысой. Капитан Блейк знать все о ней и соглашаться.
— Ах, этот несчастный капитан Блейк. Как же крыса вырвалась на волю в тот раз?
— Был сильный шторм. Я споткнуться, когда давать крысе еда. Она проскочил мимо меня на палуба. Когда я прихожу к капитану, слишком поздно. Я надеваю веревка на крысу, пока она грызет, и колю ее, пока она не оставляет его.
— Отсюда и кровь на трезубце. Можно будет установить, что она принадлежит грызуну, а не человеку, — сказал Холмс. — А сегодняшнее несчастье произошло, конечно, оттого, что вам нужно было перевести крысу в другое место. Если бы она оставалась здесь дольше, ее бы обнаружили докеры. После гибели капитана Блейка никто больше не мог для вашего удобства удалить всех с судна. Ли поклонился:
— Да. Я пробую дать крысе снотворное, но она очень сердитая, очень сильная. Она прыгать на меня и валить с ног. Я думать, она убивать меня, но я ударяю ее дверцей клетки. Потом она убегать: убивает первого, кого находит.
Холмс кивнул:
— Легко вообразить себе ярость и неистовство зверя, когда он освободился после стольких недель. Может быть, он набросился на Бейли, чтобы ото мстить людям за свое заточение. А теперь, мистер Ли, где крыса?
Ли покачал головой.
— Крыса ушел. Я не знаю куда.
— Вот так-то, инспектор, — сказал Холмс. — Злобная тварь разгуливает по Ист-Энду. Мы должны сделать все, чтобы поймать ее.
На лице Лестрейда было написано отвращение. Он уже приготовился принимать поздравления — непреклонный страж закона, схвативший преступника через час после начала расследования, и вот вам пожалуйста — начинай охоту за неуловимым убийцей, которая не сулит верного успеха.
— Мне лучше вернуться в Скотленд-Ярд и переговорить с начальством, — сердито произнес он. — Что касается вас, приятель, — обратился он к Ли, — пока я оставляю вас на свободе, но вы не должны покидать судна. Мы скоро вернемся и зададим вам много вопросов, понятно?
Ли нехотя поклонился в знак согласия.
— Нам тоже нужно идти, — заявил Холмс. — Едем на Бейкер-стрит, Уотсон. Возможно, нам удастся оказать кое-какую помощь инспектору в этом деле.
Мне трудно дались следующие несколько дней. Я не люблю долго сидеть без дела. Что касается Холмса, то он приобрел большую карту Ист-Энда и приколол ее на стену. То и дело ему доставляли какие-то планы и чертежи от крупных компаний, ведавших городским хозяйством, и архитекторов, и он наносил на карту сеть разноцветных линий.
— Разве это не очевидно? — сказал он, когда я поинтересовался, зачем все это нужно. — Где прячутся крысы? Главным образом в канализационных и сточных трубах, проложенных под улицами. Конечно, суматранская крыса намного больше здешних своих собратьев, но это вовсе не означает, что она не наделена всеми их инстинктами. Поэтому я составляю план ее возможных убежищ. Разные цвета служат мне для обозначения размеров труб и глубины, на которой они проложены, а эти значки показывают различные подходы к трубам. Таким образом мы отграничим территорию, на которой следует искать нашу крысу.
— Поразительно, Холмс! — воскликнул я в восхищении. — Должен признаться, я никогда не подозревал, что у нас под ногами скрывается такой запутанный лабиринт.
— А вы что думали, Уотсон? Речки, которые впадали в Темзу: Флит, Тайберн, Холборн и многие другие, теперь заключены в каменные русла и упрятаны под землю, а над ними выстроен великий город. Да, теперь о них напоминают лишь названия улиц. А между ними проходит огромная сеть из водопроводных, канализационных и водосточных труб, которая служит для удобства миллионов жителей метрополиса.
