Встреча с индейцем и его женой нисколько не удивила большую часть общества, находившегося на палубе, однако у Мэйбл и тех, кто видел, как индеец сбежал от Кэпа и его спутников, зародилось подозрение, которое легче было почувствовать, чем доказать его справедливость. Один Следопыт свободно говорил на языке пленников — только так теперь их можно было рассматривать, — поэтому он отвел Разящую Стрелу в сторону и завел с ним длинный разговор о том, почему тот покинул людей, порученных его попечению, и где он с тех пор пропадал.

Тускарора спокойно выслушал эти вопросы и ответил на них с присущим индейцам самообладанием. Свое бегство он объяснил весьма просто и, казалось, довольно правдоподобно. Когда он увидел, что открыт тайник, где прятался отряд Кэпа, он, естественно, прежде всего подумал о своей безопасности и скрылся в лесной чаще в полной уверенности, что всех, кто не последует его примеру, перебьют на месте. Одним словом, он бежал, спасая свою жизнь.

— Так, — ответил Следопыт, делая вид, будто верит индейцу. — Брат мой поступил мудро, но за ним последовала его жена?

— А разве жены бледнолицых не следуют за своими мужьями? Разве Следопыт не оглянулся бы назад, чтобы посмотреть, идет ли за ним та, которую он любит?

Эти слова упали на благодатную почву и возымели свое действие на Следопыта. Мэйбл с ее приветливым, нравом, постоянно бывшая с ним рядом, все больше и больше овладевала его мыслями. Тускарора понял, что его объяснение признано убедительным, но не догадался почему; он стоял с видом спокойного достоинства в ожидании других вопросов.

— Это разумно и естественно, — ответил Следопыт по-английски, невольно переходя, по привычке, с одного языка на другой. — Это естественно, так оно и бывает. Женщина должна следовать за мужчиной, которому она поклялась в верности, муж и жена — единая плоть. Мэйбл тоже последовала бы за сержантом, если бы он находился там и отступил бы подобным образом; нельзя сомневаться, что девушка с таким любящим сердцем последовала бы за своим мужем! Слова твои искренни, тускарора, — продолжал Следопыт, снова переходя на индейское наречие. — Слова твои искренни, приятны и правдоподобны. Но почему брат мой так долго не возвращался в гарнизон? Друзья часто вспоминали его, но так и не дождались.

— Если лань следует за оленем, не должен ли олень следовать за ланью? — ответил тускарора с улыбкой, многозначительно коснувшись пальцем плеча Следопыта. — Жена Разящей Стрелы пошла за Разящей Стрелой, и он делать правильно, когда пошел за женой. Она заблудилась, и ее заставили варить еду в чужой вигвам.

— Я понял тебя, тускарора. Женщина попала в лапы мингов, и ты пошел по их следу.

— Следопыт видит причину так же ясно, как он видит мох на деревьях. Так и было.

— Давно ли ты выручил жену из беды, и как это тебе удалось?

— Два солнца. Июньская Роса не мешкал, когда муж тайком указал ей тропу.

— Да, да, все это похоже на правду, супруги так и должны поступать. Но скажи, тускарора, как ты раздобыл пирогу и почему ты греб по направлению к Святому Лаврентию, а не к гарнизону?

— Разящая Стрела знай свое и чужое. Эта пирога моя. Я нашел ее на берегу, у крепости.

"Тоже разумно. Должна же пирога кому-нибудь принадлежать, и любой индеец без зазрения совести присвоит ее себе. Но странно, почему мы не видели их, ни его самого, ни жены его — ведь пирога должна была выйти из реки раньше нас".

Когда эта мысль промелькнула в голове у проводника, он спросил об этом индейца.

— Следопыт знает, что и воину бывает стыдно. Отец потребовать у меня свою дочь, а я не знал бы, что ему ответить. И я послал за пирогой Июньскую Росу, никто ее ни о чем не расспрашивал. Женщины из племени тускарора не ведут разговор с чужой человек.

