Глава 18
ИНТЕЛЛИГЕНТЫ
Тишина.
Всё завалено снегом. Но главное — тишина.
Разве так бывает на поверхности?
Сквозь прорехи в чёрных облаках пробивается солнце. На снегу — он здесь почему-то розовый — следы огромных когтистых лап. Одним таким коготком человека запросто можно нанизать. Как на вертел, да. Немного углей, обжарить — и готов шашлычок. Но это ерунда, подумаешь когти. Точно, твари, оставившие следы, безопасны для людей. А вот снег… Почему он розовый? И ладно бы чёрный от копоти или серый, пусть забрызганный кровью и потому красный. Или даже цвета довоенной майской травы, если какое-то растение-мутант решило вдруг сбросить вечнозелёную крону или развеять вызревшие споры. Но розовый?!
Ни лоскута на теле. Ни шнурка на ногах. Девственная нагота.
Только так и можно входить в новый мир, отвергший людей.
Хочешь, чтобы мир этот принял тебя, изгоя, — оставляй на розовом снегу отпечатки босых ног, а не протектор ботинка на искусственном меху.
Холодно, да? Губы посинели небось? Пяток не чувствуешь?
Есть такое дело. Но если вера твоя сильна, если решился ты окончательно — тело покорится, научится принимать температуру как должное. Вот только розовый снег…
В ладони — пальцы болят от напряжения — счётчик Гейгера. Как бы не сломать — кости или чёрный пластик. Пусть бы и снег чёрный, но… Пусть. Главное, радиация в норме. Это же отлично! Об этом даже мечтать было смешно, чтобы радиация была в норме. Никто не надеялся даже. Но ведь есть! Да!!!
Счастье.
Так это называется.
Безграничное счастье. Его столько в груди, так распирает, что можно швырять горстями. Оно такое горячее, что растопит снег, оно…
Сзади. Послышалось, или…
ЧТО ЭТО?!!
* * *
Сайгон с криком проснулся. Из носа текло. Внизу живота давило до рези. Да что же это?!
Вдруг вспомнилась песенка из далёкого детства:
Черные сказки про розовый снег,
Розовый снег даже во сне.
А ночью по лесу идёт сатана
И собирает свежие души…
Кто пришел по его, Сайгонову, никчемную душу?!
Умом он уже сообразил, что это был лишь кошмар. Но унять дрожь всё ещё не получалось. Его колотило так, будто каждая кость, каждый сустав получили возможность совершать колебательные движения — и тотчас ею воспользовались. Подбородок трясся. Слюна повисла на щетине, вот-вот упадёт на грудь. Да что же это такое, а?!
Кошмар, да? Всего лишь? А вот и нет. Сайгон уверен, что это был не просто сон — это грёзы одного из спасателей. Вот только кого? И что означает увиденное? И почему, сатана забери, до сих пор так страшно?..
— Проснулся?
— Да. — Фермер, шатаясь, отошёл в сторону, расстегнул штаны.
— Чего кричал-то? — не унимался Че. Прямо «Хочу всё знать» какое-то, а не растаман.
— Врагов приманивал. А то скучно как-то уже становится, — скривился Сайгон.
— А-а. Тогда зря. Фидель завалил галдовника. Этот казачок Мышку ранил. Не смертельно, но убедительно… А Фидель ему голову подчистую снёс. Хороший у него ствол, себе такой же хочу…
— Где?
— Метров полета, вон там. Но смысла идти нет, пацюки уже наведались, сам понимаешь. Ты на отдыхе уже часов десять. А Лектор с Гильзой и того больше. Чую, не спасём мы их, только зря нянчимся.
Фидель и Мышка спали. Причём один из них положил пистолет себе на грудь, а второй вытянул вдоль тела руки с револьверами. На голове у Мышки вместо шляпы была пропитанная алым повязка.
— Вот так просто…
— О чём ты?
— Так просто Фидель завалил галдовника. Даже не верится.
— А что, надо было сложно? Не так страшен чёрт, как его малюют. Народная мудрость.
