Глава четвертая
Антитеза основополагающим принципам
Часть II: Фундаменталисты и большие страхи

Жизненно важной, хотя и неофициальной частью американского «символа веры» уже давно стало убеждение, что Соединенные Штаты покорили вершины современных достижений в области экономики, технологии и культуры, а также в сфере демократических процессов. Этот успех наряду с его производными – широкими экономическими возможностями, материальной культурой и потреблением – также составляет сердцевину того, что назвали «американской мечтой». И хотя в последнее время Европейский союз стал выступать в качестве альтернативной модели современной капиталистической системы, в большинстве стран мира и международных структур (в том числе среди таких группировок, как «Аль-Каида», ведущих вооруженную борьбу именно против современных достижений, которые были обеспечены Соединенными Штатами, и современных реалий, которые определяются Соединенными Штатами) США сохраняют имидж ведущей страны⁴⁶⁰. Это утверждение верно, прежде всего, относительно потребительской культуры и индустрии массовых развлечений. Вряд ли, например, Европа может считаться в этих областях законодателем моды в Восточной Азии.

США также считаются страной, в которой происходят самые динамичные сравнительно с другими развитыми странами экономические, культурные и духовные изменения, а также страной, наиболее открытой для перемен. С этим тесно связан тот факт, что Соединенные Штаты чрезвычайно открыты для иммиграционных процессов и, следовательно, подверглись самым радикальным демографическим изменениям по сравнению с другими странами Запада. По-прежнему принято считать, что «с самого начала был заключен тесный полноценный союз интеллектов между американцами и типичными представителями эпохи модерна, людьми Нового Света»⁴⁶¹.

В значительной степени все это верно. Тем не менее наряду с происходящими изменениями США также являются прибежищем для самых многочисленных на данный момент и самых влиятельных в развитых странах мира сил консервативного вероисповедания. Отношение этих сил к тем современным достижениям, которые обычно признаются основными, было подытожено в 1960-х годах ведущим проповедником-пятидесятником А. А. Алленом: «Самым коварным врагом Америки является не коммунизм (в той степени, насколько он может представлять опасность), не нацизм, не фашизм и не какая-либо другая чуждая идеология, но МОДЕРНИЗМ» (прописными буквами данное слово было написано в оригинале). В брошюре, озаглавленной «Мое видение разрушения Америки» (My Vision of the Destruction of America), прозвучал призыв Аллена к оружию. Уже в самом названии оптимизм американского «символа веры» противопоставляется глубокому пессимизму протестантского фундаментализма в той мере, насколько это касается масштабов происходящих в мире изменений⁴⁶².

Как заметил Самюэл Хантингтон, «те страны, которые более религиозны, имеют тенденцию к большему национализму». Глядя на разницу между Соединенными Штатами и остальной частью развитого мира, Хантингтон и другие исследователи объясняли более сильный национализм в Америке в начале XXI века отчасти большей религиозностью страны. Как будет видно, эта отсылка к национализму особенно верна в части, касающейся американского фундаменталистского протестантизма, который, как описано в главе третьей, имеет определенные корни в националистической культуре Белого Юга⁴⁶³.

Американский консервативный религиозный евангелизм (или протестантизм) и фундаментализм на протяжении лет претерпели определенные изменения. На самом деле бо́льшая часть их современной истории и развития были обусловлены именно реакцией на изменения в окружающем мире. Евангелизм (или протестантизм) – это «вероисповедание, которое неоднократно адаптировалось к изменяющимся интонациям и ритмам современности» особенно тогда, когда дело касалось использования современных средств массовой информации и современных методов мобилизации народных масс⁴⁶⁴. Кроме того, на значительной части США в XVII и XIX веках церкви играли ключевую роль в окультуривании и просвещении (а следовательно, в значительной степени в придании им современного характера) тех социумов на рубежах поселенческой деятельности (то есть на Диком Западе), которые в противном случае могли остаться на полусредневековом уровне.

Как бы то ни было, далеко не все протестанты были фундаменталистами в религии (хотя протестантизм и фундаментализм объединяют многие основные убеждения) или правыми националистами в политике. Например, вера в буквальную истинность всего текста Библии (то есть в его непогрешимость) имеет решающее значение для религиозного фундаментализма, однако многие члены более многочисленного по своим масштабам протестантского движения занимают более выверенную позицию. Они также менее консервативны в политике. Кроме того, весьма значительная часть протестантского населения в Соединенных Штатах и на американском Юге представлена чернокожим населением. По понятным историческим причинам их религиозные убеждения достаточно редко являются причиной их правых политических взглядов⁴⁶⁵.

В то же время фундаменталистское крыло протестантского движения выступает весьма мощной идеологической силой на значительной части Соединенных Штатов и сохраняет те элементы мышления, которые с относительно небольшими изменениями перешли в наше время из гораздо более ранних эпох. Это крыло ведет свое начало еще со времен, предшествовавших эпохе Просвещения, и его мировосприятие в значительной степени настроено против идей Просвещения. Оно также сохранило принцип географической целостности зоны своего влияния. В то время как консервативные религиозные убеждения сильны в Канзасе и других районах Среднего Запада и отмечается много новых приверженцев фундаменталистских групп из разнородных этнических и культурных социумов в новых городах на юго-западе и в Калифорнии, основной поддержкой фундаменталистское крыло по-прежнему пользуется, как и в незапамятные времена, на Белом Юге и в прилегающих районах⁴⁶⁶.

Религиозная карта США 2000 года наглядно демонстрирует сплошную зону округов с большинством населения, относящегося к Южной баптистской конвенции, которая тянется от центра штата Виргиния к восточным районам штата Техас и охватывает северные районы Флориды и значительную часть территории штатов Кентукки и Миссури. Остальная часть белого населения этой зоны относится к другим евангелистским и/или фундаменталистским церквям, например, к пятидесятникам⁴⁶⁷. Как уже говорилось, для этой зоны характерна не только глубокая религиозность населения, но и некоторые весьма жесткие, древние социально-культурные традиции, которых неукоснительно придерживаются и корни которых уходят еще во времена первых поселений в Северной Америке, то есть еще до провозглашения независимости. Одной из наиболее важных традиций является исключительный национализм.

Бо́льшая религиозность населения США по сравнению с Европой в начале XXI века, а также влияние фундаменталистских церквей южных штатов объясняются ключевыми различиями между историей США и Европы за последние двести лет или около того. Эти различия связаны не только с распадом американского протестантизма на множество церквей и сект (которые в то же время были весьма однородными в своих основных убеждениях и в духовном отношении), но также с ролью, которую играли эти секты в развитии общества на Диком Западе и в отдаленных районах Большого Юга.

Эти церкви появились в соответствии со старой традицией американских поселенцев стихийно создавать в отдаленных местах свои собственные церкви. Хотя членство в церкви было добровольным, оно предполагало серьезные обязательства как перед церковью, так и перед общиной в целом. А поскольку церковь зачастую включала всю общину, то такое членство, по существу, не являлось добровольным. Легко, без проблем покинуть церковь можно было, только покинув саму общину при перемещении на Запад⁴⁶⁸. Хотя религиозная культура этих церквей перешла по наследству от протестантских сект, существовавших в XVII и XVIII веках в Англии и Шотландии, каждая из них представляла себя также как непосредственную наследницу Библии и слова Божьего, без исторических прецедентов и без посредников.

Растущий плюрализм сект на Юге в начале и середине XIX века сопровождался резким снижением духовного плюрализма и возросшей культурой ортодоксии, консерватизма и конформизма в религии и в социально-культурной жизни в целом. «К 1860 году религиозный либерализм на Юге практически отмер»⁴⁶⁹. Наибольшую выгоду из этого религиозного процесса получили баптистские церкви, которые продолжали преобладать в регионе (по степени влиятельности за ними шла методистская церковь). Конечно, с самого начала индивидуализм выступал в качестве основной характерной черты культуры Юга, однако это был индивидуализм действия, а не мышления.

Чтобы понять глубинные духовные различия между большинством населения Соединенных Штатов и Западной Европы, следует уяснить, что в США решающее значение имеет сочетание поселенческой деятельности и роли американской протестантской церкви. И в Америке, и в Европе бо́льшая часть сельского населения до XVIII и даже до XIX века в значительной степени сохраняла средневековое мышление и поведение (последний факт сожжения ведьмы во Франции при явном пособничестве местных чиновников был отмечен в 1835 году). В Европе прежде всего высшие классы, а затем государство, зачастую через высшие классы, играли ведущую роль в просвещении сельского населения. Церкви играли в этом лишь вспомогательную роль, и к концу XIX века они существенно снизили свою активность и сократили влияние в большинстве стран Западной Европы.

В только что заселенных районах Соединенных Штатов не существовало ни реально функционировавшего государства, ни традиционных высших классов. В этих районах главенствующую роль играли церкви, которые препятствовали тому, чтобы поселенцы впали в полное варварство либо оказались оторванными от остального мира. Очень часто церковь была в буквальном смысле единственным социальным институтом во всей округе и единственным местом, где местные жители регулярно встречались. На ней также лежала ответственность за работу местной школы. Без протестантских церквей общины на Диком Западе стали бы гораздо более отсталыми, воинственными и «средневековыми», чем это было на самом деле. Таким образом, церкви сыграли неоднозначную роль в развитии основных территорий Соединенных Штатов: с одной стороны, они сдерживали средневековые тенденции на Диком Западе и закладывали основу для современного социального и экономического порядка, с другой – создавали религиозную культуру, которая во многом расходилась с современной культурой, как она понимается в остальной части западного мира.

И на Юге, и на Западе это были церкви, созданные самими местными жителями в буквальном смысле этого слова. Как результат, эти общины сохранили традиционный страх европейского крестьянства перед государством и его ненависть к нему, не подвергаясь воздействию государственных учреждений и не получая компенсацию за этот страх, которая в Европе позже смогла уменьшить его масштабы. Так происходило по крайней мере до XX века, когда основные черты этих американских общин уже окончательно сформировались⁴⁷⁰.

Влияние религии в Америке также сыграло важную роль в предотвращении возникновения каких-либо сильных социалистических движений, опирающихся на народные массы. Так, Уильям Дженнингс Брайан и популисты 1890-х годов были непримиримыми критиками американского капитализма, однако глубоко укоренившийся в Брайане фундаменталистский протестантизм делал совершенно чуждым ему малейший налет марксистской идеологии⁴⁷¹.

Гектор Сент-Джон (де Кревкер) написал более двух веков назад, что «американец – это новый человек, который действует на новых принципах». Ричард Хофштадтер писал об Америке как о «стране тех, кто бежал из прошлого». В 1960 году канадский обозреватель Джордж Грант отмечал, что «Соединенные Штаты являются единственным обществом на Земле, у которого нет никаких традиций до эпохи прогресса», и эту характеристику с одобрением повторил Сеймур Мартин Липсет в 1996 году⁴⁷². Все они совершенно не правы в том, что касается этой черты американцев.

