Часть четвертая
Агата Панта
10:37. Блондинка помогла Агате сойти с поезда в Кирке.
– Оставайтесь здесь, Агата, – велела женщина. – Обратный поезд в Перт прибудет через несколько часов. Вас там будут ждать. – Она ободряюще улыбнулась. – Только не пропустите остановку в Калгурли. Оттуда автобус отвезет вас обратно на южное побережье. Моргнуть не успеете, как окажетесь дома. Берегите себя, хорошо?
Агата кивнула и проводила ее взглядом.
– Дома, – произнесла Агата, прижимая сумку к груди. – Да. – И поправила очки на носу.
10:39. К ней подошел мужчина.
– Извините, – заговорил он, – у вас время есть?
Агата прикрыла свои часы ладонью.
– Есть ли у меня время? Имею ли я время? Нет, не имею! И хотела бы пообщаться с тем, кто имеет! Не знаю я, который час. Я теперь живу по «точному Агатскому времени»!
– Ой, ну что вы, дамочка! – ответил мужчина. – Лучше б не спрашивал.
– Да! – фыркнула Агата. – Лучше б!
10:41. Поезд все стоял у перрона, а рядом слонялись люди, дожидаясь, когда их пустят в вагоны.
Мимо Агаты прошла женщина. Вся из себя выхоленная, и волосы в пучке на самой макушке, точно вишенка на пирожном.
– Вы не десерт, дамочка, – подавшись вперед, буркнула Агата.
Мимо прошел мужчина в розовом свитере.
– Слишком розовый свитер, – заметила она громче.
И еще громче:
– Слишком широкие шаги.
Агата обеими руками схватилась за край скамейки.
– Облакам так делать не положено! – Она поднялась. – Нецелесообразный нос! Стрижка как у маньяка! Слишком большие очки! Слишком много детей! Слишком близко расположенные глаза!..
К ней подбежал мальчишка с черными рисованными усиками.
– Вы обронили, мисс, – сказал он, протягивая «Книгу Старости».
Агата забрала ее, и мальчик убежал, колыхая на ветру нашейным платком. Еще несколько мгновений она смотрела, как мальчонка прыгает, молотит кулаками воздух, а затем скрывается в поезде.
– Ненастоящие усы, – проговорила она.
Агата открыла тетрадь и пробежала глазами по своим скрупулезным измерениям: «Упругость щек», «Трясучесть кожи на руках», «Расстояние от груди до живота», «Сколько раз я почти поцеловала Карла»…
– Чего? – буркнула Агата.
И продолжение все тем же незнакомым почерком: «График храпов», «Улыбчивые мгновения», «Сколько раз Карл хотел меня поцеловать», «Мои любимые лица Агаты», «Украденные автобусы»… – она перевернула страницу. «Избитые мной пьяницы». Она засмеялась, переворачивая дальше. «Кого я успела обозвать», «Каких видела Мертвых», «Как много проехала на автобусе/поезде, прошла пешком». «Люди, которых я любила»…
Рядом с последним пунктом стоял большой вопросительный знак.
Между следующими страницами кто-то заложил карту.
«Здрасьте. Вы здесь», – значилось другим почерком. Рядом была нарисована машина с красным крестиком. А возле другого красного креста, над домом, обозначенным как «Большой австралийский бар», было написано: «Они здесь».
От одного креста к другому вела черная стрелка.
«Искренне ваш, Капитан Всё».
Книга задрожала у Агаты в руках.
10:54. Агата стояла перед зеркалом в станционном туалете.
– Они не состарятся, – произнесла она, пальцами оттягивая щеки, – ведь состаримся мы, кто остались…
И вдруг закричала:
– Слишком пятнистые руки!
Затем расстегнула жакет и бросила его на пол.
– Мужские ладони! – выкрикнула она, подняв их перед собой.
Туфли полетели в стену.
– Жирные ступни! – Расстегнула блузку и уронила ее на пол. – Обвислая грудь! – Опустила молнию на юбке, пошевелила бедрами, сбросила и ее. – Пупок слишком высоко!..
И вот Агата, по-прежнему в очках, стояла в одном лифчике, трусах и колготках и смотрела на себя в зеркало, тяжело дыша от одного своего вида.
– Ноздри раздуваются, когда говорю!
Она сцепила перед собой ладони, словно признавая поражение и пытаясь найти в себе хоть каплю изящества и потерянного достоинства, однако в ее нынешнем положении не было ни того, ни другого.
– Слишком старая, – четко произнесла Агата.
Она сняла очки и положила их на раковину. Потом коснулась ладонью лица, щеки и отдалась прикосновению.
– Слишком старая, – повторила Агата, глядя самой себе в глаза.
