46
– Итак, – сказал Бриз, – не желает ли кто-нибудь обсудить, каким образом наш шпион вдруг превратился в псевдорелигиозного борца за свободу?
Сэйзед покачал головой. Они находились в своем подземном убежище, расположенном под зданием Кантона инквизиции. Бриз объявил, что устал питаться по-походному, и приказал солдатам приготовить что-нибудь поинтереснее из продуктов, от которых ломились полки хранилища. Сэйзед хотел было возразить, но потом подумал, что даже очень голодный Бриз не убавит запасы заметно, как бы ни старался.
Они весь день ждали, пока не вернется Призрак. Обстановка в городе оставалась напряженной, и почти все их знакомые залегли на дно, пережидая приступ паранойи, случившийся у Гражданина из-за угрозы бунта. На улицах было множество солдат, и внушительный отряд разбил лагерь в непосредственной близости от здания Кантона. Сэйзеда беспокоило, не отождествил ли Гражданин его и Бриза с тем, что устроил Призрак во время публичной казни. По всей видимости, больше им не позволят свободно передвигаться по городу.
– Почему он до сих пор не вернулся? – поинтересовалась Альрианна.
Она и Бриз сидели за изысканным столом, украденным из опустевшего особняка какого-то аристократа. Разумеется, они переоделись в свою обычную одежду: они всегда переодевались при первой же возможности, словно напоминая самим себе, кто они такие на самом деле.
Сэйзед с ними не ужинал: у него пропал аппетит. Неподалеку, прислонившись к книжному шкафу, стоял капитан Горадель; судя по виду, он намеревался как следует отработать свое дежурство. На лице у капитана была обычная добродушная улыбка, однако Сэйзед слышал, какие приказы он отдавал солдатам, и понимал, что Горадель опасается нападения. Он не зря попросил Бриза, Альрианну и Сэйзеда не покидать пещеру. Лучше уж попасть в западню, чем умереть.
– Уверен, с мальчиком все в порядке, моя дорогая, – после недолгой паузы ответил Бриз. – По всей вероятности, он не вернулся, потому что не хочет впутывать нас в свои сегодняшние подвиги.
– Или не может пробраться мимо солдат, которые наблюдают за домом, – высказал свою версию Сэйзед.
– Он пробрался в горящий дом, и мы с тобой ничего не заметили, друг, – не согласился Бриз. – Сомневаюсь, что банда головорезов представляет для него какую-то проблему – особенно сейчас, когда стемнело.
Альрианна покачала головой:
– Жаль, что он не сумел выбраться из того дома каким-то более незаметным способом, чем прыжок с крыши на глазах у толпы зрителей.
– Возможно, – пожал плечами Бриз. – Но если уж ты борец за справедливость – твой враг должен знать, что ты где-то рядом. Прыжок с крыши горящего здания с ребенком на руках оказывает достаточно сильное влияние на зрителей. А если это сделать на глазах у тирана, который пытался казнить вышеозначенного ребенка? Я понятия не имел, что у нашего малыша Призрака такой хороший вкус!
– По-моему, он уже не малыш, – негромко заметил Сэйзед. – Мы слишком долго его игнорировали.
– Всему свое время, мой друг. – Бриз махнул в сторону Сэйзеда вилкой. – Мы на него не обращали внимания, потому что он редко играл какую-нибудь важную роль. В этом нет его вины – он просто был совсем юным.
– Вин тоже была юной, – напомнил Сэйзед.
– Вин, как ты и сам знаешь, особенная.
С этим Сэйзед не мог поспорить.
– Так или иначе, – продолжал Бриз, – если принимать во внимание только факты, случившееся не так уж сильно удивляет. У Призрака было несколько месяцев, чтобы зарекомендовать себя в подполье Урто, а ведь он из числа друзей Выжившего. Логично, что они ждут теперь от него того же, что совершил Кельсер в Лютадели, – спасения.
– Кое-что мы забыли, лорд Бриз. Он прыгнул с карниза двухэтажного дома на брусчатую мостовую. Обычный человек не может такое проделать, не сломав себе пару костей.
Бриз помедлил:
– Может, это было подстроено? Вдруг он придумал что-то вроде платформы для приземления, чтобы смягчить удар?
