Раннее лето в Париже с его мягкой погодой, обилием цветов и зеленой листвы было приятным временем для французского двора. К тому же ожидался большой праздник: испанский король Филипп, этот многоопытный жених, принял предложение стать мужем Елизаветы Валуа, отказавшись от бесполезных притязаний на руку новой королевы Англии. Свадьбу планировали в конце июня вместе с бракосочетанием ее незамужней тетки Маргариты Валуа и герцога Савойского – другого неудачливого претендента на руку королевы Елизаветы, которая отвергала их предложения направо и налево, словно домохозяйка, сортирующая старые обноски.

Но, несмотря на дорогостоящие приготовления, суету на кухнях, подгонку доспехов и турнирные занятия, в Турнельском дворце ощущалось некое беспокойство, оно буквально витало в воздухе, хотя никто не хотел признаваться в этом. Екатерина Медичи постоянно хмурилась и казалась больше погруженной в себя, чем когда-либо раньше. Елизавета Валуа, которой было лишь четырнадцать лет, с тревогой ожидала отъезда из Франции в качестве третьей жены человека, чьи предыдущие супруги прожили недолго, а сама Мария переживала из-за скорой разлуки с Елизаветой, которая стала ей почти сестрой, очередной болезни Франциска, но больше всего из-за новостей из Шотландии. Ее мать была больна и со всех сторон окружена реформистскими мятежниками во главе с Джоном Ноксом. Разразилась настоящая война со множеством убитых и раненых с обеих сторон. Возглавляемые протестантскими лордами и подстрекаемые проповедями Джона Нокса, шотландцы сеяли разрушения, а их армия напала на правительственные войска.

К тому же они получали поддержку из Англии. Королева Елизавета тайно посылала деньги для помощи мятежникам. Оставшись без этой поддержки, они бы уже были разбиты.

«О мама! – думала Мария, одеваясь для выхода на турнир, который являлся частью вечернего праздника. – Если бы я только могла увидеть тебя, быть с тобой… Мы так долго не виделись. Прошло уже восемь лет после твоего чудесного визита во Францию, восемь долгих лет… Я должна найти способ снова увидеть тебя. Возможно, я смогу приехать в Шотландию…» Желание было острым, как физическая боль, – мучительное томление, от которого перехватывало дыхание.

Перед каретой с позолоченными колесами, ехавшей на турнирное поле возле улицы Сент-Антуан, бежали герольды, кричавшие: «Дорогу! Дорогу Ее Величеству, королеве Шотландии и Англии!» Казалось, она делает что-то ради своей матери, наносит скрытый удар ее противнице, королеве Елизавете. Ее былое восхищение умом Елизаветы сменилось возмущением теперь, когда этот ум был направлен против ее матери. Она улыбалась и махала людям, приветствовавшим ее, а английский посол Николас Трокмортон подмечал все для составления доклада, который отправится в Лондон.

Мария заняла место на галерее для зрителей над улицей Сент-Антуан рядом со своим дядей-кардиналом, который уже выглядел утомленным.

– Я хотел бы иметь по одному ливру за каждый турнир, на котором мне доводилось присутствовать, – произнес кардинал, брезгливо отряхнув мантию. – Тогда я бы собрал больше, чем церковь получает за индульгенции, по словам Лютера. Конечно, никто не может вступить в брак, родиться на свет или быть коронованным без очередного турнира. Зрелище – это хорошее вложение капитала, если его разумно использовать. Но это… – он сделал пренебрежительный жест. – Пустые траты. Кто его увидит, кто будет потрясен этим зрелищем? Только не Филипп. Его здесь нет. Он не считает это событие достаточно важным даже для того, чтобы покинуть Испанию!

Такая же мысль промелькнула и у Марии. Ей было досадно, что Филипп не относился к будущей супруге с достаточным уважением, чтобы лично приехать за ней.

– Очень жаль, – сказала Мария. – Сердце Елизаветы еще не принадлежит ему. Он должен завоевать ее, а это плохой способ ухаживать за женщиной.

Кардинал глубоко вздохнул:

– Любовь и брак по договоренности плохо сочетаются друг с другом. – Ему было все равно, счастлива ли Елизавета Валуа или нет; такова была ее участь как принцессы. – Ваша кузина Елизавета Английская отклонила предложение испанского жениха, – продолжал он. – Разумеется, есть ощущение того, что она не настоящая королева. Так что Филиппу Испанскому еще повезло, особенно потому, что папа выпустил буллу, где он признает вас настоящей королевой.

