Книга: Золотая планета
Назад: Глава 10 Финальный аргумент
Дальше: Глава 13 Тактическое отступление
* * *
— Сеньор, можно я подумаю? Я не могу принять решение так сразу.
Прежде, чем пожать руку я долго, с полминуты, смотрел на нее, чувствуя, как исходит от стоящего передо мной человека чувство удовлетворения. Он знал, что пожму, ждал, не спешил. Он играл мною, как специалист, видящий собеседника насквозь, непроизвольно заставляя делать вещи, которые требуются. Белый Волк научил его разбираться в людях. И теперь честь перенять знания дона Альфаро удостоилась мне.
— Но все же, объясните, почему из тысяч людей именно я? Человек, которого вы не знаете и к которому у вас должна быть… Ну, антипатия что ли?

 

Он сел и затушил остаток сигары.

 

— Я уже сказал, что хочу уйти. И что разбираюсь в людях. Может я не специалист-психолог, для меня важнее то, что чувствую к человеку, как его оценивает моя интуиция, но делаю выводы я на основе нее. Никаких заумных тестов, они лишь отражения того, что настоящий специалист должен знать на подсознательном уровне. Понимаешь?
Я кивнул, вспоминая тестирования в корпусе. Там голая наука, слово «интуиция» в тех стенах расценится, как преступление.
— И вот однажды я услышал о тебе.
Разумеется, это была беглая негативная информация. Кто-то дал моему сыну в морду на второй же день обучения в школе. Как я мог отнестись хорошо к такому человеку? Я ведь отец, в первую очередь!
Я озадачил своих людей. Выяснилось удивительное, что ты никто и за тобой никто не стоит. Какая-то мутная история имеется, что-то в семье у вас не чисто, насчет твоего отца, но это не то, что может защитить тебя, перейди ты мне дорогу.
Он сделал многозначительную паузу. Я понял его: все время обучения за мной наблюдали, и жизнь моя висела на волоске. Что ж, я подозревал нечто подобное.
— Но ты не переходил. Защищался, зная, что победить не можешь, но не ставя меня в положение, когда я не могу не вмешаться.
Это заинтересовало. Человек, обладающий смелостью, способный бросить вызов превосходящему противнику — редкость в наши дни. Я имею в виду не идиотов, бросающихся на амбразуры ради идеи, а именно рассудительных людей.
— Но я себя чувствую скорее идиотом, — хмыкнул я.

 

Дон Виктор согласно кивнул.

 

— Отчасти это так. Любой, кто идет против системы и устоев — идиот. Но все дело в том, что миром правят идиоты!

 

Он усмехнулся, довольный последней фразой.

 

— И ты, и я, и небезызвестный тебе дон Козлов — все мы идиоты, какими бы разными ни были. Мы подстраиваем мир под себя, и если получается, становимся в нем королями. Мы, кто может рисковать, кто отстаивает свое право на мнение и действие.
Львиная доля идиотов гибнет, не без этого. Те, у кого нет тормозов, кто слишком прямолинеен или кому просто не повезло. Но некоторые достигают своего кресла и своего трона. И мне показалось, что ты сможешь стать одним из нас.
— Что у меня есть тормоза?
— Тормоза. Принципы. Воля. Ум. Вот собственно и все, что надо, чтобы править миром. Остальное, знания и выдержка, дело наживное.
— An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?.. — процитировал я.
Дон Виктор согласно кивнул, из чего я сделал вывод, что он знает латынь или конкретно этот афоризм, что подняло его в моих глазах. Непростой мужик!
— Я приказал Бенито не трогать тебя, не устраивать ничего, серьезнее мордобоя, и внимательно следил за развитием событий. И мне понравился их итог: несмотря на все свои ошибки, ты выстоял.
— А последний эпизод? После которого приехала королева?

 

Сеньор Кампос с сожалением вздохнул.

 

— Я не вездесущ, что делать. И не могу следить за вами с Бенито круглые сутки. Он сын, а дети редко бывают послушными. Но он не убил бы тебя, если ты об этом, мой запрет в любом случае в силе и нерушим.
— Не убил бы. Просто сделал инвалидом! — ядовито выдавил я, но дона Виктора смутить этим было невозможно.
— Я бы дал денег на любую восстановительную операцию, даже самую дорогую. Столько денег, сколько потребуется. Врачи могут творить чудеса, если эти чудеса правильно оплачивать. А если что-то восстановить было бы нельзя… На все воля богов! — Он равнодушно пожал плечами.
Цинизм, холодный цинизм. И здоровый расчет. Да, Хуанито, все так, но чего ты хотел от хефе? Это криминал, жестокий мир, здесь нет места состраданию. Приглянулся, нужен, есть планы — отдам любые деньги, но, реализую их. Получу то, что хочу, ничего личного. Не получилось, кого-то в процессе убили или сделали растением? Судьба, так тому и быть!
Мир первобытной дикости во всей своей наготе, мир волчьей стаи, коварной и несокрушимой, вечной, как само общество. Думай, Хуанито, хорошо думай, прежде чем принять решение!
— Я удовлетворил твое любопытство?

 

Я кивнул.

 

— Почти. А что насчет… Катарины? Эпизода с нею? Не будет ли Бенито вставлять палки в колеса? Такое не забывается!
— Слово хефе — закон. Он понимает это. И нарушив мое слово… В общем, он понимает это и забудет о Хуане Шимановском, учащемся сто второй группы школы имени генерала Хуареса. Для него будет существовать лишь Хуан, преемник дона Кампоса, а позже дон Хуан, хефе, хозяин четверти города. Если не больше, но «больше» будет зависеть от тебя, мой мальчик.

 

Он задумался.

 

— А вообще, мне в голову пришла интересная идея: у тебя ведь нет отца?
Это был не вопрос, а констатация. Я покраснел и непроизвольно сжал кулаки.
— Не пыхти, мне плевать на твое происхождение. Моя мать тоже была шлюхой, а еще алкоголичкой. Официально у тебя отца нет, как и любых документов, где он упоминается. Так?
Я кивнул, остывая. Он прав, только не в их мире. Это не семья Бэль и вообще не аристократия. Здесь это не важно.
— Да, сеньор, это так.
— Я могу усыновить тебя. Официально. Как родного сына. И никто не посмеет отрицать твои права, как Хуана Кампоса, родного сына и наследника Виктора Кампоса.
— Но вы не станете мне от этого родным отцом! И любой тест на ДНК…
— А кому он нужен? — Хефе рассмеялся. Я замолчал на полуслове. — По закону будешь сын, остальное лирика, которой интересуются лишь плаксивые женщины, читающие любовные романы и смотрящие мыльные сериалы. Ну так как?
Мне стало жутко: кажется, игра зашла слишком далеко. Настолько, что это больше не игра. Одно мое слово — и я стану сыном и наследником… Господи!..
Тут меня накрыла ударная волна адреналина. Ощущение, что происходящее нереально, что это какая-то шутка, фарс высших сил, несмотря на авторитет и ранг собеседника, все еще оставалось. Растекалось тонкой пленкой на границе сознания и не пускало жуткую реальность внутрь. До этого момента.
Теперь же, после последнего заявления, пленка прорвалась, и я впал в состояние, которое врачи называют словом «паника». Меня затрясло, зубы звонко застучали чечетку, накатила тошнота. Спас дон Виктор, прочевший мое состояние по лицу. Он быстро подошел к бару, спрятанному в сером шкафу, плеснул в стакан какую-то гадость коричневого цвета и протянул мне, лаконично скомандовав:
— Пей!
Ослушаться командного тона я не посмел и тремя глотками осушил протянутую бурду до дна. Скривился.

 

Крепко. Горько. Противно. Закашлялся, давя в себе рвотный позыв. Ого!
Я превратился в огнедышащего дракона, рот и пищевод которого оказались объяты тошнотворным пламенем. Пришлось приложить все силы, чтобы подавить его.

 

— Полегчало? — спросил дон Виктор пару минут спустя.
Кивнул. Да, полегчало. Вкус во рту и ощущения в горле не исчезли, меня все еще дергало от них, но притупились. Приступ паники закончился, лишний адреналин из крови ушел, вместо него навалилась апатия.
— Спасибо!
— Не за что. Это коньяк, хороший коньяк. Мне он всегда помогает.
На его столе запел звонок — приятная мелодичная музыка. Сеньор Кампос взял со стола обруч навигатора, надел, опустил вниз вихрь козырька, и сев на место, включил на браслете переключатель связи. На козырьке отзеркалилось изображение человека в форме и уличный пейзаж. Звука я не слышал, только отрывистые реплики дона Виктора.
— Розовая? Та самая? Одна? Просто стоит? Ничего не предпринимать, пусть стоит. Я сказал, пусть стоит, она нам не мешает!

 

И отключившись, обратился ко мне:

 

— Кажется, за тобой пожаловала твоя подружка. Ты оказался прав, она держит свое слово.

 

Я сразу понял, о ком речь. «Розовая». Этим все сказано.
С одной стороны это обрадовало, теперь не нужно блефовать. У меня есть «крыша», самая настоящая, и эта крыша защитит, несмотря на то, что я красиво хлопнул дверью. Но с другой стороны, я не хотел ее видеть, не хотел общаться, разговаривать. Эта гребанная сучка вызывала у меня резкую неприязнь, и осознание, что с нею придется-таки пообщаться сегодня, не вдохновляло.
Но это ничто рядом с возможностью жить дальше, несравнимо, поэтому я постарался задавить эту неприязнь.

 

— Вот и хорошо, не надо возвращать тебя назад — она тебя и подбросит, — то ли пошутил, то ли серьезно сказал дон Кампос, картинно облегченно вздыхая. Он получил большое удовольствие от моей мимики, пока я думал о Катарине. По его же лицу не пробежало даже намека на тень, он не боялся и не ненавидел ее, или же слишком хорошо владел эмоциями. — Ну что решил, согласен на мое предложение?

 

Я замотал головой.

 

— Простите, мне нужно время. Дайте подумать.
— Хорошо, думай. Вот визитка, как надумаешь — звони.
Он протянул мне пластиковую карточку без изысков с обычным выбитым номером и украшенными завитушками буквами. С карточкой Сильвии не сравнить.
— Только не затягивай. Два, три дня, неделя — и дай ответ. Даже если он будет отрицательным.
— Хорошо, сеньор. — Я покорно кивнул. Что ж, придется звонить в любом случае, и это мне не нравилось.
Итак, у меня неделя. Всего неделя. Чтобы все обдумать и принять решение, из-за которого не буду себя корить всю оставшуюся жизнь.
— Я вызвал охрану, они проводят тебя к твоей де ла Фуэнте.
— До свидания, сеньор. — Я встал и вежливо склонил голову. Сидящий передо мной человек легко усмехнулся, одними уголками губ, и в глазах его вновь проступила усталость, которую я видел, когда вошел в беседку.
Уже выходя вместе с одним из охранников в черно-желтой униформе, я обернулся и спросил, на лету поймав мысль:
— Сеньор Кампос, простите, можно вопрос?
— Да? — тот поднял голову от стола, на котором уже лежала завихренная планшетка.
— Вы выяснили, кто мой отец?

 

Виктор Кампос недоуменно склонил голову набок.

 

— Ну, вы раскопали обо мне все, что только можно. Там случайно не было информации о том, кто он?

 

Лицо криминального хефе расплылось в улыбке.

 

— Понимаю. Нет, не было. Да, есть темная история счета, на который твоей матери поступают деньги, но я не стал ее копать. Мне это не интересно.
— Но хоть примерно можете предположить, это какой-то аристократ?

 

Он пожал плечами.

 

— Скорее всего. Какой-то богатый сукин сын. Достаточно богатый, чтобы организовать многоуровневую защиту счета. Очень хорошую, мои люди сходу не смогли взломать ее, а потом я отозвал их, чтобы не получить лишние неприятности. У меня нет в планах ссориться с серьезными людьми из-за вопросов твоего отцовства.
— То есть, вы не станете выяснить, кто высылает деньги, — срезюмировал я.
— Я — нет. Но если тебе это нужно — разберись во всем сам. Встань на ноги, получи опыт и силы, и разберись.

