8
Стоячие волны
Когда кошачий поток развернулся в Зону и потек вверх по Стрэйнт-стрит, мимо желтого окошка бара Лив Хюлы «Белая кошка, черный кот», уже снова задождило. Шел пятый час утра. Как только улица очистится, на ней появятся несколько портовых рабочих, которые обычно срезали через Стрэйнт крюк до ионников. Потом подмастерья портняжек и клерки, снимающие угол поблизости, – этим последним уже пора было на работу вниз по улице, в центр, – и несколько бойцов из «Prêter Coeur». В общем же Стрэйнт обезлюдела, и, как обычно в этот час утра, казалось, что редкий свет предпочел бы оставить озаряемые им предметы во мраке. Единственным его источником в этой части Саудади осталось окно Лив Хюлы. Оно подсвечивало тротуар. Загляни кто-нибудь в окно, двое-трое всенощных пьяниц, разделенных светлым прямоугольником до степени отчуждения, могли сойти за теплую компанию, с которой имеет смысл познакомиться.
Лив смотрела, как мимо течет кошачья река, размышляла, отчего ее жизнь так похожа на нескладную кучку фрагментов разной ценности, и включала себя в этот мысленный образ: это с ней кто-то захотел бы познакомиться на Стрэйнте, где тротуары, коты и двухэтажные покосившиеся лавки во тьме все были серы. Вот к сумме этого она и свела себя.
– Коты никогда не мокнут, – произнесла она. – Ты заметил? Какая бы погода ни стояла, коты никогда не мокнут.
Вик Серотонин, который явился десятью минутами ранее, стоял теперь, облокотясь на оцинкованную барную стойку, и смотрел на собственные руки с таким выражением, словно ему тяжело было вообще оставаться в живых. Его клиентка пришла минут за пять до самого Вика и сидела сейчас за своим столиком. Кьелар была в короткой кожаной куртке и черных узких слаксах с пояском; выглядела она уставшей. Они пили кофе с ромом и, для нанокамер, делали вид, будто не знакомы. Они этим и собаку бы не одурачили. Когда Вик не удосужился ответить, Лив подлила ему кофе, добавила молока из закрытого крышечкой кувшинчика и сказала:
– Вик, ты сегодня рано. Спрыгнул? Ты всегда рано, если спрыгнуть пришлось.
И на этот вопрос он не дал ответа. Пожав плечами, Лив вернулась за стойку и безжалостно заелозила по ней тряпкой. Посмотрев через стойку на Кьелар, она повысила голос:
– Тогда лучше ничего не говори, Вик. Не хочу я слушать, что ты о себе понарасскажешь. Я от тебя устала.
Выключила свет, потом снова включила и снова выключила. Когда опускалась тьма, воздух бара словно бы наливался оттенком сепии, хотя предметы обстановки часто казались бесцветными и будто бы подсвеченными изнутри.
– Тебе достаточно светло, Вик? Ты в этом свете хорошо видишь?
Вик не клюнул. Лив оставила его и замерла в тенях за барной стойкой.
Турагент и его клиентка продолжали напоказ игнорировать друг друга. Они провели в баре еще пятнадцать минут, потом Кьелар отодвинула стул, подняла серый меховой воротник куртки и вышла. Вик швырнул на кассу немного денег и покинул бар следом за ней. Когда заведение опустело, Лив Хюла выдвинулась из теней и пересчитала деньги. Прижала ладонь ко рту. Метнулась к двери и позвала:
– Вик, ты же за весь столик заплатил. Не надо было платить за весь!
Но они уже удалялись по Стрэйнту к ореолу Зоны Явления следом за белыми и черными котами – и не услышали ее.
– Удачи, Вик! – крикнула Лив Хюла. – Удачи!
Но они не обернулись.
* * *
Если на Стрэйнт-стрит владычествовали коты, то Суисайд-Пойнт принадлежала собакам. В другом конце города Лэнс Эшманн проснулся незадолго до рассвета со смутным ощущением, что разбудил его слышный даже за шумом прибоя собачий лай. Спустившись по коридору в кухню, откуда открывался лучший вид на море, он увидел, как наползают на берег под быстрыми серыми тучами волны, как хлещут во все стороны по пустому пляжу струи дождя. Он постоял пару минут, слушая прибой. Он все еще слышал собак, но лай удалялся. Он был не вполне уверен, что проснулся. Осознав это, он едва заметно улыбнулся и вызвал ассистентку.
– Ты слышишь псов? – спросил он.
– Что?
Песок, который нанесло под дверь кухни за ночь, прилип к босым подошвам Эшманна. Он без особого успеха поскреб ими друг о дружку, потом стал соскребать песчинки ладонью.
– Каждое время года, – сообщил он ей, – полнится бессознательными актами запоминания, спровоцированными тем или иным запахом в воздухе, сезонными изменениями инсоляции… Ты следишь за моей мыслью? – На линии молчали. Может, следит, а может, и нет. – Тут всегда псы. Они не настоящие, но и метафорой их не сочтешь. Прошлое преследует каждого из нас, как гончий пес.
– Не уверена, что…
– Что поняла меня? Сыщику всегда надо учитывать такую возможность. Чем старше мы становимся, тем громче их голоса, тем отчетливее лай. – Она не отвечала, поэтому он продолжил: – По крайней мере, я их по этому каналу не слышу, и на том спасибо.
Он попросил ее подключить нанокамеры на Стрэйнт-стрит, и она, казалось, с облегчением исполнила просьбу. Последив за жизнью бара несколько минут, он покачал головой.
– И это все, что произошло за ночь?
– Между тремя и четырьмя часами утра система снова заглючила. Можно что-то вытащить, но это неинформативная запись.
– Охотно верю, – сказал Эшманн.
– Надо людей подключить.
– А кого нам использовать? Эта женщина знает всех клиентов своего бара. Она-то не дура, в отличие от Вика. – (Лив Хюла неподвижно стояла за барной стойкой, облокотясь на цинковую пластину. Перемотка: она снова наклонилась к барной стойке, устремив пустой взгляд вперед. Вид у нее был уставший.) – Бога ради, выключи это.
Эшманн отскребал песчинки с подошв так рьяно, словно занятие это могло прояснить его жизнь или по крайней мере вернуть к ней. После двухчасового сна на подлокотнике у него ныли почки, но эта боль не объясняла назойливого чувства, словно за ним что-то гонится, преследует из той части прошлого, о которой у него даже догадок не имелось. Она не объясняла, отчего у Эшманна так занемели руки, словно во сне он сжал их в кулаки. Лишь псы могли это объяснить.
– По крайней мере, мы знаем, куда они ушли, – сказал он. – У нас полно тому подтверждений. – Перед тем как отключиться, он добавил, надеясь, что ассистентка не успеет ответить: – Кстати, а тебе нравятся сны, которые ты смотришь в том твинк-баке?
– Вы лучше за своими псами приглядывайте.
Эшманн с ноющими почками поплелся в туалет, хмыкая себе под нос.
– Надо бы и мне как-нибудь в бак загрузиться, – пробормотал он.
* * *
– Как они узнают, что мы здесь?
Вик Серотонин остановился, чтобы клиентка его нагнала.
– Может, и не узнают, – заметил он легкомысленно.
Явление пало на землю, или как там это описывать, около поколения назад, а может, и раньше, в старом промышленном квартале, посреди заводов, свалок, складов, доков и корабельных каналов, которые в ту пору соединяли Саудади с океаном. Торговля немедленно прекратилась, но характерная для нее архитектура уцелела, окаймляя Зону бахромой примерно полукилометровой ширины, – лабиринт пустых зданий с просевшими ржавыми крышами и протекающими водосточными трубами, где все стекла были выбиты из перекошенных стальных рам. В паре миль за баром Лив Хюлы Стрэйнт сужалась до аллейки, паутина перекрестков сменялась вкраплениями ухабистых тропок между заводскими зданиями, заваленных мотками кабеля и прогнившими досками. Здесь пахло ржавчиной и химией. Синие эмалированные указатели по углам давно изъела ржавчина, и надписи стали нечитаемы. Элизабет Кьелар исследовала их и вздрогнула.
– Узнают, – сказала она.
– Тогда зачем меня спрашивать?
– Я это чувствую.
– В прошлый раз, – терпеливо напомнил он ей, – только всего и случилось, что ты психанула.