На самом деле папа не издавал такую буллу, но шпионы кардинала так или иначе узнали его намерения.

Мария посмотрела на турнирное поле, расположенное между Бастилией и рекой, на парижские дома, сияющие под июньским солнцем, и на ярко-зеленые поля за ними. Она видела такой же пейзаж в своем часослове, яркий и похожий на панно из самоцветов.

– У меня слишком тяжело на сердце из-за неприятностей матери в Шотландии, чтобы думать о чувствах моей английской кузины, которая причиняет эти неприятности, – со вздохом призналась она. Она отказалась обсуждать свои формальные претензии на английскую корону, навязанные Генрихом II.

– Королева Англии не причиняет эти неприятности, – поправил кардинал. – Она просто извлекает выгоду из того, что происходит естественным образом.

– Как умно с ее стороны. – Мария по-прежнему смотрела на совершенный июньский пейзаж, так похожий на миниатюру. Ей хотелось попасть туда и пройти по извилистой сельской дороге, которая при взгляде отсюда походила на коричневую нить…

Соперники собирались по обе стороны турнирного поля под развевающимися знаменами. Кардинал снял шляпу и стал обмахиваться ею.

– Когда же они начнут? Это настоящая пытка!

– Скоро, – заверила она.

Он горестно вздохнул и повернулся, чтобы поговорить с королевой, сидевшей по другую сторону от него. Екатерина Медичи, одетая в темно-зеленое платье, выглядела недовольной; ее брови вытянулись в прямую линию, и она комкала носовой платок своими короткими пальцами. Мария слышала, как кардинал попытался развлечь ее, но королева беспокоилась все сильнее.

«Турниры – замечательная вещь, – подумала Мария. – Все эти яркие краски и церемонии похожи на праздничную мессу. Возможно, это и есть месса, только светского характера, демонстрация силы и мощи…»

Прозвучали трубы. Турнир в честь бракосочетания сестры короля принцессы Маргариты и его дочери принцессы Елизаветы с герцогом Савойским и королем Испании соответственно был объявлен открытым.

Соперники в сверкающих доспехах, включая короля, носившего черно-белые цвета Дианы Пуатье, вышли на поле. Первая схватка началась.

В течение часа все жадно наблюдали за происходящим, но потом привычное зрелище стало утомительным, мысли зрителей потекли в другом направлении, и начались разговоры.

Мария разгладила синее платье и подумала о Франциске. Он сидел рядом со своей матерью; его лицо искажала боль, вызванная застарелым воспалением уха. Как он это выносит – никогда не чувствовать себя вполне здоровым? Однако он настаивал на своих уроках и продолжал охотиться.

Дальше на галерее сидел герцог Гиз, вернувшийся из военного похода. Мирный договор, заключенный во дворце Като-Камбрези, положил конец войне. Франция обязалась вернуть Италии все завоеванные территории за последние восемьдесят лет. «Какой тщетной оказалась эта война! – подумала Мария. – Все эти знамена, лошади и артиллерия в итоге оказались такими же бесполезными, как этот турнир».

– Как вы себя чувствуете в браке, дорогая? – участливым тоном спросил кардинал, наклонившись к ней.

– Прекрасно, – ответила она.

– Но в каком смысле? – настаивал он.

– В том смысле, какой жена вкладывает в отношения со своим мужем. – Она не выдаст ему способности Франциска, или, вернее, их отсутствие.

– Значит, вскоре мы сможем ожидать появления принца? – упорствовал кардинал.

– Все в руках Божьих.

– Бог помогает тем, кто сам помогает себе.

Должна ли она слышать это?

– Каким образом? – Мария поддалась искушению.

– Ради блага Франции бывает необходимо приносить личные жертвы и временно забывать о некоторых заповедях.

– Таких, как шестая заповедь? – она выждала паузу. – Та, где говорится о супружеской верности?

– Как вы проницательны! Естественно, Господь вознаградит такую жертву незначительной компенсацией в виде удовольствия.

Разумеется, ей захочется испытать плотское удовольствие. Она прямо создана для этого.

– Мое удовольствие заключается в верности моему супругу.

«Вот незадача, – подумал кардинал. – Какая проблема для престолонаследия!»

– Естественно, я лишь испытывал вас, дорогая, – пробормотал он.

