Глава 15
Революция

Данила буквально протиснулся в щель, а в следующий миг створки сомкнулись.

– А полковник… – начал было он и осекся.

Какое-то мгновение лифт будто размышлял, стоит ли ему вообще подниматься. Этого мгновения хватило, чтобы авангард монстров достиг подъемника, снаружи яростно забарабанили, требуя впустить. Дана передернуло – он представил себе зубра, который пробивает стальными насадками рогов створки, пронзив заодно Маришу – та стояла слишком близко к выходу. Дан притянул девушку к себе.

И тут в кабине погас свет. Завибрировав, лифт медленно пополз вверх. Все затаили дыхание, слушая натужный стон тросов, уставших таскать тяжести. Казалось, поднимались они целую вечность. Или даже две вечности.

Но все же настал миг, когда лифт остановился. Что-то грюкнуло, заскрипело, и всяческое движение прекратилось. Секунду, две, три ничего не происходило.

– Ну и?! – не выдержал Ашот.

Створки начали медленно разъезжаться. Черепашья их скорость нервировала неимоверно. Враг мог в любой момент открыть огонь по беззащитным сейчас «варягам», которые по собственной воле забрались в ловушку, как если бы кильки сами запрыгнули в консервную банку и полили себя томатным соусом.

Едва створки достаточно приоткрылись, Данила первым выбрался наружу, за ним протиснулись остальные. Никому не хотелось задерживаться в темном лифте. Как только Петров, последний из них, покинул кабину, в ней, словно издеваясь над бывшими пассажирами, загорелся свет.

Но, главное, никто не наставлял на них оружие, никто не стрелял.

И это было… неправильно, что ли. После всего пережитого тишина огромного зала, в который они попали, казалась противоестественной. А где же свист пуль? Где клацанье клыков? Где лужи крови, в конце концов?

Впрочем, с наличием последнего все было в порядке. Уперев руки в стол, стоял молодой человек с разбитым в кровь лицом. Из-под ладоней его тоже набежало, замарав скатерку алым. Молодой человек никак не отреагировал на появление нежданных гостей. То есть вообще. Как и тот сухонький мужчина, что развалился в кресле рядом с ним и задумчиво пялился в потолок. Похоже, мужчина был настолько пьян, что до сих пор не заметил прибавку народа в огромном зале. Пустая винная бутылка, валявшаяся у кресла, подтверждала догадку Дана.

Сам же Дан вертел головой, высматривая затаившегося врага. Молча сунув однокашнику пару магазинов, Ашот занялся тем же самым. Гурбан и рядовой Петров двинули в обход по залу – в разные стороны. Дан зарядил свой автомат. Молодой человек у стола ему определенно не нравился. А вот пьяница не вызывал опасений.

– Здравствуй, Афоня. – Сташев-старший в сопровождении Мариши подошел к мужчине в кресле и протянул ладонь. – Как жизнь, дорогой?

Афоня? Вот это невзрачное нечто и есть тот самый ужасный Стерх, обрекший на гибель тысячи невинных людей?! Данила ни за что бы не подумал.

– И тебе не хворать… – Стерх сфокусировал взгляд на профессоре и попытался было пожать его руку, но Павел Сташев убрал ладонь и без замаха, но довольно сильно двинул коллеге кулаком по лицу.

– Это тебе за пожар в Арзамасе, – пояснил он.

– Было дело, помню, – слизнув алую каплю с разбитой губы, осклабился Стерх. – Но ты, Пашенька, вижу, уцелел. Моя недоработка, признаю́.

Гурбан и Петров выбросили его из кресла на пол, уложили животом вниз. Гурбан приставил к затылку Стерха ствол, рядовой Петров связал ученому руки и ноги веревкой из рюкзака командира. После чего пленника водрузили обратно в кресло по просьбе профессора.

Не дожидаясь приказа, рядовой Петров занял пост у входной двери, не запертой, кстати. Охраны за ней не наблюдалось, но это ничего не значило. Нужно держать ухо востро. И прочие части тела тоже. Петров обследовал дверь на наличие замков и хоть каких-то запоров и вынужден был признать, что ничего подобного на ней нет. То ли Стерх не боялся, что к нему могут ворваться недоброжелатели, то ли наоборот – опасался быть запертым.

Дан взглянул на безумного ученого, о чем-то оживленно беседовавшего со Сташевым-старшим. Батя при этом выглядел довольным и даже заметно помолодевшим: сутулые в последнее время плечи его расправились, глаза блестели. Со стороны посмотришь – прямо-таки умилительная встреча старых друзей, давно не видевшихся, и болтают они вовсе не о слизнях и армии зомбаков, разоряющей Москву, а об однокашниках – кто кого видел, с кем встречался.

Гурбан подошел к Дану:

– Голова от них распухла. Ни слова не понял, о чем говорят.

Дан кивнул, ему было знакомо ощущение полной своей никчемности, возникающее неизменно, когда батю заносило в научные дебри.

– Главное, что по делу, а там пусть хоть матерятся.

– Угу. – Гурбан остановил взгляд на шкафе. В зале, кроме стола, кресла и этого шкафа, больше мебели не было. – Знавал я одного чудака, который говорил, что он не похабные речи себе позволяет, а связывается с космосом…

– Стерх, сволочь, ты где?! Выходи, гений наш ползучий! Разговор есть, пробирка ты штопаная!

Крики – визгливые, истеричные – прозвучали из-за двери так неожиданно, что Данила вздрогнул. И не только он. «Варяги» дружно подняли автоматы, направив их на выход к лестнице, где раздавались крики и звуки ударов – кого-то били по лицу, боролись с кем-то и вообще безобразничали. Рявкнула автоматная очередь, послышался хохот, и зычным голосом спросили, что, мол, спите тут, совсем всё проспите. Похоже, на прием к Стерху сегодня хотели попасть не только московские диверсанты.

Рядовой Петров встал так, чтобы при открытии двери оказаться вне сектора обстрела, – прижался спиной к стене слева от косяка. Автомат его должен был упереться кончиком ствола в висок всякому, кто попытается войти в помещение.

И он таки уперся, когда в зал ворвался мужчина в по-штабному чистой, выглаженной униформе, на которой особо выделялись золотые погоны. Они притягивали взгляд, сами бросались в глаза. А еще – красные лампасы на голубых штанах. Неужто генерал к ученому пожаловал? На овальном, будто сплюснутом сверху и снизу лице генерала выделялись щеки, подрагивающие при каждом движении.

– Отставить! – рявкнул генерал, и Петров рефлекторно опустил оружие – сказалась муштровка в регулярных войсках.

Генерал прошествовал почти до самого кресла, и только тогда понял, что тут творится что-то не то.

– Стерх, иуда, ты почему связан?!

Ответил на его вопрос Гурбан – мощным ударом отправил генерала в нокаут. Затем генерала связали, в рот воткнули кляп. Командир еще и накинул на него зачем-то скатерку.