– Мне как-то не верится, что Призрак мог спланировать, подготовить и исполнить такой спектакль, – не согласился Сэйзед. – Ему понадобилась бы помощь подполья, а это разрушило бы эффект неожиданности. Если они знали, что это спасение – трюк, мы бы не услышали тех слухов, которые ходят про него.
– И что же? – Бриз бросил быстрый взгляд на Альрианну. – Ты же не намекаешь на то, что Призрак все это время был рожденным туманом?
– Не знаю, – тихо проговорил Сэйзед.
Бриз покачал головой и негромко рассмеялся:
– Сомневаюсь, мой дорогой друг, что Призрак мог бы скрыть такое от нас. Это ведь как получается: ни катавасия со свержением Вседержителя, ни падение Лютадели не заставили его признаться, что он не просто ищейка? Я не желаю в это верить.
«Или, – подумал Сэйзед, – ты отказываешься верить в то, что не сумел разглядеть его истинную сущность».
И все же Бриз был в чем-то прав. Мальчик казался неуклюжим и робким, но не лживым. Требовалась изрядная доля фантазии, чтобы вообразить, будто он с самого начала являлся рожденным туманом.
Но Сэйзед видел его прыжок. Он узнал непринужденную грацию, особые движения и природную ловкость того, в ком горит пьютер. Террисиец ощутил сильное желание надеть медную метапамять и поискать упоминания о людях, которые внезапно проявляли алломантические способности. Мог ли человек быть в детстве туманщиком, а потом превратиться в полноценного рожденного туманом?
По сравнению с посольскими заботами это было несложное задание. Наверняка он сможет уделить немного времени поискам, проверить, нет ли в метапамяти подходящих примеров…
Сэйзед заставил себя прекратить подобные размышления.
«Не глупи, – сказал он самому себе. – Ты просто ищешь повод. Ты прекрасно знаешь, что алломанты никогда не приобретают новых способностей. Ты не найдешь подходящие примеры, потому что их нет».
Не стоило заглядывать в метапамять. Сэйзед отказался от нее, и на то имелись веские причины: ему нельзя быть хранителем, нельзя делиться с людьми собранными знаниями, пока он не отделит правду от лжи.
«В последнее время я слишком легко позволяю себя отвлечь», – подумал террисиец и поднялся из-за стола.
Он направился в свою «комнату» – отгороженную одеялами часть пещеры, в которой ощущалось подобие уединения. На столе лежала матерчатая папка. В углу, рядом с полкой, на которой громоздились консервы, – мешок с метапамятью.
«Нет, – подумал Сэйзед. – Я дал себе слово. Я его сдержу. Я не позволю себе стать лицемером просто из-за того, что где-то рядом промелькнула тень новой религии. Я выдержу».
Он открыл папку и вытащил следующий лист, который содержал описание религии страны Нелазан, чей народ поклонялся богу по имени Трелл. К этой религии Сэйзед испытывал особые чувства, потому что она уделяла особое внимание науке и подразумевала изучение математики наравне с изучением небес. Он отложил ее напоследок, но сделал это, скорее, из-за неприятных предчувствий. Хотелось отдалить неизбежное.
Увы, подозрения оправдались. Нелазанцы в самом деле многое знали об астрономии, но вот их учение о загробной жизни оказалось до смешного поверхностным. Они как будто нарочно все запутали, позволяя каждому самостоятельно разобраться в этом вопросе. Сэйзед читал и все больше расстраивался. Кому нужна религия, в которой полно вопросов без ответов? Какой толк во что-то верить, если по любому поводу услышать можно только одно: «Спроси у Трелла, и он ответит»?
Сэйзед отложил лист. Нет, принимать окончательное решение в подобном настроении нельзя. Он вообще не понимал, сможет ли прямо сейчас заняться хоть чем-нибудь.
«Что, если Призрак и в самом деле стал рожденным туманом?» – спросил он у самого себя и вновь обратился мыслями к предыдущему разговору.
Опыт подсказывал, что это невозможно. С другой стороны, многое из того, что они знали об алломантии, – например, существование только десяти металлов – оказалось ложью, придуманной Вседержителем с целью спрятать важные секреты.
