Действие четвертое
ЛИЦА:
Стыров.
Евлалия Андревна.
Коблов.
Софья Сергевна.
Мулин.
Марфа.
Мирон.
Декорация первого действия.
Явление первое
Мирон (один).
Мирон. Ну, вот я теперь могу разглагольствовать. Я теперь во всем развязен. Уж я думал, думал… Нет, надо поберечь Евдокима Егорыча… Хороший барин, хороший… Чтоб я допустил! Нет, погодите! Не допущу. Ишь что выдумали, а! Отравить!.. Скажите на милость. Это шутки плохие… Сообразное ли дело отравить человека хорошего, барина моего, Евдокима Егорыча, отравить, как крысу какую! Нет, шалишь! Разорвусь, а барина своего не выдам… Выведу, все на свежую воду выведу. Да вот он никак подъехал… Ну, там отопрут без меня, я теперь не при должности, — отставной козы барабанщик, — не мое дело. А мы еще посмотрим… Вот пусть он и поймет, какого он слугу было обидел!.. Нет, верные-то слуги нынче редкость, их ценить надо… Ну, так точно, это он, его походка. (Делает печальную мину и становится у двери.)
Входит Стыров.
Явление второе
Стыров и Мирон.
Стыров. Ты еще здесь?
Мирон. Здесь, Евдоким Егорыч, здесь я, на страже стою, как есть я верный раб вашего здоровья.
Стыров. Не нужно мне твоего рабства, ступай! Я повторять приказаний не люблю.
Мирон. Но позвольте!.. Но пожалуйте сюда! (Подходит к шахматному столику и указывает на него пальцем.)
Стыров. Что такое? Ты пьян? Поди вон!
Мирон. Но извольте отпереть. Пьян… ну, пущай пьян… все перенесу, все… Я, может, и не пьян… Извольте отпереть!
Стыров(отпирает стол и вынимает портсигар). Как он сюда попал?
Мирон вынимает платок и молча утирает слезы.
Да говори же, что это значит?
Мирон(плача). Сживают, с места меня сживают.
Стыров. Кто, кому нужно?
Мирон. Евлалия Андревна.
Стыров. Что за вздор такой?
Мирон. Вот… хоть сейчас… с колокольным звоном.
Стыров. Да что с тобой говорить, ты пьян! Пошел вон!
Мирон. Пущай пьяный; но верный раб ваш… по гроб дней моих… сейчас ведите казнить… на мелкие части…
Стыров(хватаясь за голову). Что такое?.. Я понять не могу.
Мирон(падая на колено). Батюшко, отец наш… не жить вам! Извести вас хотят, Евдоким Егорыч… Изведут вас, отец наш… на кого мы, бедные, останемся?
Стыров(строго). Молчи! Встань и говори тихо и толком или убирайся!
Мирон(встает). Тихо, очень тихо… это извольте… (Оглядываясь.) Что тут было, что тут было… Ах!
Стыров. Да что же, что? Дождусь ли я от тебя?
Мирон. Изведем, говорит, его; он нам помеха… Это про вас-то.
Стыров. Да кто говорит-то?
Мирон. Евлалия Андревна. Припасена, говорит, у меня отрава; вот мы его и отравим.
Стыров. Какая отрава?
Мирон. Обыкновенная, чем волков травят. А он говорит: «И расчудесное дело».
Стыров. Да кто он-то?
Мирон(вздыхает). Ох! (Таинственно.) Неизвестный человек.
Стыров. Господи! Что он говорит! Невозможно! Да понимаешь ли ты, что с тобой невозможно разговаривать? Бывал он здесь?
Мирон. И утром, и вечером, и в ночь, и за полночь.
Стыров. Какой он из себя?
Мирон(подумав). Рябоватый.
Стыров. Только? Да еще-то какой?
Мирон. Рябоватый — это верно; так и сказано, что рябоватый.
Стыров. Так ты сам не видал? Тебе сказано. Кто ж тебе сказал?
Мирон. Бабка-гадалка. Это уж верно; так и сказала: думай, говорит, на рябоватого! Ну… я и думаю.
