Глава 22
Шериф был пьян. Нет, пьян не настолько, чтобы вовсе утратить человеческий облик, выглядел он вполне прилично, но Райдо с порога ощутил резкий запах самогона.
— А… — Йен смахнул на пол крошки. — Вы… скоренько обернулись… ну заходите, что ли… разбираться будем…
— Будем, — согласился Райдо, переступая порог.
На выскобленном полу оставались грязные следы.
— На редкость поганая история, — шериф с кряхтением поднялся. — И главное, слухи пошли…
— Я думал, что главное — это убийство…
— И убийство, — послушно согласился человек. — Но время от времени кого-то да убивают. Другое дело, какое это убийство, в пьяной драке или вот… как тут…
— И как тут?
— Ей горло перерезали от уха до уха. Доктор наш утверждает, что одним движением… и с силой немалой. Вы же сильней человека?
— Намного.
— Вот… и когти, помнится, у вас острые имеются…
— Полагаете, этого достаточно, чтобы обвинить в убийстве?
— Полагаю, что лучше вашему мальчишке здесь посидеть было, чем… в городе слухи поползли, будто он Дайну изнасиловал, а после и порвал. А слухи тут летят, что пожар лесной… народец же после войны неспокойный, его поднять на раз можно… — шериф глядел снизу вверх и было во взгляде его бесконечное терпение. — Вот и могло получиться, что пока ваш мальчишка по городу бродил, ему бы встречу подготовили… с кольями там, с вилами… с арбалетами… я и подумал, пускай у нас посидит, целее будет.
— То есть, вы не считаете, что Нат убийца?
— Я? Я ж, чай, не дурак. Чистенький ваш парень, и сам, и одежда, а там кровищи-то было… что на земле, что на стене, и мыслю я, что невозможно, чтобы от так, горло перерезать, и чистым остаться. Нет, не он это…
— А кто?
— А тут уж я надеялся, что вы мне скажете, кто, — шериф сцепил руки. — Знаете, Райдо, у нас тут городок тихий, со своими бедами, куда ж без них… и драки случаются, и бывает, что до смерти… и иные происшествия какие. А потом война еще многое перемешала, перемолола, но вот… идемте.
— Куда?
— Покажу вам, — шериф поднялся. — Так-то оно вернее…
— Нат…
— Подождет ваш Нат. Идемте. Тут недалеко.
И вправду недалеко.
В узкий коридорчик, в котором Райдо приходится протискиваться боком. Запах сырого мела, и еще характерная формалиновая вонь, но не от штукатурки — из-за двери. Сама эта дверь, прикрытая, но не запертая. Чернота прохода. И лестница.
Мелькнула трусливая мыслишка, что спускаться за шерифом неблагоразумно, что с человека вполне станется привести Райдо в ловушку.
В мертвецкую.
— Тут некогда винный погреб был, — признался шериф, ежась.
Холодно.
Каменные стены с весьма характерною росой. Сводчатый потолок. И газовые фонари, свет которых причудливым образом преломляет пространство подвала.
— А теперь вот…
Стены.
Шкафы с приоткрытыми дверцами. Тот же запах формалина, точнее не запах, но оглушающая вонь, и Райдо зажимает нос, стараясь дышать ртом. Ртом — оно надежней.
Он оглядывается, подмечая мелочи.
Грязный пол. Следы на нем. Стол письменный и стол железный, хирургический и слишком яркий для этого места. Белые простыни стопкой. Они выделялись в этом подвале, резали глаз чуждостью, неуместностью своей. И Райдо шагнул, желая проверить, и вправду ли видит их.
А еще тело.
Он сперва не узнал Дайну. А узнав, удивился тому, какая она… некрасивая. Смерть в принципе не добавляет привлекательности, а тут…
Невысокая, полноватая, она казалась не человеком — восковой куклой, не то недоделанной, не то уже сломанной. Дайна лежала на столе, странным образом сродняясь с ним. И Райдо глядел на сбитые пятки, на белесые ноги, покрытые редкими рыжеватыми волосками, на живот и темные пятна на нем.
Линия разреза, которая протянулась от паха к горлу.
И грубые швы.
Снова пятна, уже под грудью, расплывшейся, размазавшейся по этому телу.
— Я мертвецов порядком видел, но до сих пор не привык, особенно, когда баба… — признался шериф, вытащив флягу.
