Глава 20
Тревожно.
Тревога поселилась давно, но Райдо гнал ее прочь, поскольку рациональное сознание отказывалось признавать, что для волнения есть причины. Но тревога разрасталась диким терном.
Мешала.
Что опасного может быть в поездке?
Нат наведывался в город частенько. Пара миль верхом. Да, дорогу занесло, но не настолько, чтобы это стало серьезным препятствием. Другое дело — люди.
Напасть открыто не посмеют.
Или… дороги не безопасны…
…темнеет рано.
…до вечера еще порядком, но небо уже набрякло лиловым, чернильным колером, на котором ярко проступило полукружье луны.
…нельзя было его одного…
…но письма… и еда нормальная… и в конце концов, в доме тоже не будешь до весны прятаться… главное, чтобы с письмами успел…
— Шубу возьми, — Райдо сам притащил эту шубу из толстой клочковатой овчины, не слишком чистую, пропахшую дымом, печной вонью и пылью, но все же теплую. — Одеяла.
Ийлэ кивнула.
Не спорит — уже хорошо. Но ей страшно. И страх заострил и без того острые черты лица, сделав его почти некрасивым, гротескным. Слишком длинный нос. Слишком большой рот и слишком бледные губы. А глаза запавшие напротив, яркие, травяно-зеленые.
Смотрит прямо.
Молчит.
Прижимает меховой сверток к груди и молчит, от молчания этого Райдо неуютно делается. И еще от взгляда, в котором тоска и обреченность.
— С шубой теплее… — Райдо сам накидывает тулуп на острые плечи, походя отмечая, что она все еще в его свитере ходит, который для нее широк, безразмерен, и альва теряется в вязаных складках. — Послушай, пожалуйста, я не могу взять тебя с собой. Я хотел бы, но не могу…
Кивок.
Она понимает все прекрасно, но понимание это не способно справиться с ее страхом.
— Если все в порядке, то я вернусь. И если не в порядке, тоже вернусь. В любом случае вернусь, мне ведь от тебя деваться некуда… значит, надо лишь подождать. Я понимаю, что ждать тебе сложно, но… иначе ведь никак.
И снова кивок.
Сказала бы хоть что-нибудь. Молчит.
— Дай ее мне… ты имя придумала?
— Нани.
— Разве это имя? — закрученная в пуховые шали, завернутая в меховое одеяло, малышка походила на огромную косматую гусеницу. — Нани… что оно означает?
— Ребенок.
— Назвать ребенка ребенком?
Альва пожала плечами и вновь замолчала. Вот невозможная женщина… другая бы разрыдалась, истерику устроила бы, обвинив попутно во всех возможных грехах, и была бы права, потому как Райдо виноват… а эта молчит.
Нани.
Дурацкое имя какое-то… альвийское. У альвов вечно все не так.
— В доме оставаться нельзя. Если полезут, то сюда, поэтому… я видел башню…
— Маяк, — поправила альва и в шубу вцепилась-таки. — Раньше маяк был. Костер наверху разводили, если кто в бурю заплутает.
— Костер — это хорошо, — Райдо держал малышку в одной руке, а второй подталкивал альву, которая, конечно, шла, но как-то очень медленно, словно каждый шаг давался ей с немалым трудом. — Но мы пока от костра воздержимся. Я туда заглядывал. Не сейчас, раньше, когда еще соображал чего-то… грязь, конечно, хлам всякий, но с другой стороны туда не сунутся. В доме искать будут. Они не могут не понимать, что вернусь я быстро…
За порогом было белым бело. И Райдо зажмурился от этой невозможной белизны. Солнце стояло в зените, но и сейчас было тусклым, ненастоящим словно. Куцые тени ложились на снег. И торчали из сугробов колючие ветки.
Розы?
Шиповник?
Тот самый пограничный терн, который оживал, разворачивая одревесневшие плети, норовя хлестануть по глазам, а если не удастся, то хотя бы впиться в броню крючьями шипов.
И страшно вдруг становится. Чудится там, под снегом, под радужною пленкой наста скрытая жизнь, готовая встретить Райдо.
Прорасти в него.
— Идем, — он взял альву за руку, и ощущение теплых тонких пальцев в ладони отрезвило.
Испугался? Бывает. Со всеми бывает. И страх — не стыдно. Стыдно поддаваться. Она тоже дрожит, и губы посерели…
— Снегопад… у вас тут всегда такие снега?
— Нет.