Стыров. Невозможно! Убирайся! Я себе простить не могу, что связался разговаривать с тобой. Только ты меня расстроил. Убирайся, и чтоб я тебя не видал.
Мирон. Вот так, вот хорошо, вот уж покорно благодарю! За мою-то службу? Не того я, признаться, ожидал от вас, Евдоким Егорыч. Все верно, все очень верно; а что насчет яду, так извольте сейчас у Марфы Савостьяновны спросить.
Стыров. Позови Марфу!
Мирон. Да-с; коли вы мне не верите, что я тут, может быть, всю свою утробу полагал, так я позову вам Марфу. Сейчас всю верность мою, как на ладони, увидите! (Уходит.)
Стыров. Как бы я желал, чтоб вся история оказалась самым глупым вздором! Это был бы отличный урок для меня. Связываться с прислугой мне и сначала казалось не очень приглядным, а теперь уж выходит что-то и вовсе гадкое. Вон Мирон считает мою жизнь в опасности и утробу свою за меня полагает, так уж когда ему чистотой заниматься, до того ли! Нет, гадко очень.
Входят Мирон и Марфа.
Явление третье
Стыров, Мирон и Марфа.
Стыров. Какой тут у вас яд? Мне Мирон говорил какие-то глупости, которых понять никак нельзя.
Марфа. Что ж! ежели уж вам известно, так я молчать не должна. Сама-то я давеча сказать вам не посмела.
Стыров. Чего не посмела? Отчего не посмела?
Марфа. Оттого и не посмела, что ума у нас нет: сболтнешь сдуру-то, а потом окажется, что не так; ты же останешься виновата.
Стыров. Да какой яд, зачем он попал в дом?
Марфа. Уж вы меня извините, Евдоким Егорыч; яд этот самый я в дом принесла… Только ведь я не знала и даже вздумать не могла… Я принесла его для домашней надобности; а Евлалия Андревна у меня его отобрали. Стало быть, он им нужнее.
Стыров. Да на что же ей яд?
Марфа. Они мне этого не говорили. Промеж себя они, конечно, разговаривают и даже нисколько не стесняются… Только это не наше дело.
Стыров. Об чем же они промеж себя разговаривают?
Марфа. Да разве у меня язык поднимется; да, кажется, ни в жизнь!
Стыров. Промеж себя. С кем она разговаривала?
Марфа. Вся воля ваша, Евдоким Егорыч; а как я в свою жизнь доносчицей не была, так и теперь вы от меня доносов никаких не дождетесь. Уж это пущай кто другой, но не я.
Мирон(Марфе). Да что вы ломаетесь! Ведь он весноватый.
Марфа. Кто весноватый? Вовсе нет, неправда ваша.
Мирон. Да и то, что я? Язык-то один, приболтается… Рябоватый, я говорю.
Марфа. Всё вы зря говорите, Мирон Липатыч; совсем у них чистое лицо. Только я вам докладываю, Евдоким Егорыч: служила я вам и всегда готова служить верой и правдой; а доносить на барыню я никогда не согласна. Я так считаю, что это низко. Да вот — Евлалия Андревна сами идут, извольте у них спросить; а нам чем дальше от греха, тем гораздо покойнее.
Стыров. Хорошо, ступайте!
Мирон и Марфа уходят. Входит Евлалия.
Явление четвертое
Стыров и Евлалия.
Евлалия. Кобловы что-то не едут.
Стыров. Они обещали рано приехать, часу в восьмом.
Евлалия. Значит, скоро?
Стыров. Сейчас, я думаю. А я, после обеда, успел еще два визита сделать. (Молчание.) Я еще и не поговорил с тобой по душе после приезда.
Евлалия(садясь). Об чем?
Стыров. Как ты тут поживала, не скучала ли без меня?
Евлалия. Нет, не скучала.
Стыров. Навещали тебя, были у тебя гости?
Евлалия. Нет, кроме Артемия Васильича и Софьи Сергевны, никого не было.
Стыров. Никого?
Евлалия. Никого.
Стыров. Может быть, был кто-нибудь из старых знакомых?
Евлалия. Из каких старых?
