Глава 22

Телефонная трубка в руке Николая Павловича вздрогнула, он сильнее прижал ее к уху и замер. Из управления сообщили, что участковый Расулев ранен, Вязов один преследует преступника в горах Киргизии. Помощь ему выслана на машинах и на самолете. Просили сказать, какие есть дополнительные сведения в отделении.

— У нас в отделении никаких дополнительных сведений нет, — взволнованно ответил Стоичев.

— А где Копытов?

— Не знаю. Куда-то выехал.

— Плохо, что вы не знаете, чем занимаются ваши работники, — грубо сказал голос в трубке, и тут же в ней послышались отрывистые гудки.

Николай Павлович закурил. С минуту смотрел на дымок папиросы, морщил лоб. Неприятность. Но в душе Николай Павлович радовался. Вязов обнаружил преступника, и чем бы это ни кончилось, отделение смоет позорное пятно ротозейства. А чем кончится?.. Николай Павлович нахмурился. Расулев ранен, следовательно была серьезная схватка. Где же Вязов?.. В горах… Преследует один… Упорный и самолюбивый парень, хорошая голова, только не потерял бы он ее по горячке…

В открытую дверь Николай Павлович увидел в коридоре Копытова.

— Где Вязов? — закричал начальник отделения на подбежавшего к нему Трусова.

— Не знаю, товарищ майор, — доложил участковый.

— Почему не знаешь?.. Ты же с ним был!

— Был… — растерялся участковый и заморгал белесыми ресницами.

— Он уехал или ушел?..

— Уехал.

— Куда?

— Не знаю.

— Вот работнички, как тараканы запечные! Ну что мне с вами делать? — Копытов всплеснул руками.

— Товарищ майор…

— Ну что еще?

— Я доложил подполковнику, что лейтенант Вязов приказал мне сопроводить в отделение одного пария с завода.

— Знаю, — махнул рукой Копытов. — А сказал этот парень, где Старинов?

— Не знаю.

— Опять «не знаю». Ну, работнички! Вас навоз чистить послать надо, а не в органах милиции служить! — Копытов круто повернулся и вошел в кабинет заместителя.

— Где Вязов? — спросил он, устало опускаясь на стул.

— Терентий Федорович, — задушевно и с грустью сказал Стоичев, не скрывая тревоги, — участковый Расулев ранен. Вязов преследует преступника в горах один…

Копытов некоторое время молча, недоуменно смотрел на заместителя. Редкие ресницы его не закрывали глаз, рыжие брови расходились в стороны по прямой, придавая лицу воинственный вид. Поразмыслив, Копытов постучал ладонью по столу.

— Мне он нужен немедленно. Я был в райкоме, его требуют лично. Понимаешь?..

— Терентий Федорович! — укоризненно проговорил Николай Павлович. — Лейтенат Вязов находится в смертельной опасности, Расулев ранен. Вы понимаете, что говорите?

— Лейтенант Вязов ответит и за ранение Расулева, — перебил Копытов капитана. — А вам нечего меня учить. Я здесь командую отделением не первый год.

— Не пора ли вам прекратить такое командование? — повысил голос Николай Павлович. — Не пора ли?!

Вежливый и сдержанный Стоичев на этот раз закричал. Не мог он больше сдерживать возмущение, которое слишком долго копилось.

— Не ты ли мне прикажешь? — зло усмехнулся Копытов.

— Я не буду приказывать, но я потребую изменить ваш метод работы с людьми, — продолжал Стоичев. — Потребую изменить отношение к людям, потребую в партийном порядке. Вы не имеете права злоупотреблять своим положением, без особых оснований дискредитировать людей, попирать их достоинство. Я уверен, что взяточник Поклонов, а не Вязов. И надо немедленно выгнать этого взяточника, подхалима и клеветника.

— Я командую здесь или кто?.. Я отвечаю за вас всех или нет?! — вскакивая, закричал Копытов. — Я не привык разводить сентименты и не умею покрывать взяточников, как ты. Выгоню всех прохвостов, мое отделение должно быть чистым, понятно?!

— А мы, коммунисты, разберем ваши действия на партийном собрании, — сдерживаясь, сказал Стоичев. — Вы забываете, товарищ майор, что не только вы отвечаете за работу отделения, отвечают еще коммунисты, все честные работники, а я наравне с вами. Вы забываете, что у нас есть коллектив.