 

«Что ж, правильно, зачем ему лишние проблемы из-за сына шлюхи, который еще неизвестно, примет ли его предложение? А если и примет, он все равно не сделает этого, из воспитательных побуждений. Да, Шимановский, на этом фронте облом!
Но это наименьшая из проблем. Так, боковой квест. Сейчас перед тобой, друг мой, лежат иные, более глобальные и более важные задачи. Успехов тебе в их решении!»
На выходе из здания я встретил входящего внутрь Бенито. У меня не было ни сил ни эмоций, чтобы как-то отреагировать на него, потому с кирпичной рожей прошел мимо. Физиономия же Толстого удлинилась, он во все глаза смотрел на меня, как на привидение, а после вышел на улицу и провожал глазами аж до внутреннего шлюза ограды.
Мне было плевать на него. Он — прошлое. Как оказалось, четко спланированное неким мудрым доном в собственных целях, в котором я был марионеткой. Впрочем, как и Бенито.
Теперь внутри шлюза горел свет. Люк внутренней створки опустился, внешняя же представляла собой отъезжающую в сторону дверь. Дверь отъехала, выровняв давление в камере, охранник легонько вытолкнул меня наружу, после чего дверь встала на место, теперь уже за моей спиной.
Передо мной стояла розовая «Эсперанса» во всей своей красе, боковой люк ее напротив места водителя зиял провалом. Меня вновь приглашали, и я вновь не мог отказаться.
* * *
Люк бесшумно поехал вниз, отрезая меня от внешнего мира. Послышалось шипение системы герметизации.
Катарина была одета по гражданке, в кремовую блузку с декольте и зеленую бархатистую юбку почти до колена. Со вкусом, но скромненько, если вспомнить некоторые ее наряды из прошлых наших поездок. Лицо же было доведено до идеала, будто поработал профессиональный визажист: короче, я оторвал ее от важного интимного мероприятия, и вряд ли она этому обстоятельству рада. И то, что зачинателем действа был не я, а громилы сеньора Кампоса, ее, как всякую женщину, вряд ли волнует.
Если по честному, в глубине души я был даже рад такому развитию событий, злорадное существо внутри меня ликовало. Это существо помнило ее крики и удары там, на зеленой линии пятой дорожки, и вряд ли в ближайшее время забудет. Но к сожалению существа, управляло мной не оно, а трезвый, несмотря на коньяк, здравомыслящий человек, и этот человек считал, что нужно наладить испорченные отношения.
— Привет, — буркнул этот человек, не вкладывая в приветствие никаких эмоций.
В ответ получил равнодушное молчание. Она даже не взглянула в мою сторону, рассматривая дорогу впереди. Это мы что, гордые или обидчивые? Или ставим наглеца в моем лице на место? Фиг тебе, детка! Не выйдет! Не хотела бы — не приехала! А раз приехала — будешь делать работу до конца, что хочешь передо мной тут ломай!
— Если скажу, что рад тебя видеть, я совру, — спокойно сказал я, найдя, как сформулировать то, что в данный момент испытывал. — Но если скажу, что не рад — тоже совру. И что мне говорить?
— Пристегнись, — лаконично бросила она и завела двигатель.
— Что?
— Пристегнись, говорю!
Мотор взревел. Я пристегнулся, и через секунду машина сорвалась с места, вдавливая меня в спинку сидения. Ого!
Мы ехали быстро, очень быстро, игнорируя пост гвардии и телодвижения гвардейцев перед шлюзом выезда из купола. А на магнитке, когда туда спустились и перестроились в крайний левый, спидометр «Эсперансы» зашкалил за пятисотенную отметку. Кажется, Катарина в ударе.
Я всегда считал, что люблю быстро ездить, люблю гонки, но как оказалось, это не так. Когда мы остановились минут через десять, я буквально вывалился наружу, хватая ртом воздух и давя в себе тошноту.
Отпустило, обед на траву не вывалил, но тошнота ушла не совсем, как и дрожание рук, а цветом лица в этот момент я, наверное, мог поспорить с зеленеющим перед лицом газоном.
Кстати о газонах. Вправо и влево от нас тянулся самый настоящий газон с самой настоящей живой травой. Чуть дальше влево виднелась круглая парковочная площадка, вокруг которой компактно раскинулись цветники с белыми и темно-синими цветами, составляющими вместе узорный рисунок. Красиво! Парковочная зона примыкала к дороге, по которой мы и приехали, которая упиралась в шлюз в большой бетонной стене в полусотне метров перед нами.
При следующем акцентировании внимания я увидел перед шлюзом двух лениво вышагивающих стражей в черных доспехах с «кайманами» на плечах и двух людей в тканевой форме неопределенно-зеленого цвета с петличками и шевронами императорской гвардии, неспешно идущих к нам.
— Проверьте его, — бросила им Катарина, когда они подошли, с пренебрежением крупного начальника к мелкому клерку или даже посыльному. Такого тона от нее не ожидал, сотрудники императорской гвардии ассоциировались у меня как таинственные и страшные бойцы невидимого фронта государства, которых все должны бояться и под заинтересованно-равнодушным взглядом которых мелко дрожать.
ИГэшники молча склонили головы в знак согласия, один из них кивнул мне — пошли. Я поднялся с четверенек и направился следом, перебарывая оставшиеся в желудке спазмы. Лихо она раскомандовалась!
Один из гвардейцев шел чуть спереди, другой чуть сзади от меня, типа конвоя, и я чувствовал себя мягко говоря неуютно. Да, у меня не было причин для паники, не было поводов «быковать», неподчиняться, я доверял Катарине и не ждал подвоха, но при этом остро чувствовал, что если попробую повести себя неадекватно, меня тут же скрутят. Скрутят, но приказ сеньоры майора выполнят.
Шлюзовая створка открылась, мы вошли в темное помещение, освещенное лишь дежурным светом. Внутри было еще более неуютно, чем в машине — откуда-то взялось давящее чувство, будто что-то хотело расплющить меня по полу и стенам. Вновь открылась створка, на сей раз небольшая и сбоку, наподобие комнаты проверки в Восточных воротах. Понятно, тут то же самое, меня будут проверять на жучки. А почему сюда, а не туда? Дворец большой, эти ворота ближе?
Я вошел. Люк сзади беззвучно встал на место. Ощущение глухой давящей массы стало невыносимым. И когда я чуть не зашелся в приступе клаустрофобии, наконец, загорелся яркий свет.
Моему взору открылось небольшое помещение с голыми металлическими стенами, стоящий в углу стол, заставленный с электронными приборами непонятного назначения, пульт контроля, наподобие игровых сетевых станций с эффектом полного погружения, а также кресло, похожее на те, что стоят в кабинетах у врачей-стоматологов, только снабженное ремнями и захватами. Жуткое кресло стояло в центре комнаты, за ним виднелся столик поменьше и на нем лежали самого отвратного вида медицинские инструменты, среди которых я узнал скальпели, зажимы и ножницы.
— Садись, указал рукой на кресло направляющий.
Мне стало плохо. Тошнота от плохой дороги сменилась другой тошнотой, более сильной, волна страха подкатила к горлу, и я почувствовал, как кровь бьет в виски.
— Не бойся, это не для тебя! — усмехнулся второй ИГэшник, что шел сзади, проследив за моим взглядом. Первый же прошел к станции и лег в нее, надев шлем и закутавшись в коконе виртуальной реальности.
— А для кого? — выдавил я, пытаясь не стучать зубами.
— Первый раз у нас? Не бойся, это только на вид страшно. — Второй гвардеец рассмеялся. — Ничего с тобой не случится, проверим на жучки и все.
— А это? — я указал на инструменты.
— А это, брат… Где только жучки не прячутся!
Мой собеседник был расслаблен, а перед тем, как броситься на кого-то так не расслабляются. Или когда ждут нападения сами. Меня воспринимали, как «своего», человека, связанного с дворцовой охраной и не ждали подвоха. Возможно, он слишком хорошо владел собой, все-таки работник спецслужбы, но своей интуиции я доверял, а та говорила, что бояться мне нечего.
Я сел. Гвардеец тут же нацепил на меня множество проводов и датчиков, на одежду, лоб, запястья, щиколотки — везде, куда достал. Даже в волосы какую-то ерунду вставил. Никаких ощущений не последовало, как и комментариев. Его напарник сзади задвигал руками, что-то делая в виртуале, затем произнес несколько непонятных слов, которые я не запомнил, после чего скомандовал:
— Выключи браслет.

 

Я повиновался.

 

— И навигатор.
— Еще активная электроника с собой есть? — спросил второй.
— Нет, — раздалось сзади.

 

Вот даже у них как? Классно!
Навигатор, старый, не подарок Бэль, красовался на мне последние два дня больше для галочки — я почти не пользовался им. За две недели как-то отвык, полагаясь на глаза и уши, а не козырьки с виртуалом, зеркала и камеры. Прибор пыхтел на мне в режиме ожидания, и не включенный, и не выключенный, и, догадываясь, что работники платы и отвертки сейчас сделают, я потянулся к дуге и перекрутил колесико в сторону полного выключения.

 

— Все, теперь можно.

 

Это не мне, это напарнику.
Свет над нами мигнул. Больше я ничего не почувствовал.

 

— Больше ничего нет, — раздался голос сзади.
— Свободен, парень! — обрадовал рядом стоящий. Он быстро снял с меня все провода и приборы, и через какую-то минуту я уже стоял на ногах.
— Что, и все? Больше ничего не надо?
— Да, гуляй. Ты чист, как младенец. Пока чист… — поправился он и снова рассмеялся.
— А это было… Это электромагнитная пушка была, да?
— Да. Скверная штука, правда? В радиусе ста метров всю электронику выжигает начисто! Вот только беда, жучки не все ей поддаются. Но твои поддались, не дрейфь!
— Да я не дрейфлю!..
Меня пробил озноб. Жучки. Сколько их на мне? Чьи они? Ну, или чьи они были?
Те, которых сожгли сейчас — однозначно подарок людей сеньора Кампоса. Когда на меня успели их нацепить — даже не представляю, может сейчас, может и раньше. Но есть еще и «дворцовые», или «ангельские». Те, благодаря которым Катарина примчалась буквально через двадцать минут после того, как меня доставили в дом Виктора Кампоса. И что скверно, вряд ли эти ребята уничтожили последние, все ж свое, родное, почти на одну контору работают…
Второй чекист открыл входную створку и вывел меня вначале в шлюзовую камеру, затем наружу. Катарина стояла в ожидающей позе, скрестив руки на груди и облокотив зад о передний капот машины. Увидев меня, она пальцем кивнула за спину, на открытый люк салона. Я понятливо последовал приказу. Следом вышел первый чекист и протянул ей листок бумаги. Та внимательно пробежала его глазами, после чего расписалась. Через несколько секунд моя мучительница уже сидела рядом, закрывая люк со своей стороны и пристегиваясь.
— Два. Всего два. И те скорее всего поставлены для проформы — несерьезные какие-то.
— Они видели тебя и не захотели рисковать, подставляться. Они знают, кто ты такая, — выложил я оперативную информацию. — Что ты — действительный офицер корпуса, а никакая не гонщица с прикрытием.
— Возможно, — неопределенно покачала она головой. — Но все равно нужно быть предельно аккуратными. Поехали, герой!
* * *
— Почему герой?
Машина ехала не спеша, по поверхности, не сбегая в подземку. Местами встречались небольшие заторы, пробки, которые мы старались объехать, но как я понял, спешить нам больше некуда, потому Катарина и не пыталась. Она все время молчала, и я не выдержал первый.
— А как тебя еще назвать? — зло усмехнулась она. — Разве не герой? Все девчонки два дня только о тебе и говорят! «Он то, он се, он такой, сякой разэдакий!». Как вирус какой-то! «Пятнашка» тебя вообще уже заочно приняла, даже набралась наглости подойти к Мишель и попросить, чтобы зачислили тебя именно в их звено, когда зачислят! Наглые стервы!
— «Пятнашка»? — я хотел спросить: «А это возможно, что меня зачислят?», но в последний момент передумал. Несолидно. Сама скажет.
— Пятнадцатое звено. Те, кто давал позавчера перед тобой показательные выступления. А та девочка, что упала, чуть ли не замуж за тебя собралась. Лежит в лазарете и такое про тебя треплет, уши вянут! Ты у нас чуть ли не ангел небесный!

 

Катарина ехидно захихикала. Мне весело не было.

 

— И как она там?
— Нормально. Два перелома, как я и говорила, ничего сложного. Заживет, как на собаке.
— Ты не говорила. Я не слышал.
— Может быть. Но это не значит, что ситуация не была под контролем.
Молчание. Ну, вот он, момент истины, разнос за содеянное. Я внутренне напрягся, готовясь.

 

Точно, угадал.

 

— Нас там было трое, команданте добрая душа! — начала орать она, выпуская пар. — Три человека, два тренера и я, прошедшие огонь и воду! Мы разбираемся в травмах не хуже хирургов и травматологов! Я участвовала почти в сотне боевых операций, в прямом смысле боевых, как и они! И там убивали, и мы, и нас, и мои напарницы получали ранения! И мы перевязывали их, и кости по кусочкам складывали!
— Где ж это вы так повоевали, в мирное-то время? — съязвил я, хотя чувствовал, что не прав. Но молчать, когда на меня орут…
— Да куда нас только не кидали!.. — Катарина сбавила обороты. — И на Марс, и на Луну отправляли. Да и на Венере подонков хватает. Форму ДБшную на нас цепляют, и в бой. Как простые солдаты. Или армейскую. Кстати, армейская форма мне больше нравится, сидит лучше.

