В синеватой туманной дымке нельзя было разглядеть ничего, кроме тумана. Солнце, закрытое ровной пеленой, окружало кольцо зыбкого света, и это единственное, что люди могли видеть в преддверии битвы. Но если они не видят врага, как они будут защищаться?

Туман наползал и кружился, низко стелясь над зелеными болотами и раскисшей землей, обнимая сырые окрестности и дразня людей, пытавшихся выбраться из предательской трясины. Он был холодным и липким, таким же отвратительным, как прикосновение смерти, затаившейся где-то поблизости.

Несколько одиноких деревьев над болотом, ветви которых уже обнажили осенние ветра, стояли словно угрюмые стражи над полем боя. Люди брели к их серым стволам в надежде обрести твердую почву под ногами, но тысячи ног уже вытоптали землю вокруг деревьев, превратив ее в вязкую кашу. Туман окутывал все.

На следующий день, когда туман рассеялся, отступив к морю и унеся с собой последние остатки сумятицы, открылась скорбная картина битвы при Солуэй-Моссе. Ил, камыши и мокрая трава вокруг петляющей реки Эск демонстрировали уместность этого названия. Два старинных врага – англичане и шотландцы, сошедшиеся в схватке на юго-западной стороне, – напоминали оленей-самцов, топтавшихся в грязи. Но английский олень возобладал над противником, и как результат болото было усеяно кожаными щитами, брошенными попавшими в плен шотландцами. Там им и предстояло сгнить, потому что солнце уже никогда не высушит их.

Один из английских солдат, подгонявший своих пленников, обернулся и посмотрел на поле, обманчиво зеленое и безмятежное под косыми лучами осеннего солнца.

– Боже, смилуйся над Шотландией, – тихо сказал он. – Никто другой этого не сделает.

На улице пошел снег, почти незаметно. Сначала он походил на легкие хлопья, а потом становился все сильнее и сильнее, как будто кто-то взрезал огромную подушку. Небо было совершенно белым, а вскоре побелела и земля; ветер гнал снег почти горизонтально, и он покрывал стволы деревьев и стены домов так, что весь мир выцвел менее чем за полтора часа. В Фолклендском дворце большие круглые башни вздымались как снежные исполины, охранявшие вход.

Внутри сидел король, уставившийся в окно невидящим взглядом.

– Ваше Величество? – обеспокоенный слуга приблизился к нему. – Вам что-нибудь нужно?

– Тепло. Тепло. Здесь слишком холодно, – пробормотал он, помотав головой, и закрыл глаза.

Слуга подложил больше дров в камин и раздул огонь, чтобы они поскорее занялись. Было действительно холодно – холоднее, чем кто-либо мог припомнить в это время года. Суда в гавани уже вмерзли в лед, а голые поля стали твердыми, как металл.

Вскоре прибыли несколько воинов и стали с опаской заглядывать в комнату. Казалось, король видел их даже с закрытыми глазами.

– Битва… – пробормотал он. – Какие новости о битве?

Они приблизились и преклонили перед ним колени. Наконец тот, кто по званию был выше остальных, ответил:

– Да. Нас атаковали. Бой был неравный. Многие утонули в реке при отступлении. Гораздо больше попало в плен – тысяча двести человек взято под стражу командующим англичан.

– Выкуп? – прошептал король.

– Об этом ни слова. Говорят… их всех могут отправить в Англию как военнопленных.

Король внезапно вскочил с места и жестко выпрямился. Некоторое время он сжимал и разжимал кулаки, затем с его губ сорвался мучительный низкий стон. Он яростно посмотрел на пришельцев.

– Мы разбиты? – спросил он.

Когда воины кивнули, король вскричал «Все пропало!», повернулся к ним спиной и направился в дальний конец зала. Подойдя к двери, он привалился к косяку, словно пронзенный копьем. Потом схватился за бок и проследовал в свои покои, куда они не могли войти. Камердинер побежал вслед за своим господином.