Все это казалось правдоподобным и соответствовало характеру и обычаям индейцев. Разящая Стрела, как водится, получил половину своего вознаграждения прежде, чем покинул Мохок; а то, что он не просил остальной суммы, служило доказательством его добросовестности и уважения к взаимным правам обеих сторон; эти качества отличают нравственные правила дикарей в такой же мере, как и христиан. Прямодушному Следопыту показалось, что Разящая Стрела вел себя осторожно и пристойно, хотя при своем открытом характере сам он предпочел бы пойти к отцу девушки и рассказать все, как было. Однако, привыкнув к повадкам индейцев, Следопыт не видел в поведении Разящей Стрелы ничего странного.

— Речь твоя течет, как вода с горы, Разящая Стрела, — ответил он после краткого размышления, — что верно, то верно. На такой поступок способны краснокожие, но не думаю, чтобы его одобрили бледнолицые. Ты не хотел видеть, как скорбит отец девушки?

Разящая Стрела слегка наклонил голову, как бы в знак согласия.

— Брат мой должен сказать мне еще одно, — продолжал Следопыт, — и тогда между его вигвамом и крепким домом ингиза больше не будет ни единого облака. Если ему удастся рассеять своим дыханием последние клочья тумана, его друзья увидят, как он сядет у своего огня, а он увидит, как они отложат оружие в сторону и забудут, что они воины. Почему пирога Разящей Стрелы была обращена к Святому Лаврентию, где нет никого, кроме врагов?

— А почему та сторона смотрит Следопыт и его друзья? — невозмутимо спросил тускарора. — Тускарора может глядеть туда же, куда смотрит ингиз.

— Что ж, сказать правду. Разящая Стрела, мы здесь вроде как в разведке… то есть плывем… одним словом, выполняем поручение короля, и мы вправе быть здесь, хоть и не вправе говорить, почему мы здесь.

— Разящая Стрела увидел большую лодку, и ему нравится смотреть на лицо Пресной Воды. Вечером он плыл к солнцу, возвращаясь в свой вигвам, но, когда увидел, что молодой матрос держит путь в другую сторону, повернул туда же. Пресная Вода и Разящая Стрела вместе шли в последний раз по следу.

— Может быть, все это чистая правда, тускарора, и, если так, ты у нас желанный гость. Ты отведаешь оленины, а потом мы расстанемся. Солнце садится быстро у нас за спиной, и мы идем вперед: брат мой слишком далеко уйдет от того места, которое ищет, если не повернет обратно.

Следопыт вернулся к своим спутникам и сообщил им все, что ему удалось узнать. Сам он готов был поверить рассказу Разящей Стрелы, хотя и признавал, что не мешает быть осторожным по отношению к человеку, который внушал ему неприязнь. Но его слушатели, кроме Джаспера, были мало расположены верить объяснениям индейца.

— Этого молодца нужно тотчас же заковать в кандалы, братец, — сказал Кэп, едва Следопыт кончил свой рассказ — Его следует передать под охрану судового полицейского, если они вообще бывают на пресной воде, а как только мы достигнем гавани, судить военным судом.

— Я думаю, что самое разумное — задержать его, — ответил сержант, — но, пока он находится на куттере, кандалы не потребуются. А утром мы его допросим.

Разящую Стрелу позвали и объявили ему принятое решение. Индеец выслушал его с мрачным видом, но не возражал. Напротив, он покорился своей участи со спокойным и скромным достоинством, каким отличаются коренные жители Америки. Стоя в стороне, он внимательно и бесстрастно наблюдал за всем происходящим. Джаспер повернул куттер, паруса надулись, и "Резвый" снова взял свой прежний курс.

Наступил час вахты и отхода ко сну. Почти все ушли вниз, на палубе оставались только Кэп, сержант, Джаспер и два матроса.

Здесь же, немного поодаль, стояли Разящая Стрела с гордой осанкой и его жена, равнодушная поза которой говорила о кроткой покорности, свойственной индейской женщине.

— Для твоей жены. Разящая Стрела, найдется место внизу, там о ней позаботится моя дочь, — приветливо сказал сержант, собираясь тоже уйти с палубы, — а сам ты можешь лечь вот на том парусе.

— Благодарю отца моего. Тускароры не бедняки. Она возьмет из пироги одеяла.

