15

Не проходит и недели, как предположения Карского об инфекциях, убивающих людей в оазисе параллельно с вирусом Эбола, находят свое подтверждение. Выявляется и кишечная зараза вроде бактериальной дизентерии, и целый букет заболеваний дыхательных путей.

В большей части оазиса царит антисанитария. Трупы гниют. Убирать их практически некому. В отдельных районах Эль-Башара ощущается стойкая вонь, исходящая от разлагающихся тел. У нас самих почти не осталось возможности переправлять покойников из палаточного городка в условленное место временного захоронения. Грузовик с последним здешним водителем, желающим нам помочь, прибывает сюда раз в два дня.

Если бы проблема заключалась только в лихорадке Эбола, то, скорее всего, мы давно решили бы ее. Однако когда человек вместе с вирусом Эбола подхватывает острую кишечную инфекцию под названием шигеллез, а к ним добавляется усложненная форма гриппа или пневмонии, шансов на спасение фактически не остается. Мы и хотели бы помочь всем больным, но необходимых медикаментов в оазисе нет.

Запасы вакцины неумолимо иссякают. Чтобы хоть частично их восстановить, мой наставник колдует в лаборатории, как уж может. Он сам прекрасно понимает, что это все равно будет лишь капля в море, если сравнивать с реально необходимым объемом, однако работ своих не прекращает даже в условиях полнейшей безнадеги.

А уж она-то постоянно и весьма настырно дает о себе знать! Это не только трупная вонь, которую сюда то и дело приносит ветер. Добавьте к этому шакалов и гиен, воющих по ночам вокруг палаточного городка и чувствующих, что здесь им есть чем поживиться. До последнего времени у нас оставался единственный охранник, который вдруг исчезает после очередной ночи вместе с автоматом и несколькими снаряженными магазинами к нему. Больные постоянно пытаются бежать из своих палаток. На последней вспышке сил. От невозможности больше терпеть запредельную боль.

Я никак не пойму, как мы справляемся со всеми этими проблемами, до сих пор не утратили веру в то, что делаем. Почему мы, чего уж тут таить, живы до этого времени? Логичных и исчерпывающих ответов на эти вопросы нет не только у меня. И вряд ли они появятся у кого-то в обозримом будущем.

Когда несколько десятков новых больных лихорадкой Эбола начинают идти на поправку, мы невольно скрещиваем пальцы на удачу. Не самый действенный способ, но все же… Недавних примеров, когда улучшение состояния здоровья пациентов резко заканчивалось летальным исходом, у нас хоть отбавляй.

Поэтому к людям, подающим надежду на выздоровление, приковано все наше внимание. Мы регулярно осматриваем их, делаем разные анализы. Стараемся не позволить, чтобы наших подопечных затронули другие заболевания. Создать для них нормальные условия содержания почти невозможно, но эти палатки постоянно дезинфицируются. Доступ туда строго ограничен.

Аркадий Федорович требует неукоснительно соблюдать режим. Я понимаю, что он хочет не только спасти этих больных, но еще и показать на реальном примере возможность излечения от вируса Эбола при условии отсутствия других инфекций.

Кажется, нам удается сработать так, чтобы все шло согласно плану Карского. Люди, начавшие поправляться, демонстрируют весьма быстрое выздоровление. Академик замечает, что при прочих равных условиях, быстрее поправляются молодые пациенты.

В числе последних оказывается и Агизур. В этом случае, кроме собственно лечения и профилактики новых заболеваний, нам приходится выступать еще и в качестве психологов. С юным бербером очень часто беседует кто-то из нас. Чаще, конечно, через переводчика, а иногда и просто так.

Порой мне кажется, будто парнишка улавливает и смысл моих фраз, произнесенных по-русски.

Для нас с самого начала важно было вернуть ему веру в себя. Зачастую люди погибают просто потому, что отрицают саму возможность лучшего исхода дела или какого-то испытания. Так и здесь. Того факта, что кто-то настойчиво борется за твою жизнь, не всегда достаточно. Нужно и самому быть настроенным на положительный результат.

Агизур меняется буквально на глазах. Недавнего пессимизма и чувства безысходности уже не наблюдается. Он по-прежнему скорбит по отцу, но сам умирать не собирается.

— Как там моя мама? — интересуется парень.

— Она тоже, как и ты, пошла на поправку, — честно отвечаю я, выслушав от Джулии перевод его слов.

— Но я себя чувствую прекрасно. Уже даже способен ходить по палатке. Мог бы и ее навестить, — говорит он, радуясь своему состоянию.

— Нет. Пока тебе нельзя выходить отсюда. Но думаю, что очень скоро ты увидишь свою маму.

