Протоиерей Павел Великанов
Нет ее, смерти. Есть жизнь здесь и там!
Бог никого не подставляет. Никогда.
Смысл смерти
– Отец Павел, что вообще такое смерть? Вот был с тобой только что человек, смотришь на фотографии, на видеозаписи – и он такой живой, родной, близкий – как так может случиться, что его не стало? Невозможно поверить в то, что его вообще нет. Но ведь его с нами в этом мире именно что совсем нет. А что оно там происходит – кто же на 100 % знает…
– Здесь пролегает граница между верой и неверием, между открытостью к Богу и мнимой самодостаточностью. Религиозная вера, а христианская особенно, по сути есть выход из тупика смерти.
«Если Христос не воскрес, тщетна вера наша», – говорит апостол Павел. Если все наши «активы» здесь, в этом материальном мире, – мы уже банкроты: смерть обнулит наши счета, какими бы огромными или же ничтожными они ни были. Поэтому смерть – это определенный «момент истины» жизни, то, что утверждает ее значимость и ценность, как бы парадоксально это ни звучало.
«Блажен путь, в оньже днесь идеши душе, яко уготовися тебе место упокоения» – или же, напротив: «Смерть грешника люта». Правильно сказать, что смерть – это венец всей жизни. Именно по этому мы на каждом богослужении неоднократно просим о мирной кончине нашего жития, непостыдной, безболезненной, и добром ответе на Страшном Суде Христовом.
При этом в христианстве нет никакого «культа смерти», как это встречается в различных субкультурах и сектах. Нет никакой «романтизации» смерти: она глубоко противоестественна для человеческой природы, это всегда боль, плач, горе человеческое – но снова и снова побеждаемое Христом в Его Церкви. Как и роды: этот процесс никогда не бывает приятным и комфортным, но результат его несопоставим со страданиями и болью: новый человек родился в мир!
Это ощущение рождения умирающего в новую жизнь прекрасно выразил Б.Пастернак:
…Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар:
Ты держишь меня как изделие,
И прячешь, как перстень, в футляр.
Смерть – это действительно таинство перехода, таинство рождения в вечность. Немного в нашей жизни моментов, когда любым человеком, вне зависимости от его мировоззрения, веры, праведности, ощущается явным образом прикосновение вечности, выход за пределы видимого. И, думаю, умиранию и смерти здесь принадлежит первое место. Особенно остро это ощущается близкими людьми: когда приходит очевидное понимание, что близкого человека в этом теле уже больше нет – и в то же самое время он жив, он есть, в определенном смысле он стал гораздо ближе к своим родным, нежели чем когда жил в теле. Предкопочитание, в той или иной мере присущее практически всем религиозным культурам, отражает очевидную истину: близкие уходят от нас, из нашего мира – но никуда не исчезают.
Насчет «кто знает на 100 %, что там происходит» – а разве в этом мире мы многое знаем на 100 %? В собственной душе разобраться не можем, сами с собой – что там говорить обо всем другом?
Однако нас это неведение нисколько не смущает: опыт жизни расставляет все на свои места, и мы постоянно учимся преодолевать эту неполноту знания различными способами – где интуицией, где верой в удачу, а где и просто переступать не задумываясь. Религиозная же вера делает человека более чутким, более восприимчивым к проявлениям духовного мира – и именно здесь, в этих Небесных свидетельствах мы черпаем надежду на блаженную участь наших усопших.
– А как вообще жить, если есть смерть? Как можно радоваться жизни, как можно жить ее радостно, если завтра самых любимых и дорогих людей в один момент может не стать? Родится ребенок, а у него некурабельное генетическое заболевание. Или под машину попадет. Или выйдешь замуж, а у мужа онкология случится. Вот зачем все это, зачем нам привязываться и любить, если в минуту можно потерять все? Может быть, лучше: «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять»?
– Потому-то и есть смысл жить, что есть смерть, которая расставит в свое время все на свои места: шелуха отпадет, а вызревший плод проявится.
Но этот плод прежде всего развивается в наших отношениях друг с другом, которые имеют выход за пределы временной жизни. Более того: согласно Евангелию, именно эти отношения и определяют отношение Бога к нам самим. Он смотрит на нас глазами наших близких.
