4

Подростком я представлял себе смерть такой, как ее изображали на средневековых гравюрах, то бишь костлявой старухой в белом саване и с косой в руке. Такая смерть вызывала у меня не страх, а любопытство. Есть ли у этой старухи внуки, с кем она дружит, что ест на завтрак, какая у нее пенсия?..

Потом я стал студентом и видел иную смерть. Теперь она материализовалась в трупах, хранившихся в холодильниках прозекторской бюро судебно-медицинской экспертизы, где мы обычно проходили практику. Если привыкнуть к трупному запаху — а настоящие медики делают это очень быстро, — то начинаешь относиться к покойникам как к обычному расходному материалу, необходимому для работы.

Лишь сегодня утром я осознаю, что смерть всегда ходит где-то рядом. Она в любой момент может настичь кого угодно.

До международного аэропорта я не доезжаю. Километрах в трех от него заканчивается бензин.

Я бросаю на обочине чужую машину, спасшую мне жизнь, иду по непривычно пустынному шоссе и минут через десять натыкаюсь на два трупа.

Молодая женщина в хиджабе, скорее всего, из мусульман-ортодоксов, прижимает к себе мертвого младенца. Живот женщины разворочен, судя по всему, очередью из крупнокалиберного пулемета. В желтой пыли мерцают ее перламутровые внутренности.

Вскоре трупы попадаются уже буквально на каждом шагу. В основном это старики, женщины и дети, притом все, судя по одежде, — ортодоксальные мусульмане. Большинство обезображено огнестрельными ранениями. Пули перебили конечности, раскололи черепа. Люди лежат в лужах крови, еще липкой, не засохшей.

Метров через пятьдесят огромный туристический автобус косо застыл на обочине, словно океанский лайнер, потерпевший крушение. Его борта буквально изрешечены пулями. Серые комья мозга на заднем бампере, густые потеки крови на асфальте. Водительская дверка приоткрыта. Из-за руля свешивается тело мужчины с огромной алой раной в боку.

Несомненно, автобус с пассажирами расстрелян совсем недавно. Но кто и ради чего совершил это дикое зверство?

Солнце постепенно лезет вверх. По спине катится пот, рубашка взмокает. Нагретый асфальт липнет к подошвам. Международный аэропорт уже совсем близко. В перспективе утреннего марева различимы радарные вышки и башенка командно-диспетчерского пункта.

Тут позади меня раздается истошное завывание, которое с каждым мгновением становится пронзительней и гуще. Асфальт, как мне кажется, буквально вибрирует и прогибается от этого звука. В кровь мгновенно выбрасывается адреналин. Я отбегаю в сторону, на пригорок, прячусь за скальным выступом и осторожно выглядываю наружу.

По пустынной трассе мчится кортеж. Впереди, хищно принюхиваясь к разгоряченному шоссе пулеметным стволом, идет бронемашина. Она покрыта желто-красными разводами под цвет пустыни. За ней следуют два джипа с проблесковыми маячками на крышах. Они-то и распространяют этот нечеловеческий рев. За джипами тянется огромный черный лимузин с затемненными окнами и государственным флажком на переднем крыле. Замыкают процессию две огромные фуры с эмблемами госбанка этой страны и еще один броневик. Башенка то и дело вращается вправо-влево. Пулеметчик явно готов расстрелять все живое, замеченное в пределах видимости.

Визжит сирена, ревут двигатели. Президентский кортеж в знойном мареве движется в направлении международного аэропорта и вскоре исчезает.

Я осторожно покидаю свое укрытие, и только тут до меня доходит очевидный факт. Не догадайся я вовремя скрыться, меня наверняка расстреляли бы точно так же, как тех несчастных в автобусе!

К условленному времени я, конечно же, не успеваю. Впрочем, меня не пускают даже на площадку перед терминалом. У турникета стоит камуфлированный боец с короткоствольным автоматом. Этот тип буквально пробивает меня своим настороженным взглядом. Он даже отказывается посмотреть мои служебные документы, а на все просьбы отвечает одной только фразой: «Не положено!»

Мой мобильный давно разрядился. Поэтому я не могу связаться ни с Йорданом, ни с кем-нибудь из наших.

Наконец президентский самолет вместе с холуями и материальными ценностями взмывает со взлетно-посадочной полосы. Следом поднимается в воздух еще один.

Парень в камуфляже коротко кивает. Мол, вот теперь можно, проходи.

Я мчусь в пассажирский терминал и тут же натыкаюсь на Йордана Христова. Лицо его, обычно спокойное и доброжелательное, теперь напряжено, как у человека, всходящего на эшафот.

— Артем, рад тебя видеть. — Христов берет меня под руку и увлекает в закуток за билетными кассами. — Самолета не будет. Его отобрала команда президента. Ты, наверное, видел, как он бежал в аэропорт. Не во что было посадить его челядь. Сбежали из страны как крысы с тонущего корабля, кажется, в Саудовскую Аравию.

Новость о конфискованном самолете меня даже не удивляет. Как говорится, не бывает так плохо, чтобы не было еще хуже. Главное, что я теперь опять вместе с коллегами.

— Но мы договорились с местными, которые вывезут нас в Эль-Башар. Этот оазис расположен в трехстах пятидесяти километрах отсюда, — обнадеживает меня собеседник. — Я узнавал, там пока все спокойно. Правда, по дороге может случиться всякое. В стране начинается гражданская война, где все против всех.

Я рассказываю Христову об автобусе, расстрелянном на шоссе.

— Война кланов, где пощады не будет никому, — резюмирует он, горестно поджав губы. — Боюсь, что это только начало.