Бескомпромиссные евангельские протестанты в США в 1920-х годах стали именовать себя «фундаменталистами», чтобы подтвердить свое стремление вернуться к тому, что они рассматривали как основы христианства, включая буквальную, дословную веру в текст Библии. Их истоки и природа их церкви были реакционными в строгом смысле слова, поскольку они выступали против основных современных реалий ХХ века⁴⁷³. Эти религиозные элементы являются частью более широкого спектра американского радикального консерватизма и радикального национализма, о которых Хофштадтер писал: «Их реакции в политическом плане выражают глубокую, во многом бессознательную ненависть к нашему обществу и к путям его развития… Ультраправые испытывают страдания не от политики той или иной администрации, а от осознания того, чем Америка стала в ХХ веке»⁴⁷⁴.

Фактически эти чувства в определенной степени даже лежали в основе американского восстания против Англии, которое, как считалось, было отчасти мотивировано враждебностью «провинциалов, расценивавших свой образ жизни не просто как нормальный, а как данный Богом», к космополитическому, вольнодумному и осовременивающему британскому правлению⁴⁷⁵. С первых же дней деятельности американских поселенцев их вера в то, что они были избраны Богом, сопровождалась убеждением Ветхого Завета в то, что Бог был «Богом Войны». Образ древних израильтян и их сражений со своими соседями использовался для оправдания войн против новоявленных «амаликитян», будь то индейцы или французы, и Бог в этих войнах всегда выступал на стороне американцев⁴⁷⁶.

Это убеждение является одним из самых «крупных политических айсбергов» американской жизни, которое «перемещается во времени с удивительным постоянством, претерпевая незначительные изменения и сохраняя свою сущностную форму на протяжении многих поколений»⁴⁷⁷. Вот уже в течение нескольких десятилетий евангельская и фундаменталистская церкви набирали силу, в то время как основные, классические протестантские церкви приходили в упадок. Этот процесс получил наглядное подтверждение в 1967 году, когда численность прихожан церквей Южной баптистской конвенции превысила численность прихожан методистской церкви, до сего времени самой многочисленной протестантской церкви в стране.

Американские либералы были разочарованы и глубоко озадачены тем, насколько много американских рабочих, фермеров и торговцев были охвачены консервативным духом и голосовали за правых республиканцев и против (как правило, мнимых) «либеральных элит», враждебно настроенных ко всем тем ценностям, которыми они дорожили. Говорят, и совершенно справедливо, что радикальный капитализм, поддержанный республиканцами, прямо противоречит реальным экономическим интересам тех же самых рабочих⁴⁷⁸.

Чтобы понять это политическое поведение, необходимо осознать, что указанные избиратели относятся к логически последовательному и глубоко религиозному социуму, который действительно находится под угрозой в результате социальных, культурных и экономических изменений. Политическое значение религиозного фактора, конечно же, несвойственно Соединенным Штатам. Пока вероисповедание и приверженность той или иной церкви играют важную роль в некоторых западноевропейских странах, они также оказывают решающее влияние на политические пристрастия в них (порой, к сожалению, в пользу экстремистских течений). Трагикомический аспект ситуации с политически консервативными верующими США заключается в том, что капитализм, построенный на принципе свободной конкуренции и неограниченной свободы предпринимательства, который они поддерживают, не только подрывает их экономические основы, но и (посредством средств массовой информации и индустрии развлечений) играет ключевую роль в разрушении их нравственного мира.

Таким образом, консервативная религиозность играет весьма важную роль в политике США и особенно в деятельности Республиканской партии. Одним из факторов ее усиления явилось то, что в последние десятилетия она переориентировалась на учет интересов южных штатов. Согласно «Христианской коалиции Америки», ведущей политической организации правых христиан, опирающейся на рядовых американцев, 29 сенаторов из 100 и 125 членов Палаты представителей из 435 (другими словами, более четверти членов обеих палат Конгресса США) в 2001 году (последний год, за который имеются подобные данные) в 100 процентах случаев голосовали в соответствии с принципами «Христианской коалиции». Среди этих лиц 15 сенаторов и 64 конгрессмена представляли Большой Юг, что в обоих случаях составляет чуть более половины представительства Христианского консервативного блока (который, в свою очередь, представляет американцев, численность которых более чем в два раза превышает численность населения южных штатов США в целом)⁴⁷⁹.

Влияние этой части населения США на администрацию Буша и ее связи с американским национализмом были хорошо отражены в статье, опубликованной в журнале «Ньюсуик» в начале 2003 года:

«Каждый президент взывает к Богу и просит его благословения… Однако сейчас, когда принято решение относительно войны, которая может перерасти в нечто большее, следует выделить главный факт: этот президент – тот человек, который в наше время самым решительным образом «основывается на вере». И его действия, основанные на вере, пользуются поддержкой и доверием мирской и духовной власти Бога. Всегда важны финансовая сторона и военная мощь. Однако администрация Буша предана идее, которая дает ответ на социальные проблемы в стране и терроризму за рубежом: дать всем, везде, свободу, чтобы найти Бога…

Верующие в Библию христиане решительно поддерживают Буша, и увеличение их числа в следующем году является первоочередной задачей политического советника президента Карла Роува… Принцип один: воздать добром за добро. Безусловно, христиане – самые решительные сторонники войны (при необходимости – без участия союзников) для устранения Саддама»⁴⁸⁰.

С учетом этого электората, но также, очевидно, руководствуясь и собственными убеждениями, президент Буш неоднократно представлял борьбу с терроризмом и место США в мире с явно религиозной точки зрения. Не только террористы, но и ряд других противников США были названы «злом». Религиозный мессианский дух проник даже в те его высказывания, в которых он вроде бы ведет речь о светских и общечеловеческих ценностях. Сам Буш, как сообщалось, видел себя в качестве инструмента божественного провидения⁴⁸¹.

Утверждение «кто не с нами, тот против нас», без устали повторявшееся президентом США и членами его администрации, изначально принадлежало Христу, в течение нескольких столетий оно повторялось американскими проповедниками и политиками⁴⁸². Этот религиозный элемент в мышлении Буша вписывается в более широкие схемы американского морального абсолютизма и приводит к появлению таких заявлений, как обещание Буша «избавить мир от зла», или безумного названия книги о терроризме, соавтором которой явился бывший спичрайтер Буша Дэвид Фрам – «Конец Злу» (An End to Evil)⁴⁸³.

Обращаясь к Конгрессу, Буш заявил, что «ход этой войны неизвестен, однако ее исход вполне определен. Свобода и страх, справедливость и жестокость всегда были в состоянии войны, и мы знаем, что Бог небезучастен при этом». Религиозным национализмом пронизано все это обращение. Буш взял слова из псалма «Сила в крови», чтобы упомянуть «власть, чудотворную силу» «добра, идеализма и веры американского народа» – выражение, которое в псалме использовано для упоминания агнца Божьего, Иисуса Христа⁴⁸⁴. Отождествление нации с самим Христом (будь то страдалец или победитель) имеет длинный послужной список у националистических сил Польши, Сербии и некоторых других стран, однако в устах президента США, воплощающего, как предполагается, все самое современное, в начале XXI века этот образ просто шокировал.

Специфическое англо-американское происхождение этого способа мышления и его последствия для остальной части мира были наглядно изложены министром-пуританином (представителем протестантской церкви) во время английской Гражданской войны в середине XVII века: «Каждый проклят или благословлен в зависимости от того, присоединится ли он к людям Господа и окажет ли им помощь в борьбе против их врагов»⁴⁸⁵.

Неоконсерватор Норман Подгорец писал до начала войны в Ираке: «Ходят слухи, что Буш, пришедший в Белый дом без четкого представления о том, чего он хочет на посту президента США, в настоящее время чувствует, что у его избрания на этот пост все время была цель. Как утвердившийся в вере христианин (как принято говорить), он верит, что был избран Богом, чтобы искоренить в мире зло терроризма. Полагаю, что это правдоподобный слух. Я бы даже предположил, что в глубине своего сердца Буш в этом отношении больше похож на Рональда Рейгана (президента, который избавил мир от «империи зла»), чем на собственного отца, который так и не закончил работу, касавшуюся Саддама Хусейна»⁴⁸⁶.

Белый дом предложил американскому художнику-патриоту, известному своими популярными «картинами героических пожарных и полицейских, изображенных на фоне символов Америки и американской веры», написать Джорджа Буша во время молитвы, облокотившегося на подиум. Рядом с ним – Линкольн и Вашингтон, также молящиеся, каждый из них держит руку на плече Буша⁴⁸⁷. Буш сам писал о своей «вере в Вышний план, который заменяет все человеческие планы»⁴⁸⁸.

По словам Боба Вудворда, «президент представлял свое видение ситуации великим видением Божьего генерального плана»⁴⁸⁹. Симпатизировавший Бушу Стивен Мэнфилд, христианский писатель, отмечал, что тот являлся одним из немногих американских президентов, «прошедших через глубокие религиозные перемены в уже взрослом возрасте»:

«Он уже планировал религиозное обновление исполнительной власти, когда страна пережила потрясшие ее теракты, которые решительно поместили религию в центр американской политической и общественной жизни. Светское государство, казалось, отступило на некоторое время. Лидеры Конгресса пели псалмы на ступенях Капитолия и даже выдвинули законопроект о принятии песни «Боже, благослови Америку» в качестве официального гимна страны.

За этим в американском обществе последовало расширение свободы религии. Складывалось впечатление, что именно Буш был инициатором этих шагов. Он публично молился и говорил о вере, божественном предназначении и религиозном наследии нации больше, чем когда-либо. Помощники находили его лицом на полу, молившегося в Овальном кабинете. Стало известно, что он отказался от сладостей на то время, пока американские войска были в Ираке. Американским президентам, если верить прессе, в целом была несвойственна такая частичная диета. Буш излагал проблемы Америки на почти библейском языке. Саддам – нечестивец. Он должен уйти. На Ближнем Востоке должен настать новый день. Исаак и Измаил должны с миром пожать друг другу руки»⁴⁹⁰.

В стране эта тенденция прозвучала сигналом очевидной тревоги для светских американцев и способствовала углублению культурно-политического раскола в американском обществе. Усиление религиозности фундаменталистского толка стало составной частью процесса радикализации правых сил в Соединенных Штатах и тенденции к демонизации политических оппонентов, которых стали характеризовать как предателей и врагов Бога и Америки⁴⁹¹.

В остальной части развитого мира эта тенденция внесла свой вклад в усиление страха перед США и недоверия к ним. В прошлом эти чувства относились в основном к левым силам и были связаны с американским капитализмом, империализмом и милитаризмом. Несмотря на то что эти тенденции зачастую изображались как опасные, они не расценивались как по своей сути иррациональные, поскольку дело касалось мотивов и интересов американских элит.

Кроме того, за исключением левых сил большинство европейцев смотрели на эти тенденции с относительным безразличием, так как они в полной мере были характерны для собственных прежних отношений Европы с остальным миром. Более того, многие европейцы также усматривали в большинстве целей американской политики (ранее – коммунисты, на данном этапе – мусульманские экстремисты) своих противников. И конечно же, население развитых стран все более и более оказывалось под воздействием американской массовой культуры.

Однако эта культура была и остается светской американской поп-культурой. Американские фундаменталисты в лице протестантских миссионеров совершали масштабные рейды в бедные страны Латинской Америки, но в основных развитых странах мира и среди ключевых союзников США не имели сколько-нибудь существенного влияния. Представление об Америке как цивилизаторской империи и основополагающие принципы США, касающиеся Соединенных Штатов и окружающего мира, воплощены в светской американской культуре в виде образа Америки как олицетворения успешных современных реалий и процессов. Радикальный религиозный аспект в американском национализме является для неамериканцев чем-то новым и вызывает у них очевидное беспокойство.