 

Пауза.

 

— Но не об этом речь. Медицина у нас отдельный курс, на несколько лет. Один из самых главных, важнее, чем владение некоторыми видами оружия. Причем как теория, так и практика — по больницам на два месяца всех распихивают, по госпиталям, чтобы зачеты как все получали, как медработники. Мы, ветераны, вообще можем работать фельдшерами и хирургами в отдаленных провинциях, где нет или мало настоящих врачей. И будем неплохими врачами и фельдшерами!
Она вновь распаляла сама себя, постепенно повышая голос, я же тихонько наматывал на ус обрывки фраз, понимая, что почти ничего не знал про корпус. Все оказывается гораздо сложнее, чем казалось раньше. Боевые операции, медицина на уровне медработников…
— У нас все время все находилось под контролем, каждая мелочь! Ты только разевал рот от неожиданности, что она споткнулась, а мы втроем уже сосчитали, сколько раз она перевернулась и сколько ударилась в падении, определили степень повреждений! Ее жизнь была вне опасности! Ей ничего не угрожало, сердобольный мой друг! Два болезненных, но пустячных перелома, только и всего! Потерпела бы! И тут твой поступок…
— Такие крутые, блин! — я грязно выругался по-русски. — А что ж тогда ничего не сделали, раз все видели и определили? Вы же понимали, что бежать дальше она не сможет, чего ж сидели и ждали? «Время не вышло, время не вышло…» Спокойненько, без напрягов, поднялись, пошли, вынесли, помогли. Делов-то!
— Да проверяли мы! Тебя проверяли! — заорала она в ответ. Так громко и резко, что я инстинктивно втянул голову в плечи. — Тебя и пятнадцатый взвод, у кого какие нервы! Ей ничего не угрожало, полежала бы, отдохнула, а вот посмотреть на вашу реакцию очень даже стоило!
— Посмотрели? — ехидно оскалился я. — И как?
— У тебя выдержка ни к черту, — вымученно вздохнула она. — Надо заняться ею. Отдельно. И с ними нужно еще работать. Почти хорошо, но в бой посылать их пока рано.
— А в чем прикол? Ради чего это все? Ладно, я — гражданский, но они обученные и преданные девочки, за что их так, «проверять»?
— Дурак ты, Хуанито, вот и весь сказ, — подвела итог Катарина. — Ты куда пришел? В оранжерею, цветочки поливать? Или в корпус королевских телохранителей? А что делают телохранители? Что обязаны делать, в идеале?

 

Правильно, умирать!
А как мы научим их умирать, отдавать жизнь вместо кого-то, если будем трястись над каждой их царапиной? Они — мясо, их жизнь ничего не стоит, и они должны осознать это в полной мере, Хуан. Они должны, обязаны рисковать, и ни в коем случае не дорожить жизнью! Или ты думаешь это просто так, что набор идет только из приютских сирот? Думаешь, мало обычных девчонок пытается попасть к нам на отборы? Да сколько угодно! Завал полнейший! Документы подделывают и приходят, типа сироты, пороги службы вербовки обивают!
Но нет, нет и еще раз нет, только сироты, и лучше с криминальным прошлым. Воровки, бродяжки, дети алкоголиков, побирушки. У нас хватит сил сломать их и вырастить новый стержень, огромные конкурсы позволяют отсеять почти всех, кто не подойдет, и оставить достаточное количество. На это уходит несколько лет, но это отработанная методика и мы можем себе ее позволить. Зато бывшие бродяжки знают, что они пыль, мусор, и что хорошего в жизни, кроме корпуса, у них ничего не будет. Они должны презирать жизнь, презирать ее ценность, только тогда мы будем уверены, что они станут под пули, закрыв собой нулевой объект. Только так, Хуан. Комнатные цветочки не смогут принять это, они знают такие вещи, как «ценность жизни», «естественные права человека», «права гражданина» и прочую лабуду. Их можно сломать морально, заставить выполнять приказы, заставить думать по требуемому шаблону, но их нельзя заставить забыть, что жизнь ценна сама по себе.
И тут ты со своей аптечкой и жалостью…

 

Какое-то время ехали молча. Да, о таком положении вещей я не думал. Как все жестоко!

 

— Но зачем так сложно? Ведь на гражданке работают сотни телохранителей, и они без вашей костоломной подготовки становятся под пули, когда надо.
— Мы лучшие, Хуан. И если мы выпускаем бойца, мы уверены, что это — боец. Такой, который нужен нам, а не олигархам на гражданке.
Мы не просто бойцы, пойми, мы ангелы-хранители, хранящие Корону. Всемогущие, безгрешные, не делающие ошибок и не думающие о себе. Вот это и пытался вложить в идею корпуса Антонио Второй, создавая себе игрушку, только ради нее и создал нас. А не ради смазливых девочек в коротких юбчонках, которые должны были бы с оружием в руках везде ходить вокруг него.

 

Вздох.

 

— Ну, и ради них тоже, частично. Приятно ведь молоденьких девочек вокруг себя таскать? Но согласись, потрахать их император мог и так, из-за одних понтов не стоит организовывать подобную структуру. Очень капризную, сложную и невероятно дорогую.

 

Тут я был с нею согласен.

 

— Понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь!
Она в сердцах махнула на меня рукой. Еще несколько кварталов проехали молча.
— Вы за мной следили?

 

Она кивнула.

 

— После инцидента с Бенито я настояла на том, чтобы ты был взят под особый контроль. Мишель поддержала без вопросов. И тебя поставили в список охраняемых объектов.
— Это как?
— Как-как! Как объект, которого мы охраняем, как еще! — вновь воскликнула она, намекая на мою непроходимую тупость. Я скрипнул зубами. — Мы же не только Лею охраняем и ее детей. У нас в списке объектов больше тридцати человек. К некоторым, вроде членов королевской семьи, прямой ветви, приставлены группы, некоторыми занимается только дворцовая стража, а мы лишь сверяемся, некоторых пасут безопасники Алисы. Но в случае чего реагируем мы, и постоянно с этими структурами синхронизируемся.
Так и тебя поставили на мониторинг, «снабдив» несколькими жучками. Не пытайся, не найдешь, — усмехнулась она, видя, как я начал себя ощупывать.
— Спасибо! — я недовольно хмыкнул. — И на что ориентированы жучки? Координаты? Прослушка? Видеообзор?
— Все.

 

Я закашлялся.

 

— То есть как «все»?
— Ты тупой, не знаешь, как это «все»?

 

Я непроизвольно сжал кулаки

 

— Вообще-то знаю! И что, вы следили, как я ем, купаюсь, в туалет хожу?
— Нет, мы следили за твоими координатами, периодически проверяя аудио и видеовыходы, на всякий случай. И когда твои координаты начали удаляться от школы в сторону дома одного из ключевых криминальных авторитетов планеты, и видео, и аудио были включены.

 

Да, можешь не спрашивать, я слышала все, что сказал тебе Виктор Кампос.

 

— И как тебе то, что он сказал?

 

Она равнодушно пожала плечами.

 

— Он слишком романтизировал преступный мир. Поверь, в нем нет ничего такого, за что стоило бы к нему тянуться. Это мир грязи, подлости и жестокости.
— Это клан, Хуанито, — подобрала она слова после небольшой паузы. — Клан, который занимается тем, чем неприлично заниматься приличным людям. Им, преступным кланам, достались отбросы, объедки пиршества, которыми не могут позволить себе заниматься достойные люди, контролирующие жизнь планеты. Проституция. НЕЗАКОННАЯ проституция, — уточнила она и ухмыльнулась, вкладывая весь отвратительный смысл в это слово. Ведь осталось не так много вещей, которые были бы незаконными на Венере, этой цитадели разврата по земным меркам. — Работорговля. Наркота. Торговля редкостями. И, разумеется, контроль над трущобами, который никто не сможет осуществить лучше структуры, работающей «снизу».
Как видишь, мафия Венеры — это сборище грязи, в которой нормальный человек не может не утонуть.

 

Она помолчала.

 

— Да, там крутятся большие деньги, достаточно большие даже по меркам планеты, здесь Кампос не наврал. Но нужны ли они такой ценой? Да и выйти из бизнеса, чтобы спокойно потратить их, проведя остаток жизни где-нибудь на Ямайке или Гаити невозможно. Это до конца жизни, Хуан. И маловероятно, что жизнь окончится в постели от старости.
Я непроизвольно сглотнул подступивший ком. Я все еще находился под впечатлением от обаяния этого человека, Виктора Кампоса, довольно харизматичного сукиного сына (тьфу, прицепилось), поэтому не мог рассуждать здраво. Пока не мог. И слова Катарины вылились, как отрезвляющий душ.
— Еще в одном он прав, — продолжила она. — «Семья» — это власть. Естественным путем ты так высоко не взлетишь. И если не боишься обагрить руки чужой кровью, а совесть чужим страданием, можешь смело принимать предложение.

 

Я усмехнулся.

 

— Я почему-то ждал от тебя чего-то подобного, именно этих слов.
— Это не слова, это факты, мой дорогой. К нам ты не вернешься, ты для этого слишком красиво хлопнул дверью, но жить по-старому, являясь отбивной для кого-то, как в прямом, так и в переносном значении слова, не захочешь. Это шанс для тебя, малыш! Хороший шанс! В жизни такие выпадают редко!
— То есть ты все-таки думаешь, что я приму его предложение? — усмехнулся я.

 

Она пожала плечами.

 

— Мне все равно. Я защищаю тебя от него, пока тебе угрожает опасность. Потому, что во многом она угрожает из-за моих плохо обдуманных поступков. Это позиция корпуса — мы не бросаем своих. До всего остального мне нет дела.
— Не бросаете? — заметил я, вкладывая в голос всю возможную желчь. Она усмехнулась и кивнула.
— Да. Мы можем прессовать своих, в воспитательных и любых других целях. Мы наказываем за проступки, очень строго, невероятно строго! Но все это внутри, не вынося сор за порог бело-розового здания. В большом же мире своих мы не бросаем и вытаскиваем из любой передряги. Это тоже один из столпов, на которых держится корпус телохранителей. И пока он стоит, незыблемо и нерушимо, у нас будут конкурсы по двести-триста человек на место.

 

Я задумался, откинувшись на спинку. Да, все не так просто.
Какие у меня есть факты?
С одной стороны бесчеловечное отношение, унижение, неуставщина, жуткий прессинг. Но с другой — защита своих. «Мы накажем за проступок, но сделаем это мы сами». Что-то в таком духе. И то, что я еду с ней в машине — подтверждение этого лозунга. Меня не бросят.
Я все еще могу вернуться?
Не знаю. Она оговорилась, что за меня просили. То есть, если бы такой возможности не существовало в принципе, они бы не просили. Значит, существует. Но…
Дальше я подумать не успел, она словно прочла мысли:

 

— Хорошо, давай перейдем к официальной части. Я хотела оставить это на вечер, заехать к тебе в гости, но раз такие события…

 

Я подобрался.

 

— Сегодня утром мы, наконец, собрали совет офицеров по поводу твоей проблемы. В малом составе, кого нашли, но его решения законны. Пятью голосами против двух ты признан невиновным.
— Невиновным в чем? — я чуть не рассмеялся, поскольку вины за собой как-то не ощущал.
— В невыполнении приказа. Тебе приказали сидеть и не вмешиваться, ты его нарушил. Там было еще и про технику безопасности, про доспех и его отсутствие, но это признали фактором, не стоящим внимания.

 

Я, признаться, немного обалдел от такой наглости.

 

— А можно поинтересоваться, почему? Вы, приказы, устав, жесткач такой, и вдруг — невиновен… Кого другого бы вы за такое расстреляли!

 

Она согласилась

 

— Да, кого другого из своих, принятых и принявших присягу. Но ты не один из нас, ты даже не «мелочь», не новобранец, и не обязан подчиняться приказам, идущим в разрез со своей совестью. К тому же, ты не бросил оружие, а это очень важный фактор.

 

Пауза.

 

— Короче, ты имеешь полное право явиться для прохождения последнего, итогового теста, по результатам которого после приезда Леи будет принято решение о твоем зачислении. Это окончательно и обсуждению не подлежит.
— То есть… — я даже не знал, что на это сказать. — Я могу…
— Один единственный тест, — перебила она. — Сложный, с риском выйти из него вперед ногами, но по-другому у нас не принято. Пройдешь — зачислен. Не пройдешь — adios. Вот и все.
— А что за тест? — я начал приходить в себя.
— Скажем так, тебе надо будет пройти полосу, но сложность ее будет заключаться не в препятствиях, а в том, что некоторые плохие парни будут пытаться тебя убить. Естественно, не живые, но тебе от этого будет не легче. Большего сказать не имею права.
— Понятно.
На самом деле понятно ничего не было. Но какие вопросы задавать — я не знал. Неожиданный поворот!
И еще я поразился, как права оказалась мама. Они позвонили-таки! Ну, не совсем позвонили, но если бы не дон Виктор, то связались бы со мной вечером. Сказав, что «простили»…

 

De puta madre!!!