Конечно, надо учиться пробираться, порой буквально продираться сквозь то внешнее, что зачастую определяет наши взгляды. У Ивана Ильина есть замечательное эссе «Красивая женщина», где он очень тонко показал, насколько физическая красота может быть источником страданий и причиной непонимания для самого носителя этой, казалось бы, привилегии. Если за время нашего знакомства мы так и остались на поверхности, не поняв, не почувствовав, не полюбив саму душу этого человека – оставшись привязанными исключительно к тому, в чем эта душа жила, – то, конечно, смерть будет восприниматься как трагедия, невосполнимая утрата дорогого. Но разве ошибался Господь, говоря: «Душа не больше ли тела?»
Мы живем в мире со сдвинутой системой координат, причем в самых базовых понятиях. Смерть – прекрасное лекарство, которое всякий раз проводит «ревизию» этой системы наших ценностей и приоритетов.
«Помни последняя твоя, и во веки не согрешишь!»
И в этом – вовсе не отрицание или же умаление жизни как таковой, напротив, повышение планки ее ценности, значимости, а значит, и ответственности. Я вспоминаю К. С. Льюиса, который, уже будучи немолодым, взял себе в жены больную онкологией. «Настигнутый радостью» – это его автобиография, где время супружества, которое, казалось бы, должно было быть омрачено самим фактом неизлечимой болезни, оказалось именно временем радости и торжества любви, побеждающей смерть.
И привязываться, и любить надо именно потому, что со смертью эти отношения никуда не исчезнут. Да, они станут другими. Возможно, совсем не такими, какими представлялись в мечтах до того. Но то, что происходит в душе любящего, открывающего себя для другого, отдающего себя другому, принимающего другого как он есть, идет вместе с нами в вечность, и смерть здесь – не помеха, а фильтр, разделяющий значимое от второстепенного и наносного.
– Почему вообще так много уходит лучших, любимых и молодых. Детей и молодежи, которые ничего еще не успели? Вот чем было бы плохо, если бы наши умершие жили бы рядом с нами, работали бы во славу Господа, рожали детей, делали мир лучше? Почему Господь их забирает? Можно ли вообще говорить о том, что смерть может быть во благо и что «Господь забрал» – ведь Бог не творил смерти, ведь смерть противоестественна? Можно ли вообще принять смерть и согласиться с нею?
– Конечно, эта жалость самих себя, жалость тех, кто остался здесь, вполне понятна и естественна.
Есть один замечательный аграф – надпись на одном мосту где-то в Индии: «Мир сей – мост: проходи по нему и не строй себе дома». И каким бы бесконечным, уходящим далеко за горизонт, этот мост нашей жизни ни казался, не стоит на нем устраивать хоромы и думать, что вот она, настоящая жизнь, именно здесь, сейчас достроим – и как заживем! Не захочешь идти сам – тогда понесут. И снесут все твои постройки, все то, чем ты пытался зацепиться здесь на века.
«Не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем».
«Наше жительство на небесех есть!»
И это ощущение зыбкости, ненадежности, неверности этого скоропреходящего мира всегда отличало ранних христиан; в их вопросе о времени наступления Царства Небесного мне видится такое же нетерпение, как у пассажиров, въезжающих в давно желанный город, например Париж или Рим, – вдруг поезд замедляет ход, и почти останавливается. Но все их мысли – там, у заветной цели, их совершенно не волнует, подали горячий чай или же остывший, где лежат чемоданы и насколько чисто в вагоне. Через какое-то мгновение все это уйдет и забудется – и вот они бегут к проводнику выяснить, что случилось и когда же наконец поезд прибудет на станцию.
К чему это я говорю? Об усопших – тех, кто умер в мире с близкими и Церковью, в вере и надежде воскресения, донеся свой жизненный крест до конца, – можно только порадоваться: они-то теперь у цели, а мы все стоим в этой жизненной пробке. И нет большой разницы в том, когда Господь призывает: ведь Он действует исключительно по Своей неизреченной, непонятной нам любви, и если кто-то уходит, с нашей точки зрения, «не вовремя», «рано», «не пожив», здесь больше саможаления, нежели настоящей заботы о благе ближних.