Наряду с прежними антиамериканскими предубеждениями этот аспект вызывает у других стран Запада также подозрение в том, что Соединенные Штаты в большинстве своем руководствуются мотивами, которые в духовном отношении совершенно чужды остальной части развитого мира и, кроме того, в корне иррациональны. Это ведет к риску восприятия США другими западными элитами как принципиально чуждого государства и решительного отдаления от него, чего никогда ранее не случалось.

Хотя церкви на Юге и на Севере были резко разделены вопросом отношения к рабству (с его отменой в ряде северо-восточных штатов начался «большой крестовый поход» протестантизма), после Гражданской войны церкви на Юге тесно взаимодействовали с некоторыми церквями в северных штатах и с так называемыми основными (или «классическими») протестантскими церквями Соединенных Штатов в организации определенных духовных кампаний. Эти акции зачастую отражали стремление сохранить духовное превосходство старого «ядра» протестантского населения в малых городах и в сельской местности над новыми католическими и еврейскими общинами в больших городах, а также в целом враждебность по отношению к «чужакам».

Последующие опасения зачастую принимали форму озабоченности сексуальной распущенностью, особенно если она была связана с наркотиками, пьянством и венерическими болезнями. На Юге опасения подкреплялись многолетними страхами, связанными с чернокожим населением⁴⁹². С 1970-х годов правые христиане возродили «крестовый поход» против абортов. Как и в прошлые времена, аборт сам по себе являлся реальной моральной проблемой. Этот вопрос помог укрепить союз между консервативными протестантами южных и центральных штатов и католическими консерваторами. Эта проблема использовалась также как фигура речи для обозначения более серьезных опасений и как боевой клич для более широкой политической мобилизации против более широкого перечня политических и духовных противников.

Как и в прошлые времена, продолжают также существовать панические настроения, тесно связанные с опасениями национального упадка, способного привести к слабости нации. В наиболее непосредственной форме это отражено в традиционной религиозной терминологии, выражающей опасения, что если такая греховность продолжится, то Бог либо откажется от Америки, либо накажет ее. Подобное предположение было прямо высказано лидером правых христиан преподобным Джерри Фалуэллом после 11 сентября 2001 года. Он охарактеризовал имевшие место террористические акты как Божье наказание Америки за ее грехи, в том числе за грех абортов и гомосексуализма. (Позднее он был вынужден извиниться за это.)

Эти повторяющиеся «панические настроения» в духовной области с этническим и расовым подтекстом были зафиксированы Джеймсом А. Мороном в недавно вышедшей книге «Нация геенны огненной» (Hellfire Nation)⁴⁹³. Так, начиная с 1909 года панические настроения охватили протестантскую Америку в связи с предполагаемым резким ростом числа публичных домов, с «белыми работорговцами»-чужаками, шастающими по сельским районам в целях соблазнения или даже похищения невинных белых девушек.

Что касается последней темы, то вспомогательную роль в провоцировании этих панических настроений играли антисемитские, антикитайские, антикатолические и антифранцузские чувства. Так, по словам журнала «Макклюрс», «из расистских отбросов Европы в течение бесчисленных лет сформировался еврейский кафтан, ведущий несчастную еврейскую девочку к ее погибели». А теперь с помощью городских политиков-ирландцев и других личностей из «Таммани-холл» этот еврейский кафтан вознамерился посягнуть и на американских женщин. В попытке одним выстрелом убить сразу двух этноконфессиональных врагов высказывалось утверждение, что иногда эти еврейские белые работорговцы одевались как католические священники! Было заявлено (как вполне установленный факт), что каждый год в бордели заманивается (или же похищается для работы в них) 60 000 американских девушек и что аналогичное число проституток ежегодно погибает – фантастическое преувеличение!

Эти опасения были тесно связаны с навязчивой идеей о «вымирании белой расы вследствие искусственного снижения рождаемости» в результате декаданса, контроля над рождаемостью и так далее и о вытеснении белой расы «желтыми» и «черными». Результатом стало закрытие в США большинства районов «красных фонарей» и принятие в 1910 году «Закона Манна» о запрете на перевозку женщин через границы штатов для аморальных целей. Этот законодательный акт на многие десятилетия превратился в средство притеснения и угнетения чернокожих⁴⁹⁴.

Самой мощной из всех кампаний была кампания по запрету алкоголя. Принятие в 1919 году «Закона Вольстеда» и введение в 1920 году Восемнадцатой поправки к Конституции США (чему весьма способствовала военная истерия) явилось величайшей победой старого «ядра» протестантского населения над иммигрантами-католиками (содержателями ирландских пивных и немецкими пивоварами), декадентской, потягивающей коктейли элитой Восточного побережья и движущими силами социальных, духовных и демографических перемен. Позже сухой закон стал на практике (вернее, отсутствие этой практики) их самым большим поражением. Он был назван «Kulturkampf [борьбой культур] между двумя противоположными религиозно-духовными моделями образа жизни»⁴⁹⁵.

Безусловно, следует признать, что, как и в случае с другими подобными кампаниями, такими, как нынешняя кампания против наркотиков, сухой закон был направлен на решение реальной проблемы городского алкоголизма, которая, в свою очередь, вела к безработице, жестокому обращению с детьми и так далее. Возможно, принятие сухого закона и обеспечило некоторый реальный успех в притуплении остроты этих проблем⁴⁹⁶. Данная кампания была также обусловлена не только антииммигрантскими чувствами, но и обеспокоенностью по поводу проблем социального развития, от превращения США (по данным переписи 1920 года) в страну с преимущественно городским населением до влияния автомобилей на сексуальные нравы молодежи среднего класса.

Однако к этим искренним опасениям (как в то время, так и сейчас) примешивались тайные эмоции. Морон цитирует крестоносца воздержания Альфонса Аву Хопкинса, антиевропейский тон высказываний которого перекликается с нашими днями:

«Предметом нашей гордости было то, что мы – христиане, мораль является стержнем нашей культуры… Отупевшая от пьянства Европа, наказанная сильнее, чем войнами, голодом и эпидемиями, шлет сюда своих виноделов, своих пьяниц-мастеров, и ее пьянчуги, ее пьющие умеренно и запойные пьяницы, со своими неамериканскими идеями о морали и власти вливаются в жизнь нашей нации, но они не сливаются с нами. Не имея представлений о свободе там, откуда они пришли, они требуют среди нас неограниченной свободы, вплоть до права на то, что мы ненавидим… Они подавляют наш священный день отдохновения, они создали для нас собственные моральные стандарты, которые грубо аморальны; они управляют нашими городами… Для полноты впечатления о завоевании нас иностранным государством не хватает только иностранной армии и флота»⁴⁹⁷.

Схожие эмоции и страхи привели к появлению в 1920 году второго поколения Ку-клукс-клана. В отличие от первого поколения, которое возникло на Юге в 1870-х годах, это движение существовало недолго, однако получило широкое распространение главным образом на Среднем Западе. Оно было вызвано прежде всего антииммигрантскими, антисемитскими, антикатолическими и антимодернистскими настроениями, отчасти определялось также негрофобией, которая, однако, не играла главной роли. Это движение было тесно переплетено с евангельским протестантизмом и отражало, среди прочего, сельскохозяйственный упадок того десятилетия и давление, которому подвергались старые фермерские общины со стороны основных групп населения (а также немецких протестантов)⁴⁹⁸.

Прекращение свободной иммиграции в 1924 году снизило привлекательность таких движений ⁴⁹⁹. Этот шаг, в свою очередь, был во многом обусловлен двумя всплесками общественной истерии, которые в существенной мере были спровоцированы нативистскими и антииммигрантскими настроениями: всплеском антинемецких настроений, которые охватили страну в 1917–1918 годах после вступления США в Первую мировую войну, и возникновением в 1919–1920 годах страха «красной угрозы». Во время волны антинемецких настроений религиозный проповедник Билли Сандей, в частности, заявил: «Если вы перевернете Ад вверх ногами, то найдете на нем пометку: «Сделано в Германии»⁵⁰⁰.

В ходе обеих этих кампаний широко использовалось выражение «американизм» (или «стопроцентный американизм») и выдвигались требования либо быстрой ассимиляции иммигрантов, либо их депортации. Наиболее сильная антинемецкая истерия, сопровождавшаяся в ряде случаев даже актами насилия, отмечалась в Техасе. Стэнли Кобен писал, что идеология «красной угрозы» вобрала в себя вполне определенные устойчивые настроения многих американцев: «враждебность по отношению к некоторым группам меньшинств, прежде всего к радикалам и иммигрантам последней волны, фанатичный патриотизм и убеждение, что внутренние враги серьезно угрожают национальной безопасности»⁵⁰¹.

Что же касается сухого закона, то позднее он, безусловно, воспринимался как полный провал даже в достижении своих официальных целей. Его проигнорировало большинство населения, словно он не имел никакой юридической силы. Более того, были коррумпированы полиция и судебная власть, существенный импульс получила организованная преступность. Однако, как утверждает Морон, даже если такие законы, как «Закон Вольстеда» и «Закон Манна», провалились, они привели к появлению нового поколения федеральной бюрократии и прежде всего полиции, которое позже сыграло решающую роль в войне с наркотиками, а на данном этапе принимает активное участие в борьбе с терроризмом. Рассмотренные кампании нельзя назвать акциями изживших себя и не имеющих отношения к делу маргинальных групп, поскольку они мобилизовали миллионы людей, оказали огромное влияние на более широкие политические тенденции и способствовали преобразованию США как государства.

Тем не менее поражение в результате неудачи сухого закона и унижение в спорах о дальнейших путях развития общества были настолько глубоки, что спустя пятьдесят лет после того, как Конгресс (под давлением со стороны президента Рузвельта) в 1933 году признал сухой закон утратившим силу, предполагалось, что в США уже не могут состояться кампании подобного рода⁵⁰². Дэниел Белл писал в 1979 году (когда новые правые христиане только собирались появиться на сцене в ответ на культурную, сексуальную революцию, выступления чернокожего населения 1960-х годов и поражение во Вьетнаме), что по мере продолжения проявления этой ответной реакции она вынуждена была принять новую форму – национализма в виде американизма и антикоммунизма в духе маккартизма⁵⁰³.

Маккартизм действительно был классическим примером движения, в котором приняли участие ранее враждебные друг другу группы белых американцев среднего класса, объединившиеся фактически на националистической программе с очевидными признаками протестантской духовной паранойи – якобы в защиту американского «символа веры» в свободу, демократию и закон⁵⁰⁴. На этой платформе удалось в единую комплексную ненависть объединить крайне правый национализм, локкианский [Джона Локка] абсолютизм (по выражению Луиса Харца), психологическую истерию, религиозно-спиритуалистическую реакцию на происходившие события, острую классовую неприязнь и (в менее или более завуалированной степени) антисемитизм. Маккартизм в каком-то смысле был предшественником альянса Белого Юга с духовно консервативными белыми этническими группами Северного и Среднего Запада, которые в начале XXI века являлись основой Республиканской партии. Национализм относился к одной из их важных характерных черт.

