Глава 4
Лавина
15.12.2042. Город.
Привокзальное шоссе. Макс
Мария понемногу приходила в себя, а я лихорадочно соображал – что же делать дальше. Наверное, я не слишком умный человек, мне трудно было справиться с тем шквалом мыслей и вопросов, которые на меня свалились. И у меня катастрофически не хватало информации, необходимой, чтобы хоть что-то понять и решить. Что же, черт побери, происходит?
– Куда мы едем? – Мария первой прервала напряженное молчание.
– Пока не знаю, – честно ответил я. – Вы как, пришли в себя? Можете отвечать на вопросы?
Она кивнула.
– Что это были за люди?
– Какие люди? – Мария словно бы не понимала меня.
– Которые хотели вас выкрасть, – пояснил я.
– Меня хотели выкрасть? – она искренне удивилась.
Час от часу не легче.
– Наверно, вы ничего не помните, вы были без сознания.
– Да, пожалуй, – она нахмурилась. – Я помню, что мне дали какой-то препарат. Вообще-то, так и должно быть, меня собирались ввести в медикаментозную кому…
– Зачем? – удивился уже я.
Внезапно она начала всхлипывать, потом заплакала. Ну вот, похоже, она совсем пришла в себя. Во всяком случае, что-то соображает. Только сказать не может.
– Эй, Мария, перестаньте, пожалуйста, – вклинился я в ее всхлипы. – Не время сейчас расклеиваться. Вот когда мы будем в безопасности, тогда можно будет поплакать. А сейчас возьмите себя в руки и расскажите все по порядку.
– Я-а подписала-а контра-а-акт, – сквозь всхлипы сказала она. – На до-о-онорство… ради Ри-и-иты…
– То есть вы должны были отдать конечность, чтобы кто-то оплатил ей операцию? – уточнил я на всякий случай.
– Четы-ы-ыре, – протянула она сквозь рыдания.
Я содрогнулся. Господи, что же творится на этом свете! Рита была права, когда рассказывала об эпидемии похищения женщин. Она даже преуменьшала ее размах и обороты. Четыре аппарата! Это же почти верная смерть!
– Ладно. Об этом можете не беспокоиться, – сухо, чтоб не вызвать новый шквал рыданий, сказал я. – За операцию заплатил другой человек. Так что ваш прежний контракт аннулирован. Вы никому ничего не должны.
Мария подняла на меня заплаканные глаза:
– Правда? А кто?
Я почему-то не хотел признаваться, потому соврал:
– Феликс. Парень, с которым она встречается.
Она чуть в ладоши не захлопала:
– Вот молодчинка! А Рита говорила, что он мямля и ни на что не годен.
Лестная характеристика для Феликса, что ни говори. Мне даже стало обидно за друга.
– Итак, получается, что вас «кинули», – начал рассуждать я. – Попробуем сделать предположение – тот, кто вас кинул, решил, что продешевил, и перепродал вас герлхантерам.
– Что значит «кинули»? И кому-кому меня перепродали?
– Ну-у… Охотникам за женщинами. Да, эта версия шита белыми нитками, но других предположений у меня все равно нет, придется отталкиваться от этого. А раз так, мы имеем дело с мафией. А мафия очень не любит, когда им переходят дорогу.
– Да, мне Рита говорила. – Мария уже вроде бы совсем успокоилась. – Она очень интересовалась как раз этими «охотниками», говорила, что они как-то связаны с Корпорацией.
– Я знаю, она нам с Феликсом тоже говорила об этом, – кивнул я.
И тут мне в голову пришла странная мысль. А что, если Рита не просто так попала в аварию? Ее хотели убрать? И хотят до сих пор? И Марию похитили для того, чтобы помешать перечислению денег на операцию?
Хотя нет, вряд ли. Слишком сложно.
– Нам с Феликсом… – растерянно сказала Мария, – что значит – нам с Феликсом? Я ведь до сих пор не знаю, кто вы такой. И можно ли вам доверять. А вы рассуждаете про какие-то версии…
Я мысленно чертыхнулся.
– Простите меня, Мария. Меня зовут Макс. Я – друг Феликса. Поверьте мне, я не сделаю вам ничего плохого.
Она тихонько вздохнула и промолчала. Похоже, не поверила. Бедная девочка, на нее и так столько всего навалилось, а тут еще я появился как бог из машины.
Я тоже промолчал, зато решил наконец, куда мы поедем, и повернул на юг, к железнодорожному вокзалу. События – прошлые, нынешние, будущие – начали складываться в некое подобие логичной схемы. Только вот легче от этого не было.
Я мягко сказал:
– В любом случае, Мария, вы понимаете, что нам теперь нельзя возвращаться домой? Ни вам, ни мне. Если это действительно мафия, то они возьмут «под колпак» и вас, и меня, и Феликса. Наверняка мы попали на запись камер видеонаблюдения.
И Риту, мысленно добавил я, но говорить об этом не стал, чтобы окончательно не перепугать девушку.
– И что теперь? – спросила она.
– Какое-то время нам придется скрываться, – я повернул вправо, не доезжая до вокзала нескольких кварталов. Эта улица заканчивалась тупиком, точнее, большой стоянкой, а дальше виднелась кирпичная стена кладбища. Я загнал машину на стоянку, взял из багажника свою «дежурную» сумку, из бардачка – служебный тазер, полагавшийся мне как спасателю (какое-никакое, но оружие), и мы с Марией, все еще неуверенно держащейся на ногах, пошли в обратном направлении. За спиной тоскливо пискнула сигнализация моего «кубика». Эх, прощай, мой верный конь. Когда я вернусь, боюсь, от тебя рожки да ножки останутся.