Стыров. Из тех, которые были с тобой прежде знакомы, до замужества.
Евлалия. Кто был со мной знаком? Никто; точно так же, как и теперь. Жила в неволе и опять в неволе живу. Что за странные вопросы? Если вам нужно знать, кто бывал у меня, спросите прислугу, которой вы платите за то, чтоб она за мной подсматривала.
Стыров. Как тебе не стыдно! Что ты говоришь!
Евлалия. Да, стыдно, действительно стыдно; да что ж мне делать-то! Мне еще стыднее было, когда ваша прислуга просила с меня полтораста рублей за то, чтоб доложить вам, что без вас я вела себя скромно и прилично.
Стыров(хватаясь за голову). Ах! Что такое! Что за мерзости!
Евлалия. Я не хотела подкупать их; пусть они говорят правду. Подите разговаривайте с ними! (Встает.)
Стыров. Евлалия, ты сердишься?
Евлалия. Нет, не сержусь. То, что я чувствую, я не могу объяснить вам; вы не поймете. Чтоб понять мое горе, нужно иметь хоть несколько деликатности в чувствах. У вас ее нет. Зачем я буду с вами говорить? Разве я могу найти сострадание к моему горю в душе человека, который шепчется потихоньку в передней с пьяным лакеем!
Стыров. Евлалия, пощади, не казни меня! Какое твое горе? Ведь виноват в твоем горе могу быть только я.
Евлалия. Да разве это не горе: быть совершенно одинокой? Отца я едва помню; мать — директриса женского учебного заведения; она всю жизнь была моей гувернанткой, а не матерью. Остаетесь вы, муж… Ну, я не знаю ничего, не понимаю, ну, я глупенькая совсем институтка!.. Так ведь не мучить меня за это, а пожалеть надо. А вы, вместо того, чтоб руководить меня в жизни, быть мне вместо отца, нанимаете шпионов подсматривать за мной. Ах, подите прочь, пожалуйста!
Стыров. Евлалия, ты не так поняла мои распоряжения, или тебе их не так передали. Я приказал беречь тебя, заботиться о тебе; за тобой нужно ухаживать, как за маленьким ребенком. Ты не имеешь никакого понятия об жизни, и, если не доглядеть за тобой, твои ребячества могут иметь дурные и даже опасные последствия. Вот, например, какой у тебя яд, и зачем он тебе?
Евлалия. Как мне жалко вас! Лгать, прибегать к уверткам… Как это должно быть тяжело и стыдно в ваши лета! Яд! И об яде вам доложили. Так не меня берегли ваши надзиратели, а я берегла себя и их. Я взяла яд у Марфы из рук и убрала его, чтоб она, по своей небрежности, не отравила нас или кого-нибудь. Только потом я догадалась, что этот яд быть может мне нужен.
Стыров. Значит, я прав, Евлалия. Ну, разве не ребячество то, что ты говоришь? Зачем тебе яд?
Евлалия. А вот вы сейчас узнаете, ребячество это или нет? Ведь могу же я когда-нибудь в жизни встретить и полюбить человека, который стоит любви? Ведь это может случиться? Пусть моя любовь будет преступна в ваших глазах; но ведь я буду лелеять ее в своей груди, буду беречь ее. Она мне будет дорога… поймите меня! Я полюбила и почувствовала себя женщиной, а до тех пор я считала себя куклой! Я буду таить эту любовь, как сокровище, буду беречь ее не только от осуждения, но даже от самого теплого дружеского участия, уж и оно мне покажется оскорблением моей святыни. И вдруг эта лелеянная, береженная девственным чувством тайна волочится, треплется от передней и кухни до кабинета мужа! Вот тогда мне нужен яд, для того чтоб не загрязненной очной ставкой с прислугой умереть с улыбкой счастья на лице.
Стыров(целуя руки Евлалии). Евлалия, виноват, виноват, но не терзай же, не казни меня так!