– Для многих людей потеря, трагедия, скорбь – это путь в храм к Богу. А для многих – испытание веры. Как писал священник Георгий Чистяков, хорошо быть верующим, когда ты идешь летним днем по полю, колокола звонят к обедне, в небесах облака и солнце и все в жизни хорошо и по заповедям. А когда ты старался-старался по заповедям, и тут вот такое испытание веры происходит. Любящий и Всеблагой Бог отнимает от нас «друга моего и искренняго моего», оставляет нас одних, и никаких гарантий и никакого точного знания нет, а одни уже сейчас остались… Вот почему так? Где черпать надежду? Мы стоим перед закрытой дверью в тот мир, откуда никто не возвращался, конечно, хочется надеяться, но УВЕРЕННОСТЬ-то где брать? И ВЕРУ… Где взять эту первохристианскую уверенность «Она жива!» – написанное на гробах первых христиан?
– У меня есть только один ответ: эту уверенность нужно черпать в Таинствах Церкви и, естественно, прежде всего в Божественной Евхаристии. Именно это Таинство Царства стирает грань между миром живых и миром усопших, миром кающихся грешников и сияющих во славе Божией праведников.
Совершая литургию как общее делание по созиданию Тела Христова здесь и сейчас, мы – и клирики, и миряне – становимся общниками и причастниками Одного и Того же Христа, Которым-то и живут во всей полноте на небе усопшие верные.
Церковь – это постоянная динамика нисхождения Неба на землю, очищения и возведения земного, тяжеловесного, дебелого к высотам духа и радости о Христе. Особенно в ситуации с уходом наших близких очень хорошо осознается, что причащение – это не «удовлетворение индивидуальной духовной потребности», эдакая «вершина духовного эгоизма», а нечто гораздо большее: созидание единства во Христе и живых, и усопших.
Поминая их на Божественной Евхаристии, мы заручаемся их предстательством и ощущаем их реальную близость и помощь: не потому, что иначе они будут глухи к нашим просьбам, а просто потому, что таким образом выстраивается единственно правильная гармония отношений между людьми – в Боге и через Христа. Только тогда становится понятным, как и почему можно молиться усопшим, почему в этом нет греха, ведь в Церкви несвятых нет по определению.
Церковь есть собрание святых, тех, в ком живет и действует благодать Святого Духа. Канонизируются же «образцовые» святые, явным образом прославленные Богом, – но их число несоизмеримо меньше «просто святых». Молитва же восстанавливает прерванное смертью общение между близкими, и оно приобретает совершенно новое измерение. Это вовсе не горестный плач – зачем и на кого нас оставили? – а радость и благодарение Богу за то, что теперь Там – один из наших.
– Какая она, смерть праведника?
– Сложный вопрос. Конечно, есть огромное количество свидетельств того, что многие святые и праведники знали день и даже время своего ухода, иногда задолго, когда еще, казалось бы, ничего не предвещало близости смерти. Но мы имеем рядом с такими случаями и факты мученической кончины, когда вопрос жизни и смерти решался неожиданно, буквально за минуты. Вполне понятно, что нам хочется иметь какие-то ощутимые «гарантии» того, что наши усопшие – праведники и они в Царстве Небесном.
Но здесь хотелось бы предостеречь от попытки подменить суд Божий рассуждениями человеческими. Ведь даже когда человек умирает в сильных страданиях или же внезапно, все равно за этим последним испытанием стоит только любовь Божия, а вовсе не какое-то «злорадство» или «месть». И этими последними, но, быть может, невыносимо горькими каплями Господь неисповедимыми судьбами врачует душу уходящего, как бы больно ни было нам это наблюдать.
И вот здесь крайне важна роль церковного напутствия: любой священник может поделиться немалым количеством случаев, когда после соборования, причащения, чтения последования о люте страждущем умирающем происходило явное облегчение состояния страдальца и последующее мирное разрешение от телесных уз.
Удивительная тайна Церкви в том, что здесь, на земле, нашими грешными руками мы каким-то таинственным образом простираемся туда, в мир невидимый, и реально облегчаем состояние уходящих. Это совершенно особый опыт церковного сопровождения уходящих, очень важный и назидательный не только для усопшего, но и для всех, кто находился рядом.