— Она же ждет ребенка. Ей труднее переносить болезнь, — вслух размышляет юноша, замолкает на несколько секунд, после чего с прищуром смотрит на нас с мисс Раст и уточняет важный для себя момент: — С моей мамой точно все в порядке? Или это вы хотите меня успокоить?

— Поверь, ей гораздо лучше, чем было сначала, — стараюсь убедить его я. — Да, она ждет ребенка. Он тоже в норме. Так что скоро у тебя будет братик.

— Братик? Вы просвечивали маму своими врачебными приборами?

— Или сестричка. Ничем мы твою маму не просвечивали. У нас и техники-то такой здесь нет.

Возле палатки появляется один из волонтеров и просит нас выйти, не уточняя причину. Мы желаем Агизуру полного выздоровления и покидаем его.

Волонтер выглядит очень взволнованным, но ничего толком не говорит, только сообщает, что с нами хотят побеседовать два бербера. Мы спешим к нашему шатру. Не знаю, как Джулию, но меня начинают терзать тревожные предчувствия. Кажется, находясь здесь, я разучился получать хорошие новости.

Так оно и выходит. То, что рассказывают нам двое гостей, даже плохой новостью назвать трудно. Все это воистину чудовищно!

Информация среди берберов распространяется очень быстро. Едва ли не в режиме реального времени. От одной из кочующих групп к нашим собеседникам поступили сведения, что с востока в сторону Эль-Башара движется колонна военной техники. Берберы нисколько не сомневались в ее принадлежности.

— Фундаменталисты? — пытаюсь отгадать я.

— Нет. Мятежники, свергшие президента, — звучит в ответ. — Наши братья сказали, что техника из самого Хардуза идет.

— А какая именно?

— Братья сказали, что много разной. Есть бронетранспортеры, военные внедорожники с пулеметами, несколько грузовиков с солдатами.

— Известно что-нибудь о цели их перемещения?

— Ничего. Но наши братья думают, что мятежники хотят взять оазис под свой контроль.

— А где были раньше эти чертовы контролеры?! Что они сейчас здесь будут контролировать? Нас с вами да тысячу разлагающихся трупов?

Джулия переводит им эти мои реплики. При этом она наверняка сглаживает их излишнюю резкость.

— Мы сами не в восторге от них, — реагирует один из берберов. — Нам и президент не особо нравился. Но как бы эти вояки не оказались еще хуже, чем он.

Я хочу отпустить еще несколько колких замечаний по поводу гражданской войны в этой стране, однако ничего сказать не успеваю.

Раздается сигнал спутникового телефона, имеющегося у берберов. Один из них принимает вызов, слушает то, что ему кто-то говорит, и в считаные секунды меняется в лице. В его мимике причудливо переплетаются удивление и ужас. Он явно ошарашен.

— Вы-то сами где? — спрашивает этот человек, а Джулия переводит мне его слова.

Ему что-то начинают отвечать, но связь обрывается на полуслове. Бербер пытается перезвонить, но все безрезультатно.

Ни мне, ни Джулии не приходится просить его рассказать об услышанном.

— В ста милях отсюда есть один поселок… — пряча телефон, начал объяснять нам наш гость. — Точнее сказать, он там был. Но сейчас его не стало. Понимаете?

— Эбола?.. — спрашивает женщина.

— Больные там были, но не все жители поголовно.

— Так что же стало с поселком?

Рассказчик напряжен. Слова застряли у него в

горле. Мой разум пронзает страшная догадка. Буквально через мгновение я услышал ее подтверждение.

— Военные уничтожили поселок вместе со всеми жителями, — говорит бербер, едва сдерживаясь от крика.

Мы переглядываемся. Несмотря на все ужасы, которые довелось нам пережить к этому моменту, такая весть выглядит по-настоящему кошмарной.

— Это точно? Твои братья не ошиблись? — спрашивает мисс Раст.

— Нет, не ошиблись. Они видели все своими глазами. А связь прервалась потому, что военные их заметили и начали обстрел.

Сказать, что такого не может быть, мы с Йорданом не способны. После наших гонок с военным вертолетом мы готовы поверить и в куда более страшные вещи.

Я понимаю, что рассказ берберов достоверен, и лишь уточняю на всякий случай:

— Может быть, в этом поселке находилась база или перевалочный пункт фундаменталистов?

Джулия начинает переводить и на секунду задумывается над тем, как передать понятие «перевалочный пункт». По крайней мере, я догадываюсь, что именно на этом понятии она и споткнулась. Впрочем, женщина очень быстро выходит из положения, подбирает какую-то более- менее адекватную замену этому словосочетанию.