— Мне говорили, что климат мягче, но… у нас вот такой зимы не бывает, — Райдо обнял альву за плечи, и она не отстранилась. Наверное, белое снежное поле пугало ее сильней, чем Райдо.
Ненавидит его.
Ей есть за что ненавидеть, но быть может когда-нибудь у Райдо получится управиться с этой ее ненавистью… к чему она?
Пустое.
И только жить мешает. Он видел тех, кто поддается, теряя разум. Им не становится легче, только хуже, день за днем, смерть за смертью, затянувшееся падение в бездну.
Белую-белую, снежную бездну.
От белизны в висках ломит, и собственный страх возвращается. Райдо не чует земли и того, что в ней, под ней, а потому ступает осторожно, пусть и понимает, что здесь неоткуда взяться ловушкам.
— Иногда снег идет, но чаще — дождь… и сырость постоянная… быть может, за городом сугробы и встречаются, но вот такие… снег тоже другой. Небо. Все другое. Наверное, в лесу сейчас красиво.
Снег падал.
Крупный липкий и пахнущий небом, если у неба вообще есть запах, он такой, вязкий, стеклянный. И с каждой секундой запах этот становился сильней.
А снега больше.
Хорошо. Следы заметет. Лишь бы буря вновь не разыгралась… башня, оставшаяся без крыши — не то убежище, в котором стоит пережидать бурю.
Альва, наверное, думала о том же и на башню глядела едва ли не с ненавистью.
— Там изнутри есть засов?
Есть. Солидный, пусть и покрытый сверху позолотой ржавчины. Но петли держатся, да и сама дверь выглядит надежной. Сходу такую не взломать.
— Я уйду, а ты запрешься. Молоко там, в корзине. И еще я мяса сушеного положил, просто на всякий случай. Сиди тихо и… и ты же умеешь прятаться.
Закушенная губа дрожит, а в глазах — почти слезы.
И страшно оставлять ее здесь.
— Ийлэ, — Райдо опустился на колени, — ты умная девочка… и храбрая… и очень сильная.
Покачала головой.
— Сильная, не упрямься. Ты же понимаешь, что я не могу взять вас с собой, — он вытер пальцами сухие ее щеки. — Я быстро. До города и обратно… и часа два от силы… а может и меньше, если обернусь.
— Тебе нельзя.
— Тогда не буду… но если очень нужно, то можно?
— Только если очень… я спрячусь. Здесь есть кладовая. В ней раньше дрова и… мы будем тихо сидеть… мы… сумеем тихо…
— Конечно, сумеете.
— Я их не боюсь.
— И правильно. Пусть они нас боятся.
— Райдо… ты же действительно вернешься?
В башне темно. Пахнет чем-то резко, неприятно, но сейчас и к лучшему, поскольку вонь эта собьет собак со следа, если, конечно, сюда посмеют явиться с собаками.
Альва ждет ответа.
Смотрит… и не верит.
— Клянусь огнем первозданным…
Все равно не верит, но заставляет себя кивнуть.
— Может, тебе еще одеял принести?
— Иди.
— Или еды? Или…
— Уходи, — она кладет руку на засов. — Чем раньше ты уйдешь, тем скорее вернешься.
В этом была своя правда.
Всадника он встретил у самой реки. И тот вскинул руку, приветствуя Райдо.
— Рад, что повстречал вас. Меня шериф за вами послал… — всадник придержал каракового жеребчика, который косился на Райдо кровяным глазом. Явно чуял хищника, и хрипел, пятился, приседая на круп. — Еле добрался. Такая круговерть… кажется, того и гляди опять начнется…
— Что случилось?
Всадник был знаком.
Альфред. Точно, тот самый Альфред, за которого Мирра едва не вышла замуж. Сын мэра. Не похож он на сына мэра. С мэром Райдо встречался, хотя и воспоминания о той встрече остались смутные, смазанные. Но мэр представлялся ему человеком невыразительным, склонным к полноте и меланхолии. Он разговаривал тихим голосом, сутулился и повсюду носил с собой фляжку с целебным отваром.
У мэра шалило сердце.
Или язва была?
Один хрен, главное, что этот бодрый молодчик, который разглядывал Райдо, не пытаясь вежливости ради любопытство свое скрыть, походил на мэра не больше, чем волк на болонку…
И раз уж он на Райдо пялится, то и Райдо на него поглядит.
Примерится.