Многие люди на Церковь смотрят свысока, как бы говоря: «Да что она может мне предложить?» И совершенно по-иному воспринимается Церковь у одра умирающего, особенно когда этот человек был действительно церковным, регулярно ходил на богослужения, участвовал в Таинствах, жил Церковью. Такого человека земная Церковь буквально на руках вносит в Царство Небесное, и это свидетельство не наше, но приходящее оттуда, из иного мира.
– Атеисты и верующие по-разному воспринимают смерть близких? Чаще говорят, что верующим проще, ведь они верят в воскресение. А атеисты прощаются навсегда. А мне кажется, что все, кроме абсолютных атеистов, надеются на встречу, для всех ТОТ мир одинаково закрыт.
– «Абсолютный атеист» – чисто теоретическая конструкция, иногда удобная для тех или иных апологетических построений. В реальности перед лицом смерти у каждого человека происходит сильный сдвиг в сознании. Опыт смерти невозможно игнорировать, но если у верующего он становится еще одной «опорной точкой» в исправлении мировоззрения и укрепления веры, то в случае с далеким от веры и Церкви человеком происходит смущение, кризис, приходит острое ощущение какой-то глубокой неправды в происходящем.
Но на самом-то деле эта неправда не в самом факте смерти, а в полной неготовности, неспособности самого человека это событие жизни правильно принять.
Смерть близких – это всегда мощный удар кувалдой по столь драгоценному, долго и тщательно собираемому зданию «земного счастья», которое чаще всего и занимает место Бога в жизни неверующих людей. И тогда становится понятным со всей очевидностью, что гораздо важнее не «имение», а «бывание», сами отношения между людьми, а не их материальная составляющая. И там, где действительно была любовь, дружба, где дорожили друг другом, даже в далеком от христианства сознании появляется надежда на встречу с ушедшими, они не могут быть так просто вычеркнуты из нашей жизни.
– Христианин может ли бояться своей смерти? Вроде бы многие святые мученики ее ждали с нетерпением, а во многих патериковых сказаниях даже святые боялись умирать? И в связи с этим же вопрос – если почитать патерики, то становится очень страшно – там участь монахов была печальна, если, грубо говоря, лишнюю лепешку съел или отвлекся на молитвенном правиле. Читаешь и думаешь – мы-то вообще где будем?!
– В моей жизни было несколько встреч с людьми, которые устали жить и ждали смерти с нетерпением. Они не разочаровались в жизни, это не было «возвращением Богу билета», просто душа устала находиться в этой тесной коробочке тела и материального бытия.
Однако я не помню ни одного случая, чтобы смерти не боялись именно как явного свидетельства Божия, явления в этом мире того, лучшего мира. Наверное, явная готовность к смерти и отсутствия страха перед ней – удел людей избранных, в которых Божественная благодать явила себя в полноте еще при жизни.
А вопрос о «лишней лепешке» – это ведь вопрос о принципиальном утверждении христианской веры: мы спасаемся не нашими делами, а верой, свидетельствуемой нашими поступками. Неужели мы не доверяем Богу в том числе и сам путь нашего спасения и допускаем, что там, на финишной прямой, Бог вдруг нам подставит подножку в самый неподходящий момент? Нельзя, ни в коем случае нельзя воспринимать Бога как отчужденного от нашей жизни Судью и Мздовоздаятеля. Мы веруем в Бога Спасителя, а не «коварного и подлого Мстителя».
Смерть в нашей жизни
– А можно ли вообще прожить так, чтобы большие потери миновали?
– А зачем? Предложить Христу пересмотреть Свое утверждение, что «если кто не берет креста своего и следует за Мной, тот недостоин Меня?». Тем более что запредельных скорбей Бог, по слову Писания, не дает?
Меня часто удивляет, что в последнее время приходится сталкиваться с какой-то новой околоправославной мифологией: кто правильно православно живет, у того все и здесь будет благополучно, без проблем и скорбей, и там, на небесах, гарантированное местечко устроено. Да вы посмотрите на реальное описание жизни любого святого, каким бы «успешным» внешне он ни был представлен в житиях. Это всегда – страдание, борьба, преодоление и самого себя, и трагических жизненных обстоятельств, и лицемерия церковных людей, и бесовских козней.
