Убеждение князя поначалу не задалось. Нет, услышав о моем желании совершить морскую прогулку по Варяжскому морю, Владимир Стоянович не орал на всю канцелярию, кривя багровеющую физиономию и высказывая все, что он думает об этом замысле. Князь был спокоен, сдержан и улыбчив, вот только на улыбающемся лице доброго дядюшки слишком ярко выделялся совсем не добрый взгляд, словно два орудия главного калибра, чьи жерла нацелились на меня и, кажется, в любую секунду были готовы дать убийственный залп. Впрочем, стоило ему меня дослушать и заговорить самому, как пустота исчезла из его глаз.

— Дражайший Виталий Родионович, вы же и сами прекрасно понимаете, что желаете невозможного. — С явной насмешкой в голосе заговорил Телепнев, едва я честно изложил свою просьбу. Князь окинул меня полным скепсиса взглядом и кивнул. — Вижу, понимаете. И всё равно явились ко мне в кабинет… Что ж. Излагайте свою идею. Так и быть, я её выслушаю.

— Не понял, ваше сиятельство. — «Честно» удивился я. После выданного с таким апломбом разрешения, мое желание делиться своими идеями с ушлым князем, изрядно сбавило в силе.

— Виталий Родионович, не старайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле. — Нахмурился князь, кажется, понявший, что несколько переборщил с игрой в «разговор умудренного жизнью взрослого с капризным ребенком». Вот только, вряд ли извинится… Ну что ж, буду считать его раздражение некой формой «пардона». — Полноте, господин Старицкий. Неужели вы и в самом деле думаете, что я поверю в этот спектакль? Уж позвольте усомниться в столь низкой вашей оценке моего разумения. Итак. Поскольку вы все-таки пришли со своей просьбой, будьте любезны изложить причины, по которым считаете возможным получить мое согласие на сию авантюру.

Вот ведь, знаток человечьих душ… Ведь всё прекрасно понял. Ладно, к черту эти игры. В конце концов, поездка нужна мне, а не ему… Зато теперь, ему вряд ли удастся стрясти с меня какие-нибудь бонусы за разрешение. И это совсем неплохо.

— Ваша правда, Владимир Стоянович. Есть у меня одна идея. — Начал я. — Хельга Милорадовна говорила, что в «Университетский Вестник» подана статья о разработке вашего исследовательского отделения…

— Не совсем так, господин Старицкий. Во-первых, статья эта всё еще проходит цензуру, а во-вторых, авторство статьи, как и разработка, принадлежит коллективу русских исследователей, а не отделению моего ведомства. — С легкой улыбкой на губах, перебил меня князь. — Прошу прощения, но это весьма важное уточнение. Продолжайте.

— Я понял, ваше сиятельство. Так вот… В любом случае, эта статья, наверняка вызовет немалый шум в среде философов, и уж точно будет обсуждаться на Ахенских чтениях, не так ли?

— Да уж, копий будет сломано немало. — Согласился князь.

— И, соответственно, возрастет интерес к тем самым исследователям, что совершили если не переворот, то уж рывок в теории естествознания, точно. — Проговорил я. — Мы не в силах остановить все проявления этого интереса, но у меня есть предположение, каким образом можно значительно снизить накал страстей. Для этого, думаю, достаточно будет заранее переговорить с некоторыми участниками ахенской встречи, хотя бы с теми, чьи страны входят в Северный союз.

— Хотите увеличить количество «изобретателей», Виталий Родионович? — Прищурился князь.

— Не изобретателей, ваше сиятельство. Консультантов. — Ответил я, чуть помедлив. — Пусть к началу Ахенских чтений, где тема работы Высоковских непременно всплывет, у нас будет, если не поддержка, то хотя бы несколько человек УЖЕ знакомых с этими исследованиями. А если Бергу Милорадовичу и Хельге Милорадовне удастся серьезно заинтересовать своих коллег из Венда и Свеаланда, то возможно они и вовсе прибудут на диспут с собственными наработками по этой теме. Доказать же, что подобные исследования не велись раньше на территории Руси, невозможно, а несколько ссылок на старые «потеряные» работы кого-то из почивших русских философов, еще больше укрепят зарубежных исследователей в уверенности, что предложенная им на рассмотрение работа, далеко не первая в истории философии. И в этом случае, не придется ссылаться на некое «озарение».

— Как-как? — Приподнял бровь князь.

— Хм, ваше сиятельство, а у вас была иная идея, объясняющая появление теории наших исследователей? — Пожал я плечами.

