Глава 11
Разговор с Копытовым, в конечном счете, был неприятный, хотя и велся в дружеском тоне. «Так я поехал на завод», — сказал Стоичев. «Давай, давай, — махнул рукой Копытов, — покрепче там нажимай, пусть побольше бригадмильцев выделяют». «Само собой разумеется, — согласился Стоичев. — Но я еще хочу поговорить с рабочими, прямо в цехе». «Ну, разговаривать-то, пожалуй, нечего, они люди грамотные, знают законы», — возразил Копытов шутливо. «Законы знают, да не все выполняют, — улыбнулся Стоичев, — агитация еще, к сожалению, нужна». Копытов засмеялся: «Политработников хлебом не корми, дай им только аудиторию…» Вот и весь разговор. Но он вертелся в голове Николая Павловича и беспокоил, как оскомина. Нет, не любит Терентий Федорович кропотливую работу с людьми, для него вся жизнь строится на операциях, решительных мерах и карательных действиях.
На заводском дворе запахи каленого железа и горящего угля напомнили Николаю Павловичу прошлые годы, когда он проходил по этим дорожкам каждое утро, спокойный, уверенный, что любую работу выполнит хорошо. Тогда как будто не было никаких сомнений. А сейчас он чувствовал, как в сердце закрадывалась тревога, поговорить-то он сумеет, да какие результаты будут от разговора?..
В цехе Николай Павлович заметил изменения — появились новые красивые станки, за которыми работали незнакомые токари; за время его отсутствия успели смонтировать второй мостовой крал, и шум в цехе теперь был сильнее, чем прежде.
Здесь почти все знали бывшего заместителя секретаря партийного бюро цеха слесаря Стоичева, и поэтому он с затаенной радостью ожидал, кто же с ним поздоровается первый. Из-за огромной чугунной детали, поставленной у металлической лесенки, навстречу ему шел мастер Филатов — большой и рыхлый, в синей блузе и новенькой серой кепке.
— Коля?! Здравствуй! — закричал он. — Это ты, оказывается, будешь проводить собрание? Веселые дела!
— Здравствуй, Степан! — еле сдерживая дрожь в голосе, поздоровался Николай Павлович.
— Ну, держись, — посочувствовал Филатов, подмигнул Стоичеву и спросил:- Как живешь-командуешь?..
Рабочие после гудка собрались на лужайке возле цеха, вытирали паклей масляные руки, садились на травку у кирпичной стены.
Стоичева окружили знакомые слесари и токари, он не успевал отвечать на приветствия, радуясь каждому рукопожатию. Седой маленький старичок, мастер слесарного отделения Булгаков, покачивал головой и не то ласково, не то укоризненно говорил:
— Эх, капитан, капитан…
Широкоплечий высокий токарь Семенов схватил огромными ручищами ладонь Николая Павловича, сдавил ее, как прессом, и гулко спросил:
— Ну как, воюешь?.. Много дряни-то у нас еще?
— Хватает, — засмеялся Стоичев.
Из цеха послышался звонкий насмешливый голос:
— Эй, Огурчик! Милиционер пришел тебя забирать!
Принесли стол, накрытый кумачом, несколько стульев.
Собрание открыл председатель цехкома инженер-нормировщик Кленов. В начале доклада рабочие переглядывались. Им давно было известны приметы морального облика советского человека, о которых рассказывал Николай Павлович; лекции на эту тему им читали в клубе, да и сами они понимали многое. Когда же Стоичев начал приводить примеры из заводской жизни, лица слушателей оживились, повеселели…
— Посмотрите вон на Огурцова, — сказал Стоичев, указывая на молодого человека, прислонившегося к дереву. — Еще когда я работал в цехе, помню, он в пивных устраивал скандалы. Сейчас он стал взрослее, а продолжает вести себя так же расхлябанно. Недавно за хулиганство пришлось его оштрафовать.
Токаря Огурцова в цехе все звали Огурчиком. Это был светловолосый и круглолицый, никогда не унывающий человек, не женатый, хотя ему было уже под тридцать. В трезвом виде он был веселым человеком, а как напивался, начинал придираться к людям, особенно к женщинам.