А что, если алломанты действительно могли внезапно обретать новые силы? Или существовала более прозаичная причина, позволившая Призраку совершить такой впечатляющий прыжок? Не исключено также, что она как-то связана с его сверхчувствительностью. Какой-то наркотик?
Так или иначе, беспокойство не позволяло Сэйзеду как следует сосредоточиться на религии Нелазана. Он никак не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто очень важное. И Призрак находился в центре всего.
Куда же подевался этот мальчишка?
* * *
– Я знаю, почему ты такая грустная.
Бельдре вздрогнула. Сообразив, что его не видно, Призрак вышел из тени, пересек участок земли, который когда-то был садом возле дома Гражданина, и остановился на некотором расстоянии от девушки.
– Сначала я подумал, ты расстроилась из-за сада. Твой брат ведь приказал выкорчевать все сады, а ты наверняка была связана с аристократами.
Бельде выглядела удивленной.
– Еще я знаю, – продолжал Призрак, – что твой брат – алломант. Он стрелок, и я почувствовал его алломантические толчки. В тот день, в Рыночной яме.
Девушка по-прежнему молчала и казалась такой красивой, что с ней не сравнился бы ни один прекрасный сад. Разглядев наконец своего невидимого собеседника, она невольно подалась назад.
– Потом я подумал, что ошибаюсь: никто не станет оплакивать так долго обычный сад. Даже если он был очень милым. В конце концов я решил, ты печалишься из-за того, что брат не разрешает тебе принимать участие в своих собраниях. Уж я-то знаю, каково это – быть бесполезным среди важных людей, которые не обращают на тебя внимания.
Призрак сделал еще один шаг вперед. Под ногами была вскопанная, покрытая дюймовым слоем пепла земля – жалкие остатки некогда плодородной почвы. Справа находился одинокий куст, которым часто любовалась Бельдре. Но молодой человек сейчас не смотрел по сторонам – его взгляд был прикован к ней.
– Я оказался не прав. Запрет посещать собрания, которые проводит твой брат, мог вызвать раздражение, но не такую сильную боль. Не такое сожаление. Теперь я все понимаю. Сегодня я впервые совершил убийство. Я помог разрушить империю, а потом помог построить новую, но я ни разу не убивал. До сегодняшнего дня. Да, мне знакома эта печаль. Только я не понимаю, почему ее ощущаешь ты.
Бельдре отвернулась:
– Уходи, охранники смотрят…
– Нет. Уже нет. Квеллион послал слишком многих в город: он боится революции вроде той, что произошла в Лютадели. Или той, которую он сам тут устроил, чтобы захватить власть. Его опасения небеспочвенны, однако не стоило из-за них оставлять свой собственный дворец почти без охраны.
– Убей его, – прошептал Кельсер. – Квеллион внутри; это великолепная возможность. Он этого заслуживает, ты же сам знаешь.
«Нет, – подумал Призрак. – Не сегодня. Не у нее на глазах».
Взгляд Бельдре посуровел.
– Зачем ты пришел? Чтобы насмехаться надо мной?
– Чтобы сказать, что я понимаю.
– Как ты можешь такое говорить? – возмутилась девушка. – Ты не понимаешь меня – ты совсем меня не знаешь.
– Думаю, что знаю. Я видел, каким взглядом ты следила за людьми, которых вели на смерть. Ты чувствуешь себя виноватой. Виноватой за те преступления, что совершает твой брат. И печалишься, потому что считаешь, будто должна его остановить. – Призрак сделал еще шаг. – Власть испортила его. Возможно, когда-то Квеллион был хорошим человеком, но это уже в прошлом. Ты понимаешь, что он делает? Твой брат убивает людей, просто чтобы получить алломантов. Он берет их в плен, а потом угрожает расправиться с их семьями, если они не станут исполнять его приказы. Разве хороший человек может так поступать?
– Ты глупец, который пытается все упростить, – прошептала Бельдре, не осмеливаясь взглянуть ему в глаза.
– Знаю, что ты имеешь в виду, – кивнул Призрак. – Разве безопасность целого королевства не стоит нескольких смертей? – Он помедлил, потом покачал головой. – Он убивает детей, Бельдре. И он это делает, просто чтобы никто не понял, что ему нужны алломанты.
