Милли Бёрд
Милли устроилась на скамейке в общем вагоне, прислонившись головой к окну. Напротив сидела тетенька и читала книжку маленькой девочке, младше Милли на несколько лет. В книжке было очень мало слов: только легкие-прелегкие вопросы.
– Как говорит корова? – спросила мама у дочки и сама тут же подсказала: – Му-у-у!
Девочка эхом повторила звук, а мама так ее за это расхвалила, будто она корову изобрела. Высоко задрав подбородок, девочка болтала ногами. Мама наклонилась и поцеловала ее в макушку. Милли закрыла глаза и представила, что это ее сейчас поцеловали.
– А как говорит лошадка? – спросила мама.
И тут, запрокинув голову, как лошадь, Милли заржала своим самым лучшим лошадиным голоском:
– Иго-го!
Она с надеждой посмотрела на девочкину маму, но та в ответ сделала такие глаза, словно Милли что-то натворила.
Милли рассердилась и, спрыгнув со скамейки, сказала девочке:
– Однажды ты умрешь! – А потом ушла в соседний вагон.
Сандвичи
Что?
И занавески
прочитай-ка
эти картофелины.
Милли забрела в вагон-ресторан и уселась за столик. Ноги тут же прилипли к кожаному сиденью.
Милли посмотрела в окно. Снаружи мелькали пейзажи. Если сложить ладошки биноклем и поднести к глазам, то мир за стеклом превращается в быстрые-пребыстрые красные, зеленые и желтые полоски. Есть в этом что-то страшноватое и захватывающее одновременно.
«Ничего не бывает каким-то одним, – подумала Милли. – Все всегда и одно, и другое».
Например, она не желала прощаться со Стеллой, но хотела уехать с Карлом и Агатой; расстроилась, что папа умер, но была рада, что у него ничего больше не болит; любила маму и ненавидела ее тоже. А разве можно так: любить и ненавидеть одного человека? А если ты любишь его больше, чем ненавидишь, он тебя простит? Разрешит тебе себя найти?
Милли убрала бинокль, откинулась на спинку сиденья и оглядела просторы за окном. Казалось, ни у чего в мире нет конца и нет начала.
По вагону шла тетенька в форме «Индиан-Пасифик». У нее были длинные светлые волосы, а когда она улыбалась, в глазах блестели веселые искорки.
– Прошу прощения, – вежливо-превежливо обратилась к ней Милли. – А когда мы приедем в Мельбурн? Мне нужно туда через два дня.
Тетенька доброжелательно ей улыбнулась.
– Знаю, моя милая, – сказала она, – путь неблизкий. – Она достала из кармана шоколадку с коалой на обертке и протянула Милли. – Держи.
Та строго взглянула на шоколадку, а потом снова посмотрела на тетеньку и повторила:
– Мне нужно туда через два дня.
– Я тебе раскраску принесу, – засмеялась тетенька и ушла.
Милли развернула шоколадку и впилась коале в лапы. Тут из громкоговорителя послышался мужской голос:
– Доброе утро, дамы и господа! Если вы присоединились к нам в Калгурли, то добро пожаловать на поезд «Индиан-Пасифик». Надеемся, вы останетесь довольны поездкой. По дороге я буду не только делать объявления, но и рассказывать о нашей с вами замечательной стране. Скоро мы проедем по равнине Налларбор. Слово «Налларбор» имеет латинское происхождение и означает «нет деревьев». Тут растут солянка и лебеда – кустарники, устойчивые к засухе и соленой почве. Эта равнина – самый большой в мире цельный массив известняка, который в два раза превосходит Англию в размере. Ему около двадцати – двадцати пяти миллионов лет. Раньше здесь было море, поэтому состоит известняк в основном из ракушек.
Милли прижалась лицом к стеклу.
– Значит, вот какое у моря дно, – пробормотала она.
Надо Стелле рассказать.
Милли отложила эту мысль на полку «Вспомнить попозже».