Сайгон вспомнил байки, которые рассказывали о воинах-колдунах. Мол, посвященный галдовник может на стене дверь нарисовать, а потом в неё войти и оказаться на другой станции. Бред же вроде, а? Ничего, поживешь в киевском метро, и не в такое верить начнешь…
— Скажи, — произнес он, — а через сколько времени яд гарпий из крови уходит? Когда наши оклемаются?
Растаман глянул на Лектора и Гильзу, бездыханных и беспомощных.
— А ни через сколько, — пожал плечами он. — Если ничего не сделать с ними, так и подохнут.
— Какого?.. Так что мы тут развалились?! Подъем! Я сказал, подъем!!!
* * *
Вроде почти те же пилоны, и в торце центрального зала тоже что-то изображено… А всё-таки от Политехнического института Университет отличался разительно. Казалось бы, названия у станций похожи — и там и там ВУЗы, ан нет, не тут-то было. Начать хоть с того, что никаких лозунгов на стенах нет и националисты отсутствуют как класс. Да любой казак лопнул бы от возмущения, обнаружив встроенные в пилоны бюсты Пушкина и Ломоносова!
Впрочем, и тут народу с придурью тоже хватало.
Да вот один, к примеру. Кланяется, лопочет:
— Прошу вас! Очень рад! Бесконечно рад! Уже и не думал с вами свидеться, но судьба преподнесла такой подарок! Я просто счастлив!
И так далее, и в том же духе. Викентий Бенедиктович — на иные обращения парнишка не откликался — столь слащаво улыбался, что Сайгон сразу заподозрил недоброе. Слишком много радости, пацюки куда скромнее ластятся к ногам хозяев на Вокзальной. А если учесть, что у Викентия Бенедиктовича по всем признакам астма — он не разговаривает, а задыхается, каждое слово через силу, — то… Неужели и на деле так рад?
— Чем богаты. Чувствуйте себя. Прошу! — Он проводил спасателей к своей палатке. — А мне нужно отлучиться — дела-с, не обессудьте. Чувствуйте, да-с, как дома. Моё — ваше! И знаете, такая радость, дела-то в гору пошли! Вы ведь за процентом прибыли? Я уж вам к завтрашнему дню и отчет, и дивиденды!
И, низко раскланявшись, отбыл.
Университет даже в мясном снабжении отличался от прочих станций. Обычно — всегда! — Сайгон продавал франшизы, то есть вручал покупателям за весьма солидную плату клетки с разнополыми животными. При этом покупатель гарантировал, что будет торговать мясом под маркой «Ким и сын», раз в квартал передавая на Святошин скромные отчисления за использование этой самой торговой марки, а если Сайгон и сын надумают посетить станцию, где действует франшиза, им будет оказан приличествующий приём: вода, самогон, ночлег, пища, девки…
Ладно, насчёт девок — шутка. Остальное — всерьёз. Правда, про девок — шутка.
Сайгон, с некоторых пор сделавшись заядлым домоседом, ни разу свои франшизы не проведывал. Да и оказалось, что заглянуть в гости к коллегам по бизнесу не так уж легко, ведь чужаков на станциях не привечают — в метро каждый сам за себя… Что там, всеобщая война на пороге!
Так вот однажды на Святошин явился представитель Университета. Поправив очки, он заявил, что франшизу не потянет, слишком уж много жетонов за неё надо платить. Но у него есть предложение: «А что, если выручку пополам? Не франшиза, а филиал? Так сказать, ваше представительно у нас? А?»
Сайгон смутно себе представлял, как он сможет контролировать ферму, которая находится на расстоянии шести станций от Святошина, но по дурости согласился. Поступлений с Университета почти не было: только иногда очкастый хлюпик присылал малую копеечку, все жалуясь на то, что хомячки дохнут как проклятые. А потом отчисления и вовсе прекратились.