– Вход перекрыть. – Команда Гурбана, как всегда, была отрывиста и однозначна. – Этот гусь к нам не сам прилетел. Такие птицы в одиночку не порхают.

Рядовой Петров, Ашот и Дан кинулись исполнять приказ. Захлопнув дверь, они забаррикадировали ее, завалили креслами, стульями, пододвинули к ней стол. Ашот даже сорвал карниз вместе с портьерами… И все это за минуту, не дольше. Не ходили, а бегали сломя голову, понимая, что каждая секунда на счету. Мариша прикрывала их, а Гурбан не отрывал взгляда от ученых, которые продолжали беседовать как ни в чем не бывало.

– Где передатчик?! – Командир решил перехватить инициативу в допросе. – Говори, гнида, или…

Стерх не удостоил Гурбана даже презрительным взглядом, словно того вообще не существовало в природе. Едва сдерживая ярость, командир обратился к Сташеву-старшему:

– Профессор, времени у нас нет. В любой момент ситуация может измениться. В любой момент! Выясните все, что вам нужно, как можно скорее. И лучше бы этой гниде открыть свой рот, иначе будет очень больно.

Стерх кивком поманил профессора к себе. И тот наклонился к нему так, чтобы Стерх мог прошептать на ухо очевидно что-то важное. По крайней мере, Дан на это надеялся, ибо по лестнице наверх уже спешили враги, их топот слышался более чем отчетливо.

– Господин министр! – раздалось из-за двери. – У вас там все в порядке?

Естественно, ответа не последовало. Тогда в дверь застучали прикладами, веля немедленно открыть, а потом удары прекратились, за дверью началась какая-то возня, кто-то захрипел, после чего внезапно все стихло – как отрезало.

Палец Данилы коснулся спуска – он, как и остальные «варяги», готов был стрелять по приказу Гурбана.

Взрыв стал полной неожиданностью для Дана и его коллег. Дверь вынесло, завал раскидало, как кучку пуха, вместе со знатным куском стены. Данила повалился на пол, в глазах плясали разноцветные огни, в горле першило от едкого дыма.

Когда же он более-менее пришел в себя и поднялся, оказалось, что в зале полно вооруженных людей в ленинградской униформе и в бронежилетах. Лица бойцов были скрыты черными шапками-масками с прорезями для глаз и рта. Судя по выправке – все эти люди были профессиональными военными.

Командир ленинградцев, с лейтенантскими звездами на погонах, первым опустил АКС-74У. Затем он стянул с себя шапку-маску. Монгольские усики и бородка выдавали в нем выходца из Татарстана. На бронежилете красовался вырезанный из фольги герб Ленинградской коммуны – скрещенные серп и молот под пятиконечной звездой были приметаны белыми нитками. Точно такие же цацки блестели с броников его подчиненных.

Что-то Дан не видал раньше украшений у питерцев. Новая мода? И чего это летеха рожу свою засветил, типа зацените, какой я весь из себя красавчик?..

– Вы чё, московские, чё ли?! Не, реально не наши, я ж по рожам вижу. – Лейтенант прищурился, хотя с его разрезом глаз это было вовсе не обязательно. – Мы ж все-таки культурная столица, и у нас реально рожи-то интеллектуальные, в натуре. То есть это… априори. А вы точно московские.

Лицо Гурбана, который стоял в полный рост с автоматом в руках, стало тверже застывшего бетона. Вот-вот нажмет на спуск, и на этом беседа закончится. Да что там Гурбан, Даниле самому уже хотелось побыстрее разобраться с питерскими. Мало того что почти задавили массой, так еще и оскорбляют! Рожи «варягов» им, понимаешь, не нравятся!..

– Ну допустим, московские, – сцедил сквозь зубы Гурбан.

Эффект от его ответа превзошел самые смелые ожидания Дана. Он-то уже настроился на бой и кровь, на грохот выстрелов, рикошеты и славную гибель – питерцев-то в разы больше, да и в брониках они и вообще круто выглядят. Но ничего этого не случилось – наоборот, ленинградские вояки дружно опустили оружие и загалдели во все свои три, если не четыре, десятка глоток. Данила настолько офигел в первый момент, что чуть было не открыл огонь на поражение без приказа и особой на то необходимости. Вместо того чтобы проявить враждебность, питерцы снимали шапки-маски и улыбались.

А они ведь враги! Агрессоры!

Москва с Ленинградом в состоянии войны, разве нет?..

– Привет москвичам! – слышалось из рядов ленинградцев. – Ну вы молодцы! Из самой Москвы сюда добрались, да?!

Дану даже показалось, что, если бы не автоматы «варягов», вояки кинулись бы обниматься и жать руки дорогим гостям. И это обескураживало, это было неправильно, но это было!

Лейтенант заметил связанного Стерха – и узкие его глаза округлились, он взревел, как бык перед случкой:

– Вы чё, реально этого отморозка живым взяли, да?! Ай, уважили!

– Погоди, лейтенант… – Гурбан закусил губу. – Ты полковника Самару знаешь?

– Борисыча?! – Татарин аж засветился весь. – Ну кто ж Борисыча не знает?! Командир наш! Вот такой мужик реально!

– Погиб полковник Самара. Просто, чтоб ты знал, лейтенант… Полковник Самара Олег Борисович геройски погиб, спасая Ленинградскую коммуну от заразы, ее заполонившей. Ясно тебе, лейтенант?

Последний вопрос был явно лишним – округлое лицо татарина вытянулось, рот приоткрылся, подбородок дрогнул. Только после этого – окончательно уверившись, что молодой лейтенант был в подчинении у Самары и по-настоящему скорбит о нем, – Гурбан опустил оружие. Его примеру тут же последовали остальные «варяги». Дан последним смирился с тем, что стрелять по ленинградцам пока что не нужно.

Две команды бойцов сплотили ряды.

Дана хлопали по плечам, норовили обнять, совали флягу, из которой безбожно воняло самым отвратным самогоном, какой ему только доводилось нюхать и пить. Он все-таки глотнул, чтобы снять напряг. Мог ведь сорваться, а нельзя – да хотя бы потому, что конкретно эти питерские ребята (самому старшему вряд ли есть двадцать), ни в чем не виноваты. Они не посылали зомбаков в бой. Наоборот – они восстали против Верховного совета.

Оказалось, в Ленинграде далеко не все обрадовались, узнав, что началась война с москвичами. Были даже демонстрации с требованиями прекратить кровопролитие. Мирные прогулки по Невскому проспекту с плакатами в руках жестоко подавили гвардейцы Совета. Это было немыслимо! Мало того что молодежь отправили вслед за армией зомби, чтобы завершить победоносный поход на Красной площади, так еще и народу запретили высказывать свое мнение, народу заткнули рот штыками!