— Как хочешь, друг мой. Мы считаем необходимым задержать тебя, но не собираемся тебя в чем-нибудь ограничивать или притеснять. Пошли свою скво за одеялами, можешь и сам спуститься в пирогу и передать нам оттуда весла. На всякий случай. Пресная Вода, если на "Резвом" сон сморит людей, — понизив голос, прибавил сержант, — лучше отобрать у него весла.

Джаспер согласился. Разящая Стрела с женой, по-видимому, не помышляли о сопротивлении и молча повиновались приказанию. Из пироги послышались недовольные замечания индейца, обращенные к жене; она кротко приняла их и стала послушно исправлять допущенную ею оплошность, отложив в сторону одеяло и разыскивая другое, по мнению ее повелителя, более подходящее.

— Ну, давай руку, Разящая Стрела, — сказал сержант, стоя у борта и наблюдая за их движениями, казавшимися ему слишком медлительными, потому что у него у самого смыкались глаза. — Уже поздно, а мы, солдаты, привыкли по сигналу рано ложиться и рано вставать.

— Разящая Стрела идет. — раздалось в ответ, и тускарора шагнул на нос пироги.

Одним взмахом острого ножа индеец перерезал канат, державший пирогу на буксире. Куттер продолжал идти вперед, тогда как ореховая скорлупа, мгновенно замедлив ход, осталась почти недвижимой. Этот маневр был проделан так внезапно и быстро, что, прежде чем сержант разгадал хитрость, пирога уже находилась в четверти лиги в кильватере куттера и успела уже отстать от "Резвого", когда он сообщил своим спутникам о случившемся.

— Круче к ветру! — закричал Джаспер, собственноручно натягивая кливер.

Куттер быстро повернул против ветра, все его паруса заполоскали, "ветер дул ему в лоб", как говорят моряки, и легкое суденышко отклонилось на сто футов от своего прежнего курса. Как ни ловко и быстро все это было сделано, тускарора действовал еще проворнее. Он схватил весло и начал грести с большой сноровкой и опытностью. Жена ему помогала, и пирога быстро скользила по воде. Он гнал ее по ветру на юго-запад, в сторону берега, держась как можно дальше от куттера, чтобы тот не мог его настигнуть, когда переменит галс. Как ни быстро "Резвый" рванулся вперед по ветру и как ни далеко он ушел, Джаспер знал, что ему скоро придется лечь в дрейф, чтобы не слишком отклоняться от своего курса. Не прошло и двух минут, как руль был положен налево, и легкое судно уже дрейфовало, чтобы повернуть на другой галс.

— Он уйдет! — сказал Джаспер, одним взглядом определив относительное положение куттера и пироги. — Ловкий негодяй гребет против ветра, и "Резвому" его не догнать!

— У нас есть шлюпка! — воскликнул сержант, с юношеским задором собираясь ринуться вдогонку за Разящей Стрелой. — Скорее спустим ее и погонимся за ним!

— Бесполезно. Если бы на палубе был Следопыт, пожалуй, еще можно было бы попытаться, а без него ничего не выйдет. Пока спустим шлюпку, пройдет три или четыре минуты, а для Разящей Стрелы этого времени вполне достаточно, чтобы скрыться.

И Кэп и сержант видели, что Джаспер прав; в этом не усомнился бы даже и неопытный мореплаватель. До берега оставалось менее полумили, и пирога скользила в его тени с такой быстротой, что могла бы пристать к нему раньше, чем преследователи прошли бы половину расстояния. Возможно, удастся захватить пустую пирогу, но это будет никому не нужная победа. Даже если пирога и останется у Разящей Стрелы, ему безопаснее не появляться на озере, а пробраться тайком к другому берегу лесом, хотя это и более утомительно.

Руль на "Резвом" пришлось положить опять направо, и куттер, круто повернувшись, пошел другим галсом, словно живое существо, увлекаемое инстинктом. Джаспер проделал все это в полном молчании, его помощники сами знали свои обязанности и действовали с точностью машин. Тем временем, пока на куттере происходили все эти маневры, Кэп взял сержанта за пуговицу и повел его к двери каюты, где никто не мог их услышать, и там открыл неиссякаемый кладезь своей премудрости.