И вот теперь Сайгон лично инспектировал свои — на полста процентов — владения. Вообще-то ему и спасателям просто надо отлежаться и прийти в себя. Но уважаемому Викентию Бенедиктовичу об этом знать совершенно необязательно. А то ещё расслабится, возомнит о себе невесть что. Парнишке этому с виду чуть за двадцать, родился он, скорее всего, уже в подземке, но зачат наверху. Чахлый он какой-то. Ручки-ножки худые, зубы кривые, бородка куцая, лучше бы сбрил. Рубашечка, костюмчик мятенький, туфельки… Ботан какой-то, в общем. Женской гигиеной бы ему торговать…
Впрочем, тут все так одеваются и, похоже, никакого дискомфорта не испытывают. Ведь на этой станции обосновались преподаватели Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, студенты и их потомки. Они поставили себе целью сохранить научные знания, в том числе и те, которые в новом мире не имеют практического применения. Кому, скажите, в подземке нужна культура парагвайских индейцев или анатомия огненной саламандры? Исследуют что-то все время, исследуют… И все свое, бесполезное. Метро нужны патроны и электричество, пища, воздух и вода. А без книжек с непонятными картинками метро запросто обойдётся. Сайгон в это свято верил. Чудачества профессуры он считал глупой тратой времени и ресурсов. Ведь эта прорва народа жрёт, гадит и просто занимает территорию!
— Интеллигенты. — Фидель сочувственно-презрительно сморкнулся вслед ушедшему Викентию Бенедиктовичу. — Здесь-то точно можно расслабиться.
Как бы не так.
* * *
Дотащили-таки Лектора и Гильзу.
Сайгон думал, что у него хребет треснет от напряжения. Че даже перестал зудеть, что, мол, надо бросить сладкую парочку, всё равно не спасём, — так он устал.
— Дышат?
Сайгон пощупал пульс, кивнул.
— Ну, это временно, — ухмыльнулся Че.
— Да иди ты!..
— Куда это твой сайгак умчался? А гостей накормить, а спать уложить? — Растаман с сомнением посмотрел на единственную в палатке раскладушку, на которой лежали пробирки, колбы и странно изогнутые металлические трубки.
Сайгон развёл руками:
— Наш благодетель Викентий Бенедиктович велели себя как дома чувствовать.
— Дом-то у меня раньше на Вокзальной был, — хмыкнул Че.
И вот тут случилось… Гильза застонала и открыла глаза:
— Где я?
Голос её был слаб, но всё-таки! Она жива и она говорит! Значит, необратимого поражения нервной системы, о чём всю дорогу талдычил растаман, не случилось.
Сказать, что Сайгон обрадовался, значит ничего не сказать. Кто ему вроде бы эта девка? Никто. А такая радость взяла…
— Лектор! Лектор! Он живой? — Гильза коснулась плеча нигерийца, испуганно округлила глаза.
Нет ответа.
— А ты поцелуй его, — предложил Че. — Обычно прекрасный принц орально ласкает принцессу. Но так поступали на поверхности, а у нас, в метро…
Гильза, не дослушав растамана, впилась в губы Лектора.
И — второе чудо! Лектор очнулся!
Открыл глаза и улыбнулся амазонке.
— А я что говорил?! — Че с гордым видом принялся освобождать раскладушку. С потерями он при этом не считался: разбил три колбы и пару пробирок. Осколки аккуратно затолкал в угол под наваленный грудой хлам — старую одежду, провода и системные блоки. — Хорошая у твоего сайгака палатка, вместительная. На Берестейской у нас тоже апартаменты были — личный подарок императрицы, царство ей небесное. Наш команданте расстарался. А этому чмырю за что такая роскошь? Кого он тут обхаживает?
Конечно, Че брюзжал для виду. На самом деле прекрасно знал, что на Университете так заведено: каждый обитатель станции должен иметь личный кабинет для экспериментов и раздумий. Некоторые аборигены только тем и занимались, что целыми днями думали. Таких тут считали самыми крутыми.
Это ж надо, ты штаны просиживаешь, а тебе за это почёт с уважением! Тьфу!
Вернулся гостеприимный хозяин, притащил пластмассовый электрочайник с водой. Похоже, энергию тут не экономят… Хорошо устроились ботаны!
— Горяченького? — Кипяток он разлил по чашкам и стаканам, сетуя на то, что нет настоящего сервиза, да и чай как таковой тоже отсутствует. — Заменитель. Попробуйте.