Она сердито глянула на него, – можно подумать, это он из них двоих ненадежен, это ему-де нельзя довериться. За годы здешней карьеры Вик задавался подобным вопросом чаще, чем можно было подумать по его тону. Повернув за угол, оказываешься в ореоле – это бывало ясно по перемене погоды. Сверни в проход между заброшенными фабричными зданиями зимой – солнечный свет упадет в колодец, образуемый стенами, и насекомые закружатся по быстрым прихотливым траекториям, перелетая между бронзовым сиянием и сумраком внутри зданий. Если в Саудади солнечно, то по ореолу мотает клочья тумана. Или, как сейчас, ветер обронит на свалку несколько холодных короткоживущих пригоршен снега. Что бы ни происходило, тени падали под абсурдными для этого времени года углами, словно география вспоминала, каково быть иной.
– Границы нерезки, – подытожил Вик. Надо полагаться на интуицию как на главный смыслоразличитель.
– Когда Тракт Кефаучи впервые упал на землю, они попытались возвести постоянные укрепления. Стены, рвы, бетонные блоки. Но за ночь все это поглощала Зона.
Что-то менялось в воздухе, и наутро блокпост исчезал, а часовые оказывались посредине пятидесятиярдовой свалки, окаймленной сорняками и растрескавшимся бетоном, в месте, которое больше всего напоминало огромный неподвижный парк аттракционов под дождем.
– Теперь их малость попустило, они натягивают колючку в одном месте и опускают в другом; у них это называется «тактика мягкого сдерживания».
Продолжая объяснять это самому себе и размышляя о сложностях своих отношений с Эмилем Бонавентурой, Вик добавил:
– Даже в ореоле нужна удача. Я не из тех, кто уверен на все сто, что вон тот фонарь простоит на своем месте до следующей среды.
– А ты вообще хоть что-нибудь понимаешь? – сердито спросила она. – С какой стати ты ведешь себя так, будто в этом разбираешься, хотя на самом деле ни хрена не понимаешь?
– Тут полно копов. Давай шевели ластами.
Через двадцать минут совсем рассвело, и за ними увязался первый патруль. Вик поторопил Элизабет, они проскочили в ближайшую дверь и оказались на заброшенном складе, где бетонный пол местами вздулся и обнажил грязную почву, а на месте канализационных и водопроводных труб зияли дыры, – отсюда уже давно вынесли все, что могли. Пихнув ее на пол, он прижал руку ко рту клиентки. Элизабет уставилась на него в озадаченной растерянности, словно не могла взять в толк, почему частью поиска ключей к собственной натуре должно стать подобное унижение; матово-серые летательные аппараты Полиции Зоны протиснулись через узкий захламленный проход, заслонили окна, открыли снова, подняв из луж вонючий пар дыханием ядерных двигателей. Воздух задрожал от грохота, а снаружи донеслись крики полицейских в проходах между зданиями.
– Они не нас ищут! – крикнул Вик на ухо Элизабет Кьелар. Но принудил остаться на полу, лежа ничком и вслушиваясь, еще долго после того, как грохот стих, а поисковый отряд удалился. Потом они выбрались наружу, и Элизабет принялась яростно отчищать грязь с одежды. Ландшафт в дальнейшем оставался более-менее неизменным: те же заваленные ржавыми железяками тропинки, затопленные ракетные доки – под водой виднеются утонувшие механизмы, из шахт до самого моря долетает вонь, но экзотические радиохимикаты несколько облагораживают содержимое, заставляя его мерцать во мраке по ночам. Они двигались в неплохом темпе, и Вика Серотонина радовало, что на сей раз, в виде исключения, все идет как по маслу. Но чем дальше, тем чаще все вокруг – каждый проход, каждая заброшенная пристань, каждый подъемный кран, расплавленный или осевший, даже патрульные Полиции Зоны – менялось, морфировало и трансформировалось в нечто непостижимое. Ореол окружал их, накатывая волной. Все таяло и корчилось. Спустя полчаса, застигнутые дождем на границе самой Зоны – отвесные струи казались ртутными против света, и ливень кончился за считаные минуты, – они даже не сумели определить, как и предупреждал Вик, откуда шел этот дождь и как. Хотя по сравнению с тем, что их ждало, обстановка тут была вполне спокойная.
* * *
Действуя в отрыве от патрульных, Лэнс Эшманн вел розовый «кадиллак» по узким проходам и задерживался на каждом перекрестке, чтобы затем, на краткий миг яростно ускорившись, примять колесами заросли сорняков к бетону, и по его манере вождения легко было подумать, что он теряет контроль над машиной. Когда сыщик сам садился за руль, машина словно менялась. Становилась крупным неповоротливым животным, не приспособленным природой ни к охоте, ни к скрытному бегству, но все же решившим, презрев дарвиновские ограничения, освоить и то и другое.
Эшманн вел так, словно у него что-то случилось со зрением, – крепко сжимая руками рулевое колесо, пригибаясь вплотную к ветровому стеклу, – а его ассистентка, страдальчески съежившись на пассажирском сиденье, как могла цеплялась, чтобы ее не выбросило из машины, и взирала на шефа с неприкрытой враждебностью.
– Понять не могу, – сказала она, – зачем вы на этом настояли.
– А ты что, считаешь себя единственным способным водителем на свете?
– Нет!
– Водить все умеют. И всем это нравится.
– Это из-за вчерашнего.
– Я не удостою эту реплику комментария. Иногда надо рулить, а иногда – скакать. Не порти мне чудесный день.
Эшманн сильнее обычного напоминал пожилого Эйнштейна: глазные яблоки глубоко запали, щеки обвисли, под веками серые тени от недосыпа. Глаза слезятся, белки покрыты красной сеткой. Вид у него был сконфуженный, но энергичный. Передние колеса «кадиллака» на миг оторвались от земли, потом стукнулись о бетон снова, да так, что подвеска чуть не отвалилась. Ассистентка рефлекторно вцепилась в край ветрового стекла, и это спровоцировало отклик ее плечевого импланта.
– Вам знаком такой термин – «потеряться»? – спросила она. Спутниковая навигация еще работала, но программная начинка плеча ассистентки уже не могла вычленить нужный источник из нескольких доступных, призрачных, как ловушки элементарных частиц или артефакты атмосферного линзирования. Они могли оказаться как реальными, так и нереальными. По крайней мере один из них, похоже, размещался в самой Зоне.
– По крайней мере, я не могу сейчас сказать, где мы.
Эшманн усмехнулся.
– Добро пожаловать в ореол, – сказал он.
– Это из-за вчерашнего, – упрекнула она его.
Он склонился к ней и потрепал по плечу.
– В конце концов, разве хоть кто-то из нас может с уверенностью сказать, где находится?
В это утро орбитальный трафик был плотнее обычного: военный, чужацкий, систем слежения. Если знать, куда смотреть, заметны были ЗВК в солидных количествах. Высококлассные корабли на орбитах, предназначенных для надзора за кое-какими сомнительными инвестициями менеджеров среднего звена, готовы были сорваться с привязей. У ассистентки на кону стояла своя инвестиция. По ее руке без устали струились потоки данных, и она следила за ними, отвлекаясь лишь для того, чтобы бросить:
– Держите руль двумя руками, пожалуйста.
* * *
Вместе с квартирой в саутэндском доме без лифта, турагентством и хорошей репутацией последнего Вик Серотонин получил в подарок от Эмиля Бонавентуры схрон на верхнем этаже старого здания местного представительства Балтийской биржи, обращенного фасадом к Зоне и отделенного от нее обширной забетонированной пустошью Окраины. Помещение имело размеры двенадцать на пятнадцать футов и некогда служило офисом, будучи разделено перегородками из матового стекла. Со временем Вику пришлось принять на себя функции его защитника от посягательств прочих турагентов. В отместку двое или трое конкурентов, ведомые женщиной по имени Дженни Лимонад, а по прозвищу Мемфисская Хозяюшка, проделали ручным термобарическим гранатометом в полу дыру, падение в которую сулило любителям экстремального туризма тридцатифутовый полет навстречу стоячей воде. Несмотря на это, схрон оставался серьезным профессиональным активом, поскольку отсюда были превосходно видны просторы Окраины, уходящие сквозь пелену дождя к воздушному уплотнению, которым отмечала себя граница Зоны. Здесь можно было передохнуть и без напряга оценить ситуацию. Вик однажды рискнул тут заночевать, но сны, виденные той ночью, убедили его больше не повторять подобных опытов. Он стоял у окна без рамы и стекла и пытался стряхнуть озадаченность от вопроса Элизабет Кьелар:
– Тебе никогда не хотелось детей?
