Действие третье
ЛИЦА:
Татьяна Никоновна.
Оленька.
Пульхерия Андревна.
Прохор Гаврилыч.
Вавила Осипыч.
Декорация первого действия.
Явление первое
Татьяна Никоновна и Оленька сидят за столом и шьют.
Оленька. Нейдет что-то наша Пульхерия Андревна.
Татьяна Никоновна. Мало ли у ней дела-то! У ней ведь опека большая, не одни мы с тобой. Разве скоро всю нашу палестину-то обходишь! А она уж как вышла из дому, так всех знакомых навестит.
Оленька. Уж она, чай, все разнюхала; хоть бы рассказала пришла.
Татьяна Никоновна. Что-то ты уж очень слободно разговариваешь! А у самой, чай, кошки на сердце скребут…
Оленька. Ровнехонько таки ничего.
Татьяна Никоновна (взглянув в лицо Оленьке). Поверю я тебе, как же! Так только куражишь себя.
Оленька. Да, пожалуй, не верьте; мне-то какая надобность! Вы, может быть, потому так заключаете, что я вчера плакала?
Татьяна Никоновна. А хоть бы и потому.
Оленька. Так это только одна глупость была с моей стороны. Не стоит внимания жалеть-то его. Вообразила я себе сдуру-то, что он на мне женится: оттого и обидно стало. А так-то не велика находка! Хуже-то мудрено найти, а лучше-то хоть сейчас.
Татьяна Никоновна. Ты что еще придумываешь? Смотри у меня!
Оленька. Ничего. Не беспокойтесь!
Татьяна Никоновна. То-то, ничего! Я тебя замуж выдам, и таки скорехонько.
Оленька. За кого это, позвольте спросить? За мастерового за какого-нибудь?
Татьяна Никоновна. А хоть бы и за мастерового.
Оленька. Нет, уж увольте, сделайте милость. Идти ли, нет ли, — за благородного; а то так и не надо.
Татьяна Никоновна. Мало бы ты чего захотела! А коли благородных-то не припасено для тебя…
Оленька. Не припасено, так и не надо. Проживу и так.
Татьяна Никоновна. Да я-то не хочу, чтоб ты так жила да ветреничала.
Оленька. Все будет по-вашему, только не горячитесь, пожалуйста! Нарисуйте мне рисунок, как жить; так точно я и буду.
Татьяна Никоновна. Рисовать нечего. Потому что узоры не мудреные.
Входит Пульхерия Андревна и садится.
Явление второе
Те же и Пульхерия Андревна.
Пульхерия Андревна. Ну, можете себе представить, как я узнала…
Татьяна Никоновна. Здравствуйте!
Оленька. Как дела?
Пульхерия Андревна. А вот сейчас расскажу все по порядку. Ну, вот-с: ведь была я там, у невесты-то…
Оленька. Были?
Пульхерия Андревна. Была. Даже только сейчас от них.
Оленька. Каким же это манером?
Пульхерия Андревна. А вот каким: у соседки нашей продается шаль — презент, понимаете ли. Так как много ей этих презентов делают, так она половину продает. Ну вот подхватила я эту шаль в охапку, да я марш к Шишанчиковым. Шишанчиковы им фамилия-то. Направляю это туда стопы свои, да и думаю: приду будто продавать, а там распущу разговор, не выгонят же. Мне только бы в дом взойти! Так точно и случилось! Прихожу, докладывают; выходит ко мне сама старуха, женщина солидная, обстоятельная… Начинаю разговор: я, говорю, сама благородная дама, наслышана об вас, что вы дочку отдаете, так приятно будет для меня услужить вам. Поверьте, говорю, что я не из интересу, а собственно для вас; ну и пошла, дальше да больше, уж я за словом в карман не полезу. Просят меня кофеем; я располагаюсь как дома. Только мне старуха-то и говорит: «Это точно, я было, говорит, дочь просватала, да теперь у нас, кажется, это дело должна разойтись».
Татьяна Никоновна и Оленька. Как так? Что вы говорите?