— Послушай, брат Дунхем, — сказал он со зловещим видом, — этот случай требует зрелого размышления и большой осмотрительности.

— Жизнь солдата, братец Кэп, такова, что требует непрерывного размышления и осмотрительности. Если бы на этой границе мы пренебрегали тем или другим и зевали бы, с наших голов давно уже содрали бы скальпы.

— Но поимку Разящей Стрелы я считаю одним "обстоятельством", а его побег — другим. За них должен ответить… как его там… Джаспер — Пресная Вода!

— Это и в самом деле "обстоятельства", брат, но противоречивые. Побег индейца — обстоятельство, говорящее против парня, а то, что он задержал индейца, — обстоятельство в его пользу.

— Нет, нет, одно обстоятельство нисколько не исключает другое, подобно двум отрицаниям. Если хочешь последовать совету старого моряка, сержант, то, не теряя ни секунды, прими меры, необходимые для безопасности судна и всех, кто находится на его борту. Куттер бежит со скоростью шести узлов, а расстояния на этом пруду очень короткие, поэтому к утру мы можем очутиться во французской гавани, а к вечеру — во французской тюрьме.

— А это, пожалуй, верно. Как же ты посоветуешь мне поступить, шурин?

— Я нахожу, что ты должен сразу же посадить мастера Пресную Воду под замок; отправь его вниз и приставь к нему стражу, а командование куттером передай мне. Ты имеешь на это полное право, судно принадлежит армии, а ты командуешь находящимися на нем войсками.

Сержант Дунхем более часа размышлял над этим предложением. Он умел действовать быстро, когда приходил к определенному решению, но принимал его обдуманно и осторожно. Постоянное наблюдение за солдатами гарнизона, вошедшее в привычку, позволило ему узнать характер каждого, и у него давно сложилось о Джаспере хорошее мнение. Но тонкий яд подозрения уже проник в его душу. Неудивительно, что острое и, казалось, обоснованное недоверие, а также страх перед интригами и уловками французов и, кроме того, особое предупреждение майора Дункана вытеснили в его душе воспоминание о годах безупречного поведения Джаспера. Попав в такое затруднительное положение, сержант решил посоветоваться с квартирмейстером, с мнением которого как старшего по чину он полагал себя обязанным считаться, хотя в настоящее время и не находился в его подчинении. Не годится человеку, который сомневается при выборе решения, брать в советчики того, кому хочется расположить его в свою пользу; в таких случаях спрошенный почти наверняка постарается выразить мнение, совпадающее с мнением того, кто спрашивает. В данном случае дело осложнилось тем, что Кэп уже успел рассказать лейтенанту Мюру о происшествии по-своему, и это мешало беспристрастному изложению дела. Старый моряк в своем рвении не преминул намекнуть квартирмейстеру, на чью сторону он желал бы того склонить. И, если даже лейтенант Мюр испытывал некоторые сомнения, он был слишком расчетлив и хитер, чтобы вызвать недовольство и дяди и отца девушки, чьей руки он надеялся добиться. Все события были представлены ему в таком свете, что он согласился с мыслью о необходимости временно передать командование "Резвым" Кэпу в качестве меры предосторожности. Мнение, высказанное Мюром, заставило сержанта прийти к окончательному решению, которое он сразу принялся осуществлять.

Не вдаваясь ни в какие объяснения, сержант Дунхем просто заявил Джасперу, что считает своим долгом временно отстранить его от командования куттером, которое он передает своему шурину. На невольное и вполне естественное изумление, выраженное Джаспером, он ответил спокойным замечанием, что военная служба требует тайны и что характер возложенного на него поручения делает эту меру необходимой. Хотя удивление Джаспера нисколько не уменьшилось, так как сержант предусмотрительно и виду не подал о своих подозрениях, молодой человек, привыкший к военной дисциплине, подчинился приказу. Он сам объявил своей маленькой команде, что впредь, до особого приказа, она должна выполнять все распоряжения Кэпа. Однако, когда Джасперу было сказано, что отстраняется не только он, но и главный его помощник, которого за долгое плавание по озеру прозвали лоцманом, он изменился в лице от глубокой обиды, но так быстро овладел собой, что даже подозрительный Кэп ничего не заметил. Само собой разумеется, что при существующих подозрениях довольно было ничтожного повода для самых худших предположений.