Высокий для человека. Тощий или, скорее, жилистый. Лицо открытое, приятное, но запах выдает хищника, а значит, приятность эта — не более чем маска. Но качественная. И человек привык к ней, прирос почти, небось, истинное лицо если и выглядывает, то редко.
Отвечать не торопится.
Перчатки снял, поправил шейный платок, который сбился набок.
— Ваш мальчишка Дайну убил, — сказал он, растягивая слова.
— Чушь.
Альфред пожал плечами: ему было все равно.
И ехал он отнюдь не затем, чтобы сообщить Райдо сию удивительную новость. Ему в дом нужно было попасть. И встреча у реки планы несколько изменила, но настолько ли, чтобы вовсе от них отказываться?
Альфред наклонился, опираясь на луку седла.
— Ей горло перервали… — произнес он доверительным тоном. — Вот шериф и велел мальчишку задержать… на всякий случай. А меня к вам направил. Да только вы и сами, вижу, решили прокатиться.
— Решил.
— Замечательно. Шериф будет рад. Ему не нужны конфликты. Он у нас человек миролюбивый… дипломатичный… — Альфред тронул коня. — Вас проводить?
— Будьте столь любезны.
Будет. Куда он денется?
Некоторое время ехали молча. Караковый жеребчик все еще косился на Райдо с опаской, но шалить не смел. Всадник же его улыбался каким-то своим мыслям.
— Я вас все спросить хотел… — он заговорил, когда лошади выбрались на тракт. — Про Ийлэ…
— Спрашивайте.
— Я вам не нравлюсь?
— А с чего вам мне нравиться? — Райдо зубами стянул перчатку и, поймав на ладонь снежинку, слизнул ее.
— Мало ли… я всем нравлюсь. Так во всяком случае говорят.
— Не верьте.
— Не верю, — Альфред пришпорил жеребчика, переходя на тряскую рысь. — Так вот, возвращаясь к моему вопросу… вы не хотели бы ее уступить?
— Что?
— Уступить, — спокойно повторил Альфред. — Я готов обговорить цену. И речь не только… не столько о деньгах…
Райдо подумал, что сломанный нос несколько нарушит общую гармонию черт этого лица, но в конечном итоге впишется неплохо. И очень симпатичным парням порой ломают носы.
Альфред же внимание истолковал по-своему.
— Я могу оказать вам услугу и не одну. Вы в городе человек новый… простите, не человек, но все одно чужак, а я — свой, мне многое видней. Очевидней, я бы сказал. Я помог бы вам вписаться в общество.
— Как любезно.
— Напрасно иронизируете, — Альфред улыбнулся и надо сказать, что улыбка у него получилась широкой, лучезарной даже. — Местное общество имеет свою специфику. Вас не примут без чьей-либо протекции.
— Полагаете, меня это огорчит?
— Возможно, да. Скорее всего нет, но главное, что между вами и горожанами возникнет недопонимание, а оно порой бывает опасно… очень опасно…
— Еще скажите, что смертельно.
Райдо оскалился, надеясь, что человек эту его улыбку верно интерпретирует.
— Ну что вы… это могло бы прозвучать как угроза.
— А вы мне угрожаете?
— Помилуйте, кто я такой, чтобы вам угрожать? — насмешливо приподнятая бровь. И мизинец, который касается щеки. — Я лишь пытаюсь предупредить вас, удержать от необдуманных поступков.
— Очень вам за это благодарен, — Райдо поклонился. И Альфред ответил же поклоном, уточнив:
— Значит, не отдадите?
— Нет.
— Зачем вам она?
— Я мог бы спросить вас о том же…
— И я бы ответил, что когда-то я ее любил…
— Когда-то?
— Все течет, все меняется…
— И чувства уходят.
— Увы.
— Или объект их теряет былую привлекательность. Оно и вправду, одно дело любить единственную дочь королевского ювелира, а совсем другое — бездомную альву.
— Время сейчас такое, — безмятежный взгляд Альфреда скользнул по корявым сосенкам, что вытянулись вдоль дороги. — Альвов любить в принципе не безопасно, вне зависимости от наличия у них дома. Но вы правы в одном. Мои намерения изменились. Раньше я был готов предложить Ийлэ руку и сердце.
— А теперь?
— Спокойную жизнь. Не такую, к которой она, конечно, привыкла, но вполне себе обеспеченную. Маленький домик. Неплохое содержание. Мне сказали, у нее есть ребенок? Я бы и его обеспечил.
— Ее, — уточнил Райдо. — Нани — девочка.