Вид из окна ее страшил. Оказавшись здесь, она немедленно отвернулась от него и, стараясь глядеть в дыру, прокралась вдоль стен в угол, где сидела и сейчас, скорчившись и обвив колени руками. Когда Вик что-нибудь говорил, она отвечала лишь пристыженной улыбкой, словно его слова застигали ее за каким-нибудь неприличным делом. Тусклый грязный свет, падая ей на лицо, скрывал больше, чем обнажал. В такой близости от Зоны со светом вечно творилось что-нибудь неладное; он точно протискивался, многократно переотражаясь, через тяжелые, но летучие жидкости, подобные ароматическим углеводородам близ точки кипения.
– У меня дети были, – продолжила Кьелар. – Я их бросила.
Заметив его выражение лица, она усмехнулась.
– Честно говоря, они уже меня переросли кое в чем. Они всегда были так нетерпеливы. – Она заерзала в углу. Посмотрела на свои ладони. – Я их оставила, потому что видела, что с ними все будет в порядке. – Вик не знал, что на это ответить, потому и смолчал. Спустя минуту она спросила: – Когда отправляемся?..
– Скоро.
Требовалось немного выждать. Всегда разумнее напомнить об этом клиентке вежливо, а не давить на нее; впрочем, как отметил бы любой наблюдатель, Вик хорошо обучился искусству терпения. Рано или поздно он уловит нужный сигнал, оформленный переменой света или плотности звуков, доступных уху, выберет требуемое прилагательное из сложного словаря Зоны. Он не торопился и не сердился, потому что не хотел предпринимать никаких действий без полной уверенности. Он же профессионал как-никак.
– Не жди, пока дверь откроется сама, – сказал ему однажды Эмиль Бонавентура. Будь Вик глупее, он бы принял это за руководство к действию.
– Пойди глянь туда, – посоветовал он Элизабет Кьелар.
– Не знаю, – ответила та, – нужно ли?
Вик пожал плечами, словно не обратив внимания. Затем повторил, укрепляя в ней уверенность, тоном, каким общался только с клиентками:
– Ты же за этим сюда явилась. Иди и посмотри. Вот.
Спустя миг она присоединилась к нему, осторожно обойдя дыру в полу, и они вместе стали глядеть на Зону. Никогда нельзя было с уверенностью утверждать, что именно там видишь. За колючей проволокой и руинами исходной стены, за рухнувшими наблюдательными вышками плясали призматические световые зайчики. Возникало ощущение постоянного сдвига пластов реальности. Что-то громко перекатывалось, точно падали исполинские балки, скрипели нагруженные механизмы, потом эти звуки дополнялись миллионократно усиленным гудением осы. Словно пародия на исходные функции этого места. Кроме того, можно было расслышать обрывки популярных песен – они накладывались друг на друга, словно кто-то постоянно дергал реостат на радиоприемнике. Пахло нефтью, мороженым, мусором и березовой корой в зимний день. Они слышали детский плач или какое-то клацанье в конце улицы – это пробуждало неясные воспоминания. Внезапные вспышки света; плотные, искусственные по виду, розово-пурпурные колеса и полосы, птицы на фоне заката, моментальные переходы света из одного состояния в другое. Потом предметы взлетали в воздух на расстоянии, быть может, сотен миль – ну или так казалось. По этим движениям невозможно было оценить масштаб и перспективу, но объекты переворачивались снова и снова, как в замедленной съемке: предметы домашнего обихода, увеличенные в сотни раз и опоздавшие к своей эпохе, – гладильные доски, молочные склянки, пластиковые чашки и тарелки. Слишком крупные и чрезмерно рельефные, разукрашенные плоскими пастельными цветами, с минимальными признаками той или иной формы, они менялись, будто капли жидкости, прямо на глазах. Порой, напротив, они бывали слишком маленькими, наделенными притом фотографической гиперреалистичностью, как в модных или порнографических журналах Древней Земли: индивидуальные здания, мостики, белые многопалубные суда, целые городские ландшафты переворачивались вверх тормашками в окружении стай зеленых попугаев, пушечных колес, высоких комодов, дуршлагов и игрушечных поездов на игрушечных рельсах. Все на миг принимало усредненные контуры. Все на краткие мгновения становилось нормальным, затем менялось и превращалось во что-то совсем иное. В этом непрестанном кружении, в этот миг наблюдения и вслушивания, диким произволом судеб идеально недоступный интерпретации, они представляли всю совокупность объектов, сопровождающих чью-то жизнь – может, наблюдателя, а может, чью-нибудь еще. Изо дня в день, приглядываясь к ним, можно было составить более или менее подробный каталог вещей, которые поддавались описанию как «реальные». Фактически же, пока не пересечешь границу, в такой классификации не нуждаешься.
Вик Серотонин, прибывая на Окраину, каждый раз испытывал облегчение. В этом месте еще можно развернуться и отправиться домой, отказавшись от вылазки. Одновременно он тут себя чувствовал и в боевой форме, и, как следствие, у Вика внутри воцарялось относительное спокойствие. Он испытывал внутреннюю стабильность. Расслабленность, смешанную с возбуждением.
– Тихо сегодня, – заметил он.
Элизабет неуверенно улыбнулась.
– Ужас-то какой! – прошептала она. – Невыносимо!
– На этот раз вынесешь?
– Не могу иначе.
– Ну что ж, – сказал он, – тогда пора за дело.
Он пошел к двери, спокойный и счастливый, но, когда оглянулся, она еще стояла у окна.
– Сейчас правильный момент для вылазки, – обнадежил ее Вик. Взял за плечи – и ощутил где-то глубоко внутри у Элизабет напряженную упругость, словно коснулся растянутой мембраны, при сближении с которой надо остановиться, призадумавшись, как поступить дальше. Элизабет, казалось, понимала это. Стоя между Виком и окном, она извернулась, притянула его к себе и резко укусила.
– Бля! – воскликнул Вик. Отшатнувшись, он прижал руку к укушенной щеке. Она опустилась на колени, завозилась сперва с его одеждой, без особого толку, затем – со своей.
– Да, бля, – сказала она, – трахни меня, бля. Давай, Вик. Возьми меня. Мне нужно что-то ощутить у себя внутри.
Он тупо смотрел на нее.
– Вик, да какого?.. Трахни меня, пока я туда смотрю.
В такой позе их и настиг человек, похожий на Альберта Эйнштейна. Еще не отойдя от лихой поездочки на «кадиллаке», он кинулся вверх по лестнице, добежал до порога и заметил ехидно ассистентке, которая как раз послала Вику равнодушную усмешку:
– Горячая парочка. Сроду таких не видал.
– У нас полно записей с Виком и Элизабет, – согласилась та. – Девчонка к девчонке тянется, что с нее взять!
Вик полез было за пистолетом Чемберса, но ассистентка, чьи рефлексы перекроили для работы на субмиллисекундной шкале, опередила его: движения девушки слились в размытую дымку, словно она очутилась в нескольких местах одновременно, затем воссияла актиническая вспышка, после которой несколько мгновений ничего не было видно, кроме Эшманна, который остался стоять на пороге с разинутым ртом, побелевший и разом постаревший, а также Элизабет Кьелар, которая опрометью ретировалась через дыру в полу и исчезла, чтобы появиться немногим позже; она петляла и выписывала зигзаги, удаляясь по Окраине в сторону Зоны. Ассистентка Эшманна безмолвно метнулась к окну и обстреляла ее. Разрывные пульки пистолета Чемберса описали плавные дуги в дожде, произведя шум, подобный шипению неисправной неоновой трубки, и воспламенив чахлую растительность.
– Прекрати, – сказал Эшманн. Его тон вывел ассистентку из перекроенного состояния. Она сердито уставилась на шефа.
– Видишь? – пожаловался он Вику.
– Вижу, – ответил Вик. У него с рукой что-то случилось: она онемела ниже плеча и он даже пошевелить ею не мог.
– Вик, я же тебя предупреждал, что ты ей – плюнуть и растереть.
