Глава 13
Отец Симы Федот Сергеевич Богомолов слыл спокойным и тихим человеком. Работал столяром на заводе, и никто никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь оскорбил или обидел. Федот Сергеевич не курил, водку не пил, и многие за глаза называли его «христосиком». Кое с кем из рабочих он иногда заговаривал о боге, о религии, но над ним посмеивались, начинали веселые рассказы о чертях и ведьмах, и Федот Сергеевич уходил восвояси, не обижаясь и не вступая в споры. Жена его, Елена Парфеновна, да еще кое-кто из близких знали, какая история стряслась с ним лет десять назад. Федот Сергеевич был тогда непробудным пьяницей. Иной раз дело доходило до того, что он неделями не являлся домой, ночевал в пивной или под забором. И вдруг он переменился: после двух дней отсутствия явился домой в необычном виде — чистый, трезвый и без песен.
Елена Парфеновна была беззаботной женщиной, неострой на язык, прямой и напористой в действиях. В те дни, когда Федот Сергеевич напивался до бесчувствия, Елена Парфеновна его ругала на чем свет стоит — отводила душу. Иногда он поднимал было кулаки, но жена схватывала полено, и он боялся, как бы она не пустила в ход это оружие. О причинах столь резкой перемены в характере мужа Елена Парфеновна узнала несколько позже: оказалось, он стал баптистом. Для Елены Парфеновны начались еще более мучительные дни. Впоследствии она проклинала того человека, который уговорил мужа вступить в эту проклятую секту. Приходя с работы, Федот Сергеевич теперь неотлучно сидел дома, если не считать его хождений на моления, и беспрестанно придирался к жене: то она грубое слово кому-то сказала, то крикнула громко, то не соглашалась слушать чтение священных книг и не ухаживала за «братьями», которых он приводил десятками. Это были странные люди и даже подозрительные; иные из них нигде не работали и косо посматривали на хозяйку.
— Побойся бога, — просительно говорил жене Федот Сергеевич.
— Не боюсь я бога, он сам меня боится, и черти меня боятся! — кричала Елена Парфеновна, выведенная из терпения.
Федот Сергеевич тяжело вздыхал, качал головой и уходил к своим «братьям».
— Чтоб тебя дьявол забрал, богомольного! — бросала ему вслед жена.
За дочерью Богомоловы не особенно приглядывали. Росла Сима тихой, скромной девушкой; закончив семь классов школы, ушла работать на завод табельщицей. Она жила самостоятельно и замкнуто. Однажды Федот Сергеевич попытался поговорить с дочерью о религии, пригласил ее с собой на моленье. Сима выслушала отца внимательно и серьезно, потом задумчиво сказала:
— Нет, папа, богомолка из меня не выйдет.
После разрыва с Алексеем Сима еще больше замкнулась, почти перестала разговаривать с людьми, а ночами плакала. Мать не могла не заметить се состояние, догадалась о причине дочерних слез и обо всем рассказала мужу. Федот Сергеевич вышел во двор, подозвал Симу, завел ее в кладовую, повалил и начал бить ногами. Сима молчала, сцепив зубы. Прибежала мать. Сима лежала без сознания. Елена Парфеновна истошно закричала, схватила попавшийся под руку фуганок и с размаху ударила мужа по спине. Федот Сергеевич выскочил из кладовой и бросился на улицу.
Через час, когда Елена Парфеновна привела дочь в чувство и уложила в постель, он явился, распевая на один лад, видимо, для него очень важные слова:
— Бога нет, чертей не надо…
Слово «надо» Федот Сергеевич тянул басом долго, до хрипоты. Высокий и худой, он покачивался, как шест, кепка у него съехала набок, из-под нее торчали седые лохмы.
Елена Парфеновна выбежала на крыльцо, сложила полные руки на высокой груди и сказала:
— Ну, кончилось мое горе, началось несчастье.
— Мама, бога нет, чертей не надо, — пролепетал Федот Сергеевич заплетающимся языком, с трудом поднимая правую ногу на ступеньку. — Виноват, виноват, перед всеми виноват…
Чтобы скрыть беременность дочери, Елена Парфеновна заставила ее написать заявление об увольнении и сама отнесла его на завод. Но слухи о «болезни» Симы быстро распространились по рабочему поселку, дошли до Семы. Он не мог усидеть дома и отправился к Богомоловым.
Он шел с одной мыслью: узнать состояние Симы, помочь ей. Но в дом его не пустили. «Обожди», — сказала Елена Парфеновна. Он стоял у калитки и ждал. На дворе было тихо, через забор на тротуар свешивались темные ветки акации, похожие на большие руки. Таинственным и страшным казался Семе этот двор, в котором он ни разу не был.
Послышались знакомые шаги. Звякнула задвижка, отворилась калитка, и вышла Сима, закутанная в пуховый платок.
— Здравствуй, Сема, — поздоровалась она глухо.
— Сима!.. — обрадовался Сема и шагнул к ней.
— Ты пришел все-таки…
— Узнать хотел о твоем здоровье и… помочь, если надо…
Девушка подняла голову, шагнула назад к калитке.
— Незачем тебе ходить… — сказала она шепотом.
