Часть 10

В чём состоит цель брака? Одни ответят – в деторождении, другие скажут – в более эффективном хозяйствовании на основе разделения труда, третьи назовут брак самым простым и к тому же законным способом предаваться плотским наслаждениям. Православие отвечает на этот вопрос иначе. Его ответ сформулирован апостолом Павлом, обобщившим встречающиеся в разных местах Евангелия, особенно в Нагорной проповеди (Мф. главы 5 и 6), высказывания на эту тему самого Христа: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7, 8–9).

Итак, вступать в брак христианину рекомендуется в первую очередь для того, чтобы не разжигаться. Лучше вообще не жениться, но если уж ты не можешь совладать со своей блудной страстью, то избери себе для её удовлетворения определённую пару и не меняй её в течение всей жизни. Это будет всё-таки приличнее и нравственнее, чем блудить со многими. Единобрачие Церковь готова благословить и освятить таинством венчания, но только по снисхождению к человеческой немощи.

«А вступившим в брак не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем, – если же разведётся, то должна оставаться безбрачною, или примириться с мужем своим, и мужу не оставлять жены своей» (1 Кор. 7, 10–11).

Что же касается жизни в браке, то на этот счёт апостол тоже даёт чёткие наставления: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» (1 Кор. 7, 5).

Читатель может сказать: но ведь это и есть то представление о браке, которое мы отвергли как нехристианское, – что брак есть легализация блуда! Да, если хотите, это именно так. В среде нынешних православных верующих распространено трогательное мнение, будто христианский брак с самого начала есть умилительное соединение двух любящих сердец, в котором сама физическая близость не содержит в себе ничего животного, как не содержала его близость Иоакима и Анны. Но вспомним, сколько лет было родителям в момент зачатия Девы Марии, а сколько бывает впервые вступающим в брак. Это мнение слишком сентиментально, а значит, ложно. Христианство же, будучи милостивым к человеку, очень сурово в правде. А правда заключается в том, что оно благословляет брак для тех, кто «не может вместить», только по снисхождению к их слабости. «Если уж ты так невоздержан, – говорит Церковь, – женись и насыщайся своей женой, а также давай ей насыщаться тобой, не уклоняясь от исполнения своей супружеской обязанности». Никакого культа сексуальности здесь нет, уступка животному инстинкту тут вынужденная. Те же, кто отпал от христианства и стал язычником, именно возводят в культ в брачной жизни этот инстинкт, как мы видели это на примере Позднышева из «Крейцеровой сонаты».

Но главное, принципиальное отличие христианского и языческого отношения к браку обнаруживается в том, как мыслится перспектива брачного союза, куда муж и жена должны направлять свою совместную жизнь.

Современные сексологи только тем и занимаются, что придумывают рецепты продления половой активности супругов, вплоть до совета время от времени изменять друг другу, чтобы потом соединиться с новым энтузиазмом. С экранов телевизоров непрерывным потоком льётся реклама средств против импотенции. Какая мерзость! Человек постарел и, «слава Богу», избавился от похоти, будоражившей его в молодости и причинившей ему столько неприятностей, а эти благодетели говорят ему: глотай наши таблетки, и похоть к тебе вернётся! Это приводит на память реплику одного умного человека на пересадку старикам гормональных органов молодых обезьян, производимую в 1920-х годах в Париже Штейнахом и Вороновым. Он сказал: эти хирурги добиваются лишь того, что человек вместо того, чтобы умереть в своей постели, умирает в публичном доме. Установка нашей цивилизации в отношении брака состоит в том, чтобы сделать его как можно более длительным орудием извлечения наслаждений из самого низшего, самого скотского, что есть в человеке. Совершенно иную установку предлагает вступающим в брак христианство. Идеал, к которому оно призывает направлять супружескую жизнь, с предельной ясностью сформулирован апостолом Павлом в его Послании к ефесянам:

«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела; но, как Церковь повинуется Христу, так жёны своим мужьям во всём.

Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова; чтобы представить её Себе славной Церковью, не имеющей пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её, как и Господь Церковь; потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его.

Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть.

Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви.

Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа» (Еф. 5, 22–33).

Первое, что бросается в глаза в этом ключевом тексте, – полная несимметричность тех отношений, которые должны иметь место между мужем и женой в христианском браке. Нам это странно, но на самом деле это абсолютно логичное требование, учитывающее, во-первых, различие телесных и душевных устроений мужчины и женщины, дополняющих друг друга, а во-вторых, тот бесспорный факт, что любое сотрудничество двух людей в каком-либо деле, в том числе и в деле создания прочной семьи, может быть плодотворным лишь при условии разделения функций между ними, ибо если оба они станут делать одно и то же, то пусть лучше это делает кто-то один. И это провозглашённое апостолом совершенно естественное требование, которому, казалось бы, возражать просто абсурдно, высмеивается и осуждается светскими теоретиками брака, проповедующими необходимость «равноправия» супругов. Разумеется, юридическое равноправие у них должно быть, и во времена апостолов в Римской империи муж и жена как отдельные граждане были равны перед законом. Но ведь у сексологов идёт речь в действительности не о равноправии, а об одинаковости ролей в брачном сожительстве. А эти роли у мужа и жены разные, хотя и одинаково важные. В соответствии с различием этих ролей каждой из них должен быть присущ особый эмоциональный фон. Заметьте: неоднократно подчёркивая, что муж должен любить свою жену, апостол ни разу не говорит, что жена должна любить мужа. Может, он упустил это из виду, забыл добавить или посчитал, что это само собой подразумевается? Нет, он сказал именно то, что хотел сказать. Суть в том, что муж является в семье носителем мужского, активного, творческого начала, и объектом его созидания, его пестования служит для него жена. Он «вылепляет» её, как Пигмалион вылеплял Галатею, и что-то ценное выйдет из его рук лишь при том условии, что он любит свою податливую глину. К глине же предъявляется как первое требование не ответная любовь к скульптору, а именно податливость, уступчивость, а в случае жены эти качества будут вернее всего обеспечены при том условии, что она будет бояться мужа. На то, что она будет ему послушна из любви, он не может рассчитывать при её эмоциональности, связанной с большей «биологичностью»: сегодня она может любить мужа до истерии, а завтра охладеть к нему. Некоторая боязнь, не доходящая, конечно, до состояния вечной запуганности, тут вернее.

Эта установка изложенного апостолом христианского учения о браке тесно связана с другим высказыванием из приведённого текста – цитатой из Ветхого Завета: «Оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». Одна плоть понимается здесь как один организм, поэтому можно сказать, что Церковь придерживается концепции брака как единого организма. Из неё и вырастает требование разделения функций внутри супружеской пары, которая мыслится как одно тело. В самом общем виде идея разделения функций в теле Христовой Церкви выражена апостолом Павлом в другом месте – в Первом послании коринфянам: «Ибо как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Если нога скажет: “я не принадлежу к телу, потому что я не рука”, то неужели она потому не принадлежит к телу? И если ухо скажет: “я не принадлежу к телу, потому что я не глаз”, то неужели оно потому не принадлежит к телу? Если всё тело глаз, то где слух? Если всё слух, то где обоняние? Но Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: “ты мне не надобна”; или также голова ногам: “вы мне не нужны”. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге» (1 Кор. 12, 12–25).

Конечно же, всё это относится к мужу и жене, как к членам общего семейного тела, совершенно упраздняя проблему их «равноправия» или «неравноправия».

Третья мысль, высказанная в наставлении апостола христианским супругам, особенно для нас интересна, ибо она даёт образец любви, которому надлежит подражать: любовь Христа к Церкви. Поразительно, что этот идеал возник в его сознании безо всяких логических или богословских предпосылок. Для обоснования тезиса «Церковь – Христова Невеста» нужно проникнуться эллинской философской категорией «другого» или знать использующее эту категорию учение о Троице. Как иудей и член фарисейской секты, Павел не изучал древнегреческую языческую мудрость, а тринитарного богословия при нём ещё не было. Это было чистое Откровение, дать разумное истолкование которому он не мог, поэтому сказал: «Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви». Как мы видели, ближе всех к разгадке этой тайны подошёл Владимир Соловьёв, но его гениальное прозрение не было понято и оценено, а потом он и сам его дискредитировал, спутав Христову любовь к Небесной Церкви с имеющей плотское происхождение любовной горячкой. Проживи он ещё с десяток лет, и он мог бы ознакомиться с теорией Фрейда о «сублимации» животного полового влечения в кажущуюся возвышенной влюблённость, и это, может быть, отрезвило бы его и дало бы ему возможность продолжить в верном направлении и успешно завершить своё учение о Вечной Женственности.