Запахло самогоном.
— Хотите?
Райдо покачал головой: не время.
В этом теле была какая-то неправильность… он подошел к столу и стол обошел, наклонился, но иных запахов, помимо формалина и еще воска… бальзамирующего раствора, пожалуй, не ощутил.
Пятна оказались ранами.
— Доктор утверждает, что нанесли их уже после смерти, — шериф не сдвинулся с места. Он стоял, опираясь на письменный стол, смяв широкой пятерней простыни. — Зачем?
— Вы у меня спрашиваете?
— Да нет… привычка такая, вслух думать. Вот бывало, что голова мутная-мутная… или дело какое… с душком…
— Вроде этого?
— Это не с душком, это смердит невыносимо. Но я ж о другом, проговоришь самому себе, послушаешь, как оно, и глядишь, до чего разумного и додумаешься…
Широкая рана на горле, пусть и отмытая, очищенная, гляделась уродливо.
— Нож был острым. И человек его держал знающий, которому горло вскрывать не впервой… — шериф раскачивался, и стол под его весом вяло поскрипывал. — У нас тут в городе много охотников. А охотникам случается добычу добивать… и мясники есть… и просто люд оружный…
Дайна улыбалась.
Пожалуй, вот что смутило Райдо — эта улыбка. И само выражение лица, на котором застыла гримаса… чего?
Не отвращения.
И не страха… презрения легкого? И насмешки. Она знала своего убийцу. Не просто знала, но как ей казалось, знала хорошо, настолько, что без страха повернулась к нему спиной.
Дайну жаль не было.
— Но подумают на Ната…
— Уже думают.
— И вряд ли случайно?
— Именно, — согласился шериф. — Я попробую выяснить, кто пустил слух, но… сами понимаете.
Райдо кивнул: понимает.
— Она ведь умерла почти мгновенно…
…и поняла ли? Наверняка, поняла, что что-то не так, но испугаться не успела, иначе выражение лица было бы иным. Удивилась… да, удивление, пожалуй, есть. Райдо не слишком хорошо читает по чужим лицам, но сейчас почти уверен.
— Нат должен был высадить ее в пригороде.
— Он утверждает, что так и сделал, — шериф старательно не смотрел ни на тело, ни на Райдо. Взгляд его блуждал по подвалу, а если случалось зацепиться ему за хирургический стол, шериф кривился, хмурился.
— Высадил в пригороде и ушел…
— …к девчонке Арманди…
— Откуда…
— Бросьте, об этом уже говорят. Видел его кто-то… забавная особенность маленьких городков, Райдо. Всегда кто-то что-то да видит, вот только не тогда, когда от этого и вправду будет толк. Но сейчас мальчишке, считай, повезло. Люди подуспокоятся, начнут думать и поймут, что он не способен был находиться одновременно в двух местах. Докторша, конечно, будет в ярости. У девчонки в наших краях и без того вариантов немного, а уж когда слухи пойдут… люди злые.
— Согласен, — Райдо обошел тело с другой стороны. — Она встретилась с кем-то… случайно? Или договоренность была… скорее всего случайно, для договоренности слишком все шатко… она не знала, когда я ее отпущу и отпущу ли.
Шериф хмыкнул, но мешать не стал.
Слушает?
Он определенно уже не раз и не два прокручивал события сегодняшнего дня, знать бы к каким выводам пришел, но ведь не скажет. И Райдо позвал сюда, ставя какой-то свой, непонятный пока эксперимент. Частью этого эксперимента — тело на столе, и стол, и мертвецкая, и Нат, который наверняка извелся весь…
— Итак, с высокой долей вероятности встреча была случайной и убивать ее не планировали…
— Почему? — шериф качнулся, перенося вес тела с левой ноги на правую.
— Где ее нашли, на улице, верно?
Шериф кивнул.
— А убивать кого-то на улице, посреди бела дня в маленьком городке, где, как вы сказали, всегда найдется свидетель. Неосторожно это. Да и на рану взгляните.
— Глядел уже.
— Глубокая. Он ей не перерезал горло, он ей почти голову снес, а это требует сил и немалых. И значит, он или изначально выделяется этой немалой силой, но тогда бы вы уже обзавелись достойным подозреваемым. Или же он пребывал в ярости.
Райдо отступил от стола.
