В апреле 2010 г. на заседании совета по противодействию коррупции Дмитрий Медведев объявил о том, что, хотя «практически завершено формирование той нормативной базы, которая должна являться основой для противодействия коррупции в ближайшее время», «очевидно, что состоянием борьбы с коррупцией не доволен никто: ни граждане, ни чиновники, ни сами коррупционеры». Правда, по его мнению, «неплохо» сказываются на ситуации и сами антикоррупционные меры. Так, в 2009 г. по сравнению с 2008 г. на 10 % возросло количество выявленных преступлений по фактам взяточничества. При этом органы прокуратуры выявили 36 тыс. нормативных актов, «которые содержат так называемые коррупциогенные факторы». Но президент сомневался, что всего этого достаточно для существенного противодействия коррупции, тем более что на практике противодействие сводится «к написанию бумажек, отчетов, проведению круглых столов». «Пока никаких значимых успехов в этом направлении я отметить не могу», – сказал президент.

Миронов полагал, что «пора законодательно вводить принцип, по которому бремя обоснования полученных доходов и имущества должно лежать на государственных служащих, если есть сомнение в легальности полученных доходов». А председатель госсовета Татарии Фарид Мухаметшин предложил узаконить для госслужащих два вида деклараций – о доходах и о расходах. Кроме того, по его мнению, нужны реальные меры, которые исключали бы «конфликт интересов», возникающий обычно, когда на госслужбу приходят представители бизнеса. В частности, можно было бы создать «единую государственную структуру», которой могли бы передавать свои активы в «доверительное управление» бизнесмены на то время, пока они работают госслужащими.

В апреле 2010 г. Дмитрий Медведев подписал указ о новом плане противодействия коррупции на 2010–2011 гг. и о национальной стратегии по противодействию коррупции. В стратегии делалась ставка на институты гражданского общества, а план предполагал более системное противодействие коррупции. Главной новацией было требование об «обеспечении участия институтов гражданского общества в противодействии коррупции». Вторым стратегическим направлением было «повышение эффективности деятельности» органов власти в борьбе с коррупцией, а третьим – внедрение в деятельность органов власти «инновационных технологий, повышающих объективность и обеспечивающих прозрачность» при принятии законодательных и нормативных актов.

«Я считаю, что сейчас возможностей для хищений стало меньше, – говорил специалист по бюджетам, доцент МГУ им. М. В. Ломоносова Магомет Яндиев. – Дикие формы хищений, когда бюджетные деньги просто обналичивались и переводились на зарубежные счета, ушли в прошлое. Но взамен появилась новая форма хищений – командная. Это когда возможность воровать остается только у представителей правящего клана и только во взаимодействии друг с другом».

В этой связи для экспертов не выглядели убедительными отчеты о количестве преследуемых за воровство чиновников. «Гордиться количеством уголовных дел против чиновников государству не стоит, – отмечала руководитель российского отделения Transparency International Елена Панфилова. – Украденные деньги в бюджет, как правило, не возвращаются, а размах воровства, несмотря на все отчеты МВД, сейчас больше, чем в лихие, как говорится, 1990-е». «Безусловно, – отмечала Елена Панфилова, – государство создало систему, которая внешне выглядит безупречно. Главное – убрали посредников в виде коммерческих банков, обслуживающих и расхищающих бюджетные потоки, как это было в 1990-е. Нынешняя система даже некоторым образом перебюрократизирована, что вызывает очевидные побочные эффекты в виде затяжек с переводами средств и возвращением в министерские коридоры «толкачей» – тех, кому эти деньги предназначены и кто хотел бы ускорить процесс. Но сверхцентрализация порождает пороки системы. Сегодня ни Счетная палата, ни суд не воспринимаются как независимые институты, каковыми они являются по своей природе. К ним приделаны такие прочные нити зависимости от власти, что они фактически слились с ней, потеряли независимость, и понятно, к чему приводит».

«Система располагает к коррупции ничуть не меньше, чем до того, как борьба была декларирована, – утверждала директор института «Центр развития» ГУ ВШЭ Наталья Акиндинова. – В первую очередь это касается системы госзакупок. Я хорошо знаю эту систему и могу авторитетно заявить, что провести фиктивный конкурс в этой системе проще, чем настоящий. Во всем остальном можно говорить о базовых принципах: сметное финансирование не предполагает оценки затрат с точки зрения конечного результата. А мы видим, что принцип сметного финансирования как был с советских времен, так и остается».

Большинство экспертов считали причиной коррупции отсутствие полноценной рыночной среды. «Социальную ткань постиндустриального общества (а хотим мы или нет – мы живем уже в постиндустриальную эпоху) составляет равноценное партнерство государства, бизнеса и науки (или общественных структур), – утверждала руководитель Центра полюсов роста института экономики РАН Наталья Смородинская. – У нас же акценты смещены в сторону государства самым чудовищным образом, и социальная ткань деформируется, заполняясь бюрократией. А единственной формой существования бюрократического класса является коррупционная рента. И чем больше повсюду государства, тем больше коррупции. Даже когда государство ведет борьбу с коррупцией, оно лишь плодит ее дальше».

В середине апреля 2011 г. были опубликованы декларации о доходах за 2010 г. сотрудников администрации президента и членов правительства РФ. Внимательно изучив представленные народу сведения, трудно поверить в то, что антикоррупционная кампания приведет к каким-либо результатам.