Никакого «эскалатора» спасения в принципе не существует. Невозможно воспитать спортсмена в палате для буйных помешанных, где все обшито мягкими материалами и ушибиться-то невозможно. Безумную, крайне вредоносную концепцию полезности комфорта мы невольно переносим и в церковную жизнь и в итоге получаем либо полное разочарование в Церкви – «что-то в ней не работает!», либо попытку превращения Церкви в исключительно утилитарный инструмент достижения личных целей. И то, и другое мало связано с реальной духовной жизнью и Церковью как таковой, если вообще как-то связано.
– Человек смотрит в будущее с надеждой, что завтра будет чем-то лучше. Финансово станет полегче или вот дети чуть подрастут и станут чуть более самостоятельными… А как принять то, что все хорошее в твоей жизни уже закончилось? Что не будет уже ни свадьбы, ни карьеры, не будет детей, не будет близкого человека рядом, что все это закончилось и счастья больше не будет.
– «Царствие Божие внутрь вас есть!» – это единственный ответ на вопрос. Что бы ни происходило в жизни неожиданного, трагического – мы должны смотреть вперед и принимать данность как Богом данную реальность. Нельзя идти вперед с головой, повернутой назад. В этом вопросе слишком много ропота на Бога. Мы пытаемся «набросить» на Господа Бога свою сетку представлений о счастье, а Он успешно из нее выскальзывает, и мы снова остаемся ни с чем.
Может, лучше довериться Ему и в этом вопросе? Зачем мы сами устанавливаем себе рамки, о которые потом с каким-то остервенением бьемся головой, обвиняя Его в наших несчастьях? Вспомните пример праведного Иова: казалось бы, всего и всех лишился – и вот в итоге получил все блага с избытком, поскольку сохранил веру и понимание, где – он, а где – Бог.
– Человек узнает о том, что у него неизлечимая болезнь. Да, возможно, он переживет многих из тех, кто сегодня ему соболезнует и сострадает, и кто здоров, – только за последние дни сколько катастроф. И все же. Как готовиться человеку и как готовиться семье? Что делать перед лицом разлуки? Как жить так, чтобы проститься правильно?
– Когда в семье появляется неизлечимо больной человек – это свидетельство милости Божией и к нему самому, и к близким. Многие святые молились, чтобы перед смертью Господь послал такую болезнь, чтобы легче было отрешиться от общей всем нам привязанности к этой жизни.
Прежде всего в такой ситуации надо, с одной стороны, делать все, что от нас зависит, чтобы продлить жизнь настолько, насколько это возможно, и в то же самое время научиться расставлять правильно акценты перед лицом неизбежной и, возможно, близкой смерти. По сути, ведь ничего нового человек не узнает, когда ему ставят диагноз: ты смертельно болен. А кто из нас не смертельно болен заразой греха, которая все равно приведет к могиле?
Другое дело, что, как правило, мы всеми способами стремимся вытеснить это очевидное знание куда-то далеко, на самую периферию сознания и жизни – а тут вдруг это становится центральным известием. Когда находишься в долгожданном отпуске, по-настоящему начинаешь отдыхать только последние дни, когда дорожишь каждым часом перед приближающимся отъездом.
Точно так же и когда близкие понимают неминуемость и скорость разлучения – естественным становится благодарность Богу за то, что этот человек все еще с нами, что есть время оказать любовь, сделать так, чтобы, несмотря на все скорби, каждый день приносил близкому радость и утешение. И это благодатное время вынести на поверхность все те недоговоренности, тайные обиды и претензии друг к другу, на которые мы часто мало обращаем внимания, а они копятся, словно снежный ком, и потом могут очень сильно испортить, казалось бы, крепкие семейные связи.
Перед лицом смерти наши требования друг к другу становятся бесплотными, глупыми, надуманными, и здесь важно не просто формально примириться, попросить прощения, но и действительно перешагнуть через любые претензии, какими бы правильными они ни казались и как бы глубоко в душе они ни скрывались.
– Протопресвитер Александр Шмеман в своей прекрасной книге «Литургия смерти» пишет, что вся наша культура, вся современная цивилизация от смерти бежит: все экопрограммы, все «здоровое питание» и прочие попытки вести здоровый образ жизни – это побег от смерти и вместе с тем провозглашение смерти… Мы очень мало думаем о смерти, кажется, что с нами это никогда не произойдет или произойдет очень нескоро, при этом подсознательно настраиваемся вроде как на вечную и красиво-веселую жизнь, особенно сравнительно обеспеченные и молодые люди города. И даже чужая смерть не меняет нас – поразились и дальше побежали по делам. Реально ли вообще помнить о смерти, думать и как готовиться?