— Она и сама была зла… расстроена… у нее, скажем так, имелись надежды определенного рода, которые я не оправдал. А злость требовалось на ком-то выместить. И вот случайная встреча… безопасная с ее точки зрения… жертва.
— Пара слов… — шериф все же покинул место. Двигался он тяжело, лениво, но Райдо не обманулся показной леностью этих движений.
Он ведь силен, этот человек, который прячет в кармане фляжку с самогоном и жует табак. Немолод, но и не стар. Он знает всех и каждого в маленьком этом городке.
И почему бы ему…
— На меня думаете? — шериф усмехнулся и поглядел в глаза, прямо, с вызовом, определенно понимая, что именно творит. — Ну же… скажите… если кому и искать сокровища покойного альва, то мне… я ведь уже не молод, сколько лет стерегу этот треклятый городок. И если бог даст, буду стеречь еще долго… правда, не имею с этого ни хренища… вон и почему бы не взять мне… не чужое даже, а ничье.
— Почему? — поинтересовался Райдо, оскалившись.
Вид клыков человека не смутил.
— Не знаю… хотя бы потому, что мог бы взять эти самые сокровища раньше. Дом пару месяцев стоял пустым. Что мне мешало?
Райдо это тоже хотелось бы знать.
Бран погиб.
И дом обыскивали… определенно, обыскивали, перерыли от подвалов до самого чердака, но ничего не нашли… и затаились, выжидая… чего?
Появления Райдо?
Вряд ли.
Райдо скорее помеха. А вот альва… неучтенный игрок, или не игрок, скорее уж фигура, которую неосторожно смахнули с доски, но она взяла вдруг и вернулась.
Непослушная какая.
— Вижу, и вы додумались… — шериф вновь приложился к фляжке, но теперь этот его жест показался Райдо нарочитым. — Все пошло не так, как надо…
Кому именно надо, Райдо уточнять не стал. А шериф, вспомнив давнюю беседу, уточнил, без особой, впрочем, надежды:
— Не отдадите?
— Не отдам.
— Вам с нею не безопасно…
— Да уж как-нибудь справлюсь, — Райдо направился к выходу из подвала, но на пороге все-таки остановился, обернулся: — Он ее ненавидел. Или не ее… перерезал горло, а когда упала, ударил. И ему понравилось…
Шериф грыз мизинец, и вид при том имел сонный, безразличный.
— Я не знаю людей настолько хорошо, чтобы делать выводы, но… если бы в том, кто убил ее, была наша кровь, я бы сказал, что убийство это станет первым.
Поднимались молча.
И лишь оказавшись в собственном кабинете, Йен Маккастер произнес:
— Не хотите отдавать, так увезите ее отсюда…
— Куда?
— Куда-нибудь… мир большой.
Но не настолько, чтобы в нем хватило места для одной маленькой альвы. Райдо поморщился.
Есть дом.
И со-родичи… и если дом безопасен, то со-родичи вряд ли альве обрадуются. Матушка придет в ужас, отец разозлится… братья… разве что Кейрен, но почему-то сама мысль о том, чтобы передать альву Кейрену была не просто неприятна — она вызывала приступ острого раздражения.
Младшенький не сумеет о ней позаботиться.
Он и о себе-то позаботиться не способен.
…продать поместье и переехать в другой городок? Но и там будут люди, которым нужен кто-то, на кого можно переложить вину…
…да и поместья жаль. Райдо к нему привязался и хочет на яблони посмотреть, ради этих растреклятых яблонь он сюда и приехал. Ийлэ, опять же… вряд ли ей захочется расставаться с домом.
Нет, она подчинится, но…
…не вариант…
…если кому-то очень нужна альва, он отправится следом за ней.
— Если это все, — Райдо прошелся по кабинету, краем глаза следя и за шерифом, и за собственным отражением в стеклянных дверцах шкафов. — То могу я забрать Ната?
— Ната? Ах да, Ната… у вашего мальчишки характер еще тот. А уж сквернословит он… никакого уважения к старшим, — шериф поманил за собой. — И конечно, понятно, что ситуация располагает, но все же повоздействовали бы вы на него, что ли?
— Повоздействую, — обещание Райдо дал с легким сердцем. — Главное, отдайте.
— Да без проблем. Под вашу ответственность.
