Книга: Золотая планета
Назад: Глава 3 Право сильного
Дальше: Глава 7 Полоса смерти
* * *
— То есть, ситуация с Кампосом — это подстава. Подстава для Кампоса. С целью отвадить его от меня. — Стало моей первой членораздельной фразой, когда я пришел в себя. — Но зачем? Он же вроде от меня отстал!

 

На что я получил презрительную усмешку.

 

— Ты не знаешь таких, как он, мальчик. Он не отстал бы от тебя никогда, и не отстанет, до конца жизни. Твоей или его. Это такой тип людей, им НУЖНО одержать победу. После «школьного» дела он на заднице, да, но это значит только, что он выжидает. Любое послабление — и он ударит. Больно ударит!
Кажется, сеньора ничего не знает о нападении на меня вместе с Бэль. Можно сказать, уже ударил. Причем ехал мимо, увидел нас и…

 

Все сходится. Mierda!

 

— То, что я сделала — отсрочка. Но я нажму на нужных людей в нужных местах, и те объяснят Кампосу старшему, что его сыну тебя лучше не трогать. Серьезно объяснят. Надолго. Доучиться тебе хватит.
— Ты… — От удивления я даже подавился словами. — Так ты решила, что я подался к вам из-за Кампоса? Потому, что он меня избивает?

 

Она ответила с еще большим ехидством:

 

— Уж не думаешь ли ты, что я такая дура, что не понимаю таких элементарных вещей? Он отомстит за фонтан, как только появится возможность!

 

На это у меня не нашлось что ответить.
«А ведь она права, Хуанито. Толстый отомстит. Обязательно. Когда все успокоится.
Придурок, и ты доселе не понял такую простую вещь? Она, офицер корпуса, занимается тобой всего ничего, и поняла, а ты, мой дорогой мыслитель, сел в лужу?»
Следующая мысль стала ожидаемой.
«Пацан, ты попал!»
«Так, стоп-стоп! — одернул я сам себя. — Проанализируем заново, сначала.
Надо мною висит Дамоклов меч. Я, не зная этого, иду к Восточным воротам и набиваюсь в кадеты в уникальное подразделение планеты, о котором ходят одни легенды. Я делаю это из собственных побуждений, а именно, с целью изменить свою жизнь. Там и только там, не ранее, я понимаю и другие выгоды обучения — вассал ее величества может спокойно жениться на аристократке, без ущерба для ее семьи. Мыслей о Кампосе у меня нет. Сеньора полковник говорит, что может меня защитить, но о мафии она не упоминает.
Два вывода. Первый — ты дурак, Шимановский. И второй. Катарина ведет собственное расследование. И за сутки его ведения она поняла о тебе, твоих врагах, твоей жизни и ее хитросплетениях больше, чем знаешь ты, несмотря на то, что ты занимаешься этой жизнью восемнадцать лет, а она — сутки.
И теперь, узнав про меч под названием „Месть Кампоса“, что предпринять? С одной стороны да, там ломают. Но с другой — а что будет ждать меня здесь, на „гражданке“? Ее „нужные“ люди с Кампосом поговорят. Тот на ус намотает. Я заживу обычной жизнью…
…А затем сеньора королевский телохранитель забудет о моем существовании, эдак через годик, и я вновь останусь со своими проблемами. Только к фонтану и иглам охраны Бэль добавится новый эпизод, куда хуже и страшнее прежних — унижение. Да, она приказала выключить камеры, но когда Бенито вспомнит мне сапоги, этот аргумент будет ему до марсианского Олимпа.»
«То есть, желая лучшего, сеньора подложила мне большую свинью, живую и хрюкающую. И очень-очень злую. Теперь вопрос на засыпку: стану ли я бросать идею поступления в корпус, как она хочет, или наоборот, вцеплюсь в него руками и ногами?»
Я склонялся больше ко второму варианту.

 

Может человеку, читающему эти строки, по моим прошлым приключениям покажется, что я смел и храбр до безумия? Такой принципиальный кабальеро, который ничего не боится и которому сам черт не брат? Ничего подобного! Да, я принципиальный. Иногда. Но когда дело коснется жареного, я сбегу, как последний трус, вместе с остальными последними трусами. Храбрость нужна, но это должна быть умная храбрость. Выходить против кратно превосходящего противника, зная, что нет шансов? Увольте!
…Да, да, да, вы правы, выходил. Но тогда я знал, чем все кончится. Разбитой рожей и несколькими синяками. Теперь же речь идет о совершенно ином, ставки выросли неимоверно.
Я подумаю. Не буду принимать решение в спешке и горячке, у меня есть время для этого. Пока есть.
Этой мыслью я и поделился с Катариной, несколько разочаровав ее в благородном порыве.

 

— Как знаешь, Шимановский, — задумчиво покачала она головой. — Это твое дело. Но смотри, я больше помогать не буду.

 

Я в цвет усмехнулся:

 

— Именно поэтому я и не спешу, сеньора де ла Фуэнте. Ты и так не будешь мне помогать. Забудешь через полгода. Максимум год. Что, скажешь не так? Запустишь свои связи в госбезопасности и умоешь руки. Или это тоже не так?
Она задумалась, попыталась что-то ответить, но в итоге так ничего и не сказала.
Вместо этого с некой злостью тронула машину, выехала на соседнюю улицу и за секунды набрала скорость до отметки полторы сотни.
В шлюзовые ворота мы выскочили на той же скорости. Охраняющие их гвардейцы проводили нас недовольными взглядами — самих взглядов мы не видели под забралами шлемов, но догадаться, что те были недовольны, труда не составило. Затем началась гонка.
Эта сеньора и вправду оказалась хорошей гонщицей. Мы спустились вниз, в подземную систему магистральных магнитных тоннелей, «магнитку». Я вновь увидел, как работает трансформер — рактивные дюзы снова были задвинуты, магнитные возвращены на место, и когда машина оторвалась от земли, теперь уже благодаря специализированной городской магнитной магистрали, скорость наша возросла со ста пятидесяти сразу до четырех сотен.
Магнитка — классная вещь. На самом деле в Альфе проживает не тридцать миллионов, а почти пятьдесят. Ну, сорок уж точно! Тридцать — это лишь официальное местное население, подданные короны. Кроме них есть несколько миллионов туристов со всех уголков Земли… Кстати, особенно много их с Востока, из самых зловредных стран, открыто клеймящих Венеру, как обитель греха и разврата. Ага, мы — грешники, они все — праведники, а туристы их, десятками миллионов если не сотнями, летают к нам каждый год, чтобы потрахать девочек в этой самой «обители греха». Праведнички! Имперцы, вон, тоже официально борются за духовность и чистоту помыслов нации, сильно борются, но нас не клеймят, и почему-то имперских туристов здесь на общем фоне не так много. Хотя Империя куда как богаче Востока!
Я отвлекся. Кроме тридцати миллионов подданных и нескольких (кто его знает, сколько их!) миллионов туристов, в столице постоянно проживает многочисленная диаспора марсиан, головная боль Короны, да и наша тоже, а также ютятся несколько миллионов (этих тоже сосчитать невозможно) гастербайтеров, прилетевших сюда со старушки заработать денег. Вроде как. Большая часть из них мечтает здесь и осесть, но с этим облом — более менее охотно королевство принимает только выходцев из Южной Америки, из коренных земель, да и то с кучей условий и испытательными сроками. Остальные большим спросом у нас не пользуются, даже для армейских контрактов.
Так что те, кому не посчастливилось подписать армейский контракт, работают уборщиками, посудомойщиками, грузчиками и иными малопрестижными рабочими, в основном, кстати, в сфере обслуживания тех же туристов, своих соотечественников, только с деньгами. Но кем бы и где бы они не работали, им всем нужно где-то жить, где-то спать. Улицы и бомжатники гвардия регулярно чистит, опустившихся до такого уровня, то есть неспособных арендовать жилье, вышвыривают с планеты в трюмах грузовых кораблей. Потому кровь из носа, хочешь жить — ищи где жить, и моги за жилье платить.
Альфа — купольный город, не подземный. Он покрыт куполами, десятками куполов, наглухо отрезающих людей от адской атмосферы, потому расти ввысь, как растут города на Земле, не может. Но углубляться до бесконечности внутрь планеты тоже нельзя — за сотым метром расположены производства, системы обеспечения, склады и военные коммуникации. Значит, единственный выход — расширяться. Тупо, экстенсивно, осваивая для новых жилых районов все новые и новые площади, пропорционально планируемому населению, благо планета большая и безжизненная и таковых хватает. Пока хватает.
Альфа огромна. Невероятно огромна! Даже учитывая, что в окраинных районах, трущобах, плотность населения такая, что жуть, метраж жилья на человека смехотворен, куполов в городе более двух сотен. Это единственный город в Солнечной системе, имеющий три(!) уровня метро. И это один из очень немногочисленных городов, имеющий такую огромную и разветвленную систему магнитных дорог.
Мы мчались по магниткам с невероятной скоростью, сменяя одну трассу другой. Все, абсолютно все водители оставались у нас за кормой, стрелка спидометра прошла пятисотенную отметку. ТАК по городу я еще не летал!
— Отрываемся, — прокомментировала свои действия молчавшая до этого Катарина. — На всякий случай.

