Глава V

Учиться у природы, как у первого учителя этики. Эта идея всегда была привлекательна для многих исследователей, которые занимались изучением природы нравственности.

При таком подходе все логично встает на свои места: зло имеет своим источником естественный отбор, истребление слабых сильными, а первоисточником добродетели выступает взаимопомощь внутри биологических видов. Эта взаимопомощь и представляет собой истоки нравственности.

Привлекательность этой идеи не только в ее простоте, но и в том, что зачатки нравственного поведения можно видеть на самых простейших уровнях жизни, вплоть до одноклеточных и вирусов.

Наиболее наглядно они проявляются в сообществах муравьев и пчел, где поведение и деятельность каждого насекомого строго подчинены интересам того сообщества, которому оно принадлежит.

Формы и структура общественной жизни этих насекомых настолько сложны, что зоологи прошлого века сравнивали их с устройством государств.

И хотя поведение и взаимоотношения среди пчел и муравьев лишь внешне походят на морально-нравственные отношения, тем не менее создавая единую общую направленность, при которой каждая особь «добросовестно» выполняет свои обязанности, они обеспечивают высокую стабильность и жизнеспособность всего сообщества.

Аналогичные отношения в природе очень распространены, причем не только внутри видов, но и между представителями различных биологических видов.

Канадский физиолог Ганс Селье, создатель теории стресса, рассматривая примеры отношений взаимозависимости, или симбиоза, между несколькими видами, назвал их формой взаимовыгодного альтруистического эгоизма.

Сам по себе эгоизм, по Селье, – древнейшая особенность жизни. От простейших микроорганизмов до человека – все живые существа должны, в первую очередь, заботиться о том, чтобы выжить. Таким образом, эгоизм, или себялюбие, так же естественно и генетически предопределено, как и инстинкт самосохранения.

Однако этот инстинкт не обязательно вступает в конфликт с альтруизмом, с желанием помогать другим.

Анализируя различные формы взаимного сотрудничества между клетками, растениями, животными, канадский физиолог пришел к выводу, что альтруизм есть видоизмененная, сложная форма эгоизма. Этот видоизмененный коллективный эгоизм, в конечном счете, увеличивает способность к выживанию как коллектива, так и каждого члена.

В качестве примеров Г. Селье рассматривал интересные формы симбиоза, подтверждающего этот вывод.

Например, лишайники пышно произрастают там, где растения не выживают. Такая жизнестойкость связана с тем, что лишайники – это сочетание двух взаимозависимых организмов: водорослей и грибов. Существуя в сообществе, они помогают друг другу выжить. Гриб обеспечивает водоросль водой и создает ей механическую опору, она, в свою очередь, снабжает гриб питанием.

Подобный вид взаимовыгодного сотрудничества известен между бизонами и североамериканскими воловьими птицами. В те времена, когда в прериях паслись огромные стада бизонов, эти небольшие, размером с воробьев птицы проводили зиму в их густой шерсти.

Обретая такое жилище, они согревались теплом огромных тел в холодные ночи, поедая при этом насекомых, поселяющихся на теле бизонов.

Польза при этом была взаимовыгодной: птицы спасали грозных обитателей прерий от надоедливых насекомых, те же, в свою очередь, обеспечивали им пропитание, жилье и охрану.

Такой взаимовыгодный альтруистический эгоизм может принимать и коллективные формы. Так, рак-отшельник вынужден прятать свое легкоуязвимое брюшко в пустую раковину моллюска. Однако такой защиты ему недостаточно: рак остается легкой добычей для рыб, которые питаются отшельниками. Поэтому взрослый рак находит и переносит на свою раковину актинию, которая защищает его от хищных рыб. От такого сожительства выгода обоюдная: актиния обеспечивает раку безопасность, а он, ползая по дну, обеспечивает неподвижной актинии доступ к более разнообразной и обильной пище.

При таких благоприятных условиях актиния начинает быстро разрастаться, охватывая раковину и превращаясь в трубку, которая продолжает расти вперед, создавая козырек над телом рака.

Благодаря этой дополнительной пристройке отшельнику не приходится часто менять раковины. Имея надежное жилище с охраной, он обзаводится вторым сожителем – многощетинковым червем, который живет в раковине рака, выполняя функцию уборщицы. Когда быстро растущему раку становится тесно и приходится менять свою раковину на более просторную, он не только пересаживает актинию на новое место, но и не забывает перенести туда червя.

В таком стабильном и устойчивом семействе значительно увеличивается способность к выживанию каждого члена семьи.