Сил короля хватило только на то, чтобы дойти до кровати. Он рухнул на ложе и лежал там, постанывая и хватаясь за бок. «Все пропало!» – то и дело бормотал он.

Один из слуг отправился за врачом, а камердинер вышел поговорить с солдатами.

– Все действительно так плохо, как вы сказали? – спросил он.

– Гораздо хуже, – ответил один из них. – Мы не только разбиты, как при Флоддене, но и опозорены. Нашего короля не было с нами. Король оставил нас, чтобы стонать и причитать вдалеке от поля боя, словно девица, страдающая несварением желудка!

– Ш-ш-ш! – Камердинер оглянулся, дабы убедиться, не подслушал ли кто последние слова. Когда он понял, что это невозможно, то сказал: – Король болен. Ему было худо еще до ваших новостей. Он потерял своих сыновей, маленьких принцев, и горе подкосило его.

– Обязанность короля – справляться с такими потерями.

– Утрата обоих наследников за несколько дней убедила его в том, что удача отвернулась от него. Когда человек верит в это, ему трудно твердой рукой вести других.

– Как будто он трусливый священник или припадочный мальчишка! – воскликнул другой солдат. – Нас должен возглавлять воин, а не баба!

– Да-да. Он выздоровеет. Он придет в себя, когда оправится от потрясения. – Камердинер пожал плечами: – Сейчас у короля, скорее всего, уже появился другой наследник. Королева может родить в любой момент.

Солдат покачал головой:

– Какая жалость, что у него так много бастардов и ни один не годится на роль наследника!

Король отказался встать с постели и вяло лежал, будто пребывая в трансе. Некоторые из дворян пришли к нему и встали вокруг его ложа. Граф Арран, дородный глава дома Гамильтонов и претендент на престол после любого из детей короля, озабоченно смотрел на него. Кардинал Битон, канцлер Шотландии, приблизился к постели монарха, словно желая выслушать последнюю исповедь. Кузены Стюарты, предводители могущественных кланов, благоразумно держались на расстоянии. Все под яркими церемониальными плащами носили плотную шерстяную одежду – на улице по-прежнему было морозно. В других комнатах бывшие и нынешние любовницы короля беспокоились о будущем своих детей. Сочтет ли король уместным вспомнить о них?

Король невидящим взглядом смотрел на удалявшихся и приближавшихся людей. Иногда ему казалось, что они словно растворяются прямо у него на глазах. Эти лица… ни одно из них не было дорого ему.

«Шотландия потерпела поражение», – с мучительной болью вспомнил он.

– Королева, – прошептал кто-то. – Вспомните о вашей королеве. Ее час приближается. Подумайте о вашем принце!

Но принцы были мертвы – два милых маленьких мальчика умерли с разницей в несколько часов, один – в Стирлинге, другой – в Сент-Эндрюсе. Все пропало, надежды больше нет. Нет смысла даже в очередном наследнике: он тоже обречен.

Потом рядом с ним появилось новое лицо. Кто-то напряженно смотрел ему в глаза, пытаясь в них что-то прочитать. Другой человек, оживленный и не похожий на остальных.

– Сир, ваша королева благополучно разрешилась от бремени.

Король пытался найти нужные слова. Странно, каких усилий ему это стоило. Тело как будто восставало против него, хотя разум желал общения. Голосовые связки отказывались работать.

– Мальчик или девочка? – наконец выдавил он, заставив губы и язык шевелиться.

– Прекрасная дочь, сир.

Дочь! Значит, последняя битва проиграна.

– Вот как? – пробормотал он. – Дьявол ее побери! Прощайте, до свидания! Женщина принесла Стюартам корону, с женщиной Стюарты ее потеряют.

Это были его последние слова, хотя врач, видевший, что король уходит от них, попытался взбодрить его:

– Благословите ее! Дайте дочери ваше благословение, ради всего святого! Не покидайте нас без этой милости и защиты для вашей наследницы!