Некоторое время девушка молчала.
– Уходи, – наконец сказала она.
– Я хочу, чтобы ты ушла вместе со мной.
Бельдре не ответила.
– Я собираюсь свергнуть твоего брата. Я был среди друзей Кельсера. По сравнению со Вседержителем Квеллион едва ли будет для нас серьезным противником. Тебе не стоит находиться здесь, когда он проиграет битву.
Бельдре несмешливо фыркнула.
– Дело не только в твоей безопасности, – не отставал Призрак. – Если ты присоединишься к нам, это будет сильным ударом для твоего брата. Возможно, это убедит его, что он не прав. Быть может, еще удастся все уладить мирным путем.
– Через три удара сердца я закричу, – предупредила Бельдре.
– Я не боюсь твоих охранников.
– В этом я не сомневаюсь, но, если они появятся, тебе снова придется убивать.
Призрак ощутил нерешительность. Но подумал, что она блефует, и остался на месте.
Бельде закричала.
– Иди и убей его! – перекрывая ее крики, велел Кельсер. – Сейчас, пока еще не слишком поздно! Стражники, которых ты убил, просто исполняли приказы. Квеллион – вот кто настоящее чудовище.
Досадливо стиснув зубы, Призрак наконец-то побежал, оставив вопящую Бельдре, оставив Квеллиона в живых.
По крайней мере, пока.
* * *
Кольца, серьги, браслеты и другие металлические предметы лежали кучей на столе, мерцая, словно сокровища из легенды. Впрочем, сделаны они были из обычных металлов: железа, стали, олова, меди. Никакого золота или атиума.
Но для ферухимика эти украшения стоили больше, чем за них могли бы заплатить. Они являлись резервуарами, сосудами, которые можно наполнять, а потом осушать. В пьютерный резервуар, к примеру, помещали силу. Заполняя его, ферухимик на некоторое время становился слабым и с трудом справлялся даже с простыми делами, но такую цену стоило заплатить. Ведь отложенную про запас силу можно было использовать в нужный момент.
Бо́льшая часть лежавшей на столе перед Сэйзедом метапамяти сейчас пустовала. В последний раз он воспользовался ею больше года назад, во время ужасной битвы в Лютадели. Та битва во многих смыслах иссушила его. Десять колец, разложенных в стороне от общей кучи, едва не лишили террисийца жизни. Марш выстрелил в него этими кольцами, как монетами, и они, пронзив кожу, впились в тело. Это, однако, позволило Сэйзеду воспользоваться хранившейся в них силой и исцелиться от ран.
Самыми ценными в коллекции были четыре наруча из полированной меди, которые следовало носить на плечах или предплечьях. Они предназначались для хранения воспоминаний. Ферухимик мог извлечь из своего сознания образы, мысли или звуки и поместить их в медную метапамять, где они, в отличие от обычных воспоминаний, оставались неизменными и неподвластными течению времени.
Когда Сэйзед был молод, пожилой ферухимик прочитал ему вслух все содержание своей метапамяти. Эти знания Сэйзед перенес в собственные медные наручи. Вседержитель приложил все усилия, чтобы стереть память о прошлом. Хранители занимались противоположным – собирали истории о том, каким был мир до пеплопада. Они помнили названия городов и королевств, берегли утерянную мудрость.
Запрещенные Вседержителем религии они тоже сохранили. Ради того дня, когда их можно будет снова проповедовать. Правда, была у хранителей-ферухимиков и еще одна цель – отыскать утраченную религию террисийцев. Поиски затянулись на века, однако обнаружить ее так и не удалось.
«Интересно, чем бы все обернулось, если бы мы ее нашли. – Сэйзед машинально взял в руки стальную метапамять и начал ее тихонько полировать. – Вероятно, ничего бы не изменилось».