– Я знаю. – Она сделала вид, будто поверила ему. – Это ваша обязанность как кардинала церкви и моего…

У зрителей на террасе вырвался дружный крик. Мария посмотрела на турнирное поле и увидела короля, наклонившегося вперед в седле, и щепку от копья, торчащую из его открытого забрала. Кровь толчками вытекала из-под золоченой решетки забрала на шею лошади. Екатерина завизжала. Диана сидела неподвижно, как будто высеченная из камня.

– Господи всемогущий! – выдохнул кардинал. Он встал и вцепился в перила балюстрады.

Когда короля снимали с лошади, его тело было жестким, как пугало, если не считать конвульсивного подергивания конечностей через каждые несколько секунд. Его уложили на носилки и унесли прочь прежде, чем королева или кто-либо из членов королевской семьи успели спуститься к нему.

– Нет! – выкрикнула Екатерина. – Я предупреждала его! Я говорила ему, умоляла его!

Она устремилась на турнирное поле и с плачем обняла окровавленную шею лошади.

– Идемте, – сказал кардинал. Он взял Марию под локоть и помог ей встать. – Возвращайтесь в карету. Его отвезут в Турнельский дворец, и нам нужно быть с ним.

Она подчинилась и вернулась в королевскую карету, украшенную ее регалиями. Кучер тронул лошадей, и герольды снова побежали впереди, громко крича: «Дорогу! Дорогу Ее Величеству, королеве Шотландии и Англии!» Их голоса тонули в криках возбужденной толпы.

В Турнельском дворце – кардинал угадал правильно – король лежал на узкой кровати в окружении врачей. Копье вошло в левый глаз и ослепило его. Медики опасались, что деревянные щепки могли проникнуть в мозг.

В течение десяти дней король находился между жизнью и смертью, так как рана воспалилась и инфекция начала распространяться. Иногда он приходил в себя, потом снова впадал в забытье. Самым странным для Марии было то, что он не удивлялся своей смерти в возрасте сорока одного года и не противился ей. Он как будто принимал смерть, словно ожидаемую и даже желанную гостью.

Екатерину, судя по всему, предупредили о грядущей беде астрологи Руджери и Нострадамус, чье мнение она ценила очень высоко. Она говорила об этом своему мужу, но он оставил ее слова без внимания. Или, может быть, он уже тогда примирился со своей участью? Казалось, его поступки были продиктованы нежеланием жить. Он настоял на продолжении последнего поединка, несмотря на мольбы Екатерины и желание соперника прекратить схватку. Король приказал ему выехать на поединок или понести наказание.

Бледный и дрожащий, Франциск стоял у ложа своего отца. Он сам был нездоров; боль в ухе улеглась, но лихорадка продолжалась.

– Отец! – воскликнул он. – Не оставляй меня!

Его отец вздохнул и приоткрыл здоровый глаз, словно ему не хватало сил широко распахнуть его.

– Сын мой, – сказал он почти нормальным голосом. – Скоро ты потеряешь отца, но его благословение останется с тобой. Путь Бог дарует тебе больше счастья, чем Он дал мне.

Франциск зарыдал и бросился на постель. Грудь его отца казалась теплой и надежной, и он верил, что если будет обнимать его достаточно крепко, то сохранит его навсегда.

Мария подошла к Франциску и обняла его сзади. Его худые плечи вздрагивали от плача.

Король закрыл глаза. Казалось, он заснул, но потом королевский врач Амбруаз Паре пощупал его пульс и покачал головой.

– Ваше Величество, король умер, – обратился он к Франциску.

– Нет! – Франциск прильнул к отцу.

– Ваше Величество, – позвал кардинал. Он сделал жест Марии, которая помогла своему мужу встать.

– Мы вверяем вам нашу жизнь и нашу верность, – произнес кардинал. – Мы будем служить вам до конца дней.

Франциск вытер глаза. Его мать по-прежнему плакала.

– Maman! – он бросился в ее объятия, не обращая внимания на кардинала. – Maman!

Вместе они побрели к выходу из дворца, где собралась озабоченная толпа. Пусть кардинал сделает объявление; они отправлялись в Лувр. Королевская карета стояла поблизости в тени большой липы, и они направились туда. Мария встала в стороне, чтобы войти последней из уважения к своей свекрови. Но Екатерина Медичи внезапно отступила на шаг и спокойно посмотрела на нее, как в любой обычный день.

– Вы должны войти первой, – тихо сказала она. – Королева Франции имеет преимущество перед вдовствующей королевой.