 

Я кивнул.

 

— Ты не прав, Шимановский. Я не кину тебя, — продолжила она прерванный разговор. — Не брошу на растерзание Кампосам, забыв об обещании.
— Ой ли! — я добавил в голос как можно больше иронии.
— Если я даю обещания — я их выполняю. И если я пообещаю, что доведу тебя до выпускного — значит доведу. Это вопрос чести. А если не смогу, по техническим причинам… Знаешь ведь, какая у меня работа… — Она грустно усмехнулась. — За меня это сделают другие, это вопрос не только моей чести. Мой бывший взвод доделает начатое.
— Это тоже традиция?

 

Она утвердительно кивнула.

 

— Да. Взвод — семья. Даже после завершения контракта, годы и годы спустя, все, служившие в одном взводе друг для друга гораздо больше, чем сестры. Живой тебе пример — Лея и ее взвод.
Я ничего не знал про бывший взвод ее величества, но поверил Катарине на слово, решив разузнать про этот вопрос, когда будет более спокойная обстановка.
— Тебе ничего не будет угрожать, обещаю. Мы вшестером можем даже убрать Кампоса старшего, если понадобится.
— И вам за это ничего не будет? — я усмехнулся. В такое верилось с трудом. Если б ангелам можно было все НАСТОЛЬКО… В стране давно установилась бы республика.
— Будет, почему? — не стала отпираться она. — Но свое слово мы сдержим, честь взвода и каждой из нас не пострадает. К тому же мы — ветераны, не молодые ссыкухи, какой с нас спрос? Пожурят немного. Может, в ссылку на несколько лет отправят. Ничего смертельного. Я тебя убедила?

 

Я отрицательно покачал головой.

 

— Хорошо, я отучусь. А дальше? А универ? Я не уеду из города, останусь в зоне их досягаемости. А сапоги, извини, он мне не простит!

 

По лицу Катарины пробежала тень.

 

— Хорошо. Считай, что вопрос с универом тоже решен. Он не тронет тебя.

 

«Что, вот так, все просто? Я тебе пообещала, что защищу, и все дела? А если понадобится, то с подругами кончу главного обидчика, известного мафиози, нам это по силам?»
«Шимановский, так не бывает! Тут какая-то засада!»
«Или бывает?»

 

— Я выполню все твои условия, — продолжила она. — Если понадобится, мы уберем твоего друга Бенито, это будет лучшим выходом.
— Только за то, что он угрожает мне? — я вновь усмехнулся.
— Он подонок, Шимановский, — парировала она. — И он принесет людям много бед, поверь мне. Я встречалась с подобными людьми много раз, знаю эту породу. И если грохну такого, моя совесть не отяжелится.

 

«Вот так. Понял? Все понял?» — съехидничал внутренний голос.
«Да понял, понял…» — успокоил я его.

 

— Проще всего будет спровоцировать его, имитировав, что про тебя забыли. Подловить и на сей раз уничтожить окончательно. Если рыпнется, конечно. Но понимаешь, все имеет свою цену…
Ее глазки ехидно прищурились. Тут машина резко притормозила и вильнула вправо. Мы перестраивались, уходя на развязку, направляясь то ли на другую хорду, то ли на радиальную.
— Моя цена — твой отказ от обучения у нас. Ты прямо сейчас звонишь Мишель, я соединю, и говоришь, что передумал. Я тут же даю клятву, что сделаю обещанное. Мой взвод вскоре это подтвердит. Не сегодня, а когда сможет. Я сообщу девчонкам, они свяжутся с тобой.

 

Она свое предложение сделала. Я сидел, смотрел на мельтешение ламп в тоннеле и не мог ничего понять.
Какая ее выгода? Ну, не укладывалась у меня в голове такая комбинация! Защитить меня. Убрать Кампоса, пусть и младшего. Возни на несколько лет, причем опасной возни, с последствиями. Только ради того, чтобы я не учился у них? Чтобы они не отрабатывали на мне свои программы?

 

Мозг зацепился за последнюю мысль.

 

— Подсиживаешь Мишель? — Я попытался рассмеяться. Вышло довольно убедительно. Машина вильнула, сеньора Катарина грязно выругалась. Ого, какие мы слова знаем! Затем наехала на меня, переходя на крик, следя, впрочем, одновременно за дорогой.
— Шимановский, ты — придурок! Таких придурков поискать — не найдешь!
Я никого не подсиживаю, мне это не надо, да и невозможно! Мишель — из взвода Леи! Она ее назначила вместо Сирены, много лет назад, которая также была из ее взвода! Понял тенденцию?

 

Я кивнул, втягивая голову в плечи.

 

— Я НИКОГДА не возглавлю корпус, у меня нет для этого нужного ресурса! Но я на своем месте, и я могущественнее, чем она! Я на земле, руковожу реальными делами, реальными вещами, ни на кого не оглядываясь, а она летает высоко в облаках, вынужденная со всеми считаться! И с Леей, и с другими офицерами!
— Мне не нужен Корпус, Шимановский, — продолжила она уже тише, подводя итог беседе. — Я просто хочу, чтобы один глупый мальчишка выжил. Чтобы не отправился на запрограммированную бойню, а выучился, вырос, женился и нарожал деток. Нравишься ты мне, юноша, нравишься. Симпатичен. И мне по-человечески будет жаль, если случится иначе.
Я молчал. Насколько мог судить, в данный момент она не врала. Если честно, у меня никогда не проскакивало ощущения, что она врет, но сейчас она была сама искренность.
Но я не мог пойти у нее на поводу, не мог просто так отказаться от начатого. Может быть она права, в корпусе будет жарко, и ее предложение — лучший выход… Но и она — не бог.
Я не знаю, какое в итоге приму решение, у меня есть время разобраться в себе. Но сейчас соглашаться не буду. Слишком мало прошло времени для анализа ее слов и ее выводов.
— А если я откажусь не сейчас? Позже? Ближе к концу испытаний?

 

Она усмехнулась.

 

— Тогда у меня будут связаны руки. Сейчас же, пока все заняты, я всемогуща. Никто не знает, что ты собой представляешь, и один твой звонок может многое. Потом в тебя вцепятся мертвой хваткой, а меня… Меня заменят.

 

Соглашайся, Шимановский. Сейчас или никогда.
Я еще ломался для вида. Но только для вида.

Глава 5
Трудовые будни

Дальше, до самого корпуса, мы ехали молча. Ехали долго: где она только не петляла! Объехали почти весь город! Побывали даже на таких окраинах, где «Эсперансу» в иных обстоятельствах никогда не увидишь, куда и на более дешевой машине заезжать не стоит.
Мы же заезжали. И останавливались, под недоуменные взгляды аборигенов, особенно детворы, стайками слетающейся к нашему транспорту, удивленно галдя. Моя спутница вновь выпускала дроидов, закрашивающих карту вокруг, после чего трогались и ехали дальше. Как я понял, таким образом она отрывалась от возможной слежки, от электромагнитных жучков. И судя по ее ругательствам и комментариям, минимум один жучок у нас имелся. Имелся в прошедшем времени, конечно.
В общем, к бело-розовому зданию мы подъехали не скоро, часа через четыре. Времени на тренировки оставалось мало, и в тот день я сдавал тесты интеллектуальные. Кружочки, треугольники, квадратики — расположи фигуры — найди лишнее — укажи, что должно идти после…
Этих тестов тоже было много. Они дублировали друг друга, и после десятого или двадцатого теста я понял, что в принципе все они проверяют одно и то же.
Ну, это их дело, методистов и психологов корпуса. В конце концов, они не имеют право на ошибку. «Пускай перепроверим человека десять, двадцать раз, но зато точно будем знать, годен он или не годен». — примерно такая у них должна быть логика.
Судя по реакции Катарины, я относился к категории «годен», или «очень даже годен», и ей этот факт не нравился. Относилась она ко мне с подчеркнутым пренебрежением, словно я раздражающая ее муха, но уважительным пренебрежением. Ни словом, ни жестом, ни наклоном головы не позволила себе ничего, намекающего о происшествии и разговоре после школы. Ее глаза словно говорили: «Ты пожалеешь, Шимановский, но это было твое решение».
Да, мое, и я не отказываюсь. Но относительно нее самой я сегодня понял одну важную вещь: она сделает все от нее зависящее, чтобы меня не взяли, но бить в спину и подтасовывать факты не станет. Такое не в ее духе. Эдакая принципиальная бесстрашная благородная амазонка, не способная на подлость к тем, кого не считает врагом.
Из новостей дня нужно особо выделить ее приказ, именно приказ, отданный, когда мы ехали домой (она вновь отвозила меня, но на обычной машине):
— Шимановский, с завтрашнего дня начинаются ускоренные тесты. Будут проходить с девяти утра. На ближайшие две недели о школе забудь — нет времени.
— Но… — Я попытался протестовать, но понял, что не из-за чего. Я куда собрался? Туда. А школа? Что ж, или школа, или корпус, это надо было решать сразу.
— Или ты передумал? — с иронией поддела она.
— Нет. Я просто подумал, что если вы меня не возьмете…
— То ты самостоятельно догонишь программу, — мурлыкнула она, чуть прищурившись. — У тебя такие показатели, что…
— Что «что»? — я напрягся.
— Очень хорошие показатели, — ушла она от ответа. Если б ты был девочкой, я бы пророчила тебе быстрый рост до звания офицера. Но так, извини, покойникам и психам оно ни к чему…

 

Вот стерва! Достала уже! Я про себя выругался.