 

— Конечно, я понимаю, что мои слова для тебя ничто не значат, — продолжила вдруг Катарина со слащавой ухмылкой наевшейся сметаны кошки. — Так, отдушина, дескать, «я был прав и идите вы все». Но это моя работа — сообщить. Я ее делаю и потом отчитаюсь. Я рада, что ты не придешь, честно! Тебе у нас не место! Мир? — Она протянула ладонь.

 

Я кивнул и протянул свою, ошеломленный новым поворотом сюжета.

 

— Мир…
— Тогда вот моя визитка. Если все же надумаешь. Не смотри так, это тоже работа — отдать визитку. Если надумаешь явиться на тест — звони.
Она вытащила из бардачка и протянула свою карточку. «Служба вербовки», — лаконично значилось на ней. И никаких украшений или изысков.
— Скажешь оператору, чтобы соединили с Ласточкой.
— Ласточка — это ты? — усмехнулся я. Прикольный ник!

 

Она кивнула.

 

— Только не спрашивай, почему. Просто Ласточка. Позывной.
— Понятно.
— Ну, вот и твой район. — Она кивнула на дорогу впереди. Мы как раз проехали шлюз нашего купола. — Где тебя высадить, чтобы не светиться?
Не светиться! Скажет тоже! После двух недель, за которые она подбирала и высаживала меня почти возле дома?
— Возле космонавтов высади, — хмыкнул я. — Прогуляюсь, в себя приду.
— Это правильно! — поддержала она.
Да, мне очень нужно посидеть и поразмышлять. Или хотя бы просто прийти в себя. А возле памятников космопроходцам отчего-то лучше думается — наверное, все плохие и глупые мысли в космос улетают, а здравые прилетают.
— Возле Гагарина, — уточнил я.
— Хорошо.
Через несколько минут мы подъехали к ансамблю и встали через дорогу. Я уже поднял люк, когда решил спросить:
— Катарина, а ты выяснила, кто мой отец?
— Что?

 

Она недоуменно обернулась, но почти сразу поняла, в чем дело.

 

— Нет. Я тоже уперлась в таинственный счет и включила заднюю.
— У тебя не было возможностей и административных ресурсов его взломать?

 

Она пожала плечами.

 

— Были. И есть. Но зачем? Что это даст?

 

Хороший вопрос.

 

— Тебе это ничего не дало за восемнадцать лет. От этого знания ни тепло, ни холодно. Зачем тогда ворошить прошлое?
— Ради строки в личном деле в графе «отец» в досье одного из самых секретных подразделений, — усмехнулся я.

 

Моя усмешка поддержана не была.

 

— Нам что, на каждую из новобранцев организовывать такую графу? Так у нас она заполняться у единиц будет! Все, пока, Хуан, тебе пора. Нам не интересно прошлое прибывших, как и прошлое их семей. Мы сами — большая семья, и это гораздо важнее.

 

Да, и тут облом.

 

— А если я стану одним из вас, пройду Полигон и все такое, это можно будет выяснить?

 

Она рассмеялось.

 

— Мальчик, поверь, ради того, чтобы узнать, как зовут подонка, участвовавшего в твоем появлении на свет, не стоит идти к нам. Корпус создан немного для другого.
Мне не осталось ничего иного, кроме как вздохнуть и полезть наружу. На полпути я вновь обернулся:
— Значит, считаешь, для меня это будет неплохим выбором? Принять предложение хефе?
— Решай сам. — Она покачала головой. — Любое мое слово — давление. Что-то еще?
— Да. — Я многозначительно посмотрел на пачку сигарет, которые она в этот момент достала из бардачка. — Почему люди курят эту дрянь?

 

Катарина серьезно задумалась.

 

— Ну, она помогает нервам успокоиться. Собирает мозги в кучу. Хочешь попробовать?

 

И протянула пачку мне. Я неуверенной рукой взял ее.

 

— И зажигалку держи. — Красивая резная серебрянная зажигалка последовала за пачкой. — Зажигалку с возвратом, это подарок.

 

Уже закрывая люк, я уточнил:

 

— Значит, еще увидимся, раз с возвратом?

 

Она неопределенно пожала плечами.

 

— Кто знает? Планета круглая!..
* * *
От первой затяжки я закашлялся, разодрало горло и легкие. Вонь табачного дыма душила, выворачивала наизнанку. Противная штука! Вторая и третья затяжки пошли также плохо. Но потом стало легче.
Действительно, расслабляет. Напряжение, державшее меня в клещах целый день, начало отступать. Я закрыл глаза и отвалился на спинку лавочки, чувствуя себя предателем самого себя, зажимающим в пальцах тлеющее нечто, на которое не мог смотреть еще утром.

 

Итак, корпус. Таинственный и загадочный. И крайне жестокий. Но не оставляющий при этом своих в беде. Игрушка для императора, создавшего его, но кто он для меня? Цель? Средство? Послать его к чертям и больше не связываться?
Катарина кое-что не договорила, да и не могла договорить. То, что я мог не выполнять приказы и не бросил оружие — это отговорки, поводы вернуть меня. Например, если бы я бросился на помощь без «жала», с одной аптечкой, об этом аргументе бы просто не вспомнили. Им нужны мои способности, и ради них они разобьются в лепешку. Не мальчик Хуанито, пришедший к ним две недели назад, над которым можно поиздеваться и поэкспериментировать, а супермен Иван Шимановский, выдавший на тестах такое, что не под силу никому.
Я отдаю себе отчет, подобное невозможно. Если бы самолично не прошел все эти испытания и контрольные полосы, рассмеялся бы, скажи мне кто обратное. А значит, я становлюсь вдвойне, втройне, вдесятирне полезным и ценным!
Я — мод с неизвестными способностями. И как правильно предупредила Норма, способности — это оружие, которое можно использовать.
Теперь Виктор Кампос. Его мотивы неясны, невероятно, что такой человек мог предложить то, что предложил, мелкой сошке вроде меня. Согласен, интуиция, умение разбираться в людях — это у него есть, но неужели нельзя найти человека из своей среды? Того, кто «в теме»? Не верю!
Но предложение прозвучало, и прозвучало серьезно. Такие люди просто не умеют шутить. А значит, если я сейчас позвоню ему и дам ответ, меня тут же возьмет в оборот мафия. Там я тоже буду оружием, но с гораздо большей степенью свободы действий. Правда, плата за это — специфика бизнеса «семьи», но я знаю об этом, а значит все честно.

 

Я сделал глубокий затяг и вновь закашлялся. На лицо навернулись слезы. Ничего, привыкну — другие же привыкают! Главное не злоупотреблять и не втянуться.

 

Лев и крокодил. Благородный жестокий лев корпуса и коварный, нападающий исподтишка, не менее жестокий крокодил мафии. Оба они не подарки, не идеалы мечтаний, но кого-то из них выбрать необходимо. Потому, что в одном Катарина права на триста тысяч процентов: я не хочу возвращаться к жизни, в которой меня и мою девушку может прибить, поиздевавшись, случайно проезжающая мимо банда гопоты, и в которой мелкий чиновник или менеджер даст отворот, в результате которого рухнет многие годы выстраиваемая карьера, только потому, что я — никто.
Как там в разговоре с доном Алехандро: «до конца дороги доходят единицы, но эти единицы и правят миром. Молодые душой. Готовые рискнуть и броситься в омут». Виктор Кампос охарактеризовал их, как «идиоты», и он тоже в чем-то прав. Мы идиоты. Молодые идиоты.
Я поднял рукав и вызвал в меню музыкальный плейер, после чего поставил всю скачанную музыку на случайный выбор. С облегчением вздохнул, выбросил в стоящую рядом урну догоревшую сигарету, и отдаваясь на волю зазвучавшему бешеному ритму мелодии, скрежещей, словно металл, двинулся дальше. Чтобы принимать такие решения, нужно расслабиться, а у меня это только начало получаться.

 

Baptised with a perfect name
The doubting one by heart
Alone without himself
War between him and the day
Need someone to blame
In the end, little he can do alone

 

— запела какая-то женщина с приятным звонким голосом. Такой песни и такой музыки я еще не слышал. Хотя, и не слушал еще ничего толком! Скачал тысячи часов, а руки дошли только до нескольких треков! Надо же, жесткач, рев гитар, скрежет, звук, словно в кузнице работают, и среди этого шума вытягивающий вверх, к звездам, ее ангельский голосок, не к ночи будь помянуты эти долбанные ангелы.
Я улыбнулся. Пожалуй, жизнь не такая уж и скверная штука! Главное не потеряться в ней, а я не собираюсь этого делать.

 

Я шел мимо памятников космонавтам прошлого и чувствовал, что черная полоса в моей жизни подошла к концу. Корпус, мафия, ее величество — все это лирика, все это вторично. Главное не то, какую дорогу выберешь в жизни, главное — остаться при этом человеком. И поющая в какой-то степени была со мной согласна.

 

You believe but what you see
You receive but what you give
Caress the one, the never-fading
Rain in your heart — the tears of snow-white sorrow
Caress the one, the hiding amaranth
In a land of the daybreak
* * *
Победитель — Князю
Предложение сделано. Мальчишке дано неделю на раздумье. Шансы, что он согласится, оцениваю как ниже среднего. Настоятельно рекомендую принять дополнительные меры психологического воздействия с вашей стороны с целью склонить его к согласию.
В связи с повышенным интересом спецслужб, возможности устранить его в случае дачи отрицательного ответа не имею, прошу дальнейших указаний.

 

Князь — Победителю
Приказ об устранении при даче отрицательного ответа отменяю. Ждите инструкций.

 

Красавице. Срочность: «Молния». Гриф: «Секретно».
Используя внедренного агента «Девочка» и иные средства прошу организовать довод до объекта «Папенькин сынок» сведений о содержании разговора объектов «Ангелок» и «Папочка». Прошу также оказать на «Папенькиного сынка» психологическое давление с целью вызова у него крайне негативной реакции в отношении «Ангелка» и желания отомстить. Ласточка.

 

Лисе. Срочность: «Молния». Гриф: «Секретно».
Имеются сведения о намерении устранения объекта «Ангелок» со стороны объекта «Папенькин сынок».
Прошу взять «Папенькиного сынка» под полный контроль, и в случае подтверждения намерений, организовать его изоляцию. Ласточка. Копию сообщения переслать абоненту «Красавица».

 

Ласточке. Срочность: «Молния» Гриф: «Секретно»
Это опасно. Ты уверена, что нужно именно так? Красавица.

 

Красавице. Срочность: «Молния» Гриф: «Секретно»
Второго шанса может не быть. Беру операцию под свой контроль. Прошу освободить на время ее проведения от повседневных обязанностей.