Пульхерия Андревна. А вот слушайте! «Вчерашний, говорит, день нас жених в большое сомнение ввел». А он, знаете ли, какую штуку отколол! Поехал из дому-то уж выпивши, с приятелем со своим, с подрядчиком, да, видно, им мало показалось, так они еще по разным местам заезжали. Где уж они там плутали — это неизвестно; только к невесте-то он явился уж часу в одиннадцатом и все с этим с Вавилой Осипычем. Ну, можете себе представить, каковы соколы налетели! Старуха-то мне и говорит: «Поглядим на них с дочерью, поглядим, да выдем, говорит, в другую комнату; потолкуем-потолкуем, да опять придем поглядим; да опять выдем — потолкуем. Нет, видим, дело не годится, так и ушли к себе и легли спать; как уж они уехали, и не знаем». Ну уж, Татьяна Никоновна, и напела же я им! Я, говорю, ваши речи послушала, теперь послушайте моих! Да уж и отчитала его, друга милого! Дивлюсь, откуда только у меня слова брались! Такие слова, самые поразительные! Они тут же при мне написали записку с отказом и послали ему с человеком. Сегодня суббота: он в присутствие не ходит, так уж теперь он ее и получил давно; я таки у них еще с полчаса после этого посидела.
Татьяна Никоновна. Теперь ведь, гляди, сюда придет.
Оленька. Сегодня же придет, уж я его знаю. (Задумывается.)
Татьяна Никоновна. Что ты задумалась?
Оленька. Да надобно язвительных слов побольше придумать.
Татьяна Никоновна. Придумывай, придумывай! И я после подбавлю. Что, дурочка, рада небось?
Оленька. Да, разумеется, рада; только погодите, маменька, не мешайте! Слова-то в голове, одно за другим, так и вьются клубком, только бы не забыть.
Пульхерия Андревна. А уж как я довольна, Татьяна Никоновна, что им форс-то сбили! А то бы с ними и не сговорил. Теперь спеси-то у них поубудет вершка на два.
Татьяна Никоновна (взглянув в окно). Никак, едет? Он! Он! Да и с купцом.
Пульхерия Андревна. Вы меня спрячьте куда-нибудь! Не хотелось бы мне, чтоб он меня здесь видел.
Татьяна Никоновна. А вот пожалуйте за перегородку!
Пульхерия Андревна уходит.
Ну, Оленька, теперь поругать его хорошенько, да и прогнать. Поставить на порог, да в три шеи до ворот.
Оленька. Прогнать-то не хитро! Прогнать-то всегда успеем.
Татьяна Никоновна. А что же?
Оленька. А надобно его жениться заставить, вот что!
Татьяна Никоновна. Уж ты, девка, больно ловка хочешь быть!
Оленька. Чего ж зевать-то! Дураков-то уж нынче, говорят, меньше стало; еще жди, скоро ли другой-то набежит.
Васютин входит и останавливается в дверях.
Явление третье
Татьяна Никоновна, Оленька и Прохор Гаврилыч.
Прохор Гаврилыч (в дверях). Смотри же, Вавила Осипыч, ты подожди!
Оленька. Я даже, маменька, не могу понять, как это могут люди не иметь совсем совести! Наделают в жизни столько гадостей, и не стыдно им людям в глаза смотреть!
Татьяна Никоновна. Разные люди-то бывают. У иного стыд есть, а другому хоть ты кол на голове теши, так ему все равно.
Прохор Гаврилыч (садится). Ну да что вы толкуете! Вы знаете ли, зачем я к вам пришел-то?
Оленька. Нам и знать-то не нужно. Мы и думать-то про вас забыли.
Татьяна Никоновна. Непрошеный гость хуже татарина.
Прохор Гаврилыч. А ведь я жениться-то раздумал.
Оленька. Какое же нам до этого дело! Женитесь вы или не женитесь, нам решительно все равно.
Татьяна Никоновна. Да полно, сами ли раздумали?
Оленька. Не карету ли подали?
Прохор Гаврилыч. Кому это карету? Мне-то? Посмотрел бы я! Я сам не захотел. Что, думаю, связывать-то себя! Жениться-то я еще всегда успею. Невест, что ли, мало в Москве-то!
Татьяна Никоновна. Да-с, да-с! Что вам за охота себя связывать!
Обе хохочут.
Прохор Гаврилыч. Да вы что смеетесь-то! Вы, значит, человека ценить не умеете. Почем вы знаете, может быть, я из любви к ней (показывает на Оленьку) не женился?