— Пожалуй, вы правы, подобный ход выглядит намного достовернее. — Со вздохом согласился князь. — Но и вопросов порождает немало. Например, откуда взялись эти старые работы? Кто их авторы и почему они неизвестны широкому кругу исследователей?

— А я на что? Прибыл в столицу с восточных земель некий господин Старицкий, который и привез работы своего предка, да отдал их на оценку здешним философам, по совету адьюнкт-профессора Граца, который, кстати, будучи заштатным сотрудником, и порекомендовал ищущего службы молодого человека из глубинки, а то и вовсе из заморья, в Особую канцелярию. А уж её исследователи… Всё одно, полностью скрыть мое участие в судьбе Высоковских будет несколько затруднительно, а тут появится и основание для моего присутствия рядом с ними. Педантичный потомок старательно заботится о том, чтобы наследие его славного предка не было извращено и не кануло в Лету…

— Да уж. — Телепнев чуть расслабился, и даже взгляд его стал мягче. — Остается один немаловажный вопрос… Зачем вам нужна эта поездка?

— Ваше сиятельство… вы можете сказать, что меня ждет лет через десять? — Вздохнув, поинтересовался я у этого жучилы. В ответ, князь лишь пожал плечами. — Вот и я не знаю. Понимаете, Владимир Стоянович, «там», оказавшись за бортом армии, я выживал. Крутился как белка в колесе, стараясь обеспечить себе спокойную жизнь в призрачном будущем, потому как обеспечить её в настоящем, не став моральным уродом, уж простите за выражение, мне было не по силам… Но, случай перенес меня в этот мир. Поверьте, намного более спокойный и куда более оптимистично и уверенно смотрящий в то самое будущее. Знаете, буквально вчера я был на Хольмском заводе и там разговорился с одним из сменных мастеров… Честно, я не знаю, как жили такие мастеровые в Российской империи, но сильно подозреваю, что у них не было золотых часов, и они не жаловались на дуру-кухарку, так приготовившую седло барашка, «что уже третий час изжога мучает», и уж совершенно точно знаю, что нынешние заводские рабочие на моей родине, даже не мечтают о собственной кухарке и золотом репетире, потому как, тоже заняты выживанием.

— Что же за место такое, этот ваш мир? — Вырвалось у удивленного моей речью князя. — Нет, я помню ваши рассказы, да и те несколько тетрадей с записями, что вы передали, до сих пор лежат в моем хранилище, но там, по-моему, не было таких подробностей.

— И не могло быть. Ведь вас не интересовал денежный аспект, правильно? А у меня и без того хватало неотложных занятий в исследовательском отделении, чтобы тратить то немногое свободное время, что у меня оставалось, на изложение не требовавшейся вам на тот момент информации. — Пожал я плечами. — Но я немного отклонился от темы, прошу прощения. Так вот Владимир Стоянович. Сейчас, у меня есть то, чего не было «там». Вполне приличная работа, небольшая сумма денег, пусть, фактически, и полученная весьма предосудительным способом… и ненужная мне яхта, того же происхождения. Я, наконец, живу, а не выживаю. А продав яхту, смогу обеспечить себе и своей будущей семье такую же, вполне безбедную жизнь, без штормов и денежных треволнений. Это ведь хорошо?

— Думаю, это совсем неплохо. — Мой собеседник позволил себе сдержано улыбнуться, в ответ на явно риторический вопрос.

— Именно, Владимир Стоянович. Это неплохо. Совсем неплохо… — Со вздохом кивнул я.

— Но? — Прищурился Телепнев.

— Но дьявольски скучно, ваше сиятельство! — Развел я руками. — Нет, я не трудоголик, и по жизни довольно ленивый человек. Просто «там» выхода моей лени не было. А здесь… знаете, когда закончились мои мытарства в вашем проекте, я с превеликим удовольствием окунулся в сибаритство. И наслаждался им… пока не понял, что начал толстеть. Честное слово, никогда не был так удивлен и обескуражен. А еще оказывается, я никак не могу отвыкнуть от взятого когда-то темпа жизни. Отдых, о котором год назад я не смел и мечтать, превратился в какую-то унылую тягомотину. Прав был король, скука — самый страшный враг. Хорошо еще, что мне нашлось чем себя занять, а то я настолько привык к прежнему образу жизни, что сам себе начал казаться скаковой лошадью, которую вдруг остановили на полном ходу, и она, встав на дыбы, перебирает в воздухе передними ногами, стремясь лететь дальше.