Евлалия. Успокойтесь, до этого дело не дойдет, оно кончится проще. Я не могу жить с вами. Я пойду в гувернантки, в сельские учительницы, но здесь жить не останусь. Ищите себе за ваши деньги другую женщину. Я и так виновата перед собой, что без любви вышла за вас, я должна поправить этот поступок. И уж теперь я не возьму никаких миллионов, чтоб возвратиться к вам.
Стыров. Я тебе и не предложу миллионов, Евлалия; я предложу другое, что, может быть, тебе покажется дороже.
Евлалия. Что же?
Стыров. Полную свободу.
Евлалия(удивленная). Свободу? Ах! Это что-то хорошее… Я ее не знала с детства… Ах, погодите! Я и рада, и путаюсь в мыслях… Что это такое? Это новое… Я еще цены ему не знаю… Погодите, я подумаю.
Стыров. Что я люблю тебя очень, в этом ты сомневаться не должна; только выражал-то я свою любовь пошло: подарками. Я с самого начала должен был дать тебе свободу и оказать полное доверие. Вот в чем моя ошибка или вина, как тебе угодно.
Евлалия. И вы это говорите серьезно?
Стыров. Я всегда говорю серьезно.
Евлалия. Я от вас никак ожидать не могла.
Стыров. Я ведь не дурной человек, а только слабый и бесхарактерный: я подчинился чужому влиянию, послушался чужих советов. Я очень люблю тебя и желаю, чтобы ты была счастлива, — я только не сообразил, что без свободы нет счастья для женщины.
Евлалия. И я совершенно свободна?
Стыров. Совершенно. Я велю великолепно отделать твои комнаты; живи полной хозяйкой на своей половине, имей свою прислугу, принимай, кого хочешь, выезжай, когда и куда угодно.
Евлалия. И вы не шутите?
Стыров. Нисколько не шучу. Я ни в твои распоряжения, ни в твои дела мешаться не буду; я только тогда подам свой голос, когда ты сама попросишь моего совета.
Евлалия. Я не знаю, смеяться мне или плакать от радости. Вы — благородный человек.
Стыров. Напрасно ты сомневалась в этом.
Евлалия(жмет руку Стырова). Благодарю, благодарю! Я еще не могу опомниться.
Стыров(обнимая Евлалию). Ах ты, бедная моя женка! Сиротлива ты, я вижу. Спасибо, что высказалась. Может быть, и много еще у тебя на душе, да прячешь ты, со мной не поделишься. Не пара я тебе. Живи, пользуйся жизнью; а коли горе какое случится или обидит кто, так приходи ко мне, приласкаю, как умею.
Евлалия. Ах, как я счастлива! У меня теперь будет и хороший отец, и…
Стыров. И кто?
Евлалия(сконфузившись). Я хотела сказать… Ах, вон, кажется, подъехал кто-то! Не Софья ли Сергевна!
Стыров. И кто же еще, Евлалия?
Евлалия. Ну, муж, разумеется… а то кто ж? (Убегает в залу.)
Стыров. Что ж это значит: «У меня добрый отец и…»? Не договорила и сконфузилась… Добрый отец и еще-то кто же? Неужели хороший любовник? А вот посмотрим, посмотрим… Коли в самом деле хорош, так нечего делать…
Входит Коблов.
Явление пятое
Стыров и Коблов.
Стыров(задумчиво). Здравствуй, Никита Абрамыч! (Подает руку.)
Коблов. Что вы задумались? О чем философствуете?
Стыров. Думаю, гадаю…
Коблов. О чем?
Стыров. Нет ли такой верной приметы, по которой бы можно было догадаться, влюблена женщина или нет?
Коблов. Позвольте! (Подумав.) Одна примета есть верная.
Стыров. Какая?
Коблов. Если женщина имеет влечение к картам, так не влюблена.
Стыров. К картам?
Коблов. Да. Ну, азартные игры: рамсы, стуколки, я еще не считаю верной приметой, а как начала довольно старательно играть в винт, так баста — конец всем амурам.
Стыров. Да почему же?
Коблов. Да нельзя влюбленной в эту игру играть: она, того гляди, ренонс сделает либо своего туза козырем покроет. С такой никто играть не станет.
Стыров. Да, правда ваша.