Вик осел на пол и стал глядеть в окно. Его уже арестовывали, но на сей раз он не имел четкого представления, чего ожидать в дальнейшем. Меж тем Элизабет Кьелар и след простыл. Трахни меня, пока я туда смотрю. В сущности, многим клиенткам больше этого и не требовалось. Дальше Окраины они не заходили. Трахались с ним в виду Зоны, словно затем, чтобы лучше постичь ее природу – но не как состояния вещей, а как живого организма, возможно даже наделенного сознанием и способного наблюдать, как они кончают; по пути назад они с Виком не общались. Просто чтобы перчинки в жизнь подкинуть. Вик не сказал бы, что зарабатывает, эксплуатируя эти их порывы, и даже не сформулировал однозначного мнения на сей счет; но если клиентке ничего большего и не требовалось, то так было безопаснее для обоих. Впрочем, он и подумать не мог, что в случае Элизабет Кьелар, каким бы расхристанным характером та ни обладала, все так повернется, и уже начинал жалеть, что так мало узнал о ее личности.
* * *
Вика вывели на Окраину и запихнули в розовый «кадиллак» 1952 года выпуска; Эшманн сел впереди и раскурил трубку. Одновременно детектив связался с полицейским участком.
– Нет проблем, – сказал он, тряхнул рукой, чтобы потушить спичку, открыл пепельницу на приборной доске, улыбнулся и покивал Вику. – Сегодня утром с погодой и то больше проблем. Он тут, все в порядке, мы его сцапали. Нет, там другое дело.
Пока Эшманн говорил с участком, его ассистентка нетерпеливо выжидала снаружи, прохаживаясь вокруг машины. Она то и дело останавливалась и поглядывала в сторону Зоны с таким видом, будто заметила там нечто, другим недоступное. Перекроенные рефлексы, остывая после возбуждения и стычки с Виком, включались и выключались, отчего ее фигура слегка рябила: красные и зеленые пиктограммы, перемежаясь чернильно-черными иероглифами, ровными рядами стекали по ее предплечью. Она наклонилась к машине и дружески улыбнулась Вику, словно приглашая его к беседе.
– Вик, – сказала ассистентка, – мои штучки лучше твоих. Ну ты пойми. Потому и рука у тебя так болит.
– Иди поищи его клиентку, – приказал Эшманн.
Вик произнес:
– Ее зовут Элизабет. Она нервничает; вам трудно будет ее поймать. Пожалуйста, постарайтесь ее не пристрелить.
Ассистентка зыркнула на него, потом опустила глаза на потоки данных и ушла в дождь.
– В Зону не ходи! – крикнул ей вслед Эшманн.
Изучив свою трубку, он посмотрел на Зону, словно в данном контексте трубка и Зона имели равную ценность. Оттуда вырвалось что-то огромное, оранжевое, воспарило в воздух, но через пелену дождя его контуры едва различались. Повисев так мгновение, объект постепенно сложился и исчез. Весь процесс отнял не больше сорока секунд и сопровождался трудноописуемым шумом. Эшманн с тихим удовлетворением наблюдал.
– Вялый нынче денек, – проговорил он. – Несколько часов назад совсем иначе было. В кафе «Прибой» меня окатило. – Воспоминания его, казалось, радовали. – В буквальном смысле слова. И твоего друга Антуана тоже. А сейчас – тю! Идет Волна, и ничего.
Вик Серотонин пожал плечами.
– Если внутрь сунешься, то поймешь, что там совсем не так тихо, – напророчил он. Тем самым Вик желал подчеркнуть, что, хотя инициатива сейчас у сыщика, из них двоих большим опытом передряг в этом месте обладает именно задержанный. – А как там Толстяк Антуан?
– Он немного зол.
– Антуан не такой толстокожий, каким кажется.
– Вик, мне надо туда.
– За каким хреном?
– Потому что там моя жена. Мы наблюдаем жизненный цикл нового вида артефактов, и я думаю, что моя жена была одной из этих.
Вик так мало понял из сказанного, что не смог придумать ответа.
– Какого такого вида? – выдавил он наконец.
– Прогуляйся по центру Саудади ночью, зайди в клубы, тиры, на танцплощадки. Они там. Или загляни к нам в КПЗ – и тоже найдешь их там, с пылу с жару из кафе «Прибой», озираются вокруг по-дебильному, словно не могут взять в толк, как их сюда занесло, по эту сторону реальности. Им тут нравится – а кому бы нет? Кто не любит секса, жареной пищи, тяжелой наркоты? Самые крутые неотличимы от людей: снимают жилье, ходят по улицам, удовлетворяют свои прихоти – окукливаются, короче; вид у них постоянно слегка уязвленный, но это потому, что они – не мы. Они пытаются выйти на контакт, они ищут способов пообщаться с нашим миром или с кем-то в этом мире. Они тут, чтобы изменить положение дел, но мы так тесно в себе застряли, что понятия не имеем, чего они хотят. Пока принимаешь их за людей, испытываешь к ним интерес, а это их только озадачивает. Они вроде насекомых, Вик: спустя пару лет инстинкт, выгнавший их из Зоны, ослабеет и они потянутся обратно.
Он сказал, что это дорога с двусторонним движением, проторенная их собственными желаниями, и такие, как Эшманн, должны были изначально предусмотреть подобную возможность.
– С тех пор как Тракт упал на землю, мы уверились, что знаем, как выглядят беглые. Они на людей не были похожи. Они как жертвы катастрофы. Мы в этом уверились, мы построили свои законы на этом. Ты их видел в карантинных центрах, Вик: наполовину глыбы плоти, наполовину артефакты, они распадаются на куски, страдают глоссолалией, у них из глоток течет дочерний код, струится, как свет, готовый заразить целый квартал. Мы не готовились к более тонким атакам.
– Твоя жена умерла, – сказал Вик, – это всем известно.
Эшманн тут же замолчал. Из уголков глаз у него потекли слезы.
– Прости, – сказал Вик.
Они неловко уставились друг на друга.
– Ох уж этот дождь!.. – произнес Эшманн, выставив перед собой ладонь. – Тебе никогда не хотелось очутиться на другой планете?
Он утер дождевую воду с лица; вид у сыщика был уставший и неряшливый. Повозился с пепельницей на приборной доске. Затем недолго пообщался с ассистенткой и в завершение разговора приказал:
– Возвращайся. Ты тратишь время зря. Надо оформить арест и засадить Вика в уютную теплую камеру.
Парой минут позже ассистентка безмолвно возникла на Окраине; по ее лицу, рукам и пистолету стекали капельки дождя.
– Садись в машину, – похлопал по сиденью рядом с собой Эшманн. – Садись на водительское место, как ты любишь. Опусти крышу, если промокла.
– Нас тут всех замочат, – произнес Вик.
– Вик, заткнись.
Они нетерпеливо смотрели, как крыша «кадиллака», того же кремового оттенка, что и салонная обивка, медленно смыкается над их головами.
Эшманн сказал:
– Вик, эта женщина целый отряд себе на подмогу вызвала, пока готовилась тебя задержать. – Он хмыкнул. – Видишь, какая она предусмотрительная. Они все еще тут, шляются где-то в тумане, пытаются выбраться. Тут видимость не дальше десятка ярдов, а связь глючит из-за Зоны. Она от тебя ожидала более существенных проблем. Если честно, то и я тоже. Как твоя рука? Онемение пройдет.
Ответа не последовало, и он пожал плечами.
– Ты арестован по той причине, что я не получил от тебя желаемого. Никогда нельзя недооценивать такой повод для ареста.
– Как насчет туристки? – нетерпеливо спросила полицейская.
– Туристку придется оставить в покое, – ответил Эшманн без особого недовольства. – В конце концов, она знала, чем рискует. – Он перегнулся через сиденье и сказал Вику Серотонину: – Ты знаешь, я бы не удивился, окажись тут Эмиль. Эмиль бы сильнее заинтересовался. Он никогда не считал Зону поводом для карьеры; он искатель приключений и просто не может от нее отвязаться. Я уважаю такой подход. Вик, а как Эмиль себя чувствовал в последний раз, когда вы с ним виделись?
– Ему было хреново.
– Когда я его в последний раз видел, ему тоже было хреново. А Эдит вроде в порядке. – И – ассистентке: – Заводи мотор. Увозим Вика.
* * *
Это оказалось не так-то просто. На середине одного из длинных разворотов громоздкого «кадиллака» из-за угла здания Балтийской биржи вынырнула рикша и устремилась к ним, увлекая за собой во влажном воздухе кометный след рекламных объявлений, подсвечивая лужи вокруг и шлепая по ним сильными ногами Энни. Она тяжело отталкивалась, таща за собой экипаж, и дышала надсадно, как загнанная лошадь. Вик слышал, как в экипаже кто-то говорит с рикшей, но не разбирал слов; однако у него возникло ощущение, что ситуация выходит из-под чьего-либо контроля.