Нат из камеры выбрался нехотя, был мрачен и явно раздражен. Бросив косой взгляд на Райдо, поинтересовался хмуро:
— Альва где?
— Дома.
Ответ мальчишке пришелся не по вкусу. Он нахмурился еще больше и сказал:
— Надо возвращаться.
Надо. И без него ясно, что возвращаться надо. Но за окном кипит снежное крошево, ветер воет дикой стаей.
— Не самая разумная идея, — шериф задвинул ставни. — Сейчас еще ничего, но через часик-другой разгуляется, поверьте моему опыту.
— Значит, часик-другой у нас есть.
— Не останетесь?
Райдо ожидал, что человек этот примется уговаривать, тем более, что и вправду было бы безумием уходить сейчас. Но шериф лишь плечами пожал, верно, полагая, что Райдо сам разберется.
Разберется.
Вот только Нат…
— Я тут не останусь, — буркнул он, поднимая лохматый воротник куртки. — Меня здесь не любят.
— Полагаю, меня тоже.
Кивнул важно и, потянув носом ледяной воздух, предложил:
— Если сами пойдем, то быстрее выйдет…
Его правда, вот только хватит ли у Ната сил?
А сам Райдо? Оборачиваться нельзя, разве что крайний случай. Можно ли считать грядущую бурю крайним случаем?
— Остались бы, — все же предложил шериф. — Моя хозяйка гостям всегда рада, а утречком завтра уже пойдете, по свежему-то снегу… или послезавтра…
— Послезавтра?
— Ну… этак закрутило, что, может статься, не на один день. В прошлом-то году целую неделю мело-завывало… а старики говорят, что порой случалось и на две…
Неделя?
Ийлэ неделю не протянет.
Она и нескольких дней не протянет, потому что башня, в которой ее Райдо оставил, для жилья не предназначена. В ней холодно, сыро и темно. И коза осталась в доме, а молока если хватит, то на сутки…
— Надо идти.
— За нее боишься?
— Опасаюсь…
В этакую бурю только безумец в лес сунется. Но тот, кто убил Дайну, вряд ли был в полной мере разумным.
…Альфред, у которого вдруг появились дела.
…охотники.
Они знают здешний лес, каждую растреклятую сосну в нем, и буря им не помеха, скорее уж прикрытие. Если понадобится, то укроет, заметет следы.
Идти надо.
— Нат…
— Да понял я, — буркнул он.
— Не хами.
— Я не хамлю. Я переживаю. И еще он лошадь отнял! — Нат ткнул пальцем в шерифа.
Лошадей Райдо забрал. Беспокоились. Всхрапывали, приседали под ударами ветра, который, точно играясь, норовил швырнуть в лицо ледяной крупы.
Город прятался. Поднимались щиты ставен. Запирались двери.
Таяли в снежной круговерти дымы…
— Держись за мной, — Райдо пришпорил жеребца. — Не отставай.
Если поспешить…
За городом гремела снежная гроза. По низкому темному небу змеились молнии.
— Вперед.
Ветер сорвал слово, смел его, смешал с колючей крупой.
Вперед.
Галопом, по дороге, которая почти исчезла между снежных стен… они растут, грозя сомкнуться… и небо падает, медленно, но явно.
Вперед.
По полю, и храпящий жеребец задыхается, тонет в снегу. Он скачет, проламывая наст копытами, хрипит, глотает не то снег, не то лед, но выбирается до следующего прыжка.
Нат рядом.
Он близко, но не настолько, чтобы разглядеть его…
Прыжок.
И снова. Конь почти ложится, и плеть дерет обледеневшую шкуру. Кровь сыплется на снег, замерзая на лету. Воздух ледяной плотный, обжигающий. Но лес уже близок, он выныривает из черноты ломаной линией, валом, сквозь который тоже продраться надо бы. В какой-то миг буря стихает, дает передышку.
Она тоже охотится.
Райдо еще не доводилось быть добычей, и он почти готов уже сдаться, признать поражение, как готов был сдохнуть, но… конь Ната падает, и кажется, уже не встанет, он бьется в снегу, пока Нат не успокаивает его.
…ножом по горлу…
…разумно, лошадь обречена, но…
Запах крови пугает бурю, и та откатывается, смотрит глазами низких звезд. Красная лужа растекается по белому снегу, невыносимо яркая, ароматная, и Нат, не выдержав, приникает к горлу. Он пьет жадно, и рот Райдо наполняется слюной.