Татьяна Никоновна. Не захотели девушку обидеть. Это очень хорошо с вашей стороны.
Хохочут.
Прохор Гаврилыч. Ну да! Что ж такое! Оттого и не женился. Тебя не захотел обидеть, оттого и не женился. Вот я каков! Захотел тебе доказать, что люблю тебя, и доказал. Уж какая была невеста — прелесть! Не хочу, говорю, да и все тут. Оленька, говорю, дороже для меня всего на свете.
Оленька. Очень много вам за это благодарна!
Прохор Гаврилыч. Так маменьке и говорю: «Невеста влюблена в меня; ну и пускай она страдает! А я Оленьку ни на кого не променяю».
Татьяна Никоновна. Так вы мою дочку очень любите?
Прохор Гаврилыч. Да нельзя ее и не любить, Татьяна Никоновна! Я вам вот что скажу: никого я так не любил, да никогда и любить не буду. Ее озолотить надо: вот какая она девушка!
Оленька. Какие вы жестокости говорите.
Прохор Гаврилыч. Что за жестокости! У меня уж такой характер. Коли я кого полюбил, я уж ничего не пожалею. Что только душе угодно, я сейчас. Деньги я считаю ни за что.
Оленька. Нет, уж это очень жестоко для моего сердца! Я даже и не знаю, что вам отвечать на такие нежности. Помилуйте, стою ли я такой любви от вас?
Татьяна Никоновна. Чего доброго, ты, смотри, к нему на шею не кинься за такие благодеянья!
Оленька. Да уж и то, маменька, насилу могу совладать с своими чувствами! (Хохочет.) Вот как нас любят, маменька!
Татьяна Никоновна. Очень вам, батюшка, благодарны. (Кланяется.)
Оленька. Вы всю свою любовь выразили, или еще что-нибудь осталось?
Прохор Гаврилыч. Я могу и на деле доказать.
Оленька. Очень сожалеем, что ваша любовь пришла не ко времени.
Прохор Гаврилыч. Отчего же не ко времени?
Оленька. Немного поздно вы хватились. Я выхожу замуж.
Татьяна Никоновна. Да, батюшка, я ей жениха нашла.
Прохор Гаврилыч. Как замуж? За кого?
Татьяна Никоновна. Уж это, батюшка, наше дело.
Прохор Гаврилыч. Не может быть! Вы, должно быть, нарочно.
Татьяна Никоновна. Хотите верьте, хотите нет, — это дело ваше. Только, батюшка, вот что: вы уж не беспокойте себя, не ходите к нам.
Оленька. Да, уж сделайте такую милость, я вас прошу.
Прохор Гаврилыч. Да когда ж вы это успели?
Татьяна Никоновна. Долго ли, батюшка! Оленька, тебе одеться надо!
Оленька. Да, маменька. Я думаю, скоро жених придет.
Прохор Гаврилыч. Так у вас, значит, кончено?
Татьяна Никоновна. Кончено, батюшка, кончено. Да и в комнате-то нужно прибрать.
Прохор Гаврилыч. Нет, как хотите, а я не пойду отсюда.
Татьяна Никоновна. Так благородные люди не делают. Пришли неизвестно зачем, уселись как дома, и выгнать вас нельзя.
Прохор Гаврилыч. Что хотите требуйте от меня, берите с меня что хотите, только не выходи замуж. Я ни за чем не постою. Ты знаешь, как я привык к тебе; я без тебя с ума сойду.
Оленька. Я бы не пошла ни за кого; но маменька этого хочет.
Татьяна Никоновна. Отчего бы ты не пошла?
Оленька. Вы сами знаете.
Татьяна Никоновна. Знаю, знаю. Против тебя подлости делают, а ты все готова простить, потому что у тебя сердце доброе. Ты плачешь да убиваешься об нем, а он и взгляду-то твоего не стоит. Прощайте, батюшка!
Прохор Гаврилыч. Нет, постойте! Разве она плачет обо мне?
Татьяна Никоновна. Разумеется, плачет. Это она при вас нарочно виду не подает, веселой прикидывается; а без вас, посмотрите-ка, что делает… Да вы нас когда же в покое-то оставите?
Прохор Гаврилыч. Сейчас, сейчас! Так, значит, ты меня любишь? Да это я всегда знал.