– Да, это действительно так, современная культура панически боится смерти: ведь именно смерть обличает никчемность и надуманность тех основных ценностей, на которых грех пытается выстраивать свой параллельный Божественному мир. О смерти можно и должно думать, и многие благочестивые люди за много лет делали сами себе гроб, готовили все необходимое для погребения и не смотрели на это как нечто противное самой жизни.
Этот христианский реализм хорошо помогает выстроить правильные приоритеты в жизни: что сколько стоит на самом деле, унесешь ли ты с собой на тот свет или неизбежно оставишь здесь неизвестно кому?
– Вопрос про смерть и душевные привязанности в ТОМ мире. Бог дает нам таланты. Мы здесь – главное, что должны сделать, – научиться любить. А что должно произойти ТАМ? Наши таланты – в музыке, живописи, кулинарии наконец – окажутся ли там тщетными – этого всего не будет? И главное, те, кого мы научились тут так сильно любить – наши родители, дети и супруги, – сохраним ли мы там с ними связь или мы перерастем там все эти чувства и будем любить только Бога?
– Помните замечательные слова Спасителя, сказанные Им в ответ на лукавый вопрос законников о женщине и семи мужьях? Там, в Царстве Небесном, не женятся, ни замуж не выходят, но пребывают как Ангелы на небесах.
Все наши таланты и способности, которые мы смогли открыть и развить во время земной жизни, – не более чем слабое отражение тех качеств жизни в Боге, которыми живут во всей полноте святые в Его Царстве.
То же самое касается и любви супругов. Какой бы удивительной, редкой по силе и глубине чувства она ни была, все равно это несопоставимо с той любовью Божией, которой только и живут в Царстве Небесном. Ведь Там все пропитано именно этой любовью, таинственной, непостижимой даже Ангелами.
Конечно, приятно и радостно, когда у тебя в руках яркий фонарик в темную ночь, но глупо бахвалиться им в яркий солнечный день, когда свет фонарика и заметить-то никто не сможет. Точно так же и в Царстве Небесном: где все сияет Божественным светом Его любви, наши даже самые высокие и святые человеческие чувства отступают.
Но это вовсе не значит, что отношения между любимыми изменяются, ослабевают, напротив, полностью исчезает проблема этого «любовного треугольника», когда Бог и любимый человек могли представлять собой каких-то «конкурентов». Любовь супругов в Боге только еще больше укрепляется, но она тогда становится иного качества, в ней исчезает все то земное, временное, преходящее, что неизбежно связано с земным браком и зачастую нередко отождествляется с самой сутью этой супружеской любви.
Таинство Брака и смерть
– Что происходит с Таинством Брака после смерти? Это вопрос о любящих супругах, которые дорожат браком.
– Здесь не все так линейно, как может показаться с первого взгляда. Все-таки пространство брака, как определенной формы отношений между людьми, прежде всего простирается в направлении земной жизни. В отношении брака уместно вспомнить слова апостола: «Пища для чрева, и чрево для пищи – но Бог и то, и другое упразднит» (1 Кор. 6, 16). «Царство же Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость о Святом Духе» (Рим. 14, 17).
И если внимательно вслушаться в тексты молитв Таинства Венчания, мы увидим, что там речь идет прежде всего о том, чтобы Бог благословил этот союз, даровал детей, здоровье, долголетие, благоденствие, и чтобы все эти житейские блага помогли состояться «браку о Господе», ради Христа, во славу Божию, а не только по человеческим привязанностям.
Духовное измерение брака является следствием успешно состоявшегося брака как единения двух разных, даже до противоположности, личностей, постоянно преодолевающих свой эгоцентризм ради любви друг к другу и ради Христа. Такой брак может быть очень далек от всяких романтических представлений о счастливой семье, но главное – он должен быть плодоносным, результативным в духовном плане.
Отталкиваясь друг от друга и снова соединяясь на качественно новом уровне понимания, супруги вместе приближаются ко Христу, учатся видеть в другом Христа, любить друг друга любовью жертвенной, Христовой. Настоящий брак – это великолепный инструмент постоянного, ежедневного духовного возделывания христианской любви.