Глава 12
Вопросы и ответы

Сентябрь 2447, Форталеза, летняя резиденция венерианского королевского дома

 

Город превзошел все ее самые смелые ожидания, поразив буйством красок, переливом огней и пестротой людской массы. Небоскребы делового центра, действительно, царапали небо, уходя за облака, это оказалась не метафора. Она еще не привыкла к виду самих облаков, а тут такие грандиозные иглы! Из них, несмотря на большую погрешность, можно достать до дворца, а вот это скверно. Единственной преградой для снайперов является голографическая защита, но голограммы никогда не давали стопроцентной защищенности, потому лучшим средством выживания, как и в стародавние времена, здесь был принцип «с юго-восточной стороны не высовываться». В королевском дворце! Да, Филипп Веласкес выбрал не самое лучшее место для резиденции!
Лана никогда ранее не была на Земле, потому так поразила ее местная архитектура. Марс и Венеру она знала, бывала на Луне и на Меркурии, но Земля… Это оказалось нечто непередаваемое, ее просто не с чем сравнить!
Да, каждая планета по-своему уникальна, хотя, казалось бы, что уникального может быть в колониальном городе? Однако Марс удивлял всех своей воздушностью, невесомостью, ощущением парения над мирозданием. Сила тяжести в одну третью «жэ» — скверная штука, дающая обманчивое ощущение легкости, но именно она рулит архитектурой планеты. Марсианские купола тонкие, на первый взгляд непрочные, особенно после сравнения с гигантскими венерианскими зиккуратами. Они даже не врыты в землю на десятки метров! Наземные постройки!
На Венере же все подчинено обратному закону: давящая тяжесть, прочность, монументальность. Венерианские колоссы — сверхпрочные громадины, способные устоять после ядерного удара или орбитальной бомбардировки. Особым их отличием, так бесившим ее первое время, является полное отсутствие любых прозрачных поверхностей, «окон», так любимых марсианами. Лицезреть вечно облачное небо Венеры, как и пейзажи гор и равнин, можно только снаружи.
Луну и Меркурий сравнивать с ними нет смысла. Постоянное проживание в условиях низкой гравитации невозможно, человек способен существовать там лишь непродолжительное время. Это рабочие лошадки, куда люди прилетают зашибить деньгу и улететь, там все разумно и функционально, лишено любой красоты. На Луне, Меркурии и в Дальних Мирах располагаются не города, а базы, пусть и с численностью населения на некоторых до сотни тысяч человек.
И вот, наконец, долгожданный земной город. Терра, Родина человечества. Она мечтала увидеть ее еще до того, как попала в партизанский отряд, а в отряде ее желания разбередил Ким, доброволец, из Владивостока, что в земной России. Своими рассказами он привил ей тягу к голубой планете, поселил в душе неистребимое желание увидеть ее своими глазами. Особенно города, гигантские многоярусные полисы вроде Владивостока, в которых есть все и где можно прожить годы, не зная, что находится в двух шагах от тебя. Огромные здания, тянущиеся на километры ввысь, многочисленные уровни мостовых, перечерченные подуровнями метро и монорельсов, висячие аллеи, сады, парки, фонтаны, в которых плещутся золотые рыбки, велосипедные дорожки, магазины, площадки воздушного такси…
Итак, Земной город спустя много лет предстал перед нею во всей своей красе. Да, это был не описываемый со священным трепетом Владивосток, уютный чистый полис российского Дальнего Востока, это оказалась грязная и пыльная имперская Форталеза, но она кардинально изменила мнение обо всех земных городах.
Как и город ее боевого товарища, Форталеза располагалась на берегу моря и состояла из нескольких уровней, связанных воедино паутиной монорельсов. От огней ее деловых, торговых и развлекательных центров рябило в глазах. Шум, издаваемый десятками миллионов людей, слышался даже здесь, в нескольких километрах от городской черты, а это далеко не самый людный город империи!
Здесь живет около сотни миллионов человек. Высящийся до самых облаков многоуровневый полис вмещает около пятидесяти, остальные ютятся вокруг в лачугах-развалюхах местных фавел, трущоб, по сравнению с которыми Северный Боливарес — цитадель аристократии. Нищета и грязь, грязь и нищета на десятки километров вокруг, живой копошащийся муравейник, от которого разит злостью, ненавистью, презрением и отчаянием. Свет витрин и огни респектабельных уровней — это красиво, но город в целом…
И это при том, что Форталеза к числу малых и средних полисов. Мехико или Сан-Паулу, Шанхай или Дели — вмещают в себя сто пятьдесят, двести, триста миллионов человек! Триста миллионов грязи и нищеты — сколько это? Разве это может быть красиво или правильно?
Она не знала ответа. Да и не хотела отвечать на него. Ведь дом — это дом, для каждого свой, какой бы он ни был. Дом не выбирают.
Колонии малолюдны, но богаты и сильны. Державы Земли многолюдны, но нищи, имеют колоссальный избыток населения, который вынуждены кормить и который давно ни к чему не стремится. Таковы реалии, формирующие геополитику: державам жизненно необходимы космические ресурсы, чтобы ублажить собственное население и остаться в ранге держав, колониям так же жизненно необходимо держать эти ресурсы под контролем. Иначе их раздавят, завалив телами миллиардов представителей мяса из обитателей вот этих самых трущоб вокруг полисов. Что такое против них жалкие совокупные сто пятьдесят миллионов колонистов?
Только теперь, здесь, в Летнем дворце, Лана поняла важность встречи двух монархов, так ярко освещаемую и рекламируемую по всем информационным каналам. Венерианские Веласкесы пытаются договориться с иперскими о разделе влияния, о владениях, о военных контрактах и инвестициях, но на кону у каждой державы выживание. Сейчас Венера и Империя — союзники, но друзьями они никогда не были, а отношения между ними всегда сопровождались некой показной прохладцей.
Сзади раздались тяжелые шаги приближающиеся человека, одетого в доспех, но достаточно легкие, чтобы понять, что это шаг женщины. «Мэри» — определила она по походке, не глядя на иконку визора, в фоновом режиме показывающую расположение бойцов ее взвода. Напарница.
Ее умение определять людей по звуку шагов ставило в тупик бывалых ветеранов. Да, многие могли это делать, но не с такой феноменальной точностью. Видеть человека второй-третий раз в жизни, мельком, и мочь понять, что это движется именно он, больше в корпусе не умел никто. Как она это делает — сама Лана ответить не могла, просто чувствовала, и все. Эта ее особенность много раз помогала там, на Марсе, когда приходилось прятаться в ожидании цели, не имея возможности не то что высунуться из укрытия и осмотреться, а даже пошевелиться. Приходилось бить на звук, вслепую, с закрытыми глазами, и попадать. Иначе там было не выжить.
Она резко развернулась. Слишком резко, Мэри отшатнулась, уходя в защитную позицию.
— Бу! — передразнила ее Лана. — Страшно?
Та недовольно сморщилась, выходя из боевого режима, но предпочла не отвечать, перейдя сразу к делу:
— Она опять отказалась есть. Скоро свалится, сегодня пятый день. Может, поговоришь с ней?

 

Лана покачала головой.

 

— Я уже говорила. Она не слушает. Твердит свое, как заведенная.
— Если она обессилит и с нею что-нибудь случится, — Мэри красноречиво провела пальцем по горлу, — Лее будет плевать, что мы ни при чем.

 

Лана натужно рассмеялась.

 

— Слушай, тебе это еще не надоело? Ублажать эту дрянь? Может, так будет лучше? Сколько можно утирать ей сопли?!
Судя по лицу напарницы, та разделяла такую точку зрения, но не достаточно сильно.
— Надоело. Но если ничего не сделаем, нас расстреляют.
— Вряд ли. — Лана задумчиво хмыкнула. — В какое-нибудь дерьмо засунут — да, но расстреливать… Не для этого готовили.
— Только знаешь, я уже согласна на дерьмо, — добавила вдруг она. Накипело. — Лишь бы не видеть ехидную рожу этой белобрысой суки!

 

Мэри грустно вздохнула и принялась теребить предохранитель винтовки.

 

— Я тоже, но… Может все же попробуешь? Еще раз? Она слушает тебя, надо просто подобрать ключик. Я не хочу остаток жизни гнить в дерьме, и девчонки не хотят. Нас она игнорирует, мы не авторитет, если получится, то только у тебя. Как-то сменишь тактику, попугаешь?
— Как еще пугать?! — вспыхнула Лана, вспоминая прошлые свои баталии с «нулевым объектом» — Пуганная уже!
— Я не знаю. — Мэри опустила голову.

 

Из груди Ланы вырвался обреченный вздох.

 

— Хорошо, попробую. Но ничего не обещаю.
Мэри постояла на галерее еще с минуту, разглядывая сквозь линзу визора неправильные небоскребы города, затем, также обреченно вздохнув, удалилась.
Лана усмехнулась. «Не хотим гнить в дерьме» — ключевая для девчонок фраза. Они не понимают Изабеллу, даже не пытаются сделать это, потому та слушает только ее из всей восьмерки — они хотя бы говорят на одном языке. С Бэль придется разговаривать, хотя бы ради этих семерых оглоедиц. Их трудно винить, они просто отвечают девчонке ее же монетой: презрение на презрение, оскорбление на оскорбление, а неуважение на неуважение. Бэль — трудная избалованная девчонка, «девятка» же — боевой взвод, а не сборище подростковых психологов. Но никакого прогресса так не добиться, а прогресс нужен.
Поправив ремень на плече, она развернулась и направилась по аллее в отведенный им и их подопечной Зеленый Дом — домик в парковой части поместья, в полукилометре от основного дворца. Туда их поселила Лея, зная характер дочери и исповедуя принцип: «Поменьше посторонних глаз и побольше защиты». Домик было легко контролировать, причем как тех, кто в него хочет войти, так и тех, кто выйти. Наверное, последний критерий был для ее величества решающим.
Что ей нравилось во дворце, так это обилие зелени. Зеленым здесь было все, кроме мраморной облицовки дворца и вычурной лестницы с колоннами в старинном стиле. Все дорожки в парке и строения окаймляли полосы густого кустарника, за ними зеленели подстриженные газоны или стеной высились невысокие деревья. Глаз, не привыкший к такому в мешке колониального города, отдыхал и радовался. Но только глаз — на самом деле зелень эта была обманчива.
Вокруг внешнего периметра была высажена живая стена непроходимых зарослей вместо забора, под завязку напичканная электроникой. На территории собственно парка в кустарниках и зарослях тоже можно было встретить какую-нибудь защитную систему: генераторы голографического поля, контролеры движения, тепловые датчики и датчики всевозможных излучений, антишпионы и антирадары, поглотители, постановшики помех, станции управления нанороботами и дроидами, контроллеры системы определения «свой-чужой», и, конечно, миниатюрная система ПВО. Миниатюрная, потому, что на нескольких гектарах, занятых под дворец и парк, наладить полноценную систему ПВО невозможно, но сбить шлюпку, например, или вооруженный до зубов катер, дворец мог. Вокруг, до самого города, а с другой стороны на несколько километров в океан, простиралась бесполетная зона, и перехватить воздушное судно каких-нибудь отчаявшихся террористов у зенитчиков возможности были.
— Здравия желаю! — отдали ей честь двое проходящих мимо парней в легких черных доспехах — патруль. С показной ленцой, говорящей, «видали мы вас, начальниц-офицеров», но соблюдая необходимый по уставу минимум почтения. Не местные, прилетели с Леей. Откомандированные сюда стражи обычно быстро находят общий язык с откомандированными же девчонками. Различия быстро забываются и стираются, чему способствует и атмосфера, и климат, и солнце, и удаленность от начальства. Это там, на Венере, где полно условностей, между их службами есть напряг. Что делать, зависть — плохое чувство, особенно если подкреплено мужским шовинизмом!
Мысль вновь вернулась к предстоящему разговору. Она поступила бы на месте девчонок также, платила бы Изабелле той же монетой, наплевав, что та принцесса. Может даже устроила бы хорошую пакость, чтобы знала с кем связывается. Но она не на их месте. Она — комвзвода, самого грозного и одиозного, но и самого боеспособного. Она отвечает за все и за всех, хочет этого или не хочет, и в первую очередь за состояние вверенного ей субъекта. Ей четко приказали: «Найди общий язык!», значит, язык искать придется. Вот только что еще можно придумать, когда все давно перепробовано?

 