Оленька. Конечно, люблю; но маменька, узнавши все это, непременно хочет, чтобы я шла замуж. Я из воли маменькиной не выйду; я и так чувствую себя, что я против нее много виновата.
Татьяна Никоновна. Да, уж я теперь ее ни на шаг не отпущу от себя, пока замуж не выдам.
Оленька. Само собой, что я по своей любви к тебе не могу тебя равнодушно оставить; кажется бы, век не рассталась…
Татьяна Никоновна. На то я и мать, чтобы смотреть за тобой! Да что ж вы нейдете! Будет ли этому конец?
Прохор Гаврилыч. Не пойду я от вас, и свадьбы вашей не бывать; я сам женюсь на ней.
Татьяна Никоновна. А когда это случится? После дождичка в четверг?
Прохор Гаврилыч. Ну, через месяц.
Татьяна Никоновна. Долго ждать, батюшка! В месяц много воды утечет.
Прохор Гаврилыч. Ну, да уж вы поверьте мне.
Оленька. Поверить-то нельзя.
Прохор Гаврилыч. Отчего же?
Оленька. Оттого, что ты все врешь. Ведь ты нам тут что наговорил; а мы всё знаем. Знаем, как ты вчера к невесте пьяный приезжал, как тебе нынче поутру записку прислали.
Татьяна Никоновна. Вот, значит, вам верить-то и нельзя.
Прохор Гаврилыч. Ну да вот что: с отцом мне нечего много толковать, мне только маменьку уговорить. Значит, я вам через полчаса дам ответ. Коли маменька согласна, так хоть завтра же свадьба.
Татьяна Никоновна. Через полчаса — уж очень скоро; зачем так торопиться? А вот если к вечеру вы нам не дадите ответу, так мы ее вечером образом благословим.
Прохор Гаврилыч. Ну, так до свиданья! Прощай, Оленька! (Целует ее.)
Оленька (провожая его). Ты только никуда с купцом-то не заезжай!
Прохор Гаврилыч. Нет, я прямо домой. (Уходит.)
Татьяна Никоновна. Уж теперь, должно быть, не сорвется.
Оленька. Да, похоже на то. А ведь я, маменька, буду барыня хоть куда!
Татьяна Никоновна. Еще бы! Только, ох — как пуст малый-то!
Оленька. Все-таки лучше мастерового.
Татьяна Никоновна. Что говорить!
Оленька. А вот я его после свадьбы-то к рукам приберу.
Входит Пульхерия Андревна.
Явление четвертое
Те же и Пульхерия Андревна.
Пульхерия Андревна. Ну что, прогнали?
Татьяна Никоновна. Зачем гнать! Добрых людей не гоняют.
Пульхерия Андревна. Давно ли это он стал для вас добрый человек?
Оленька. Он всегда был добрый человек, только он немножко рассеян.
Пульхерия Андревна. Из ваших слов я замечаю, что вы с ним помирились. Это для меня очень странно! После всего того, что он против вас сделал, я бы на вашем месте его и на глаза к себе не пустила.
Оленька. Уж поверьте, что я бы то же сделала. Но он показал себя очень с благородной стороны против меня. Даже в нынешнем свете очень немного таких людей.
Пульхерия Андревна. Я уж не пойму этого, извините меня.
Татьяна Никоновна. Что ж тут не понять-то! Очень просто. Он женится на Оленьке.
Пульхерия Андревна. Он! На Оленьке! Вы шутите или смеетесь надо мной?
Татьяна Никоновна. Нисколько не думаем. Да и что же это для вас так удивительно! Что вы тут такого странного находите, хотела бы я знать?
Пульхерия Андревна. Да что же он, помешался, что ли, от пьянства-то?
Татьяна Никоновна. Из чего это вы заключаете, что он помешался?
Пульхерия Андревна. Да изо всего.
Татьяна Никоновна. Нет, однако?
Пульхерия Андревна. Да разве в здравом уме можно такие дела сделать?
Оленька. Хотел же он жениться на другой; отчего ж ему на мне не жениться? Я себя нисколько не считаю хуже других.
Пульхерия Андревна. Все-таки он не должен марать своего звания.
Оленька. Да чем же это марать-то?
Татьяна Никоновна. Да вас-то муж взял, разве вы были лучше Оленьки?