 

— Завтра в половину девятого я подъеду к углу вон того дома, — продолжала она, игнорируя мое раздражение. — Не будешь готов — так и доложу, что передумал.
— Я не передумал! — огрызнулся я.
— Тогда привыкай к порядку. В половину — как штык.
— А почему опять ты? Тоже какая-то проверка? Я что, сам не могу добраться?

 

Она рассмеялась.

 

— Нет. Просто тестирование тебя корпусом — штука секретная. Не хотелось бы, чтобы ты лишний раз светился в воротах и показывал всем нашу в тебе заинтересованность. Дворец — гадюшник, сплетни по нему расходятся очень быстро. А дальше идут за его пределы.
— Кстати, мой рабочий день официально начинается тоже с девяти, — продолжила она. — И мне тебя подбросить не сложно, по пути. До завтра.
— До завтра.
Ошалевший, я вылез из машины. Люк опустился и та тронулась в противоположном от моего подъезда направлении.

 

М-даааа!
* * *
Следующий день начался с того, что я чуть не проспал. Сглазила!
Когда я, застегивая рубашку на ходу, мчался к машине, часы показывали тридцать четыре минуты. Сеньора еще была на месте, но уже развернулась, двигатель работал. Люк был открыт и я сиганул в него, и только после этого отдышался.
Ее глаза насмехались: «Я же тебе говорила?»
Пусть издевается, виноват. Она подождала, не уехала, а это главное.
Когда мы уже тронулись, я соизволил обратить внимание на нее саму, на ее внешний вид. А тот поражал воображение.
Легкая блузка с огромным, просто шикарным декольте почти до пупка, в котором виднелась не менее шикарная грудь. Ого! Под форменной блузкой я ничего такого не заметил (да и до того ли было), но оно и понятно — форма есть форма. Теперь же, когда она оделась по-граждански, я сполна оценил достоинства сеньоры майора. Под нею, в смысле под блузкой, был лиф, тоже прозрачный, как у Бэль, незаметный, но он тоже поддерживал грудь, делая ее еще аппетитней, а при ходьбе, когда та начнет колыхаться…
Я представил себе эту картину. М-да, все мужики будут однозначно ее! Определенно. Далее к низу сеньора была одета в короткую белую косую юбку, выше колена с разрезом сбоку. Разрез находился как раз с моей стороны и я в полной мере смог оценить красоту ее ног. Немного мускулистые, но не чрезмерно. В остальном те были длинными, ровными и красивыми. Никакого намека на целлюлит и другие заморочки, из-за которых женщины трясутся, но на которые мужчины не обращают внимания, у нее не было. Саму юбку можно оценить, как достаточно короткую, чтобы произвести эффект на вечеринке, но достаточно длинную, чтобы не походить при этом на шлюху. Ведь в ее возрасте носить подобное опасно — слишком легко перейти незримую грань. Катарине удержаться удалось.
То есть, у нее есть вкус, есть талант красиво и правильно одеваться, и так же краситься. Накрашена она была не броско, но в то же время так, чтобы в случае нужды поколдовать над собой минимум времени и получить максимум эффекта. Так тоже может далеко не каждая.
«Cojonudo, а ведь она совсем не старая!»
Эта мысль стала для меня откровением. Вместо суровой сеньоры майора, могущей двумя пальцами скрутить в бараний рог самого Кампоса вместе с дружками, рядом со мной сидела красивая сексуальная пусть и немного более старшая женщина. Она говорила «мой бывший взвод». Значит, основной контракт уже завершила. А контракты в корпусе стандартные, до тридцати пяти лет, после этого, считается, что бойцы теряют форму. Получается, ей где-то между тридцатью пятью и сорока. Возраст, когда женщина может все и никому при этом ничем не обязана. Успешная, состоявшаяся, живет для себя (ну, за пределами работы, конечно). Наверняка такой интересуются ОЧЕНЬ хорошие мужчины. Самые разные, от тридцати и до плюс бесконечности. И самого разного социального положения: от богатых и очень богатых, до баснословно и сказочно богатых.

 

— Что, Шимановский, оцениваешь? — усмехнулась она, не выдержав моих откровенных разглядываний. Но и слонику по голосу было бы понятно, ей мой интерес приятен. Я не стал отпираться:
— Отпад! По какому случаю праздник?
— У меня выходной, — бегло пожала она плечами. — Теоретически. Практически на мне ты. Потому сразу после работы я поеду по своим делам. Надеюсь, ты будешь умненьким мальчиком и не станешь меня задерживать отрицательными результатами тестов, Шимановский?
Ее тональность отдавала весельем, но тайное и весьма холодное предупреждение я получил. И решил повыкоблучиваться:
— А если стану? — Я демонстративно развалился в кресле, напустив на себя бесшабашный вид заправского мачо. — Чего б это я такую красоту от себя отпускал? Если она при мне — так при мне. Вот когда твои «дела» попросятся в корпус, да когда к ним тебя приставят… А пока пусть рот не разевают!
— Ай-яй-яй, Шимановский! — покачала она головой, принимая игру. — Как не стыдно! Я почти в два раза старше!
— А любви, между прочим, все возрасты покорны! — констатировал я, вспоминая книгу афоризмов.
— Пушкин.
— Что? — не понял я.
— Я говорю, Пушкин. Был поэт такой, русский, в средние века. Произведение — «Евгений Онегин».
И далее она процитировала на почти чистом русском, лишь с небольшим акцентом:

 

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям.

 

— Кстати, выдающаяся вещь. Каждый куплет написан по определенной схеме, с определенной последовательностью заглавных букв. Легко читается, и очень трогательно.
— Ты любишь русскую классику? — опешил я.

 

Она бегло кивнула.

 

— И не только русскую. Но ваша, она… Она вся пронизана духом романтизма, ожидания чуда, чего-то светлого! Не могу это описать. Ваша классика более идеалистична, что ли.

 

Она задумалась.

 

— Но Пушкин мне нравится не сильно. Я больше люблю Достоевского.
Я знал Достоевского. Но не читал. Читал только о нем самом и о его творчестве.
— Это прозаик, он не писал стихов.

 

Сеньора Катарина безразлично пожала плечами.

 

— Ну и что? Зато КАК он писал!
— Кстати, Шимановский, почему ты так уверен, что потянешь меня? — усмехнулась вдруг она, меняя тему.
Я обернулся и в упор разглядел ее раздевающим взглядом. Самым горячим и пренебрежительным, на который был способен.
— А почему бы и нет, малышка! — Наглеть — так наглеть. — Влегкую!

 

Она рассмеялась.

 

— Мальчик, я говорю не о сексе. Я спрашиваю, с чего ты уверен, что потянешь МЕНЯ?

 

Я задумался.

 

— А разница?
Она улыбнулась, как воспитатели улыбаются маленьким детям, слушая наивные умозаключения.
— Секс… Что я не видела в сексе? Я взрослая незамужняя женщина, могу позволить себе все, что угодно. Я старший офицер корпуса королевских телохранителей и получаю столько, что… Не будем об этом, ты понял.

 

Я кивнул.

 

— Я могу позволить себе все, что угодно, с любым партнером, с любыми партнерами. Могу за деньги — так даже проще, никаких обязательств. Могу просто выйти в свет, а вернуться с молодым и энергичным мужчиной, достигшим в этой жизни многого, но готового расстелиться передо мной и носить на руках. Я могу ВСе, Хуан Шимановский. Чем можешь меня удивить ты?

 

И пока я молчал, переваривая вопрос, она продолжила бить:

 

— Но с другой стороны, секс — это всего лишь секс, это не главное, когда речь идет о взаимоотношениях мужчины и женщины. Главное — понимание!

 

Пауза.

 

— Вот скажи, ты сможешь постоянно думать обо мне? О том, где я и что делаю? В чем нуждаюсь? Сможешь звонить каждые три-четыре часа, спрашивать, как дела?
А еще я люблю кофе в постели. Сможешь ли ты вставать раньше меня, готовить его и приносить, пока я досыпаю в объятиях Морфея?
А сможешь ли ты поговорить со мной, найти темы, которым обоим нам будут интересны? Я не люблю футбол, ты не любишь сериалы, это стандарт, но ты никогда не читал Достоевского, которого люблю я, сомневаюсь, что знаешь Шекспира или Антуана де Сент-Экзюпери. За какое произведение Хемингуэй получил Нобелевскую премию, Хуан?