«Девятку» всегда все боялись, и боялись заслуженно. Их взвод никогда не подчинялся общим правилам, наоборот, везде устанавливал свои. Например, к ним никто не прикоснулся пальцем, пока они считались бесправной «мелочью», хотя их одногодки летали по казармам под пинками более старших только так. А позже, когда Полигон остался за плечами, они поставили себя вровень с полноценными бойцами, «ангелами», со всеми их правами и привилегиями, и никто не пикнул слова против. Офицеры, посовещавшись, оставили все как есть, лишь ограничив их право свободного выхода в город, обязательного для всей «зелени».
Их призыв — часть эксперимента, набора взвода, состоящего не просто из сирот, а из убийц, перешедших границу закона и ни капельки в этом не раскаивающихся. Зачем корпусу это было нужно? Они не знают. Но одно знают точно: у каждой из них в жизни была своя дорога, разной сложности и с разными стартовыми условиями, но которая у всех окончилась одинаково — в венерианской тюрьме для смертников. До тех пор, пока добрые тетеньки со злыми глазами из службы вербовки не предложили сказочный неестественный контракт как альтернативу недалекому грядущему — своей кровью искупить вину перед королевой.
Маленькие девочки, за плечами которых хладнокровные убийства, в элитный боевой отряд ее величества? Это нечто! На момент призыва они были на века старше товарок из обычного потока, ведь уже могли то, чему остальным только предстояло учиться. Учиться долго и кропотливо, с тошнотой, дрожащими коленями, с молитвами и истерикой, с криками инструкторов до и с депрессией и мертвыми глазами после. Их уже можно было посылать на задания, все, что требовалось от инструкторов — научить, как именно нужно убивать, да привить чувство абсолютной преданности.
Наверное, их все же не готовили на убой, как они тогда считали. Но резервный план ликвидации взвода в случае сбоя или неподчинения, учитывая контингент, не существовать не мог. Этот план висел над «девяткой» все годы обучения, давил, держал в постоянном напряжении и страхе, заставлял трижды обдумывать слова и действия и следить друг за другом, чтобы не дать друг другу сорваться. Они в любой момент ждали прихода наказующих, и, наверное, только поэтому выжили.
«Девятка» стала монолитной командой, не делающей ошибок и до последнего идущей к цели. Ведь за ошибку расплата была бы только одна — утилизация, как и за недостаточное рвение. Даже когда перед ними ставили откровенно невыполнимые задачи, они выкладывались до последнего, не дорожа жизнью, пока их условно не «убивали», и это не могло остаться незамеченным. И в итоге из пяти потоков хранителями стали именно они, доказав, что взвод номер девять — вполне адекватные бойцы без тараканов в голове.
Но это еще не вся правда. Не только страх двигал ими все эти годы. Да, страх — великая вещь, способен раскрыть в человеке такое, что больше не под силу ничему, но на одном страхе далеко не уедешь. Преданность, офицеры добились ее! Все они, все девочки взвода, подлежали казни по достижении восемнадцати лет без права помилования, каждая прекрасно осознавала это, сидя в тюрьме, и после такого получить прощение и шанс второй жизни? Это много.
Да, они боялись наказующих, но понимали, почему им не доверяют. Потому страх не перерос в ненависть. Им дали понять, что их примут в свой круг, в семью корпуса, если они докажут, что достойны, и они доказали. Вот только теперь все это может полететь в мрачный Тартар из-за глупостей маленькой вредной девчонки, нянчась с которой они, страшные и всемогущие, допустили столько глупых обидных просчетов!
Лана вздохнула и вышла к одноэтажному домику зеленого цвета. Бросила взгляд на шестую иконку — все пять дежурящих синих точек были на месте, как и одна зеленая. Больше в доме никого не наблюдалось, даже слуг. Вот и славно!
Девчонки заблаговременно открыли дверь — молодцы, службу несут. Впрочем, иного от них она и не ждала, королевский дворец — не вольная Ямайка, где ей за всеми приходилось следить и раздавать пендали. Девчонки, ни разу не бывавшие на голубой планете, ни разу не видевшие море, песок, небо и не вдыхавшие свежий морской воздух, ошалели тогда от переполняющих эмоций. Ей стоило огромного труда привести их в чувство, тем более, что самой хотелось сойти с ума не меньше. Тогда спасли только воля и железная дисциплина. Здесь же, под боком у ее величества, все вернулось на круги своя, несмотря на точно такой же воздух, такое же жаркое солнце и виднеющуюся вдали полосу прибоя.

 

— Привет, — бегло бросила она, без стука зайдя в комнату к нулевому объекту и завалившись в кресло, закинув обутые в латные сапоги ноги одну на другую. Руки нервно теребили защелку к батарейке винтовки. Бэль сидела в противоположном конце комнаты, бледная, отощавшая, с желтоватым оттенком на лице и кругами под глазами, и делала вид, что все игнорирует. Наконец, тяжело вздохнув, с усилием выдавила:
— Ну, привет!
«Как вы все меня достали!» — прочла Лана в ее голосе. «Мне и так плохо, а тут вы еще лезете со своими нотациями!»
Снайпер Второй Национально-Освободительной армии Марса внутри нее почувствовал злость. Лана редко чувствовала себя им: прошлое не сразу, не без проблем, но отпустило ее, ушло. Но сейчас она ощутила себя как тогда — злым волчонком с винтовкой в руке, готовым пристрелить любого, кто скажет слово против.
Ну, держись сучка! Хватит, нанянчились! Волчонок понял, как надо говорить с ней. И что по-другому говорить не получится.
— А что это мы такие грустные? А что это сидим, ничего не едим? — оскалилась вдруг она, добавляя в голос как можно больше ехидства. — А, поняла! Жалеем себя! Кто ж нас, бедную и разнесчастную, еще пожалеет?
— Издеваться пришла, да? — вспыхнула Бэль, сыпля из глаз недовольными искрами. — Можешь не утруждать себя, я все сказала. Ничего не буду есть, пока меня не отправят назад, на Венеру!
— Конечно, все должны нас жалеть! — продолжила Лана, не обращая на выпад внимания. — И любить. Обязательно любить! Просто потому, что мы есть на белом свете. Мы же такие хорошие и добрые девочки, как нас можно не любить?
— Заткнись! — лицо Бэль налилось яростью.
— И не подумаю! А знаешь, почему?

 

Пауза.

 

— Потому, что ты — разбалованная дрянь, которая ни во что не ставит других, но требует к себе повышенного внимания!

 

Бэль опешила от такого, затем усмехнулась:

 

— Ты за этим пришла? Сказать это?
— Да. — Лана почувствовала, что заводится. Что не есть хорошо. — Сегодня моя очередь говорить все, что хочется.
А хочется сказать, что ты — подлая сука, которая не ценит хорошего к себе отношения. Подставляет людей, в том числе близких. Ты наглая тварь, которая говорит в лицо одно, а на самом деле делает другое. И все потому, что твое императорское величество хочет привлечь к себе лишнее внимание, стать центром вселенной! Как же так, сама Бэль, и обычная девчонка? Этого не может быть!

 

Лана сделала паузу, набирая в легкие воздух.

 

— Мы устали от тебя и твоих понтов. С завтрашнего дня у тебя будут новые няньки. Мы от тебя отказываемся, я пришла за этим, сказать это тебе в лицо. Ты довольна?
Молчание. Бэль недоуменно уставилась на нее, пыталась переварить услышанное.
— Но вы не можете отказаться! У вас приказ!..
— А кто нас заставит его выполнять, если мы не захотим?
Челюсть девчонки отвисла, и не только у нее. Действительно, все рвутся стать хранителями, это заветная мечта любой девчонки в корпусе. До сего дня. А что, если, правда, случится наоборот? Как заставить человека делать то, чего он не хочет, тем более, когда дело касается безопасности лица королевской крови?
— Вас расстреляют, — неуверенно подала голос Бэль. — Вас же приставили ко мне, как… Как…
— Как нянек, вытирать тебе нос и подтирать задницу! — резко бросила Лана и кожей ощутила, как вспотели онемевшие от такого поворота девчонки, все, как одна, наблюдающие за сценой по шестому каналу.

 

Она расслабилась и улыбнулась, совладав, наконец, с эмоциями:

 

— Девочка, мы были лучшей боевой группой корпуса. Лучшей! И остались бы таковой, не будь рядом некой высокомерной дряни, которой наплевать на окружающих и на их чувства. Ты — дерьмо, Бэль. Дерьмо с завышенной самооценкой. Я считала, что ты можешь измениться, повзрослеть, понять людей, или хотя бы осознать, что люди — это люди, а не игрушки и дроиды, обслуживающие тебя. Но ты не поняла, к сожалению. Ты и теперь сидишь, распустив нюни, и вновь требуешь повышенного внимания, хотя знаешь, что не права и за что тебя наказали. Но все ведь должно быть только по-твоему, и никак иначе! Так?

 

Бэль молчала.

 

— Не пускают назад, на Венеру? Подлые сволочи! Заперли на вилле или в поместье? Не дают выйти в город? Вдвойне! Выполняют преступный приказ папочки? Втройне!
— Бэль, мы — люди! И мы ничем тебе не обязаны! — выкрикнула вдруг она. Но глядя на бесстрастное лицо собеседницы, сбавила обороты. Некоторые вещи, чтобы давали эффект, нужно говорить только тихо, почти шепотом.
— Это здорово, что ты больше не увидишь своего Хуанито. — Лана хрипло рассмеялась. — Здорово для него. Потому, что он для тебя будет такой же игрушкой, как и все. Куколка в твоем кукольном домике. Я рада, счастлива за него, что он не увидит, какая ты дрянь.
Резануло. Бэль онемела от возмущения, не зная, как реагировать. Наконец, собралась и чуть не набросилась, сжимая кулаки от ярости:
— Не смей говорить так! Это не так! Он!.. Он!.. Он!..
— Что «он»? Ну что «он»? Что в нем такого, что избавит его от твоего презрительного отношения?
— Я люблю его, и…
— Что «и»?

 

Девчонка вскинула носик:

 

— И то! Я буду относиться к нему нормально, потому, что он, в отличие от некоторых, нормальный!
— Бэль-Бэль! Какая наивность! Ты действительно так полагаешь?
Она рассмеялась, иронией высвобождая всю накопившуюся негативную энергию.
— Ну, хорошо. Раз так, давай разложим все по полочкам. Я тебе докажу, что ты не права.
— Ну, давай, попробуем! — фыркнула та. Обстановка, раскалившаяся до пиковой точки, немного разрядилась. Голос и движения Изабеллы выражали иронию, но как-то неуверенно выражали. Впрочем, упрямства, чистого, голого, не подкрепленного никакими аргументами, ей было не занимать, и Лана прекрасно знала это.
— Скажи, у тебя нормальные родители? — начала она, чувствуя охотничий азарт.
— Они не… — Девчонка растерялась. — Они тут не при ч…
— Я спрашиваю, у тебя нормальные родители, или нет?! — повысила Лана голос.

 

Правильно, пусть только попробует сказать обратное!

 

— Может они не ладят, и в разводе, но они — нормальные и умные люди. Особенно отец, который тебя любит и балует. Что, не так?
— Так, — нехотя скривилась Бэль.
— То есть, у тебя нормальные родители и ты их любишь.
— Да.
— Но при этом постоянно делаешь им подлости! Чтобы позлить, побесить их! И вроде даже не мстишь — не за что. Почему ж так, Изабелла?

 

Молчание. Лана назидательно покачала головой:

 

— Они уже устали тебя прикрывать, отмазывать, давить на прессу, чтобы слава о твоих проделках не ушла далеко. Но ты все равно раз за разом выкидываешь фокусы, от которых им раз за разом стыдно. Зачем ты это делаешь?
— Они…
— Да потому, что ты — центр вселенной! — вновь сорвалась на крик Лана. — А они не хотят этого признавать!
Лана чувствовала, как разит словами, будто выстрелами, и ей это нравилось. И как тогда, под марсианским Ярославлем, она получала кайф от того, что результат выстрелов непредсказуем.
— Знаешь, что самое смешное? — усмехнулась она. — В отличие от брата ты вменяема. Эдуардо — балбес, которому охота порезвиться, поиграться с огнем, наплевав на все вокруг. У него зашкаливают юношеские гормоны и отсутствует чувство меры — только и всего. В нем нет принципиальной деструктивной составляющей. Ты же прекрасно отдаешь отчет поступкам, осознаешь, что делаешь больно, но все равно делаешь.
— Это — родители. А то — Хуанито, — попробовала протестовать подопечная, но наткнулась на ледяной взгляд.
— У Хуанито было мало времени узнать тебя. Готова поставить три годовых жалованья, что его постигнет сия печальная участь — разочарование в тебе. И от этого не спасет даже самая сильная и крепкая на свете любовь.
— Он убежит от тебя, — продолжила Лана, помолчав. — Сбежит. Да хоть к той же Сильвии! Почему нет? У нее тоже белые волосы, и в отличие от некоторых, она умеет ценить окружающих!

 

Бэль передернуло. Волчонок внутри Ланы довольно облизнулся — в яблочко!

 

— Ты разогнала вокруг себя всю охрану, всех, кого к тебе ни приставляли. Сколько групп открепили от тебя, как «психологически несовместимых»?

 

Молчание.

 

— А слуги? Ты можешь назвать мне слуг, которым нравится с тобой работать? При том, что во дворце сложились целые династии, поколения преданных семье Веласкес слуг!
А твои подруги Бэль? Да ведь с тобой дружат только потому, что ты — дочь королевы! Терпят, подыгрывают, зная, что их семьям это выгодно! Закадычные крышелетки, партнерши по безумствам, но внутри они плевать на тебя хотели!
— Это неправда! — вновь вспыхнула девчонка. — Все, обладающие высоким положением, не имеют преданных друзей! Это крест!
— Да? Убеди меня в обратном? — Лана картинно развела руками.
— У Фрейи тоже нет подруг.
— Правда? А та же Сильвия?

 

Девчонка втянула голову в плечи.

 

— У твоей сестры есть подруги. У твоей матери были и есть подруги, причем не только из корпуса. У твоей тети тоже есть близкие люди, и тоже не только из корпуса. Это лица королевской крови, куда выше! А у тебя таких — нет!
— Наконец, мы, — закончила она. — Девочки для битья. Нас приставили, как самых опытных, самых… Приспосабливаемых к любым условиям, что ли. И мы старались приспособиться к тебе, найти общий язык, шли на уступки. А что получили взамен? Как ты относилась к нам все это время?
— Вы сами виноваты! — вскинулась вдруг Бэль.
— Отчасти. — Лана согласно кивнула. — Где-то неправильно повели себя, где-то накосячила ты, где-то кто-то друг другу неправильно ответил… Только это все пристрелка, рабочие моменты. И они закончилось в кабинете у твоего отца.