Время от времени к нам приходил полисмен с очередным сообщением от Лестрейда. Спустя день после побега гигантская крыса стала кошмаром Ист-Энда. Матери запирали своих детей, да и сами рисковали выйти на улицу лишь днем, и то ненадолго. Самые закоренелые пьяницы долго колебались, прежде чем присоединиться к веселой компании в кабачке. То и дело обнаруживались трупы выпотрошенных и наполовину съеденных собак и кошек. К счастью, крыса явно предпочитала мелкую добычу крупной и чаще питалась падалью, нежели убивала. Несколько раз с ней сталкивались обитатели предпортовых районов. Она выскакивала из мусорных куч, какие нередки на здешних улицах, и быстро скрывалась в темноте. Когда нам становилось известно о таких встречах, Холмс наносил на карту красную точку и писал рядом с ней дату и время.
— Заметьте, Уотсон, зверя поймать легче, чем человека. Конечно, у этого животного есть свои преимущества: оно проворнее и с легкостью укрывается в туннелях, куда мы не сможем или не отважимся сунуться следом за ним. Зато зверь не обладает способностью мыслить и уступает человеку хитростью. Он думает лишь о том, как отыскать удобное логово, еду и пару. Это существо верно своим повадкам, зная которые мы можем легко его поймать. Мой план готов. Теперь мы вычислим, где находится гнездо крысы. Это всего лишь вопрос времени.
И уже на следующий день, проанализировав очередной поток сообщений о ночных похождениях крысы, Холмс издал торжествующий возглас:
— Готово, Уотсон! Она скрывается здесь, в этой трубе, поджидая наступления темноты. — Концом линейки он ткнул в синюю линию на карте. — Это труба, по которой сточные воды направляются из Лаймхауса в Темзу. Из схемы передвижений крысы ясно, что она бродила по этому району в поисках под ходящего логова, а сейчас нашла идеальное убежище, сухое и укромное место с выходом на улицу, где можно промышлять. А теперь, Уотсон, я должен вас оста вить на несколько часов. Мы снова встретимся сего дня вечером, и я рассчитываю на вас и ваш армейский револьвер!
Наступление сумерек застало нас на Дэнджерфилд-стрит, в Лаймхаусе. Холмс подвел меня к широкому люку у обочины улицы, откуда тянуло сквозняком и исходило зловоние.
— Думаю, именно отсюда, Уотсон, крыса отправится на охоту. Правда, существуют две другие возможности, и не исключено, что мы напрасно будем сторожить ее сегодня. Однако давайте попытаемся!
Он запустил руку в холщовую сумку, которую принес с собой, и вытащил пригоршню зерен.
— Мы разбросаем немного приманки с небольшими интервалами в надежде, что это направит зверя куда нам нужно. Мы используем тот же принцип, что и рыболовы с их донной приманкой: еды достаточно, чтобы вызвать аппетит, но маловато, чтобы насытиться.
Сделав несколько шагов по направлению к входу в глухой переулок, он насыпал еще одну маленькую горку зерен.
— Мы сделали все, что могли, Уотсон, а теперь займем наблюдательный пост, который я подготовил, — заявил он.
Еще немного пройдя по переулку, он постучал в дверь. Вскоре она открылась, обдав нас запахом прелой рогожи и известкового раствора. Холмс поблагодарил отворившего нам старика и начал подниматься по узкой лестнице. Достигнув верхней площадки, мы вошли в маленькую комнату. Из окна ее был виден только что покинутый нами переулок.
— Мы будем ждать здесь, — сказал мой друг. — Я заступлю в дозор первым, а вы потом меня смените. Мы будем наблюдать вон за тем сараем. В нем я оставил полуразложившегося барашка, которого приобрел у Смитфилда — увы, не без трудностей. Как вы видите, дверь приоткрыта. Я сменил петли на особые, так что теперь дверь захлопывается сама собой под тяжестью собственного веса. Черная нитка, привязанная к туше, держит дверь открытой. Если нитка порвется, дверь захлопнется. Но не стоит рассчитывать на то, что ловушка надолго удержит крысу. Зверь такой силы, несомненно, быстро сломает или прогрызет непрочную преграду.