Вспыхнуло восстание. Ленинградцы всколыхнулись все как один, даже те, кто раньше спокойно относился к войне. Гарнизон острога поддержал восставших.

– Революция! Реально, Аллахом клянусь!

Гурбан слушал лейтенанта и кивал, думая о чем-то своем. Ашот обнаружил среди питерских вояк девушку и уже что-то шептал ей на ухо. Та натужно смеялась, пытаясь показать, что ей безумно весело. В бронежилете она была похожа на… да на кого угодно, только не на красотку, к которой можно воспылать страстью. Но Ашота это вовсе не смущало. Опрокинутого взрывом рядового Петрова подняли и привели в чувство, влив в него изрядную порцию спиртного. Маришу обступили со всех сторон. Она прямо сияла, балдея от знаков внимания стольких парней одновременно.

Дан обнаружил у себя в руке армейскую флягу, обтянутую линялой тканью. Он так и не вернул ее владельцу. Что ж, самое время добавить. Дрянная пахучая жидкость застряла в глотке, но Дан усилием воли протолкнул ее в пищевод. В спазмах и судорогах алкоголь проник-таки в желудок, но порывался вернуться. Захрипев, Дан стиснул зубы.

– Реально говорю тебе, мужик, – услышал он, – на данный момент почти все члены Верховного совета задержаны. Члены, понял, да? Их держат, ха-ха. Реально держат! Короче, в тюрягу их всех сунули. Они хоть и члены реально, а их в тюрягу, ха-ха!

Лейтенант еще много чего говорил. Суть же сказанного заключалась в том, что он и его бойцы явились сюда, чтобы взять в плен главного преступника – ученого Афанасия Стерха, который придумал, как натравливать зомбаков на людей. А тут не только Афоня реально, но и друзья покойного Борисыча, пусть Аллах окружит его гуриями в джаннате.

– Стерха мы тебе, лейтенант, пока что отдать не можем.

– Но…

– Нужен он нам, лейтенант. Наш человек с ним побеседует, а потом решим как-нибудь. Зато… – Гурбан снял скатерть с Резника и выдернул кляп у него изо рта. – В качестве компенсации, так сказать. Нужен такой?

– Вот это сюрприз! – всплеснул руками татарин. – Берем, а то! Спасибо тебе, Гурбан. Реально удружил.

– Уроды! – Лицо Адольфа Резника пошло красными пятнами. – Ленинград станет центром новой империи, равной которой не было и не будет! Мы покорим весь мир! Это исторически неизбежно! Это наша миссия! Это моя миссия!

Глядя на разбушевавшегося генерала, Данила скривился. И этот маньяк командовал вооруженными силами одного из самых крупных острогов бывшей России?.. Доверившие ему такой ответственный пост либо не ведали, что творили, либо сами достойны смирительных рубашек и отдельных номеров с поролоновыми стенами. Если сравнивать Стерха и Резника, то первый – образец адекватности.

– Слыхали мы уже про империи ваши. Еще до Псидемии слыхали, – скривился Гурбан. – Если б не такие, как ты, Псидемии вообще бы не было. Сволочь…

– Да я! Я вас всех! – продолжал драть глотку министр. – Вы у меня вот где! Прихлопну – не замечу! Вы!..

Гурбан кивнул питерскому офицеру – мол, забирай его уже, тошно слушать эти бредни.

Яростные вопли Резника оборвались на полуслове, когда кулак лейтенанта врезался ему в живот. И потому во внезапно наступившей тишине голос официантки Светланы прозвучал особенно четко:

– Ой. А что тут происходит?

Все дружно уставились на девушку, держащую перед собой блестящее ведерко, из которого виднелось горлышко бутылки в золотистой фольге. Ашот, вмиг позабыв о своей новой пассии в бронежилете, чуть выдвинулся вперед и недобро воззрился на официантку, так цинично продинамившую его.

– Вы прошли, да? Я так рада! – Увидев «варягов», Светлана так искренне заулыбалась, что толстяк передумал на нее кричать. – Там, внизу, так жутко… Я не люблю туда ходить, а надо иногда, покушать стражам ношу.

– Накушались уже… – буркнул Ашот.

– Что? – Светлана растерянно захлопала ресницами, глядя на толстяка.

– Говорю, нету внизу больше стражей, зато другой дряни – во! – Он рубанул себя ребром ладони по кадыку.

– Они вырвались, да? Я слышала их вой, когда шла сюда. Охрана внизу побита вся, мертвые… А я все равно пошла, не то ведь упырь разозлится… – Поставив ведерко со льдом и бутылкой шампанского на стол, она обхватила себя руками. И только потом заметила коллегу, так и стоявшего у стола. На белоснежной рубахе молодого официанта ярко выделялись алые пятна. Ойкнув, Светлана кинулась к нему, запричитала: – Эрик, что с тобой упырь этот сделал?! Эрик!..

Но парень молчал. Его подвижности могла позавидовать гипсовая статуя – он только дышал и смотрел перед собой, что удивляло при наличии слизня на черепе. Паразит ведь обязан стимулировать выбросы норадреналина в присутствии людей.

– Помогите! Кто-нибудь помогите! – Светлана вцепилась в вилку, но выдернуть ее из столешницы силенок не хватило.

Желающих помочь не оказалось. И ленинградцы, и «варяги» не очень-то жаловали зомбаков, и лично отпускать на волю одного из них, пусть даже смирного, дураков не было.

– Ты! – Светлана вцепилась в локоть рядового Петрова. – Ты поможешь, я знаю!

Гурбан медленно кивнул ему – мол, действуй, прикроем. Татарин как-то сразу превратился из разговорчивого малого в боевого офицера, пропахшего порохом.

Петров развернул девушку так, чтобы не видела нацеленных на ее коллегу автоматов, а затем освободил парня от столовых инструментов.

И ничего не изменилось. Тот, кого Светлана назвала Эриком, чей топор пригодился «варягам» в подземелье, не пошевелился даже. Лицо его было бледным с прозеленью.

– Он потерял много крови, – сказал Петров, с опаской глядя на официанта. – И вообще он зомбак теперь.

Светлана сорвала с себя белый накрахмаленный передник, ловко разорвала его на полосы и этими импровизированными бинтами перевязала Эрику руки.

– Все будет хорошо, – шептала она, – потерпи, и все будет хорошо.

Дану стало жаль девчонку. Ничего хорошего с этим парнем уже не будет. Самое верное – пристрелить его, пока смирный.

Когда началась вся эта возня, Павел Сташев и Стерх, чтобы им никто не мешал, проследовали в секретный кабинет, располагавшийся, конечно, за дверью шкафа. Там Стерх похвастался своим оборудованием, но и только. Дан сопровождал их, в курсе. Ученые то ругались, то чуть ли не хохотали, забрасывая друг дружку такими хитросплетениями терминов, что у Дана разболелась голова… Надо надеяться, что отец склонит бывшего напарника к сотрудничеству, а уж там Стерх отдаст приказ зомбакам валить из Москвы.