Как только Джаспер с лоцманом ушли с палубы вниз, часовому, которого поставили у люка, было отдано секретное предписание внимательно следить за обоими и не позволять им выходить на палубу без ведома командира куттера, а также требовать их скорейшего возвращения в каюту. Однако все эти предосторожности оказались излишними. Джаспер и его помощник молча бросились на свои койки и не поднимались с них до самого утра.

— Ну, а теперь, сержант, — сказал Кэп, став хозяином судна, — будь добр, сообщи мне курс и расстояние, чтобы я вел куттер в нужном направлении.

— Я и понятия о них не имею, — ответил Дунхем, немало озадаченный этим вопросом. — Мы должны как можно скорее добраться до стоянки у одного из Тысячи Островов, где "высадимся, сменив отряд, который там находится, и получим указания относительно наших дальнейших действий". Так почти слово в слово написано в, приказе.

— Но ты умеешь набросать карту, наметить какие-нибудь точки и расстояния, чтобы я мог проложить курс?

— По-моему, Джаспер ничем этим не пользовался, а просто шел, как нужно.

— У него не было карты, сержант Дунхем?

— Ни карты, ни даже огрызка пера. Наши моряки плавают по этому озеру, не пользуясь картами.

— Что за чертовщина! Настоящие дикари! И ты полагаешь, сержант Дунхем, что я смогу найти хоть один остров из тысячи, не зная ни его названия, ни местоположения, ни даже курса и расстояния?

— Что до названия, брат Кэп, то его никто не знает, ни у одного острова из всей тысячи его нет, поэтому тут ошибки быть не может. Что же до местоположения, то никогда я там не бывал и ничего не могу тебе о нем сказать, но не думаю, что это так уж важно, если только мы найдем острова. Не укажет ли нам путь кто-нибудь из команды?

— Погоди, сержант, погоди минутку, сержант Дунхем. Если я буду командовать этим судном, то не стану держать военный совет с коком или юнгой. Командир корабля — это командир корабля, и он должен иметь собственное суждение, хотя бы даже ложное. Ты опытный служака и понимаешь, что лучше командиру идти неправильным курсом, чем вообще никуда не идти. Сам лорд первый адмирал не мог бы с достоинством командовать судном, если бы спрашивал совета у рулевого всякий раз, когда хотел бы выйти на берег. Нет, сэр, если мне суждено пойти ко дну, ничего не попишешь! Но, черт побери, я и ко дну пойду как моряк, с достоинством!

— Постой, зять, я никуда не хочу идти, кроме поста у Тысячи Островов, куда нас послали.

— Ну-ну, сержант, чем спрашивать совета, прямого совета у какого-то там матроса, лучше я обойду всю тысячу и осмотрю все острова один за другим, пока не найду того, который нам нужен. Но есть еще один способ составить себе мнение и не проявить невежества: надо выведать у этих матросов все, что они знают, я-то уж сумею все из них выудить, а они будут думать, что нет человека опытнее меня. В море иногда приходится смотреть в подзорную трубу, когда и глядеть-то не на что, или бросать лот задолго до того, как нужно измерить глубину. И у вас в армии, сержант, известно, как важно не только знать, но и делать вид, будто все знаешь. В молодости я дважды плавал с капитаном, который управлял судном именно таким способом; иногда это помогает.

— Я знаю, что сейчас у нас правильный курс, — сказал сержант, — но через несколько часов мы будем у мыса, откуда нужно продвигаться с большой осторожностью.

— Дай-ка я выкачаю из рулевого все, что он знает. Увидишь, не пройдет и нескольких минут, как у него развяжется язык.

Кэп в сопровождении сержанта пошел на корму и остановился около рулевого, сохраняя самоуверенный и спокойный вид человека, знающего себе цену.

— Здорово дует, сынок! — произнес он снисходительно, как капитан, удостаивающий беседой подчиненного, к которому благоволит. — А что, у вас тут каждую ночь поддувает такой береговой ветерок?