— Викентий Бенедиктович, называй вещи своими именами. Плесень пьём? — Че подул на жидкость в стакане и отхлебнул.
Абориген кивнул, мол, так и есть, простите.
— А ничего, — одобрил Че. — Даже вкус есть. На чай и близко не похоже, но вполне.
Выпив по полчашки, нигериец и амазонка вновь потеряли сознание.
Хорошо, что Сайгон лишь пригубил напиток, — уж слишком мерзким он оказался на вкус.
* * *
Следующим накрыло Фиделя.
И весьма своеобразно накрыло: он разулся и схватился за пятку, довольно улыбаясь. Потом отпустил пятку и опять схватил. Ну словно котёнок, играющий со своим хвостом или с тряпичной мышкой!
Кстати, насчёт Мышки. Он первым сообразил, что спасателей опоили, и потянулся к Викентию Бенедиктовичу. Но силы оставили мародёра, он упал лицом вниз. Лучше бы воспользовался револьверами, подумал Сайгон и тут же вспомнил, что патронов нет. Так что ручками сжать горло научника — самое то. Жаль, мародёр не совладал со своим отравленным телом.
А вот на Че яд подействовал специфически. Растаман пустился в пляс. Он приседал, бил себя по ляжкам, корчил рожи и в итоге свалился на пол, указывая пальцем в потолок палатки. Трип, не иначе. В добрый путь, товарищ!
— Вода! Вода очистит! Залить! Залить нору! — в конвульсиях выкрикивал растаман.
Бредит, болезный. Зато Сайгон все еще был в здравом уме и трезвой памяти. Он хотел прекратить это безобразие, но не смог встать — отказали ноги. Вот они, колени-пятки в пятнистых штанах, а не слушаются! Сайгон раз за разом приподнимался и падал. Викентий Бенедиктович с научным интересом понаблюдал за его немощью, затем извлёк скальпель из внутреннего кармана офисного костюма. Лезвие хищно блеснуло в свете лампы без абажура.
Это привело Сайгона в чувство. Он тут же подавил панику и сделал вид, что потерял сознание. Так оно надёжней. Особенно, если тобой интересуется вивисектор.
— А забавный получился бы эксперимент. — Викентий Бенедиктович с сожалением спрятал скальпель обратно.
— Разрешите? — В палатку вошли двое.
— Конечно! — На сей раз хозяин ограничился сухим приветствием. Видать, подчистую истратил многословие на чужаков.
Вошедшие двое были маститыми деятелями науки. Мужчины в возрасте: седина, расчёсанная на пробор, очки с толстыми линзами, неторопливые движения. Один из них то и дело пожёвывал губами, второй хмыкал и подносил платок к носу, массивному, сплошь в чёрных точках.
Спасатели к этому моменту уже все лежали бесчувственным штабелем. Даже трип Че закончился беспамятством. Один Сайгон был в себе. Некоторое время новые гости осматривались, хмыкали, хмурились. Учёные казались раздраженными тем, что пришлось оставить лабораторию.
— Стоило только идти, вы ведь могли сами…
— Да, молодой человек, нехорошо заставлять старших товарищей…
— Но вы же сами, господа! — затрясся от возмущения Викентий Бенедиктович. — Вы сами настояли на том, чтобы лично осмотреть образцы! — Выдав это одной фразой, он вытащил из кармана небольшой баллончик и прыснул из него себе в рот.
Лекарство от астмы, понял Сайгон. Но почему бедолага не пользовался им раньше, когда спасатели к нему пришли?
Ответ не заставил себя ждать.
— Молодой человек, вы ведь получили плату за труды. — Платок коснулся носа. — Спрей вам помогает?
Вот оно что. Партнёр Сайгона получил лекарство от астмы в качестве оплаты… за что? И почему научники так интересуются спасателями?
— Девушке и африканцу нужна реанимация. — На нижней губе профессора остался отпечаток резцов. — Викентий Бенедиктович, вы подсовываете нам некачественный товар. Вы же прекрасно осведомлены, что для опытов нам нужны здоровые организмы. Подчёркиваю: здоровые! Иначе результаты будут недействительны. Вы хотите нас опозорить?