 

Я раскрыл рот, но не издал ни звука. Вот это баба! Умная, зараза!
«Умная зараза» не удовлетворилась достигнутым и продолжала закапывать меня. Чтоб уж наверняка.

 

— Ты в своем маленьком подростковом мирке, со своими подростковыми проблемками. У тебя вполне актуальные для своего поколения интересы, неплохие интеллектуальные данные, ты далеко неглуп и много чем интересуешься. Для своего поколения, подчеркну. Не сомневаюсь, в постели ты хорош… Нет, не так. В постели ты ГОРЯЧ, потому, что юн. Твой темперамент сможет в случае нужды компенсировать недостаток опыта.

 

Но в любви это не главное, Шимановский. В любых отношениях главное понимание и доверие. Ты же никогда не поймешь меня, а я никогда не смогу доверять тебе. Так повторю вопрос: с чего ты уверен, что потянешь меня?

 

Далее мы ехали молча, до самых ворот дворца. Уже проезжая КПП, я выдохнул:

 

— Вообще-то, я имел ввиду немного другое.

 

Она вновь рассмеялась.

 

— Секс на одну ночь? Посмешил, Шимановский! Посмешил! Зачем мне секс на одну ночь С ТОБОЙ?
Это был разгром, полный, по всем фронтам. Сеньора мягко поднесла мою мордашку к куче дерьма и сказала: «Хуанито, будешь рыпаться, я ткну тебя туда с головой. И ты не сможешь мне ответить — не хватит ума.» И это так: действительно, не хватит.
А с другой стороны, что-то в этом есть. Встречаться с такой вот, опытной и зрелой стервой? Очень-очень умной стервой!..
* * *
Сюрпризы начались сразу. С того, что мне сунули белый легкий доспех, самый настоящий, никакой не тренировочный, какие выдают в школе на военной подготовке. На его груди гордо расправлял крылья стремящийся к солнцу кондор Веласкесов. На мой вопрос, почему, я получил лаконичный исчерпывающий ответ:
— А зачем нам тренировочные доспехи? Пусть девчонки сразу привыкают к боевому. Сызмальства. Прикрутить гидравлику — и пожалуйста, вот тебе тренировочный!
— А как его надевать? — я недоуменно уставился на белые пластины скафандра.

 

Мне показали. И как надевать, и как пользоваться навигацией. Занималась этим одна из инструкторов, что была рядом в прошлый раз, на беговых дорожках. Поскольку кроме Катарины и Мишель никто в этом заведении не соизволил мне представиться, про себя я окрестил ее «Первая».
— Верхний ряд иконок в виртуале, семь штук — линии связи, — начала она инструктаж, когда я с горем пополам нацепил скафандр. М-да, боевой вариант весьма и весьма отличается от наших тренировочных! Но оно и понятно, нашим больше полтинника, они десятки лет как списаны, а этот новенький, включает самые последние разработки. Сомневаюсь, что корпус будет держать у себя что-то кроме самого современного и самого совершенного. Несмотря на нестандартный белый цвет, который вроде бы больше должен подходить женскому полу, я в нем смотрелся неплохо. Но ощущал себя при этом белой вороной. Причем, не только в переносном значении слова.
— Каждая из них отвечает за свое, — продолжала сеньора инструктор. — Например, первая линия — охраняемый объект в момент проведения операции. Вторая — командная. Связана с высшим командованием корпуса или с начальником операции. Предупреждаю, лезть в эти каналы просто так, с целью побаловаться, не стоит. Любое нецелевое использование линий связи жестко карается. Вопросы по первым двум?

 

Я поднял руку.

 

— Говорят, что принявшие присягу могут обратиться напрямую к ее величеству. По любому вопросу. Как вассалы. Я могу через первую линию обратиться к ее величеству?

 

«Первая» рассмеялась.

 

— Теоретически да. Но для таких вещей есть другие способы, первая линия все же оперативный канал, боевой. Со всеми вытекающими в случае нарушения… — Она посмотрела на меня вроде весело, но грозно. Продолжать задавать глупые вопросы желание пропало. — Это все?
В общем-то, я человек дрессированный. В школе генерала Хуареса свирепствуют такие законы, что волей-неволей привыкаешь к дисциплине. Да и до нее раздолбаем я не был. Так что пользоваться этими линиями, кстати, работающими, непрерывно светящимися в режиме ожидания, не собирался. Простое праздное любопытство.
— Далее, третья, — продолжала она. — Диспетчерская. По ней же можно быстро найти оперативного дежурного. Знаешь, кто такой оперативный дежурный?
— Дежурный офицер? — предположил я.

 

Она утвердительно кивнула.

 

— Именно. Самый главный человек в корпусе в любой текущий момент. Отвечает за проведение всех операций, координирует их.
За нею идут четвертая и пятая линии. Это рабочие лошадки. Используются для координации между подразделениями в боевых условиях. Обращу внимание, боевыми у нас считаются любые условия, когда мы сопровождаем объект охраны. Надеюсь, это понятно?

 

Я кивнул.

 

— Специфика работы.
— Шестая линия — тактический уровень, уровень твоего взвода. По ней ты будешь общаться с напарницами, непрерывно, не мешая остальным взводам.
— У меня будет свой взвод? — удивленно воскликнул я.
— А как же! — Сеньора инструктор похлопала по плечу. — Солдат — минимально возможная боевая единица в армии: в пехоте, в десанте. Выполняемые ими тактические задачи допускают это. У нас же минимальная единица — взвод. Пусть наш взвод не тридцать человек, а в пределах десятка, но меньшим количеством людей мы не сможем выполнить ни одной своей задачи. Понятно?
— Угу. Тоже специфика работы.
— Не «угу», а «так точно».
— Так точно! — подобрался я.
— А раз так, ответь: какая наименьшая боевая единица на флоте?

 

Я задумался.

 

— Эсминец. В смысле, целый корабль. Или взвод истребителей.

 

Она удовлетворенно кивнула.

 

— Молодец, понял. И последняя, седьмая линия — индивидуальная, для приватной беседы. Ее можно использовать как угодно, дело личное, но злоупотреблять не стоит. Любая посторонняя информация в боевых условиях отвлекает, толкает к ошибкам. А ошибки у нас ОЧЕНЬ жестоко караются. И хорошо, если покараем мы. Поверь, наши методы наказания мягче, чем у жизни.

 

Я снова кивнул и поежился.

 

— В данный момент тебе нужна только седьмая линия, на которой будем висеть мы. Остальные включать запрещаю. Есть вопросы?

 

Я бодро закачал головой из стороны в сторону.

 

— Вот и хорошо. Теперь вспомогательные функции. Я отключила их, они тебе не понадобятся, и включать их пока также не рекомендую — будут отвлекать. Но вот этот значок — она указала ногтем на красную точку со своей стороны моего забрала. — Целеуказатель. Он отключается, но тебе пригодится. Реагирует на положение глаз, помогает с концентрацией и прицеливанием. Позже покажу, как определять с его помощью расстояние до цели, ее физические параметры и прочее. Все это нужно для стрельбы. Быстрой и точной. Как подключить винтовку к целеуказателю, знаешь?
Я отрицательно покачал головой. Этому в школе не учили. Наши скафандры старые, да еще «кастрированные», в них нет такой электроники. Прицеливались мы на занятиях старым дедовским способом — по стволу через мушку. Программы военной подготовки, видимо, рассчитаны на то, чтобы только научить держать оружие, а стрелять с использованием облегчающей эту задачу техники в случае чего мы научимся и сами.
Действительно, как показала практика, система наведения в использовании не сложная, а без нее точность стрельбы падает чуть ли не экспоненциально. А где гарантия, что случись оккупация, у каждого из нас будет такая?
— Смотри.
Она протянула мне игломет и показала, как он подключается к управляющему блоку на рукаве, там, где в обычной жизни у меня браслет.
— А разъем такой же, как у браслета! — заметил я. Она усмехнулась.
— Наоборот, это у браслетов сделан такой же выход. Специально, чтобы к ним можно было подключать оружие. Стандарт, принятый на случай войны.

 

Я присвистнул.

 

— Так что, получается, можно подключить любую винтовку к любому браслету? Но это же опасно!
— Почему?

 

Я пожал плечами.

 

— Ну, преступность, криминал. Они же могут этим воспользоваться.
— Когда начнется война, малыш, всем будет поровну на криминал, — понизила она голос. — Повторю, это все сделано на случай высадки врага на планету. А криминал в любом случае найдет, как использовать оружие. Раз могут достать иглометы — то достанут и управляющие блоки, какие бы выходы у них ни были. Это же элементарно.