— Как мило. Но впрочем, мне совершенно безразлично, девочка, мальчик, главное, чтобы не мешал. Вам я кажусь циничным?
— Реалистичным. Значит, жениться на ней вы не собираетесь?
Городские предместья начались с дымов, которые стлались по улицам, расползались, клочьями оседая на ограде, на ветвях больных яблонь и хилых берез. Они ползли, оставляя шлейфы угольной пыли, лишая снег исконной белизны.
Воняло.
— Жениться? — Альфред хохотнул. — Помилуйте… вы это всерьез? Во-первых, мои родители и прежде были не в восторге от этой моей идеи, а ныне и вовсе придут в ужас. Особенно матушка. У моей матушки сердце больное, ей нельзя волноваться. И я, будучи хорошим сыном, не дам ей поводов для волнения. Во-вторых… поймите меня правильно, мне нравится Ийлэ, но брать в жены женщину, которой, уж простите за выражение, пользовались? Это несколько чересчур. Да и меня просто-напросто не поймут. Одно дело любовница, но совсем другое — жена. Женщина, с которой произошло несчастье определенного толка, не может рассчитывать…
— Изнасилование, — перебил Райдо, — называйте вещи своими именами.
— В обществе не принято говорить об изнасилованиях.
— Полагаете, молчание избавит от проблемы?
— Отнюдь. Скорее уж сделает ее не такой… заметной. А это для общества куда важней.
— Ясно.
— Вы со мной не согласны, — Альфред вновь констатировал факт. — Вы думаете, что я — сволочь, которая пытается воспользоваться бедственным положением девушки…
— Не так?
— Сволочь. И пытается. Но я предлагаю ей честную сделку. А вы…
— А я уже заключил, — Райдо придержал лошадь. — Ийлэ моя. Со-родич. Надеюсь, ваши родители, мнение которых столь важно для вас, растолкуют значение этого слова.
— Увольте. Я и без родителей разберусь.
— Рад за вас.
Запах хищника стал сильней.
Раздражение? Гнев? Или… напротив, Альфред выглядит донельзя довольным собой, словно получил от Райдо именно то, чего добивался? А чего, собственно говоря, добивался?
И что получил?
Предупреждение. И он не боится, не опасается даже, и если отсутствие страха объяснимо, то разумные опасения должны быть. А если не разумные, то хотя бы инстинктивные.
— Где нашли тело? — Райдо втянул воздух.
Город. Маленький, но все одно город, и запахи переплетаются, не ковер, не узор, скорее уж путаные обрывки…
…нить-след, что возникает в переулке, теряется среди иных следов.
…грязная мостовая мечена не единожды, что колесами, что ногами…
…дома стоят тесно, смыкаются стенами, фасадами обращены к мостовой. Старые фонари. Пустые бочки. Телега, с просевшей осью, что встала поперек улицы, почти перегородив.
— Шериф расскажет, — Альфред поднял воротник. — Кажется, снова метет. В это время года снежные бури случаются частенько. Вам, наверное, непривычно.
— Мне многое здесь непривычно, — нейтрально ответил Райдо. — Но как-нибудь разберусь.
А небо и вправду потемнело.
Ветер порывистый, и снег колючий, мелкий.
— Гостиница здесь дрянная. А вот мой отец будет рад гостям, не всем, конечно, но вам определенно будет рад. Он, знаете ли, предпочитает дипломатию.
— А вы?
— А я уверен, что дипломатия хороша исключительно как альтернатива. Порой дела требуют куда более решительных методов. Полицейское управление — прямо по улице, темный дом. Не пропустите.
— Вам надоела роль провожатого?
— Боюсь, что при всей моей к вам… симпатии, у меня и собственные дела имеются. Но был рад встрече. И разговору. Если случится вдруг, что Ийлэ перестанет быть вам нужна…
— Непременно вспомню о вас.
Альфред поклонился и меховую шапку приподнял, поклон этот при всем его изяществе выглядел сущим издевательством.
Пижон.
Фигляр.
Ийлэ ему нужна… тихий домик… содержание… Райдо заставил себя сделать глубокий вдох. Он и сам удивился тому, что этот человек его разозлил. Спокойствием своим. Уверенностью, что все будет именно так, как хочется ему…
…он ведь привык к такому… получать то, чего желает…
Не на этот раз.
И Райдо пришпорил лошадку: если он хотел вернуться домой сегодня, стоило поспешить.