Холмс умолк и занял свой пост у окна. Через час, когда он почувствовал, что его внимание ослабевает, мы поменялись местами. Около одиннадцати, после того как я в четвертый раз заступил на дежурство, мне показалось, будто кто-то крадется во мраке. Я пригляделся, но ничего не увидел, а затем вдруг услышал, как захлопнулась дверь сарая. И сразу же раздался звук удара, что-то тяжелое бросилось на дверь, громко и яростно заскребли дерево длинные когти.
— Бежим, Уотсон! — крикнул мой друг.
Мы сбежали по лестнице, выскочили за дверь и со всех ног помчались по переулку к сараю. Там я, к своему ужасу, обнаружил, что одна из досок двери уже поддается под непрерывными ударами.
— Возьмите это! — заорал Холмс, в руках которого оказалась рыболовная сеть, и бросил мне один конец. Я едва успел его схватить, когда мой друг положил руку на задвижку и закричал: — Теперь держитесь!
Как только тусклый ночной свет проник внутрь сарая, я услышал цокот когтей — животное ринулось на улицу. Оно с такой силой врезалось в сеть, что я свалился с ног. Однако сеть я не выпустил, а изо всех сил вцепился в нее и тянул к себе. Холмс обежал вокруг крысы, крепко опутывая ее сетью.
— Попалась! — ликовал мой друг. — Я как никогда у вас в долгу за бесценную помощь. Какой уникальный, какой превосходный экземпляр!
Он с восторгом смотрел на крысу, которая не могла высвободиться, но тем не менее все еще яростно боролась. В свою очередь я не отрывал от нее глаз, преисполненный ужаса. Эта темно-серая зверюга действительно достигала четырех футов в длину. Ее взгляд встретился с моим, и, пожалуй, я никогда не видел, чтобы чьи-то глаза выражали столько бессмысленной ярости. Большие желтые резцы были обнажены, длинные когти высовывались сквозь сеть в бессильном стремлении добраться до нас.
— Еще одно, последнее усилие, Уотсон, и мы сможем отдохнуть, — пообещал Холмс. Он завернул в сарай и сразу же возвратился с большой и прочной клеткой. — Мне ее сегодня сколотил местный плотник, — пояснил он. — Что хорошо в Ист-Энде, мастера всегда под рукой. На Бейкер-стрит мне потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы все организовать.
Следуя его указаниям, я взялся за свободный конец сети с одной стороны, он ухватил его с другой. Подняв сеть, мы посадили крысу в клетку. Я, признаться, испытал немалое облегчение, когда увидел, как Холмс надежно ее запирает.
— Если вы посторожите, — обратился ко мне мой друг, пребывавший в прекрасном расположении духа, — я дойду до возчика, вывеску которого заметил за пару кварталов отсюда. Правда, сейчас почти полночь, но несколько соверенов, конечно, возместят ему прерванный сон.
Полчаса спустя Холмс вернулся в двуколке. К этому времени зверь затих. Я нашел большой кусок мешковины и накрыл клетку. Чем меньше народу увидит крысу, тем лучше, рассудил я. Мы с Холмсом подняли клетку и поместили в двуколку, затем заняли места рядом с возницей.
— В Королевские доки, дружище! — объявил Холмс, когда возница щелкнул кнутом.
— В доки? — прошипел я Холмсу. — Но мы, конечно же, должны отвезти это животное инспектору Лестрейду!
— У вас нет никакого уважения к собственности, Уотсон? — сардонически осведомился мой друг. — Этот зверь по праву принадлежит мистеру Ли, и наш долг — вернуть его владельцу.
Я больше не сказал ни слова, и не прошло и часа, как мы снова оказались у причала, где стояла «Матильда Бригс». Мы сняли клетку, Холмс заплатил вознице, и тот, поблагодарив нас, отправился домой досыпать.