 

Она опять перешла на крик:

 

— А на Ямайке что произошло, Изабелла? Какого хрена ты вытворяла там?! Мы ведь думали что все, мир, что поняли друг друга! Какого ты снова начала выделываться и делать пакости?
— У вас контур на управление вот этим! — заорала в ответ та, указывая на висящий на шее тоненький обруч «украшения». — И вот этим! — задрала она рукава, обнажая запястья, на которых красовались такие же тоненькие браслеты платинового цвета. — А еще вы меня домой не пускали… — добавила она, и по щекам ее потекли обиженные слезы.

 

Ямайка промчалась, как страшный сон, не только из-за общего расслабона девчонок, Бэль тоже устроила веселую жизнь. Да, на Венере, перед отлетом, они вроде как поняли друг друга, помирились. Долго болтали. Девчонки выслушали ее треволнения по поводу таинственного Хуанито, которого не смогла почему-то найти ни одна служба планеты, обещали помочь по возращении…

 

…Но на Земле ее как подменили. Или как бес вселился.
Во-первых, она напрочь отказалась вести какие бы то ни было дела. Все вопросы со слугами и охраной пришлось решать ей: кого-то заказать в дворцовой кадровой службе, кого-то выгнать, кому просто навешать люлей за нерасторопность. Управляющего, назначенного туда несколько месяцев назад, арестовать и даже выслать за ним шлюпку из Форталезы — эта сволочь решила, что виллу подарили ему, а не ее высочеству инфанте, и чудо, что он ничего не знал о спонтанно организованной его превосходительством инспекции.
Во-вторых, мотивируя свои действия протестом против ссылки на Землю, Бэль принялась делать гадости, от которых его превосходительству на Венере не жарко и не холодно, но от которых у них, девятого взвода, сильно разболелась голова. И болела каждый раз, когда она вытворяла что-то новое. Апофеозом стало ее «самоубийство», когда эта сучка чуть не утонула в бассейне у них на глазах (слава богу, не стала этого делать в океане, ограничилась бассейном, там бы они ее точно не спасли). Эдакая форма протеста «а-ля-Изабелла Веласкес». Специально начала захлебываться и идти ко дну, зная, что утонуть ей не дадут.
В общем, отдыха не получилось, несмотря ни на море, ни на солнце, ни на удаленность начальства. И новость, что под днищами сразу двух шлюпок королевского конвоя обнаружили бомбы, стала для них избавлением. Лея прислала за ними катер с охраной с приказом явиться перед ее грозны очи, а здесь за пределы дворца не выпускала. И, кстати, покинуть планету не разрешила, как подозревают они с девчонками, в воспитательных целях.
Здесь, рядом с матерью, Бэль присмирела, голодовка — это все, на что ее хватило. Впрочем, голодовка эта оказалась Лее до фонаря, она лишь нахмурила брови и приказала им проследить, чтобы с дочерью ничего не случилось. Суровая школа корпуса! Что под «ничего не случилось» понималось, догадаться не трудно, и они сие задание благополучно провалили. После переговоров она, конечно, за дочурку возьмется, той влетит по первое число, а заодно и им. Так может, отказ — не такое уж плохое решение?

 

— Бэль, мы ни разу его не использовали, — мертвым голосом выдавила Лана, качая головой. — И не собирались. Это — средство контроля твоего местонахождения.
— Тогда зачем ты включала его там, дома? — из глаз девчонки текли и текли обиженные слезы. — Вы могли это сделать в любой момент! Как я могу вам верить, если вы приставили к моему горлу нож? Даже хуже, чем нож!..
Она зарыдала. Лана сидела рядом и не знала, что ответить. Она растерялась. Снайпер-волчонок потерял цель, а для снайпера это равносильно поражению.
— А если бы ты сбежала? — попробовала она нащупать ее, определить, куда надо бить.
— Не сбежала бы. Я же обещала.
— А что стоит твое обещание? Сколько раз ты нас подводила?

 

Бэль лишь пожала плечами и уткнулась в диванную подушку.

 

Она плакала. Лана сидела напротив и пыталась понять, что творится в черепной коробке под этой белобрысой шевелюрой, но не могла. Комплексы? Протесты? Против чего? Что за мысли ее одолевают, к которым они так и не нашли ключа? Но ничего не получалось.
Когда она пришла в себя, Лана сняла с правой руки латную перчатку, разгерметизировала рукав и стащила с запястья электронный браслет.

 

— На, держи. Ты свободна.
Какое-то время Бэль недоверчиво смотрела на контур управления своим ошейником, затем быстро сгробастала его, нацепила на свою руку и намертво защелкнула. Лана поняла, что бой проигран, пора уходить. Она не смогла. Оставалось лишь последнее слово, последний выстрел, но вряд ли он возымеет успех. Стрельба в пустоту — это стрельба в пустоту.
— Ты понимаешь, что сама подвела к тому, что люди тебе не верят? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

 

Девчонка кивнула.

 

— Ты останешься одна, Бэль. Одна-одинешенька, на всем свете. Даже брат с сестрой не понимают тебя, тебе это ни о чем не говорит?

 

Молчание.

 

— Завтра нас сменят. Может не завтра, но по прилету домой — точно. И наши дороги больше не пересекутся. Да, нас сошлют куда-нибудь на край света, но в тридцать пять лет в любом случае все закончится. Хорошей пенсией и перспективами. Ты понимаешь, о чем я? — Вновь кивок. — А тебе придется жить дальше. В окружении людей, которые тебя не любят и презирают. Потому, что любящих, включая своего Хуанито, ты разгонишь дурным характером.
Прощай, Бэль! — Лана встала, закинула винтовку за плечо и медленно пошла вон из комнаты. Оклика, как она надеялась, не последовало.

 

«Ну что ж, так даже лучше».
В гостиной ее встретили четыре обалдевшие лица напарниц. Она отключила шестой канал и виновато пожала плечами.

 

— Я попробовала, девочки. Вы видели.

 

И под гробовое молчание вышла наружу.
* * *
— А об этом нам поведает сеньор Шимановский!
Это были первые слова, которые я услышал на этой паре. Все остальное, от начала ее и до конца, промчалось мимо. Но если быть честным, то это вообще первая осознанная мною фраза за четыре дня, как я вернулся в школу.
— Да, сеньор? — я поднял голову, пытаясь сходу вникнуть в процесс и понять, что от меня требуется. Это был новый преподаватель, я даже не знал его имени, но своей уверенной рожей и холодным блеском глаз он мне не нравился.
— Я говорю, — ехидно улыбался мне мужчина лет сорока — сорока пяти с высоким лбом, острым отталкивающим подбородком и слегка узкими глазами энного поколения полукровки, — что этот вопрос нам осветит сеньор Шимановский. Так, кажется, вас зовут? — сверился он с голограммой журнала. Я кивнул. — На правах человека, знающего все, а потому позволяющего себе не слушать то, о чем говорят на лекции.
Вот скотина! Прежнему преподу было наплевать, слушают его, или нет. Но с другой стороны, действительно: пришел на занятие — учись, нет — дома сиди. Кто мешает мне приходить в себя, сидя дома? Никто!

 

По ходу дела, корпус оформил мне нечто вроде свободного посещения на период тестирования: меня не было две недели, но никаких справок и документов за этот период из учебной части не потребовали. Даже если вспомнить мою роль в скандале вокруг ухода старого директора и предположить, что новый боится меня трогать, это ничего не объясняет. Они могли не отчислить, но потребовать отчетность обязаны. То есть оная уже существует, да такая, что лучше, действительно, меня не трогать.
Иными словами, у меня есть индульгенция на посещение школы, и она мне в данный момент жизненно необходима. Пока не почувствую, что я в норме. Вот только не стоит злить преподов, тем более новых — мне им еще экзамены сдавать. И там корпус однозначно не поможет.

 

Меня не трогала не только администрация: все вообще в школе держались подальше. Толстый и его прихвостни обходили стороной, будто меня не существует, а «свои» ребята не доставали, видя, что я хожу загруженный. Хуана Карлоса, правда, пришлось мягко, но настойчиво послать, он вроде даже обиделся, но то не страшно. А для остальных я и в лучшие времена был представителем Сириуса или Альфы Центавра.
Проблемы возникли только с Эммой, отчего-то решившей, что раз я вернулся, она может на что-то рассчитывать. Но быстро разрешились, стоило мне люто на нее зыркнуть. Что она в моем взгляде такого узрела — не знаю, но шарахнулась, как ошпаренная.
То, что я изменился, я понял и без Эммы. Более злым стал, что ли, резким. Это где-то внутри меня, пружина, которая деформировалась слишком сильно, чтобы вернуться в исходное положение. За две недели ангелочки сделали то, что невозможно сотворить с человеком и за год — я стал старше. Не в плане возраста, а глобально. Старше и злее, а еще сильнее. Я чувствовал свои силы, чувствовал, что перестал быть маленьким бесправным мальчиком по имени Ваня, которого все бьют. Теперь я личность, которая пойдет до конца, и, решая свою проблему, не остановится ни перед чем. Я стал зверем, хищником, тигром; окружающие подсознательно чувствовали его во мне, потому вокруг и образовался вакуум. Но меня это устраивало.
Я — мод-берсерк с неизвестными, но жесткими характеристиками. Вполне вероятно, что кто-то из моих предков по таинственной мужской линии был искусственно выращен в генетической лаборатории, по заказу специальных служб планеты, как боец суперкласса для особых заданий. Отсюда мне досталась такая живучесть и приспособляемость к нагрузкам. Корпус лукавит, они должны были копать в этом направлении. Другое дело, что мне о результатах расследования сообщать не намерены. И это их право, как самостоятельной специальной службы.
А еще, меня никогда не оставят в покое, до конца жизни. За мной будут наблюдать, приглядывать, чтобы ничего не учудил и не стал оружием в ненужных руках. Это прискорбно, но ничего не поделаешь — я засветился.

 

В самой школе происходили какие-то нервные движения: титуляры борзели, блатные теряли уверенность в себе, то и дело случались стычки и разборки. Но я понимал — все это ерунда. Титуляры в любом случае останутся титулярами, нищими плебеями, учащимися в долг за государственный счет, которых школа может легко вышвырнуть за плохое поведение или неуспеваемость, а за блатными всегда будут стоять деньги и авторитет родителей. Большой размах это движение не получит, так, мелкие позиционные бои, поставка на место слишком зарвавшихся с обеих сторон. Мне эта война уже не интересна; Селеста и ребята развлекаются — флаг им в руки. Я… Ну, как бы перешел на следующий уровень, более высокий, с другими задачами. Я вне игры, и это все тоже понимали.

 

Сеньору Кампосу-старшему я позвонил позавчера. В принципе, особо долго не думал, решение напрашивалось само, тормозил только из-за осознания важности момента. Но когда вечером как на духу рассказал все главному моему и самому мудрому советчику, она рассмеялась, и смеялась долго.
— Сынок, я не понимаю, что тут можно думать? По-моему, все и так понятно.
— Но такие предложения не делаются…
— Именно, не делаются! И не принимаются. Потому что не делаются. А если делаются, то потому… Додумай сам, почему!

 

Я додумал. Еще днем, в кабинете у хефе. Но неуверенность оставалась.

 

— А если это не подстава, и он вправду решил?..

 

Мама лишь разочарованно покачала головой и ушла на кухню.
Да, знаю, дурак. Но «этот сукин сын хефе» дон Кампос — чертовски харизматичный сукин сын! Может запудрить голову так, что долго-долго не отойдешь, хотя фальшь в его словах на самом верху, нисколечки не спрятана, даже для вида.
Утром я позвонил по данному им номеру. Ответили мне сразу и почти сразу соединили. Дон Виктор сдержанно выслушал, пожелал успехов и разъединился. На этом моя эмоциональная эпопея с «усыновлением» третьей властью завершилась.

 

— Сеньор, я извиняюсь, но вы не могли бы повторить вопрос, на который я должен ответить?

 

Катарине я не звонил. По той простой причине, что туда меня тянуло. Это лестница, лестница в небо, в высший свет и во власть, но это кривая лестница. Кривая и человеконенавистническая. Смогу ли я удержаться на ней? Останусь человеком? Сломаюсь? А может лучше не нырять в это дерьмо, а попробовать свой путь, обходной, долгий и тернистый, ведущий к значительно меньшим вершинам, но на котором я останусь самим собою?
Не знаю. Размышления об этом, в принципе, и занимали все мое время и мысли. И еще о Бэль, девочке-аристократке, девочке-мечте. Я не мог прогадать, у меня имелся всего один выстрел, и от того, как я выстрелю, будет зависеть мое будущее.