Проскочив через промзону, густо благоухающую лаком, дегтем, бензином, железом, скипидаром, опилками и тому подобными строительными ароматами, мы перешли через улицу и оказались в занимавшем целый квартал супермаркете. Там я снял со своей карточки все деньги (их оказалось довольно много), и мы занялись, если можно так выразиться, шопингом. Беглецам, знаете ли, много чего может понадобиться.
Я купил большой рюкзак и две куртки «Аляска», для себя и Марии. Поскольку одеваюсь я всегда практично, а в «дежурной» сумке у меня, как правило, лежит смена одежды, покупал я преимущественно для Марии – туристический костюм, шерстяную балаклаву, пару теплых туристических ботинок, термобелье, носки и прочее в этом духе. В общем, все, что нужно для длительных прогулок на свежем воздухе. Еще я купил новый планшетник, телефон и сим-карту. Купил походную солнечную батарею и электроплитку (универсальный термос, по совместительству чайник, всегда лежал в «дежурной» сумке). Отоварился по мелочи в хозяйственном. В продуктовом отделе взял то, что лучше сохраняется и меньше занимает места. Все это время Мария покорно ходила за мной и не задавала лишних вопросов. Молодец, быстро взяла себя в руки.
Наконец мы снова выбрались на свежий воздух. Как я и ожидал, снег все-таки пошел, сыпля мягкими крупными хлопьями, какие бывают только когда достаточно тепло. Да, теперь нам надо следить за погодой…
Позвонив домой, я не застал Феликса, поэтому надиктовал сообщение на автоответчик (помня, разумеется, о том, что запись услышит не только тот, кому она предназначена).
– Старик, за меня не беспокойся. У меня тут образовался небольшой отпуск. Я уезжаю в хорошей компании, побродим по парку, полазим по горам. Помни, что говорила мама. Держись, брат.
Затем перезвонил на работу и заявил, что беру отпуск. Выслушал, конечно, пару ласковых от начальства, но напомнил, что вообще-то я никогда себе такого не позволял и вообще – пропустил свой законный очередной отпуск, что, кстати, является вопиющим нарушением законодательства. Начальство сквозь зубы буркнуло: ну ладно. И впрямь. Лишь бы искать не кинулись.
Отключив телефон, я обратился к Марии:
– Если вам надо кому-нибудь позвонить, звоните сейчас.
– У меня телефона нет, по-моему, я забыла его на работе…
– А документы-то у вас есть? – спросил я. Она отрицательно покачала головой. – Да вы просто находка для герлхантера, – мрачно пошутил было я, но понял, что это не смешно. – Ничего страшного. Не думаю, что у нас их будут проверять. Надеюсь, мы все-таки опередим наших преследователей. Но для этого надо поторопиться.
– Мы едем в горы? – спросила она.
– Не совсем, – покачал я головой, протягивая ей свою трубку. – Тогда звоните с моего.
Позвонила она только на работу (в какой-то интернат, насколько я понял). Одинокая девушка. Она да Рита. Ну оно и к лучшему. Возвращенный телефон я тут же положил под одну из лавочек, словно он вывалился из кармана какого-то незадачливого выпивохи. Если будут искать по билингу – пожалуйста. Зря что ли я «чистый» телефон покупал.
После этого я вкратце сообщил Марии ближайший план наших действий:
– Если охотники связаны с Корпорацией, сегодня они будут искать нас самостоятельно. Им совсем не хочется выставлять себя слабаками. Но завтра к этому подключится сама Корпорация, и тогда нам придется тяжко, как зайцам в сезон охоты. Поэтому нужно как можно быстрее найти пристанище, о котором никто не знает. К счастью, один такой уголок у меня на примете есть.
Об этом месте даже Феликс не имел понятия. Маленький охотничий домик в заказнике на юге, некогда служивший сторожкой местному егерю. От людных мест далеко, до ближайшей (довольно глухой) железнодорожной станции десять километров по лесу, столь же густому, как и Национальный парк. Забираться в самую глухомань, может, и не лучший метод бегства, но об этой сторожке никто вроде не знает, наши преследователи доберутся до нее не скоро. Если вообще доберутся, на что я, признаться, надеялся.
На вокзале мы сели в нужный пригородный поезд, благо, в том направлении они ходили часто. Вроде бы ни на вокзале, ни в полупустом вагоне никто на нас внимания не обратил. Обычная парочка отправляется на пикник, никто лишний раз не взглянет, а взглянет – через минуту и не вспомнит.
– Поспите немного, если получится, – посоветовал я изрядно осунувшейся (устала, бедняжка) Марии. – Когда доедем, придется долго идти, и отнюдь не по бульвару, так что вам надо как следует отдохнуть.
– Хорошо, – послушно сказала она и практически мгновенно заснула, привалившись к моему плечу. Я не спал, а смотрел в окно, наблюдая, как исчезают в снежной пелене огни города, в котором я родился.
Странно… Я ведь должен был сейчас чувствовать себя ущербным, поскольку родился неестественным, как выяснилось, путем. Но ничего такого я не чувствовал. Только щемящую тоску по матери да тревогу за Феликса и его Риту.
Бессмысленные вообще-то чувства. Что толку жечь эмоции, надо действовать.
16.12.2042. Город.
Кафе «Гора». Ойген
Я выругался.