— А то, что они парализованы сильнейшим средством, вас не смущает?! — Викентий Бенедиктович чуть ли не с кулаками набросился на визитёров.
Те переглянулись и мерзко захихикали — мол, скажете тоже. Хозяин палатки побагровел, ему даже пришлось воспользоваться баллончиком — он едва не задохнулся от ярости.
Сайгон скрипнул зубами. Ну, блин, попили чайку! Так не ровен час окажешься на операционном столе — разделанный, как хомячок, и с электродами в мозгу. Картина так и встала перед глазами, и Сайгона передернуло. Ну уж нет. Ему повезло, он-то выпил самую малость отравы. Хозяин Туннелей хранит его. Нельзя упускать подаренный шанс. Нужно действовать!
Но врагов трое, а нижняя часть тела у Сайгона парализована. Единственный шанс на спасение — внезапность. Это как выскочить из большой коробки и заорать что есть мочи: «Сюрприз!!!». Именно этим Сайгон и собирался заняться. Вот только кричать он не будет.
— Интересный экземпляр.
— Согласен, коллега.
Учёные склонились над фермером.
Сайгон только этого и ждал — выхватив нож, ударил того мужчину, что оказался ближе, в сердце. Платок спланировал на пол. Второй научник дёрнулся назад, но Сайгон обхватил его колени. Повалил. Мгновение понадобилось на то, чтобы на руках подобраться к горлу экспериментатора. Агония, зубы прокусили губу.
Кто следующий? Наш дорогой хозяин, который так рад, так счастлив принять у себя верного делового партнера с далёкой станции Святошин?
В одной руке сжимая нож, Сайгон на локтях пополз к подлецу. Если что, он и голыми руками справится с хлюпиком в костюме.
Викентий Бенедиктович застыл на месте, беззвучно разевая рот. Небось хотел позвать на помощь, но астма сыграла с ним злую шутку. О чудодейственном баллончике он со страху позабыл.
— Я не привык смотреть на шестёрок снизу вверх. — Сайгон рывком подтянул своё тело к Викентию Бенедиктовичу.
Лезвие коснулось горла.
Но в последний момент Сайгон передумал.
* * *
— Отличный у тебя ремень. Крепкий.
Связанный собственным ремнём Викентий Бенедиктович молчал, хотя Сайгон впрыснул ему в глотку чудодейственное лекарство.
— И не надо глупостей. Не то язык отрежу. Оставлю себе на память. Веришь?
Пленник громко засопел. Слишком громко. На всякий случай Сайгон соорудил ему кляп, пожертвовав на это дело его же галстук.
В глазах всё плыло и качалось. Укусы гарпий, усталость последнего перехода, глоток чая — всё это сложилось вместе, едва не уронив святошинца в забытьё.
Он всё видел и ощущал, сознание оставалось ясным, но движения… Его словно окунули в озеро с протеями и заставили бежать стометровку по дну. Надо быстрее, а ты едва переставляешь ноги…
Кстати о ногах. Пошевелился большой палец на правой, что Сайгона неимоверно обрадовало. Оказаться на чужой станции парализованным и в компании двух трупов — это забавно, но вряд ли полезно для здоровья. За такое казнят. Особенно тех, кто едва ползает.
Сколько времени прошло, прежде чем очнулся Фидель, Сайгон не знал. Время растянулось до бесконечности, оно было липким, как горячая смола. Сайгон грезил наяву.
Он лежал в палатке на станции Университет, и он же, падая и вставая, шёл по Шулявской. Дыхание с хрипом вылетало из его горла. Простреленная нога болела, повязка на животе пропиталась кровью. Но никто не спешил к нему на помощь, хотя людей вокруг было больше чем достаточно.
…Да-да, Шулявская населена! Не Обитель Скорби, пристанище отверженных мутантов, а живая станция с обычными людьми!
Рядом с ним шёл Че. Вместо седины, заплетённой в дреды, у него почему-то густые прямые волосы. И морщин на лице почти нет. Как такое может быть?!