«Паршивая натура», — откровенно говорил он себе.
— Таких людей мы должны воспитывать вместе, — продолжал Стоичев. — Одна милиция не в силах остепенить их, необходимо общественное воздействие, влияние товарищей…
— Верно, — сказал пожилой слесарь, стоявший в сторонке под деревом.
Доклад прошел гладко, но когда рабочие начали задавать вопросы, Николай Павлович даже вспотел и часто вытирал лицо платком. Вопросы были разные: «Когда переведутся на базарах спекулянты?», «Почему на улице Железнодорожной нет постовых?.. Они прячутся, хулиганов боятся?», «Откуда берутся те люди, кото рые по ночам снимают с прохожих часы?», «Почему милиционеры сами нарушают очереди в магазинах?» Николай Павлович отвечал обстоятельно, не спеша. Уловив удобный момент, Стоичев оглядел рабочих, сидящих поближе к столу, и спросил в свою очередь:
— А почему вы не интересуетесь, сколько зарегистрировано хулиганов и уголовников по заводу? И кто именно хулиганит на Железнодорожной улице?
Рабочие дружно засмеялись. Кто-то крикнул:
— Это мы сами знаем!
А другой насмешливо сказал:
— Нечего выносить сор из избы.
И опять послышался смех.
— Я надеюсь, товарищи, — в заключение сказал Стоичев, — вы этот сор из избы выбросите в мусорный ящик сами, поможете нам полностью ликвидировать хулиганство и преступность.
После собрания Стоичева опять окружили знакомые слесари и токари. Вызвав всеобщее удивление, к нему подошел Огурцов и спросил, весело поглядывая голубыми, чуть навыкате, глазами:
— Товарищ капитан, нашли, что ли, убийцу шофера Чурикова?
— Вас очень интересует это убийство? — удивился Стоичев.
— Да. Я был знаком с Чуриковым и в тот вечер виделся с ним, — с вызовом сказал Огурцов.
Стоичев помедлил, потом снова задал вопрос:
— С вами кто-нибудь был?
— Были два забулдыги, — усмехнулся Огурцов. Он явно играл, старался показать, что кое-что знает.
— Я вас прошу, товарищ Огурцов, зайти в отделение сегодня часам к девяти.
— Не особенно приятно к вам ходить, по собственному опыту знаю, — засмеялся токарь, ища сочувствия у товарищей. Но присутствующие молчали, и он посерьезнел.
— С разными делами мы по-разному встречаем, — улыбнулся и Стоичев. — Так что обязательно приходите.
— Придется, ничего не поделаешь, — вздохнул Огурцов.
С завода Николай Павлович вышел задумчивый. Собрание прошло нормально, люди его поняли и при случае сами расправятся со скандалистами. Хорошие люди в цехе. Откуда же берутся хулиганы и даже уголовники из рабочей среды, такой в общем монолитной, дисциплинированной, сознательной? Где и у кого учатся жить на чужой счет отдельные молодые рабочие? И странные бывают явления: Огурцов много лет слывет расхлябанным человеком, когда выпьет лишнего — он настоящий хулиган, но его нельзя заподозрить в воровстве, он до щепетильности честен; иной же парень кажется тихим, на работе ведет себя прилично, и вдруг на него заводится уголовное дело. Некоторые родители, занимающие большие посты, балуют детей деньгами и этим развращают их, приучают не уважать труд, трудовую копейку. Из таких детей вырастают стяжатели, хапуги, иногда попадающие в уголовную среду. Это понятно. Но он знает рабочие семьи, у которых на первом плане полезный труд, средства на строгом учете, дети приучаются к труду с малых лет, и откуда же, каким образом дурное влияние проникает к ним?.. За пять лет работы в органах милиции ему пришлось ознакомиться с немалым количеством уголовных дел, и всегда перед ним вставал этот вопрос, но до сих пор он не может дать на него точного ответа. Хорошо, думал иногда Николай Павлович, если нашелся бы из опытных работников человек, похожий на Макаренко, и написал книгу, раскрыл корни возникновения преступности, тогда легче было бы с ней бороться.