Но король лишь слабо улыбнулся, поцеловал свою руку и протянул ее лордам, собравшимся вокруг него. Вскоре после этого он отвернулся к стене и умер.

– Что означали его последние слова? – прошептал один из лордов.

– Корону Стюартов, – ответил другой лорд. – Она досталась Стюартам через Марджори Брюс, и он боялся, что она уйдет от них через… Как зовут принцессу?

– Принцесса Мария.

– Нет, – сказал его спутник, наблюдая за тем, как врачи медленно поворачивают тело короля и складывают его руки на груди, готовя к соборованию. – Королева Мария. Мария, королева Шотландии.

Его вдова, королева-мать, старалась как можно быстрее восстановить силы. Праздные дни, проведенные в постели, прием гостей и подарков и награда за благие пожелания – показ младенца, утопавшего в шелках и парче и завернутого в мягчайший бархат в позолоченной королевской колыбели, – все это было не для нее.

Нет. Мария де Гиз, бывшая супруга короля Шотландии Якова V, должна собраться с силами и быть готовой защитить своего ребенка, как волчица в зимнюю стужу. А зима действительно выдалась суровая, не только из-за обилия снега и обледеневших дорог, но и для самой Шотландии.

Ей казалось, что в языках пламени, постоянно горевшего в камине, зубы вельмож больше напоминают волчьи клыки. Один за другим они приезжали в замок Линлитгоу, расположенный на берегу длинного узкого озера к западу от Эдинбурга, чтобы отдать дань уважения инфанте, своей новой королеве. Они приходили, закутанные в тяжелые меха, в высоких сапогах с обмотками из шкур, и порой с трудом удавалось отличить их обледеневшие бороды от меховых воротников и капюшонов, окружавших их лица. Они опускались на колени и бормотали что-то о своей верности, но их глаза при этом неестественно ярко блестели.

Здесь были представители всех кланов, исполненные решимости добиться того, чтобы ни один другой род не отстранил их от власти. Перед ними открылась величайшая возможность, подобная смерти матерого оленя-самца, которая собирает пожирателей падали со всего леса. Их монархом теперь являлся беспомощный младенец женского пола, и ребенка не мог защитить никто, кроме его матери-француженки, чужеземки, незнакомой с их обычаями и находившейся вдали от дома.

Среди присутствующих выделялся Джеймс Гамильтон, граф Арран; если бы ребенок не родился, то он стал бы королем. Он благожелательно улыбнулся инфанте:

– Я желаю ей долгой жизни, – произнес он.

Мэттью Стюарт, граф Леннокс, который считал себя, а не Аррана истинным наследником престола, подошел следующим и с затаенной тоской посмотрел на младенца:

– Пусть она вырастет красивейшей и умнейшей из женщин, – сказал он.

Патрик Хепберн, «честный граф» Босуэлл, вышел вперед и почтительно поцеловал руку королевы-матери.

– Пусть каждый, кто ее увидит, сразу ее полюбит, – пожелал он, встретившись взглядом с Марией.

Краснолицый и дородный граф Хантли с другой стороны подошел к колыбели и низко поклонился:

– Пусть она всегда будет среди друзей и никогда не попадет в руки врагов, – сказал он.

– Милорд, зачем упоминать о врагах? – возразила Мария де Гиз. – Зачем даже думать о них сейчас? Вы связываете ваши благие пожелания с чем-то зловещим. Прошу вас, поправьте свои слова.

– Я могу поправить их, но не могу их стереть. Однажды сказанные, они перешли в иное царство. Но хорошо: пусть планы врагов будут расстроены, а сами они придут в смятение.

– Мне не нравится это слово.

– Я не могу обещать, что у нее не будет врагов, – упрямо заявил граф Хантли. – Тогда это не было бы добрым пожеланием. Враги делают человека твердым и формируют его характер. Только ничтожества не имеют врагов.