– Ты, придурок, вообще представляешь, что за дело вы завалили!
Малой, громила под два метра ростом и под полтора центнера весом, выглядел смущенным:
– Не тяни меня за… Принц. И без тебя тошно. Чего уж там. Лоханулись мы по полной, как последние фраера.
– Ты не мог послать кого-то потолковее?
– Гадом буду, Принц! Толковые ребята, проверенные. Самые лучшие.
Для полноты картины не хватало только битья в грудь и рванья рубахи на груди. Ну вот как с таким… инструментарием работать?
– Ну-ну… Я вижу, какие они самые лучшие. Вместо того, чтобы сразу же доложить о своем проколе, они чуть ли не сутки шарахались по городу. И без всякого толку! Только время зря упустили. Если это лучшие, то какие же тогда у тебя худшие?
– Ну не повезло, чо теперь? Растерялись ребята. Кто ж знал-то! Но ты прикинь, – похоже, Малой, существо до предела примитивное, уже вполне пришел в себя, – самый смех знаешь какой? Они ща в три голоса поют, что вырубил их всего-навсего один несчастный фраер.
– Что за фраер?
– А я знаю? Какой-то штемп подъехал на «Гелендвагене», вышел и начал быковать. Ну наши решили ему типа навешать, чтобы рыло не совал, куда не надо. А он, удав гнутый, не стал дожидаться. Всех троих качественно приложил, они и пукнуть не успели. Прямо не человек, а супермен какой-то.
Мне очень хотелось расколошматить этому кретину его пустую черепушку и насовать туда дождевых червяков – пусть там хоть что-то шевелится. И ведь сам не соображает, что сейчас сказал. Да и откуда ему догадаться. Супермен, говорите? На «Гелендвагене», говорите? Совсем плохо дело. Неужели Макс?
– Номерные знаки машины твои архаровцы хоть доперли срисовать?
– Обижаешь… В натуре, самым чистым образом. И уже ищем, прям землю роем, зуб даю. А еще, – он пошарил в заднем кармане джинсов и извлек архаичную флешку. – Это запись с видеокамер больницы. Сам посмотри, я всосал, чувак реально крут, типа Чак Норрис.
– Эх, Малой ты малой, – вздохнул я. – Ты бы мне еще дискету принес. Пятидюймовую. В какое место я эту флешку засовывать должен? Не мог в «облако» мне залить?
– Я в этих ваших облаках – как слон в апельсинах, – потупился Малой. – Но если надо, так там, в служебном помещении, нормальный компьютер есть.
– Нормальный… Ладно, что с тебя взять. Пойду, гляну запись. А ты, как найдут «Гелендваген», тут же мне звякни. Всосал?
– Без проблем! – Малой уже лыбился во все свои… ох, к стоматологу бы его отправить. Или сразу к протезисту, что ли. Нет уж. Такую «улыбку» в порядок приводить – никаких денег не хватит.
– Ты сам одна сплошная проблема, – недовольно сказал я, уходя в служебную комнату.
Запись я просмотрел. На ней действительно был Макс. Вот гад! Всегда ему больше всех надо. Или… может, он был знаком с Ритой и перепутал ее с сестрой? Такое тоже не исключается. Ну да ладно, пнем по сове, совой об пень – какая разница, все одно. Еще одна забота на мою голову.
Но это были еще цветочки. Черт, а так хорошо все начиналось!
Заглянув на сайт Клиники, чтобы проверить статус моей настырной преследовательницы, я искренне надеялся увидеть против ее фамилии либо крестик – «умер», либо черную точку – «вегетативное состояние». Но там, извольте радоваться, красовалась галочка – «прооперирована».
Как?!
Я тут же набрал номер Хлуста. Еще один кретин на мою голову.
– А что я должен был делать? – оправдывался он. – Как деньги поступили, ее тут же передали на операцию. А на операции я только ассистировал. Надо было хирургу под руки лезть? Прямо на глазах среднего медперсонала? Без шансов, – он вздохнул в трубку.
– Но сейчас-то? В конце концов, она в послеоперационной, состояние соответствующее, разве нельзя как-то поспособствовать? – я почувствовал нешуточный приступ паники. – Вы же врач. Кто там чего заподозрит: подумаешь, осложнения у послеоперационного пациента. Тоже мне, редкость. Нельзя ей устроить, ну, скажем, скачок давления?
– Она слишком хорошо себя чувствует, и динамика отличная, прямо как будто не нейрохирурия в анамнезе, а аппендектомия какая-нибудь, – сказал он. – Крепкий организм у девки. Если вдруг коньки отбросит, всю гистологию с токсикологией наизнанку вывернут: от чего перекинулась, да откуда у нее в крови то-то или то-то. Опасно. Но вы не думайте, укольчик в трубку капельницы я все-таки всадил. Методы стирания краткосрочной памяти еще в прошлом веке были разработаны. Так что последние дни перед аварией у нее напрочь из головы вылетят. Надо только какое-то время, чем дольше – тем лучше, беречь ее от ярких впечатлений, способных вызвать какую-то ассоциацию в памяти. А если повезет, у нее амнезия не только мини-ретроградная, а вполне капитальная нарисуется.
– Если повезет? Ну-ну. Мне тут уже, знаешь ли, повезло. Ладно, проехали. Значит, мне лучше не попадаться ей на глаза?
– Наоборот, – деловито сообщил Хлуст. – Если есть возможность, сразу же покажитесь. Мозг сейчас как раз готов выстраивать ложные ассоциации. И в случае, если она что-то вспомнит, увидев вас, ее воспоминания можно объяснить именно такой ассоциацией.