Таким образом, маккартизм также олицетворяет возможность для некоторых ранее игнорируемых этнических групп объединиться со старыми основными группами посредством воинствующего национализма. Прообразом маккартизма был радиосвященник (то есть священник, выступающий по радио) фашистского толка преподобный отец Чарльз Колин, который в середине 1930-х годов успешно смешивал антикоммунизм и антиэлитизм, хотя в данном случае (в результате Великой депрессии и наследия католического социального мышления) он также прибегал к очевидным нападкам на капитализм и был явным антисемитом⁵⁰⁵.

Сам Маккарти был католиком из семьи мелкого ирландского буржуа в сельской местности в штате Висконсин (его мать была американкой немецкого происхождения). Его связи с реакционными кругами белых англосаксонских протестантов были обусловлены смесью антикоммунизма и глубокой классовой обиды. Если рассматривать маккартизм в конкретных исторических условиях, то это явление представляется современным вариантом иррациональных больших страхов крестьянской Европы (можно было бы предложить аналогию с охотой на ведьм). Оно расценивается как типичный маневр мелкобуржуазных националистов, призванный вытеснить существовавшие белые англосаксонские протестантские элиты, обвинив их в отсутствии патриотизма. Если рассматривать маккартизм с этой точки зрения, то он становится гораздо более понятным и даже рациональным⁵⁰⁶.

Как отмечалось в предыдущей главе, одним из аспектов популистского национализма в Соединенных Штатах всегда был весьма сильный настрой классового антагонизма в отношении элит Восточного побережья. Эта ненависть, которую испытывали старые основные протестантские общины и к которой могли также присоединиться новые иммигранты, способствовала превращению популистско-националистического движения в полиэтничное. Причины такого существенного антиинтеллектуализма в этом движении заключаются в сочетании классовой враждебности по отношению к образованным элитам и религиозно-спиритуалистического страха перед их предполагаемым атеизмом⁵⁰⁷.

Маккартизм можно также рассматривать как (в некотором смысле) определенный набор шаблонов, которые сложились среди американцев ирландского происхождения за более чем вековой период. В позиции Маккарти, безусловно, отразился и усилившийся в то время антикоммунизм католической церкви, в частности, из-за жестоких репрессий, которым она подверглась со стороны сталинского режима в странах Восточной Европе.

Наряду с этим большое значение имело острое этническое и классовое недовольство американцев ирландского происхождения поведением старых протестантских элит северо-восточных штатов, элит, которые в течение многих лет провоцировали полурасистские настроения в отношении выходцев из Ирландии: это и выражение «белые ниггеры», и злобные расистские карикатуры, изображавшие ирландцев как человекообразных обезьян, и вывески у работодателей «ирландцы не требуются», и постоянное демонстративное социальное презрение к ирландцам. Конечно же, следует упомянуть и более широкие по масштабам антикатолические настроения, которые в 1928 году внесли свой вклад в унизительное поражение Альфреда Смита, первого американца ирландского происхождения, баллотировавшегося на пост президента США.

Одним из способов, которым ирландцы пытались интегрироваться в США в XIX веке, было стремление подчеркнуть, что они относятся к белому населению, – чтобы избежать ненавистного клейма «белый ниггер» и присоединиться к правящей расе. Это обеспечило определенный уровень взаимодействия в расовых вопросах между ирландцами и Белым Югом, которое во время Гражданской войны (и особенно в ходе бунтов в Нью-Йорке из-за призыва в армию в 1863 году) создало реальную угрозу для победы сторонников Федерации. Это взаимодействие, по существу, никогда не прекращалось, хотя и неявно, и вновь стало играть важную политическую роль с 1960 года, когда многие ирландцы и другие белые этнические группы из числа рабочего класса присоединились к Белому Югу, отказав в поддержке Демократической партии в знак протеста против заигрывания демократов с чернокожим населением⁵⁰⁸.

Впрочем, классовая солидарность всегда играла такую же важную роль, как и расовая. «Маккарти неизбежно получал неограниченную поддержку от ирландцев Нью-Йорка, когда нападал на институты белой англосаксонской протестантской господствующей верхушки»⁵⁰⁹. Подобного рода высокопарные призывы к народным массам против предательских элит и интеллектуалов были изначально весьма характерны для радикальных националистических движений⁵¹⁰. Редко где, однако, они звучали так явно, как это происходило в Соединенных Штатах. Как отметила недавно упомянутая защитница Маккарти Энн Коултер, «обращения [Маккарти] были адресованы кругу людей, прочно связанных общими интересами, – массам простых американцев… От Маккарти до Ричарда Никсона и Рональда Рейгана консерваторы всегда обращались к рабочему классу… Когда республиканцы поджигали эту горючую смесь огромной взрывной силы, либералам лучше было бежать в укрытие… Рабочие обожали Маккарти. У него был дар обращаться к здравому смыслу американского народа»⁵¹¹.

Упомянутая ненависть к интеллектуальным элитам усилилась в связи с провалом попыток ирландских католиков (как группы населения) продвинуться на более высокий определенный социально-экономический уровень (нижняя прослойка среднего класса – верхняя прослойка рабочего класса), хотя евреи в качестве гораздо более поздней по срокам группы иммигрантов стремительно обошли их в течение XX века. Это было тесно связано с показателем антиинтеллектуализма отчасти потому, что на протяжении длительного времени ирландцы в США в разительном контрасте со своими соотечественниками в самой Ирландии не смогли сформировать сословие интеллектуалов, соответствовавшее численности американских ирландцев⁵¹².

Маккартизм появился в то время, когда американцы ирландского происхождения как группа населения достигли максимальной политической власти, которой они только могли достичь в США, и в политическом плане начался их спад. Президентство Джона Ф. Кеннеди и работа Томаса П. О’Нила в качестве спикера Палаты представителей Конгресса США (1977–1987) несколько лет еще были у всех на слуху, но на местном уровне в Нью-Йорке и в других крупных городах северных штатов влияние прежних ирландских институтов Демократической партии сокращалось и сводилось на нет другими этническими группами иммигрантов⁵¹³.

Следует иметь в виду еще один важный фактор, поскольку он вписывается в более широкие схемы исторической памяти поражений и провоцируемого ею озлобленного национализма: речь идет о сохраняющемся у ирландцев чувстве исторического поражения, угнетения и их выселения Англией. Историческая память о поражении Конфедеративного Юга присуща лишь населению определенных географических районов Соединенных Штатов, но отнюдь не их этническим группам: ирландцы, поляки и другие американские иммигранты привезли с собой этнические воспоминания о более серьезных поражениях, чем то, которое потерпели южные штаты. Южные итальянцы были завоеваны, унижались и эксплуатировались выходцами с севера Италии, евреи и армяне испытали еще большие страдания. Фактически во многих случаях именно эти поражения и последующее угнетение вынудили их стать иммигрантами в США.

У всех этих этнических групп есть определенная тенденция компенсировать прошлые унижения и страдания чувством удовлетворения от причастности к национальной власти в США. Безусловно, во многих случаях (включая и ирландцев) эти этнические группы стремятся использовать эту власть для достижения своих собственных национальных целей. Многие пытались компенсировать невозможность войти во властные структуры, разбогатеть и прославиться у себя на родине тем, что становились «на 200 процентов» американскими националистами⁵¹⁴.

Американский романист и эссеист ирландского происхождения Томас Фланаган объяснил противоречия в характере и работах режиссера Джона Форда (Шона Элоизиуса О’Фини) тем, что тот «ощущал себя одновременно и американцем, и ирландцем… Как и Юджин О’Нил, он считал, что, будучи ирландцем, он нес на себе бремя [ирландских] настроений, мнений, привязанностей и конфликтов с миром. Работая с наиболее популярными американскими формами в области культуры, он в основном соприкасался с той культурой, от которой ирландцы, несмотря на всю их вызывающую преданность ей, держались несколько в стороне»⁵¹⁵.

Фильм Джона Форда «Форт Апачи» является увлекательным кратким изложением некоторых из этих противоречий. Армия США изображается как своего рода ирландский клан, в котором небольшая группка бывших солдат Конфедерации находится под командованием офицеров из числа белых англосаксонских протестантов. По отношению к этим офицерам из высших классов, олицетворением которых являются полковник Оуэн Терсдей (его играет Генри Фонда) и его дочь, солдаты проявляют смесь обиды, презрения, восхищения и желания породниться с ними⁵¹⁶.

Как показано в работе Форда, в соответствии со своей самооценкой, духовными традициями и экономическим статусом американцы ирландского происхождения стремились преодолеть свое отчуждение не только посредством воинствующего национализма, но и посредством принципа «быть первыми на войне»⁵¹⁷. Они старались (и отнюдь не безуспешно) изменить образ воинственного ирландца-пьяницы в салуне на образ полковника Донована по прозвищу Дикий Билл, ведущего свой полк в бой в Аргонском лесу в 1918 году, и на образ пятерых братьев Салливан, погибших в 1942 году во время морского сражения за Гуадалканал после гибели легкого крейсера ВМС США «Джуно», на котором они служили. Успех их усилий в достижении своей цели коренится в тех характерных чертах, которые свойственны американцам ирландского происхождения. Эти черты как раз и были показаны Фордом, который и сам прошел военную службу, проявив очевидное мужество и решимость в качестве режиссера-документалиста в ВМС США во время Второй мировой войны. Необходимо отметить, что в Голливуде американский актер ирландского происхождения Джеймс Кэгни играл как ирландских преступников, так и ирландских солдат⁵¹⁸.

Стремясь добиться славы и обеспечить свою ассимиляцию посредством воинственного национализма, ирландцы были в этом схожи с населением Белого Юга после Гражданской войны. Согласно Грейди Мак-Уайни, в любом случае у них одни и те же исторические корни⁵¹⁹. Восхищение Джона Форда подвигами войск Конфедерации чувствуется как в его вестернах, так и в его биографическом фильме о «самом титулованном морском пехотинце» генерал-лейтенанте Чести Паллере, чей дед погиб, сражаясь за Конфедерацию⁵²⁰.

В течение большей части XX века у американцев ирландского происхождения, как и у других этнических групп, была особая необходимость подтверждать свою приверженность военному национализму. Это было обусловлено подозрениями относительно их позиции в первые годы обеих мировых войн. В преддверии обеих войн враждебность по отношению к Англии вынудила многих американцев ирландского происхождения занять позицию непримиримого изоляционизма, что при вступлении США в войну привело к обвинениям в их адрес в предательстве.

Однако во время антикоммунистической истерии в начале 1950-х годов «ирландцы временно получили в период маккартизма существенные преимущества… В эпоху проверок на благонадежность быть ирландским католиком являлось неопровержимым доказательством преданности. Профессорско-преподавательский состав и учащиеся Гарвардского университета должны были в обязательном порядке пройти проверку на благонадежность; профессорско-преподавательскому составу и учащимся университета Фордхэм [католическое высшее учебное заведение в Нью-Йорке, принимавшее в основном американцев ирландского происхождения из низов среднего класса] пройти ее было всего лишь желательно»⁵²¹.

Этот образ до сих пор используется хвастливыми представителями средств массовой информации из числа националистически настроенных американцев ирландского происхождения, такими как Шон Хэннити и Билл О’Рейли, заявляющими, что США являются «величайшей и лучшей страной из всех, которые Бог когда-либо дарил человеку» (так в оригинале)⁵²². При этом оба они являются выходцами из среднего класса и, стремясь воззвать к чувствам своей конкретной аудитории, взяли на вооружение пролетарский стиль, а O’Рейли даже сфабриковал для себя новые биографические данные, согласно которым он – американец ирландского происхождения из рабочего класса⁵²³.