Из-за другого угла здания биржи возникли две дюжины фигур в характерных дождевиках и модных водонепроницаемых кепках ганпанков. Завидев их, ассистентка спихнула Эшманна с переднего пассажирского сиденья и затолкала в отсек рядом с педалями, так что теперь мотор прикрывал его от возможного обстрела. После этого распахнула дверь с стороны водителя и метнулась в дождь, выкрикивая команды своему предплечью. Включилась ее выкройка, и фигура ассистентки расплылась в волокнистую дымку. Эшманн, выгнув шею под неестественным углом, моргал из-за рычага передач.
– Что происходит? – спрашивал он у Вика. – Тебе видно, что происходит?
Меж тем «кадиллак» продолжал описывать полукруг, замедляясь, пока не остановился рядом с подоспевшей рикшей. Дверь со стороны водителя полностью распахнулась, и Вик увидел в коляске рикши маленькую фигурку Элис Нейлон.
– Происходит то, что мы в дерьме по уши, – сообщил он Эшманну. – Приструни свою гребаную дуру, чтоб ни в кого не стреляла.
Он наклонился вперед и высунул голову наружу.
– Элис! – крикнул он. – Блин, да это же я! Вик!
– Привет, Вик, – отозвалась Элис. – Посмотри на меня!
– Ты бросай шутить, – посоветовал ей Вик. – Нам тут несчастные случаи не нужны. И не летите в таком темпе, это глупо, ты только себе хуже сделаешь.
Не успела Элис ответить, как рикша прибавила ходу.
– Даже такой лошадке, как я, – сказала рикша, – троих трудно снести. – Она подалась вперед в сбруе, с отрепетированной аккуратностью выблевала себе между ног и воззрилась на продукт. – Ничего такого, что бы не лечилось дексамилом. Если кому нужен, то у меня его до фига.
Густой, но странно мелодичный смех донесся из экипажа.
– Классная тачка, Вик, – сказал пассажир.
– Классная, Поли, – согласилась рикша. – Родстер пятьдесят второго года. Восьмицилиндровый движок, триста тридцать футов на фунт при оборотах две семьсот в минуту. Уважаю. Ты в курсе?
– Господи, – сказал Поли де Раад, – с этим «Радио Ретро» экспертов развелось, как собак нерезаных. Открой эту штуку, Элис, хочу на своего старого дружбана Вика взглянуть.
– Поли, не надо ни в кого стрелять, – сказал Вик.
– Я тебе это «Поли, не надо» припомню, – пообещал ему де Раад. – Ты чё на меня вылупился, а?
Стоило Элис Нейлон откинуть прочную дверцу кабины, как изнутри потянуло дерьмом, и стало ясно, что Поли в плохой форме. От обзора его закрывали останки мальчишки с Пойнт; двое держали друг друга в неловких объятиях, словно забыли, как это делается, вопреки предварительной практике. Они едва слышно дышали друг другу в лицо. Одежды на них было немного, а фарфорово-белые тела покрывала тонкая скользкая смолистая пленка, на первый взгляд – жидкая, но продолжавшая прямо на глазах отвердевать и трескаться, словно защищая парочку от воздействия окружающего воздуха. Поли еще можно было узнать, а вот мальчишка оплыл, размяк и растолстел. Он прибавил лет тридцать-сорок с того дня, как Вик его увидел в здании на Суисайд-Пойнт. Под каким углом на него ни гляди, а лицо словно бы ускользало от фокуса. Он не понимал, где находится и что с ним делают. Впрочем, похоже было, что он по-своему доволен. То и дело стайки светлячков вылетали откуда-то из области его рта, сопровождаемые парой-тройкой музыкальных нот.
Поли, не столь удовлетворенный собственным состоянием, выпростал руку вперед.
– Элис, этот мудак снова ко мне прилип, – молвил он.
Элис осторожно расцепила их и помогла начальнику выбраться из коляски рикши. Осложнялось дело тем, что Поли не хотел на себя смотреть.
– Поли, ну помоги же мне, – ныла Элис, но он продолжал глядеть вперед и вверх, а на свое тело и Элис взгляда не опускал. Поли не хотелось признавать, что она ему помогает. В конце концов Элис утвердила тушу Поли на бетоне перед Виком Серотонином, где де Раад остался стоять, источая вонь, качаясь и размахивая руками. Лицо его частично расплылось и снова сфокусировалось.
– Вик, ты видишь? Ты видишь, что ты натворил?
От необходимости отвечать Вика спас Лэнс Эшманн, который уже вылез из «кадиллака» и встал рядом с пассажирским сиденьем, оправляя и застегивая плащ.
– Ох уж этот дождь, – посетовал сыщик, – никогда не прекратится. Поли, ты бы не совался на улицу в такую погоду, вид у тебя нездоровый. – Он едва заметно улыбнулся Поли. – Если хочешь, езжай в карантинное бюро, и там поговорим.
В карантин де Рааду было нельзя, ибо с ним там обошлись бы весьма неласково. Оставив его размышлять об этих перспективах, Эшманн направился к рикше и заглянул в кабинку с видом рассерженным и удивленным.
– Я тебе не нужен? – пропел мальчишка с Пойнта на три голоса. Непонятно как, но он почувствовал присутствие сыщика. И рассмеялся. – Никому я не нужен.
Эшманн стоял так, перегнувшись через рикшу, довольно долго, словно старый дедушка над колыбелью.
– Ничего хорошего не выйдет из того, что ты тут натворил, – сказал он Вику Серотонину, не глядя на него.
На Окраине установилось настороженное перемирие.
Ганпанки Элис Нейлон без устали патрулировали окрестности, перешептываясь на своем протяжном боевом арго, производном от жаргона бойцов «Prêter Cur». Ассистентка Эшманна оказалась не готова их отогнать, хотя выкройка у нее была куда круче. Она решила, что нет смысла навлекать еще горшие неприятности на группу поддержки, вызывая их сюда по такой скверной погоде в условиях зонной интерференции. Но ситуация не может оставаться такой вечно, а когда переломится, то и посмотрим, в какую сторону. Придя к такому решению, она вышла из перекроенного состояния и стояла теперь, облокотясь на заднее крыло «кадиллака», недружелюбно переглядываясь с Элис Нейлон или с изумленным отвращением поглядывая на изменившегося Поли де Раада. Для Поли же все могло обернуться только к худшему. Протяни он еще двенадцать часов, а это представлялось маловероятным, группа зачистки запихнет его в орбитальный изолятор. Там ему вставят трубки во все естественные отверстия и проделают несколько дополнительных. В мягкое нёбо и мозг введут проводки, надеясь, что какой-нибудь высококлассный оператор рискнет туда сунуться и выжечь дочерний код, пока тот не достиг стадии полномасштабного побега. Так или иначе, а Поли покойник. Пока же он представлял угрозу для всех вокруг, а без поддержки Элис вскоре исчерпает круг друзей.
– Не повезло тебе, Поли, – проронила ассистентка.
– Ты лучше присматривай за нашим арестованным, – посоветовал ей Эшманн, – если тебе заняться нечем. – Он примирительно взглянул на де Раада. – А тебе-то какое до всего этого дело, Поли? Это же ты нам сдал Вика, мы сами справимся.
Вик посмотрел на Эшманна, затем на Поли и обратился к последнему:
– Ты меня сдал? Поли, ты меня обижаешь.
Де Раад проигнорировал его реплику.
– Не в моих интересах было являться сюда лично, – сказал он Эшманну, – учитывая, в какой я форме; болезненное и унизительное занятие, если честно. Но ведь это Вик притащил оттуда артефакт и сбагрил его мне. Так, значит, я тебя обижаю? – Это он неожиданно заорал на Вика. У Поли изо рта потекла слюна, и Вик отшатнулся, чтобы продукты внутренней секреции Поли его не заразили. – Гребаный наш Господь Иисус, ты мне дочку привил! Ты глянь на меня! – От вопля сил у Поли только уменьшилось. Он с усталым отвращением покачал головой. – Ты меня наебал, Вик, а я наебал тебя. Мы квиты.
– Ты сам себя наебал, Поли, – ответил Вик. – Я просто принес тебе дурные вести.