Оставалось еще пятьдесят религий. Зачем обманывать себя, надеясь обнаружить в них больше правды, чем в предыдущих двухстах пятидесяти? Ни одна из религий не выжила. Может, пора оставить их в покое? Просматривая листочки из папки, Сэйзед не мог отделаться от мысли, что видит перед собой одно из величайших заблуждений всех хранителей. Они боролись за память о верованиях, которые самим своим исчезновением доказали, что помнить о них не стоит. Так зачем же их воскрешать? В этом было не больше смысла, чем в выхаживании хилого зверька, который обречен стать добычей хищников.
Продолжая полировать метапамять, Сэйзед краем глаза видел наблюдавшего за ним Бриза. Гасильщик заглянул в «комнату» террисийца, пожаловаться на бессонницу, причиной которой стал так и не появившийся Призрак. Сэйзед кивал, не переставая полировать. Он не хотел ни с кем беседовать, он мечтал побыть в одиночестве.
К несчастью, гасильщик поднялся и подошел ближе:
– Иногда я тебя не понимаю, Сэйзед.
– Сомневаюсь, что я столь уж загадочен, лорд Бриз, – возразил хранитель, принимаясь за полировку маленького бронзового кольца.
– Зачем ты это делаешь? Ты ведь больше их не носишь. Я бы даже сказал, ты их презираешь.
– Я их не презираю, лорд Бриз. В каком-то смысле в моей жизни не осталось ничего святого, кроме них.
– Но ты же их не носишь.
– Нет. Не ношу.
– Но почему? Думаешь, она бы этого хотела? Она тоже была хранителем. Думаешь, ей бы понравилось, что ты отказался от метапамяти?
– Причина моего поведения никак не связана с Тиндвил.
– Разве? – Гасильщик со вздохом присел за стол. – И с чем тогда? По правде говоря, Сэйзед, ты ставишь меня в затруднительное положение. Обычно я понимаю людей, но ты для меня загадка, и это очень беспокоит.
– Помните, чем я занялся после смерти Вседержителя?
– Ты отправился учить людей Последней империи. Нести им забытые знания.
– А я рассказывал, что из этого получилось?
Бриз покачал головой.
– Ничего хорошего. – Террисиец взял очередное кольцо. – Им было, в общем-то, все равно. Религии былых веков их не интересовали. А разве должно быть иначе? Зачем поклоняться богам, которых забыли?
– Людей всегда интересует прошлое, Сэйзед.
– Возможно. Но интерес и вера – разные вещи. Эту метапамять стоило бы поместить в музей или в старую библиотеку. Ее содержимое бесполезно для наших современников. Пока правил Вседержитель, мы, хранители, притворялись, будто делаем жизненно важную работу. А в итоге получилось, что от нашего труда нет никакой пользы. Вин не понадобились наши знания, чтобы убить Вседержителя. Я, скорее всего, последний хранитель. Мысли, записанные в этой метапамяти, умрут вместе со мной. И время от времени я не чувствую по этому поводу никаких сожалений. Этот век не для ученых и мыслителей. Ученые и мыслители не помогут накормить голодных детей.
– И поэтому ты их больше не носишь? Потому что они кажутся тебе бесполезными?
– Это еще не все, – продолжал Сэйзед. – Носить их – значит притворяться. Делать вид, будто их содержимое кажется тебе нужным. А я еще не решил, так ли это на самом деле. Если я их надену, то почувствую себя предателем. Я отказался от них, потому что не могу судить о них здраво. Я просто не готов поверить, как верил когда-то, что собирать сведения и религии важнее, чем что-то делать. Очень возможно, что, если бы хранители сражались, Вседержителю пришел бы конец еще много веков назад.
– Но ты же сражался, Сэйзед. Ты не сидел без дела.
– Я больше не отвечаю только за самого себя, лорд Бриз. Я воплощаю всех хранителей, поскольку я, видимо, последний. И, будучи последним, я не верю в то, что проповедовал раньше. Здравый смысл не позволяет мне считать себя тем же хранителем, каким я был когда-то.
– Ты болтаешь ерунду. – Бриз со вздохом покачал головой.
– Для меня это не ерунда.
– Это потому, что ты растерялся. Наш новый мир кажется тебе неподходящим для учености, но, мой дорогой друг, время покажет, что ты ошибаешься. По-моему, именно сейчас, страдая во тьме, которая может предвещать конец всему, мы как никогда нуждаемся в знаниях.