Но если супруги еще толком-то и не пожили в браке и один из них умирает? Очевидно, что было бы безумием ждать продолжения этого делания, когда супруги находятся в совершенно разных статусах, несопоставимых друг с другом: один – на небе душой, другой – и телом, и душой на земле.
Поэтому апостол совершенно спокойно разрешает вдовам вступать в повторный брак, не видя в этом ничего греховного или недостойного. При этом отмечая, что если для вдовы сохранение целомудрия будет важнее возобновления брачных отношений, то она выбирает лучшее. Здесь выбор не между «плохим» и «хорошим», а между «хорошим» и «лучшим».
Для кого-то опыт брака оказался вполне достаточным, продуктивным, и повторять его «на бис» незачем. Но это именно когда брак был целостным, завершенным опытом. А для кого-то, напротив, этот брак был лишь предвкушением, началом вхождения в брачную стихию, неожиданно прерванную смертью одного из супругов. Отсюда, естественно, будет острая потребность возобновления супружеской жизни и создания новой полноценной семьи. И здесь, конечно же, было бы излишне самонадеянным и по сути неправильным налагать бремена неудобоносимые, фантазируя, что тягостное пребывание в одиночестве и есть именно то, чего ждет и чему радуется усопшая вторая половина.
Не надо ни в коем случае экстраполировать наши земные, брачные отношения – какими бы тонкими и даже духовными они ни были – в жизнь Царства Небесного. Там все по-другому, но подготовка проходит именно здесь.
– Как вообще заставить себя жить после потери самого родного человека, когда ты понимаешь, что, может быть, тебе еще много лет тут жить… В житиях были моменты, когда жены и матери умирали сразу вскоре после смерти мужа или детей – на их могилах (святая Наталия, святая София). Сейчас так не принято, вроде бы принято пить антидепрессанты и т. д.
– У Виктора Франкла есть замечательное утверждение, под которым – куда более страшный опыт фашистских концлагерей: если есть, «зачем жить», то можно вынести практически любое «как». Любой опыт правильно пережитой сильной скорби нас возвращает «в собственную шкуру», в реальность, вырывает из мира иллюзий и грез, которым мы очень часто пытаемся подменить нашу вроде бы не особо яркую жизнь.
Страдание – идеальное «заземление» в самом лучшем смысле: прожил день – и благодарение Богу. Есть что есть, пить, во что одеться, куда притулиться – благодарение Богу. Конечно, в таком состоянии не строятся грандиозные планы на десятилетия вперед. Зато человек учится видеть и ценить те мелкие радости жизни, которые ежедневно плетет для каждого из нас Милость Божия, – те самые, которые в беззаботном состоянии воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и даже просто обязательное.
Настоящее прикосновение к реальности, как правило, приятным не бывает. Мы живем в израненном грехом, искалеченном до самых первооснов мире и сами являемся частью этого уродства. Но именно такое положение, или ощущение внешней беспомощности, беззащитности, уязвимости, делает человека открытым к действию Божественного Промысла. Бог становится нужен человеку, иначе без Него – просто никак.
Когда же мы все просчитываем до мелочей, потом стиснув зубы сражаемся с жизненными препятствиями – и ради чего вся эта война? Только чтобы показать, какие мы волевые, умные, целеустремленные, решительные. Все это курам на смех. Трудно идти против рожна. Но и на это любители находятся. Именно отсюда рождаются «сослагательные наклонения» в нашей жизни – главный источник душевных терзаний и разочарований.
Готовность принять реальность такой, какой она есть, – признак появляющейся трезвенности. К потере даже самых близких людей можно относиться по-разному: это может быть воспринято как свидетельство веры Бога в человека, в его скрытые силы, в его неразвернувшуюся любовь, а можно ведь совсем по-другому переживать – как жестокое наказание Божие, свидетельство своей обреченности, печати проклятия. Но и в этом диапазоне человек сам определяет свой дальнейший вектор жизни, как он будет жить дальше, благословляя или же проклиная.
Утешить?
– Как говорить с человеком, потерявшим близкого? Как сказать ему о милосердии Божием? Что вообще говорить? Чего не говорить?