Но Поли уже неловко залезал обратно в кабину рикши, промокший до нитки, тяжело опираясь на плечо Элис Нейлон. Все немного расслабились. Вик у Эшманна. Поли отомстил, как сумел. Люди Эшманна замолвят словечко за Поли – и проблема, какую тот собой являет, будет решаться на более высоком уровне. Даже сам Поли с этим смирился. ЗВК пошлют кого-нибудь за ним, и Поли не станет забиваться в нору, потому что это не в его интересах, – он же, в конце концов, сам себе бренд, он последний выживший в катастрофе «El Rayo X», подлинную голографическую запись которой можно было ежевечерне увидеть в клубе «Семирамида». Он обязан блюсти миф о себе. В итоге побег удастся сдержать. Все, кто этим утром явился на Окраину, разойдутся при своих, не потеряв лица.
Так оно бы и вышло, но погода переменилась. Ветер, прилетевший с моря, отогнал облака на несколько сотен метров.
Внутри облачного фронта возникали и распадались непредсказуемые порывы и течения: в одно мгновение – свет и дождь, в другое – снег и мрак. Дезориентированные электромагнитной картиной происходящего и все еще в ожидании инструкций, бойцы группы захвата Полиции Зоны, усиленной хакерами, спецназовцами и подключенной к бортовой электронике пилотом, обнаружили, что их сносит в Зону на боковой скорости семьдесят узлов. В Зону никому не хотелось. Пилот справился с ситуацией, пожал плечами и наугад направил корабль в первую попавшуюся облачную прореху. Пилот объяснил группе захвата, что иного варианта не видит.
– Назад! – заорала ассистентка Эшманна. – Назад!
Полицейский корабль прорвал облачность, пронесся над юго-восточным углом заброшенного здания Балтийской биржи и, оставляя после себя струи конденсата за асимметричной боевой оснасткой, стал снижаться прямо на «кадиллак» Эшманна, в непосредственной близости от которого и врезался в бетон.
Поскольку однозначно интерпретировать происходящее было невозможно, каждый среагировал по своему разумению. Вик Серотонин упал ничком и отполз за «кадиллак». Ганпанки Элис Нейлон приветствовали группу захвата салютом из ручных термобарических гранатометов и пистолетов Чемберса. Группа захвата, оказавшись под шквальным огнем, вызвала подмогу. Элис Нейлон успела выстрелить в ассистентку Эшманна, но у той уже включились перекроенные рефлексы, и девушка устремилась через бетонную площадку к обломкам корабля, оставляя по себе странные моментальные вспышки, контурами напоминавшие человеческую фигуру – там, где задерживалась на срок, достаточный, чтобы зрение успело среагировать. Каждая из этих пауз отмечала атаку ганпанков Элис, и в каждом случае бойцы, изрядно потрепанные, в беспорядке отступали.
– Мы это не нарочно, – сказал Эшманн Поли.
– Да я ж вас всех, сукины дети, урою к ебене матери! – сказал Поли Эшманну.
На месте крушения полицейского корабля ситуация сложилась напряженная. Корпус был поврежден. Хакеры погибли. Имплант свисал с консоли, вырванный из мягкого нёба пилота, и на кончике каждого золотистого проводка остывал ломтик нервной ткани. В попытке спасти себя корабль отключил управление. Спасая пилота, он накачал его эпинефрином и селективными ингибиторами обратного захвата серотонина, но глаза летчика смотрели в разные стороны, а улыбка оставалась такой же дезориентированной, как аппаратура. Хуже всего, что код стал вытекать из навигационных систем на выживших членов экипажа, а те, еще не отойдя после полученных при падении травм, в панике брыкались, кричали и пытались отползти прочь.
Ассистентка Эшманна затормозила у пролома в корпусе и оценила ситуацию. Выжившие видели, как по ту сторону дрейфующего облачка искорок она консультируется со своим предплечьем. Они тянули к ней руки, умоляя о помощи. Спроси их кто в тот миг, какое у нее было выражение лица, они бы наверняка ответили: «равнодушное». Но что это означало? Она же была полицейская, приученная стрелять из снайперской позиции. Она же была полицейская, а потому, добив выживших, подожгла обломки высокотемпературным зарядом. Она же была полицейская, склонная мыслить прагматично. Она же была полицейская, а потому, постояв пару мгновений в созерцании плотного белого дыма, снова отключила перекроенные рефлексы и переключилась на другие дела.
Никому не хотелось разбираться с очередным побегом.
* * *
Рикша Энни стояла, с непроизвольным восторгом созерцая происходящее и размышляя, что еще уготовано ей пассажирами. Не сумев привлечь к себе внимание, она отстегнулась и подошла к «кадиллаку», который уже видела во всех районах города, а особенно в деловом центре, чтобы попытаться разговорить парня по имени Вик, – тот сидел на бетоне, вытянув перед собой ноги, и разматывал промасленную тряпку, в которую завернул пистолет.
– Это твоя тачка? – поинтересовалась Энни.
– Не-а.
– А по тому, как Поли с тобой говорил, можно было подумать, что твоя. Но я ее уже видела. Тысяча девятьсот пятьдесят второй. Ретро с восьмицилиндровым, триста тридцать кубиков, отношение диаметра к ходу поршня три-тринадцать на шестнадцать дюймов, на четыре процента. Ничего лучшего они не выпустили. И дизайн отличный. – Она пробежалась пальцами по гладкому закрылку оттенков жемчуга и пастилы. – И широкий белый зад. Да уж, – завистливо добавила она, – я бы лучше таким стала, чем обзавелась таким. Ну а эти, они твои друзья?
– В общем-то, нет, – сказал Вик.
– Я одна работаю на Поли по полной ставке.
– Нет в мире человека великодушнее Поли, – сказал Вик, – когда у него шарики по нужную сторону от роликов. А теперь пригнись.
Он пополз вдоль «кадиллака», пока голова его не скрылась за передним крылом. В этот момент двигатель корабля Полиции Зоны с хлюпающим треском взорвался и к небу поднялись хаотичные струйки белого дыма. Вниз полетели обломки. Вик увернулся и, подождав немного, опять высунул голову за переднее крыло.
– Блин! – произнес он. – Она еще жива. – И чуть позже: – В общем-то, думаю, она там одна жива осталась.
Говоря это, он выглядел озадаченным и слегка паникующим. Отполз назад к рикше и посоветовал:
– Если двинется сюда, ты лучше давай деру.
– У меня пассажира нет, – сказала Энни. – Я без пассажира не могу.
– Ну найди себе кого-нибудь.
Облака разодрал странный мятный свет, устремившись на Окраину, к месту, где ассистентка Эшманна, стоя в непривычной для себя неподвижности, продолжала глядеть на догорающие обломки корабля, словно пыталась что-то понять. Вика это злило и выводило из себя, поэтому, желая отвлечь его, Энни сказала:
– У Поли доброе сердце, но он зачастую слишком зациклен. Ты знаешь, я терпеть не могу, когда стреляют. Я бы уехала, но они же в меня эту штуку запихнут, которая похожа на пацана; никто не знает, что с ней делать. Я его много где возила последние пару дней.
– Значит, – заметил Вик, – пассажир у тебя имеется.
– Да какой он пассажир, одни убытки, – сказала рикша. – Ты чуешь, как от него несет? Иисусе!
Фактически, добавила рикша, она не испытывает к нему неприязни: это ж был самый обычный пацан с Пойнта, который никому зла не хотел, хотя, как ей кажется, у любой пассивности две стороны, ну и теперь было бы неплохо его доставить домой в нормальном состоянии, но как? И когда Вик это сказал, то словно бы дал ей разрешение. Рикшей никто вроде бы не интересовался – все остолбенели, глядя на полицейскую и пытаясь понять, что она предпримет дальше, – так что она вернулась к своему экипажу, впряглась и покатила к той стороне «кадиллака», где устроился Вик. Вик снова сел, вытянув перед собой ноги.
– Я и тебя могу подвезти, – предложила она.
В этот момент из-за «кадиллака» появилась Элис Нейлон.
– Настоящим Поли уведомляет тебя, Вик, что больше не хочет иметь с тобой дел, – сказала она официально. Подумав минутку, добавила: – Мы всегда были добрыми друзьями, и мне жаль, что придется так с тобой обойтись.
Хотя Вик сидел, ей пришлось поднять пистолет, целясь в него, крепко сжать приклад обеими руками и прищуриться.
– Но я постараюсь как можно чище.
– Да твою ж мать, Элис! – раздался голос Поли. – Просто убей его! Такое чувство, что меня все предают.
– Вот видишь? – сказал Вик Элис. – Поли бы сейчас вернуться к себе на Бэддингтон-Гарденс и накачаться как следует, в надежде забыть, что с ним творится.