Данила вернулся в зал. Рядовой Петров все еще стоял рядом с официантами и задумчиво поигрывал окровавленным ножом. Обернувшись, он посмотрел на Гурбана:

– Командир, разреши попробовать. Хуже-то все равно не будет.

Гурбан кивнул. Петров шагнул зомбаку за спину, вцепился в его не по-солдатски длинные волосы и дернул голову назад, будто хотел перерезать горло, в крайнем случае – снять скальп. Светлана вскрикнула, с кулаками кинулась на Петрова, но Ашот схватил ее сзади и оттащил в сторону, чтобы не мешала и, если что, не попала под пули.

Зомбак и не думал оказывать сопротивление. Он вел себя как баран, которого вот-вот разделают, разве что не блеял.

Рядовой Петров еще раз взглянул на Гурбана, и тот вновь кивнул – мол, давай уже, чего тянешь.

– Извините, Светлана, но так надо. – Петров занес нож.

– Сволочь! Подонок! Ненавижу! – Официантка извивалась в руках Ашота.

Петров воткнул нож. Светлана обмякла в отнюдь не страстных объятиях толстяка.

Зомбак дернулся вперед, будто оборвались нити, державшие его в определенном положении. Петров вогнал нож в слизня на черепе Эрика, и слизню это не понравилось. Он извивался, обхватив лезвие и пытаясь дотянуться отростками-захватами до пальцев Петрова. Но рядовой не дал паразиту ни единого шанса – ловко срезал его с затылка официанта и, сбросив на пол, растоптал. Эрик повалился на стол, сполз на пол. Тело его выгнулось коромыслом, он засучил ногами и громко задышал.

Петров пожал плечами. Мол, я сделал все, что мог, попытка – не пытка. Шансов, конечно, изначально не было… Гурбан махнул ему, чтобы не расстраивался.

– Спасибо, – послышалось сзади.

Петров замер. Все замерли. «Варяги» уже встречались тут с говорящим зомбаком, но им не доводилось видеть зомбака, беседующего без слизня на черепе. Лишенный паразита носитель умирает быстро и мучительно. Но Сташев-старший ведь как-то крепил на «варягах» слизней, когда надо было проникнуть в район сосредоточения питерских частей. И те слизни запросто снимались с черепов, не нанося вреда носителям. Так почему бы Стерху не создать подобную мерзость?..

Из-за стола, постанывая, поднялся официант.

– Спасибо, – повторил он.

– Это вы мне? – Петров не спешил приближаться опять к парню, настолько ослабевшему от потери крови, что он едва стоял.

– Я благодарен за оказанную помощь… – Слова с трудом давались Эрику, он хрипло задышал, но все-таки продолжил: – Это Стерх… это он со мной… Спасли… Спасибо!

Ленинградцы радостно загалдели. «Варяги» тоже заметно расслабились. Эрика усадили в кресло у стола, в ногах ведь правды нет.

Ашот окончательно сменил гнев по отношению к девице на милость и даже заинтересованность:

– Светочка, а что это вы принесли, а? Ах, шампанское «Вдова Клико»? Такое известное… Петрушевич, ты пила когда-нибудь «Клико»? Ты ж у нас гламурная баба.

– Лаптем самогон не хлебаю, как некоторые, – парировала Мариша.

На этом их перепалка завершилась, ибо Ашоту не терпелось продегустировать напиток, разлитый до Псидемии. Он намекнул командиру, что не грех бы пригубить по рюмашке-бокалу за успешное окончание их миссии и победу революции. Мол, иди сюда, Петров, ты отличный парень, ты мне нравишься, и Светочка нравится, давайте выпьем.

– А давайте, – неожиданно быстро согласился Гурбан. – Деточка, будьте добры, по чуть-чуть нам… А сколько бокалов есть, в столько и разлейте. Лейтенант, ты как? Религия позволяет?

Татарин расплылся в улыбке и часто закивал.

Вообще-то Ашот рано радовался. Революция – еще ладно, а вот миссия не закончена. Батя до сих пор общался со Стерхом. И не видно было, чтобы они пришли к соглашению.

Бутылка «Вдовы Клико» опустела мгновенно. Пузырьки всего лишь пощекотали глотку. А потом бокал Дана наполнили не бестолковой шипучкой, но жидкостью, сконденсированной в змеевике. Звякнул хрусталь после очередного тоста, столкнулись алюминиевые и деревянные кружки, рюмки из нержавейки и фляги. Лейтенант-татарин хлестал огненную воду прямо из горла. При этом ногу он поставил на лежащего Адольфа Резника, которому рот заткнули кляпом, чтоб не рассказывал басни о могучей империи, обреченной процветать и пахнуть под его руководством.

Веселье набирало обороты. Ашот все порывался потискать Светлану, но на пути у него постоянно оказывалась дама в бронике. Он спасался бегством, лавируя в толпе бойцов, вновь шел в атаку, и опять его брала в плен очарованная им валькирия. Маришу мгновенно развезло, она хихикала невпопад. Гурбан братался с ленинградским лейтенантом. И если Ашоту никак не удавалось пробиться к Светлане, то рядовой Петров без труда завладел вниманием девушки – обильно жестикулируя, он рассказывал ей что-то настолько интересное, что она открыла рот. И потому, когда прозвучал крик Павла Сташева, мало кто сразу понял, что случилась беда.

– Сюда! Быстрее! На помощь!

Данила первым отреагировал – алкоголь почти не взял его. Щелкнул предохранитель автомата, Дан пробил собой брешь в толпе.

Первое, что бросилось в глаза у входа в секретный кабинет, – пятна крови, ведущие от… Данила проследил взглядом за алой цепочкой, звенья-капли которой проронил кто-то от стола и до… От стола?! Через миг, ворвавшись в кабинет, Данила убедился, что его догадка верна – Эрик-официант, побывавший зомбаком по вине Стерха, решил лично поквитаться со своим обидчиком.

Сташев-старший прикрывал собой давнего напарника, привязанного к креслу.

Данила уже знал, что кресло это Стерх называет командным, именно с его помощью формируются и отправляются программы для зомбаков, участвующих в кампании против Москвы. Обычное вроде кресло – офисное, как говорили раньше. Оно стояло у стены, над ним, чуть выше спинки, возвышалось нечто наподобие обруча – Стерх называл эту штуковину короной. За креслом виднелся стальной короб, прикрывающий комплекс приборов, названий их Данила не запомнил.

Перед отцом, пошатываясь, стоял официант. В руке он сжимал вилку – ту самую, которой хозяин командного кресла пригвоздил его к столу. Намерения парня были более чем понятны.

– Не вздумай! – рявкнул Дан, уткнув Эрику между лопаток ствол. – Бросай оружие!