— А ты забываешь, что без единоначалия — развал. И вообще, как ты появился в отделении, начались безобразия. — Майор все время быстро ходил по кабинету, говорил на ходу, не глядя на Стоичева. — Мне придется донести о твоей деятельности в политотдел, пусть там разберутся. Не потерплю я развала! Ясно? — Копытоз остановился у стола, злыми глазами посмотрел на заместителя и, грузно повернувшись, вышел из кабинета,

Николай Павлович долго барабанил по столу пальцами, глядя в окно. Столкновение произошло. Просто это не кончится. Но ломать порядок надо, каких бы сил это ни потребовало, чего бы это ни стоило. Как же так получилось, что Копытов стал диктатором? Неужели и раньше он был таким? Пожалуй, нет. Человек он простой, открытый. Привык командовать единолично, подмял под себя всех и никого не признает. Но, с другой стороны, боится начальства как огня..

Где же Вязов?.. Что с ним?..

Николай Павлович позвонил дежурному по управлению и попросил его сообщать в любое время все сведения, которые поступят. Потом вызвал к себе Поклонова.

Старший лейтенант явился незамедлительно. Его виляющая походка и то, как он сел на стул, вначале осмотрев сиденье и пощупав его, словно там могли быть гвозди, и черные, расплывчатые зрачки, в которых таилась злость или ненависть, — все в нем не нравилось Стоичеву.

— Все ли благополучно в семье, Филипп Степанович? — спросил Стоичев мягко, продолжая наблюдать за каждым движением старшего лейтенанта.

— А что с ней сделается? Пою, кормлю, как все.

— Детишки здоровы?

— Не замечал, чтобы болели. С ними жена все крутится. Ее дело.

— Отец тоже должен знать о здоровье детей, — поправил Николай Павлович.

— Да я поинтересуюсь, как же, — спохватился Поклонов. — Если они не болеют, так что же о них особенно надо знать, товарищ капитан?

— Очень рад, что у вас в семье порядок, — сказал Стоичев и наклонил голову.

— Спасибочко, товарищ капитан, поинтересовались.

— Еще я вас хотел спросить вот о чем: давно ли эта слепая Мария, о которой вы пишете в письме, гадает на базаре? — продолжал Стоичев. — Я должен знать подробности, прежде чем сделать определенный вывод о действиях лейтенанта Вязова.

Такого оборота Поклонов не ожидал и на мгновенье смутился, но быстро справился с собой, и опять прежнее подобострастное выражение заиграло на его лице.

— Давно, товарищ капитан, я знаю ее с тех пор, как стал участковым. Женщина она тихая, безобидная.

— А знаете ли вы, что она гадает по книге Льва Толстого и случается даже, что держит книгу вверх ногами?

— Извиняюсь, товарищ капитан, не мог знать, я по-ихнему не читаю, — признался Поклонов и пристально посмотрел на заместителя начальника, не понимая, к чему он клонит.

— И о семье ее ничего не знаете?

— Извиняюсь, упустил из виду.

Стоичев помедлил, глянул куда-то поверх головы старшего лейтенанта, amp;apos; потом медленно оглядел его сверху вниз.

— Видите ли, Филипп Степанович, — в раздумье заговорил Николай Павлович, — по моему мнению, работник милиции не только укротитель хулиганов и каратель врагов, он еще воспитатель?.. Не так ли?

— Совершенно точно, товарищ капитан, — поспешил согласиться Поклонов.

— Почему же вы не поинтересовались Марией? Она ведь обманывает людей, говорит им, что ей в голову взбредет… Да и такая ли она милая женщина, как вы ее представляете? Мне кажется, наоборот, не может быть человек славным и милым, если он других обманывает. Я скажу больше: наша задача не только в выявлении преступников после свершения ими преступления, а и в предупреждении преступлений, в профилактике, как говорят медицинские работники. Что же вы сделали в смысле профилактическом на вашем участке? Молчите? Значит, ничего не сделали. А как вы думаете, для чего слепая дала взятку лейтенанту Вязову?..

— Извиняюсь, не знаю, — проговорил Поклонов, но ни подобострастия, ни смущения на его лице уже не было заметно; он сидел надутый, исподтишка взглядывая на капитана.

— Вот видите, на вашем участке люди дают и берут взятки, а вы не знаете, для чего это делается, каковы причины и, тем более, последствия. Виноват не только тот, кто берет взятку, но и тот, кто ее дает. Есть какие-то причины, обязательно. Мария слепая, она не видит человека, которому дает деньги, а лейтенант Вязов отказывается…

— Я сам видел… и уже докладывал об этом, — не глядя на капитана, проговорил Поклонов и вынул из кармана записную книжку. — У меня фактов много записано, не все я в письме указал. Могу, так сказать, добавления внести.