Кровь — это еда.
Сила.
Сила понадобится вся до капли, потому что в человеческом обличье им не дойти.
И Райдо спешивается. Ему жаль жеребца, который точно не виноват ни в человеческих играх, ни в слабости хозяина, не способного уберечь.
— Прости, — шепчет Райдо на ухо.
Клинок вспарывает темную шкуру с легкостью, и Райдо глотает горячий поток губами. Крови хватит, чтобы согреться ненадолго, но буря не отпустит их так легко.
И кажется, крайний случай наступил.
Живое железо отзывается легко, и мир знакомо лишается красок. Запахов тоже почти нет, кроме, пожалуй, запаха снега.
Дерева.
Крови.
Ее Райдо лакает, слизывает стремительно стынущую вместе со снегом, с колючими льдинками, пьет, не способный утолить жажду.
Вой Ната перебивает рев ветра.
Правильно.
Надо идти… вот только дорога скрыта под снегом.
Найдет.
Он ищет. В лесу ветра почти нет, он где-то там, по-над кронами деревьев, качает, гнет и крутит, пробует на крепость. И вековые сосны трещат, ломаясь как спички.
Вперед.
Уже недолго осталось. Усадьба рядом, Райдо знает, но круглая луна выглядывает сквозь тучи, желая взглянуть на безумцев, которым вздумалось бурю обыграть. Она умеет охотиться, она не отпустить.
Кружит…
…и Райдо вместе с ней по лесу.
Он останавливается, понимая, что все-таки заблудился, и в отчаянии садится в сугроб, задирает голову к низкой кривой луне.
Воет.
И голос его вплетается в полотнище бури.
Нат, кажется, рядом… не важно, сознание человека отступает перед звериной сутью. И уже не буря поет, но струны материнских жил.
Холод обжигает.
Холод ли?
Жар невыносимый, исконный. Снежное покрывало расползается рваными ранами, чернеет, плавится земля.
Главное, не обрывать песни.
Именно песни.
Райдо помнит…
…стаю.
…пепел под лапами, сизый, почти как снег, и мягкий. Каждый шаг поднимает облако его, и запах гари щекочет ноздри.
…голод.
…он голоден давно и слабеет…
…есть другие, которые еще слабей. Они точно не дойдут, так стоит ли тратить силы на то, чтобы сберечь их? Без них стая будет сильней… его, Райдо, стая…
…Райдо?
Откуда это имя… имя ли? Просто звук, у зверей не бывает имен и памяти, которая вдруг очнулась в крови…
…кровь вот нужна. Много крови…
…мир сгорает, мир желает смерти, но агония его длится и длится, и продлится целую вечность, пока сила луны не иссякнет.
…она ведь безупречна.
Прекрасна.
И Райдо, точнее тот, кто стал им, поет для нее…
…он умирает, разодранный в клочья силой лунного прилива, и собственная его кровь, уже не кровь, но жидкое пламя роднится с кипящей лавой…
…Райдо!
…нет имени, но есть огонь…
…луна.
…Райдо, очнись…
…зачем, если камень плачет живым железом, а оно кипит, сгорая, обращаясь в пепел, как обернулось все остальное? И стая, которая идет по следу в тщетной надежде спастись.
Виден разлом.
Дорога.
Надежда.
Не для всех, лишь для тех, у кого хватит сил дойти… а таких немного… скольких он привел за собой? Дюжину? Две?
Он останавливается у Разлома, на туманной дороге, которая тянет силы, и зовет. Он поет, прощаясь со старым миром, делясь с ним кровью, которая тает, растворяется в тумане.
Дойдут.
Кто-нибудь, но обязательно… потому что иначе зачем?
…слабый.
…сильный.
…и столь ли важно, главное, чтобы не потеряться…
— Райдо! — этот голос зовет, требуя ступить на призрачную дорогу. Она размыта, плывет, стирая грани старого мира… и он оборачивается, но…
Разлом затянуло.
Между мирами пустота.
И луна исчезла. Он кричит, но голос тонет в молочном тумане. Гаснет земля, и кружит, вьюжит белый туман… куда идти?
Стая ослабела.
Кровь нужна… и самый последний, самый никчемный…
…должен дойти, иначе смысл теряется. Смысла не было никогда, пожалуй, иначе мир бы не умер…
— Райдо!