Гости отвечают, что в уничтоженном поселке никогда не было фундаменталистов.

— В том месте, откуда мы ушли, судя по всему, их тоже изначально не водилось, — говорит Христов, подхватив мою мысль. — Однако база приверженцев фундаментализма там все-таки появилась. Может быть, войска нового правительства выкуривали из этого поселка именно их? Или же там окопались ярые сторонники свергнутого президента?

— Нет-нет, — отвечает бербер, едва сохраняя самообладание. — Ничего такого там не было ни раньше, ни после вспышки этой заразы. Я уверен, что войска прибыли туда из Хардуза именно для того, чтобы уничтожить поселок и его жителей.

— Но зачем им понадобилось это? Обычный населенный пункт. Ничем не примечательный. Стратегического значения, в отличие от Эль-Башара, он не имеет. Базы религиозных фанатиков там не было. Рьяных приверженцев президента Мухаммеда, свергнутого и сбежавшего из страны, — тоже. Какая-то странная неувязка получается, — громко рассуждаю я, обращаясь в большей степени к своим коллегам, а не к гостям.

— Возможно, произошла какая-то ошибка, — вклинивается в мои рассуждения Джулия.

— Промахнулись городом? Или как? — горько иронизирую я.

— Вы же образованные современные люди, — продолжает женщина. — Любая теперешняя война — это не только боевые столкновения противоборствующих сторон, но еще и особое их сопровождение. Я говорю о том, что называется информационной войной. Войска временного правительства кто-то мог сознательно ввести в заблуждение. Например, сделать по авторитетным каналам вброс о том, что в таком-то населенном пункте засели террористы и готовят масштабную вылазку в один из важных городов страны. Не так уж и трудно подкинуть парочку фальшивых доказательств этого. У военных нет времени, им некогда разбираться. Они уничтожают городок, считая, что там засели их заклятые враги. А те сидят и потирают руки от радости. Они разом выполнили две задачи. Это как минимум. С одной стороны, есть веский повод выставить войска, верные новому правительству, исключительно как душегубов-карателей. С другой же — весьма велика вероятность того, что немалая часть этих солдат подхватит вирус Эбола.

— Вы рассуждаете, будто какой-то политический аналитик, — замечаю я.

— Я просто пытаюсь докопаться до реальных причин того, о чем мы сейчас услышали, — скромно парирует она.

— И что же нам теперь делать? — Я просто не могу не задать этот резонный вопрос.

— Уж точно не бездействовать, — заявляет в ответ мисс Раст. — Этим мы сейчас можем только навредить. Как себе, так и людям, живущим здесь. — Джулия что-то уточняет у берберов, после чего обращается к нам: — Скорее всего, колонна военных сейчас движется в сторону Эль-Башара. Думаю, что их необходимо предупредить об опасности нахождения в этих местах.

— А то они не знают, — с ухмылкой заявляю я.

— Если военные стали жертвой информационного заговора, то могут и не знать о вспышке эпидемии в Эль-Башаре, — находит Джулия аргумент в пользу собственной версии.

— И что же вы предлагаете? — интересуется Йордан.

— Я беру нескольких знакомых берберов, сажусь на джип и еду навстречу военным, — выдает она идею, от которой у нас отвисают челюсти.

— Но это риск! — восклицаю я. — Мы же не знаем их истинных намерений!

— А две сотни человек, которые могут заразиться лихорадкой Эбола, — это не риск? — вместо ответа спрашивает мисс Раст и тут же добавляет: — Я попытаюсь объяснить им, что в оазисе находиться опасно. Побывав здесь, они сами вскоре могут превратиться в разносчиков ужасной болезни.

Да уж, женщина настроена весьма решительно. Я предлагаю ей поехать вместе. Она не соглашается, ссылается на то, что у меня и в палаточном городке дел много. Услышав этот аргумент, я лишь развожу руками. Джулию не удержать.

Мы выходим из шатра и застаем неподалеку Агизура, который не успевает скрыться с наших глаз.

— Ты что, подслушивал нас? — строго спрашиваю я через посредничество мисс Раст, не понимая, какого черта парень делает здесь.

— Я не нарочно. Да и не все понял, — оправдывается он.

— Но главное ведь уловил? — интересуется женщина.

— Да, — подтверждает паренек.

— Ну что ж, тогда поехали со мной, — внезапно предлагает Джулия. — Вижу, что ты уже полностью поправился.

Сын покойного берберского вождя, ни секунды не колеблясь, дает свое согласие.

Не проходит и четверти часа, как джип с Джулией, Агизуром и двумя берберами уносится в восточном направлении. Нам в очередной раз приходится ждать новостей и продолжать работать с больными.