Она вдруг поняла, что лицо Рона никогда не состарится. Она никогда не увидит его по-настоящему старым. Разве это справедливо: она, Агата, вынуждена показать миру свою старость, а он, Рон, – нет? Вышел сухим из воды.
Она ненавидит себя, свое тело… И вот уже слезы текут по ее жалкому лицу, и вот она – старая-престарая, грустная-прегрустная – старуха, и вот она ненавидит себя… ох, как же она себя ненавидит! Больше всего на свете! Одна только ненависть в груди…
Послышался шум льющейся воды, и из одной кабинки вышла женщина.
Она подошла к зеркалу и принялась мыть руки. Худощавая, но мускулистая, с длинным тонким носом, который притягивал к себе внимание.
Агата перестала кричать и, так и стоя в одном нижнем белье, растерянно замерла. Повисло неловкое молчание. Женщина продолжала мыть руки.
А потом…
– Вы куда едете? – спросила она.
– Э-э… На юго-западное побережье, – ответила Агата, как никогда ощущая свое тучное тело.
– А мы в Перт, – женщина улыбнулась и оттянула кожу вокруг глаз. – Хотим сменить обстановку. – Она высунула язык и посмотрела на собственное отражение в зеркале. – Ну, вы понимаете.
Женщина разгладила блузку, подмигнула Агате и вышла.
11:12. Вскоре, снова одетая, Агата пришла в кафе и встала в нескольких метрах от кассы, томно наблюдая за едой под аккомпанемент своего урчащего желудка.
– Нормально все? – На нее из-за прилавка смотрел мужчина.
– Да! – ответила Агата, не шевелясь.
– Чего-нибудь будете?
– Да!
Он вздохнул.
– Чего именно?
– Вон то! – она указала на блинчик с овощами. – И вот это! – И на мясной пирог.
Мужчина положил то и другое в бумажный пакет и подвинул к Агате. Затем кивнул на него.
– Всего – шесть двадцать пять, спасибо.
Агата была очень-очень голодна. Может, схватить и сбежать? Так же делают, разве нет? Она никогда не хотела ничего так сильно…
Но тут ее рот сказал:
– Я не могу.
– Не можете?..
– У меня нет… – она вздохнула.
Мужчина забрал пакет.
– У нас тут не благотворительность, дамочка.
– Я заплачу, – послышался голос у Агаты за спиной.
Она обернулась и увидела женщину из туалета. Та махала двадцатидолларовой купюрой. Улыбнувшись Агате, женщина направилась к кассе.
– Я заплачу.
– Бизнес есть бизнес, вы же понимаете.
– Отрастите себе сердце.
– Ну хватит. Давайте деньги. – Мужчина забрал купюру и звякнул по прилавку сдачей. Потом, взяв пакет, посмотрел на Агату и потряс им в воздухе. – День удался, да?
Женщина выхватила у него пакет и пошла прочь, жестом позвав Агату за собой.
– Я Карен, – она положила пакет на столик, за которым сидел какой-то мужчина. – А это Саймон, – представила она незнакомца и нежно провела рукой по его плечу.
Саймон был заметно моложе Карен, с резкими смуглыми чертами лица.
«Сын?» – предположила Агата.
Саймон игриво шлепнул Карен по заду.
«Не сын», – решила Агата.
– Здрасьте, – поздоровался Саймон. Он улыбнулся и помахал рукой.
Между зубов у него застряли кусочки хлеба. Карен подвинула стул и мягко похлопала по столешнице. Агата села и уставилась на пакет, будто ждала, что он что-то выкинет.
– Имя у вас есть? – спросила Карен.
– Да, – ответила Агата.
Карен улыбнулась.
– Тихоня. Все с вами ясно. Ну вы чего? Налетайте.
– Что вам от меня нужно? – спросила Агата.
– Ха! – ответила Карен. – Что мне нужно от женщины, которая не может заплатить за мясной пирог? Которая стоит в одном белье и кричит на свое отражение? Просто ешьте свой пирог, милая.
– Сейчас кто-то что-то про белье сказал? – встрепенулся Саймон. Он оттянул и отпустил резинку у Карен на штанах. Карен пихнула его плечом.
– Боже мой, Сайм, – она погладила его по щеке, – сколько у тебя всякой чертовщины-то в зубах! – Оба сдавленно захихикали. – Сходи приведи себя в порядок, ладненько?
Саймон встал.
– Ваше желание для меня – закон. – Он ухмыльнулся, отвесил поклон и ушел.
Агата выудила пирог из пакета и положила сверху. Затем достала вилку и нож из безупречно чистой стальной подставки, разрезала пирог на маленькие квадратики и – квадрат за квадратом – принялась есть. Она чувствовала на себе взгляд Карен.