Когда мы двинулись к сходням, на палубе появилась зловещая фигура мистера Ли. Я усомнился, спит ли он когда-нибудь. Китаец молча поклонился нам.
— Очень доброе для вас утро, мистер Ли! — сердечно приветствовал его Холмс, стоявший на причале. — Счастлив сообщить вам, что мы нашли вашу крысу и она сейчас отдыхает в этой клетке.
Услышав это, Ли прошествовал по сходням, держась с истинно восточным достоинством, и подошел к клетке. Он приподнял уголок мешковины и долго смотрел на зверя. Немного постояв так, он снова втянул руки в рукава, затем низко поклонился. Вся его поза выражала недоверие.
— Я очень благодарен вам, джентльмены, — сказал он, впервые за всю ночь обратившись к нам. — Крыса очень ценная для меня. Может быть, вы окажете мне честь, приняв маленький подарок?
— Большое вам спасибо, мистер Ли, но мы не сможем его принять. Мы просто исполнили свой долг перед обществом. Кроме того, охота оказалась очень захватывающей! До свидания, сэр! Пойдемте, Уотсон. Мы пошли прочь, и, оглянувшись, я увидел, что мистер Ли неподвижно стоит у клетки, глядя нам вслед.
Когда мы возвращались на Бейкер-стрит в кэбе, я рискнул заговорить с Холмсом:
— Несомненно, Британский музей купит крысу, но, по-моему, цирк заплатил бы больше.
— Вы, конечно же, не поверили этой басне, Уотсон? Отдел естественной истории Британского музея, вне всякого сомнения, заинтересовался бы крысой, но они предпочитают не живые экземпляры, а чучела. Цирк и впрямь был бы лучшим вариантом, но мистер Ли вряд ли знаком с нашими английскими учреждениями. Нет, когда мистер Ли взялся доставить крысу живой на наши берега, он пустился в это хлопотное и опасное предприятие в надежде на крупную прибыль. Капитан Блейк был явно посвящен в его план и тоже рассчитывал, что ему хорошо заплатят. За всем этим, Уотсон, стоит какая-то личность, пожелавшая, чтобы крысу доставили ей живой, причем тайно, и способная за это щедро заплатить.
— Боже правый! Так за этим скрывается какой-то мерзкий преступный заговор?
— Не исключено. Правда, кое-какие детали указывают на иные возможности. Завтра ночью мы наверняка все узнаем.
— Вы считаете, что Ли не побоится действовать так быстро?
— А с какой стати ему медлить? Как мы видели, крыса — опасный зверь. К тому же Ли боится, как бы Лестрейд не предъявил ему обвинение в том, что он позволил крысе сбежать. В его интересах как можно скорее получить свои деньги и убраться из нашей страны.
Итак, следующим вечером мы снова оказались в Королевских доках. На этот раз мы выбрали себе место за поворотом дороги, ведущей к причалу. Оттуда мы могли следить за «Матильдой Бригс», и нас не видно было с клипера. В тот день мы спали до полудня, так что чувствовали себя бодрыми и отдохнувшими.
В восемь часов к судну подкатил наемный экипаж. Мы наблюдали, как возница и несколько матросов сначала выгрузили клетку с гигантской крысой, затем вернулись и покатили вниз по сходням первую большую бочку.
— Бог ты мой, Холмс, — вырвалось у меня, — а я-то совсем забыл о бочках! Что в них такое, как вы думаете?
— Урановая смолка, Уотсон, — ответил мой друг. — Она также известна как уранинит. Когда мы были на борту судна, мне удалось взять образец из одной бочки, у которой отошла клепка.
— Уранинит? А для чего его применяют?
— Из него можно извлечь некоторые вещества, но, насколько мне известно, он не обладает никакими уникальными свойствами. Будем надеяться, что, раздобыв побольше сведений, мы проясним дело.
Моряки работали быстро и споро, и вскоре весь груз перекочевал в экипаж. Мистер Ли уселся рядом с возницей, и они отбыли.