В течение длительного времени находившаяся под влиянием ирландцев американская католическая церковь сама была пронизана националистическим духом, который в первые годы холодной войны только усилился: «Ирландцы, католики и американцы по своему образу мыслей, свойственному американцам ирландского происхождения, стали почти одинаковы»⁵²⁴. С 1960-х годов эта националистическая направленность американской католической церкви в целом не изменилась. Второй Ватиканский собор впервые положил начало либеральным и реформистским преобразованиям и тенденциям, которые в последующие десятилетия встречали сопротивление со стороны консервативно настроенной части католического сообщества.

В дальнейшем эти преобразования и тенденции были использованы противниками войны во Вьетнаме. Однако не менее важно то, что католическая церковь является вселенской. Ее неизбежное и инстинктивное стремление к определенному интернационализму и уважению международных институтов находится в серьезном противоречии с американским национализмом. Этот факт стал очевидным после окончания холодной войны, когда позиция, занятая известным поборником антикоммунизма папой римским Иоанном Павлом II по ряду международных вопросов, в частности его резкая критика в адрес Израиля и оппозиция военной кампании против Ирака в 2003 году, серьезно разгневала американских националистов, в том числе католиков. Подобные крупномасштабные международные события еще никогда не оказывали такого влияния на американские фундаменталистские церкви, которые в настоящее время в наибольшей степени отвечают национальному духу исповедующих христианство (если не принимать в расчет православный мир).

После отмены сухого закона и до 1970-х годов фундаменталистские церкви, однако, не принимали непосредственного участия в каких-либо политических кампаниях или акциях. Фактически у них был статус внутренней эмиграции, поскольку казалось, что от них отвернулись все представители культуры, пользовавшиеся поддержкой властей. Именно поэтому один из сборников очерков о новой правой волне в религиозной сфере в 1980-е и 1990-е годы был весьма примечательно озаглавлен «Больше не изгнанники» (No Longer Exiles), а очерк 1979 года о еврейских традициях в США упоминал требования называть Соединенные Штаты христианской нацией наряду «с местными чудачествами». Макс Лернер в своем монументальном труде 1957 года «Американская цивилизация» только 14 страниц из 950 (страницы 703–717) посвятил методичному исследованию христианства в США⁵²⁵.

Этот процесс был вызван кампаниями насмешек, которыми подверглись фундаменталисты после так называемого обезьяньего процесса 1925 года, когда против учителя Джона Томаса Скоупса штатом Теннесси было возбуждено уголовное дело за преподавание теории эволюции Дарвина. Хотя государство выиграло дело, сторона защиты и средства массовой информации (во главе с журналистом Генри Луисом Менкеном, который вдохновился на свои самые язвительные сатирические статьи) аргументированно выставили популистского евангелического лидера, бывшего госсекретаря США Уильяма Дженнингса Брайана, который выступал на судебном процессе в качестве обвинителя, в совершенно глупом виде. Брайан заявил, что «все беды, от которых Америка страдает, проистекают от преподавания теории эволюции. Было бы лучше уничтожить все когда-либо написанные книги, сохранив лишь первые три стиха Книги Бытия»⁵²⁶.

В течение нескольких десятилетий казалось, что такие фигуры больше никогда не будут восприниматься в национальной политике всерьез. Другими словами, казалось, что Соединенные Штаты на самом деле изберут тот же путь, который избрали и остальные промышленно развитые страны⁵²⁷. Эти десятилетия еще больше укрепили среди протестантских фундаменталистов ощущение, что они являются преследуемым меньшинством, «чужие здесь, словно в чужой стране», как поется в псалме. Это чувство имеет в христианской традиции давние корни, но у правого крыла политических сил США оно подкреплялось более сильными настроениями поражения, отчуждения и паранойи⁵²⁸.

Так, Линдону Джонсону, чья политическая карьера прошла в период между отменой сухого закона и появлением новой волны правых христиан, никогда не приходилось иметь дела с этим конкретным политическим течением на национальном уровне. В стандартном учебнике по истории США, опубликованном в 1969 году, Самуэл Элиот Морисон и его коллеги озаглавили раздел о сухом законе, судебном преследовании Скоупса и возрождении Ку-клукс-клана так: «Последний рубеж США девятнадцатого века»⁵²⁹.

Это, конечно, оказалось серьезной ошибкой. Хотя «должно было бы пройти почти полвека, прежде чем евангелисты в массовом порядке вновь достаточно убедительно раскрыли дьявольские замыслы элиты, чтобы создать собственное массовое движение, как насущное, так и возможное», позиции фундаменталистских церквей в основных географических районах своего духовного влияния не были заметно ослаблены. Оскорбления и презрение в адрес столичных элит в этих районах дополнились другими обидами и обеспечили фундаменталистским взглядам еще более широкую популярность⁵³⁰. К 1990-м годам кампания фундаменталистских сил против преподавания теории эволюции в школах возобновилась с удвоенной силой.

Хотя церкви были отделены от политики и правительства, они не были отделены от общества и не отдалились от него. Напротив, в течение десятилетий с 1930-х по 1970-е годы евангельские церкви распространили свое влияние в новых средствах массовой информации (речь идет о телевещании) и в новых районах Соединенных Штатов⁵³¹. Даже если телеевангелист Билли Грэм сам во многих отношениях придерживался в политическом плане умеренных взглядов, те, кого он представлял, сыграли важную роль в становлении маккартизма.

Американские церкви, и в первую очередь евангелические и фундаменталистские, смогли не только сохранить, но в некоторых отношениях и умножить число своих сторонников в то время, когда в остальной части развитого мира вероисповедание и религиозная практика находились в глубоком упадке. Одна из причин заключалась в том, что церкви играли важную роль в смягчении некоторых суровых перемен для многих американцев, особенно для переехавших из сельской местности в города и, как следствие, подвергшихся социальному дроблению и распылению. В данном случае можно утверждать, что церкви в какой-то степени повторили свой предыдущий опыт по «смягчению» суровой жизни американских поселенцев на Диком Западе.

Учитывая динамику социально-экономических преобразований в США и, как результат, дестабилизацию существующего общества и отсутствие систем социального обеспечения и здравоохранения, сопоставимых с другими развитыми странами, эта функция была все более необходима и способствовала сохранению влияния церкви на важные слои общества. В большей части США церкви в этом смысле продолжали играть ту образовательную роль, которую они играли для поселенцев на Диком Западе, при этом они помогли сохранить те духовные начала, которые являются источником американского популистского национализма.

Многие крупные американские протестантские церкви и организуемые ими школы, кружки, родительские группы, клубы для детей, подростков, мужчин, женщин и для пожилых людей, брачные консультации, экскурсии, спортивные мероприятия, даже коллективные туристические поездки (зачастую на Святую Землю) образуют тесные сообщества с сильным элементом социального обеспечения. Фактически они сыграли важную роль в обеспечении чувства общности. В противном случае в распоряжении этих людей оставались бы лишь плоские, засушливые социальные равнины многочисленных американских пригородов. Как выразился юморист Гаррисон Кейлор, «если вы хотите встретить в Миннесоте одиноких женщин, вам, по всей видимости, следует присоединиться к церкви»⁵³².

В этом смысле данные церкви гораздо больше напоминают католическую церковь XIX века (которая играла связующую роль между новыми жителями больших городов Европы и Америки), чем анемичные европейские церкви сегодняшнего дня⁵³³. И точно так же, как обстояло дело с католической церковью в прошлом, это и сегодня обеспечивает консервативные протестантские движения серьезным потенциалом для политической мобилизации и организационной деятельности – в «Христианской коалиции Америки» и в связанных с ней структурах.

Подвижка Южной баптистской конвенции начиная с 1970-х годов в сторону поддержки де-факто Республиканской партии была в целом обусловлена движением Белого Юга в этом направлении, однако данный шаг усилил эту тенденцию. Он оставил демократов из числа южных баптистов (таких, как Билл Клинтон и Альберт Гор) в явном меньшинстве среди прихожан их собственной церкви. В большинстве южных штатов их вероисповедание мало способствовало их поддержке среди белого населения в 1992 и 1996 годах. Получив на президентских выборах в 2000 году меньше голосов выборщиков, чем его соперник, Альберт Гор проиграл⁵³⁴.

Большое значение имела также смена урбанизации субурбанизацией. Урбанизация во всем мире в целом привела к существенным изменениям окружающей среды и предпочтительному проживанию не в духовно однородных небольших городках и сельских районах, а в разнородных крупных городах, отличающихся этническим, культурным и даже расовым смешением населения. Долгосрочным результатом этого процесса явилась смена ценностей, в том числе зачастую снижение уровня религиозности, что было, безусловно, связано с распадом небольших, относительно изолированных общин.

Субурбанизация приводит к совершенно иным результатам. Она позволяет (и в своей американском форме явно или неявно как раз предназначена для этого) сохранить в обстановке маленького городка прежнюю семейную и духовную жизнь с их прежними ценностями: расово однородную, а также по крайней мере потенциально духовно однородную, с соблюдением прежних традиций, посещением церкви, наполненную патриотизмом. Это означает распространение (в смягченном и осовремененном виде) культурных и духовных форм, присущих Югу, в том числе музыки кантри, на большей части остальной территории Соединенных Штатов и подтверждает предпочтение белым населением среднего класса жизни в маленьких городках, а не в больших⁵³⁵. Поэтому если американский национализм в 2004 году напоминает иногда европейский национализм до 1914 года, то причина заключается в том, что в некоторых районах США особенности общественной и духовной жизни больше напоминают Европу 1914 года, чем Европу 2004 года⁵³⁶.

Евангельские протестантские церкви сыграли очень важную роль в сохранении этой воссозданной атмосферы маленьких городков. Они также способствовали не только ее сохранению в традиционных районах своего влияния, но и ее распространению на бо́льшую часть остальной территории Соединенных Штатов⁵³⁷. На самом деле существенное восстановление прежнего уровня религиозности и религиозной практики в Соединенных Штатах после Второй мировой войны сопровождалось динамичным ростом пригородов и, по всей видимости, тесно связано с ним⁵³⁸.

Цифры для оценки уровня религиозности в Соединенных Штатах и прочности позиций фундаменталистского элемента – вещь несколько спорная. Согласно социологическому опросу населения, проведенному в 1993 году Институтом общественного мнения Гэллапа, 42 процента американцев считали себя «утвердившимися в вере». Это, однако, включает в себя как многочисленных представителей так называемых основных церквей, для которых это скорее формальное, теологическое подтверждение веры, чем глубоко прочувствованное личное заявление, так и чернокожих евангелистов, которых это убеждение за редким исключением не обязывает голосовать за республиканцев. Согласно социологическому исследованию Джорджа Барны, проведенному в 1996 году, 66 процентов американцев заявили, что у них есть «лично осознанная готовность посвятить себя Иисусу Христу», тогда как в 1980 году такое заявление сделало 60 процентов американцев. Около одной трети населения посещает церковь (или другие места отправления религиозных обрядов) один раз в неделю, еще треть – по крайней мере один раз в месяц. Оставшаяся треть никогда не посещает церковных служб⁵³⁹.