Голос пробивает муть. И не только голос, отблеск первородного огня ослепляет.
— Райдо, чтоб тебя…
Нат.
Голый, облепленный снегом. Дрожит и… и от него пахнет кровью.
— Очнулся? Ты… ты… я тебя ненавижу! — Нат, кажется, плачет, а может, просто размазывает по лицу талую воду. Захлебывается. Икает. — Я тебя ненавижу, скотина ты такая…
Райдо зарычал.
Не он, но зверь, который еще был внутри. Этот зверь негодовал, как щенок смеет…
…смеет.
…и не щенок уже, взрослый, пусть и лет ему немного.
Райдо наклонился и толкнул Ната в плечо.
— Ты…
Зарычал глухо.
Поднялся.
Наклонился, подставляя шею… кровь бурлила, но успокаивалась.
Исчез пепел, а с ним и тот иной мир, который примерещился, не иначе. Призрачная стая осталась в нем, как и путь… осталась буря, гудящий лес и поместье, до которого следовало добраться.
— Я… сам, — Нат шмыгнул носом и обернулся.
Медленно.
Значит, тяжело ему. Но держится. Хорошо, Райдо… Райдо осмотрится и отрешиться от голоса луны, она, нынешняя луна, вовсе не та, которая… и выл он… волки воют, а Райдо — не волк.
Не животное.
Он разумен, а разум… разум спасет там, где инстинкты отказали.
Лес велик, однако не бесконечно велик. Райдо помнит направление. И надо только сориентироваться. Оглядеться…
Он глядел.
Вглядывался в черноту ночи, вслушивался в завывание ветра, теперь обыкновенное, лишенное всякой мелодичности. Он был частью этого мира, и частью, которая вот-вот погибнет.
Смерти Райдо не боялся, но слишком многие от него зависели.
Нат.
Ийлэ… имя-вода… вода, которая стала льдом. Весной лед растает, но только весной. До весны еще немало дней… главное дойти.
Куда?
Туда, где горит пламя…
…если вновь мерещится, то…
…не мерещится, пламя существовало. Райдо не столько видел его, сколько чувствовал суть огня, живую искру его, которая…
…плевать, что там, главное — дойти.
Он и шел, проваливаясь в снег, уже не видя и не слыша ничего, кроме этого огня, не первородного, но… и это пламя было настоящим. В какой-то миг ветер расступился.
И буря примолкла.
Райдо выдохнул с немалым облегчением: добрались.
Усадьба. Дом утонул в сугробах, ослеп и выглядел потерянным, едва ли не мертвым. Башня и вовсе терялась в тенях. На вершине ее пылало пламя, то самое, которое почуял Райдо.
…наверное, следовало бы сказать спасибо.
…или выпороть за самодеятельность: огонь мог увидеть не только Райдо…
…или сделать и то, и другое…
Не важно, главное, что дверь открыта оказалась. И Нат, обернувшись, сполз по стене, вытер кровящий нос ладонью.
— Я…
— Помню, ненавидишь меня.
— Нет… просто… я в порядке… ты…
— И я… в порядке.
Кажется.
— Альва… она ведь тут?
Где ей еще быть? Альва сидела на лестнице, на ступеньке, обняв себя. И когда Райдо приблизился, она подняла голову:
— Я… я больше не могу.
— Ты снова меня спасла.
— Я хотела спуститься, но страшно. Я свечу взяла… я не боюсь темноты, но сейчас страшно…
— Я здесь.
Ступеньки опасно скрипели, и Райдо поднимался по лестнице на четвереньках. Должно быть, выглядел он на редкость глупо, и посмеяться бы, что над собой, что над нею, замершей на середине пути. Или вот над этой свечой, которая оплыла, покосилась опасно, того и гляди переломится.
Смех — хорошее лекарство.
В глотке застрял.
— Там Нани плачет… а я не могу. Понимаешь, не могу!
— Все ты можешь, — Райдо вытянул руку. — Давай вместе.
— Нет.
— Почему?
— Если я встану, она рухнет…
— Ну же… Ийлэ… я говорил, что твое имя — как вода? Ий-лэ… мягкое такое… легкое… и сама ты легкая, чуть тяжелей пушинки… тебя-то точно лестница выдержит… и я помогу. Ты и я… вдвоем… мы сможем очень-очень многое…