После ухода лордов Мария де Гиз села у колыбели и слегка покачала ее. Инфанта спала. Пламя свечи окрасило щеку девочки в розовый цвет, а она в это время сгибала и разгибала крошечные пухлые пальчики.

«Моя первая дочь, – подумала Мария. – И она совсем не похожа на меня. Может быть, это мое воображение? Нет, она действительно женственна. Шотландцы говорят, что девочку всегда можно отличить от мальчика, даже с первых минут жизни. Ее кожа похожа на миндальное молоко, а волосы… – Мария осторожно сдвинула чепчик. – Какого цвета они будут, чтобы сочетаться с такой кожей? Слишком рано судить: у всех новорожденных волосы одинаковые.

Мария. Я назвала ее в свою честь, а также в честь Девы Марии. В конце концов, она родилась в день Непорочного Зачатия. Возможно, Дева Мария защитит ее, возьмет ее под особую опеку.

Мария, королева Шотландии. Моя дочь уже королева. Ей всего шесть дней от роду, и скоро она будет коронована».

При этой мысли она ощутила слабый укол вины.

«Король, мой муж и повелитель, ушел из жизни, и моя дочь преждевременно стала королевой. Я должна терзаться от горя. Я должна оплакивать короля и сетовать на судьбу вместо того, чтобы любоваться своей дочерью, маленькой королевой.

Девочка будет красивой, – подумала она, внимательно глядя на дочь. – Оттенок кожи и черты лица говорят об этом. Уже сейчас видно, что у нее глаза ее отца – глаза Стюартов, немного раскосые и с тяжелыми веками». Когда-то эти глаза так много обещали ей, поддерживали ее, но и скрывали что-то глубоко личное в своих глубинах.

– Моя дорогая королева… – Она услышала за спиной знакомый голос кардинала Битона. Он не ушел вместе с остальными, но с другой стороны, здесь он чувствовал себя как дома, тем более сейчас, когда короля не стало. – Смотрите на свое произведение? Будьте осторожны, не влюбитесь в собственное творение!

Королева выпрямилась и повернулась к нему:

– Трудно не благоговеть перед нею. Она очаровательна, и она королева. Моя семья во Франции будет вне себя от радости. Гизы наконец получат собственного монарха!

– Ее фамилия не Гиз, а Стюарт, – поправил кардинал. – Не французская, а шотландская кровь помещает ее на трон. – Он позволил себе наклониться и погладить инфанту по щеке. – Что вы собираетесь делать?

– Удерживать для нее трон, насколько это в моих силах, – ответила Мария.

– Тогда вам придется остаться в Шотландии.

Битон выпрямился, подошел к подносу, на котором стояла серебряная чаша с засахаренными фруктами и орехами, выбрал один и положил в рот.

– Я это знаю! – раздраженно отозвалась она.

– Нет планов сбежать во Францию? – Кардинал улыбался, откровенно поддразнивая ее. – Это из севильских апельсинов, – добавил он, имея в виду кусочек засахаренного фрукта, который перекатывал во рту. – Недавно я попробовал карамельную цедру из Индии, она гораздо слаще.

– Нет. – Мария не обратила внимания на его последнюю реплику. – Если бы не родился ребенок, если бы я осталась бездетной вдовой, тогда, конечно, я не стала бы здесь задерживаться. Но теперь у меня есть долг, от которого я не могу уклониться, – она поежилась, – если не умру от холода или не заболею чахоткой.

На улице снова пошел снег. Мария де Гиз подошла к каменной арке камина, в которой жарко пылали дрова, разожженные по ее приказу. В комнате ребенка должно быть тепло, несмотря на метель, бушевавшую по всей Шотландии. Кардинал, который сам жил в роскоши, несомненно одобрял это решение.

– О Дэвид, – сказала она неожиданно упавшим голосом. – Что будет с Шотландией? Сражение…

– Если англичане настоят на своем, она станет частью Англии. Они так или иначе хотят захватить страну, скорее всего, с помощью брака. Как победители в битве при Солуэй-Моссе с тысячей высокопоставленных пленников, они могут диктовать свои условия. Возможно, они заставят Марию выйти замуж за их принца Эдуарда.