Коблов. Недавно один мой знакомый начал сомневаться насчет жены: «Стала, говорит, задумываться, что-то шептать про себя, стала бредить по ночам… Ну, думаю, говорит, беда: влюбилась в кого-нибудь либо идеи какие вредные забрала в голову — конец моему спокойствию. Стал, говорит, я прислушиваться, слышу, бормочет: туз сам-друг, король сам-третей, дама, валет сам-пят. Тут я обеими руками перекрестился: ну, думаю, матушка, на настоящую ты линию попала, теперь мужу можно спать спокойно».
Стыров. Да, кабы Бог дал!.. Покойно, очень покойно.
Коблов. Винт игра хорошая для женщин: во-первых, серьезная, ни о чем другом думать не позволяет; во-вторых, занимательная, не видишь, как время идет. Часов до трех, до четырех утра она, милая, проиграет; потом спит целый день; а к вечеру опять забота, как бы партию составить.
Стыров. Уж чего бы лучше! Пойдемте-ка, пока партнеры-то не съехались, просмотрим биржевую хронику. (Уходят в кабинет.)
Входят Евлалия и Софья.
Явление шестое
Евлалия и Софья.
Софья. Что с вами? С чем вас поздравить? Вы так и сияете.
Евлалия. Кабы вы знали, сколько я перенесла сегодня! Сначала неприятности от прислуги, они наплели на меня разные глупости мужу…
Софья. Сами виноваты. Прислуге надо платить. Это составляет довольно значительный расход для женщины, у которой есть что скрывать от мужа. Я плачу всем, даже кучеру, и плачу очень дорого. Хорошо, что у меня мамаша очень богатая женщина и ни в чем мне не отказывает; а то хлопот было бы довольно. Чем же у вас эта история кончилась?
Евлалия. Кончилась совершенно неожиданно для меня. Я разгорячилась, расстроилась… Ну, конечно, ведь это обидно… Я высказала мужу все, что у меня накипело на душе.
Софья. Что же он?
Евлалия. Он и сам растрогался… Он, должно быть, любит меня. Он сказал: «С этих пор живи на своей половине, полной хозяйкой, как тебе угодно; я в твои дела мешаться не буду».
Софья. Какой милый! просто прелесть!
Евлалия. Я теперь жду не дождусь одного человека, чтоб поделиться с ним моей радостью: мы теперь можем видеться без всякого стеснения.
Софья. Да зачем вам этого одного человека? У вас муж такой милый, такой благородный!
Евлалия. Да, действительно благородный и добрый человек.
Софья. При таком муже, да еще «один человек» — это излишняя роскошь. Мне простительно, мне никак нельзя мужа любить, решительно не за что, придраться не к чему, ни одной хорошей стороны не найдешь, а любить нужно, любить хочется. А вам я завидую; вам, право, очень можно мужа любить.
Евлалия. Я и не спорю: он хороший человек; но это не мой идеал. Мне с ним скучно.
Софья. А коли он хороший, так и следует его любить за это; а от скуки, для развлечения, начните играть в карты, учитесь в винт.
Евлалия. Ах, нет, что вы! Это такая проза, можно совсем опошлиться.
Софья. От добра добра не ищут. Да я и не знаю, право; здесь лучше вашего мужа и людей не найдешь…
Евлалия. Нет, не говорите! Есть один… идеальный молодой человек… в нем всё…
Софья. Не знаю, не слыхать что-то…
Евлалия. Он молод, хорош собою, умен, благороден, поэт.
Софья. Если так, то действительно идеальный.
Евлалия. Как он меня любит! Только…
Софья. А! Значит, и в солнце есть пятна?
Евлалия. Обещает иногда прийти, ждешь, ждешь его, а он не придет; а если придет, так ненадолго.
Софья. Да он богат?
Евлалия. Не богат.
Софья. Так надо денег давать ему побольше да почаще; он ни обманывать, ни опаздывать не будет, уж совсем идеальный сделается.
Евлалия. Денег! Что вы! Вы его не знаете… Денег дать! Да это обидеть, жестоко оскорбить его! Нет, как это возможно! Как я могу уважать его после этого!