Пульхерия Андревна. Тогда были совсем другие понятия об жизни, чем теперь.
Татьяна Никоновна. Значит, вам не нравится, что Васютин женится на моей дочери?
Пульхерия Андревна. Разумеется, она ему не пара.
Татьяна Никоновна. Ну извините, что не спросясь вас, дело сделали! Вперед будем спрашиваться. Как это мы оплошали, я уж и не знаю! С такой умной дамой да не посоветовались! Да и он-то как осмелился без вашего позволения, для меня удивительно! Ему бы к вам прийти да спросить: что, мол, мне, Пульхерия Андревна, жениться на Оленьке или нет?
Пульхерия Андревна. Вы мне колкостей не говорите! Я от вас их слушать не желаю.
Татьяна Никоновна. А мы-то, вы думаете, желаем вас слушать? Да с чего вы взяли нам свою важность-то показывать! Кому она нужна! Что вы величаетесь-то перед нами!
Оленька. Оставьте, маменька! Пущай говорят что хотят.
Татьяна Никоновна. Нет, погоди! Я тебя в обиду никому не дам. Это уж и на свете жить не надо, коли у себя в доме да над собой же ругаться позволить.
Пульхерия Андревна (встает). Вы, по своему необразованию, можете ругаться; а я никогда себе этого не позволю, потому что считаю за невежество. А я все-таки вам скажу и всегда буду говорить, что ваша дочь никаким образом не пара Васютину.
Татьяна Никоновна. Говорить вам никто не запрещает. Говорите что хотите, только где-нибудь в другом месте, а не у нас.
Пульхерия Андревна. Вам только таких дураков и опутывать, как Васютин.
Оленька. Вы очень умны; да жаль, что некстати.
Татьяна Никоновна. Эк вам чужое-то счастье поперек горла становится! Да еще погодите, мы вам то ли покажем! Вот мы с дочерью-то разоденемся, да будем в коляске на своих лошадях разъезжать. Что-то вы тогда скажете?
Пульхерия Андревна. Вы и сидеть-то в коляске не умеете.
Татьяна Никоновна. К вам учиться не пойдем, не беспокойтесь!
Пульхерия Андревна. Не об чем мне беспокоиться; я очень покойна.
Татьяна Никоновна. А покойны, так и прекрасно. Вы бы и нас-то тоже в покое оставили!
Пульхерия Андревна. И оставлю. Я секунды не могу остаться после таких оскорбительных для меня слов.
Татьяна Никоновна. Да уж и напредки-то…
Пульхерия Андревна. Само собою. (Подходя к двери.) Нет, какова нынче благодарность! Ведь это если людям сказать, так не поверят. По чьей милости Васютину-то отказали?
Татьяна Никоновна. Небось по вашей? Да если бы и по вашей, так все-таки вы не для нас делали; да никто вас об этом и не просил, а так, свое сердце тешили. Разве вы можете жить без кляузов?
Пульхерия Андревна. Что же я, аспид, по-вашему? Покорно вас благодарю за такое мнение.
Татьяна Никоновна. Не стоит благодарности. Чего другого, а за этим у меня дело не станет.
Пульхерия Андревна. Нет, уж это нестерпимо даже, как вы себе много воли даете!
Татьяна Никоновна. Да кого ж мне в своем доме бояться! Кто чего стоит, так я и ценю.
Пульхерия Андревна. Я всегда дороже вас была и буду.
Татьяна Никоновна. Для кого это вы дороги-то? Ну, да ваше счастье! Вы туда бы и ходили, где вас высоко-то ценят! А мы народ неблагодарный, ваших благодеяниев не чувствуем, благородством вашим не нуждаемся, так что вам за охота с нами знакомство водить!
Пульхерия Андревна. Ну, уж теперь кончено! Теперь я вас очень хорошо поняла.
Татьяна Никоновна. И слава богу!
Пульхерия Андревна. Так поняла, что даже считаю ваше знакомство низким для себя!
Татьяна Никоновна. Ну а низко, так и танцуйте от нас!
Пульхерия Андревна. Вот воспитание!
Татьяна Никоновна. Извините! В другой раз придете, так поучтивее прогоним.