 

Препод на всю аудиторию недовольно хмыкнул. Мне было плевать на него и его недовольство, этот предмет я ненавидел лишь немного меньше «испанки». «История Латинской Америки». То еще говнецо! Причем, в эту историю входила и история Венеры, как минимум первые тридцать лет, пока guerillas королевы Верджинии не вздрючили хваленый имперский десант и не захватили Дельта-полис, последний оплот Владычицы Южных Морей на планете, поставив тем самым крест на всей имперской экспансии. В метрополии после этого началась долгая-долгая гражданская война, окончившаяся реставрацией имперских Веласкесов, наших нынешних друзей и союзников.
— Расскажите нам, пожалуйста, — прищурился он, оценивая меня взглядом, — об отличиях Западной и Восточной моделей интеграций, и преимуществах последней на примере объединения Южно-Американского континента.
Легкий вопрос. Я раскрыл рот, но набрав воздуха, выдохнул. Ненавижу этот предмет, и эту тему в особенности. Достали уже своей пропагандой! Но отвечать надо, сам виноват. Сидел бы с умненьким видом, и миновала бы сия чаша.
Говорят они все на службе императорской гвардии. В смысле, преподаватели скользких дисциплин, промывающих юным не сформировавшимся морально и духовно созданиям мозги с целью добиться послушания в будущем гнилой кланово-монархической системе власти. Пишут докладные, выискивают недовольных, потенциальных противников режима на ранних стадиях. Это не так страшно и достаточно безболезненно, жесткого прессинга со стороны ИГ не заметно (ну в школьном обществе и среди студенчества по крайней мере), но на заметку возможных будущих клиентов чекисты берут именно на этой стадии. И когда из хулигана формируется настоящий диссидент, несущий власти угрозу, выясняется, что на него уже имея багаж компромата. Удобно!
Я вновь набрал побольше воздуха и начал нести бред, в который никогда не верил, но которым до момента встречи с Бэль не заморачивался. Я ведь не собирался становиться противником власти (как, впрочем, и ярым сторонником), не собирался нудно бороться за что-то там возвышенное, и даже националистом, по стопам деда, сосланного на Венеру из фактически оккупированной много лет назад Большой Польши, становиться не спешил (какой с меня националист с такой-то латинской рожей!). А посему, какая разница, что говорить? Главное понимать, что это бред, а я понимал.
Но сейчас, после тренировок на износ, после ныряния в сферы общества, куда в иных обстоятельствах мне заказана дорога, вдруг стало не по себе. Появилось… Какое-то неуважение самим собой, что ли. Получается, я пресмыкаюсь, и делаю это в угоду «красноперой» «имперской» мрази?
Останавливало лишь то, что мне это не нужно. Это не моя война, у меня нет цели, выпендриваться в поисках истины. Да и перед кем ее доказывать, перед стадом под названием «сто вторая группа»?
— Западная модель интеграции отличается от Восточной излишней демократичностью. Классический пример — Западная Европа середины двадцать первого века. В этой модели интегрирующие субъекты, имеющие разные размеры, численность населения и уровни экономического развития наделялись равными правами, что влекло к постоянному внутреннему антагонизму, бюрократизации системы и отсутствию возможности оперативного реагирования на внешнеполитические и внешнеэкономические вызовы. Несмотря на открытые границы, создать при такой модели единое культурное пространство, по примеру России, способное вобрать в себя территории и подавить сепаратизм, невозможно, что и явилось главным фактором гибели Европейского континента.
— И как же избежать этого? — довольно улыбнулся препод. Похоже, он принял меня за кого-то, по интеллектуальному уровню напоминающего Эмму, и я его удивил.

 

Я деловито пожал плечами:

 

— Разрушить систему, иначе никак. После провала военного переворота, когда радикальные неонацисты попытались силой объединить страну, Европа оказалась обречена и пала в Третьей Мировой без единого выстрела. Или насильственная более тесная интеграция, или распад — третьего не дано.

 

Преподаватель бегло кивнул — сойдет.
В общем то, что я озвучил — не совсем бред, кое-чему нас все же учат. Но это редкий пример истины, для убедительности лжи. Подумаешь, падение Европы! Чуждой ненавистной культуры! Гораздо интереснее подход к проблеме такой страны, как Россия, которая веками восставала из пепла и расширялась, но не давя врагов, а ассимилируя их в саму себя. Россия выжила в Третьей Мировой по причине неучастия, слабости, решала в это время внутренние задачи, но затем пошла в гору и вобрала в себя все отпавшие за век до этого территории, а заодно и некоторые другие, плохо лежащие в послевоенном мире. И несмотря на национальную пестроту страны, ей не грозит никакая гражданская война, разве что на идеологической почве.
Латинос же, так кичащиеся своим гребанным единством, не решили своих проблем и за четыреста лет. Но государственная линия не позволяет говорить об этом. Как же, «наш строй — самый лучший, а все враги — дебилы!» Это главная идея сего предмета, из-за которой я его ненавижу всеми фибрами души!

 

— А что с Восточной моделью? — оживился препод.

 

Я взял себя в руки и подавил иронию. Мне это не надо! Не надо, Хуанито!

 

— Перед Латинской Америкой на рубеже двадцать первого и двадцать второго веков встали важнейшие задачи, такие, как борьба с новыми, появившимися после Войны союзами сверхдержав, и колонизация космоса. Решить их можно было только вместе, объединившись фактически, а не голословно, как это сделала за полвека до этого Европа. Но в отличие от Европы, разница в экономической мощи и численности населения разных частей континента была в разы больше. Такие страны, как блистательная богатая Бразилия и нищий Эквадор не могли в принципе иметь равных прав, хотя многие этого хотели.
Я усмехнулся. Преподаватель тоже. Кажется, я ему понравился и бить не будет. Напрасно так грешил на него вначале занятия — нормальный мужик. Ладно, продолжим.
— И какие существуют способы добиться такого невозможного равноправия de facto? — опередил меня «нормальный мужик».

 

Я прокашлялся:

 

— Официально считается, что лучший способ — организация монархии. Введение в модель новой переменной — государя императора, вседержителя страны. Источника высшей государственной власти, Хозяина, призванного заботится о своем народе и защищать его от внешних и внутренних вызовов. Будь ты чилиец или перуанец, бразилец или выходец из Коста-Рики, ты прежде всего подданный императора. А права… Ну, какая разница, больше у твоего региона мест в парламенте, или меньше, если итоговое решение все равно не за депутатами, а за ним?
Преподаватель вновь согласно кивнул, но в глазах его появился хитрый блеск.
— Что ж, а неофициально? Как считается неофициально?

 

Вот оно что. А он тот еще тип! Точно, шпик.
Я почувствовал, что непроизвольно вздыхаю. М-да, но шпик умный, а умные люди достойны уважения. Спалился ты, Шимановский! Как последний неудачник! Ну что ж, заднюю включать — себя не уважать, пусть попишет в досье, раз хочет.

 

— А на самом деле, сеньор преподаватель, — улыбнулся я, беря себя в руки и расслабляясь, — жителю Венесуэлы нельзя заходить за пределы центральных охраняемых улиц колумбийских городов, как и колумбийцам в Венесуэле. Колумбийские и венесуэльские банды режут друг друга на любой территории, в любой стране, даже имея общего врага. Это при том, что в этих двух регионах расположена бОльшая часть государственных институтов Империи.
Бразильцы же так и остались сами по себе, единой гордой нацией, плевав на испаноязычных соседей, хоть их и разделили на несколько десятков небольших префектур. Жители Центральной Америки лишены гражданских прав вообще, и люто ненавидят мексиканцев, считающих этот регион своей собственностью. А кубинцы всегда были сами по себе, гордецами, твердящими на всех углах, что это их страна стала пионером сопротивления гринго, предтече создания единого континентального государства, и им все обязаны. Такие вот дела, сеньор!
— Империи нет, сеньор преподаватель, — подвел итог я. — И нет никакой Восточной интеграции. Есть страна, искусственно созданная группой очень богатых семей с целью защиты своего богатства от конкурентов и получения еще большего. Кланы создали Южно-Американскую империю, искусственно объединив ее в массивный рыхлый конгломерат, в котором постоянно вспыхивают конфликты, где стороны поддерживают друг друга по этническому признаку, языковому, клановому, прошу прощения за тавтологию, или еще какому. А чтобы все это действовало, как часики, одного из своих по происхождению, правда с авторитетом удачливого полководца, кланы посадили на трон и дали поиграть в монарха, государя-императора. Которого полностью контролировали.
— И контролируют своих монархов до сих пор, сеньор! — распалился я под конец. — Как и у нас на Венере, законной наследнице традиций и обычаев метрополии. А вы впариваете нам туфту, будто мы все тут такие тупые и не понимаем, что к чему на самом деле!

 

Ответом мне стал громкий, на всю аудиторию, веселый смех и аплодисменты.

 

— Браво, сеньор Шимановский! Браво! Красивое выступление, эмоциональное. Это называется альтернативным взглядом на проблему.
Нельзя сказать, что такой взгляд не имеет права на существование, — он окинул взглядом помещение, обращаясь ко всей группе, — и материалов в сети по таким альтернативным… Видениям хоть отбавляй, как и «экспертов». Но спрашивать на экзамене я буду именно ортодоксальную, одобренную мировыми научными светилами и департаментом образования теорию. Учтите!
Группа съеживалась и прятала голову в плечи, как бы показывая, что «этот выскочка не с нами». Я лишь презрительно скривился, что не осталось незамеченным для преподавателя, который пронзил меня глазами насквозь.
— А вы, сеньор Шимановский, знаете, что только благодаря объединению империи, вот такому вот насильственному, «клановому», сверху, Южная Америка смогла защитить себя экономически, а затем усилиться и начать экспансию в космос, опередив конкурентов? Что без этого превратилась бы во вторую Европу, медленно гниющую землю, скупленную иностранными компаниями?
Так уже было до этого, дважды — сначала нас скупили англичане, затем гринго. Триста лет фактической колонизации! Лишь Третья Мировая дала нашим предкам шанс снять ошейник, и они им воспользовались. Каким был — таким и воспользовались, сеньоры и сеньориты будущие менеджеры! — повысил он голос.
— Кланы? Олигархия? Власть сверхбогатых, диктующих всем свою волю? Возможно, это не лучший строй, я согласен. Но он позволил нам выжить, сеньор Шимановский. Выжить, и самим стать завоевателями, занять достойное место в мире. После веков обочины истории.
Он сделал паузу и усмехнулся, смех его прозвучал как-то зловеще. Затем посмотрел мне прямо в глаза:
— И еще, специально для очень умных, разделяющих республиканские взгляды. Континент был обречен на объединение, семьи все равно претворили бы его в жизнь. С согласия населяющих его людей или вопреки ему. Но без монархии, без единого императора и веры в него, пролилось бы слишком много крови.
Вы правы, сеньор Шимановский, Бразилия или Аргентина не сравнимы с Эквадором или Парагваем, но просто так задавить право маленьких и слабых большими и сильными еще никому не удавалось. Это кровь, жертвы, волнения и сепаратизм. Хорошо это, или плохо?
Зал молчал. Такого развития темы единичного ответа зазевавшегося ученика никто не ждал. Я же чувствовал себя выпендристым щенком, которого поставили на место. Да, это шпик, он знает, кто в группе посещал мероприятия оппозиции и иных нелояльных короне структур, это есть в его базе данных, но поступил он грамотно — выдавил ненужные мысли из голов остальной группы на примере опускания одного из ее членов, считающгося бунтарем и борцом за абстрактную справедливость. Яблочко!
Я понял, что он спросил бы меня в любом случае, даже если бы я не зевал. Это театральное представление, постановка, на которую я купился, как мальчик. Так мне и надо!
— Так что подумайте, сеньоры, все вы подумайте, что такое монархия и какую роль она играет в жизни общества, — закончил он. — И какую роль играют ненавидимые всеми нами, кстати, ваш покорный слуга не исключение, кланы.
Но ненавидеть — не значит не принять. Иногда лучше жить в хорошей стране с плохими правителями, чем с хорошими, но в плохой.
Назад: Глава 10 Финальный аргумент
Дальше: Глава 13 Тактическое отступление

Сергей
1
Андрей
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(921)952-30-22 Андрей.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(991)919-18-98 Антон.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(812)454-88-83 Нажмите 1 спросить Вячеслава.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (953) 367-35-45 Антон.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Антон.
Алексей
Перезвоните мне пожалуйста 8(904) 332-62-08 Алексей.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (952)396-70-11 Евгений.
Сергей
Перезвоните мне пожалуйста 8 (921) 930-64-55 Сергей.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Евгений.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (950) 000-06-64 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (953) 160-88-92 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Виктор.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (495) 248-01-88 Антон.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (999) 529-09-18 Виктор.
Василий
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8 (918) 260-98-71
Василий
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8 (963) 654-49-85