Че нёс завёрнутого в рванину Ункаса, и тот вовсе не был похож на кошмарное существо, что Сайгон видел в Обители Скорби. Из-под тряпья выглядывала рожица обычного мальчонки, от силы полугодовалого. Как же Сайгон определил, что это Ункас? Он просто знал.
А ещё он знал, что Шулявская процветала, пока на неё с поверхности не спустились двое мужчин с малышом. Чужаки были обречены. Пятна радиационных ожогов покрывали открытые участки кожи: лица, кисти, шеи. Мужчины едва стояли на ногах от потери крови. Оба были ранены и держались только на стимуляторах. И один мальчишка чувствовал себя отлично, будто и не побывал в разрушенном городе.
Старцы, управляющие станцией, решили, что пришлые — воры и убийцы, за ними была погоня, а значит, нельзя привечать их на Шулявской. Старцы хотели убрать мужчин, устроивших привал на рельсах у входа в туннель. Они подослали убийц, вооружённых топорами. Зачем тратить патроны на смертельно раненных, беспомощных и обреченных? Их надо просто добить. Забить.
Но малыш расплакался, тем самым предупредив чужаков об опасности.
Катаной Сайгон — тот, чьими глазами сейчас смотрел Сайгон, — разрубил одного убийцу от ключицы до пояса, а второму отсек кисть руки вместе со ржавым топором.
— Мы останемся здесь. И никто нам не помешает, — заявил он громко, чтобы слышали все.
Тогда старцы решили избавиться от пришлых хитростью. В знак примирения они принесли початую банку сгущённого молока для мальчика и пару жареных крыс для мужчин. Пища была отравлена. Крысами незваные гости побрезговали.
А отведавший сладкого Ункас забился в корчах. Тельце его корёжило и ломало. Яд не убил его, но страшно изуродовал. Сделал из малыша нечто… Нечто… Нечеловеческое. Другое.
Вот тогда меч Сайгона спел скорбную песнь по обитателям Шулявской. Он крошил и сёк, он не жалел никого. Поделка из супермаркета не разрубит поручень, но самурайский меч это сделал запросто.
Он оставил в живых лишь одного старика и его маленького внука, рыжего и вихрастого.
Этому старику Сайгон вручил Ункаса, повелев растить его как родного, ухаживать за ним, исполняя все его прихоти.
— Будет жить мой сын — будет жить и твой внук. — Сайгон увёл с собой рыжего мальца.
…И очнулся.
Вынырнул нз озера, кишащего протеями, пробежал стометровку.
— Это не я, — прошептал он.
— О чём ты, малыш? — Фидель сидел рядом, разминая затёкшую шею.
— Это не я! Не я устроил бойню на Шулявской!
Фидель внимательно посмотрел на Сайгона. Он встал сам и помог подняться Че. Обхватив голову руками, Мышка на коленях раскачивался из стороны в сторону.
Да уж, досталось спасателям. Хорошо хоть, с ногами опять порядок, будто и не было паралича. Разве что лодыжки ноют.
Сайгон пнул хозяина палатки. Тот жалобно заскулил.
— Лектор и Гильза в коме. — Растаман прятал взгляд, будто в том его вина. — Передозировка чаем. Моей аптечкой им не помочь. Такие дела… А всё из-за этого. Только ведь оклемались!
Носок ботинка Че хлёстко приласкал рёбра хозяина палатки.
— Хватит. — Сайгон наклонился к пленнику и вытащил кляп.
Пленник шумно втянул воздух. Сайгон сообразил, что ему нехорошо, и развязал руки, чтобы он воспользовался снадобьем из баллончика.
— Я продал ферму, — сказал Викентий Бенедиктович.
— Что?!
— Я продал ферму, — повторил он. — У меня были долги за лекарство. Без этого спрея я не выжил бы. — Он показал серебристый баллончик и кивнул на трупы на полу. — Его делают… делали… эти двое. Только они знали состав и держали его в секрете.
Трупы запишите на счёт Сайгона. Подобьем баланс на Страшном суде.
— Теперь, когда закончится спрей, я… я обречён.
Надо же, этот урод думает только о себе! Он чуть не отправил на тот свет шестерых, а беспокоит его только астма. Уж так устроен человек, что на прочих ему плевать. Неужели все люди так устроены?