– Я тебя слышал, сука, – отозвался де Раад. – Заткни хлебало!
Поли все это время нервно прохаживался вокруг, потея и жестикулируя, или на пару минут присаживался на бетон, зажав руки между колен и безмолвно, обреченно следя за происходящим. Он поднимал глаза на здание Балтийской биржи, затем опускал взглянуть на собственную кожу, казавшуюся одновременно свинцово-серой и белой и такой блестящей, словно ее покрыли смолистым лаком, а один раз взглянул в Зону. Он говорил:
– Думаю, оно у меня в ногах. Я это чую, оно мне в ноги как-то заползло.
Затем снова поднимался и дерганой походкой принимался петлять вокруг, поминутно отворачиваясь от детектива Эшманна и снова поглядывая на него, но заговаривал с сыщиком только в моменты, когда Поли нужно было отдохнуть от подначек в адрес Вика Серотонина.
– Мы с тобой, Лэнс, выше этого дерьма, – сказал он. Снова исследовал фасад здания Балтийской биржи, словно кованые столбы и серовато-синие в ненастном сумраке окна его озадачивали. Затем добавил: – Мы с тобой на другом уровне, далеко от этого дерьма.
Визит Эшманна на Окраину с Поли де Раадом не имел ничего общего, да и с мифологией, которой де Раад себя окружал, тоже. Поэтому, услышав речи Поли, седовласый сыщик не нашелся что ответить, а остался стоять под дождем, растерянный и неуверенный; дым продолжал подниматься от обломков, и от него у Эшманна першило горло, а от воплей Поли – болели уши. Интеллект Эшманна ему ничем сейчас не помогал; просто не его компетенция. В любой момент они все могли оказаться покойниками.
– Поли, – промямлил он наконец, – тут все обернулось наихудшим мыслимым образом.
Но Поли уже отвлекся. Его боевая выкройка была запрограммирована на гиперактивность и дефицит внимания. Он заметил полицейскую в необъяснимой фуге на краю Окраины; покачал головой, словно показывая, что даже де Раада, во всей глубине мудрости его, можно озадачить.
– Лэнс, у нее ведь выкройка не военная, – заметил он.
– Она ко мне из спортивной полиции пришла, – отозвался Эшманн, обрадовавшись, что они нашли тему для беседы, – на месячном испытательном. Одному Богу известно, как ее там перекроили.
Теперь Поли явно встревожился.
– Блин! – сказал он.
– Ну, она хорошо водит и знает языки.
– У меня связи, – предложил Поли, – я ее могу вырубить, если надо. Если у тебя с ней проблемы.
Эшманна посетило внезапное видение «связей» де Раада, что без устали мотались по фрагментарным орбитам где-то наверху, ныряя в случайных точках, чтобы размешать программами стохастического резонанса электромагнитную кашу Зоны. В отличие от сыщика, эти ребята в точности знали, где находятся и где находится все остальное. Они в милях отсюда? Слишком близко.
– Поли-Поли, ты меня пугаешь! – сказал он, хотя мысленным оком видел не Поли. – Нет, я в этом не нуждаюсь, – резко добавил он. – Твое предложение щедрое, но я в этом не нуждаюсь.
Он снова вызвал ассистентку.
– Бога ради, ответь, – взмолился Эшманн. Он уже открывал вторую линию на случай, если потребуется помощь. Занимаясь этим, он положил руку на плечо де Раада – урезонивающим жестом.
С недавних пор выкройка Поли работала на полную. Ее отношения с дочерним кодом не складывались. Нанопатчи, внедренные в адаптивную иммунную систему Поли в старые добрые деньки «El Rayo X», отваливались. Дочерний код выедал систему изнутри (его продвижение лишь ненадолго замедлилось открытием, что для Поли боевой Зип использовал не обычные иммуноглобулины, а богатые лейциновыми последовательностями белки, сгенерированные по ДНК миноги). Тем не менее для своего времени выкройка была первоклассная и, вопреки всем трудностям, сохраняла достаточное внимание к миру снаружи, чтобы неверно интерпретировать мотивы Эшманна. Скорость распространения нервных импульсов скакнула вчетверо; простые инструкции взметнулись из лохмотьев центральной нервной системы Поли. Сознание обрабатывает сорок бит в секунду, а ЦНС – миллионы. Беспорядок гнездился бесконечно глубже. Не успев даже осознать, что творит, Поли де Раад дважды ударил сыщика в грудь, один раз в горло и еще один – в левое ухо. Он опустил взгляд. Он явно удивился. Он пожал плечами и сказал:
– Да пошел ты, Лэнс!
Потом добавил:
– Эй, ну я правда не нарочно. Извини.
* * *
Стоявшая поодаль полицейская очнулась и оглянулась на них как раз вовремя, чтобы зафиксировать завершающий момент кульбита Эшманна. Ассистентка уделила оценке ситуации целую миллисекунду, затем слилась с дождем и внезапно возникла снова, перед носом у Элис Нейлон.
– Ой-ёй! – сказала Элис.
Ассистентка улыбнулась и дала волю перекроенным рефлексам. Разобравшись с Элис, выкройка переместилась к Поли де Рааду и проделала с ним то же самое. Затем ассистентка опять оказалась рядом с Виком, опустилась на колени плечо к плечу с ним, так близко, что он почувствовал прикосновение ее кожи, поглядела туда же, куда он, словно пытаясь понять, что же именно видит Вик, – тело ее сотрясалось, воздух вокруг рябил от тепла, выделяемого митохондриальными дополнениями и экзотическими цепочками транспортной сети АТФ. От нее пахло резко и остро, как в клетке зоопарка. Она посмотрела на него непонятным взглядом. Она улыбалась.
– Ну давай, Вик Тестостерон, – шепнула ассистентка. – Давай, попробуй. Испытай на мне свой особый прием.
Вик вздрогнул. Он старался не двигаться. Шли минуты. Он не открывал глаз, пока не ощутил, как ее выкройка отключилась; ассистентка рассмеялась и легонько провела пальцем по пульсирующей жилке у него на шее. И сказала:
– Ну ладно, Вик, расслабься.
И скрылась. Когда Вик в следующий раз поймал ее в поле зрения, ассистентка затаскивала Эшманна обратно в «кадиллак», чтобы погода не мешала приводить сыщика в чувство. Если не считать вечно струящихся по предплечью потоков данных вроде партий в сянци, вид у нее был самый обычный. Продукт экспериментов какого-то портняжки из спортивной полиции – или ловушка, чисто по приколу расставленная на таких, как Вик. Это что-то новенькое.
* * *
Вик с трудом поднялся на ноги. От долгого сидения под дождем у него занемели ноги.
Элис Нейлон валялась в мелкой луже, вытянув руку, и синий дождевик ее, надутый ветром, обнажал розовые колготки. Кепка свалилась с головы. Из левого уголка рта тянулась тонкая струйка крови. Элис прикусила язык при падении, но основной ущерб был невидим. Вик прощупал ей брюшину и левый бок – тело Элис там оказалось твердым как груша. Белки глаз пожелтели. Селезенка, заключил он, отбита, пострадали и другие внутренние органы. Ни царапины, но внутри одно пюре. Взгляд утомленный, зубы подгнившие, гладкое капризное личико осунулось и вдруг стало выглядеть очень старым.
– Блин, – вымолвил он, – Элис.
Ее глаза открылись.
– Я пушку потеряла, Вик, – прошептала она.
– Поли тебе новую купит.
– Знаешь что? – спросила она.
– Что, Элис?
– Мы с Картографом. У нас был секс, Вик!
Она фыркнула. Тело Элис сотрясла слабая судорога.
– Я намного моложе, – сказала она, – так что мне не было сильно интересно. Но прикольно, ну, по крайней мере, я успела, пока не окочурилась. Вик, а ты встречался с Картографом?
– Никогда, нет.
– Он классный. Вик?
– Что?
Молчание.
– Элис?
* * *
Поли де Раад поднимался на колени, бормоча что-то по своей линии. Вик подошел к нему.
– Элис мертва, и виноват в этом, Поли, ты.
После стычки с ассистенткой Эшманна у Поли обе руки выдернуло из плеч. Теперь ему было еще труднее сохранять равновесие – при каждом шаге он норовил завалиться вперед и до последнего момента таки заваливался, прежде чем странно-грациозным движением изогнуть торс и удержаться на ногах, – но, как ни забавно, это его не беспокоило и не злило. Руки болтались, как рукава плаща. Лицо у Поли было серым, но в местах старых радиационных ожогов пробегали яркие цветастые вспышки.