– Хорошо. Точнее, плохо, но ничего не поделаешь.
Пока я говорил, в комнате появился Малой. И теперь этот бугай мялся у меня за спиной, не решаясь тревожить. Чтоб его! Почему-то человеческая глупость с каждым днем раздражает меня все сильнее.
– Чего стоишь соляным столпом? – рыкнул я. – Нашел «кубик»?
– Ага! – радостно доложил он. – Стоит на стоянке у кладбища, ну, короче, возле вокзала. Закрыт и на сигнализации. Мои ребята там, приглядывают.
– Приглядывают? Счастье-то какое! Вот чем ты думаешь, Малой, а?! Возле вокзала – значит, они по железке смотались!
Малой выругался:
– И чо теперь?
Вот уж действительно: хочешь, чтоб было сделано как следует, сделай сам.
– Пусть твои ребята как следует прочешут вокзал. Как следует, понял? Но – вежливо. Пусть поспрашивают дежурных, кассиров, охрану – может, кто их видел и даже знает, куда они рванули. Главное – куда. Ну и если у тебя есть кто-то из железнодорожников – ну там нищие вагонные, лоточники, прочая шваль, – пусть полазят по пригородным станциям. Тоже поспрашивают. В общем, рой землю носом, что хочешь делай, но отыщи их. Или хотя бы направление определи. И там уже пусть вагонная шушера пошустрит. А я пока по своим каналам… шустрить буду. Ты командуй своими, но далеко не уходи, можешь мне понадобиться.
Я вошел в базу билетных продаж. К сожалению, именная регистрация была введена только для поездов дальнего следования, на пригородные электрички предъявлять документы не требовалось. Проверил заодно и банковские операции – Макс снял деньги с карточки – все, что у него там были, – в торговом центре у вокзала. Логично.
Я позвал Малого.
– Да, пусть твои ребята опросят не только кассиров и охрану, а всю привокзальную шпану. Эта публика все замечает. Если кто-то видел, на какую электричку они садились, – с меня причитается.
Ч-черт… мне совсем не хотелось подключать к этому делу корпоративную полицию. Но делать нечего, видимо, придется.
И я позвонил Эдит. Нашей с Ройзельманом общей любовнице. Забавно, как подумаешь, – я делю женщину с человеком, перед которым благоговею и которого боюсь до дрожи в коленках. И который, если узнает об этом проколе с Максом и девчонкой, не раздумывая снесет мне башку. Точнее, нет, он просто сдаст меня со всеми потрохами полиции. Или даже… он очень, очень прагматичен, наш шеф, он не захочет терять «материал» и просто отдаст меня людям из спецблока. И разберут меня, как конструктор, на составляющие. Причем заживо.
Тьфу, ч-черт.
– Нужно найти двух человек, – коротко сообщил я, едва Эдит ответила (ни «привет», ни «до свидания», только дело, к этому нас Ройзельман приучил). Информацию сбрасываю тебе в «облако». Исходные данные: парочка, вероятнее всего, села в пригородный поезд вчера вечером. Я тебе пришлю запись со служебных видеокамер и все их приметы. Станция назначения неизвестна. Направление – тоже. Нужна любая информация.
– Что, девку молодой Ойген потерял? Как же так? – съязвила моя пассия, но тут же смягчилась. – Ок, сделаем, постараемся. За тобой должок, – она коротко хохотнула.
И повесила трубку.
И тут мне пришла в голову отличная мысль. Я пощелкал клавишами и вошел в память автоответчика дома Макса. Естественно, этот олух не мог не предупредить своего занудного дружка о том, куда он направляется. Как же, такие закадычные друганы… Очень, очень кстати.
Нацпарк, говоришь? Прогуляться в горы? Ну, теперь-то мы тебя живехонько отыщем.
Вряд ли он потащил эту девку туда, где мы в ночь пришествия кометы жарили шашлыки, но – сейчас зима, значит, нужно обшарить все тамошние избушки. Не под елкой же наш супермен ночевать станет. Он-то мог бы, но с ним девушка. Как ее? Ах да, Мария. Вот и чудненько. Может, ситуация еще и не безнадежна.
Надо бы еще и к Феликсу в гости заехать. Все-таки на этом тупице сходятся обе ниточки – и Макс, и Рита. Его необходимо держать под контролем, вообще ни на минуту без присмотра не оставлять. Мало ли. Вполне может на Макса вывести. Чем черт не шутит.
Я позвонил другой группе своих «орлов» и велел следить за передвижениями Феликса, ну и предупредить, когда он отправится к Рите. Очень кстати будет.
Ничего, дорогой ботан, скоро увидимся.
16–20.12.2042. Город
(усадьба Алекса, дом Анны, университет, клиника). Феликс
Сначала мы попытались выяснить, откуда поступили деньги. От моего имени! Великолепно!
У меня была только одна версия – Макс. Не знаю, откуда он мог добыть такие деньги (неужели все-таки Ойгена раскрутил?), но Риту спас точно он. Какие могут быть сомнения? Вот только на звонки он почему-то не отвечал. Ну и ладно, дома с ним поговорю.
У Алекса я просидел довольно долго. После того как Валентин, рыдая, валялся в ногах у решившей нас покинуть Вероники (вот уж воистину – скатертью дорога, жутковатая дамочка, это я еще на юбилее заметил, хоть и гениальная пианистка), Алекс хотел и его оставить у себя. Но тот только рукой безнадежно махнул. Не мог же я уйти сразу после этого. И мы выпили на кухне кофе с присоединившимся к нам моим духовником.