Софья. Да зачем вам уважать, довольно с вас любить его! Кто же молодых людей уважает! Да и где их у нас взять таких, которых уважать можно!
Евлалия. Да нет, как это… как осмелиться предложить деньги?
Софья. Очень просто. Купите хороший, дорогой бумажник, а в бумажник-то положите рублей двести или триста. Вот и конфузиться нечего: вы дарите бумажник, а деньги в него нечаянно попали. Да мало ли как можно; хотите, я вас научу?
Евлалия. Нет, нет, не надо. Да я вам не верю, вы шутите.
Софья. Что за шутки! Я сама дарю. Да и как не дарить! Молодому человеку одеться хочется поприличней, да и мало ли у них расходов; а жалованье небольшое…
Евлалия. Нет, пожалуйста, не продолжайте! Это что-то будничное, прозаическое. Мы с вами не понимаем друг друга; мы говорим о разных предметах. Я понимаю только любовь чистую, возвышенную.
Софья. Возвышенная-то, пожалуй, еще дороже обойдется.
Евлалия. Что вы, что вы! Вы меня удивляете, вы меня поражаете!
Софья. Да, конечно. Возвышенная любовь гораздо скучнее, она очень надоедает молодым людям; на нее надо много времени даром тратить. Он бы почитал что-нибудь, пошел к приятелям, поиграл в карты, а тут надо возвышаться до возвышенной любви. Это очень тяжелое занятие.
Евлалия. Что такое… что за слова я слышу от вас! Да если все мужчины таковы, разве можно любить кого-нибудь из них?
Софья. Можно.
Евлалия. Скажите же мне, какого человека вы любите, какие у него качества, достоинства?
Софья. Он очень милый человек; у него есть ум, ловкость, некоторое остроумие.
Евлалия. И вы дарите ему вещи, деньги?
Софья. Дарю.
Евлалия. Да разве это любовь?
Софья(обидясь). А то что же? Жалеть человека, входить в его положение до мельчайших подробностей, помогать ему, доставлять удовольствие, делать приятные сюрпризы — разве это не значит любить? Это настоящая человеческая любовь; другая любовь, по-моему, хуже.
Евлалия. Извините меня; все это мне кажется как-то пошло; тут нет ничего такого… высокого… неземного.
Софья. Ну, а нет, так что ж делать, где же взять-то! Я люблю, как умею.
Евлалия. Нет, моя любовь другая. Впрочем, это так и должно быть; я люблю поэта, вы любите простого, дюжинного человека.
Софья. Ну, нет, нельзя сказать, чтоб вовсе дюжинный.
Евлалия. Простите моему женскому любопытству!.. Если вы меня считаете достойной вашего доверия, скажите: кто он?
Софья. Он, после вашего мужа, пожалуй, лучший человек здесь.
Евлалия(с любопытством). Но кто же он, кто?
Софья. Артемий Васильич Мулин.
Евлалия. Ах! (Чуть не плачет.) Поддержите меня!
Софья. Что с вами?
Евлалия. Мне дурно.
Софья сажает ее в кресло.
Ох! Благодарю вас!
Софья. Успокойтесь! Не принести ли вам воды?
Евлалия. Ах, нет, не надо… благодарю… Это пройдет… сейчас пройдет… Позвольте еще один вопрос… Вчера вечером Артемий Васильич был у вас?
Софья. Да, был, просидел весь вечер.
Евлалия (слабым голосом). Он обещал быть у меня, я его ждала долго, очень долго.
Софья. Позвольте мне за него заступиться! Вот видите ли, ему нельзя было не прийти ко мне; вчера поутру я послала ему в подарок великолепные часы, так он приходил благодарить.
Евлалия(со вздохом). Ах, довольно об этом.
Софья. Евлалия Андревна, я вижу, что мы соперницы. Послушайте, уступите мне его бесспорно. Вам нужно людей идеальных, с возвышенными чувствами; а по мне он таковский, мне и этот годится. По Сеньке и шапка.
Евлалия. Ах! Мечта всей жизни…
Софья. Да уж будет вам мечтать-то, пора на землю опуститься. Так отдайте же!