– Самый лучший и действенный способ поддержать скорбящего в его утрате – вместе помолиться. Совместная церковная молитва, особенно Божественная Евхаристия, дает явное свидетельство того, что граница между нами, все еще живыми, и усопшими – более чем условна. Они там почивают – и нас поджидают. Но Церковь и там, и здесь одна и та же. Как и Один Христос.
А вот чего лучше не говорить, так это искусственных фраз вроде «страшной утрате», «невосполнимой потере», «обрушившемся горе», «пусть земля будет пухом» и прочих жалких слов неверия, застрявших в лексиконе с советских времен. Отвратительно на похоронах лицемерие, когда люди «подстраиваются» под событие и пытаются выжать из себя чувства «к месту», хотя в душе у них кроме испуга и растерянности вперемешку с суеверным страхом «негативной энергетики» и нет-то ничего.
– Насколько правильны распространенные православные утешения: «ему теперь хорошо, он у Бога», «Бог забирает в худший или лучший момент жизни – значит это был лучший момент», «все мы воскреснем, не надо плакать» и т. д.
– Если только ради того, чтобы заполнить пустоту, – а так, когда умирают в мире с Церковью и Богом, то, как правило, окружающие ощущают мир и покой в сердцах, и это куда более значимое утешение, нежели любые слова. И это переживание блаженной участи – нормально, я бы даже сказал, стандартно для Церкви. В противном случае мы – «неэффективная структура», не готовящая людей к Царству, а непонятно чем занимающаяся.
– Есть ли вообще такое состояние, как чрезмерная скорбь? Можно ли и нужно ли из нее выводить человека?
– Конечно, и можно, и нужно. Это происходит, когда скорбь в какой-то момент сплетается с саможалением и в ней появляется особая, тонкая сладость. Неверие же в это тление души еще подливает масла. Происходит своего рода «короткое замыкание» человека на самом себе, своей боли и скорби, своем горе, своей потере. И это действительно страшно.
Такая ситуация хорошо показана в художественном фильме Василия Сигарева «Жить», где повествуется о трех случаях встречи с тяжелой утратой самых дорогих людей, и это «замыкание» может быть не только тихим и плаксивым, но и страшным в своей агрессивности, решительном отказе принять эту смерть как волю Божию.
Жизнь после смерти
– Что происходит с душой после смерти? Вот, с одной стороны, есть «Мытарства блаженной Феодоры». А с другой стороны, «слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 5, 24).
– Вот когда попадем туда – тогда и узнаем. Еще раз повторю: Бог не устраивает никогда человеку подлости хоть здесь, хоть там. Как писал в одном из своих произведений К.С. Льюис, Там мы получаем то, к чему стремились на самом деле. Конечно, есть в православной традиции свидетельства о мытарствах, но это ведь не более чем попытка втиснуть в наши земные человеческие понятия опыт, который невозможно выразить языком. А вот как инструмент для воспитания внимательного и ответственного отношения к жизни – очень даже может быть полезным.
– Наша связь с умершими – какая она должна быть? Почему одним снятся покойные близкие, а другим совсем нет?
– Это – тайна Божия. Здесь невозможно найти какого-то универсального для всех случаев алгоритма вычисления, почему все происходит по-разному. Я бы предостерег делать какие бы то ни было выводы из наших снов – если только они не являются явным, очевидным проявлением Божественной силы в нашей жизни.
Что читать и что делать
– Какие читать книги о смерти и загробной жизни? Что делать в память об умершем человеке?
– Самая лучшая память об умершем – молитвенная. И самое главное, чем мы можем помочь им, ушедшим, – доделать то, что они не успели, продолжить все то доброе, что было ими когда-то начато. Каждый человек оставляет определенный след после себя, и этот след, естественно, неоднозначен. Если мы предаем все плохое, несовершенное забвению, а вот на светлом, добром, красивом фокусируемся, без всякого сомнения, мы вступаем в определенное общение с душой усопшего и, возможно, таким образом продолжаем его дело.
В любом случае история творится во времени, здесь, нашими руками. И когда русло течения жизни изменяется в лучшую сторону, – потому что мы как бы поверяем себя теми, кто ушел, – они радуются и благословляют нас.
– Спасибо большое, отец Павел!
Беседовала Анна Данилова