Я ведь и не знал, что отец Александр все это время жил у моего учителя! Чудны дела Твои, Господи! Более странного партнерства нельзя было и ожидать. Но я, конечно, был этому только рад. Правда, мое присутствие послужило невольным катализатором очередного мировоззренческого спора, но велся он в куда более спокойном, чем раньше, стиле. Алекс воздерживался от привычных резкостей, разве что процитировал пару раз нелестные высказывания Фрейда. На что отец Александр заметил, что не может воспринимать всерьез точку зрения человека, пострадавшего от кокаина. Алекс же саркастически парировал, что путь познания зачастую заводит пытливого путника и не в такие дебри. Кажется, отец Александр этим вполне удовлетворился.
Когда я, наконец, спохватившись, сказал, что мне пора домой, уже давным-давно стемнело. Последовательно отверг предложения Алекса переночевать у него или подбросить меня до дома. Посмотрел только карту проезда, а то я вечно путаюсь в этом районе, и отправился в путь.
Район, однако, опять сыграл со мной свою очередную шутку, так что я, пока вышел к автобусной остановке, слегка поплутал. На душе было тревожно, но в автобусе был вай-фай, так что я зашел на сайт клиники. Статус Риты был цинично помечен ножиком – операция. Я мысленно пожелал ей, чтобы все прошло успешно.
До дому я добрался незадолго до полуночи и удивился, что Макса до сих пор нет. И телефон, похоже, отключен: автоматический голос сообщал, что абонент вне зоны доступа. Очень и очень странно. Выключать телефон – совсем не в Максовых привычках. На кухне я сообразил себе сэндвич и решил на всякий случай проверить автоответчик.
– Старик, за меня не беспокойся, – сообщил аппарат голосом Макса. – У меня тут образовался небольшой отпуск. Я уезжаю в хорошей компании, побродим по парку, полазим по горам. Помни, что говорила мама. Держись, брат.
И все.
Голос Макса был подозрительно бодрым, даже веселым. Что-то здесь не так. Человек, у которого мать лежит при смерти, внезапно, бросив все, уезжает на природу в хорошей компании? Да еще такой бодрый и веселый. Бред какой-то.
Я прослушал запись еще раз. Понятнее не стало.
«Помни, что говорила мама».
О чем это? Что именно помнить? Что Макс появился на свет в результате опыта Ройзельмана? И что с того? Пусть бы он хоть с Криптона прибыл, мне без разницы. А уж после того, что он сделал для Риты (ну а кто еще, скажите, пожалуйста, мог перечислить деньги, прикрывшись моим собственным именем? Только Макс), так и подавно. Тревога грызла нутро, как будто я дней десять не ел. Хотя вроде бы только что поужинал.
На всякий случай проверил еще раз состояние Риты. Ножик в окошке статуса сменился галочкой: операция завершена успешно, пациентка в послеоперационном отделении. На душе стало полегче.
Точнее, тревога за Риту сменилась тревогой за Макса. Я успокаивал себя тем, что у него был бодрый голос – значит, с ним все в порядке. Объявится и сам все объяснит. Да и все равно я не мог ничего поделать, кроме как сидеть и переживать. Принял уворованную из кухонной аптечки таблетку снотворного, поставил будильник и провалился в тяжелое забытье.
Мне снился Ройзельман. Я и видел-то его пару раз, наверное, по телевизору, и мельком на каких-то научных конференциях, но во сне он предстал передо мной, как живой.
– Прах ты, – говорил он, тыкая в меня пальцем. – И в прах вернешься. Прах к праху, тлен к тлену. Но перед этим увидишь меня, сидящего на великом престоле, потому что моя власть над людьми всеобъемлюща! – Он дико захохотал, и глаза его вспыхнули каким-то зеленоватым фосфорическим светом.
Я проснулся в холодном поту. Ройзельман из этого дурацкого сна был по-настоящему страшен. Просто Мефистофель какой-то. Или Люцифер.
Статус Риты на сайте клиники не изменился, так что я слегка успокоился – ну страшный сон, ну подумаешь, ну мало ли что вчера убил чуть не полчаса, чтобы дозвониться до ее врача. Да и когда дозвонился, связь была просто ужасная. В последнее время мобильники вообще работали из рук вон плохо, и с этим ничего нельзя было поделать. Контрольный пакет акций всей системы мобильной связи оказался почему-то в руках вездесущей Корпорации. И денег на ремонт и модернизацию системы связи она выделять не желала.
Доктор отвечал медленно, словно взвешивая каждое слово, тихим голосом, и мне почему-то показалось, что он чем-то напуган. Сообщил, что операция прошла успешно, Рита приходит в себя, и, когда будет возможно короткое свидание, он сразу же меня известит.
Телефон Макса по-прежнему был недоступен.
Не оставалось ничего другого, как ехать работать. Можно было бы и отпроситься – Алекс наверняка меня понял бы – но торчать дома и лезть на стены от беспокойства было явно хуже.
Впрочем, на стены я все равно лез. Все три дня, пока дожидался сообщения от Ритиного врача. Если бы не работа, я, наверное, совсем сошел бы с ума, окончательно впав в глухое отчаянье. И Макс куда-то пропал. Что мне оставалось? Работал как одержимый. И каждый час, если не чаще, проверяя на сайте клиники информацию о состоянии Риты, которое было стабильно тяжелым: не в коме, но все еще без сознания. И только три дня спустя доктор наконец сообщил, что увидеться с Ритой можно будет сегодня вечером.