Конечно, возвеличивать обычную вилку до оружия не совсем верно, но ничего другого Дану в голову не пришло.

– Батя, ты как?!

– Нормально. – Сташев-старший зажимал ладонью рану в левом предплечье. Похоже, ткнув разок вилкой, официант перепутал руку профессора со стейком. Этот идиот настолько ополоумел от жажды мести, что готов был убить всех и вся, лишь бы добраться до Стерха.

А виновник торжества, сидя в кресле за спиной профессора, вовсю забавлялся ситуацией:

– Эй, человек, чего встал?! Ну давай же, иди ко мне! Накрой на стол! Что-то ты, братец, хреново выглядишь!..

Рядом с Данилой шумно выдохнул Гурбан, подоспевший, как выяснилось, крайне не вовремя. Он отвлек Дана всего на миг – Дан чуть повернул к командиру голову, но официанту этого хватило: проявив неожиданную ловкость, Эрик выбил из рук Дана автомат и толкнул доставщика на Гурбана. Командир «варягов» подхватил Дана. Вместе они, сами того не желая, перегородили проход тем, кто готов был ворваться в кабинет, чтобы навести там порядок. В скулу Павла Сташева врезался кулак официанта, сбив профессора с ног, – удар получился необыкновенно сильный для человека, который сам едва стоял на ногах. Теперь между мстителем и его жертвой больше не было преград. То есть вообще!

Дан бросился на Эрика. Хотелось порвать его на тряпки размером с мини-бикини. Пусть официанту отныне будет страшно спать, пусть заикается три дня и ходит под себя! Если бы Данила успел, он вытряхнул бы из Эрика весь навоз, набил его чучело опилками и показательно сжег, а затем устроил бы вокруг пепелища ритуальные пляски во славу и долгие лета Стерха.

Но вот незадача – он не успел.

– Убери его от меня! Уберите! – последнее, что выкрикнул безумный ученый, прежде чем официант вогнал ему вилку в глаз, а затем кулаком вбил ее почти всю в череп.

Долю секунды спустя Эрик лежал на полу. Данила трижды пнул его по ребрам, пока не понял, что тот не собирается защищаться.

– Ну ты дебил… Какой же ты дебил… – Он устало опустился рядом.

Перед глазами все плыло, качалось. Голоса то слышались издалека, то словно Гурбан и Ашот наклонялись и кричали в ухо. Понимание того, что случилось нечто из ряда вон, приходило медленно, накатывало волной черной, беспросветной тоски.

Вилка. Стерх мертв.

Мертв…

Отец что-то говорил, Данила заставил себя вернуться в реальность.

– …уговорил. Почти. Еще бы чуть-чуть. Афоня хоть маньяк… был маньяком, но понимал, что отказ сотрудничать равноценен для него смертному приговору. Тянул время, торговался…

Почти уговорил? «Почти» не считается.

Итак, Стерх отправился в ад до того, как успел раскрыть все свои тайны, секреты и карты в рукавах. Да что там, ни одного козыря он не сбросил, ничего отец не выведал, и зомбаки по-прежнему бесчинствуют на улицах Москвы. Столько времени прошло, острог небось уже разорен полностью, защитники его пали, население перебито… Или не все потеряно? И бои продолжаются? И зомбаки так и не продвинулись в глубь острога, потому что и стар и млад сражаются за каждую пядь асфальта, каждый кирпич родных домов?! Очень хотелось в это верить. Очень.

Но даже если еще идут бои, Москва все равно обречена.

Потому что Стерх мертв. Потому что приказ на отступление зомбакам мог отдать только он.

На подъезде к Красной площади кавалькада тачек Шамардина подверглась обстрелу зомбаков. Одна машина вспыхнула, из нее вывалились двуногие факелы… Ксю и представить не могла, что положение острога настолько ужасно. Война практически проиграна. У Спасской башни джипы остановились. Четверо, матерясь и обильно потея, выволокли из багажника усилитель, при виде которого у Ксю защемило сердце. Она едва справилась с дрожью, охватившей ее.

Обворожительно улыбнувшись, блондинка шагнула к ближайшему бойцу, рыжему скуластому парню. Тот расплылся в ответной улыбке – наверное, хорошенько рассмотрел ее без одежды в новой лаборатории и не прочь познакомиться поближе.

Что ж, у него появился такой шанс.

– Тебя как зовут, герой? – подмигнула Ксю.

– Вася, – под одобрительные кивки и подмигивания товарищей проблеял рыжий и, набравшись храбрости, спросил: – А тебя?

– А это не важно, Вася. – Подойдя к нему впритык, Ксю двинула парня коленкой в пах и сорвала с его костлявого плеча «калаш».

– Прочь от прибора! – рявкнула она, и четверка бойцов кинулась врассыпную. – Завалю на!

Автомат затрясся в ее руках, выплевывая очередь за очередью. Первые же пули наделали в стальном ящике достаточно дыр. А значит, уже не важно, остановят Ксю или нет, дело сделано.

Шамардинцы тотчас навели на нее оружие, но советник махнул рукой, запретив стрелять.

Когда рожок опустел, Ксю отбросила «калаш» на асфальт и подняла руки – мол, сдаюсь. Однако ронять ее мордой в горизонталь, вязать и конвоировать никто не спешил – приказа такого не было. Да и опасности она больше не представляла.

– Зачем вы это сделали? – Шамардин с интересом и даже, как показалось Ксю, с уважением на нее посмотрел и тут же отвел глаза, чтобы она не увидела в них чего лишнего. – Жаль прибор. Уникальный ведь. Профессор Сташев по возвращении наверняка разобрался бы с этим, так сказать, усилителем Стерха. Вы ведь не могли не понимать, что прибор открывал для нас – для всего человечества! – такие перспективы, что подумать страшно…

– Вот именно, – кивнула Ксю и убрала с лица упавшую прядь волос, – страшно. И подумать, и представить. И потому я очень надеюсь, что даже профессор теперь не сможет починить эту дрянь. Я даже уверена в этом.

Шамардин пристально взглянул в глаза Ксю. Непонимание – вот, что теперь было написано на его лице. Что ж, Ксю потратит минутку-другую, чтобы объясниться.

– Перспективы, человечество… Советник, я очень надеюсь, что вы сами верите в эту чушь.

Брови Шамардина удивленно изогнулись. Всем своим видом он намекал, что не готов сносить оскорбления от вздорных девчонок. Еще слово в том же духе – и разговор закончится вряд ли приятно для Ксю.

И все же она открыла рот:

– Я уничтожила усилитель для того, чтобы никто и никогда больше не смог использовать его якобы в благих целях. Чтобы такие, как вы, советник…

Шамардин, покачав головой, перебил ее:

– Девушка, не надо говорить того, что я не смогу вам простить.