Основываясь на подобных примерах как проявлении целесообразности в природе, а также на представлении о том, что приспособляемость и адаптация – главные отличительные черты жизни, Г. Селье в итоге приходит к выводу – человек помогает другим ради корыстной цели получить взамен помощь от них. Именно в этом главный смысл альтруистического эгоизма.

По сути дела, здесь нравственное поведение ставится на строгую рациональную основу и главной движущей силой поддержания и развития нравственности выступает разум, здравый смысл.

Осознание ее целесообразности для сообщества людей как средства повышения жизнеспособности каждого человека должно стать, следуя этой логике, главной опорой для нравственности как индивидуальной, так и общественной.

Оставаясь на таких позициях, легко прийти к выводу, что строгое соблюдение золотого правила – «поступай с другим так же, как ты хотел бы, чтобы они поступили с тобой», равно как и библейской заповеди «возлюби ближнего своего, как самого себя», – несовместимо с рациональным началом, с принципом целесообразности, диктующим биологические законы.

Призывая не закрывать глаза на эгоистическую природу живых существ, Г. Селье предложил перефразировать библейскую заповедь таким образом, чтобы она была в согласии с этими законами.

«Заслужи любовь ближнего» – такая формулировка, по его мнению, не противоречит эгоистичной природе человека, не обязывает по приказу любить тех, кто ему омерзителен.

Чтобы заслужить любовь ближних, человек должен просто стараться быть как можно полезнее для них. Принося пользу другим, он приносит пользу себе. Именно таким образом природный эгоизм, присущий человеку, переходит в альтруистический, который, в отличие от чистого эгоизма, не ведет к конфликтам и неустойчивости сообщества людей.

Эгоизм возник с возникновением самых простейших форм жизни, когда отдельные, независимые друг от друга клетки были подчинены закону естественного отбора.

Выживали лишь те, которые могли защитить себя, противостоять неблагоприятным внешним условиям. Впоследствии одноклеточные организмы стали объединяться в более сильные многоклеточные.

Отказавшись от независимости, клетки в таких организмах начали специализироваться: одни взяли на себя функции питания, другие дыхания, третьи защиты и т. д. Жизнеспособность и безопасность таких образований значительно возросли, а в основе этого эволюционного процесса лежал, по выражению Г. Селье, принцип альтруистического эгоизма. Следствием дальнейшего проявления этого принципа стало объединение людей, как многоклеточных организмов, в аналогичные сообщества, что привело к еще большему увеличению их жизнеспособности.

Принимая во внимание роль нравственности как антиэнтропийного фактора, а также то, что в основе принципа альтруистического эгоизма лежит рациональное начало, нетрудно прийти к выводу: тот замкнутый круг, возникающий на основе взаимозависимости между индивидуальной и общественной нравственностью, должен приходить в движение, опираясь на здравый смысл, на принцип целесообразности в природе. Другими словами, естественный рост культурного и образовательного уровня человека, рост рационального начала в его сознании, с одной стороны, и осознание рациональной стороны нравственности, с другой, должны стать для нее той основой, на которую она должна опираться и развиваться. Однако встать на подобные позиции – впасть в глубокое заблуждение.

Положив в основу нравственности альтруистический эгоизм, нетрудно прийти к выводу: добродетель есть порок.

Альтруистический эгоизм ставит нравственные отношения на коммерческую основу: я что-то даю другим, рассчитывая взамен получить что-нибудь от них.

Опираясь на здравый смысл, на принцип целесообразности, человек неминуемо, в соответствии с законами коммерции, должен стремиться меньше давать и больше получать.

Получается, что человек порочен, когда превыше чужих интересов ставит свои собственные, и порочен, когда следует по пути добродетели.

Значит, порок – сущность природы человека, от него все равно не уйти. Именно к такому выводу пришел еще в XVIII веке маркиз де Сад.

И для того, чтобы продолжить логическую цепь в своих рассуждениях, предложил взять за основу вопрос о том, что делает человека счастливым. И именно с этих позиций решать вопрос о личном отношении к добру и злу.

«Совершая безнравственный поступок и, соответственно, поступая несправедливо по отношению к другим, я поступаю справедливо по отношению к себе, и если приходится выбирать из этих двух несправедливостей, разве я должен быть врагом себе?»

Так де Сад ставит центральную проблему нравственности.

И поскольку на первый план для человека выступает проблема личного счастья, то, естественно, он должен решать главную нравственную задачу с позиций этой проблемы.