«Почему у него много фактов в блокноте? Какие?..»- подумал Стоичев.

— Вы говорите, Филипп Степанович, у вас много фактов в блокноте, — продолжал он вслух, — а я не помню ни одного вашего выступления на собрании. Зачем бы бережете эти факты?

— Когда надо будет, я скажу, — буркнул Поклонов и спрятал блокнот обратно в карман.

«Вон как!»- мысленно воскликнул Стоичев и теперь уже не мог подавить раздражения.

— Хорошо. Можете идти! — сказал он коротко и строго.

После ухода Поклонова Николай Павлович опять долго сидел неподвижно. Мысль о том, что слепая женщина может по голосу узнать человека, которому давала деньги, и радовала и беспокоила Стоичева. Но сознается ли она, что давала взятку?..

За окном сгущались сумерки, улица потемнела. Зажглись фонари, окна домов засверкали розовыми квадратами. От духоты и от сумерек у Николая Павловича стало муторно на душе. Есть люди, которые не заботятся о себе, вроде Вязова; они проходят мимо мелочей, для них исполнение долга — непреложный закон, пусть в страшной опасности; и есть другие, вроде Поклонова, которые свое благополучие строят па мелочах, на подвохах. Их не называют преступниками, но они преступники, — теперь Николай Павлович в этом был уверен, — и их следует судить не за то, что они прямо приносят вред, а за то, что они мешают работать. Но почему Копытов так упорно защищает Поклонова? Надо завтра же поговорить в политотделе.

Позвонил дежурный из управления. Самолет обнаружил в горах на дороге две машины, но людей вокруг машин нет.

Стоичев поблагодарил дежурного, попросил информировать его и в дальнейшем.

Чтобы сократить время, он принялся просматривать подшивку газеты «Правда». В отделении было тихо, дежурный ходил по коридору, и его тяжелые шаги гулко раздавались в пустом здании. Прошло не менее трех часов. Наступила полночь, а от Вязова не было никаких известий. Летчик, видимо, давно ушел на посадку — в темноте летать бессмысленно, ничего не увидишь. Николай Павлович решил не уходить до утра.

Было время, когда он, отработав у верстака положенные восемь часов, возвращался домой посвистывая; цех и завод оставались позади, Стоичев забывал о работе, думал о кинотеатре или о футболе. Теперь его частенько тянуло на завод, хотелось взять в руки молоток, зубило, хотелось растереть на ладони нежные металлические опилки. Но он знал, что сейчас, уходя домой, он не забудет цеховых дел, привык беспокоиться о коллективе, о людях. Некоторые говорят, что есть трудная и легкая работа. Николай Павлович не мог согласиться с этим. Всякая работа трудная, если к ней относятся с душой; просто есть разные люди.

Надя решила найти Вязова и вышла из дома. Вчера они встретились на улице, он поздоровался и прошел мимо. Надя хотела остановить его, крикнуть, но раздумала: «Что, если он не остановится?!»

Надя вспомнила сейчас эту встречу и пошла быстрее. Ласковый ветер навевал на нее грусть, но она старалась держаться стойко, не поддаваться унынию, сохранить решимость.

Ночью Ташкент чудесен. Центральные улицы его похожи на аллеи парка, гирлянды лампочек освещают деревья, асфальт, — тень и свет, переливаясь, отражаются на нем, как в зеркале, и люди движутся, как невесомые. Маленькие же улицы напоминают глухие лесные дороги, над которыми вверху соединяются кроны деревьев.

Красив канал Анхор, который разделяет город пополам. Ночью кажется, что воды его остановились, в них покачиваются золотые огоньки; ивы склоняют к воде длинные нерасчесанные волосы, а тополи неподвижны, вонзив острые вершины в темное небо.

Еще более задумчивая и грустная, Надя возвращалась назад. Вязова дома не было. Куда же он мог уйти?.. В театр? В парк?..

Надя шла тихо, стараясь не расплакаться. Неожиданно перед ней появился Поклонов.

— Добрый вечер, Надежда Николаевна! — приветствовал он девушку, приложив ладонь к козырьку.

— Здравствуйте, Филипп Степанович! — ответила Надя и подумала: «Не спросить ли его о Вязове?»