– Хотите поговорить о том, что случилось в туалете? – спросила Карен.
– Нет, – ответила Агата.
– А можно тогда вам открыть секрет? – Карен подалась вперед.
– Нет, – повторила Агата с набитым ртом.
Карен засмеялась и еще чуть-чуть наклонилась. Потом глянула через плечо и вновь повернулась к Агате.
– Я сделала кое-что ужасное, – прошептала Карен. – И пытаюсь того… всю эту карму, или как ее, выправить, как надо. Не знаю, верю я в нее или нет, но, – она подмигнула Агате, – на всякий пожарный. Хорошо?
Агата кивнула и сказала:
– Спасибо. – А потом: – Вы никого, случаем, не кокнули, нет?
– Нет! Конечно, нет, – Карен заерзала на стуле.
– Наркотики?
– Нет.
– Оружие?
– Нет.
– Вы проститутка, так ведь?
– Нет!
– И насколько все плохо?
– На самом деле кошмар как плохо.
– По десятибалльной шкале?..
– Восемь.
Агата сглотнула и посмотрела на Карен.
– С половиной, – Карен сжала ладони. – Десять. Определенно десять. Десять. Я… я… – Она облокотилась на стол и переплела пальцы. Посмотрела Агате в глаза. – Я нехороший человек.
Агата взяла свой блин и осторожно откусила кусочек. Принялась жевать, наблюдая за Карен. Затем проглотила и вытерла рот салфеткой.
– Я… э… – Агата откашлялась и сказала громче и четче: – Я тоже человек нехороший.
Карен сдавленно пискнула, точно слова Агаты вытянули этот звук у нее изо рта. Потянувшись через стол, женщина схватила Агату за руку.
– Как думаете, а хорошие-то вообще бывают? – И крепко сжала ладонь.
Агата поглядела на руку у себя на руке. Она видела, как старость, точно полиэтиленовая пленка, покрывает кисть этой женщины. Впервые она не радовалась тому, что губительная сила старения затронула кого-то другого. Но она и не печалилась, как бывало, о собственном теле, а только лишь ощущала родство с этой женщиной, будто та была Агатой, а Агата – ею, один в один.
– Ну? – допытывалась Карен. – Думаете, бывают хорошие люди?
Рон. Агата подумала о Роне. А потом в голове у нее возникло лицо Милли и так и повисло перед глазами, ясное и неподвижное. А Карл? Карл хороший?
– Я Агата, – сказала Агата, не зная, как ответить на вопрос.
А тут и Саймон вернулся.
– Я пописал на освежитель для унитаза, – поделился он. – Очуменно вышло! – Он показал Карен зубы. – Ну как, больше нету?
Карен взяла его ладонь в свою:
– Все хорошо, зай.
Агата смотрела на их руки. Они ласкали друг друга так, словно остались одни на белом свете. Она не представляла, каково это – быть настолько близкими.
– Слушай, Сайм, – заговорила Карен, поглядев на часы. – Сгоняй-ка заправься, ладно? Нам ехать пора.
– Хорошо, мамуль. – Саймон ей подмигнул.
Когда он снова ушел, Карен повернулась к Агате.
– Я вчера оставила своего мужа. А Саймон – свою жену.
Агата поглядела на нее в упор.
– У меня есть дети. Не сказать, что особенно маленькие, но и не большие. Мы никому ничего не сказали. Просто сбежали. – Карен вытянула руки над головой, потянулась и вновь их опустила. – Господи, как же хорошо наконец в этом сознаться. Надеюсь, вы не против.
– Против, – ответила Агата.
Карен засмеялась.
– Справедливо. В общем, так вот. Я просто хочу быть с Саймом. Да, я люблю своих детей, но собственную жизнь я тоже люблю. И хочу. Это я про жизнь. Когда-нибудь дети меня поймут.
– Вряд ли, – сказала Агата.
Карен кивнула.
– Ну, я очень надеюсь, что вы ошибаетесь.
Агата вспомнила о маме Милли. О том, как Милли бросили. Она почувствовала, как все тело вспыхивает от гнева, источает его, и как гнев пузырится у нее на коже. Она хотела посмотреть в лицо маме Милли и сказать: «Ты что о себе возомнила? Она же еще ребенок». То же самое она хотела сказать и Карен: «Ты что о себе возомнила?» – но вместо этого произнесла:
– Десять по шкале.
Карен обмякла на стуле. Несколько мгновений они сидели в тишине. Звенел кассовый аппарат, открывались и закрывались холодильники, а люди вокруг вели невнятные разговоры.
– Послушайте, может, мы вас куда-нибудь подбросим? – наконец спросила Карен. – Нам же в одну сторону. Вместе веселее!