Чтобы прийти здесь к истине, глубокомысленный идеолог порока призывает обратиться к своим естественным душевным порывам, а так как главная сущность человека – себялюбие и, следовательно, порок, то первозданные душевные порывы будут всегда подсказывать выбор в пользу поступков, справедливых по отношению к себе.

Опираясь на такую истину, де Сад словами героя одного из своих произведений формулирует неписаный кодекс природы, которому должен следовать человек: «…никого не любить, никому не помогать, никого не считать братом и служить исключительно своим страстям. Когда деньги, благополучие или сама жизнь моих ближних необходимы для моего счастья или моего существования, я забираю их силой, если я силен, или хитростью, если я силен недостаточно».

Следуя этому кодексу, гораздо легче прийти к счастью, нежели добиваться его на пути добродетели, обрекая себя на многие жертвы и лишения в пользу других.

Отсюда вытекает логический вывод – добродетель как человеческое чувство не является чувством природным, естественным, это жертва, на которую человек соглашается по необходимости жить в обществе.

Будучи чем-то искусственным, привнесенным в сознание человека извне, добродетель, таким образом, становится лишь помехой в достижении счастья. Следовательно, человек, следуя своей порочной сущности, должен ее отбросить. Только в этом случае он будет следовать своей природе, а природа через человеческий порок вести свой естественный промысел.

В чем же тогда суть этого промысла по де Саду?

Чтобы ее выявить, необходимо взять за основу следующее: «…ни один человек не имеет права подавлять в себе то, что в него вложила Природа». В противном случае он будет следовать против естественного хода вещей.

Поскольку любой общественный закон защищает «…всеобщий абстрактный интерес, который чужд индивидуальному…», то, требуя от человека принести собственные интересы в жертву всеобщим, законы общества, государства находятся в противоречии с природной сущностью человека.

Человек должен быть предоставлен сам себе, природа должна управлять им через те порывы, желания и страсти, которыми его наделила. Не должно быть никаких искусственных преград в виде общественных законов, норм морали и нравственности, которые бы сдерживали душевные порывы и желания.

Далее, чтобы глубже вникнуть в сущность природного промысла, де Сад детально анализирует процесс достижения главной цели человека – счастья.

При этом, следуя общей логике своих рассуждений, своеобразный философ конкретизирует эту категорию: счастье в получении удовольствий. А поскольку главные удовольствия для человека находятся в сексуальной сфере, то путь к подлинному счастью начинается именно отсюда. И здесь, чтобы не сбиться с правильного пути, необходимо помнить, что «…Природа диктует нам наслаждаться любой ценой, она не установила никаких запретов и правил, единственный ее закон гласит: удовлетворяй свои страсти и желания, ни в чем себе не отказывай».

Следующий шаг на пути к «подлинному счастью» отражает главную суть всей философии де Сада: «…Когда самые мерзкие излишества разврата и похотливые утехи начнут истощать тебя, обратись к жестокостям, и они вновь вдохнут в тебя жизнь.

…Жестокость в сочетании с распутством взаимно усиливают друг друга, воспламеняя чувства и страсти».

Но чтобы сделать этот шаг, необходимо устранить препятствия, которые этому мешают. А таковыми являются чувства жалости и сострадания, которые, по де Саду, результат неверного воспитания, заставляющего принижать свое «Я» и придавать слишком большое значение окружающим.

Именно поэтому любая несправедливость по отношению к другим считается злом, а несправедливость по отношению к себе добродетелью, что находится в противоречии с природной сущностью человека. Лишь философскому уму, способному осмыслить это и отбросить все предрассудки, по силам сделать такой решающий шаг и двигаться дальше.

А дальше «…похотливость и распутство логически приводят к мысли об убийстве», поскольку «…потребность в жестокостях не терпит никаких запретов». При дальнейшем движении по этому пути «…каждое убийство становится восхождением на более высокую ступень» и «…очень скоро обнаруживается, что просто убивать недостаточно, необходимы изощренные формы издевательств и убийств». Постепенно убийство превращается в страсть, такую же, как карточная игра, вино, женщины, и, когда эта страсть становится привычкой, обойтись без нее уже невозможно.

Шаг за шагом человек достигает того уровня, «…когда находит самое сильное и приятное возбуждение в злодействе, оно доставляет ему наивысшее удовольствие».

Итак, счастье в получении удовольствий.

Но главная сущность удовольствия в насилии, наслаждаться по-настоящему может лишь тот, кто переступает все пределы, все человеческие правила, только тогда удовольствие становится удовольствием.