Евлалия. Возьмите!.. Вот он идет… Позвольте мне сказать с ним два слова!
Софья. Сделайте одолжение! Я пойду в кабинет. (Уходит в кабинет.)
Входит Мулин.
Явление седьмое
Евлалия и Мулин.
Евлалия. Подите сюда!
Мулин подходит.
Я вас… презираю!
Мулин. И слава Богу! Очень рад, Евлалия Андревна; благодарю вас!
Евлалия. Как мало в вас самолюбия! Вас презирают, и вы этому радуетесь.
Мулин. Да ведь какой камень-то с меня свалился! Ведь, бывало, когда вы меня еще не презирали-то, идешь к вам, так душа не на месте.
Евлалия. Чего же вы боялись?
Мулин. Любви вашей.
Евлалия. Это вздор. Мне Софья Сергевна сейчас призналась… Значит, вы любви не очень боитесь.
Мулин. Да ведь любовь-то бывает разная.
Евлалия. Какая разная?
Мулин. Есть любовь, которую сама природа подсказывает женщине; на эту любовь нельзя не ответить; та любовь знает тайну. А то есть другая любовь, напускная, пансионского и институтского происхождения, так называемое обожание; эта любовь напоказ: ее ужасно боятся мужчины; особенно жутко бывает подчиненному человеку.
Евлалия. Подите от меня! Повторяю вам: я вас презираю!
Мулин. Презирать-то — презирайте; а и поблагодарить меня вам тоже не мешает.
Евлалия. За что это?
Мулин. Вы сами признаетесь в любви и кидаетесь на шею человеку, которого вы совсем не знаете. Будь во мне поменьше совести и уважения к Евдокиму Егорычу или только просто не служи я у него, ведь из этого мог бы выйти скандал веселый. И сам-то бы я насмеялся над вами вдоволь, да и всему бы городу удовольствие большое доставил. Так вы сначала поблагодарите меня, что я этого не сделал, а потом уж презирайте, пожалуй.
Евлалия(тихо). Благодарю вас!
Входят Стыров, Коблов, Софья.
Явление восьмое
Евлалия, Мулин, Стыров, Коблов и Софья.
Коблов. Дурной пример вы подаете мужьям, Евдоким Егорыч. Я вам серьезно говорю. У нас ведь переймут сейчас; за вами, глядишь, другой и третий потянется. А там уж и все жены взбунтуются.
Стыров. Что мне за дело до других! Я у себя в доме хозяин: что хочу, то и делаю.
Коблов. Ну нет, это дело не личное ваше, это дело общественное. К свободе надо приучать исподволь; дай-ка вдруг волю-то, вы увидите, что от наших жен будет. Да всякая благоразумная женщина вам сама скажет, что сейчас после теремов к свободе привыкать нелегко.
Софья. А я слышала, напротив; говорят, к палке привыкать трудно, к свободе гораздо легче.
Евлалия. Если речь идет обо мне, так я и не желаю никакой свободы, на что мне она!
Софья. Что вы! Опять экзальтация! От чего хотите отказывайтесь, только не от свободы. Не теперь, так вперед пригодится.
Евлалия. Ах, да, конечно. Я сказала не подумавши. (Задумчиво.) Свобода — хороша… только я не знаю, что с ней делать…
Коблов. Ну, да что о пустяках-то толковать, пора бы и за серьезное дело, пора в винт садиться. Вон, кажется, партнеры подъехали.
Евлалия(мужу). Я с вами.
Стыров. Как с нами?
Евлалия. Я с вами в винт буду играть, я хочу учиться.
Стыров. Евлалия, что ты говоришь? Верить ли мне ушам своим?
Евлалия. Я теперь постоянно, каждый день буду играть; мне эта игра очень нравится.
Стыров. Евлалия, милая Евлалия! (Обнимает ее.) Вот, господа, когда я счастлив вполне. Играй, Евлалия, играй по большой! проигрывай тысячи; я ничего для тебя не пожалею! Вот это, господа, праздник! Человек, шампанского, больше давай, больше! (Целует Евлалию.)
1881
notes