— Да, в это время года, сэр, — ответил матрос, прикоснувшись рукой к шляпе в знак уважения к новому капитану и к тому же родственнику сержанта Дунхема.

— И у Тысячи Островов, полагаю, будет такой же. Скорее всего, ветер не переменится, хотя со всех сторон у нас будет суша.

— Когда мы пройдем дальше на восток, сэр, ветер может перемениться, там нет настоящего берегового ветра.

— Вот тебе и внутреннее море! Оно всегда может сыграть с тобой шутку вопреки всем законам природы. А сказать к примеру, среди островов Вест-Индии можно одинаково полагаться и на береговой и на морской ветер. Там в этом отношении нет никакой разницы, но вполне понятно, что здесь, в этой пресноводной луже, все по-другому. Ты, конечно, все знаешь, любезный, об этой Тысяче Островов?

— Упаси бог, мастер Кэп, никто о них ничего не знает. Это сущая головоломка и для старых матросов на этом озере. Мы и названий их не знаем. Почти все они без имени, как младенцы, что померли некрещеными.

— Ты католик? — резко спросил сержант.

— Нет, сэр, я человек равнодушный к религии и никогда не тревожусь о том, что меня не тревожит.

— Гм! Равнодушный! Должно быть, это одна из новых сект, от которых столько бед в нашей стране! — проворчал Дунхем; дед его был квакером из Нью-Джерси, отец — просвитерианином, а сам он, вступив в армию, примкнул к англиканской церкви.

— Итак, Джон, — продолжал Кэп, — или, кажется, тебя зовут Джек?

— Нет, сэр, меня зовут Роберт.

— Да, да, Роберт, но это все равно, что Джек или Боб. Оба имени хороши. Скажи, Боб, а там, куда мы идем, хорошая якорная стоянка?

— Бог с вами, сэр! Мне известно о ней не больше, чем какому-нибудь мохоку или солдату Пятьдесят пятого полка.

— Вы никогда не бросали там якорь?

— Никогда, сэр. Мастер Пресная Вода всегда пристает прямо к берегу.

— Но, прежде чем подойти к городу, вы, конечно, бросаете лот и, как водится, смазываете его салом?.

— Сало! Город! Господь с вами, мастер Кэп, города там нет и в помине, а сала вполовину меньше, чем у вас на подбородке.

Сержант криво усмехнулся в ответ на шутку, но его шурин этого не заметил.

— Неужто там нет ни церковной колокольни, ни маяка, ни крепости? Но есть же там, по крайней мере, гарнизон, как вы здесь говорите?

— Если хотите знать, спросите сержанта Дунхема, сэр! Весь гарнизон — на борту "Резвого".

— Но через какую протоку, Боб, по-твоему, удобнее подойти к острову — через ту, по которой ты шел в последний раз, или… или… или через другую?

— Не могу сказать, сэр. Я не знаю ни той, ни другой.

— Но не спал же ты у штурвала, дружище?

— Не у штурвала сэр, а на баке, на своей койке. Пресная Вода отправлял нас вниз вместе с солдатами, всех, кроме лоцмана, и мы понятия не имеем об этом переходе. Он всегда так поступал, подходя к островам и уходя от них. И, хоть убейте, я ровно ничего не знаю ни о протоке, ни о том, какой курс брать у островов. Это знают только Джаспер и лоцман.

— Вот тебе и "обстоятельство", сержант! — сказал Кэп, отходя с зятем в сторону. — Здесь на судне сведений-то и выкачивать не у кого; едва возьмешься за ручку насоса, как через край уже бьет невежество. Как же, черт побери, смогу я найти путь к этому посту?

— То-то и дело, брат Кэп, легче задать вопрос, чем на него ответить. А разве нельзя как-нибудь вычислить курс? Я думал, что для вас, океанских моряков, это сущая безделица! Мне часто приходилось читать о том, как они открывали острова.

— Читать-то ты читал, брат, но мое открытие будет самым великим, потому что я открою не просто какой-то остров, а один остров из тысячи. Если бы на палубу уронили иголку, я бы ее нашел, хоть я и немолод, но вряд ли мне удалось бы найти иголку в стоге сена.

— Однако моряки, плавающие по этому озеру, каким-то образом находят нужные им места.