Время тянулось чертовски медленно, и все, конечно, валилось у меня из рук. К счастью, у меня был доступ к кофейному автомату, и я непрерывно травил организм суррогатом, воняющим какой-то химией. Ну хоть горячий, и то ладно. Но собрать в кучу разбегающиеся мысли все никак не удавалось. Тупик.
Мы учли все. Мы все перерыли. И ничего не нашли. У произошедшего не было никакой явной причины. Это отдавало мистикой. И ладно бы мистикой: я, хоть и был где-то в глубине души человеком верующим, всегда полагал, что у всего мистического есть свои физические механизмы реализации. Просто мы еще не все их понимаем. Как человек науки, я знал, сколь совершенны, сколь увязаны между собой, сколь незыблемы законы природы. А значит…
А это значит, что-то мы упускаем, чего-то не видим, не учитываем. Но что именно?! Если бы вы хотели спрятать иголку, где бы вы ее прятали – в стоге сена? Откуда ее легко извлечь магнитом, к примеру. Или, если иголка очень нужная, можно сжечь стог. Или надежнее спрятать там, где ее точно никто не будет искать? Никто не станет искать иголку… на подушечке для иголок? На фабрике, где делают иголки?
Н-да. Аналогии тоже не слишком помогали.
Мы ведь искали везде. Методично перебрали весь «стог» по соломинке.
Ведь, когда решение отыщется, оно наверняка окажется простым, как «элементарно» Шерлока Холмса. Но легко говорить о простоте задачи, зная правильный ответ.
В половине пятого я закрыл лабораторию и отправился в клинику. Идти было всего ничего, так что я двинулся пешком. Мой путь пролегал мимо любимой кафешки Макса, на террасе которой я вдруг заметил знакомое лицо.
Ойген. Да, точно, собственной персоной. Я инстинктивно хотел было свернуть в ближайший переулок, но Ойген уже заметил меня и приветственно взмахнул рукой. Пришлось взмахнуть ему в ответ и подойти.
– Привет, Феликс! – приветствовал он меня. – Куда путь держишь?
– К Рите. Ее недавно прооперировали.
– Знаю. Я лично просил, чтобы с этим не затягивали. А ты молодец, нашел-таки деньги. Почему только ты мне не перезвонил? Я там уже договорился, они бы приличную скидку сделали.
Он говорил странные вещи, только я никак не мог сообразить, в чем странность. Ну да, я и «иголку» свою наверняка перед носом не вижу.
– Спасибо, – довольно сухо поблагодарил я. – У меня нет твоего номера. И потом… слишком много всего накопилось.
– Ты спешишь, наверно? – Ойген был само дружелюбие. – Я с тобой пройдусь, не возражаешь? А номер мой запиши на всякий случай.
Вот чего этот проныра ко мне прицепился? Чего вдруг понадобилось от меня, скромного научного сотрудника, ему, важному типусу в этой самой Корпорации? Алекс ни Корпорации, ни ее людям не доверяет. И Анна, кстати, предупреждала.
Погоди-погоди… Анна предупреждала… Запись на автоответчике… Помни, что говорила мама… А она говорила, что Ойгену нельзя доверять. Не об этом ли пытался предупредить меня Макс?
– А ты-то как тут оказался? – невинным тоном поинтересовался я, записывая телефонный номер. Ойген, сунув купюру под блюдечко, уже накидывал пальто.
– Макса ищу, – беспечно ответил он. – Думал, встречу его в этом кафе. Он на звонки третий день не отвечает, заныкался куда-то. Ты не в курсе, где он?
Я пожал плечами:
– Ну… на автоответчик он наговорил, что отправляется в горы. Уж не знаю, с кем, у него девушки каждые пару недель меняются. Вроде развеяться хотел. Может, и правильно. У него же мать в коме лежит, а он помочь ничем не может. Тут не то что в горы, на Марс рванешь – от всего подальше.
Я подумал, что после свидания с Ритой надо бы еще и к Анне зайти.
Ойген вздохнул:
– Но если он объявится, ты мне сразу сообщи, о’кей? Очень надо, – он демонстративно повозил по кадыку ребром ладони, дескать, во как надо.
– Непременно, – пообещал я, добавив мысленно: после дождичка в четверг, если он случится после пятницы.
К Рите он почему-то пошел вместе со мной. Видимо, решил, что мне не помешает моральная поддержка. Черт его знает, думаю, физиономия у меня за последние три дня превратилась в нечто вроде спущенного флага.
20.12.2042. Город.
Клиника. Рита
Где я? Что со мной?
Голова болит так, что можно насчитать пятьдесят оттенков этой боли. Был вроде такой роман или фильм «Пятьдесят оттенков серого». А у меня этих оттенков даже больше. Сто. А может, двести. Повернуться не могу, даже глаза открыть – проблема. Однако открываю. Надо мной белоснежный потолок, из которого сияют лампы дневного света. Больница? С чего бы это? Но если что-то выглядит, как больница, пахнет, как больница…
Гипотезу принимаю. Теперь бы понять, как я сюда попала.
Пытаюсь справиться с болью и одновременно вспомнить, что со мной произошло, но вместо воспоминаний накатывают только новые волны боли.
Ладно, плевать, потом разберемся, главное, что жива.
Расслабляюсь, проваливаясь в полудрему-полуявь.
Что я вообще помню? Что ж, начнем по порядку.