— Мы последуем за ними пешком, — сказал Холмс. — Они тащатся с такой черепашьей скоростью, что погоня на кэбе была бы замечена.
Преследование выдалось долгим и утомительным. Экипаж все время двигался в западном направлении и примерно через три часа прибыл на Оксфорд-стрит. Оттуда он повернул на Кэвендиш-сквер, затем на Харли-стрит. Проехав немного по этой оживленной улице, он остановился перед импозантным домом.
— Тут уж вам карты в руки, доктор, — сказал мой друг. — Чей это дом?
— Думаю, доктора Трелони, — ответил я. — Я несколько раз слушал его лекции. Его специализация — наука о питании. Он пользуется большой популярностью у знатных особ — консультирует их относительно диеты, когда им нездоровится. А еще он уделяет много времени Вестминстерской детской больнице, где бесплатно лечит больных детей.
— Достойный человек, — заметил Холмс. — Давайте немного подождем.
Ли позвонил в колокольчик, и дверь открыл хорошо сложенный человек. Я узнал в нем доктора Трелони. Втроем мужчины разгрузили экипаж. После того как очередной груз вносили в дом, следовала долгая пауза — вероятно, его приходилось тащить далеко. Наконец работа была закончена, и возница вернулся на козлы. Ли низко поклонился доктору и занял свое место рядом с кучером. Трелони на прощание помахал китайцу и вошел в дом.
— Что мы теперь будем делать, Холмс? — спросил я, когда наемный экипаж скрылся из виду.
— Мы спросим доброго доктора, — ответил мой друг. — Почему бы и нет? Ведь он не совершил никакого преступления.
С этими словами он подошел к двери и позвонил в колокольчик. Вскоре на пороге появился Трелони, на лице которого было написано подозрение.
— Добрый вечер, господа, — обратился он к нам. — Вы, конечно, знаете, что сейчас почти полночь? Я не сомневаюсь, что у вас ко мне срочное дело.
— Честно говоря, нет, — признался Холмс. — Однако именно благодаря нашим усилиям был вновь пойман огромный грызун, которого вам доставили, и мы испытываем естественное, пусть и нескромное, любопытство относительно его дальнейшей судьбы.
— А как вас зовут, сэр?
— Шерлок Холмс.
— Я о вас слышал, мистер Холмс. Должен сказать, что считаю вашу деятельность ненужной, поскольку у нас уже более полувека существует компетентная полиция. Однако в данном случае я благодарен вам за вмешательство. Я следил за развитием событий по газетам, опасаясь, что крысу убьют или что она навсегда исчезнет. Это значительно затормозило бы мои исследования. Пожалуйста, заходите.
— А теперь, джентльмены, — продолжил он, когда все мы уже стояли в холле, — у меня нет особых возражений против того, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Ведь я в любом случае намерен подарить миру плоды моих исследований, когда они будут завершены. Однако я рассчитываю на ваше молчание. Мои исследования произведут революцию в обществе, и я боюсь преждевременного переворота, который может случиться при одном лишь намеке на них.
— Для человека моей профессии, детектива-консультанта, сохранение тайны является непременным условием, — заверил его Холмс. — Вы можете спокойно доверить мне ваши секреты.
— И мне, конечно, тоже, — добавил я.
— Очень хорошо, господа. Прошу вас следовать за мной.
Трелони привел нас на четвертый этаж к тяжелой двери, запертой на два замка: один располагался высоко, на уровне его подбородка, второй — совсем низко. За дверью скрывалась большая комната, оборудованная как лаборатория. На первый взгляд все здесь было обычным: клетки для подопытных животных у одной из стен; полки для химикатов и реактивов; полный набор стеклянных колб и пробирок на рабочем столе. Словом, все как в лаборатории любой из наших больших больниц, при которых обучают студентов. Клетка с гигантской крысой стояла на полу. Когда мы вошли, крыса уставилась на нас, оскалившись с явной угрозой. Возможно, я склонен фантазировать, но мне подумалось, что она узнала тех, кто лишил ее свободы.