 

Я задумался. Хм… А она, пожалуй, права!
Сколько тайн открывается, и все как-то походя. А страна наша, получается, насквозь милитаризована?

 

Тогда я еще не знал, до какой степени милитаризована наша страна. Она готовилась к войне все столетие своего существования, была нашпигована всем, что может помочь сражаться или мешать противнику. Причем нашпигована не только вещественными предметами, но и «идеями» — разными патриотическими программами по работе с молодежью с военным уклоном, пропагандой, скрытой и открытой, в том числе пропагандой военных игр, которые у нас даже популярнее футбола. Ну, не менее популярны. И, разумеется, тщательно поддерживаемый в СМИ образ абстрактного «врага», куда ж без него!. Это не считая запрятанных где-то под сотым метром гор оружия, которого хватит не на сто, а на все двести миллионов человек.
Все это находится на виду, мы сызмальства к этому привыкли, потому и не обращаем внимания на сложившееся положение вещей. Хотя в той же Империи, например, слыхом не слыхивали о патриотических программах и сочтут за дикость установку в центре городов замаскированных под объекты архитектуры средств электронного подавления.
На Венере все в той или иной мере сделано с расчетом, чтобы стать оружием в случае планетарной высадки. Ну, или для поддержки власти на случай вооруженного переворота…

 

— Оружие — индивидуальное, — продолжала сеньора, возвращая меня на землю от абстрактных размышлений. — Хоть ты не кадет, оно тоже будет закреплено за тобой и твоим скафандром, будешь за него отчитываться. Привыкай. Вопросы?
— Оно тоже боевое? — я внимательно рассматривал протянутую скорострельную винтовку, вертя ее и так и эдак. Я впервые держал в руках боевое оружие, из которого можно стрелять не пулями, а настоящими иглами, для которых не существует никаких преград. А что оно боевое, как и скафандр, не сомневался. Сеньора подтвердила это, презрительно скривившись:
— Естественно! У нас все боевое! Знаешь, как эта штука называется?

 

Я утвердительно кивнул.

 

— «Жало».
— А какая модель?
Тут ответить не мог. В таких тонкостях не разбирался. Она назвала, словно читая лекцию:
— Скорострельная винтовка ALR-112 «Aguijуn». Игломет средней мощности и невысокой дальности стрельбы. Предназначена для ведения боевых действий в помещениях и закрытых пространствах. Достоинства: легкость, мобильность, высокая скорострельность. Недостатки: малая мощность и невысокая дальность прицельной стрельбы.

 

Я кивнул, стараясь все это запомнить.

 

— Штука как раз для тебя. Ты «правило номер один» знаешь? Насчет оружия венерианского солдата?
Я поежился. Естественно, знаю. Но от ее вмиг ставшего ледяным взгляда и прорезавшихся холодных ноток в голосе стало не по себе.
— «Оружие — часть тебя. Боец, оставивший свое оружие, недостоин носить гордое звание солдата Венеры!» — как по писанному отрапортовал я, вытягиваясь в струнку.
— А знаешь, что оно означает на практике?
Разумеется. Это знает на Венере каждый, с пеленок. Это тоже часть военно-патриотической программы.
— Если ты бросишь или выронишь оружие, Шимановский — понизила она голос почти до шепота. — Твои тесты на этом закончатся. За воротами. И это не мое правило, это правило Венерианского королевства. Вопросы по этой части?

 

Вопросов не было.
Оружие для бойца — продолжение его руки, часть его самого. Как сердце, печень или почки. Боец, потерявший оружие, равносилен бойцу, потерявшему жизненно важный орган. За такой проступок мгновенно выгоняют из армии, а в военное время даже расстреливают. Наша армия — наша гордость, защита и опора. Порядки в ней строже, чем в любой другой в мире, но это потому, что мы в кольце врагов. Нам НАДО выжить, несмотря ни на что. И такие суровые драконовские порядки — лишь составляющая выживания.
Боец всегда при оружии, в столовой, в спальне, в туалете. Без него он — никто. За пределами «имперского» сектора даже в увольнительные солдаты расквартированных там частей ходят вместе с ним. И тем более за пределами планеты. Для нашего государства и общества это норма, и я только что стал частью этой нормы.
Отныне я — солдат. Боец. Настоящий. Именно это означают ее слова. И требования ко мне теперь такие же — настоящие, взрослые.
«Игры кончились, Шимановский! Ты хотел взрослой жизни — получай! И отвечай за нее по полной программе, без скидок.»
Я вытянулся в струнку и откозырнул, благо, на мне был надет шлем.

 

— Так точно! Слушаюсь, сеньора инструктор!

 

Той моя реакция понравилась.

 

— Пошли, соискатель Шимановский. Будем делать из тебя человека!
* * *
Мною как и в прошлый раз, занимались трое. «Первая», еще одна, до сей поры незнакомая тетка с суровым лицом и рваным шрамом на щеке, «Вторая», и Катарина. Сеньора майор, уже переодевшаяся в форму, в основном стояла в стороне с планшеткой, в которую время от времени что-то записывала. Остальные постоянно со мной общались, давали задания и объясняли непонятные моменты.
Для начала я повторил свои упражнения на дорожках, теперь в скафандре и с иглометом за плечом. Ну, скажу я, это что-то! Совсем не то, что бежать налегке!
Мешало все. В доспехах я не чувствовал земли, не чувствовал опоры, постоянно норовил потерять равновесие и завалиться в сторону, позорно растянувшись на земле. Несколько раз даже растягивался, чуть не умерев со стыда. Инструкторская группа делала вид, что не замечает этого, но про себя тетки мило улыбались.
— Ничего, поначалу всем сложно с доспехами, — подбодрила чуть позже Катарина, когда увозила домой. — Вначале все падают. К доспехам надо приноровиться, подстроиться. И это не так сложно, поверь. Зато потом ты сможешь спать в них, и если они не надеты, будешь чувствовать себя голым.
Я на эти слова пыхтел и отмалчивался. Она права, через это надо пройти и привыкнуть. Но есть ли у меня на это время?
Время, как оказалось, было. Точнее, инструкторская группа сделала все, чтобы оно появилось, не щадя меня.
Кроме потерянного чувства равновесия, доспехи мешали при движении, сопротивлялись, приходилось постоянно прилагать усилия, чтобы банально сдвинуться с места. Вроде небольшие усилия, но зато постоянные. Одна из инструкторов на мое замечание об этом ответила:
— А представляешь, на что твое тело будет способно, если после такого тренинга включить гидравлику?

 

То, что тело адаптируется к доспеху, я понял, когда к вечеру, обессиленный, еле-еле смог стащить его. Я настолько привык напрягаться, переставляя с места ноги и двигая руками, что чуть не упал, делая первый же шаг налегке. Чем вызвал волну смеха.
— Привыкнешь! — ласково похлопала меня по плечу «Первая», помогавшая теперь уже снимать доспехи.

 

Я кивнул. Сил, чтобы отвечать, не осталось.

 

Если первый раз я занимался после школы, то есть не так уж много, всего несколько часов, и вымотался настолько, что чуть не проспал на занятия, то теперь, после целого дня тренировок, еле-еле передвигался. Тело болело полностью все, от головы до ног: от постоянной раскачки лишенных гидравлического привода сочленений и суставов, от постоянной гонки и ускорения в непривычном скафандре, да еще с неизменным оружием за плечом, мешающим нормально двигаться. Это был ад.
Катарина, когда-то успевшая переодеться, повела меня в гараж, посадила в машину, села рядом и протянула бутылку с каким-то темным шипучим напитком. Я глотнул. Освежающе!

 

— Что это?
— Хорошая штука, — улыбнулась она, заводя двигатель. — Придает бодрости. На время. До дома тебе хватит, поесть, помыться и спать. Завтра не проспи.
В ее голосе я смог рассмотреть заботу и сочувствие. Впрочем, не пересекающие некую грань показного безразличия.
— Постараюсь, — буркнул я, чувствуя, как боль переливается из сустава в сустав, из мышцы в мышцу.
— Ты как, держишься?

 

Я кивнул.

 

— Я думал, ты отменила мне занятия в школе, чтобы я не пересекался с Кампосом. Или дуболомами его папочки, который обязательно захочет выяснить подробности. А ты оказывается вон для чего…

 

Она усмехнулась.

 

— Да, действительно, в школе тебе лучше не появляться. Какое-то время. — Она помолчала. — Сегодня мой мнимый шеф с подачи главы корпуса должен был с ним связаться. С Кампосом. И объяснить, что его сын не прав. Но ты сам понял, причина не только в этом.
Я тяжело вздохнул и откинулся назад, проваливаясь в полудрему. Да, не только в этом. Но и в этом тоже.
Что ж, ей виднее. У нее есть в таких вещах то, до чего мне расти и расти. Опыт.