Итак, меня зовут Рита, Маргарита Залинская. Это помню. Уже хорошо. Мне двадцать четыре года, я работаю инспектором полиции. Я сирота, мои родители погибли. У меня есть парень Феликс и сестра Мария.
Мария… Если со мной что-то случилось, что будет с Марией? Она, конечно, девочка взрослая, но к практической жизни совершенно не приспособлена.
Значит, мне надо выкарабкиваться побыстрее. Руки и ноги словно из поролона, то бишь совсем без костей, зато весят, кажется, по центнеру. Да и веки – тоже.
Если я инспектор полиции, может, меня пытались убить?
Вполне возможно. Когда я попыталась понять, откуда у меня такая уверенность, мозг вновь обожгло болью. Но я вспомнила, как говорит мой шеф: я вечно сую нос не в свои дела. Могла кому-то помешать.
Гипотезу принимаю. Допустим, меня пытались убить. Но ведь тогда и Марии грозит опасность! Доннер веттер, надо поскорей собираться с силами и делать отсюда ноги. Хотя, откровенно говоря, сейчас я не была уверена, что смогу самостоятельно поднести ко рту ложку.
Черт, черт, черт!
Интеллектуальные усилия вымотали меня так, что я опять провалилась в глубокий сон без сновидений, больше похожий на обморок.
Когда я проснулась, ничего не изменилось. Однако мне показалось, что сейчас уже вечер. Но вечер, собственно, какого дня? Сколько я тут вообще валяюсь? Может, меньше суток? А может – месяц. Я опять попыталась вспомнить что-нибудь, но получила только новую порцию боли. Проклятье. Тем не менее руки-ноги слушались уже лучше. Я пошевелилась и даже попыталась повернуться на бок. Бок словно огнем обожгло, и я почувствовала на ребрах тугую повязку. Та-ак, значит, мои выводы о том, что не пострадало ничего, кроме головы, можно счесть слишком оптимистичными.
И главное, почему ко мне никто не приходит? Хотя, возможно, и приходили, когда я была в полной отключке. Я с трудом повернула голову, отметив, что боль немного поутихла, и увидела над собой капельницу, уже почти пустую. Значит, скоро придут менять.
Пришла совсем молоденькая девчушка, которая, округляя глаза и оглядываясь на дверь (видно, беседы с пациентами тут не поощрялись), рассказала про «ой, ужасную, ужасную, прямо кошмар» автомобильную аварию. У меня был травматический инсульт, «ой, ужасный, ужасный, просто кошмар».
Странно, я ведь всегда вожу машину аккуратно. Значит – плакала наша машина. Ну да черт с ней, с машиной. Говорила я с трудом, словно рот у меня был набит горячей овсянкой. И слышало, кажется, только одно ухо. Но травма головы все это изумительно объясняет.
На сладкое девушка сообщила, что мне пришлось делать нейрохирургическую операцию – дорогущую «ужасно, ужасно, просто кошмар». Чудненько: машины нет, сама я чувствую себя, мягко говоря, не очень, да еще и в долги, похоже, влетела. Зная жадность нашей финчасти, я прекрасно понимала, что никакой страховки не получу, так как была не при исполнении. Возмутительно вообще-то. Полицейский я или где?
Да, прогнило что-то в Датском королевстве.
Время тянулось, как патока, наполненное фоновой головной болью, к счастью, несколько все-таки поутихшей. Лет через двести медсестра заглянула вновь.
– К вам посетители! – радостно сказала она, и я тоже обрадовалась. А вдруг это Мария? – Доктор сказал, что вам можно повидаться с родными, но велел не перенапрягаться. Так что совсем недолго.
Я кивнула, что стоило мне нового прилива боли. Но я заметила, что теперь боль стала не такой сильной. Или я просто уже привыкла?
Кстати, а где же сам лечащий врач? Он так у меня и не появился. Правда, почему-то вспомнилось мне, после пролета кометы у врачей началась жаркая пора. Это только в рекламе АРы совершенно безопасны. На самом деле у многих участниц Программы они были причиной или вызывали обострение застарелых заболеваний, особенно сердечно-сосудистых, по которым женщины теперь практически сравнялись с мужчинами. Повысилась также нагрузка у невропатологов и психотерапевтов, причем проблемы были у обоих полов. Хотя нейрохирургия – это, мягко говоря, не невропатология. Ну и черт с ними, может, меня смотрели, когда я без сознания валялась.
В палате меж тем появился… Феликс. Как мило, черт побери. Да еще с каким-то незнакомым мужиком. Или знакомым? Определенно, я где-то видела этого человека. Черт, опять голова заболела.
– Я принес тебе цветы, – Феликс смущенно улыбался. – Но мне сказали, что в палату их нельзя. Так что пока вот… – и он положил на тумбочку пакет с моими любимыми инжирными персиками. – Как ты себя чувствуешь?
– Как будто под асфальтовый каток попала, – я попыталась улыбнуться, подумав – как, черт возьми, я, должно быть, уродски сейчас выгляжу. Видала я пострадавших с черепно-мозговыми травмами: чистые панды – широченные «очки» вокруг глаз, сперва почти черные, после, как любой синяк, лиловеют, желтеют, зеленеют, в общем, красота неописуемая. Интересно, меня обрили? Из-за тугой повязки на голове я не могла чувствовать свои волосы. – Не смотри на меня, пожалуйста.
– Ну что ты. Ты у меня самая красивая, – сказал он и несмело погладил меня по плечу, не прикрытому одеялом. – Доктор сказал, что организм у тебя сильный, и ты быстро пойдешь на поправку.