Нет, есть исключения! Некоторые, между прочим, не будем называть имена из скромности, ежедневно рискуют жизнью, чтобы спасти обитателей метро от резни, в том числе таких однозначных подонков, как Викентий Бенедиктович.
— Можно, я убью этого… этого… — Мышка нахлобучил шляпу поверх повязки. Его глаза налились кровью. Дай ему волю, он руками разделает очкарика: вот ошеек, примите вырезку, а это ливер с требухой.
— Нет. — Вперед выступил Фидель.
К изумлению спасателей, он отсыпал из мешочка три десятка жетонов и оставил их на раскладушке:
— Это тебе, приятель. Проживи всё, что тебе осталось, человеком.
Сайгон, Че и Мышка буквально онемели от такого расклада.
— А это… — Фидель отсчитал ещё три десятка кругляшей и положил рядом с предыдущей кучкой. — Это для наших друзей. Брюнета зовут Лектор, а девушку — Гильза. Я тебя очень прошу: сделай всё, чтобы они выжили. И мы будем квиты.
На глазах Викентия Бенедиктовича выступили слёзы.
— Я… Мы… Я ведь так с вами… А вы мне… Я думал, уже все… Вы меня как с креста сняли… Господи… — Воздуха ему хватало не больше чем на пару слов. — Я все, все сделаю. Простите меня… Простите…
— Но если с ними что-то случится до нашего возвращения… — начал было Мышка, но Фидель его одёрнул. И то верно: чем можно испугать мертвеца, минуты которого отмеряны количеством спрея в баллоне?
— Ладно, мужчины, нам пора. — Фидель поднял полог палатки, вглядываясь в темноту. — Нас ждут великие дела.
Его остановил возглас хозяина:
— Стойте! Вы что?! Дождитесь утра. Нельзя выходить из палатки. Любого, кто окажется ночью на платформе, разрешено использовать как подопытного кролика. Сунетесь наружу — и на вас объявят охоту!
Интеллигенция, блин.
* * *
Местная система отсчёта не совпадала со святошинской, но утро таки наступило — дежурный электрик врубил освещение станции.
Провожаемые плотоядными взглядами учёных, спасатели покинули Университет. Сайгону казалось, что его препарируют живьём, рассовывая органы по банкам со спиртом.
— И чем эти яйцеголовые лучше каннибалов?
Фидель молча пожал плечами. Да Сайгон и не ждал ответа на свой вопрос.
— И этих сволочей ты хочешь спасти от резни за свободную землю? — Он преградил Фиделю дорогу и ткнул ему пальцем в грудь. — Этих, да?!
— Этих. — Команданте играючи оттолкнул святошинца. — Этих. А кого ж ещё? У нас что, есть другие? Да, они сволочи! Да, они ничуть не лучше людоедов и бандитов с Вокзальной! Но ведь твой партнёр предупредил нас об опасности. А мог бы промолчать, верно? Избавился бы от нас вмиг и забрал бы себе все твои жетоны. А потом продал бы Лектора и Гильзу. Но предупредил. Ты понимаешь, малыш? Не такая он и сволочь. Не всё потеряно, его можно спасти. И других тоже. Лучше, хуже — всех спасти. Понимаешь?
Сайгон неуверенно кивнул.
— Добро и зло. Иногда очень сложно отличить одно от другого. — Фидель поправил на спине рюкзак, набитый взрывчаткой.
А Сайгон вдруг вспомнил перевозчика, который хотел скормить пассажиров протеям, потому что иначе мутанты отправились бы на станции в поисках пропитания. Лектор вот тоже намеревался отужинать Серёжей Кимом, а потом рисковал жизнью, чтобы вытащить его из тюрьмы на Нивках… Прав Фидель: зло в метро очень тяжело отличить от добра.
А ты, Сайгон? Ты добрый или злой?
Нет ответа.
Фидель тронул его за плечо:
— Малыш, не печалься. Один умник как-то сказал, что будет делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать. Я не люблю умников. Но, чёрт побери, верно подмечено!