По данным авторитетного исследования, проведенного в 2000 году Университетом штата Мичиган, белые евангельские протестанты (в том числе прихожане тех церквей, которые определяли себя как фундаменталистские) составляли в указанном году 23,1 процента населения США. Это означало, что евангельские протестанты являлись второй по численности христианской группой – после католиков (27,3 процента). Хотя они распространились по всей территории Соединенных Штатов, на сегодняшний день наибольшая концентрация евангелистов остается в «библейском поясе» Большого Юга и его окраин.

Протестанты основных церквей (епископальной, методистской, лютеранской и других мейнстрим-церквей) заняли третье место с 21,2 процента населения США. Между 1971 и 1990 годами евангельские церкви получили более 6 миллионов новых прихожан, основные церкви потеряли около 2,6 миллиона прихожан⁵⁴⁰. Чернокожие протестанты составляли 7,6 процента населения, другие религии – 4,5 процента, иудеи – 2 процента. В отличие от Европы, только 14,4 процента опрошенных назвали себя «светскими людьми»⁵⁴¹. С учетом «библейского пояса» данные показатели могут существенно различаться в зависимости от районов. В 1986 году, согласно социологическому опросу населения, проведенному Институтом общественного мнения Гэллапа, 48 процентов южан (более чем в два раза по сравнению со средними показателями по стране) называли себя «утвердившимися в вере» христианами, тогда как на Среднем Западе – 31 процент, а на Северо-Востоке – только 19 процентов (атеистическое Восточное побережье, район нечестивцев).

Определить, как много из этих людей действительно имеют фундаменталистские убеждения или поддерживают политическую программу действий правых христиан (тесно связанную, в свою очередь, с популистскими националистическими настроениями), достаточно сложно⁵⁴². Согласно данным независимого исследовательского центра «Пью Ресерч», который провел опрос общественного мнения в марте 2004 года, 40 процентов американцев в буквальном смысле, слово в слово, верят в текст Библии. Еще 42 процента заявили, что Царство Божие существует, но оно может не соответствовать в точности нашим представлениям о нем⁵⁴³. Безусловно, большинство этих людей не стремятся к тому, чтобы их поведение полностью соответствовало вере, но более твердому в своем решении меньшинству мир веры действительно предоставляет широкие возможности общественного признания, которого весьма сложно добиться в развитых странах мира.

Согласно социологическому опросу населения, проведенному Институтом общественного мнения Гэллапа в 1993 году, 18 процентов опрошенных американцев были уверены, что наводнения в том году являлись Божьим наказанием за грехи, которое было ниспослано живущим на реке Миссисипи⁵⁴⁴.

В Великобритании советники бывшего премьер-министра Тони Блэра, несмотря на то что тот придерживался достаточно умеренной позиции основных протестантских церквей, постоянно умеряли его религиозную риторику, опасаясь общественных насмешек и его отчуждения в обществе. В Соединенных Штатах советники никогда не выступили бы с такими рекомендациями. К 1976 году ставшие известными факты об «утверждении в вере» кандидата в президенты Джимми Картера из штата Джорджия оказались настолько привлекательными для избирателей, что президент США Джеральд Форд почувствовал необходимость также объявить себя «утвердившимся в вере», хотя относился к епископальной церкви!⁵⁴⁵

За исключением Джорджа Буша-старшего все последующие президенты США также заявляли, что «утвердились в вере», и в случае с Рейганом и Джорджем Бушем-младшим это, похоже, было вполне искренним признанием. В ходе опроса, проведенного в 1998 году, 56 процентов американцев заявили, что они не будут голосовать за кандидата в президенты, являющегося атеистом (правда, следует отметить значительные изменения, произошедшие после 1958 года, когда с таким заявлением выступило 82 процента опрошенных)⁵⁴⁶. Играя на этих чувствах, Буш-старший, как и все кандидаты от Республиканской партии последнего поколения, объявил в 1992 году: «Я всем сердцем верю, что никто не может быть президентом США без веры в Бога». В 1996 году более одной пятой зарегистрированных членов Республиканской партии характеризовали себя как правых христиан⁵⁴⁷. В 2004 году во время праймериз Демократической партии некоторые кандидаты заявили, что в ходе предвыборной кампании они открыли для себя религию (что звучит крайне неправдоподобно)⁵⁴⁸.

Высказывалось предположение, что от одной трети до половины белых протестантов, в том числе фундаменталистов (что оценочно составляет от 7 до 12 процентов всего населения США), поддерживает правых христиан или по крайней мере разделяет их идеологию. Тем не менее сила фундаменталистов, как и сила некоторых этнических меньшинств, таких как евреи, заключается не столько в цифрах, сколько в их достаточно существенной активности и ответственном подходе. Это проявляется и в высоких показателях явки избирателей, и в стремлении обсуждать конкретные вопросы, и в готовности жертвовать личное время и финансовые средства. Важным является также их преимущественное проживание в политически стратегических регионах.

Как отметил директор консервативной организации «Христианская коалиция» Ральф Рид, с течением времени проявление заботы по поводу образования и других вопросов местного значения превратило христианских консервативных активистов в грозную силу в местной политике (в школьных советах и т. п.), заложив основу для их последующего успеха в общенациональной политике: «Наше преимущество заключается в том, что либералы и феминистки, как правило, не ходят в церковь. Они не собираются в одном месте за три дня до выборов»⁵⁴⁹. Частные средние школы и университеты консервативных христиан также оказались ценным источником кадров для агитационной работы республиканцев⁵⁵⁰.

Потенциал фундаменталистов, как и других высоко мотивированных групп меньшинств, существенно повысился на общем фоне крайне низкой явки избирателей в США на различного рода выборах. Так, в результате выборов в Конгресс в ноябре 2002 года республиканцы добились существенного успеха в Сенате и Палате представителей при том, что за них проголосовало только около 15 процентов всех зарегистрированных избирателей. С такими незначительными показателями фундаменталисты, судя по всему, вполне могут представлять собой весьма крупную и влиятельную силу.

Правые христиане сложились в 1970-х годах, прежде всего в качестве реакции на легализацию абортов. Аборты вызывали глубокую озабоченность христиан, которая способствовала объединению евангельских протестантов и католических консерваторов, таких как Уильям Беннетт. Наряду с этим, как и в предыдущие годы, гнев по поводу абортов являлся также частью более широкого чувства страха и обиды, которое было присуще как правым христианам, так и более многочисленному новому поколению правых сил, компонентом которых были правые христиане⁵⁵¹.

1960-е и 1970-е годы были свидетелями таких поражений в культурной и духовной жизни Белого Юга и глубинки, которые, вместе взятые, по своим масштабам превосходили что-либо со времен Гражданской войны. Выражение «негритянская социально-экономическая революция», к которому прибегают некоторые авторы для описания событий 1960-х годов, является несколько утрированным, однако оно, безусловно, отражает то, что многие белые чувствовали тогда и даже до какой-то степени чувствуют и сегодня⁵⁵². Предоставление гражданских прав чернокожему населению в сочетании с беспорядками в негритянских гетто и требованиями чернокожим населением уступок в сфере образования и жилья привели широкие слои белых среднего класса в ужас и ярость. Данная ситуация способствовала возникновению нового альянса между Белым Югом и Средним Западом, схожего с изначальным джексоновским альянсом, который более столетия назад лег в основу Демократической партии. Активное воспевание светскими, наиболее радикально настроенными слоями интеллигенции мнимых ценностей черных и очернение ими ценностей белых задели самые чувствительные струны души белого населения бедных маленьких городков⁵⁵³.

Сексуальная революция, частью которой была легализация абортов, нанесла удар по самим основам консервативной концепции семьи. Сексуализация подросткового возраста (которая выглядела весьма странно на фоне жестких законов против подросткового секса в ряде штатов) стала стержнем рыночной стратегии широких областей американского капитализма. Некоторые фундаменталисты рассматривали открытое проявление гомосексуальности как признак приближающегося конца света. Сопротивление консервативного общества публичной гомосексуальной идентификации не уменьшилось, а еще больше возросло в 1990-х годах, когда персонажи-геи и персонажи-лесбиянки стали появляться в положительных ролях на основных телепрограммах и даже в целых телесериалах, таких как «Уилл и Грейс», посвященных гомосексуалистам и их сообществу. Это объективно привнесло влияние гомосексуальных идей посредством телевидения в каждую американскую семью⁵⁵⁴. В 2003–2004-х годах инициатива легализации однополых браков явилась новым стимулом для мобилизации правых христиан в поддержку республиканцев.

Для консервативной христианской Америки контркультура в целом проявлялась в крайне отвратительных, сатанинских посягательствах на ее общественные концепции и идеалы. Малочисленные, но крикливые группки молодых американцев выступили против военной службы и патриотических ценностей – и в первый раз в своей истории США потерпели поражение в крупном вооруженном конфликте⁵⁵⁵. Католиков раньше ненавидели, но по крайней мере их идеи семьи, сексуальной морали и мужества практически не отличались от убеждений бескомпромиссных евангелистов. Американская же культура, развивавшаяся после 1960-х годов вразрез с этими идеями и убеждениями, была похожа (по мнению консерваторов) на нечто из Иеронима Босха: буквально столпотворение недостойных уважения монстров и масса мерзости, скверны и кощунства. Телевидение также ежедневно посягало на их мир веры, культуру и духовную жизнь. Наконец, после нефтяного кризиса в 1973 году 1970-е годы стали свидетелями завершения длительного послевоенного бума и начала длившейся три десятилетия беспрецедентной стагнации реальных доходов американского среднего класса. Прежний рабочий класс Среднего Запада из числа белого населения уже привык к такому образу жизни, при котором порядочность и стабильная работа гарантировали постоянно растущий доход и социальный статус. Конец этой идиллии явился жестоким ударом по «морально-нравственной системе мироздания» среднего класса⁵⁵⁶. Эти поражения в значительной мере объясняют склонность к озлобленности, мелочности, стремлению защититься и одновременно агрессивности в характере современного правого крыла в США и американских националистических сил. Даже приходя к власти, эти люди продолжают чувствовать себя побежденными. Они слишком много лет пытались вытравить память о своих поражениях в 1960-х годах и в начале 1970-х годов.

Существует надежда (и это отчетливо проявилось в предвыборном манифесте республиканцев 1994 года – «Контракт с Америкой»), что при наличии достаточной политической воли США вновь смогут каким-либо образом вернуться в 1950-е годы президентства Эйзенхауэра, воспринимаемые как «золотой век»⁵⁵⁷. Поскольку представляется невозможным признаться в том, что само развитие капитализма в США в значительной степени повинно в произошедших ненавистных социальных, культурных и духовных переменах, провал усилий по возрождению прежних социальных и культурных ценностей следовало объяснить лишь «сатанинской теорией политики». Согласно этой теории, злые, нечестивые силы в стране и за рубежом (в частности, либеральные элиты, особенно в средствах массовой информации, их предполагаемые союзники в Европе и национальные враги, которым эти силы якобы потакают в других странах мира) несут «сатанинскую» ответственность за происходящее. И хотя это может показаться странным в отношении консервативных групп, но если для здравого консервативного общества стандартом выступает Америка 1950-х годов, тогда, безусловно, консерваторы потерпели поражение и будут неизбежно терпеть его и впредь.