— То-то о ваших метаниях по Хольмграду, в свете уже легенды ходят. — Рассмеялся князь. — Не далее как сегодня утром, от супруги своей слышал, что намедни, «этот странный Старицкий» успел побывать и в доходном доме на Козьмодемьянской, и на Хольмском заводе, и даже с давним своим неприятелем Мстиславским в «Летцбурге» свидеться и помириться сподобился, и всё за один только день. О том, что наши профессора поражены той скорости, с которой вы запоминаете их лекции, уже и речи нет. На ваш экзамен обещались собраться чуть ли не все представители нашей ученой братии, между прочим. А философы спорят до хрипоты, какие-такие наговоры вы используете для столь скорого запоминания читаемых вам лекций. И вы еще говорите мне о скучной жизни, Виталий Родионович… Кстати, а что вам понадобилось на Хольмском заводе, а?

— Хочу построить себе нормальный автомобиль, а то эти волжские «паротабуретки» меня нервируют. Верите ли, как увижу такое «чудо», сразу швейная машинка мерещится… с паровым приводом. Жуть. — Честно ответил я. Однако. Это не город, это большая деревня! Понятно, почему при таких размерах столицы, штат Особой канцелярии так невелик. Зачем нужны сотни сотрудников, если всю нужную информацию об «объекте разработки» можно, без особых хлопот и долгой слежки, выудить из сплетен? Я вздохнул. — Собственно, это одна из причин, по которой я хочу отправиться в путешествие. Мне жизненно необходимо переговорить с несколькими заводчиками и философами Венда и Свеаланда, касательно задуманного.

— Будете открывать свой завод? — Поинтересовался князь. — А меня в пайщики возьмете?

— Господь с вами, Владимир Стоянович. — Ошарашил так ошарашил, князюшка. — Какой завод, о чем вы говорите? Патентов наберу, и опытное производство организую. А дальше, пускай волжане трудятся… Какой из меня заводчик?! Я бухгалтерскую книгу от описи имущества не отличу.

— Ох, зря вы так. Подумайте Виталий Родионович. Хорошенько подумайте. Коли сами этим делом займетесь, куда как лучше будет. — Хитро улыбнулся Телепнев. — Что такое патент? Семь лет и все. А свой завод…

— На завод деньги нужны, Владимир Стоянович. По самым скромным подсчетам, не менее полумиллиона серебром понадобится. — Покачал я головой. А вот то, что патенты здесь срочные, я не знал… Не было этого у меня в лекциях. — А у меня, яхта, дай бог, на четверть миллиона потянет, не больше. Так ведь, еще же надо будет хоть сто тысяч отложить, на старость, так сказать. Так что…

— Потому и говорю о пае, любезный мой господин Старицкий. Я бы в такое дело с удовольствием часть средств вложил… А там, можно будет и у государя кредитоваться.

— Ох, не надо о больном. Вон, на «том» свете, я уже один раз влез в ипотеку. Пятнадцать процентов годовых, да на тридцать лет, с двадцатипроцентным первым взносом. — Поморщился я.

— Ипотека? Это что за зверь такой незнаемый? — Не понял князь.

— Покупка квартиры в кредит. — Пояснил я. — Долговая кабала, фактически. При заработке в сотню тысяч рублей, семьдесят из них, я должен был отдавать банку… в течение тридцати лет.

— Это что же за дворец вы себе купить пожелали, Виталий Родионович? — Покачал головой князь.

— Дворец?! Двухкомнатная квартира. — Рассмеялся я. — Да не в центре города, а ближе к окраинам.

— Всего две спальни? А с гостями, как быть? А прислуга? — Удивился князь.

— Не две спальни, Владимир Стоянович, а две комнаты, кухня и ванная комната. Ну, прихожая еще. На всё про всё шестьдесят квадратных метров. — Такого растерянного лица у князя, я еще не видел.

— Это же… это же конура собачья, прости господи. Так жить нельзя! — Телепнев аж поперхнулся, и заколотил рукой по звонку на столе. — Так, Виталий Родионович, подождите. Вент Мирославич, голубчик, велите кофий подать… и коньяку, пожалуй. Нет, непременно, коньяку.

Дождавшись, пока мастерски скрывающий свое удивление ротмистр выйдет из кабинета, князь Телепнев вопросительно взглянул на меня.

— Скажите, Виталий Родионович. А сто тысяч тех, ваших рублей, это много?

— Не знаю. Как считать, ваше сиятельство. — Пожал я плечами.

— Ну вот, к примеру, сколько у вас там корова стоит?

— Понятия не имею. — Искренне ответил я. — Вот, сколько килограмм мяса стоит, могу сказать. Около трехсот-четырехсот рублей. Свиная шейка, например.