– Да неужели? Разве я могу внушать умирающему то, во что не верю сам? Как я могу говорить о боге, когда знаю, что его нет?
Бриз слегка подался вперед:
– Ты действительно так считаешь? Считаешь, что никто не хранит нас?
Сэйзед молча полировал метапамять, однако его движения делались все более медленными.
– Я еще ни в чем не уверен, – сказал он наконец. – Иногда я надеюсь, что смогу отыскать истину. Однако сегодня эта надежда очень слаба. Над этой землей нависла тьма, лорд Бриз, и я не знаю, сумеем ли мы победить ее. Я даже не знаю, хочу ли я с ней сражаться.
Гасильщик выглядел обеспокоенным. Он открыл рот, но не успел ничего сказать – пещеру заполнил грохот. Кольца и браслеты на столе задрожали и зазвенели, с полок посыпались консервные банки, которые Горадель и его солдаты не успели переместить на пол как раз на случай землетрясения.
Через некоторое время толчки прекратились. Бриз сидел с побелевшим лицом и смотрел вверх, на потолок пещеры.
– Хочу тебе сказать, Сэйзед, что каждый раз во время землетрясения я думаю, стоило ли прятаться в пещере. Похоже, это не самое безопасное убежище на такой случай.
– Сейчас у нас просто нет другого выхода.
– Видимо, ты прав. А… тебе не кажется, что землетрясения в последнее время происходят все чаще?
– Да. – Сэйзед наклонился, чтобы подобрать с пола упавшие наручи. – Да, так и есть.
– Может… в этом регионе так бывает, – неуверенно произнес гасильщик.
Он повернулся и посмотрел на капитана Гораделя, который как раз выбежал из-за стеллажа и торопливо направился в их сторону.
– А-а, вижу, вы проверяете, как у нас дела, – улыбнулся Бриз. – Мы пережили землетрясение без особых проблем. Не надо так спешить, мой дорогой капитан.
– Дело не в этом, – возразил чуть запыхавшийся Горадель. – Лорд Призрак. Он вернулся.
Сэйзед и Бриз обменялись взглядами и, поднявшись, последовали за Гораделем. Навстречу им уже спускался по ступенькам Призрак. Повязки на глазах у него не было, и террисиец заметил, что выражение лица у юноши непривычно суровое.
«Мы действительно уделяли парню слишком мало внимания».
Солдаты отступили. Одежда Призрака была в крови, однако он не походил на раненого. На плаще виднелись дыры от огня, а подол и вовсе превратился в обгорелые лохмотья.
– Отлично, – заговорил Призрак, увидев Бриза и Сэйзеда, – вы здесь. Есть повреждения от землетрясения?
– Призрак… – начал было гасильщик. – Нет, у нас все в порядке. Никаких повреждений. Но…
– Нет времени на болтовню, Бриз. Императору Венчеру нужен Урто, и мы его предоставим. Я хочу, чтобы ты начал распространять в городе слухи. Это будет легко: главы подполья уже знают правду.
– Какую правду? – спросил Бриз, и они вместе с Сэйзедом двинулись следом за Призраком вглубь хранилища.
– Такую, что Квеллион использует алломантов. – Голос молодого человека отразился от сводов пещеры. – Мои подозрения подтвердились: Квеллион вербует туманщиков, оказавшихся под арестом. Он устраивает им спасение из огня и держит их семьи в заложниках. Он пользуется теми, кого объявил вне закона. А значт, вся его власть основана на лжи. Если эту ложь раскрыть, все должно рухнуть.
– Это превосходно, мы можем все устроить… – Бриз покосился на Сэйзеда и остановился.
Призрак по-прежнему шел впереди, и террисиец следовал за ним через пещеру. После минутного раздумья Бриз отправился разыскивать Альрианну.
Остановившись у водохранилища, Призрак несколько секунд постоял молча, потом повернулся к Сэйзеду:
– Ты говорил, что изучил конструкцию, при помощи которой вода из каналов попала сюда.
– Да, – подтвердил Сэйзед.
– Существует ли способ сделать все наоборот? Снова наполнить каналы?
– Возможно. Впрочем, не уверен, что обладаю достаточными инженерными знаниями, чтобы выполнить подобный трюк.