А теперь обратим внимание на характер этого богооткровенного образа любви, которому апостол призывает следовать состоящим в браке. Скажите, есть ли в нём хотя бы тень сексуальности? Перечитайте внимательно приведённый отрывок, и вы её нигде не обнаружите. А ведь тот же Павел говорил: «Не уклоняйтесь друг от друга» – и рекомендовал брак как приемлемую для христиан форму удовлетворения своей похоти. А тут об этом ни слова. Почему?

Объяснение вот в чём. Там Павел обращался к тем, кто только вступил в брак или собирался сделать это, и эту начальную стадию супружества он действительно понимал как легитимизацию блуда. А то, что он говорит в Послании ефесянам, адресовано супругам со стажем, а если и к молодожёнам, то как совет на будущее. Сопоставляя эти два обращения, мы приходим к тому самому практически важному выводу, который способен оправдать всё наше философствование. Кратким образом его можно сформулировать так.

Христианский брак при его заключении есть уступка могущественному родовому началу, и в первое время супружеская любовь имеет почти целиком плотскую природу, хотя это маскируется влюблённостью. Но параллельно между мужем и женой возникает чисто духовная связь, напоминающая любовь между Христом и Его Другим – Торжествующей Церковью. Её доля в общей межполовой любви сначала невелика, но супруги совместными усилиями должны постоянно повышать эту долю, пока она не достигнет ста процентов, совершенно вытеснив плотское влечение. Когда это произойдёт, они полностью избавятся от уплаты дани родовому молоху, и это будет самая прекрасная, самая светлая и самая спокойная пора их супружества. Смысл христианского брака, таким образом, состоит не в культивировании физиологии в отношениях между супругами, а в её преодолении.

На Святой Руси очень хорошо понимали несравненную красоту чисто духовного брака, поэтому многие супруги, отдав дань родовой жизни и поставив на ноги детей, принимали монашеский постриг и поселялись в соседних монастырях, а то и в одном, как родители преподобного Сергия Радонежского Кирилл и Мария.

Золотая осень супружества описана во многих произведениях мировой литературы. Символами счастливых супружеских пар, живущих «как брат с сестрой», стали Филемон и Бавкида, Пётр и Феврония, Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. Вхождение в эту мирную осень описано Львом Толстым в повести «Семейное счастье».

«А в саду всё сильней и слаще поднималась пахучая свежесть ночи, все торжественнее становились звуки и тишина, и на небе чаще зажигались звёзды. Я посмотрела на него, и мне стало вдруг легко на душе, как будто отняли у меня тот больной нравственный нерв, который заставлял страдать меня. Я вдруг ясно и спокойно поняла, что чувство того времени невозвратимо прошло, как и самое время, и что возвратить его не только невозможно, но тяжело и стеснительно было бы. Да и полно, так ли хорошо было это время, которое казалось мне таким счастливым? И так давно, давно уже всё это было!

…С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я ещё не пережила в настоящую минуту».

В заключение отметим, что об освободившейся от физиологии, чистой любви между мужчиной и женщиной как о высшем счастье мечтал и Маяковский:

Обратим внимание, что не связанная с «постелью» духовная половая любовь органически перерастает здесь в любовь вселенскую. Атеист Маяковский не мог произнести этого слова, но вселенская любовь есть любовь Божественная, есть тот океан любви, влившись в который душа обретает вечную жизнь и пребывает в свете. Так интуиция великого поэта подсказала ему тот самый путь спасения в браке, о котором говорит Церковь, – путь полного преодоления в супружестве блудной страсти.