У большого со светлыми, нарядными витринами магазина Стоичева остановили два паренька, оба в полосатых теннисках и серых хлопчатобумажных брюках.
— Здравствуйте, товарищ капитан! — поздоровались они в один голос.
Стоичев недоуменно посмотрел на ребят: у одного из них был красиво зачесан на правую сторону кудрявый чуб, у другого резко выделялись на белом лице темные, нахмуренные брови…
— Не узнаете? — весело спросил парень с чубом.
И тут Николай Павлович вспомнил, как несколько месяцев назад он увидел на базаре двух лохматых, оборванных мальчишек и привел их в отделение. Оба они не имели родителей, промышляли мелкой случайной работой и попрошайничеством. Он отвез их на завод и попросил пристроить учениками. Первое время Николай Пав лович интересовался ребятами, звонил на завод, а потом забыл о них.
— Здравствуйте! Помню, помню, — сказал Николай Павлович и тут же с тревогой спросил: — Работаете?
— Самостоятельно на станках уже три месяца, — ответил чубатый, всеми силами стараясь показаться серьезным и солидным. — Мы с Леней накопили денег и идем покупать костюмы.
Николай Павлович пошел с ребятами в магазин, выбрал им костюмы, примерил. Распрощавшись с пареньками, теперь еще более повеселевшими, Николай Павлович тихо шел по улице, поглядывая на прохожих и украдкой улыбаясь: отчего-то так хорошо и тепло было у него на душе.
Но едва он стал подходить к базарчику, хорошее настроение пропало, будто высохло: вспомнилась слепая гадалка, анонимное письмо, короткий разговор с Копытовым. Что-то не ладится у них с Терентием Федоровичем, не находят они общего языка, хотя внешне обстоит все благополучно.
Резкий голос Поклонова вывел Николая Павловича из задумчивости. Участковый стоял около мясного ларька, у которого собрались домохозяйки, и громко распекал краснощекую женщину, повязанную шелковой косынкой.
— Идите, идите отсюда! Сколько раз я вам говорил, на вас никакие уговоры не действуют. Знаете ведь законы. Как не стыдно! Надо идти на завод и работать, как все.
Женщина что-то положила в сумку и молча отошла от прилавка, а Поклонов быстро приблизился к Стоичеву и возбужденно заговорил:
— Замучился я, товарищ капитан, ничего не могу поделать со спекулянтами. С одного конца базара прогоню, они на другом появляются, отвернулся — опять торгуют. Вот сейчас прогнал одну женщину, знаю, она покупает колбасу в магазине, а здесь продает по кусочкам, без веса и втридорога. Хоть и не мое дело бороться со спекуляцией, да ведь душа не терпит, не могу спокойно на них смотреть.
— Почему же вы ее не заберете? — спросил Стоичев, продолжая тихо идти по мостовой. Он поглядывал на участкового, понимал всю незамысловатую игру его и сердился на себя за то, что до сих пор не принял никаких решительных мер в отношении Поклонова, хотя был уверен в его подлости. «Слишком осторожничаю, — подумал он, — ввожу в заблуждение людей».
— А где же взять свидетелей? Никто не хочет подписывать протокол. А без свидетелей, сами знаете, ни один прокурор дело не возьмет, — спокойно ответил Поклонов.
Стоичев увидел идущую к базару группу рабочих с завода и остановился.
— Вернемся на несколько минут, старший лейтенант, — сказал он, заметив невдалеке работника ОБХС в гражданском костюме.
Женщина в шелковой косынке уже стояла на прежнем месте и переругивалась с двумя рабочими: один из них был пожилой, сутуловатый, в серой поношенной блузе, другой — молодой, в голубой рубашке и новенькой кепке. Капитан, старший лейтенант и работник ОБХС остановились позади женщины и дождались, пока рабочие отдали ей деньги. Тогда Стоичев подошел ближе и сказал:
— Я вас прошу, товарищи, обождать, не уходить.