– В твоей метапамяти наверняка есть сведения, которые смогут тебе помочь.
– Э-э… да.
– Так используй их.
Террисиец в растерянности замер.
– Сэйзед, у нас осталось мало времени: город надо захватить до того, как Квеллион решится напасть на нас, чтобы уничтожить. Бриз займется распространением слухов, а я попытаюсь найти способ показать всему народу, что Квеллион и в самом деле лжец. Он ведь тоже алломант.
– И этого хватит?
– Хватит, если мы предоставим того, за кем пойдут люди, – пояснил Призрак, снова поворачиваясь к воде. – Того, кто не умирает в огне, того, кто может вернуть воду на городские улицы. Мы дадим им чудеса и героя, а потом продемонстрируем, что их правитель – лжец и тиран. Если бы ты оказался на их месте, как бы ты поступил?
Сэйзед ответил не сразу. Призрак говорил разумные вещи, включая и то, что метапамять все-таки небесполезна. Но террисиец не был уверен, как следует относиться к переменам в молодом человеке. Призрак как будто стал умнее, но…
– Призрак. – Сэйзед понизил голос, чтобы не услышали оказавшиеся поблизости солдаты. – Что ты скрываешь от нас? Как ты выжил после прыжка с крыши? Почему завязываешь глаза?
– Я… – Призрак замялся, на мгновение став прежним робким мальчиком. Почему-то Сэйзед успокоился, когда увидел это. – Не знаю, если я смогу объяснить, Сэйз, – проговорил молодой человек, и часть его надменной уверенности испарилась. – Пока что я сам в этом не разобрался. Я все расскажу – потом. А сейчас можешь просто мне довериться?
Парнишка всегда был искренним. Сейчас он устремил на Сэйзеда нетерпеливый взгляд, и террисиец понял нечто очень важное. Призрак волновался из-за города, из-за Гражданина, которого хотел свергнуть. Он уже спасал людей, а Сэйзед и Бриз просто стояли и смотрели.
Мальчику было не все равно, в отличие от него, хранителя. Сэйзед пытался что-то изменить и злился на самого себя – на свою тоску, которая этим вечером ощущалась намного сильней, чем обычно. В последнее время он не мог доверять своим чувствам. Не мог быть ученым, не мог командовать людьми; от него вообще не было никакой пользы. Но напряженный взгляд Призрака заставил ненадолго забыть обо всех бедах.
Если парень хотел взять инициативу в свои руки, разве вправе Сэйзед ему мешать?
Террисиец оглянулся на свою комнату, где осталась метапамять. Она искушала своим содержимым.
«Я ведь не начну опять проповедовать, – подумал он, – значит и лицемером не буду. Применяя сведения, о которых говорит Призрак, я хотя бы наделю смыслом те мучительные усилия, что понадобились хранителям для сбора знаний об инженерном деле».
Оправдание показалось не самым удачным. Однако его хватало, с учетом того, что Призрак вдруг сделался главным и дал Сэйзеду повод снова воспользоваться метапамятью.
– Хорошо, – согласился террисиец. – Я сделаю, как ты просишь.
* * *
Тюрьма Разрушителя не походила на обычную тюрьму. Его не посадили за решетку. В общем-то, он мог свободно бродить, где хотел.В тюрьме находился не он сам, а скорее его сила. С божественной точки зрения все было уравновешено. Если Разрушитель пытался вырваться на волю, стены его узилища сжимались – и он становился беспомощным. И поскольку бо́льшую часть силы у него отняли и надежно спрятали, он мог воздействовать на мир лишь самым слабым образом.Здесь, кстати, следует кое-что прояснить. Мы говорим, что Разрушителя «освободили» из заточения. Но это неверно. Когда сила Источника оказалась на свободе, вышеупомянутое равновесие нарушилось в пользу Разрушителя, однако он по-прежнему был слишком слаб, чтобы уничтожить мир в мгновение ока, как ему хотелось. Дело в том, что значительную часть могущества Разрушителя составляло его собственное тело, которое по-прежнему оставалось спрятанным в неизвестном месте.Вот поэтому Разрушитель и был так одержим поисками части самого себя.