— Как же не ходить?! — заволновался Сема. — Я люблю тебя, понимаешь?! Не могу я без тебя. Как шальной и на работе, и дома. И во сне вижу тебя. Неужто не понимаешь? — Сема тоже говорил шепотом, стараясь заглянуть девушке в лицо. — Как хорошо было, когда мы ходили вместе туда… на пригорок… Жизнь-то какая была!.. Эх, Сима, Сима! Ведь и ты любишь меня… ты же тогда говорила…
— Нехорошая я теперь… испорченная… — еще тише прошептала Сима и заплакала.
— Нет же, пойми ты, нет! Душа у тебя чистая. Алешка виноват, знаю, все знаю. Он подлец! Не плачь, Сима, не плачь. Я пойду к твоему отцу, к матери, буду просить…
— Нет, ни за что! — Сима снова гордо вскинула голову. — Иди к себе и забудь обо мне. Забудь! — вдруг крикнула она и бросилась во двор.
Сема стоял ошеломленный. «Не захотела разговаривать… Неужели… я ей опротивел?»- с ужасом думал он, но не мог в это поверить: так свежи были в памяти тихие вечера, проведенные вместе, так ласковы были ее руки. Где эти проклятые Алешка и Суслик! Разорвать бы их на части…
Сема побежал. Он бежал по улице разгоряченный, готовый на что угодно. Если бы они попались ему на пути, он бы вцепился в них, отомстил бы за все: за оскорбление Симы, за ее честь и за свою.
Пробежав квартала два, Сема пошел шагом. Зачем он, собственно, бежит? Что подумают люди? Но ему не терпелось сейчас же принять какие-нибудь меры, ему надо было немедленно действовать, и он шагал быстро.
Участковый уполномоченный младший сержант Расу-лев сидел за столом и писал. За последнее время в поселке особых происшествий не случалось; некоторое напряжение бывало лишь в дни получки, когда кое-кто не в меру выпивал и устраивал на улицах скандалы. Тогда надо было ухо держать востро, неуемных задир усмирять, а иных даже провожать домой. В обычные же дни Расулев занимался повседневными делами: проверял домовые книги, следил, чтобы на всех домах вечерами зажигали свет у номеров, заставлял наводить чистоту во дворах и на улицах. Участок у него считался спокойным, поэтому, когда к нему ночью ворвался взволнованный молодой человек, Расулев вскочил и потрогал кобуру, проверяя, на месте ли пистолет.
— Что случилось? — спросил строго младший сержант.
— Я хочу… вот о чем рассказать. У нас на заводе есть два парня: Алексей Старинов и Суслик… это прозвище, а фамилия Протопопов, — начал сбивчиво Сема, стоя навытяжку перед младшим сержантом. — Парни прямо скажу, подозрительные.
— Знаю. Подрались? — опять строго прервал его Расулев.
— Нет, — отрицательно мотнул головой Сема.
— Так. — Расулев, заметно успокоившись, оглядел посетителя и медленно сел. — Садитесь и рассказывайте подробно, — приказал он. — Ваша фамилия?
Назвав фамилию, Сема осторожно опустился на стул. Только сейчас он понял, что у него никаких материалов нет, рассказывать ему не о чем.
— Вот значит… пришли они ко мне Первого мая утром, эти, Старинов и Суслик, и начали ругаться, — продолжал он сбивчиво. — Суслик пристает: «Дай денег». Алексей ему сперва не давал. Откуда у него много денег- я не знаю. Тогда Суслик пуще стал ругаться и говорит: «Машина плачет о нас. Ты стукнул шофера по голове и убежал». Вроде так он говорил, только складнее. Я не умею так. Что-то они наделали и убежали.
— Непонятно говоришь. Как машина плачет? — поднял брови Расулев.
— Это так они говорили, — заторопился Сема. — Вроде, значит, машина ушла, а они остались.
— Где была машина?..
— Не знаю.
— Плохо, парень. Твои данные не годятся. Надо было подробно узнать: какая машина, ч. я, где они ездили, зачем били шофера. Они пьяные ездили?
— Не знаю.
— Вот опять не знаю.
— А еще они должны были работать перед праздником, а не работали, — окончательно смущенный, сообщил Сема.
— Это директору надо сказать, пусть взыскание наложит за прогул. А я что могу сделать?
Расулев, посмеиваясь, искоса посматривал на парня, он уже догадывался, что здесь замешана любовь.
— Давай говори, что еще есть, — сказал он. — Девушка есть?
— Есть, — признался Сема, опуская голову и краснея.
— А-а… Теперь мне понятно. Алексей за твоей девушкой ухаживал. Слышал. Рассказывай, как дальше дело было.
Продолжая краснеть, покрываясь потом, Сема рассказал о том, как Алексей бросил Симу и что она с ним, с Семеном, разговаривать не хочет.
— Тяжелые у тебя, парень, дела, — озабоченно сказал Расулев, покрутил острый короткий ус и вдруг улыбнулся. — Но мы всякие дела поправлять можем. Большой беды нет. Я поговорю с девушкой. Потом свадьбу играть будем. — Младший сержант подошел к Семе, похлопал его по плечу. — Иди, парень, домой, спи спокойно.