Война во Вьетнаме крайне усугубила культурные и духовные перемены 1960-х и 1970-х годов, что вызвало у многих консервативно настроенных американцев сильную обеспокоенность. Ассоциации с военным поражением явились фатальными для шансов прогрессивных либеральных сил успешно апеллировать к более широким слоям американского общества, занимающим в основном центристские позиции. Правые христиане, как и правые силы в целом, были глубоко привержены делу антикоммунизма. Исходя из этого, они выступали против договора с Советским Союзом о сокращении стратегических наступательных вооружений СНВ-II, требовали повышения военных расходов и проведения жесткой стратегии, направленной против радикальных сил в Центральной Америке, поддерживали риторику Рональда Рейгана относительно империи зла, а также выступили в поддержку Тайваня в его противостоянии с «Красным Китаем»⁵⁵⁸. Этот антикоммунизм являлся составной частью более широкого комплекса мер, формировавших жесткий политический курс националистов. Политики, связанные с правыми христианами, такие, как мои друзья в американском городе Троя, также резко выступали против отказа от американского господства над зоной Панамского канала, а после революции в Иране добивались занятия администрацией США предельно жесткой позиции в отношении этой страны⁵⁵⁹.

Одна из самых разрекламированных агитационных кампаний телепроповедника Джерри Фалуэлла называлась «Я люблю Америку». Митинги, конференции, пропагандистские акции и риторика правых христиан всегда были проникнуты национализмом и сопровождались национальной символикой. Эта тенденция способствовала укреплению национальной ненависти, в частности к Европе. Один из пасторов евангелической церкви со склонностью к апокалиптическим идеям и существенным влиянием среди правых кругов, полковник в отставке Роберт Тим из Хьюстона, стал известен тем, что выходил на кафедру проповедника в своей прежней военной форме⁵⁶⁰. Комментатор-консерватор Роберт Д. Новак выразился следующим образом: «Сторонники Буша считают, что президент США, являясь христианином, именно поэтому находится под шквалом международной критики, особенно со стороны Европы, где атеизм на подъеме, а религия в упадке»⁵⁶¹.

После событий 11 сентября 2001 года радикальный национализм правых религиозных сил, естественно, проявился крайне отчетливо и слился с религиозной враждебностью по отношению к исламу как религии. Сам Буш подвергся резкой критике со стороны различных движений правых религиозных сил в связи с речью, с которой он выступил 17 сентября 2001 года в исламском центре в Вашингтоне и в которой похвалил ислам как «религию мира»⁵⁶². Франклин Грэм, сын евангелиста Билли Грэма, назвал ислам «очень злой и нечестивой, жестокой» религией и подчеркнул, что «Бог ислама не тот же Бог [что наш Бог]». Джерри Фалуэлл охарактеризовал пророка Мухаммеда как террориста (Буш и его администрация официально дистанцировались от этого высказывания)⁵⁶³. Известный милленарий Хэл Линдси (автор книги-бестселлера, второй по уровню продаж в США после Библии) создал поразительное по степени ненависти произведение, которое перемешивает христианские и радикальные израильские источники для того, чтобы в целом очернить ислам⁵⁶⁴. Эффект от такой риторики для окружавшего Соединенные Штаты мира был весьма впечатляющим⁵⁶⁵.

В своем отождествлении религии с нацией фундаменталистское крыло американских евангелических церквей является уникальным в западном христианском мире (за исключением Северной Ирландии, которая в конечном счете выступает источником большей части соответствующих традиций и тенденций). Как уже упоминалось, католическая церковь универсальна по своей природе. Национальные протестантские церкви Западной Европы с 1945 года соблюдают строгую приверженность интернационализму. Даже в Англии в течение нескольких последних десятилетий англиканская церковь характеризовалась как «Консервативная партия Великобритании на богослужении». В Техасе, однако, по словам техасского писателя и эссеиста Ларри Макмертри, «безвкусный протестантизм, кажется, породил суперпатриотизм в качестве побочного продукта»⁵⁶⁶.

Американские основные протестантские церкви, как и их европейские аналоги, с которыми они связаны во Всемирном совете церквей и других международных организациях, пришли к необходимости в целом занять либеральные и интернациональные позиции. Чтобы найти западноевропейские аналоги бессознательного национализма некоторых евангелистов, необходимо вернуться в Европу до 1939 года или даже раньше – до 1914 года. В христианском мире восточноевропейских стран христианские православные церкви часто отождествляются с соответствующими националистическими движениями, которые порой придерживаются шовинистических позиций. Однако, в отличие от США, эти церкви исторически были официальными.

Среди американских евангелистов значительное число придерживается милленаристских убеждений, которые имеют для их отношения к происходящему за пределами США ужасные последствия. В 1977 году число только премилленариев в США, по самым скромным подсчетам, оценивалось в 8 миллионов человек. Согласно данным независимого исследовательского центра «Пью Ресерч», который провел опрос общественного мнения в мае 2004 года, 36 процентов респондентов заявили, что книга «Откровение святого Иоанна Богослова» содержит не метафоры, а «истинное пророчество». Премилленарии верят в физическое возвращение Христа до его Тысячелетнего Царства на Земле. В свою очередь, постмилленарии (а постмилленаризм получил распространение в большинстве основных протестантских церквей) верят в его возвращение только после того, как Миллениум (Тысячелетнее Царство) уже будет установлен силой Бога, действующего через свой народ. Это различие имеет решающие последствия для отношения к политике, истории, а также возможности и желательности для христиан добиваться позитивных социальных изменений в этом мире⁵⁶⁷. Подавляющее большинство лидеров правых христиан были премилленариями, зачастую придерживаясь более радикальных взглядов, относящихся к такому направлению, как диспенсационализм. В 1987 году 63 процента пасторов Южной баптистской конвенции объявили себя премилленариями⁵⁶⁸.

Очень много американцев верят в «пророчества», в частности, в то, что Библия (и особенно «Книга пророка Даниила» и «Откровение святого Иоанна Богослова») содержит точные предсказания будущих событий⁵⁶⁹. Широко распространенный характер этого убеждения подтверждается популярностью милленаристских художественных вымыслов, таких как произведение Хэла Линдси «Почившая великая планета Земля» (Late Great Planet Earth, в 2004 году было продано 35 миллионов экземпляров) или же совсем недавний цикл книг «Вознесение» (Rapture), написанный Тимом Лахэйем и Джерри Б. Дженкинсом. На сегодняшний день было продано более 62 миллионов экземпляров книг этого цикла, что тем самым посрамило цикл книг о Гарри Поттере. Это самый успешный крупный книжный цикл в истории американской печати в жанре «изящная литература». Лахэй был соучредителем (вместе с Джерри Фалуэллом) религиозно-политической организации «Моральное большинство», новаторской группы правых христиан, которая заложила основы для последующей и гораздо более успешной религиозно-политической организации «Христианская коалиция Америки»⁵⁷⁰.

Эти масштабы читательской аудитории еще раз демонстрируют глубокую пропасть, разделяющую значительную часть американского населения и современное мировоззрение в том смысле, как его понимает остальной мир, а также степень научно-атеистического и универсального характера принципов американского «символа веры». Мало того, что эти принципы глубоко и очевидно враждебны духовному просвещению и любой рациональной основе для человеческого общения или американского национального единства, они также в целом формируют безрассудную паранойю к большей части остального мира. Так, в романе «Конец эры» (The End of the Age) ее автор, проповедник и политик из числа правых христиан Пэт Робертсон, описывает заговор между первой леди страны Хиллари Клинтонески и мусульманским миллиардером, направленный на то, чтобы сделать президентом Соединенных Штатов антихриста. В свою очередь, этот антихрист, носивший французскую фамилию, во время службы в «Корпусе мира» в Индии стал одержим сатаной, который предстал в виде индуистского бога Шивы⁵⁷¹.

В подобных произведениях процветает совершенно безжалостное отношение к тем, кто не получил отпущения грехов и не спасся от мук вечных – другими словами, к огромному числу людей. Уже упомянутый цикл книг «Вознесение», отражающий одно из пророчеств, начинается с описания того, как избранные Богом в одно мгновение оказываются на небесах и пребывают там в любви на фоне огромных жертв на Земле в результате массовых катастроф самолетов, оказавшихся без пилотов, и автомобилей, оказавшихся без водителей, – при этом большинство жертв отправляется, по всей видимости, в ад⁵⁷².

Нравственный уровень проявляемого отношения самым непосредственным образом влияет на то, как верующие в подобные идеи относятся к современному миру. Вспоминаю слова моей домовладелицы (во время моего пребывания в Вашингтоне в 1996–1997 годах), «утвердившейся в вере». Когда вдруг возникла угрожавшая ее убеждениям вероятность того, что текст Библии может и не являться в буквальном смысле Словом Божьим, в частности в отношении «Исхода, Второй книги Моисеевой» и «Книги Иисуса Навина», в которых предполагалась виновность Бога в том, что он велел погибнуть множеству людей, она ответила елейным тоном: «Разве вы не видите, что если бы эти люди погибли 3000 лет назад по велению Бога, у нас бы сегодня не было всех этих проблем на Ближнем Востоке». Высказывания некоторых милленариев достигают непристойного уровня в своей ненависти к тем, кого они относят к числу «обреченных», особенно из стран, враждебных к США⁵⁷³.

Это подтверждает, что одной из самых важных целей милленариев в консервативном религиозном лагере в последние годы являлось оказание содействия в укреплении союза этого лагеря со сторонниками жесткой политической линии в Израиле (это выступает предметом отдельного исследования в главе шестой). Этот союз стал проявлением важных практических отношений между религиозными консерваторами в США и выразителями современного американского национализма. В контексте американского национализма особый интерес представляет теология «Господство» (Dominion). Менее многочисленное движение того же плана «Восстановление» (Reconstruction) имеет, однако, большое влияние среди известных представителей правых христиан, таких как Пэт Робертсон.

Данная теология основана на тексте «Первой книги Моисеевой. Бытие», глава 1, стихи 26–29, в которых Бог дает Адаму и Еве власть над Землей и всеми ее растениями и существами. Эти слова были восприняты сторонниками теологии «Господство» как указание на то, что христианам дана власть над Землей, а также как аргумент в споре с защитниками окружающей среды о том, что Бог дал христианам право неограниченного использования ресурсов Земли. Поскольку Америка, с общей евангельской точки зрения, является ведущей в мире христианской нацией, выводы из этого постулата предельно ясны: «Наша цель заключается в мировом господстве под владычеством Христа и во «вступлении во владение миром», если на то будет Его воля… Мы – создатели мировой истории»⁵⁷⁴.

Эти убеждения играют свою роль в провоцировании правых сил США на непримиримый националистический моральный абсолютизм, с последовательным определением ряда зарубежных лидеров, от Гитлера до Саддама Хусейна, как антихристов или служителей антихриста. (Ранее в этом действии достаточно часто участвовал Ватикан.) Поскольку сатана должен быть обманчив и заманчив, эти лидеры даже не должны выступать в качестве активных противников. В кругах правых сил, например, советский лидер Михаил Горбачев широко отождествлялся с антихристом прежде всего из-за своей популярности на Западе. Милленаристские убеждения и стремление их последователей в США увязать с ними жесткую линию США во внешней политике и сфере безопасности дали мощный импульс холодной войне и расширили образ Советского Союза как империи зла.