В этих его словах было больше угрозы, чем могло показаться с первого раза. Ксю громко сглотнула – поперек горла встал ком, мешая дышать. Она могла бы еще сказать Шамардину, что прекрасно понимает: он теперь на гребне волны, кровавой волны, но все-таки выше всех – благодаря случившемуся, благодаря войне и угрозе извне и внутри острога. Ей хотелось выдать ему в лицо все, что она думает о войне. О том, что война нужна только тем, у кого есть власть, чтобы укрепить эту чертову власть, чтобы власти стало еще больше, чтобы упиваться ею. Обычным ленинградцам война ни к чему. И уж тем более она не нужна москвичам. А Шамардину просто больше повезло, чем Тихонову. Просто повезло. Вот пусть и радуется. А создать новую армию зомби Ксю ему не позволит. Никому вообще не позволит, даже если удастся выбить питерцев из острога, что маловероятно.

Но ничего этого она Шамардину не сказала. Да он и так все понял, не дурак ведь.

– Зря все-таки… – Советник махнул своим людям, и скоро возле Ксю никого не осталось.

За Кремлевской стеной грохотали выстрелы, зомбаки захватили уже практически всю Москву. Теперь каждый человек, способный держать оружие, на счету. Ксю видела, как Шамардин взял автомат, как на ходу засовывал в карманы магазины. Советник шел воевать вместе со своими людьми.

Хорошо, что Ксю оставили «калаш», – оружия в остроге сейчас было больше, чем тех, кто способен был направить его на агрессоров. Девушка сняла с АК штык и шагнула к коробу усилителя. Авось хоть теперь удастся его расковырять.

Ей все еще безумно интересно было, что же там внутри.

Труп Стерха таращился на Дана единственным уцелевшим глазом. Это само по себе было неприятно, а тут еще в горле пересохло… Данила попросил воды, и ему дали, после чего он подмигнул Стерху и показал ему средний палец – вот тебе, сволочь, хоть напоследок.

– Еще вода есть? – спросил Дан, ни к кому конкретно не обращаясь. Выпив хотя бы стопку алкоголя, он обычно сразу начинал страдать от жажды.

Ленинградские бойцы унесли тело Стерха.

– Народу нужны реальные доказательства, что это чмо сдохло, – пояснил лейтенант.

Еще он сказал, что труп выставят на всеобщее обозрение у Большого дома на Литейном. Может, на столбе повесят, может, на кол посадят – это пусть начальство решает, его дело реально маленькое. За сим питерский отряд отбыл, захватив с собой в придачу к трупу упирающегося Адольфа Резника и оставив москвичей, Светлану и крепко связанного, совершенно спокойного уже Эрика в печали. Причем печаль у каждого была своя собственная. Светлана жалела бедного Эрика, которому так досталось, Эрик жалел, что не сумел растянуть мучения Стерха на пару суток, а «варяги» корили себя за то, что не пристрелили придурка-официанта, как только вошли в зал.

В глазах Мариши стояли слезы. Данила хотел успокоить ее, но она лишь отмахнулась. Ашот сидел в углу насупленный. Рядовой Петров гладил по спине Светлану, которая плакала ему в плечо. Гурбан вышагивал туда-сюда.

– Мы должны… Мы… Профессор, вы же гений! Вы обязаны решить этот вопрос! – Сжав кулаки, Гурбан остановился возле Павла Сташева, который как раз приоткрыл крышку короба за командным креслом и разглядывал содержимое.

– Да-да, должен решить… – рассеянно повторил за командиром профессор. – Вопрос только в том, что важнее – население целого острога или же все люди на планете, включая грядущие поколения…

Тогда Данила не понял, что подразумевал отец, а ведь все было ясно изначально. И даже зная, чем закончится миссия, смог бы он воспротивиться выбору отца? Осознанному, выстраданному выбору?..

Вряд ли.

– Я сделаю все, что в моих силах. – Профессор повернулся к «варягам» спиной и начал торопливо раздеваться. – Мы и так потеряли много времени. Я потерял. Надо было сразу. Но Стерх… Была ведь возможность иначе, но раз так…

Данила с ужасом смотрел на то, как отец обнажается. Из-за волнений последних дней тот двинулся умом, не иначе. Да и что можно подумать, если взрослый человек, бормоча себе под нос нечто невразумительное, сбрасывает одежду и остается в чем мать родила?..

– Прошу прощения у дам, но так надо…

– Ничего, профессор, вы отлично выглядите. Вижу, сынок в вас удался.

Данила покраснел – Мариша могла бы и промолчать, заметив некоторое, хм, фамильное сходство. Хорошо, что батя ее не услышал, так был занят приготовлениями… А к чему, собственно? Его вполне осознанные движения, щелчки тумблеров, вспыхивающие диоды, тихое мерное гудение из короба – и все это деловито, уверенно. Но если Сташев-старший не сошел с ума, то зачем разделся?..

– Гурбан, бритва есть?

Командир достал из рюкзака и протянул профессору опаску, которой редко пользовался, но которую содержал в идеальном порядке. Ее лезвием можно перерубить перышко в воздухе, не то что снять щетину с загорелого лица. Вот только ни перья, ни щетина батю не интересовали. Велев раздобыть воды и зеркало, он уселся в командное кресло Стерха.

– А что, удобно… – Поелозил в нем задом, приподнялся и вновь шлепнулся, откинувшись на спинку. – Любил Афоня комфорт. Сибарит, понимаешь… – И начал методично брить ноги.

Светлана умчалась наливать воду, снимать со стены зеркало и потому не увидела, как профессор нещадно расправился с растительностью на нижних конечностях. А зрелище, надо сказать, было не для слабонервных. Не каждый день Даниле и его коллегам доводится видеть, как обнаженные ученые сами себе делают эпиляция. Правда, батя ограничился лишь лодыжками и голенями. Пару раз он серьезно порезался, пришлось вытирать кровь.

– Ничего не должно мешать, всё убрать, всё! Эх, снять бы кожу, обнажить нервы – и уже к ним, напрямую…

– Отец, что ты делаешь?! – не удержался Дан, когда Светлана принесла-таки воду в тазике и небольшое зеркало.

Тазик Сташев-старший поставил себе на колени и начал обильно смачивать свою седую шевелюру. А зеркало, вручив Дану, велел держать так, чтобы он мог собою любоваться.