– Как Мария? – спросила я.
Феликс растерялся и смутился еще больше:
– Я не знаю. Прости, просто из головы вылетело…
– Узнай, пожалуйста. Пусть она придет ко мне, – слова давались мне с трудом, но уже лучше, чем когда медсестра меняла капельницу. – Я волнуюсь за нее.
– Хорошо, – сказал он, и я увидела, что его глаза подозрительно блестят. Он вообще был какой-то не такой. – А ты лежи, выздоравливай и старайся ни о чем не тревожиться. Все будет хорошо.
– Угу, – я опустила веки, чувствуя себя усталой, как после трех дежурств подряд.
– Ну, мы пойдем, – он наклонился ко мне. – Доктор сказал, тебя нельзя утомлять.
И он коснулся губами моей щеки, а я внезапно подумала, что ни я, ни он ни разу… Ну, знаете, как многие пары прощаются: пока, люблю тебя – и ответное: пока-пока, люблю. А у нас – ничего подобного.
– Пока-пока, – я заставила себя улыбнуться.
– Будь умницей – поправляйся. – Феликс вышел из палаты вместе со своим сомнительным спутником, который за все это время так и не проронил ни слова.
А я опять провалилась в непроглядное забытье.
20.12.2042. Город.
Городская клиника. Феликс
– Мне надо еще на работу заскочить, – сказал я Ойгену в тщетной надежде, что он наконец-то от меня отвяжется.
– Ну беги, трудоголик, – бодро откликнулся он. – Ты хоть отдыхаешь когда-нибудь? Рад, что с твоей девушкой все в порядке. Но если Макс объявится, обязательно позвони мне, договорились?
– Ладно, – довольно угрюмо буркнул я.
– И ему скажи, что он мне нужен и что я беспокоюсь! – крикнул он, уходя.
– Не вопрос. Пока, до встречи, – я решительно свернул в сторону своего института, а Ойген направился к главному корпусу клиники. Вид у него при этом был вполне удовлетворенный, словно он добился того, чего хотел. Интересно, чего? Моего обещания позвонить, если Макс объявится? Так мало ли, что я обещал.
Может, Ойгену было нужно, чтобы я отвел его к Рите? И какой в этом смысл? Но дурацкая мысль настырно крутилась в голове. Ойген работает в Корпорации и вроде как большая шишка в ней. А Рита говорила, что Корпорация связана с «охотниками». Может, Ойген тоже как-то замазан? Он ведь перся за мной в палату, как привязанный. А там стоял столбом и молча пялился на Риту. Ему зачем-то надо было ее увидеть?
Но не может же он иметь отношение к аварии? У меня внутри все похолодело.
Впрочем, в больнице Рите ничего не угрожает. Это только в плохих детективах можно безнаказанно убить лежащего в палате свидетеля. На самом деле тут серьезная охрана, плюс к охранникам видеонаблюдение везде, включая туалеты и подсобки, причем дубль-сигнал с камер слежения идет в управление полиции. Я уж не говорю про сканеры на входе и системы, способные дистанционно обезвредить злоумышленника. Нет, чтобы причинить Рите вред в клинике, больничный корпус придется брать штурмом. Правда, всего не предусмотришь, а Ойген в клинике – как дома.
Да, с этим типом надо держать ухо востро. Ведь и Анна о нем предупреждала.
Вспомнив Анну, я вернулся в реанимационное отделение.
Господи!
Она лежала все так же без сознания, все такая же изжелта-бледная… а на ноге у нее был АР!
Так вот откуда взялись деньги на операцию Риты.
Боже мой! Бедный Макс!
Дисплей равнодушно констатировал: вегетативное состояние. В современной медицине – это достаточное основание, чтобы отключить пациента от систем жизнеобеспечения, ибо, даже если он когда-нибудь и проснется, то будет не более чем овощем. Но вегетативное состояние – это еще не смерть мозга, и наука не знает, сохраняется ли у таких пациентов сознание, хотя бы на «мерцающем» уровне. Слишком мало «очнувшихся», чтобы можно было делать какие-то выводы.
Я присел возле койки Анны. Ее лицо было совершенно спокойным, расслабленным.
Умиротворенным.
– Вряд ли вы меня слышите, – помолчав, сказал я. – Но я должен сказать то, что должен. Анна, вы… вы стали… вы были мне матерью, Анна, матерью, которой я никогда не знал. И мне… и я прошу прощения за то, что вы теперь вынуждены переносить. Это из-за меня. Вы спасли мою Риту. Операция, которая позволила ей жить, оплачена вами. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность. Не судите Макса, что он решил за вас. Он вас очень, очень любит и сам бы лег на ваше место, будь такая возможность. А я никогда не принял бы эту жертву, если бы знал.
Я бы очень хотел, чтобы она хоть как-то ответила мне. Благословила или прокляла. Но это, разумеется, было совершенно невозможно. Анна лежала неподвижно, лишь слабый шум аппарата искусственной вентиляции легких да графики на мониторе свидетельствовали о том, что она жива.
Если бы дело происходило в кино, у нее дрогнули бы на мгновение губы или ресницы – чтобы терзаемый нестерпимым чувством вины герой мог увидеть, что его простили. Или прокляли, неважно.
Но жизнь – не кино.
Я долго смотрел на Анну, на равномерно колеблющиеся графики.
А потом наконец поднялся:
– Спасибо вам. До свидания, мама.