— А у нас, тридцать, много тридцать пять копеек. — Задумчиво произнес князь. — Это получается… получается, ваше жалованье здесь, примерно в пять раз выше, чем «там»? А сколько ж та конура стоила, что вы такие деньги банку должны были отдавать?

— Семь миллионов.

— Виталий Родионович… вы жили в аду. — Безапелляционно заявил князь.

— Именно так я и ответил Меклену Францевичу, когда он задал мне вопрос о «том свете». — Хмыкнул я.

Тут нашу беседу вновь прервал ротмистр Толстоватый, собственноручно принесший поднос, на котором расположился парящий фарфоровый кофейник с кипенно-белыми чашками для кофе, два пузатых бокала и небольшой графин, до половины наполненный янтарным напитком из известной и в этом мире, французской провинции.

— Ну, скажу я вам, и страшные же вещи вы мне поведали. Этак и аппетита недолго лишиться. — Поднося ко рту чашку с кофием, произнес Телепнев. Принюхался к тонкому аромату и, сделав символический глоток обжигающего напитка, вернул чашку на блюдце. — А уж банки эти ваши, и вовсе живодеры ерусалимские. Да наш Государь, такой банк мигом бы в казну забрал, а ловчил в кандалы, да в Сибирь.

— А может? — Поинтересовался я.

— Он еще и не то может. Вон, помнится, некие ушлые людишки решили биржу открыть, где можно было бы акциями да паями заводов и производств торговать, вроде аукциона. А что, законом же сие не возбраняется. Вот только и месяца не прошло, как Государь своей волей запретил подобное. Людишек тех, мои обмундированные сами на скамью сажали, а суд их «за рушение устоев государства», на каменоломни отправил. «Поелику такая торговля отменяет самый смысл паевого хозяйствования, в коем каждый пайщик за общее дело радеть должен». Оно и верно. Как же завод работать будет, коли у него хозяева каждый день меняются? — Поведал князь. — А по поводу кредита вы не переживайте, Виталий Родионович, у государя, оно совсем иначе установлено. Тут дело такое… Сам кредит до тридцати, редко до сорока процентов от общей стоимости дела доходит. Но дается он не деньгами, а товарным займом. Железо ли для производства, станки или снасть какая. Срок возврата не больше десяти лет, единовременной суммой с обговоренным еще до выдачи кредита, процентом. Но, возможен возврат суммы и паем. А государь в пайщиках, это мечта любого заводчика, скажу я вам.

— И какой же казне прибыток, с такими-то условиями? — Не понял я.

— А причем здесь казна? — Приподнял бровь Телепнев. — Кредит-то, государев. Он с паевого дохода девяносто процентов в казну сдает, вот и вся её прибыль. А десять процентов, в личный государев кошт уходит.

— Ну дела-а. — Промычал я. Такого я не ожидал… Это ж не государь, а какой-то филантроп получается!

— Что, чудно вам сие? — Усмехнулся Телепнев. — Тому и многие соседи наши дивятся. И пусть бы их. Зато, ни один из государей наших, начиная с Олега Строителя, при коем этот закон введен был, никогда заводчиков да мануфактурщиков не прижимал, и по сей день, больше чем на Руси, заводов, лишь у Галльских Портов насчитать можно, да и то, ежели вместе с колониями. Так-то.

Результатом наших посиделок с князем стало его дозволение на мою поездку, о которой я, из-за вываленных им на меня сведений, чуть было и вовсе не позабыл. Да и запала мне в душу идея с собственным заводом. Сагитировал меня князь. Тем более с этими новостями о срочных патентах, у меня и выхода другого не остается… Хорошо еще, что сроки действуют только на территории Руси. В «европах» свое право и договоренности, там патенты сроков не имеют, это я точно знаю, князь подсказал. А значит, именно там и нужно подавать заявки. Хотя бы иностранцы не будут бесплатно пользоваться нашими придумками, и то хлеб.

Пока ехал до дома, пытался разложить по полочкам полученную информацию. И как-то так выходило, что заморачиваться с патентованием, допустим, того же электродвигателя, нам пока, оказывается, рановато. Равно как и оформлять заявки на остальные «изобретения», периодически всплывающие при работе над будущим автомобилем. Те же гидропневматические амортизаторы и пружинные подвески, например. Про резиновые уплотнители и сайленты, я вообще молчу. Эх, придется созывать большой курултай нашего маленького конструкторского бюро, и ставить вопрос с заводом на голосование…

А по приезду домой, меня ждал большой сюрприз. Ну, как сюрприз? Я, просто, напрочь забыл о визите Мстиславского. Во время нашей встречи в «Летцбурге» он обещался быть сегодня ко мне в гости, к трем часам пополудни, и в тот момент, когда мой извозчик остановился во дворе смольянинских владений, Ларс Нискинич как раз выбирался из остановившейся у ворот в имение, коляски. Это я вовремя приехал. Отпустив извозчика с двугривенным в кармане, я поднялся на крыльцо и, крикнув Лейфа, тут же принявшего у меня пальто, трость и шляпу с перчатками, остался у дверей, встречать гостя.