 

Я не знал, как вести себя с матерью. Мне было тяжело видеть, как она на меня смотрит. С укоризной. Мать прекрасно понимала, что со мною что-то не так, но в подробностях разобраться не могла. Действительно, что можно подумать на ее месте, если сын, имевший на неделе столько проблем в школе, вдруг пропадает неизвестно где вечерами, заявляется побитый и немощный, сил еле-еле хватает дотянуть до постели, и при этом не говорит ни слова? И сейчас, запихивая в себя ужин, я вдруг осознал, что если не расскажу сегодня, случится что-то нехорошее.
— Это все она, да? — не выдержала долгого молчания мать. Я отрицательно покачал головой.
— Она тут ни при чем. То есть, частично она «при чем», но косвенно.
— Это все после свидания с нею, — продолжила давить мама. В ее голосе были слышны боль и отчаяние. — Ты другой, Хуанито. После того свидания стал совсем другим. Я не узнаю тебя. Что происходит, сын?

 

Я тяжко вздохнул и протянул руку, накрывая ее ладонь своей.

 

— Мам, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не ругайся, ладно?

 

Она подумала и кивнула. Внутри ее колотило.

 

— Постараюсь.
— Это не только из-за нее…
И я медленно, не торопя события, все-все обстоятельно рассказал. И что Бэль — мод-аристократка. И про Кампоса. И про мое решение навсегда изменить свою жизнь. И про беседу с сеньорой Тьерри и что она мне пообещала. И даже про то, что не вижу в своей школе ничего хорошего в плане перспективы.
— Ты сам так решил, или кто подсказал? — подняла вдруг она голову, выслушав.
— Сам.

 

Не поверила. Ну, да ладно, главное не осуждает.
Ее реакция оказалась странной. Пока я рассказывал, она не перебивала, не устраивала разнос, не обвиняла, дескать, щенок, что придумал и куда лезешь. Только слушала. И сейчас, когда я все-все рассказал, у нее будто отлегло от сердца. Она встала и потрепала меня по голове.

 

— Какой же ты у меня взрослый, сынок!

 

Затем расплакалась и прижала к груди

 

— Ты не злишься, мам? Ну, что я так поступил? И даже не посоветовался?

 

Она улыбнулась сквозь слезы.

 

— А ты бы меня послушал?
Я тоже обнял ее, крепко-крепко. Нет, не послушал бы. Мама — святой человек, но серьезные решения мужчина должен принимать сам, иначе будет не мужчиной, а тряпкой. И этому меня тоже учила она.
— Мам, я все равно тебя люблю! Больше всего на свете! Я никогда не предам и не подведу тебя!
— Я знаю… — и она разрыдалась.

 

Когда она успокоилась, я все-таки задал этот вопрос:

 

— Ну, так как ты относишься к моему поступку?

 

Мама промокнула платком последние слезы и выдавила улыбку.

 

— Все-таки решил спросить благословения?

 

Я кивнул.

 

— Мне будет тяжело там, зная, что ты меня осуждаешь и злишься.

 

Она сделала попытку рассмеяться.

 

— Ладно, что уж, чего теперь спрашивать. Иди, раз решил! Если это для тебя так важно. Но что бы не случилось, что бы ты не сделал, помни, я всегда с тобой и ты всегда можешь на меня рассчитывать. На мою любовь и поддержку.

 

Я поднялся и обнял ее.

 

— Спасибо, мам!
— Она тебе понадобится. Поддержка… — По ее губам промелькнула тень от улыбки. — И гораздо раньше, чем ты думаешь.

 

Помолчали.

 

— А то, что меня могут там убить? Как к этому относишься? Все равно отпускаешь?

 

Мама вновь улыбнулась, на сей раз улыбкой умудренной опытом женщины.

 

— Все мы смертны, сынок. Все умрем. Всевышнего не обманешь. А погибнуть просто так, не из-за чего, из-за дури, она тебе не даст. Защитит. Иди с миром.

 

Я склонился. Она перекрестила меня.

 

— И пусть твоя дорога всегда ведет к победе. Любая дорога.
— Спасибо, мам — только и смог выдавить я.

 

Я не спросил, кто такая «она». Понял.
* * *
Следующие дни пролетели, как в тумане.
Наутро после первого дня в доспехах я еле встал. Подняла меня как ни странно мама, у которой был выходной, сам бы не смог. Больно было шевелиться, не говоря о том, чтоб одеться или сделать что посерьезнее.
Мама после вчерашнего разговора прониклась, поняла меня, не стала вставлять палки в колеса. Дескать, если ты так решил, сынок — так тому и быть. Я не думал, что будет так легко, ждал накладок, но их не последовало. Она не кривила душой, и даже красочное описание кровавого Полигона, почерпнутое мною из разговоров с Катариной, не произвело на нее впечатления. Что ж, мама — всегда мама, а моя мама — лучшая на свете.
В машину к Катарине я еле залез, часы в этот момент показывали почти без пятнадцати. Та, несмотря на следы бурной бессонной ночи на лице, цвела и пахла, находясь в превосходном расположении духа, потому не сделала втык за опоздание, и вообще всю дорогу с меня посмеивалась. Но когда мы доехали, вдруг грубо вытащила из машины и дала самого настоящего пендаля. Да так резко и сильно, что я, не успев среагировать, позорно растянулся на бетоне.

 

— А теперь, Шимановский, предупреждение, — нависла она надо мной, грозная, как скандинавская валькирия. — Если еще раз увижу, что ведешь себя, как нюня — сделаю из тебя отбивную. Сделаю при свидетелях, соберу как можно больше девчонок. Пусть полюбуются, какой «настоящий» мужчина набивается служить с ними!
Я попытался подняться, беря себя в руки и душа ярость. Тихо, тихо, Хуанито! Она права! К твоему позору.
— Будешь еще ныть? — усмехнулась сеньора майор, и я поразился ее умению быстро перевоплощаться из добродушной веселой Катарины в жестокого бесстрастного офицера корпуса.

 

Я резво замотал головой, перебарывая боль в руках и все-таки поднялся.

 

— Не буду.
— Встать! Смирно! — рявкнула она. Я тут же вытянулся в струну. Она довольно улыбнулась.
— Так-то лучше! А теперь одень вот это — она протянула черную тканевую маску — и за мной, шагом марш! Продолжим веселье…

 

И я держался. Из последних сил. Падал, еле-еле переставлял дрожащие от нагрузки руки и ноги, полз (ибо бегом такое назвать нельзя), но упрямо двигался к поставленной цели. Инструкторы, обе, улыбались, всячески демонстрируя симпатию. Видимо, мое теперешнее состояние тоже входило в их расчеты и на него они также планировали посмотреть. На мое поведение, как я справлюсь. И я в тот день не единожды сказал мысленное «спасибо» Катарине за утренний пинок.

 

Через пару дней стало легче. Постоянная терзающая боль отступила, я перестал падать и вообще перестал замечать доспех на себе. Будто его и нет, а усилия, необходимые для движения рассматривались как нечто само собой разумеющееся. Как Катарина и говорила. Конечно, тут мне здорово помогли мои прежние тренировки, моя база: если бы я не занимался так усиленно спортом, не был привычен к большим перегрузкам, я бы загнулся тут, на этих тестах.
Больше всего напрягало оружие. «Жало» требовало постоянного ухода, постоянного контроля, я не мог ни на минуту забыть о нем. Таскал с собой везде, до самого момента отчаливания домой, когда сдавал вместе со скафандром. Но признаюсь честно: мне это нравилось. Держать в руках оружие, настоящее, из которого можно стрелять и убивать — разве есть в этом мире для мужчины что-либо прекраснее этого ощущения?
Я все больше и больше понимал, что если меня возьмут, придется очень туго. Теперь еще и представлял, насколько. Но раз за разом, с каждой тренировкой, все больше и больше осознавал, что не хочу возвращаться в школу. Мне здесь нравилось. И дело даже не в девчонках, которые постоянно крутились рядом, под любым благовидным предлогом подбираясь поближе — поглазеть, и не в ощущении кайфа, когда сжимал в руках боевой игломет. Это было нечто на духовном уровне, я чувствовал, что только так, через боль, кровь и пот можно достичь чего-то в жизни, стать настоящим мужчиной. Может дико это звучит, стать мужчиной здесь, в главной женской обители планеты, но что поделаешь — жизнь есть жизнь.
Девчонки… Они были везде. В любом зале, в любом коридоре, при выполнении любого теста на меня смотрело несколько пар любопытных глаз. Поначалу такое внимание напрягало, чувствовал себя не в своей тарелке, но затем привык. Только закрывал лицо забралом — так требовали инструкторы, которые, были богами не только для меня, но и для всех, кто здесь занимался. Жестко у них поставлено, ой как жестко! За проступок офицеры могли съездить подопечным по физиономии, под дых, применить болевой прием или еще что покруче. Пару раз при мне применяли. И били в полную силу, совершенно не по-женски. Я ежился, но молчал: идиома про устав и чужой монастырь не выходила из головы ни на минуту.
Требование с забралом было не случайным. Оказывается, я у них тут засекречен, никто не должен меня видеть. Во всяком случае, теоретически. Потому в залах, где мы занимались, присутствовали только молодые девочки, максимум лет по шестнадцать — им запрещено покидать территорию корпуса, они вроде как меня не рассекретят. Другие, более старшие, больше не появлялись. Черная маска теперь всегда была на мне, когда я снимал шлем, и покидала голову только в машине на обратном пути. На вопрос о тех, кто меня уже видел в первые дни, Катарина промолчала, неопределенно пожав плечами.