Пульхерия Андревна. До чего я себя довела! Где я? Боже мой! Сколько еще в нашей стороне невежества, так это и описать нельзя. И с такими-то понятиями люди, да еще находят женихов из благородного звания! Должно быть, конец света скоро будет. (В дверях.) Хотя я себя никак с вами не равняю, но все-таки я вашей обиды не забуду. (Уходит.)
Татьяна Никоновна (подойдя к двери). Танцуйте, танцуйте! (Дочери.) Ну, уж теперь долго не придет. Отчитала я ее, будет помнить!
Оленька. Сами без нее соскучитесь. (Глядит в окно.)
Татьяна Никоновна. Ну, нет, не скоро. Грешная я: точно, поболтать люблю, посудачить, и очень рада, когда мне есть с кем разговоры развести; да уж ехидством-то своим она меня доехала. С ней часто говорить нельзя, много крови портится. Кого ты глядишь?
Оленька. Так, смотрю.
Татьяна Никоновна. Что скрывать-то! Друга милого поджидаешь. А он, гляди, кантует теперь где-нибудь с купцом с этим и думать о тебе забыл.
Оленька. А вот ошиблись. Идет.
Татьяна Никоновна. Ужли идет?
Оленька. Право!
Татьяна Никоновна. Ну, что-то бог даст! У меня, девушка, сердце так и застучало.
Оленька. И у меня тоже, маменька.
Васютин входит. Обе молча глядят на него.
Явление пятое
Те же и Прохор Гаврилыч.
Прохор Гаврилыч. Что вы на меня так смотрите?
Татьяна Никоновна. Ждем, что скажешь. Разве не видишь, у нас дух захватило?
Прохор Гаврилыч. Что говорить-то! Теперь уж ваш, хоть в телегу запрягайте!
Оленька бросается к нему на шею.
Татьяна Никоновна. Поцелуй уж и меня, старуху. (Целует его.) Ну, вот и ладно! Нынче же мы вас и благословим; а через недельку и свадьбу сыграем.
Прохор Гаврилыч. Как хотите. Чем скорей, тем для меня лучше. Обвенчался, да и к стороне, чтоб меньше разговору было.
Татьяна Никоновна. Уж само собой. Ну что, как дома-то уладил?
Прохор Гаврилыч. Насилу маменьку уговорил. Уж чего-чего я не прибирал! Да после вчерашнего-то голова болит, так мыслей никак не соберу; а то бы я ей не то наговорил. «Вы, говорю, хотите, маменька, чтобы я в тоску впал. Знаете, говорю, что от тоски человек делает, к чему его тянет?» Ну, испугалась; согласилась, только чтобы врозь жить.
Оленька. Да это еще лучше.
Прохор Гаврилыч. Да и для меня свободнее. Ну, потом рассмешил ее, ручки у ней расцеловал. Благословила она меня, я к вам и пошел.
Татьяна Никоновна. Ах, голубчик мой! Ну, уж я за тобой теперь стану ухаживать, что твоя родная мать.
Оленька. Надо б тебя поругать, надо бы; ну, да уж бог с тобой!
Прохор Гаврилыч. А за что это?
Оленька. А за то, что ты мне изменить хотел. Ведь что ты выдумал-то! На образованной барышне жениться! Во-первых, ты всю мою душу истерзал, а во-вторых, глупость-то какая с твоей стороны! Маменька, уж как мне обидно было, что он меня обманывает, как досадно, что он дурака из себя разыгрывает. Нет, погоди, я тебе еще это вымещу. Ведь куда и лезет-то! Ну, пара ли она тебе?
Прохор Гаврилыч. Что ж такое! Я сам…
Оленька. Что ты сам? Ничего. Ей нужно жениха барина; а какой ты барин? С которой стороны? Только денег-то награбили, да уж и думаете об себе, что вам все покоряться должны.
Прохор Гаврилыч. Коли ты так обо мне думаешь, какая же может быть у тебя любовь ко мне! Да и мне что ж за охота…
Оленька. Погоди, не перебивай! Дай ты мне высказать-то все: сердце свое облегчить, чтобы зла не оставалось, а потом уж всё целоваться будем.
Прохор Гаврилыч. Ну, болтай, пожалуй, коли язык чешется!