«И если Природа сотворила нас таким образом, что только несчастья и страдания других могут разжечь в нас вожделения, значит, это служит целям Природы, целям разрушения».

Эта цитата, взятая, как и все предыдущие, из самого скандального произведения де Сада, подводит итог в его философии: разрушение есть естественный промысел природы, который она ведет через человеческий порок.

И все же де Сад не был идеологом разврата и жестокости, как его часто представляют. Он был философом, который один из первых после Сократа взялся анализировать противоречивую природу нравственности. И когда в основу этого анализа он положил рациональную сторону сознания как приоритетную в мотивации человеческих поступков, он с легкостью отверг все нравственные ценности, показав их неразумность и нецелесообразность.

Скандальный писатель и философ закончил свою карьеру в сумасшедшем доме, однако по прошествии двух столетий его идеи стали актуальны, как никогда.

Конфликты, войны и разрушения – вот что несет в себе рационализм, подавляющий чувственно-эмоциональную сторону нашего сознания, на которую опирается нравственность.

В целом рассуждения де Сада – это логическое развитие того подхода к нравственности и морали, который предлагал взять за основу Ганс Селье.

Причем Г. Селье далеко не одинок в своих взглядах на сущность нравственности.

Мнение о том, что прагматизм в отношениях между людьми и государствами способен сам по себе навести порядок и создать условия для процветания, сегодня достаточно распространено.

Однако это мнение является точно таким же формально-наплевательским отношением к нравственности, на котором уже поскользнулись апологеты социализма.

Оно не учитывает ни фундаментальную роль нравственного фактора, ни то, что Маркиз де Сад еще более 200 лет назад своеобразным образом показал полную несовместимость, взаимное отрицание морально-нравственных ценностей и рациональной стороны сознания.

Рационализм и нравственность – это антиподы, которые не выводятся как следствие друг из друга и не могут друг на друге основываться.

Более того, они друг друга отрицают, и любая человеконенавистническая идеология есть крайняя степень рационального подхода к нормам поведения человека.

Поэтому один лишь здравый смысл не может быть основой нравственного поведения, поскольку сам по себе он его отвергает.

Означает ли это, что сущность главного антиэнтропийного фактора связана с иррациональной сферой нашего сознания?

С одной стороны, кажется, что это так и есть, поскольку главный нравственный конфликт между личным и общим разрешается только там, где рождаются человеческие чувства: жалость, сострадание, справедливость и т. д.

Но с другой стороны, сам этот конфликт невозможен без столкновения двух противоположных сторон сознания, а нравственность невозможна без внутренних духовных напряжений, внутренней борьбы, возникающей в результате такого столкновения.

Если же представить себе, что мы пытаемся облегчить разрешение нравственного конфликта, опираясь главным образом на иррациональную сторону нашего сознания, то не трудно видеть, что избыток чувств и эмоций, затмевающий разум, способен довести нравственные ценности до бессмысленного абсурда.

Значит, сущность нравственности нам не найти ни в рациональной, ни в чувственной стороне сознания.

Не найти, поскольку любое доминирование одной из них ведет к ее отрицанию.

Логически мы приходим к выводу, что условием стабильной работы главного антиэнтропийного фактора на социальном уровне является равновесие между рациональной и иррациональной сферами человеческого сознания.

Раз так, то замкнутый круг, который образуется в результате взаимозависимости между общественной и индивидуальной нравственностью, начинает вращаться не в результате действия внешних сил, он сам приходит в движение, когда в сознании человека наступает гармония между разумом и чувствами.

Возвращаясь к главному выводу, вытекающему из концепции Чарльза Тарта, можно перефразировать сказанное следующим образом: нравственная мотивация в поведении людей начинает доминировать тогда, когда реальность адекватно отражается в их сознании. Всякое нарушение этой адекватности в сторону доминирования рационального или иррационального мировосприятия ведет к дезориентации человека в окружающей его действительности, что проявляется в виде ослабления антиэнтропийного фактора и развития разрушительных тенденций в социальной среде.

Итак, мы подошли к очень важному выводу о том, что сущность нравственности сводится к степени адекватности восприятия нашим сознанием двойственной реальности.

Под адекватностью восприятия здесь следует понимать не накопление информации путем рационального постижения мира, как это имеет место на сегодняшний день. Это понятие предполагает принципиально иную систему отсчета в сознании человека, иной механизм мировосприятия, который не определяется количеством информации о той или иной стороне реальности.