 

Выходных у них не было. Даже понятия такого, «выходные». Посему и для меня суббота не стала выходным днем. Как и воскресение. На что я сильно надеялся. Точнее, я как бы не надеялся, я привык к субботе, как к выходному, и не держал в мыслях, что может быть иначе. Потому для меня стали откровением ее простые и привычные слова в пятницу вечером:
— Завтра в восемь тридцать.
Я поперхнулся и закашлялся, но задумавшись, не нашел аргументов для возражения. На любые мои аргументы у нее припасен стандартный ответ: «Шимановский, ты передумал? Если передумал, до свидания!»
Вот так и суббота, и воскресение превратились в такой же кошмар, как и остальные дни.

 

Что еще можно сказать о корпусе? Меня тут кормили. Катарина водила в столовую, совершенно пустое огромное помещение, заставленное длинными столами, где кроме пары женщин на раздаче, судя по виду — тоже ветеранов корпуса после контракта, никого не было. То ли специально разгоняли, то ли мои инструкторы такое время подбирали, чтоб никого не было. Скорее второе. Катарина все время сидела рядом в напряжении и молчала, пока я запихивался безвкусной кашей или похлебкой. Безвкусной, потому, что к моменту похода в столовую из меня выжимали все имеющееся, все соки и силы, я не чувствовал ничего, даже голода.
После столовой давали передохнуть еще часик. Естественно, посвящался этот часик не сиесте, как можно сгоряча подумать, а тестам, только психологическим. Картинки, рисунки, программы, в которых надо выбирать что-то, тыкать на непонятные кляксы или отвечать на глупые-преглупые вопросы. Этими тестами моя мучительница также оставалась довольна, но тут я понимал, что это правильно — не хватало мне на самом деле оказаться психом.
Про свою спутницу, свою ярость, я не говорил. Боялся. Пока прокатывало — она ни разу не всплыла на поверхность. Кроме пинка в гараже, причин для ее появления больше не было. Да, тут трудно, но я никого не ненавидел, ведь все требования и придирки были вызваны отнюдь не ненавистью или презрением.
Два раза мною занималась Норма — та самая тренер по единоборствам, отметелившая меня в первый день (перед следующим занятием она представилась, в отличие от остальных). На сей раз меня не уделывали до бесчувствия, немного метелили и отпускали. Но не по доброте душевной, избиение в ее планы просто не входило.
Что меня в целом за эти дни удивило, это отсутствие силовых тестов. Они как бы были, но не основными, терялись в общей массе испытаний. Предельные нагрузки на выносливость, быстроту, ловкость, реакцию, и даже гибкость, их сочетание, но никаких отдельных тестов на силу. Это озадачивало, но опять же, в чужой монастырь…

 

Так прошла неделя. Неделя с того дня, когда я, обалдев от наглости, впервые пересек порог бело-розового здания. Это была самая быстрая неделя в моей жизни, настолько незаметно она пролетела. Я уже привык к нечеловеческим для меня прежнего нагрузкам, спокойно бегал в неуклюжем скафандре по тонкому буму на высоте двух метров, прыгал, кувыркался, преодолевал стены, преграды, ползал, карабкался по перекладинам, канатам и цепям, и все это проделывал на скорость с висящим за плечом иглометом, который также стал продолжением моего тела. Если бы мне кто сказал, что я смогу так сильно измениться за какую-то неделю… Я, почти занявший призовое место на юношеском первенстве планеты и уделяющий тренировкам все свободное время… Никогда бы не поверил!
Пару раз к моим инструкторам подходила Мишель, смотрела, как я занимаюсь, что-то спрашивала, уточняла. Один раз подошла вместе с расфуфыренной сеньорой с рыжими волосами. Одета та была по гражданке, но в ней ощущалась стальная строевая выправка. А еще издалека чувствовалась, что это очень важная сеньора, что она привыкла отдавать приказы и привыкла, чтобы их немедленно выполняли. Кто она такая — гадать не стал, это дворец, тут может ходить кто угодно, но Мишель держалась с нею на равных, а вот Катарина вытягивалась в струнку, и это говорило о многом.
Однажды, когда я показал довольно неплохие для себя результаты, а «тренерский штаб» ушел обедать, меня, пытающегося отдышаться, поманила к себе Катарина.
— Шимановский, как думаешь, у тебя хорошо получается? — Глаза ее в момент вопроса лучились ехидством.

 

Я неопределенно пожал плечами.

 

— Все относительно, сеньора майор…

 

Та осталась довольна ответом и приказала идти следом.
Шли мы долго, длинными коридорами, и вышли к небольшому пустому вытянутому залу, в котором в одной из длинных стен располагался ряд совершенно одинаковых круглых шлюзов, отличающихся лишь нумерацией.
Я посчитал. Цифры на воротах от одного до пятнадцати. Пятнадцать одинаковых круглых ворот, больше в помещении не было ничего.

 

— Это — «дорожки смерти». — Катарина указала на ряд шлюзов. — Контрольное испытание для тех, кто считает, что чего-то достиг. Проверка, так ли это на самом деле.
— А почему «смерти»? — удивился я. Она усмехнулась, но как-то грустно.
— Оттуда можно не вернуться, Шимановский. Даже опытным, прошедшим многое бойцам. Это на самом деле дорожки смерти.
Я во все глаза рассматривал каждую из створок, но пока что не находил в них ничего необычного.
— Первые пять — несерьезные, для малолеток. Там не убьет, максимум — переломает кости. С шестой по десятую — дорожки поинтереснее. Там тебя могут и убить, но только если совершишь крупную ошибку. Если же будешь идти не ошибаясь, если усвоишь пройденный материал правильно — пройдешь. Естественно, чем выше номер дорожки, тем выше сложность, тем больше сил нужно для прохождения, но повторюсь, пройти их реально.
— А последние пять? — вздрогнул я. По спине заползали мурашки от дурного предчувствия.

 

Катарина натужно рассмеялась.

 

— Эти тебе не грозят еще долго. Их проходят не на первом и даже не на втором году обучения. И только те, кто в достаточной мере все усвоил. Совершить ошибку на одной из последних дорожек — самоубийство. Соответственно, их проходят те, кто не имеет право совершать ошибки.
— Хранители, — вырвалось у меня.

 

Она согласно кивнула.

 

— Или те, кому осталось не долго, чтобы ими стать. Сложнее пятнадцатой дорожки только Полигон. Сам понимаешь…
Я понимал. Но не понимал, что может быть придумано на них такого опасного.
Катарина подвела меня к небольшому терминалу, завихрила перед собой контур управления и перед ней выдвинулось несколько больших панелей, а также виртуальный пульт с кнопками и иконками.
— Что это?
— Система управления. Отсюда можно программировать дорожки, а можно контролировать прохождение. — Она указала рукой на иконки видеовыходов вверху. — Эти камеры показывают этапы любой полосы. Я вижу отсюда их все, хотя дорожки могут петлять по подземельям до нескольких километров.

 

Я присвистнул. Ого!

 

— Теперь я буду тренироваться на них?
— Не то, чтобы тренироваться. — она скривилась. — Это тестовые полосы, экзаменационные. Для начала просто покажи, на что способен, на первых трассах.
— Начинать, естественно, с первой?
Она посмотрела на меня таким взглядом… Что я сразу понял — глупый вопрос.
— А что там ждет, какие трудности?
— Пока не серьезные. Но если залетишь — будет больно. И еще, согласно правилу, каждый раз дорожка должна быть разной, ты не должен знать, что и в каком месте тебя ждет. Готов?
— Готов! — Вот это у них система!
Я тут же надел и застегнул шлем, привычно опуская забрало, затем, ставшим автоматическим жестом, закинул игломет за спину.
Нижняя половина ворот с цифрой «один» поползла вниз, верхняя — вверх, через десять секунд передо мной зиял черный провал неизвестности, в котором, судя по словам Катарины, мне придется несладко.
Но я был одет в боевой доспех, на мне сидел шлем с целеуказателем, а рука сжимала цевье игломета, дополнительно придающего уверенности в себе. Да, я готов.
— Первая установка — пройти трассу за пять минут, — раздались ее слова при мигающей иконке седьмой линии. Понятно?
— Так точно! — гулко ответил я. Катарина щелкнула секундомером.
— Пошел!