Согласно опросу на интернет-портале Superjob.ru, информации о доходах президента и премьер-министра РФ не доверяли соответственно 68 % и 69 % респондентов, а в правдивость этих деклараций верили лишь от 15 % до 16 % опрошенных. Поверить в массово публикуемые уже третий год подряд декларации о доходах и имуществе представителей российской властной элиты действительно трудно. Ведь в этих сведениях явно не хватало ряда важных параметров, позволяющих хотя бы приблизительно понять, живет ли тот или иной чиновник на одну зарплату либо, как говорится, мзду берет. Конечно, многие вопросы могла бы снять одновременная подача ими деклараций о расходах, которые способны выявить соотношение между белыми доходами представителей власти и их текущими тратами. Но и информативность нынешних деклараций о доходах оказалась бы гораздо выше, будь в них, например, пункты об источниках доходов, банковских счетах и владении акциями и ценными бумагами. А в отсутствие этих сведений, позволяющих оценить реальное благосостояние чиновников, определенные сомнения вызывают даже декларации первых лиц государства.

Впрочем, с Дмитрием Медведевым все было более или менее ясно – хотя бы потому, что он в отличие от своих подчиненных указывал в декларации имеющиеся у него банковские вклады. Записные борцы с кровавым режимом, конечно, могут на это возразить, что у российских правителей непременно имеются тайные счета за рубежом, о которых в декларации президента ничего не сказано. Но никаких явных нестыковок в обнародованных главой государства сведениях все-таки не обнаруживается.

Скажем, тот факт, что доход Медведева по сравнению с 2009 г. увеличился всего на 80 тыс. руб., а остаток на его банковских счетах вырос аж на 1,3 млн, удивления не вызывал. Ведь тратить деньги главе государства по большому счету не на что. За жилье, еду и транспорт он не платит. Новый iPhone президенту дарит лично Стив Джобс, а раритетных «Побед» или навороченных «Нив» он в 2010 г. не покупал. И даже на посещение концерта любимой группы Deep Purple Медведеву тратиться не пришлось – она сама к нему приехала.

Столь же логично выглядел и финансовый отчет Светланы Медведевой. Доходов супруга президента в 2010 г., как и в 2009 г., не имела, поэтому неудивительно, что ее банковский счет почти обнулился.

А вот в отношении Владимира Путина некоторые вопросы уже возникали, и именно в силу пробелов в декларации.

Вопрос первый: почему годовой доход у премьера на целых 1,66 млн руб. больше, чем у президента? Неужели так банально, в рублях, оценивается реальный политический вес участников правящего тандема? Или, может, глава правительства имеет какие-то доплаты за неформальное звание национального лидера? Или же Путин заработал «боевые» за личное участие в тушении прошлогодних лесных пожаров за штурвалом самолета-амфибии?

Вопрос второй: на какие средства нынешний премьер регулярно покупал дорогие швейцарские часы, которые потом столь же регулярно дарил тувинским чабанам и тульским слесарям либо попросту закатывал в бетон на церемонии открытия строительства какой-нибудь новой ГЭС? Даже если одни такие часы, как полагают некоторые эксперты, стоили «всего» $10,5 тыс. (более 300 тыс. руб.), прореха в официальном бюджете премьерской семьи все равно получалась слишком заметной.

Наконец, вопрос третий: откуда взялись 146 тыс. руб., заработанные в 2010 г. Людмилой Путиной? Конечно, ее доход за 2009 г. (582 руб.) тоже выглядел весьма загадочно, но его неожиданное увеличение в 251 раз оставляло еще больший простор для домыслов. Может, спустя три года после присвоения звания «почетный гражданин Калининграда» ей вдруг начали платить за это какие-то деньги? Или подоспела досрочная пенсия, положенная бывшей стюардессе Калининградского авиаотряда? Или же супруга премьера, тряхнув стариной, получила крупный гонорар за какой-нибудь научный труд по романской филологии?..

Ответить на эти вопросы, возможно, помогли бы сведения об источниках доходов, банковских счетах и ценных бумагах, но их в декларации премьера, как и всех прочих чиновников, не было. Поэтому оставалось лишь предположить, что, как и в 2006 г. (декларацию за этот год Путин подавал как лидер списка «Единой России» на выборах в Госдуму, где от кандидатов требуют в том числе информацию об источниках доходов и банковских счетах), премьер помимо зарплаты в Белом доме получал пенсию от ФСБ и проценты по банковским вкладам. Хотя даже в этом случае выходило, что либо Путин получает по своим вкладам ну очень привилегированные проценты, либо пенсия бывшего директора ФСБ составляет более 100 тыс. руб. в месяц.

С такими же оговорками приходилось оценивать и достоверность сведений, представленных непосредственными подчиненными президента и премьера. Но и в этой информации можно было отыскать некоторые явные нестыковки, если сопоставить официально объявленные доходы с упомянутыми в тех же декларациях крупными приобретениями.

Даже самые вопиющие расхождения между доходами и расходами сами чиновники при желании всегда могли объяснить тем, что для крупных покупок они использовали свои многолетние сбережения. А поскольку информации о банковских вкладах (и тем более о деньгах под матрасом) в публикуемых декларациях не было, то и проверить эти утверждения не представлялось возможным. Стало быть, и всю кампанию по декларированию доходов следовало признать как минимум бессмысленной, так как объяснение типа «на этот дом я копил с детского сада» опровергнуть в принципе было нельзя.

Вот и выходило, что из понарошечных деклараций можно было сделать лишь такие же понарошечные выводы. Например, о том, какие из федеральных чиновников, что называется, круче – если и не по реальному уровню благосостояния, то хотя бы исходя из тех данных, которые они рискнули обнародовать. Ну а заодно и сравнить уровень денежно-имущественной крутизны представителей двух как бы конкурирующих ответвлений исполнительной власти – администрации президента и правительства.