– Нет, – сдержанно ответила Агата. – Я поеду на поезде. Спасибо.
* * *
Агата сидела в кафе на заправке и разглядывала «Книгу Старости». «Люди, которых я любила». Вопросительный знак.
Она снова вспомнила маму Милли и тот ее взгляд, который заметила много месяцев назад, сидя у окна…
Разве можно состариться и не впустить печаль в свою жизнь?..
Она вспомнила, как сразу после смерти Рона шла по улице и потом по двору, возвращаясь домой, и ощущала изнутри такое давление, словно тело вот-вот взорвется. Она подумала о свободной комнате у них дома и представила, что было бы, если бы после смерти мужа в этой самой комнате сидел ребенок – их ребенок. Представила, как опускается на кровать … их кровать… ее кровать? Кто бы у них был – девочка? Иногда она так себе и представляла. И что… что бы она, Агата, тогда ей сказала? «Твой отец умер»?.. Как объяснить ребенку, своему ребенку, что жизнь такова? Что живем мы, только чтобы умереть. Что, пока ты жив, все, кого ты любишь, умрут. И что лучше всего просто никогда-никогда никого не любить…
– Агата, – позвала Карен.
Она стояла в очереди на оплату бензина и казалась чем-то обеспокоенной.
– Простите, пожалуйста, моя дорогая, вы водить умеете? Вы не могли бы переставить машину подальше от бензоколонки? Саймон снова шляется не пойми где. Ключи должны быть внутри. Извините, что утруждаю.
Агата встала и посмотрела в окно. Шесть или семь машин выстроились друг за другом, ожидая своей очереди. Одна из них несколько раз погудела.
Мужчина за прилавком возился с кассовым аппаратом. Агата оглянулась на Карен и сощурилась. Так она чем-то походила на маму Милли.
Как объяснить своему ребенку, что жизнь такова?..
– Надо что-то придумать, – сказала Агата вслух, надевая на плечо сумку.
– Что, простите? – спросила Карен.
Агата тем временем уже шагала к выходу.
– Умею, говорю. Водить.
– О, спасибо, моя дорогая, – Карен улыбнулась. – Сайм, наверное, нашел, на что еще попи́сать.
– Наверное, – согласилась Агата.
Она остановилась у раздвижных дверей и обернулась к Карен.
– Слушайте. – Двери позади разъехались, и в спину Агате пахнуло жаром. – Мне и правда ужасно жаль.
Карен отмахнулась от ее извинений.
– Никаких проблем, моя дорогая. Пирог-то совсем дешевый.
– Нет, – пробормотала Агата, направляясь к машине. – Я не про то.
Агата открыла дверцу и забралась в салон. Ключи были в замке зажигания. Она сжала их в ладони. Ключи зазвенели. Она завела двигатель… И вдруг представила свое лицо на плакате – как на том, с Карлом. «Разыскивается». Она нажала на педаль.
И, вот в чем подвох, – не остановилась.
Агата вспомнила нарисованную от руки машинку возле черной стрелки, которая вела к «Большому австралийскому бару», и не остановилась.
– Ну, – выдохнула она в никуда. – Это уж точно десять из десяти!
12:17. А потом она выехала на шоссе. Она, Агата Панта, выехала на шоссе посреди пустыни! Не превышая, конечно, шестидесяти километров в час, но все же.
– Я еду! – закричала Агата в окно. – Я еду! – заявила она какому-то чиновничку с сигаретой во рту.
– Да неужели, бабуля! – ответил он.
– Я еду! – сообщила она женщине, у которой, судя по всему, сломался автомобиль.
– Да пошли вы! – крикнула та.
– Я еду! – вопила Агата небу и птицам, а в ответ – лишь молчание, лишь ветер в лицо и рев в ушах – рев сильного, сильного ветра.
– Отличная работа, птички! – крикнула она в окно. – Какая ровная дорога! – Она схватилась за руль обеими руками и расплылась в улыбке. – Какой надежный почтовый ящик! Великолепная вывеска! Милые пятнышки, буренки! Красавцы деревья! Вон то облако мне улыбается! Чудесный цвет, небо!
Агата потянулась было поправить очки, но не обнаружила их и мысленным взором увидела, как они лежат на раковине в туалете. Она постаралась не моргать и открыла глаза пошире, впуская в них прохладный воздух.
У обочины Агата разглядела указатель.
– О! – воскликнула она и со скрипом затормозила.
«Большой австралийский бар», – говорил указатель.
Он велел повернуть на прямую и длинную грунтовую дорогу, которая казалась бесконечной.
Агата сверилась с картой. Сглотнула. Нашла поворотник. Включила.
– Миленький звук, поворотник, – прошептала она.
И повернула налево.