— Как ваше здоровье? Щечки у вас побледнели, Надежда Николаевна, — заметил Поклонов.

— Экзамены виноваты, — объяснила Надя.

— Какие вы красивые, Надежда Николаевна, прямо с вас бы картину писать.

— А вы не подхалимничайте.

— Зачем же? То есть как же так… — смешался Поклонов. — Ваш папа очень хороший человек, и я его уважаю.

— С этого и надо было начинать. Уважение начинается там, где хорошие дела, а не там, где прекрасные слова, — сказала она и вспомнила, что об этом ей говорил Михаил.

— Да, да, Надежда Николаевна. Вы всегда говорите умно, я люблю вас слушать, — продолжал Поклонов, не понимая, о чем говорит девушка. — У меня сегодня настроение плохое, и я очень рад, что встретил вас.

— А что случилось? — насторожилась Надя.

— Идемте в сторонку, где потемнее. — Поклонов отвел Надю в тень и почти шепотом стал рассказывать: — Вязов все выкомаривает. Поехал на операцию один, не дождался майора с оперативной группой и погнался за убийцей. С ним был один участковый, так вот этот участковый уже ранен, а он гоняется за преступником где-то в горах. Потеряет он свою дурную голову, тогда в отделении канители не оберешься, начнутся комиссии, расследования, замучает нас начальство.

У Нади ослабли ноги, она прислонилась к дереву. «Миша… в смертельной опасности… Он один в горах…»- думала она как во сне, не слушая больше старшего лейтенанта. А он шептал:

— Не знаю, почему ваш папа защищает Вязова, может, не разобрался еще в людях?.. Хоть бы вы помогли ему, вы такая умная девушка. Был бы я не женат, поухаживал бы за вами обязательно…

Рука поднялась непроизвольно, пальцы сжались в кулак. «Ударить?..» — Надя вздрогнула, отстранилась от дерева и пошла по тротуару.

«Что с ней? — недоуменно соображал Поклонов. — А… отца жалеет…» Он ухмыльнулся и пошел в другую сторону.

Надя шагала, с трудом передвигая ноги, спрашивала себя: «Не врет ли этот Поклонов?.. Откуда ему известны подробности? Надо спросить у отца, он знает все…» И хотя она сомневалась в правдивости слов Поклонова, сердце тревожно сжималось в предчувствии беды. У нее было такое же чувство, как тогда, когда они с мамой получили от отца письмо, в котором он писал, что лежит в госпитале тяжело раненный. Страх перед потерей близкого человека сковал волю, и ночь казалась Наде темнее, чем вчера.

Николай Павлович сидел за столом мрачный. Он отложил газеты в сторону и молча посмотрел на дочь.

— Папа, почему ты так долго задержался? Что у вас произошло? — спросила она, входя в его кабинет.

Рассказывать дочери о случившемся не было надобности, да и нельзя. Николай Павлович с трудом улыбнулся и шутливо проговорил:

— У нас всякие дела. Дочка пришла потребовать отчет?..

— Отчета мне не надо, такие скучные дела меня не интересуют. Я сейчас была у Михаила, его нет дома. Ты, папа, не скажешь, где он?..

Надя посмотрела на отца. Николай Павлович встретился с ней взглядом и понял, как не к месту была его улыбка.

— Он выполняет задание, — стараясь говорить спокойно, сказал Николай Павлович, откинулся на спинку стула и закурил.

— Серьезное? — Надя подалась к столу и снова в упор посмотрела на отца. Она знала: если он искусственно старается быть спокойным, то сильно волнуется.

Николай Павлович помолчал.

— Нельзя сказать, что очень серьезное, но небезопасное, — опять как будто шутливо проговорил он.

Некоторое время Надя стирала со стола какое-то пятнышко. Николай Павлович молча смотрел на нее. Раньше он думал, что заботы о дочери прекратятся, как только она подрастет. Ничего подобного. Вот она уже невеста, заканчивает институт, а беспокойство за нее не уменьшается. Пожалуй и тогда, когда она выйдет замуж и у нее появятся дети, ему нередко придется волноваться. Такова доля каждого отца.

— Ты будешь здесь, папа, до утра? — спросила Надя. Теперь ей было ясно, что Поклонов не обманул ее.

— Пожалуй, придется, — ответил Николай Павлович. — Тебя проводить немного?

— Проводи.

Через полчаса, вернувшись в кабинет, Николай Павлович позвонил дежурному в управление. От Вязова никаких известий не поступало.