Оленька. Ну, положим, что ты женился б на ней; что ж бы вышло из этого хорошего? Если у ней вольный дух, так она смеялась бы над тобой да любовника завела; а если смирная, так иссохла бы, глядя на тебя. А ведь уж я-то тебя знаю; жизнью своей безобразной ты меня не удивишь! Я тебя и остановить умею, и гостей твоих знаю, как принимать, да еще и вкусу тебя научу, как одеваться и как вести себя благородней. А ты было меня совсем бросить хотел! Ну какой же ты человек после этого! (Плачет.)
Прохор Гаврилыч. Прости! Ведь по нашей жизни замотаешься; а тут еще маменька пристает.
Оленька. Ну, бог с тобой! Расстроила только я себя. Давай помиримся.
Целуются.
Татьяна Никоновна. Вот так-то лучше! Дай вам бог совет да любовь!
Прохор Гаврилыч. Что это Вавила Осипыч нейдет?
Вавила Осипыч входит с кульком вина.
Явление шестое
Те же и Вавила Осипыч.
Купец. А вот и я здесь! Хозяюшке наше почтение! Барышня, желаю здравствовать. (Кланяется.)
Прохор Гаврилыч. Что ты замешкался?
Купец. А я забежал, кулечек винца захватил. Хозяюшка, нет ли какой посудины? Коли бокальчиков нет, так из чайной чашки можно; нам случалось не раз, мы народ бывалый.
Татьяна Никоновна. Как бокальчиков не быть! (Уходит за перегородку.)
Купец. А уж штопор, барышня, я завсегда с собой ношу. У меня складной, с ножичком, да теперь его и не требуется. Только ножичек нужно. Я, барин, велел и смолку сбить и проволоку отвернуть; только веревочки подрезать — и конец. (Вынимает из кармана штопор.)
Татьяна Никоновна (приносит стаканы на подносе). Вот, батюшка, стаканчики!
Купец. Стаканчиком-то оно еще способнее! (Откупоривает, наливает и подносит Татьяне Никоновне.) Честь имеет поздравить! Пожалуйте, хозяюшка!
Татьяна Никоновна. Ох, много!
Купец. Пожалуйте, без церемонии-с!
Татьяна Никоновна (берет стакан). Ну, дай вам бог всякой радости. (Целуется с Васютиным и дочерью, отпивает немного.)
Купец (не принимая стакана). Просим обо всей-с!
Татьяна Никоновна. Тяжело, батюшка!
Купец. Ничего-с. Не хмельное, пройдет.
Татьяна Никоновна допивает и отдает стакан. Он наливает и подносит Оленьке.
Пожалуйте-с.
Оленька. Я не пью.
Купец. Нельзя-с!
Оленька. Право, не могу.
Купец. Никак невозможно-с.
Татьяна Никоновна. Выпей немножко!
Оленька целуется с Васютиным и отпивает немного.
Купец. Этого нельзя-с. Зла не оставляйте-с!
Оленька. Я вас уверяю, что не могу.
Купец. Пожалуйте! Не задерживайте-с!
Прохор Гаврилыч. Выпей, поневолься!
Оленька допивает.
Купец (наливает и подносит Васютину). Пожалуйте-с.
Прохор Гаврилыч. Маменька, за ваше здоровье! Оленька, за твое здоровье! (Целуется и пьет.)
Купец (наливает). Вот теперь я сам выпью-с! Честь имеем, на многие лета! Чтобы вам богатеть, а нам на вас радоваться, да завсегда компанию водить! (Пьет и целуется со всеми.) Оченно приятно-с! Уж мы теперь, хозяюшка, к вам каждый вечер.
Татьяна Никоновна. Милости просим, батюшка!
Прохор Гаврилыч. Мы, маменька, теперь уж ваши гости.
Купец. Мы здесь гнездышко совьем! Только вы, хозяюшка, насчет провианту не беспокойтесь на будущее время, — это уж моя забота. Я к вам завтрашнего числа зараз побольше привезу, чтоб надолго хватило. (Откупоривает еще бутылку и наливает.)
Прохор Гаврилыч. Опять тем же порядком!
Купец. Как водится. Сначала дамам.
Татьяна Никоновна. Батюшка, увольте!
Купец. Уж это, Прохор Гаврилыч, так чин чином по порядку у нас линия и пойдет. (Подносит Татьяне Никоновне.)
Татьяна Никоновна. Да ты дай хоть вздохнуть-то немножко!
Купец. Не задерживайте-с!