Поскольку антихрист, как предполагается, должен расширить свою власть над всей Землей, милленаристские убеждения слились с националистическими в вере в то, что правые силы США имеют абсолютное, безграничное право питать явную и патологическую ненависть к Организации Объединенных Наций – и с этим связаны разные мрачные идеи (которые получили чрезвычайно широкое распространение в американском обществе, прежде всего в зоне «библейского пояса»)⁵⁷⁵. Европейскому союзу тоже может приписываться апокалиптическая роль, что, например, нашло отражение на страницах милленаристского журнала «Трубы Филадельфии», который рассматривает Евросоюз в качестве «новой Священной Римской империи» под немецким правлением⁵⁷⁶. Трехсторонняя комиссия и Совет по международным отношениям также часто изображаются в качестве структур антихриста для мирового объединения и господства. Сам антихрист, безусловно, почти никогда не бывает американцем, хотя в качестве его обманутого приспешника мог выступить, например, президент США Кеннеди (он был изображен в этой роли некоторыми милленариями Юга).

Милленаристские убеждения встречаются также в США в таком более широком понятии, как «экология страха». Его создателем является Майк Дэвис из Лос-Анджелеса (он ввел его в своей книге «Экология страха»). Данное понятие является элементом более широкой традиции национальной паранойи и враждебности⁵⁷⁷. Как указывает Пол Бойер в своей авторитетной книге на эту тему, сила милленаристских чувств среди определенного числа американцев означает, что эти чувства также оказали влияние на более широкую культуру, проявившись в таких голливудских фильмах, как «Омен», а также в научно-фантастических романах и поп-музыке⁵⁷⁸.

Зачастую у этих фантазий имеется расовая подоплека. Так, в 1999 году Джерри Фалуэлл обратился к своим последователям с призывом подготовиться к возможному хаосу в результате масштабного компьютерного сбоя (речь шла о проблеме, связанной с переходом компьютеров на 2000 год, или о проблеме некорректной интерпретации дат после 2000 года), сделав запасы предметов первой необходимости. Среди этих предметов он упомянул также оружие и боеприпасы, чтобы защитить обеспеченных граждан («домовитых дев», так сказать) от посягательств голодных и расточительных. Можно быть вполне уверенным в том, к какому цвету кожи он отнес последних. Играя на антииммиграционных и антиурбанистических чувствах глубинки, бо́льшая часть апокалиптической литературы расписывает ужасы городского коллапса. Хэл Линдси патологически боялся «угрозы, исходящей от желтой расы», теперь он перенес этот страх и на ислам⁵⁷⁹.

Наконец, в контексте американской традиции памяти об исторических поражениях и ее связи с паранойей и агрессией необходимо отметить наличие во всем милленаристском движении сильного чувства классовой обиды. Это чувство было великолепно проанализировано Норманом Коном в его знаменитой книге «Погоня за тысячелетием» (The Pursuit of the Millennium). В ней он раскрыл милленаристские культы средневековой Европы и Европы раннего Нового времени, с их мечтами об эгалитарном Царствии Божием и уничтожении нечестивых правителей и господ – в некотором отношении прообраз коммунизма (а в некоторых случаях – современного антисемитизма)⁵⁸⁰.

Анализируя 500-летние культы, Кон и другие исследователи не заметили, что милленаристские группы, олицетворяющие соответствующую традицию, все еще живы в США до сих пор. В Соединенных Штатах есть сильная взаимозависимость между подобными убеждениями и бедностью, проживанием в сельской местности и маленьких городках, и прежде всего – отсутствием образования⁵⁸¹. Это является частью более широкого комплекса обид Юга и глубинки на элиты Восточного побережья и в целом обид низшего класса на элиты, особенно если последние определяются как чужаки; в частности, это относится к банкирам. Действительно, некоторые историки рассматривали фундаментализм в целом как своего рода разновидность «опиума для народа», процесс, который преобразует социально-экономические обиды в форму, которая враждебна культуре элит, но не угрожает их фактической власти⁵⁸².

Вновь и вновь в милленаристской литературе богатые, образованные и прославленные личности погибают и отправляются в ад из-за своего нечестивого образа жизни, в то время как простые, обычные и богобоязненные верующие спасаются. Писатели-милленарии подвергают суровой критике как американский гедонизм, так и потребительскую культуру. На протяжении всей истории американский милленаризм в значительной степени являлся религией обездоленных, формой духовного социализма для тех, кто по каким-либо причинам не мог стать социалистом⁵⁸³. Билли Грэм высказался следующим образом: «Позвольте мне рассказать вам кое-что: когда Бог будет готов потрясти Америку, он, быть может, примет облик вовсе не доктора философии или доктора теологии. Бог может принять облик сельского мальчишки или продавца обуви, как Он уже проделал это с Д. Л. Муди [популярный проповедник-фундаменталист ранее в этом столетии]… Бог может принять облик такого человека, что никто Его не узнает, и мало кто будет знать, что Иисусу Христу предстоит в этот день потрясти Америку…»⁵⁸⁴

Евангельские (и особенно милленаристские) проповедники ведут речь о будущем царстве Христа на Земле в выражениях, весьма напоминающих терминологию Карла Маркса. Это царство будет представлять собой существенно обновленную Америку, избавленную от бедности, греховности и чуждых ценностей: «Так же, как и в нынешней жизни…но без всех тех изъянов, которые разрушили полное и истинное значение этой жизни». Правление Христа принесет «труд, приятные переживания, волнение, занятость и чувство причастности к происходящему вокруг». Любой испытает сильные эмоции, представив себе равенство (в том числе экономическое) всех верующих в этом будущем царстве, в котором все люди станут царями⁵⁸⁵.

Было бы совершенно неправильно изображать это направление вероисповедания в США как удел бедных и маргинальных слоев. Напротив, как подчеркивали Бойер, Грейс Холселл и другие исследователи этой темы, данное направление вероисповедания пользуется существенным влиянием как среди региональных элит Юга и Запада, так и среди элит Республиканской партии национального уровня. Пятидесятниками (а эта вера тесно связана с милленаристской) являлись Джон Эшкрофт и ряд высших офицеров ВС США. Пэт Робертсон, один из основателей «Христианской коалиции Америки», который утверждал, что либеральная Америка была для евангельских христиан «тем же, чем нацистская Германия была для евреев», является сыном американского сенатора из аристократической семьи в штате Виргиния⁵⁸⁶.

Связь между милленаризмом и радикальным национализмом была наглядно представлена на примере генерал-лейтенанта Уильяма Г. «Джерри» Бойкина, пятидесятника по вероисповеданию, назначенного в 2003 году помощником заместителя министра обороны по вопросам разведки. В том же году разразился скандал, когда содержание некоторых разговоров Бойкина с представителями Евангелической церкви было опубликовано национальными средствами массовой информации. (Президент Буш в конечном итоге осудил высказывания генерала Бойкина, однако не уволил его с занимаемой должности; необходимо отметить, что позже генерал Бойкин нес ответственность за стратегию организации разведки, которая привела к скандалу в иракской тюрьме «Абу-Грейб» и в ряде других мест.)

Среди прочего, генерал Бойкин заявил, что Америка – «христианская нация» и что Джордж Буш стал президентом США благодаря чуду (с этой идеей многие демократы согласились бы, однако не совсем с тем, что генерал Бойкин имел в виду). В отношении постановлений Верховного суда США, с которыми генерал Бойкин не был согласен, он сказал: «Не беспокойтесь о том, что говорят эти суды. Превыше всего – наш Бог». Бойкин заявил аудитории, что при изучении фотографий Могадишо, где он служил в качестве офицера сил специальных операций, он обнаружил на них необъяснимую черную метку, которую он воспринял как проявление сил зла. Он заявил также, что 11 сентября 2001 года террористы в действительности захватили еще два самолета, однако «Бог помешал исполнению их намерений»⁵⁸⁷.

Согласно его утверждению, противником США в «войне с терроризмом» является сатана, а сатану можно одолеть только в том случае, «если мы выступим против него во имя Иисуса». Одним из наиболее известных высказываний генерала Бойкина является его заявление о сомалийском военном диктаторе: «Я знал, что мой Бог больше, чем его. Я знал, что мой Бог был истинным, а его был просто идолом». Последнее его высказывание было расценено как «грубый мачизм», который, возможно, имеет право на существование, однако при этом недопустимы прямые библейские ссылки на споры между еврейскими пророками и служителями Ваала⁵⁸⁸. Аналогичные заявления, касавшиеся ислама, принадлежали некоторым лидерам правых христиан, таким как Франклин Грэм (сын Билли Грэма), Джерри Фалуэлл и преподобный Тед Хаггард, президент Национальной ассоциации евангелистов⁵⁸⁹.

Что же касается самих США, то ведущие сотрудники администрации Буша не скрывали своего убеждения в том, что американское государство практически опирается на религиозные основы и что «источником свободы и человеческого достоинства является Творец» (по выражению Эшкрофта)⁵⁹⁰. Даже вице-президент Дик Чейни в 2003 году отправил рождественскую открытку следующего содержания (цитируя Бенджамина Франклина): «И если воробей не может упасть на землю без Его ведома, разве возможно, чтобы империя смогла подняться без Его помощи?»⁵⁹¹.

Высказывания генерала Бойкина указывают на две характерные черты американского общества, которые уже были описаны выше. Во-первых, это его активный национализм. Что же касается английских и шотландских пуритан XVII века, от которых пошло это религиозное движение (как, впрочем, и израильтян Ветхого Завета), то их, по существу, родоплеменной Бог, кромвельский «Бог Войны», защищает их от амаликитян, ирландских католиков, индейцев, мексиканцев, испанцев, немцев, японцев, коммунистов, русских, китайцев, вьетнамцев, мусульман и любых других врагов, которые могли бы объявиться.

Во-вторых, это то, что их культура, основанная на религии, в значительной степени является досовременной и, безусловно, допросветительской. Сравнение Бойкина с его аналогами в вооруженных силах других государств весьма поучительно. Очень многие французские, британские и российские офицеры чувствовали бы себя более комфортно в XIX веке, а некоторые сохранившие в себе аристократическую жилку – в XVIII веке. У британских офицеров, в частности, существует любовь к лошадям, которая порой по своей страстности находится на грани неприличия. Тем не менее они стремятся к «золотому веку» эпохи Просвещения и последующей эпохи. В отличие от генерала Бойкина, они бы не чувствовали себя как дома в Армии нового образца Кромвеля. Влияние этого идеологического движения в США больше, чем где-либо в современном мире (за исключением Северной Ирландии). Этот тип религиозного национализма подпитывается как религиозным морализированием, так и паранойей, источником которой, в свою очередь, является чувство культурного и духовного отстранения от остального мира. По словам Ричарда Хофштадтера, «поскольку всегда есть конфликт между добром и злом, необходима не готовность к компромиссу, но воля к борьбе до самого конца. Необходима только полная победа. Поскольку враг думает о нас как об абсолютном зле и абсолютно неукротимом зле, он должен быть полностью уничтожен… Это требование безоговорочных побед ведет к обозначению безнадежных и нереальных целей, и поскольку эти цели даже отдаленно недостижимы, то провал в попытках добиться их постоянно повышает параноидальное чувство бессилия и упадок духа»⁵⁹².

Последствия этой веры для борьбы с терроризмом рассматриваются в следующих двух главах.