— Если я не ошибаюсь, сержант, местоположение этого поста или блокгауза держится в строгой тайне?

— Да, и принимаются все меры предосторожности, чтобы враг не мог узнать, где он находится.

— И ты надеешься, что я, человек, незнакомый с вашим озером, найду это место без карты, не зная ни курса, ни расстояния, ни широты, ни долготы, без промера и, черт побери, без сала! Позволь тебя спросить, не думаешь ли ты, что моряк ведет корабль нюхом, как собака Следопыта?

— Все-таки, брат, ты мог бы кое-что узнать, расспросив рулевого. Мне сдается, что этот молодец только прикидывается, будто ничего не знает.

— Гм! Все это смахивает на новое "обстоятельство". Право, "обстоятельств" накопилось столько, что трудно докопаться до истины. Но мы выведаем, что знает этот парень.

Кэп и сержант вернулись на прежнее место около штурвала, и моряк возобновил свои расспросы.

— А ты ненароком не знаешь широты или долготы этого острова, паренек? — спросил он.

— Чего, сэр?

— Широты или долготы, а может быть, той и другой, это безразлично. Мне просто любопытно, как на пресной воде обучают молодых матросов.

— Мне и самому безразлично, сэр, только я никак не пойму, что вы хотите сказать.

— Что я хочу сказать? А ты знаешь, что такое широта?

— Не-ет, сэр, — нерешительно ответил матрос. — Впрочем, кажется, это французское название верхних озер.

Кэп даже присвистнул и запыхтел, как мехи испорченного органа.

— Широта — французское название верхних озер! А не знаешь ли ты, что такое долгота, сынок?

— Кажется, знаю, сэр. Пять с половиной футов, уставный рост для солдат на службе его величества.

— Вот тебе и долгота, сержант! Он нашелся так же быстро, как брас поворачивает рею! А что такое градусы, минуты и секунды, ты уж наверняка знаешь?

— Да, сэр, уж градусы-то я знаю, а минуты и секунды — это длинные и короткие лаглини. Тут мы не собьемся — не хуже морских матросов.

— Черт побери, брат Дунхем, вера и та не поможет на этом озере, хоть и говорят, что она горами двигает. Будь ты семи пядей во лбу, ничего тут не сделаешь. Ладно, паренек, а не разбираешься ли ты в азимутах, в вычислении расстояния и в чтении показаний компаса?

— Насчет первого не скажу, сэр, а вот расстояния все мы знаем, мы их отмеряем от одной точки до другой. Ну, а по части чтения по компасу я заткну за пояс любого адмирала флота его величества. Норд, норд к осту, норд, норд-ост, норд-ост к норду, норд-ост; норд-ост к осту, ост-норд-ост, ост к норд-норд-осту, сэр…

— Хватит, хватит! От твоих заклинаний еще ветер переменится. Сержант, для меня все ясно, — сказал Кэп, опять отойдя и понизив голос, — нам нечего надеяться выудить что-нибудь из этого парня. Еще часа два я буду держаться прежнего курса, а затем лягу в дрейф и брошу лот, а там уж будем действовать в зависимости от обстоятельств.

Сержант не стал возражать, будучи весьма чувствительным к этому слову. Час был поздний, и ветер, как всегда к ночи, стал утихать; поэтому, не видя в ближайшем будущем никаких помех для дальнейшего плавания, старый ветеран устроил себе из паруса тут же, на палубе, постель и вскоре заснул крепко, как спят солдаты. Кэп продолжал прохаживаться по палубе. При его железном здоровье усталость была ему нипочем, и он всю ночь так и не сомкнул глаз.

Сержант проснулся, когда уже давно наступил день, и восклицание изумления, вырвавшееся у него, едва он вскочил на ноги и осмотрелся вокруг, было слишком громким даже для человека, который привык, чтобы все слышали его зычный голос. Погода резко переменилась. Туман со всех сторон застлал горизонт, видно было только на полмили вокруг, покрытое пеной озеро бушевало. "Резвый" лежал в дрейфе. Из короткого разговора со своим шурином сержант узнал, как совершилась эта удивительная и внезапная перемена.