Единственной необычной вещью была большая гипсовая модель на столе в центре комнаты — я сразу узнал Суматру. Модель была раскрашена синей, зеленой и коричневой краской, чтобы обозначить характер местности, и утыкана множеством тонких деревянных прутиков.
— Могу я попросить вас сначала взглянуть на эти образцы? — спросил Трелони, указывая на витрину на стене.
Посмотрев на нее, я застыл в изумлении. Никогда прежде я не видел такой коллекции образцов гипертрофии. Всего-то четыре короткие полки, но какое разнообразие организмов — широко известных и при всем том поражающих большими размерами. Вот, например, гигантская улитка длиной девять дюймов, помещенная в банку с формальдегидом. Несколько листьев в рамках принадлежали неизвестным мне тропическим растениям, но я узнал знакомые очертания дубового листа — правда, он был длиной почти в фут. Присутствовал тут и череп гигантской обезьяны, а также ананас, которого хватило бы для всех гостей на банкете у лорд-мэра. А еще засушенный навозный жук величиной с кошку. Имелись здесь и другие экспонаты, и всех их объединяли поразительные размеры.
— Все, что вы видите здесь, джентльмены, — продолжил Трелони после того, как мы вдоволь насмотрелись на его коллекцию, — собрано в определенной области острова Суматра моим агентом мистером Ли. Он держит аптеку в Пенанге. Много лет назад я вступил с ним в переписку. Мне потребовалась его помощь для приобретения одного редкого растения, которое возбуждает аппетит. Однажды он прислал мне образец этого растения, в десять раз больше обычного. Мистер Ли пояснил, что во время путешествия в глубь острова с целью пополнить запасы наткнулся на местность, где, к его изумлению, многие представители флоры и фауны разрастаются до гигантских размеров. Я предложил хорошо заплатить за новые образцы, и хотя в те места очень трудно проникнуть, ему удавалось в течение ряда лет присылать мне экземпляры, которые вы видите здесь, а также подробнейшие отчеты.
Как вы заметили, здесь представлен весь естественный мир: растения, насекомые, пресмыкающиеся, млекопитающие и даже человек. Отсюда я делаю вывод, что гигантский размер не унаследованное свойство. Скорее, рост стимулируется какой-то особенностью окружающей среды.
— Значит, этот череп, — перебил я, указывая на предмет, который принял за череп огромной обезьяны, — принадлежит человеку?
— Да, это так. Структура черепа не оставляет сомнений: он принадлежал дотоле неизвестному ископаемому подвиду человека, обладавшему гигантскими размерами. Очень может быть, что отсюда пошли современные легенды о великанах.
Итак, я продолжу. Сделав вывод, что в этой части острова существуют условия, благодаря которым ускоряется рост биологических организмов, я не щадил усилий, дабы узнать, что это за условия. Наконец, дав бесценному мистеру Ли поручение провести обстоятельные исследования этой местности, я, кажется, обнаружил активное вещество. — Трелони сделал паузу и посмотрел на нас с торжествующим видом.
— Это, случаем, не уранинит? — осведомился Холмс.
Трелони был поражен.
— Я вижу, что ваша репутация ничуть не преувеличена, мистер Холмс. Да, там действительно залегает очень богатая жила урановой руды, и я убежден, именно в уранините все дело. В небольших дозах он просачивается в почву во время дождей и усваивается из нее растениями. Ими питаются травоядные животные, которые, в свою очередь, служат пищей для плотоядных. Наконец-то я получил хороший запас уранинита, который поместил в свой погреб. Мне остается провести серию экспериментов, чтобы установить, в каком возрасте, при каких условиях и в каких количествах следует назначать уранинит. Я надеюсь, что благодаря живому экземпляру крысы получу важные сведения. Как только я выполню эту задачу — на что у меня, конечно, уйдет не больше года или двух лет, — мы сможем по желанию выращивать гигантов.