– Мне, сынок, очень не хочется отрезать себе ухо. – После чего принялся брить налысо череп. Он спешил, будто боялся передумать. За пару минут все было кончено, он тщательно смыл с головы остатки волос и кровь из нескольких царапин. – Даня, сынок, помоги мне. – Отец то ли не хотел объясняться, то ли не услышал вопрос. – Я надену корону, а ты придержи. Потом надо будет закрутить винты хомутов так, чтобы был максимальный контакт с кожей…

Данила послушно взялся за нечто блестящее, холодное и действительно напоминающее корону, разве только закрепленную на балке, вторым концом утопленной в шарнир, который в свою очередь сам…

– Стоп! – вскрикнул отец, и Дан отшатнулся, схватившись за автомат на плече. – Сначала надо датчики на руки поставить и закрепить ноги. А то голову зафиксируем, и как потом?.. Даня, сынок, займись ногами, вон видишь, зажимы. Ага, они самые. И не жалей меня, плотнее давай, как можно сильнее затяни. Ай! Да-да, вот так, не надо ослаблять, что ты! – Профессор принялся скоблить свои предплечья. Очистив их от волос, он прилепил к коже датчики-присоски с проводами, ведущими за спинку кресла. – Есть? Вон отвертку возьми, корону надо закрепить хорошенько. И не жалей меня, говорю! Ай! Еще! Сильнее затягивай! Второй попытки не будет, надо сразу все правильно сделать, понимаешь?!

Гурбан, Ашот и Мариша хоть и следили за этой суетой, но в процесс не вмешивались. Рядового Петрова и Светлану мирские страсти не интересовали – они были заняты исключительно друг дружкой. Данила же до сих пор не мог понять, что задумал отец. Родитель ведь уселся в кресло Стерха, которое является частью сложного прибора, формирующего и отправляющего приказы зомбакам на большом расстоянии. Верно? А то. Значит… Неужели батя хочет сам, без Стерха, ныне покойного, изменить ход войны?!

Словно прочитав мысли сына, Павел Сташев сказал:

– Аппарат настроен на биотоки головного мозга Афони, но есть вероятность, слегка отличная от нуля, что мне удастся… Ну, в общем, понятно.

Данила кивнул. Понятно, а как же. Вот только про мизерную вероятность ему не понравилось. Как-то безнадежно прозвучало.

– Но почему ты, пап? Давай кого-нибудь другого посадим…

Профессор невесело улыбнулся:

– Спасибо, сынок. Помни: я люблю тебя, горжусь тобой. Все, что я делал в последние годы, – все это для тебя. Ради тебя, сынок, я… Что стоишь?! Врубай рубильник!

Переход был таким резким, что Данила тут же кинулся к указанному рубильнику, торчащему слева из стального ящика с прорезями для вентиляции у самого подножия кресла, сразу за ним. Дан дернул вниз обрезиненную рукоять, но рубильник не сместился ни на миллиметр.

– Сынок, чего ты там возишься?

– Сейчас… – Данила навалился на рубильник всем телом, и рукоять неожиданно легко и мягко ушла вниз. Стальной ящик загудел, из щелей потянуло теплом, запахло горячим машинным маслом.

И Дан с ужасом увидел, как тело отца напряглось – каждая мышца сократилась под действием электричества, пронзившего ее. Профессора выгнуло – если бы не корона и не зажимы, его выбросило бы из кресла. Мука исказила лицо Павла Сташева, рот его открылся, десны обнажились, язык вывалился. Данила тут же потянулся к рубильнику, намереваясь обесточить чертов аппарат.

– Не вздумай! – сумел выдавить из себя отец. – Нет! Я ведь принял твой выбор! Я ушел, оставил тебя! Прими и ты!

Там, в подземелье, отец разрешил ему остаться, чтобы прикрыть отход «варягов»… Данила нехотя убрал ладонь с рукояти.

Сташева-старшего корежило, лицо его налилось кровью, глаза выпучились. На него страшно было смотреть. Дан вновь потянулся к рубильнику, и тогда батя заговорил – поначалу через силу, а потом голос его зазвучал спокойно и даже умиротворенно, несмотря на конвульсии тела:

– Я чувствую их. Всех их. Много. Очень много. Больно чувствовать. Они рвутся с поводков, растущих прямо из мозга. Моего мозга. Они выдирают мой мозг из черепа. Я должен обуздать их…

Данила смотрел на отца снизу вверх, чувствуя себя маленьким, крохотным даже, рядом с его величием. Вены на ногах отца набухли под кожей, покрыли сетью руки, грудь, на висках они заметно пульсировали. Теперь каждое слово отец буквально выплевывал вместе с брызгами слюны.

– Их. Слишком. Много. Они. Сильней.

Дан разрывался между желанием вырубить адскую машину и приказом отца не делать этого ни в коем случае.

– Почти. Не. Реагируют. Стерх. Его биотоки. Не мои. Мозг. Вырвут мне мозг! – Выкрикнув последнюю фразу, отец, как показалось Дану, потерял сознание. Тело его выгнулось так, что захрустели кости и сухожилия, веки сомкнулись.

А потом на измученном лице профессора появилось подобие улыбки. Он моргнул, еще раз и еще.

– Я сделал это. Все-таки сделал это!.. – сказав это, Павел Сташев обмяк, глаза его уставились куда-то мимо Дана. Дыхание прервалось клекотом в глотке, из угла рта вытекла алая струйка.

– Эй, ты чего?.. – Данила уже понял, что случилось, но он не мог, не хотел поверить в это. Он всячески гнал от себя мысль, что его отец… Нет! Не думать так о нем! Нельзя! Если подумаешь, так и случится, а пока еще можно исправить всё, еще можно!..

Руки тряслись, как у дядюшки Натана с перепоя, когда Данила отдирал от запястий и предплечий отца бледные присоски датчиков и они безжизненно повисали на сине-зеленых, как вены под кожей, проводах. С короной пришлось повозиться чуть дольше, червячные стяжки с четырех сторон давались ему куда хуже, чем в прошлый раз, а еще говорят, что ломать – не строить. Затягивал их Дан отверткой легко, а вот раскрутить получилось не сразу. И чего Стерх такой головастый был? Небось из-за избытка мозгов у него под черепушкой и закоротило… Отвертка выскользнула из шлица хромированного винтика, чиркнула по пальцу, разодрав кожу. Выступила, набухла капля крови. Еще чуть-чуть – и польется струйка, точно такая же, как у бати изо рта… Стоп! Не думать об этом! Нельзя! Стоп! Данила облизал ставший солоноватым палец. Наворачивались слезы, но их тоже надо было гнать, иначе ничего не получится. Слезы – признак скорби, признак того, что отец… Нет! Нельзя об этом думать!

Окрашенный алым кончик отвертки вновь впился в шлиц. Надо спешить, но не надо суетиться. От суеты только вред. Данила провернул отвертку еще трижды, прежде чем корона сдалась.

Рядом что-то делали, о чем-то говорили «варяги», но Дан заставил себя не замечать их, не слышать. Они могли сказать непоправимое. Они наверняка говорили, что отец… И потому Дан не слушал их и не слышал. Он игнорировал прикосновения. Его хлопали по плечу, гладили по спине, хватали за подбородок, а он отворачивался. Лишь только замечал, как шевелятся губы Мариши, Ашота или Гурбана – сразу отворачивался. А то еще накличут. Сказать – все равно что приговорить, пустить ту, что с косой, сюда, в лабораторию Стерха…

Отпущенная на волю корона приподнялась – пружинный механизм сократился, как напряженный бицепс, приподняв блестящую балку, скрепленную шарнирно с кронштейном на стене. Как же тут все чисто, аккуратно… Дану безумно захотелось испортить эту чистоту, плюнуть, что ли, на пол, нацарапать на стене «Здесь был Данила», хоть что-нибудь сделать… Стерх, сволочь, как же Дан ненавидел его сейчас, кто бы знал.