По словам Кэпа, к полуночи ветер совсем стих. Он собирался лечь в дрейф и бросить лот, потому, что впереди уже вырисовывались острова, как вдруг около часа ночи задул северо-восточный ветер с дождем; тогда он взял курс на северо-запад, зная, что нью-йоркский берег находится на противоположной стороне. В половине второго он спустил стаксель, зарифил грот, бинет. В два ему пришлось взять второй кормовой риф, в половине третьего — остальные рифы и лечь в дрейф.

— Говорить нечего, сержант, судно ведет себя хорошо, но ветер дует с силой выпущенного из пушки ядра весом в сорок два фунта! Никак я не думал, что подобный шквал может налететь здесь, в этакой луже, как ваше пресноводное озеро, за которое я бы и гроша ломаного не дал. Впрочем, у него теперь более естественный вид, и если бы… — он с отвращением выплюнул воду, попавшую ему в рот, когда его лицо обдало брызгами, — и если бы еще эта проклятая вода была соленой, все было бы отлично.

— А сколько времени мы идем этим курсом, шурин, — осведомился осторожный солдат, — и с какой скоростью?

— Да часа два, а то и три. Первое время куттер несся, как добрый рысак. Но теперь-то мы на открытом месте. Сказать правду, соседство этих островов мне не понравилось, хоть они были и с наветренной стороны, я сам стал к рулю и на лигу или на две отвел от них судно на простор. Ручаюсь, теперь мы у них под ветром. Я говорю "под ветром", потому что иногда даже неплохо иметь с наветренной стороны один или даже полдюжины островов, но, если их тысяча, лучше как можно скорее ускользнуть им под ветер… Нет, нет, вон они там, в тумане, эти чертовы острова, и пусть там остаются. Чарльзу Кэпу нет до них никакого дела!

— Отсюда не более пяти или шести лиг до северного берега, шурин; я знаю, что там есть просторная бухта, не худо бы посоветоваться о нашем положении с кем-нибудь из команды, конечно, если мы не решим позвать наверх Джаспера — Пресную Воду и не поручим ему отвести нас обратно в Осуиго? И думать нечего, что при таком ветре, дующем нам прямо в лоб, мы доберемся до поста.

— Сержант, у меня есть серьезные причины возражать против всех твоих предложений. Во-первых, если командир признается в своем невежестве, это подрывает дисциплину. Ладно уж, зятек, я понимаю, почему ты качаешь головой, но ничто так не вредит дисциплине, как признание в своем невежестве. Я когда-то знавал капитана, который целую неделю шел неверным курсом, чтобы не сознаться в своей ошибке, и просто удивительно, как стала его уважать вся команда именно потому, что никто не мог его понять.

— Ну, брат Кэп, на соленой воде это еще сойдет, а на пресной вряд ли. Лучше освободить из-под ареста Джаспера, чем разбиться со всем отрядом о канадский берег.

— И угодить во Фронтенак! Нет, сержант, "Резвый" в верных руках и лишь теперь себя покажет при искусном управлении. Мы в открытых водах, и только сумасшедший решится подойти к берегу при таком шторме. Я буду стоять все вахты, и нам не страшна никакая опасность, кроме той, что возможна при дрейфе, а для такого легкого и низкого судна она не так уж велика. Предоставь дело мне, сержант, и я ручаюсь тебе добрым именем Чарльза Кэпа, что все пойдет прекрасно.

Сержанту Дунхему пришлось уступить. Он питал величайшее доверие к мореходному искусству своего родственника и не сомневался, что тот, управляя куттером, его вполне оправдает. С другой стороны, недоверие, как и любовь, растет, если давать им пищу, и он так боялся измены, что готов был вручить судьбу всей экспедиции кому угодно, только не Джасперу. Из уважения к истине мы вынуждены сознаться, что сержантом руководило еще одно соображение. Ему было поручено дело, которое полагалось возложить на офицера, и майор Дункан вызвал сильное недовольство среди младших офицеров гарнизона, доверив его человеку в скромном чине сержанта. Дунхем понимал, что вернуться в крепость, даже не добравшись до места, означало бы потерпеть неудачу, за которой последует наказание, и на его место сразу назначат другого, чином постарше.