С этих позиций, углубление в ту ее сторону, которая требует рациональных категорий мышления, ведет к росту деформации в ее восприятии человеком.

Раз так, то стремительная научно-техническая революция, которая сегодня воспринимается как панацея в решении всех проблем человечества, на самом деле порождает проблему, неразрешимую в принципе научно-техническими средствами.

Эта проблема связана с дальнейшим ростом неадекватности восприятия реальности нашим сознанием и, соответственно, ослаблением антиэнтропийного фактора, на который опираются людские сообщества.

И если процесс этот предопределен самой структурой реальности и характером ее познания, то «оледенение душ», охватившее человечество, приобретает вполне конкретные причины и вполне конкретную логику. Эта логика органично вписывается в печальный опыт социализма, ставший одним из самых значительных событий XX века.

Н. Бердяев был не единственным мыслителем, который считал, что идеализация и обоготворение будущего как попытка оправдания несовершенства прошлого и настоящего аморальны и поэтому в качестве идеологической установки неминуемо ведут к моральному разложению.

Известный французский философ-публицист Альбер Камю, характеризуя духовное состояние человека XX столетия, положил в основу этой характеристики бунт разума.

Разум не смог смириться с уделом смертного человека на Земле, отвергнув этот удел, он ниспроверг Бога с его посулами внеземного Царства и стал строить Царство Человека.

Этот же разум отказался смириться с уделом простого строителя, что стало причиной нового бунта, в значительной степени определившего ход новейшей истории.

Это бунт против гнета противоречий бытия, порождающий бессмысленную попытку уйти от них.

И все же в этой логике есть один изъян, и, для того чтобы его выявить, обратимся к одному любопытному явлению из микробиологической жизни.

Вирусоподобные самовоспроизводящиеся плазмиды являются паразитами, живущими в бактериальных клетках.

Когда в некоторой ограниченной среде бактерий становится слишком много, возникают условия, ведущие к их массовой гибели. Чтобы предотвратить такую опасную перенаселенность, всегда находятся плазмиды, которые вырабатывают токсин, убивающий бактерию-хозяина. Вместе с погибшими бактериями погибают и паразитирующие в них плазмиды.

Такой акт самоубийства является жестом альтруизма со стороны плазмид.

Из погибших бактерий токсин выделяется наружу и убивает другие бактерии, но лишь тех, которые не заражены плазмидами. Дело в том, что с начала ядовитой агрессии плазмид-самоубийц другие плазмиды начинают вырабатывать особый белок – иммунопротеин, предохраняющий их вместе с приютившими их бактериями от действия яда других плазмид.

После этого немногим оставшимся в живых бактериям и паразитирующим в них плазмидам ничто не угрожает.

Убивающие себя вирусоподобные организмы ценой своей жизни спасают остальных себе подобных.

Такие формы взаимопомощи, предполагающие самопожертвование, хорошо известны на всех уровнях биологической жизни. Они являются своеобразным отпечатком проявления высших нравственных чувств у людей, толкающих их на аналогичные поступки.

И тот факт, что человек отверг их, не желая жертвовать своим настоящим ради будущего своих потомков, говорит о наличии другой, противоположной и более сильной мотивации в его поведении.

Бунтующий разум, которым оперировал Альбер Камю, есть не что иное, как рациональный подход к анализу окружающей действительности, подход, отвергающий чувственные нравственные порывы и признающий лишь принцип целесообразности.

Этот бунт предопределен незримым, но могучим потоком, леденящим человеческие души. На фоне этого потока неудавшийся социальный эксперимент, длившийся 73 года, предстает в новом свете.

Однако ему было невдомек, что в мире набирает силу глобальный социальный процесс, леденящий души людей и разрушающий эту силу.

Основоположники марксизма-ленинизма даже представить себе не могли, что все их усилия изначально были обречены, поскольку не вписывались в характер эпохи антропоцентризма. Крушение их идей на исходе XX столетия стало самым наглядным проявлением стремительной динамики роста рационалистических тенденций в сознании человека. Овладев мотивацией поведения, рационализм разрушил идейную основу коммунистической идеологии.

Уничтожив ее как духовное и социальное явление, он устранил одно из главных препятствий на пути к исторической эпохе, в которой устойчивыми могут быть лишь социальные структуры, опирающиеся на голый прагматизм.

Однако устойчивость эта относительная, отход на задний план главного антиэнтропийного фактора неминуемо порождает в людских сообществах разрушительные тенденции.