— В чем дело? — сердито спросил парень.
— Нам необходимо составить протокол, записать, за какую цену вы купили колбасу у этой гражданки.
— Я ничего не продавала! — взвизгнула женщина и направилась за будку. — Ищут, где бы сорвать. Не на такую напали!
— Товарищ старший лейтенант, задержите гражданку, — приказал Стоичев, и растерявшийся было Поклонов поспешил за женщиной.
— У нас нет времени подписывать разные протоколы, — возмущался парень, но пожилой рабочий в блузе молчал, видимо, что-то обдумывал.
— Я надеюсь, вы сознательные граждане, знаете, что мы не можем задержать спекулянтку без свидетелей, — спокойно сказал Стоичев, обращаясь к рабочим. — Борьба со спекуляцией вас интересует, наверное, не меньше, чем нас, и надо ли еще договариваться, чтобы написать небольшой протокол, на который мы потратим самое многое полчаса.
— Пусть других найдут, пошли, дядя Вася, — настаивал на своем парень.
Дядя Вася молчал, хмуро смотрел то на капитана, то на женщину, продолжавшую отрицать свою вину и уже успевшую прослезиться, потом перевел взгляд на парня и, наконец, ласково и тихо сказал ему:
— Не артачься, Леня, капитан правильно говорит. Надо пойти и подписать бумагу.
Леня пожал плечами и отвернулся. Но когда все они пришли в дежурную комнату, где был составлен протокол, парень опять запротестовал:
— Меня еще будут вызывать в суд как свидетеля? Пусть они, дядя Вася, сами этим занимаются, им все равно делать нечего. Постояли бы они у станков по восемь часов, как мы, потом ходили по судам. Посмотрел бы я…
Стоичева возмутили слова молодого парня, он не сдержался, вскочил из-за стола, за которым сидел, и закричал:
— Какое вы имеете право, молодой человек, так разговаривать со мной?! У вас еще молоко на губах не обсохло. Я пятнадцать лет работал у слесарного верстака на заводе. А вы сколько? Два года? — Николай Павлович спохватился, вытер платком вспотевший лоб и, виновато улыбнувшись, сказал:-Но это к делу не особенно относится. Вы должны помогать нам, как сознательные советские граждане.
Но тут рассердился дядя Вася. Его покрытое мелкими морщинками лицо стало строгим.
— Поделом тебе, Ленька. Понял? Не суйся поперед батька, дурная голова. Сколько раз я тебе говорил? Подписывай немедля.
Парень быстро взял ручку и подписал протокол, говоря:
— Не знал ведь я, чего же тут такого…
По возвращении в отделение Стоичев сразу прошел к майору. Терентий Федорович был по-прежнему в приподнятом настроении и весело спросил капитана:
— Ну как, удалась твоя агитация?
— Провел собрание, думаю, будут результаты, — сухо ответил Стоичев.
— Хорошо, — одобрил Копытов.
— Я хотел с вами, Терентий Федорович, посоветоваться, — сказал Стоичев. — У меня вызывает недоверие старший лейтенант Поклонов.
Майор поднял голову.
— Мне кажется, он связан с мелкими спекулянтами, — продолжал Николай Павлович, — чем-то обязан им. Сегодня я был свидетелем того, как Поклонов уговаривал одну спекулянтку покинуть базар. У него нет никакого авторитета. Да и подхалимство его, о котором говорил на собрании Вязоз, отвратительно. Он пользуется вашей слабостью.
Терентий Федорович махнул рукой.
— Чепуха это все, догадки. Я Поклонова знаю много лет, ничего за ним преступного не замечал. У тебя нет доказательств. А за подхалимство, правильно, надо критиковать.
— Я беседовал с его женой, она говорит, что он пьет и неизвестно на какие деньги, — продолжал Стоичев.
Копытов вскинул брови:
— Семейными делами ты уж сам занимайся, меня не вмешивай.
— Зря вы отмахиваетесь, Терентий Федорович.
— Это уж мое дело, — оборвал Копытов заместителя.
Николай Павлович ушел от начальника раздраженный.