– Нет! – воскликнула Мария. – Я этого не допущу!

– Ей рано или поздно все равно придется выйти замуж за кого-то, – напомнил кардинал. – Именно это имел в виду король, когда сказал: «Женщина принесла Стюартам корону, с женщиной Стюарты ее потеряют». Когда она выйдет замуж, корона перейдет к ее мужу, а у нас нет подходящего принца из Франции. Брак наследников короля Франциска – Генриха Валуа и Екатерины Медичи – остается бездетным. Если маленькая Мария попытается выйти замуж за шотландца, одного из собственных подданных, остальные могут ополчиться на нее. Кто же еще годится, кроме англичанина?

– Только не английский принц, – повторяла Мария. – Только не английский принц! Они все еретики!

– А что вы собираетесь делать с королевскими бастардами? – прошептал кардинал.

– Я соберу их вместе и буду воспитывать здесь, во дворце.

– Вы сошли с ума! Гораздо лучше будет собрать их вместе и избавиться от них.

– Словно какой-нибудь султан? – Мария не смогла удержаться от смеха. – Нет, это не по-христиански. Я предложу им любовь и собственный дом.

– И воспитаете их так же, как собственную дочь, законную королеву? Это ни не по-христиански, а просто неразумно. Ваша дочь будет пожинать плоды такой опрометчивой доброты. Берегитесь, иначе вы пригреете на своей груди клубок змей, которые ужалят ее, когда вас не будет рядом.

На пухлом гладком лице кардинала отражалась неподдельная тревога.

– Сколько их всего? – спросил он.

– Кажется, девять или около того. – Она рассмеялась и снова почувствовала укол вины.

«Я не должна плохо думать об изменах короля, – подумала она. – Но я и не делаю этого. Почему? Должно быть, я не любила его, иначе я бы выцарапала глаза этим женщинам».

– Все они мальчики, кроме одного – девочки по имени Джин. Его любимым бастардом был тот, кто носит его имя, – Джеймс Стюарт. Сейчас ему девять лет, и он живет со своей матерью в замке Лохлевен. Говорят, что он умный, – добавила она.

– Не сомневаюсь в этом. Нет никого хитроумнее королевского бастарда. Они питают неподобающие надежды. Заставьте его постричься в монахи и держите взаперти, если хотите обеспечить безопасность маленькой королевы.

– Нет, лучше всего пустить его во дворец, чтобы он научился любить свою сестру.

– Свою сводную сестру.

– Какой же вы упрямец! Но я ценю ваши опасения и буду внимательно следить за ним.

– А как быть с вельможами? Вы не можете доверять никому из них, не так ли?

– Я доверяю тем, кто женился на девушках, которых я привезла из Франции. Лорду Джорджу Сетону: он женился на моей фрейлине Марии Пьери. Лорду Роберту Битону: он муж Жанны де ла Рейнвей. И лорду Александру Ливингстону: он женился на Жанне де Педефер.

– Но в этом списке нет влиятельных дворян.

– Это так.

Тут маленькая королева захныкала, и мать наклонилась, чтобы взять ее на руки. Крошечный ротик девочки искривился, пуская пузырьки, а большие глаза наполнились слезами.

– Снова проголодалась, – сказала Мария. – Я позову кормилицу.

– Она красавица, – произнес кардинал. – Трудно представить, что кто-то может желать ей зла. – Он пощекотал подбородок девочки: – Приветствую, Ваше Величество.

«Все скорбели о том, что королевство осталось без наследника по мужской линии», – медленно и аккуратно написал молодой священник Джон Нокс. Он посмотрел на распятие, висевшее над столом, когда обмакивал перо в чернила.

«Почему Ты не сжалился над нами? – мысленно обратился он к Господу. – Почему Ты оставил Шотландию?»