Вот князь говорил, что мы с Мстиславским помирились… Не знаю. Я с ним, честно говоря, и не ссорился. И дело не в том, что у меня память короткая. С этим, как раз, полный порядок. Просто, тот юнец, что получил от меня «привет в зубы» прошлой осенью, не имеет никакого отношения к боевому офицеру, полусотнику княжичу Мстиславскому, присевшему за мой столик в ресторане «Летцбург». Тот франт уехал из столицы с предписанием на Дон, а добровольцем на румынский фронт уходил уже совсем другой человек. Уж не знаю, что сподвигло яркого представителя здешней «золотой молодежи» на такой резкий шаг, но уверен, что ему это пошло только на пользу. По крайней мере, сейчас, напротив меня, в кресле у камина, с бокалом порто в руке, сидит не кичащийся своим происхождением и родительской крутизной мажор, а воин. Да молодой, да пока еще не очень-то и опытный… хотя, как сказать, война опыт быстро подбрасывает, только успевай подбирать… вот именно: успевай! Мстиславской пока успевает. Живой ведь, хоть и раненый… Ну так, на большой войне нужно быть совершеннейшим везунчиком, чтобы вообще без таких «гостинцев» обойтись. А она там действительно нешуточная, судя по рассказам Ларса… Война двух экспедиций, так её обозвали в газетах. Турки и русские режут друг друга на территории суверенной боярской Румынии… М-да уж. Зачем и почему неясно, но воюют с размахом. С русской стороны только добровольных, три полка сформировали, да еще двенадцать номерных постоянно на фронте, чуть ли не с ежемесячной подменой, и, кажется, пару именных отправлять намерены. А у турков… Мстиславской говорит уже двадцать три полка в боях, и османы еще десяток из метрополии подводят. Румыны? А что, румыны? Они, как всегда, в жбан с мамалыгой нырнули, и нету их. В смысле, вообще. Крестьяне да обыватели по домам прячутся, армии с ними не воюют, самых боевитых и горластых бояр, еще в начале компании сами турки и грохнули, администрация разбежалась… амба. Нет такой страны Румынии, есть только румынский фронт. Так-то.

И вот сидит передо мной Ларс Нискинич и ждет, что ему ответит на его вопрос некий господин Старицкий. И я сижу. Вот только, что ему ответить-то? Эх…

— Подождите Ларс, несколько минут. Я телефонирую в присутствие. Попробуем помочь. Но прошу понять, что вопрос этот не в моей компетенции… Так что, за результат не ручаюсь. — В ответ, княжич понимающе, действительно понимающе, кивает. Я поднимаюсь с кресла и иду в холл, а оттуда в особняк Смольяниной.

— Вент Мирославич, друг мой, хоть и виделись с вами сегодня, а всё же доброго дня…

Князь Телепнев прибыл лично, спустя всего лишь полчаса, после моего звонка в канцелярию. Честно говоря, я думал, что он вызовет нас с Мстиславским к себе, а вот, поди ж ты. Сам приехал. Выслушал немудреную историю Ларса, покивал и повернулся ко мне.

— Господин Старицкий, ехать лично, запрещаю! Отберете в охрану десяток человек из тех, что сами тренировали, занесете список мне на подпись, сегодня же. Один десяток, не больше.

— Непременно, Владимир Стоянович. — Кивнул я. Вот делать мне больше нечего, как на фронт рваться. Хватит. Я свое отвоевал. Не хо-чу.

— Вот и замечательно. — Растянул губы в холодной улыбке глава Особой канцелярии и поднялся с кресла. Уже стоя у дверей, он обернулся к Мстиславскому. — Кланяйтесь от меня батюшке, Ларс Нискинич… Лихой рубака был, и сына такого же вырастил.

— Непременно, князь. — Недоумение в голосе Мстиславского подсказало, что Ларс и сам не в курсе знакомства своего отца с главой Особой канцелярии. Ну да ладно. У меня теперь, другая забота. Нужно думать, кого из «птенцов» направить на фронт… Дьявол! Охрана, блин! Да их самих еще охранять надо… И что это контрразведка совсем мышей не ловит, что им следователь от канцелярии понадобился, да еще негласный? Ладно. Сопли побоку, будем думать…