— Разумеется, это открытие представляет огромный научный интерес, — позволил я себе заметить, — но может ли оно вызвать революцию, о которой вы говорите?
Трелони удивленно взглянул на меня:
— Разве вы не понимаете, доктор Уотсон, как это открытие изменит жизнь человечества? Когда мясом одной свиньи или одного барана можно будет накормить дюжины людей, когда нескольких колосков гигантской пшеницы хватит, чтобы испечь целый каравай, мы навсегда изгоним из нашего мира голод. Огромная масса людей избавится от необходимости тратить все свое время на то, чтобы заработать себе пропитание. И разве это не повлечет за собой настоящий взлет в развитии искусства и науки? Говорю вам со всей ответственностью, джентльмены: мы на пороге золотого века!
Все услышанное и увиденное сильно взволновало нас. Следующие несколько часов мы провели с доктором Трелони в его гостиной, обсуждая важность открытия. Мы пили прекрасное старое бренди за успех исследований. В конце концов, незадолго до рассвета, мы откланялись и пошли пешком на Бейкер-стрит, благо идти было недалеко. Дома мы погрузились в глубокий сон, который заслужили, успешно закончив утомительное расследование.
Долгое время мы ничего не слышали о докторе Трелони, хотя я и просматривал газеты, ожидая сообщения о том, что он готов подарить миру свое открытие. И только год спустя, когда мы сидели за завтраком, Холмс подал мне письмо.
— Вам это будет интересно, Уотсон, — сказал он.
Затем, встав из-за стола, он принялся мерить комнату шагами, как делал обычно, когда был погружен в глубокие размышления. Вот что содержалось в письме:
Дорогой мистер Шерлок Холмс,
поскольку Вы с доктором Уотсоном единственные, кому известно направление моей работы, я должен написать Вам, чтобы предупредить о страшной опасности, угрожающей каждому, кто попытается повторить мои эксперименты.
После многих неудачных попыток я понял, что прием уранинита никак не отражается на развитии животного. Позже, после ряда экспериментов, я совершил весьма важное открытие: если беременную самку поместить рядом с большим количеством этого вещества, у нее родится урод. В редких случаях это были гиганты, но чаще — нелепые монстры разного рода, некоторые с двумя головами, другие без конечностей. Иногда рождалось нечто столь ужасное, что и вообразить себе невозможно.
Большинство этих существ прожили недолго, и я могу лишь предположить, что джунгли Суматры служили благоприятной средой для развития крупных организмов. Благодаря естественному отбору они там преобладали. Впрочем, вполне возможно, что мистер Ли, видя, на что направлен мой интерес, предпочел не сообщать мне о монстрах.
Во всяком случае, я сделал еще одно открытие относительно природы уранинита: я заболел раком, и, по заключению моего врача, жить мне остается всего несколько недель. Мой вывод таков: под воздействием этого вещества изменяется естественный ход развития. В некоторых случаях оно способствует аномальному внутриутробному росту плода, в других вызывает заболевание, которое поразило меня. Судя по всему, результаты совершенно произвольны.
Я уничтожил свои записи и образцы, включая гигантскую крысу, которую отравил и сжег в больничной печи для кремации.
Вот моя последняя просьба: я прошу Вас по-прежнему хранить мой секрет столько, сколько сочтете нужным. Однако если Вы услышите о том, что какой-нибудь экспериментатор пошел по моим стопам, прошу рассказать ему все, что Вам стало известно.
Искренне Ваш Абрахам Трелони
— Это поразительно, Холмс! — воскликнул я.
— Да, Уотсон. Концепция невидимого пагубного воздействия приводит в ужас. Будем надеяться, что в один прекрасный день человек сможет его укротить и взять под контроль. Конечно, этот день наступит еще нескоро, так что давайте выполним просьбу несчастного доктора Трелони и будем хранить молчание.