Глава 6
И драконы не всесильны

…Десять метров. Двадцать. Подъем — металлическая лесенка. Ничего, это мы осилим, это не сложно. Раз-два, раз-два, ножками, ножками, перебираем… Тридцать метров… Пока хорошо…

 

…БУМ!!!
Только я подумал, что все идет нормально как тут же получил в бочину тяжелым мешком. Спас меня доспех, иначе бы от такого удара я не выжил.

 

Я прошел по трассе метров тридцать, там почти сразу начиналась наклонная горизонтальная лесенка, поднимавшаяся на высоту примерно метра два. Нет, она поднималась выше, до трехметровой отметки, но добежал я только до двух. Мешок появился откуда-то сбоку, выскочил из специальной ниши, в которой его не было видно. Только успел обернуться, и — бамц! Лечу вниз спиной вперед.

 

— Шимановский, поднимайся! — раздался в ушах веселый голос Катарины, когда я приподнялся, приходя в себя. Доспех спас и тут, но все равно ощущение не из приятных. — Видишь, рядом с полосой по низу идет дорожка с зеленой линией?

 

Я обернулся. Линия проходила в двух шагах от меня.

 

— Это зона безопасности, она проходит вдоль всей трассы. Возвращайся по ней назад, жду.
— А если не по ней? — прокряхтел я, поднимаясь.
— На первой — ничего страшного. А вот на других дорожках можешь и не дойти.

 

М-да, полный отпад!
Кажется, ничего не сломал, но тело болело знатно. Еле ковыляя, вышел наружу. Хотелось провалиться сквозь землю. Это был первый, ПЕРВЫЙ снаряд на моем пути! И наверняка не самый сложный. Но я отвлекся, взбегал по перекладинам, стараясь удержать равновесие, не успел оглянуться, и… Результат налицо.

 

— Вижу, что понял, — усмехнулась она, решив не добивать меня. — Еще раз готов?
— Так точно… — похоронным голосом отрапортовал я.
— Вторая попытка, пошел! — щелчок секундомера.

 

— …Хуанито, ты что, придурок? — Я вновь выходил по зеленой дорожке на свет. — Ты ЗНАЛ где находится этот мешок! Ты ЖДАЛ его! Я не меняла конфигурацию трассы! Как можно так лопухнуться?
Хотелось удавиться от стыда. Я дважды наступил на одни и те же грабли. Она права, это позор.
Да, знал о мешке. Да, видел его. Но уклониться не смог — ноги стояли не на ровной земле, на перекладинах металлической лестницы. Я отчаянно пытался держать равновесие, но нога поехала, и….
…И я оседлал лестницу. Если бы не скафандр, остался бы я после такого трюка без потомства. А после еще и шандарахнулся с двухметровой высоты, на закуску, чуть не сломав шею.
— Я не смог избежать встречи с ним, — я виновато опустил голову.

 

Она обреченно вздохнула, дескать, как ты мне надоел:

 

— Хуанито, мешок летит три секунды. Это его расчетное время, заложенное в программу этой трассы. Чтобы его обнаружить, летящего на тебя… Ну, допустим, с твоим уровнем подготовки — секунда. Еще секунда — чтобы принять решение, как реагировать. И третья секунда — выполнение этого решения. На самом деле достаточно полторы секунды, три это роскошь с поправкой на то, что ты — новичок. Что сложного?
— Непонятно, какое принимать решение. Как уйти от этого мешка?

 

Новый вздох.

 

— Да, придурок.

 

Я не возражал.

 

— Тебе нужно понять одну вещь: ты должен прочувствовать трассу — она твоя, вся, без остатка. Ты свободен на ней, абсолютно свободен! Делай все, что тебе угодно, главное — дойти до цели! Это не школа, ты не на сдаче стандартных тестов, которые знаешь, как сдавать. Прелесть этой трассы в экстриме, работе на пределе, в неожиданных решениях. Она максимально приближена к боевым условиям. Ты когда-нибудь был в «боевых» условиях? Я имею в виду общефилософский аспект понятия?

 

Я вспомнил фонтан и отморозков Толстого. Чем не боевые?

 

— Да, был
— Вот и хорошо. Тогда представь, что ты снова в бою. На тебя движется угроза и тебе надо от нее уйти. Выжить. Как ты это будешь делать?
— Да ты зубами землю грызть будешь, Шимановский! — заорала вдруг она. — Выше головы прыгнешь! На голую трехметровую стену залезешь без единого выступа! Ты сделаешь все, что от тебя зависит, даже не отдавая себе отчет в действиях! Так в чем проблема сейчас?

 

Я втянул голову в плечи. Как все сложно.

 

— Не знаю. Наверное, непривычно.
— Ну, так привыкай, Хуанито, привыкай! Эти полосы не случайно называются полосами смерти, тебе еще повезло, что дорожка первая! На пятой, например, мешок сломал бы тебе кости! А при падении там можно вывихнуть или сломать ногу!

 

Пауза.

 

— Работай, Шимановский, думай. Думать — тоже работа.

 

Я махнул головой — понял.

 

— Ну, вот и хорошо, выяснили. На старт. Пошел!

 

Третья попытка. Вот оно оказывается в чем секрет дорожек — предел. Их можно пройти только на пределе, забыв о стандартах.

 

«Я бог. Я бог этой дорожки! Мне можно здесь все. ВСЕ!!!» — автоматически включился аутотренинг.
Десять метров. Двадцать. Лесенка. Ноги перебирают металлические перекладины. Вот оно, то место. Пуууф! — а фиг тебе, Хуанито! Нет мешка!
Я чуть было не рассмеялся и не свалился, нога вновь поехала, но быстро выровнялся.
«Собрался, Шимановский! Собрался! Не спеши сильно, на большой скорости эту трассу не пройти!»
Я себя услышал и притормозил, и только поэтому успел почувствовать следующую ловушку.
Крррряяк! Часть лесенки треснула и обвалилась под моей ногой, повиснув на одной из несущих балок. В последний момент я все же схватился за перекладину, следующую за проваленной, повиснув на одной руке.
«Mierda, как все хреново!..»
Скольких сил мне стоило подтянуться… Не буду описывать. Если бы не доспех, я бы залез назад быстро, но то-то и оно, приходилось не только подтягиваться, но и преодолевать сопротивление доспеха. А еще он был шире моего тела и всячески своим размером мешал.
Есть, вылез. Две секунды чтобы отдышаться — и вперед. Секундомер Катарины не дремлет.
Я поднялся, сделал пару шагов…
…И вновь был сбит мешком, просто и незамысловато. Теперь я смотрел себе под ноги, а он, гад, прилетел сбоку. Противоположного от того, где прятался в прошлый раз.
А с трехметровой высоты падать больнее, чем с двухметровой!

 

Когда я, ахая и охая, прихрамывая, вышел назад по зеленой полосе, весь мой «тренерский штаб» был в сборе. И «Первая», и «Вторая», и Катарина улыбались, душа веселый смех. И я их понимал.

 

— Хуанито, — взяла за всех слово «Вторая», — твоя ошибка в том, что ты — теоретик. А мы — она окинула рукой вокруг, — все мы здесь — практики. Ты привык, что если надо бежать — ты бежишь, надо лезть — лезешь, и не обращаешь больше внимания ни на что. А на самом деле, в реальной жизни, в реальном бою, опасность может прийти откуда угодно, с любой стороны. И если ты ее не успеешь оценить и среагировать… Ты станешь трупом. Понимаешь, к чему я?

 

Я понимал. Экстремалы! Угораздило же меня связаться именно с корпусом?
Но с другой стороны, где на планете еще есть такая школа? Да, сурово. Зато действенно.

 

— А нам не нужны трупы, — закончила она. — Мы лучше порекомендуем не брать тебя, если ты не способен оценивать угрозу, и будем точно уверены, что тебя не убьют в первой же операции.

 

Я снял шлем, вдыхая полной грудью.

 

— Сеньора, я способен оценивать угрозу. У меня нет практики, но у меня получится. Дайте еще шансы. Не один, не два — я не знаю сколько, но я смогу!
Они усмехнулись, все втроем, довольно. Они своей цели достигли. «Вторая» лаконично указала мне на провал дорожки и секундомер в руке.
— Прошу.

 

Вот так здесь берут на «слабо». Легко и не мудрствуя.
Назад: Глава 3 Право сильного
Дальше: Глава 7 Полоса смерти

Сергей
1
Андрей
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(921)952-30-22 Андрей.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(991)919-18-98 Антон.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(812)454-88-83 Нажмите 1 спросить Вячеслава.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (953) 367-35-45 Антон.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Антон.
Алексей
Перезвоните мне пожалуйста 8(904) 332-62-08 Алексей.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (952)396-70-11 Евгений.
Сергей
Перезвоните мне пожалуйста 8 (921) 930-64-55 Сергей.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Евгений.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (950) 000-06-64 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (953) 160-88-92 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Виктор.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (495) 248-01-88 Антон.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (999) 529-09-18 Виктор.
Василий
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8 (918) 260-98-71
Василий
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8 (963) 654-49-85