Глава 52

Мы возвращаемся, и я чувствую, что настроение в банкетном зале изменилось. А может, все дело в том, что я перехожу на следующую ступень опьянения, на этап временного затишья, спускаюсь в долину, лежащую между пиками. Пики же – это то, как жизнь текла в последнее время. Она состояла практически из одних пиков, но на любом долгом пути горные вершины обязательно сменяются ровной долиной.

Я оглядываю зал, и на меня накатывает грусть, горькая радость, в которой горечи все же больше. Красота дурацкого убранства истрепалась и стала жалкой. Блеск померк. В атмосфере повисло разочарование. Улыбки кажутся фальшивыми, как картонные полумесяцы.

Мне в голову вдруг приходит мысль: мы все – стебельки травы на одной и той же лужайке. Мы выросли вместе, плечом к плечу, под одним и тем же солнцем, нас поливал один и тот же дождь. Но вы же знаете, что происходит с травинками? Как только наступает их лучшее время, кто-то обязательно их срезает.

Многих ребят уже нет в зале, они отправились праздновать дальше. Кэссиди и Маркуса нигде не видно. Не видно и Рикки. Но на танцполе еще немало народу, и это, наверное, самое плохое. Что в этой стремной музыке такого, что заставляет людей отрывать задницы от стульев? Она похожа на гул душеизъятеля атомных вампиров. А люди все равно танцуют, извиваются и смеются, даже изображают чувственные жесты, которые подсмотрели в телевизоре. Зак Уолдроп изображает из себя танцующего комика – это из-за того, что он плохо чувствует ритм. Мэнди Стэнсберри, моя старинная подружка из далекого дикого детства, крутит попой так, будто она юная знаменитейшая поп-дива. Или юная порно-дива? Хотя какая разница?

Мы больше не Поколение, которое быстрее света. Мы даже не новое Поколение Некст. Мы Дети, которым суждено скоро состариться, и мы собрались здесь, чтобы спрятаться от прошлого и будущего. Мы знаем, что происходит: будущее маячит впереди, как черные кованые ворота, а прошлое гонится за нами, как злобный доберман, только этот доберман будет бежать без остановки.

Но это ничего. Прочь страхи. Саттер Кили – ветеран жизни «под газом». Я отлично знаю все этапы, как знаю названия летних месяцев. И сейчас единственное, что я могу сделать, – это пересечь долину к следующей ступени, к этапу «клади на все и отжигай».

Когда диджей уходит на перерыв, я легонько пихаю локтем Эйми и говорю:

– Знаешь, бал потихоньку распадается в пыль. Нужна серьезная личность, которая обратила бы этот процесс вспять, и только мне это по силам.

Без дальнейших объяснений я врываюсь в кабинку диджея, горя желанием наполнить вселенную музыкой Дина Марина.

Но есть проблема: оборудование довольно сложное, а я уже принял немало, поэтому я отказываюсь от изначальной миссии и приступаю к новой, улучшенной. Теперь Саттермен самолично исполнит хиты Дина.

Я постукиваю по микрофону.

– Прошу внимания! Кто-то в центре зала кричит:

– Ого! Саттер!

– Я хочу немного поднять вам настроение. – Я произношу это мягко и задушевно, типично микрофонным голосом. – Добавить немного шику нашему вечеру. Капельку стиля.

Я начинаю с «Ты никто, пока тебя никто не любит», подражая низкому голосу Дина. Я щурюсь, как Дин, и размахиваю своей чашкой, как он.

– Ой! – восклицает кто-то за одним из столиков.

К сожалению, все слова я не помню, поэтому через несколько строчек перескакиваю на «Разве от любви не сносит крышу?». Но получается гениально. Идеальное смешение. Эти две песни емко описывают состояние мира. По сути, это не просто песни. Это откровения. Неожиданно бал теряет свою поверхностность и мелодраматичность и обретает глубину.

Однако всегда находится кто-то, кто не догоняет. Например, мистер Жопастер.

Он здесь в качестве гестаповца, охраняющего порядок на балу, и готов схватить любого, кто хоть на миллиметр свернет с пути пресности. Я опять возвращаюсь к «Ты никто, пока тебя никто не любит», и когда я замолкаю на секунду, мистер Жопастер вцепляется мне в руку.

– Все, хватит, мистер Кили. Вам пора возвращаться к своему столу.

– Но сейчас будет самое главное, – совершенно искренне говорю ему я. – Дино говорил, что это госпел.

– Садись на место! – кричит кто-то из зала, вероятно, тот, кто главной темой вечера выбрал «Положись на Ритц».

– Заглохни, – говорю я глубоким микрофонным голосом.

– Хватит, – повторяет мистер Жопастер и тянет меня за руку.

– Но послушайте, мистер Жопастер, – говорю я все тем же голосом, – это же последний вечер нашей юности! Или вы уже забыли, как это?

Должен отметить, что все это – и «мистер Жопастер», и остальное – произносится в микрофон. По залу прокатываются смешки, которые сопровождает парочка возгласов «Садись на место», а у мистера Астера глаза вылезают на лоб.

– Все, баста, – говорит он. – Ваш бал окончен. Клянусь, он так разъярен, что у него вот-вот вспыхнут волосы. Но я не унимаюсь:

– Вот и ладушки. Этот труп давно пора отправить в морг.

– Вон, мистер Кили. Я не буду повторять дважды. Я с достоинством иду к столику, чтобы забрать Эйми. Ну да, кто-то выкрикивает: «Иди домой, козлина», но кому какое дело до этого? Те, кто «догоняет», все равно на моей стороне.

– Так держать, Саттер! – восклицают они. – Встретимся после, чувак!

Эйми совсем не расстроена, что мы рано уходим. К тому моменту, когда я подхожу к столику, она уже успевает собрать свои вещи. Едва мы выходим в прохладную ночь, мы оба делаем по большому глотку из фляжек. Да, новый этап буквально вламывается в нашу жизнь.