– У меня скверный стоматит, – прохрипел он. – Хочешь оттянуть нижнюю губу? Я покажу.
– Господи, Поли!..
– Этот гребаный коп меня в покое не оставит. Куда ни кинь, везде он первый. Он задает вопросы, он вынюхивает имена. Помнишь Сердце Карла, Вик? Перестрелка K-раблей через половину системы? Помнишь, как Венди дель Муэрте попыталась приземлиться на корабле Алькубьерре, не выключив двигателя? Таких, как Венди, больше не будет.
– Меня там не было, – ответил Вик.
– Правда? А мне нравится! – сказал Поли и захохотал, словно Вик ответил какой-то остротой из их общего прошлого. Глаза его просияли, но тут же затуманились. Поли начинал забывать, кто он такой.
– Мне все это нравится. – Он согнулся пополам, слабо блеванул и упал на бок. Убедившись, что он жив, Вик оставил его.
– Настоящим уведомляю, Поли, что больше не хочу иметь с тобой дел, – бросил он через плечо.
С Поли было, считай, покончено; в сравнении с ним Лэнс Эшманн, распростертый на заднем сиденье машины, мог показаться здоровяком, хотя голова сыщика откинулась назад, а рот безвольно раскрылся. Он пришел в себя и ковырялся в ухе мокрым носовым платком. Глаза его следили за тем, что двигалось в поле зрения, но ясно было, что Эшманн в таком же скверном состоянии, как и его коричневый костюм, и слишком устал, чтобы говорить. Поли пробил ему барабанную перепонку и сломал несколько ребер.
– Рад тебя видеть, Вик, – произнес детектив наконец, – и рад, что ты цел. За меня не переживай. Я с этого всего просто в шоке, и не больше. Ну, может, туговат на ухо стану. Вик, это хорошо, что ты не сбежал.
При этих словах ассистентка улыбнулась.
– Вик от нас не сбежит, – заметила она.
На высоте восемнадцати тысяч миль над их головами один из «связных» де Раада активировал свой фреймодвигатель на 7.02 миллисекунды, лениво повернулся и взял курс на восток; первые метелки перемещенной атмосферы уже бились о его корпус полярным сиянием. Так Поли узнал, что его персону до сих пор считают удачной инвестицией. Небо разверзлось. Ровный гул разорвал облака. Клиновидный матово-серый объект, весь утыканный какими-то трубами, аэродинамическими тормозными плоскостями да шишками энергоустановок, устремился к Окраине на четырнадцатикратной скорости звука и остановился, пролетев расстояние, равное собственной длине, футах в тридцати над зданием Балтийской биржи. Часть крыши рухнула, но здание осталось стоять. K-рабль «Poule de Luxe», покинувший для довольно темных делишек базу в Радиозаливе, мгновение висел неподвижно, излучая корпусом все подряд, от гамма-лучей до микроволн, затем выполнил аккуратный стовосьмидесятиградусный маневр и нырнул носом к эшманновскому «кадиллаку».
Поли вскочил и затанцевал на бетонном поле. Он кричал, вопил и пытался махать руками.
– Ой, бля-а! – орал он. – Ой, бля, вы только гляньте!
K-рабль осторожно, как живое существо, опустился перед ним. Откинулась дверца грузового отсека. Поли, хромая, устремился к ней; руки его вихляли из стороны в сторону.
– Эй, Вик! – кричал он. – Ну как она тебе? Старая добрая цыпочка! Цыпленочек мой! Уродина, скажешь?
Слезы текли по его лицу. С трудом взобравшись по трапу, он обернулся.
– И знаешь что, Вик? – добавил он. – Так, на прощание. На этом корыте даже краска ядовитая.
Тут его резко втянули внутрь, и люк захлопнулся.
K-рабль слегка приподнялся над бетоном и плавно полетел вперед, пока не завис над самым капотом «кадиллака». Манипуляторы его втягивались и выдвигались, следуя приказаниям, поступавшим с базы в пятидесяти световых годах вниз по Пляжу; при этом они издавали жаркий шелест, словно сам воздух поджаривался. В «кадиллаке» Эшманн и его ассистентка ощутили тепло и пристальный неподвижный взгляд. K-питан, укрытый в надежном белковом баке у самого сердца машины, слышал каждый их вдох. И хотел донести до них, что слышит. Минута растянулась до двух, затем до трех. Пока те сидели, думая, что делать, K-питан проанализировал каждую спираль их ДНК; одновременно его математичка подсчитывала вакуумные флуктуации планковского уровня снаружи фотосферы местного солнца, где затаилось остальное звено «De Luxe». Они дали им полностью проникнуться осознанием этих возможностей и прочих капризов корабля. Затем, медленно повернувшись вокруг вертикальной оси, K-рабль включил хвостовые двигатели и отчалил из гравитационного колодца на скорости в сорок две звуковых, оставляя по себе бледный, но видимый плюмаж ионизированного газа.
Лэнс Эшманн вздохнул.
– Кто избавит нас от сих машин, Вик? – произнес он.
Ответа не было. Дверь с водительской стороны распахнуло ветром.
* * *
Рикша Поли де Раада наблюдала за всем этим с расстояния двухсот ярдов, стоя на ближней к городу стороне Окраины.
Она не знала, что думать. Она даже не бралась назвать эти впечатления самыми ценными или самыми интересными в ее жизни, поскольку в 2444 году каждый день случалось что-то новенькое.
– А если зарабатываешь на жизнь извозом, – заметила она своему пассажиру, – то всякого навидаешься.
В ее случае под «всяким» понимались раскиданные по Окраине тела, плотный удушливый белый дым, который продолжал подниматься с места крушения полицейского судна, пара маленьких фигурок – почти детских, сказала бы она, – помогавших друг дружке отползти прочь. Рикше трудно было судить, что случилось с Поли де Раадом, но в последний раз, когда она его видела, выглядел Поли хреново.
Ага, вот: ветер сменил направление, так что, возможно, видимость улучшится. И еще вот: пока K-рабль возносился на белом пламенном стержне, подобном разлому в постоянной структуре вещей, от «кадиллака» метнулась фигура в черной флотской фуражке. Это и был тот парень, Вик, с которым она заводила разговор.
– А он классно бегает, этот чувак, – признала рикша. – Если немного потренируется, будет бегать еще лучше. Или сможет груз на себе нести.
Дождь, уходя к западу, перешел в мокрый снег, и видимость ненадолго даже ухудшилась, но рикша заметила, что у парня через плечо перекинута сумка, а в руках пистолет. Спустя пару минут завелся «кадиллак» и медленно покатил по бетону, будто догоняя Вика. Но дальше первой передачи дело не пошло, и вскоре «кадиллак» заглох. Внутри машины раздались крики, словно там разгорелась какая-то ссора. Открылась дверь со стороны водителя, и выскочила женщина. Потом села обратно и захлопнула дверь. Вик Серотонин обогнул здание Балтийской биржи и исчез в Зоне Явления. «Не вини меня, – подумала рикша. – Я же предлагала тебя подвезти».
– Ты видел? – спросила она. – Он не туда повернул.
У пассажира, в довершение всех его проблем, что-то случилось с голосом, как если бы он играл на трех музыкальных инструментах одновременно.
– Насекомые пытаются опылить лисам морды, – произнес он, – рассекая воздух пустыни.
Он засмеялся. Из-под крыши экипажа вылетели несколько тусклых светлячков и смешались с рекламой.
– Лисьи морды им кажутся похожими на цветы, и мошкара роится кругом.
Энни содрогнулась. Некоторым пассажирам нравится болтать с рикшами, некоторым – нет. Этому тоже учишься.
– Эй, так мы едем или нет? – потребовала она. – Нам тут больше нечего делать.
– Поехали, – наперебой произнесли три голоса. – В путь, малышка.
Она окинула прощальным взглядом «кадиллак» и вздохнула. Эта машина стала ее любимицей. Какие тонкие переливы краски, какие изящные задние фары – лучшее впечатление за сегодняшний день, с большим отрывом.
– Хотела бы я заделаться такой красоткой, – сказала она себе. Затем, развернув экипаж, в ровном темпе устремилась к Саудади.
– Не беспокойся, – сообщила она мальчишке с Пойнта. – Я знаю, где они тебя держат.
– Поехали.