Он отошел от кресла на пару шагов. Было ощущение, что о чем-то важном он забыл. Надо вспомнить. Отодвинуть Маришу, которая липнет как муха, и вспомнить. Взгляд упал на обнаженные ноги отца, на бедра, спустился к голеням, закрепленным кожаными ремнями. Вот было бы «здорово», если б Дан начал поднимать отца с кресла и сломал бы ему при этом кости…

С ремнями он справился секунды за три.

Рывок – отец весил изрядно, то есть килограммов на двадцать больше, чем Данила рассчитывал, и на столько же больше, чем мог поднять. И все же он выдернул батю из кресла. Вместе они повалились на пол, Дан снизу, батя сверху. Тотчас к Дану ринулись Ашот и Мариша, помогли переложить отца. Краем глаза Дан заметил, что Гурбан стоит в стороне, скрестив руки на груди и хмурясь.

– Батя, ты чего? – Оттолкнув Маришу – та шлепнулась на задницу, а нефиг хватать за руки, – Данила склонился над отцом. – Это, ты перестань. Ты чего, очнись. Нужно еще столько сделать: спасти Москву, модернизировать и заново собрать Излучатель, чтобы очистить Землю от слизней! Слышишь, батя, столько еще дел у тебя! Ты ж дела свои не закончил, понимаешь?! За тебя ведь никто не сделает, ясно тебе?! Ну, чего ты молчишь?!

Алая струйка, вытекающая из уголка рта отца, завораживала. Дан пытался отвести от нее взгляд, но тут же натыкался на пустые, больше ничего не выражающие глаза Павла Сташева – и уж лучше, поверьте, смотреть на кровь.

Его кровь.

На его лице.

– Да хрен с ними, с делами этими, с очисткой Земли, со слизнями. Нет, честно, хрен с ними. Просто, батя, ты мне очень нужен…

Искусственное дыхание. Надо сделать искусственное дыхание! Дан дышал в рот отцу и массировал грудную клетку.

– Он мертв, – голос Мариши прорвался через защитный барьер. – Ему не помочь. Твой отец мертв. Он погиб, спасая Москву от нашествия зомбаков. Он погиб как герой.

– Нет! Ему можно помочь… – Данила еще что-то говорил, уже зная, что ничего не может сделать для отца. Ни-че-го. Потому что отца больше нет.

Гурбан присел рядом, закрыл глаза Сташеву-старшему.

– Лучше сразу, – сказал, – потом вообще не закроются. А так хоть по-людски. Может, схоронить получится…

Командир кивнул Марише, типа ты знаешь, что делать, действуй.

Мариша взяла Дана за руку, принялась что-то говорить, быстро-быстро говорить, много-много. Данила ни слова не понимал, он завороженно следил за движением ее губ, за мимикой красивого лица… А у бати лицо теперь неподвижное. Батя погиб. И теперь можно плакать. Дан хотел плакать навзрыд, но не мог, будто кто-то перекрыл плотиной его слезные железы.

– …ничего уже не изменить, – услышал он издалека голос Мариши, а потом звук выкрутили на максимум, Дану даже пришлось схватиться за уши, чтобы не оглохнуть. – Надо жить дальше.

Жить дальше… жить… дальше…

Данила кивнул. Это уж точно – надо. И дальше некуда. Вся его жизнь – вопреки всему. Вопреки тому, что мир ему достался гадостный, полный опасностей и боли. Вопреки тому, что мать слишком много курила и убила себя этим. Вопреки тому, что не стало отца…

– Пока мы дышим – мы сражаемся, – сказал рядом Гурбан.

– Ага, – кивнул Дан и отвернулся.

Плотину на его глазах наконец-то прорвало.

Выстрелы сливались в один навязчивый грохот, который лез в уши, забирался в голову и заполнял ее всю, без остатка. Ярко сверкнула вспышка слева от Спасской башни. Посыпались обломки кирпичей. Целый сектор древней стены заволокло дымом.

– Ну что ж, приступим, – сказала Ксю сама себе просто потому, что с умным человеком всегда приятно общаться, особенно если этот умный человек – блондинка.

Она только-только собралась выяснить, что же напихали в усилитель, когда диод на его боку вдруг замерцал. Ксю это не столько обрадовало, сколько удивило. Надо же, прибор уцелел после автоматной очереди практически в упор, кто бы мог подумать… И еще один сигнал? Профессор не справился с первого раза? Или как-то догадался, что все пошло не по плану?

На Красную площадь входили нестройной колонной зомбаки. Грязные, окровавленные, потерявшие оружие, но полные решимости убить каждого человека, который посмеет оказаться у них на пути.

«Однако не судьба разобрать усилитель», – подумала Ксю. И протянула руку к тумблерам.

Лучше поздно, чем никогда, верно? В лаборатории ей помешал Тихонов, но здесь, на Красной площади, если надо, она с того света вернется и сделает все единственно верно. Раз уж судьба дала ей второй шанс на то, чтобы выполнить приказ Гурбана и профессора Сташева, Ксю им воспользуется сполна.

Клац – первый тумблер, клац – второй, а следом сразу третий… Прибор завибрировал, вытягивая из аккумулятора последние крохи энергии. Всё, больше ничего нельзя сделать. Ксю до боли стиснула кулаки и крепко-крепко зажмурилась.

– Ну пожалуйста! Пожалуйста! – Если бы умела, молилась бы всем богам сразу, чтобы сигнал, пришедший из Питера, таки усилился.

Загрохотали автоматы. Ксю на миг приоткрыла глаза. Это от развалин Кремлевской стены у Спасской башни стреляли по колонне зомбаков. В дыму метались люди, меняли позиции – стреляли, стреляли, стреляли…

И главное, зомбаки не пытались защищаться. Казалось, они в ступоре от того, что таки попали на Красную площадь и теперь любуются ее красотами, и по фигу им, что очереди выкашивают их ряды.

– Спасибо! – Ксю подняла глаза к небу, переливающемуся всеми цветами радуги.

Прибор сработал по полной – усиленный сигнал остановил армию зомби. Питерские солдаты не могли сдвинуться с места. Ксю видела, как напряжены их фигуры, как они пытаются совладать с силой, которая корежит их, изменяет предыдущие установки.

И вот – медленно – один, потом второй, потом сразу десять и вообще все зомбаки развернулись. Шаг, грохот сотен каблуков, еще шаг, еще.

Питерская армия уходила из разрушенного, но не покоренного острога.