Обобщенный портрет русского селянина на примере жителя Верховажской деревни Киселево (25 км от районного центра)

Присутствие его и ее (ибо в сплетнях практически не замечал я здесь разницы полов) ничего не придает обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности или других особенностей, как особых примет на теле, в них нет.

Может быть, он и умел бы рассказать все, что видел и слышал, и занять хоть этим других, но он нигде не бывал – как родился здесь, так и не выезжал никуда дальше районного центра, следовательно, видел и слышал то, что знают и другие. Разве изредка случится событие, которое уже можно трансформировать в общую новость для всех, и, обильно сдобрив собственным мнением, не откладывая, разнести по деревне.

Такое событие, к примеру, случится, если в центре деревни в не засыпаемую годами лужу ляжет его корова. 

Симпатичен ли такой человек? Любит ли, ненавидит ли, страдает ли? Должен бы, кажется, и любить, и не любить, и страдать, ведь никто не избавлен от этого.

Но киселевец или, лучше сказать, верховажец, как-то ухитряется всех любить. Есть такие люди, в которых как ни бейся не возбудишь никак духа вражды, мщения и других поносных, на мой взгляд, вещей. Что ни делай с ними, они все улыбаются, как Ванька-встанька, демонстрируя живость души и характера. С той лишь разницей в сравнении с Ванькой, что за глаза непременно тебя обругают с той же, впрочем, улыбкой. Таковы даже лучшие из них – к примеру, и товарищ мой Некрасов.

Впрочем, надо отдать им справедливость, что и любовь их, если разделить ее на градусы, до степени жара никогда не доходит. Хотя про урожденных здесь людей я бы не сказал, что они любят всех и потому добры, а, ведь, в сущности, они никого не любят и добры потому только, что не злы. Если при таком человеке обругают, или прогонят, или посмеются над кем-то – так и он обругает и посмеется с другими.

Богатым его нельзя назвать, потому что он, даже имея корову (редкий случай, один на почти 50 жителей), вовсе не богат, а скорее беден. Но решительно бедным тоже не назовешь, потому, впрочем, только, что и много есть беднее него.

По-хорошему у него нет ни врагов, ни друзей, но знакомых множество.

Он не смущается своего камуфлированного костюма и носит его ежедневно с каким-то циническим и фатальным достоинством.

Смотрит на многие жизненные вещи угрюмо, с полупрезрением, как человек, «изнасилованный» алкоголем, и которому все надоело. С явным недоброжелательством ко всему окружающему, бывает, готовый бранить все и всех на свете, как будто обиженный несправедливостью или непризнанный в своем достоинстве. Он иногда от скуки, от недостатка материала для разговора или чтоб внушить более интереса к слушающему его соседу, вдруг распустит про другого соседа какую-нибудь небывальщину, не суть, что облыжно. Досталось же ему эта привычка, видимо, по наследству. 

Между тем он носит, не сознавая, в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами без надежды на проявление, как запираемы в сказках духи зла, лишенные силы вредить.

При всем этом он убежден, что он дело делает и живет нормально, как должно и не хуже других, и что иначе жить не следует.