За соседним столиком сидел мальчик, ее ровесник, и читал комикс. На обложке журнала красовался человек в накидке: одна рука вверх, другая держит кого-то под мышкой; на запястье прибор с кнопками и лампочками; под ногами здание в огне, а в волосах ветер.
Милли посмотрела на папин пивной чехол у себя на руке и представила, как летит в накидке по вагонам, мчится у пассажиров над головами и выручает всех из беды. А потом как рванет из поезда! – и прямиком в Мельбурн. Мама такой хорошей девочке точно все простит.
Тут над комиксом возникли глаза мальчика, и Милли встретила их испытующий взгляд. Тогда она выскользнула в вагон-ресторан первого класса…
И беру я яблоко
Сначала поняли, мол,
Как это
Новая Шотландия?
…и умыкнула оттуда белую скатерть.
Из рюкзака Милли достала свой Похоронный пенал, толстым черным фломастером написала на скатерти: «КС» – и завязала ее вокруг шеи. Потом сняла резиновые сапожки, написала на правом букву «К», на левом – «С», а у себя на руках: «Я ЗДЕСЬ МАМ» и «ПРОСТИ МАМ». Затем собрала меню со всех столов и возле надписи «Вас приветствует компания «Индиан-Пасифик»!» старательно вывела: «Вы все умрете». И чуть пониже, покрупнее: «НИЧЕГО СТРАШНОГО». И рядом нарисовала веселую мордашку.
Милли наблюдала, как тетенька неподалеку аккуратно красит губы. Когда та отвлеклась, девочка выудила помаду у нее из сумки.
– Одолжу ненадолго, – прошептала Милли.
Помадой она оставила свое послание на окнах, зеркалах в туалете и на всех столешницах вагона-ресторана. Никто ничего не заметил.
Милли шла из вагона в вагон и чувствовала, как белая накидка развевается у нее за спиной, а сапожки мягко пружинят по полу. На Милли смотрели все пассажиры, а она улыбалась им так, словно могла весь мир зарядить электричеством.
Ускорив шаг, она подняла руку и сжала ладонь в кулак.
Старушка неподалеку коснулась сиденья рукой, будто представляла, что на нем кто-то только что сидел и оно еще теплое. Милли опустилась на колени и незаметно к ней подползла.
– Однажды вы умрете, – сказала она.
Старушка посмотрела на нее и похлопала по голове.
– Ох, надеюсь, моя милая.
На полу вагона-гостиной девочка причесывала куклу.
– Однажды ты умрешь, – склонившись над ней, сообщила Милли.
Девочка даже не подняла головы.
– Сама ты умрешь.
– Знаю, – ответила Милли.
В другом вагоне папа кормил малыша и пытался успокоить двух своих драчливых сыновей.
– Однажды вы все умрете, – важно произнесла Милли, вознеся над собой пивной чехол.
Папа попытался закрыть детям уши.
– Иди отсюда! – шикнул он.
Мама, читавшая журнал неподалеку, закатила глаза:
– Это же просто ребенок, Джерард.
– Ага, Чарльз Мэнсон тоже когда-то был ребенком!
Милли двинулась прочь.
– Я не просто ребенок, Джерард, – прошептала она на прощание.
В коляске лежал младенец. Милли дала ему обхватить свой палец и наклонилась поближе.
– И ты тоже умрешь, – прошептала она.
Малыш улыбнулся ей, пукнул и снова улыбнулся.
– У этой девочки крыша поехала.
– Ага.
Милли наткнулась на комнату с табличкой: «Дерек Фонтлерой – главный проводник» – и распахнула дверь. За столом сидел мужчина и, держась за голову, разговаривал по телефону.
– Не могу, пап, я работаю! Господи, это и есть настоящая работа!.. Ну тогда спроси у своего любимчика!.. Правда, говорю же!.. Не вешай трубку! Пап! Пап! Черт…
На окне против его кабинета Милли написала помадой: «НИЧЕГО СТРАШНОГО» – и буквы будто вспорхнули над горизонтом.
Милли забралась под стол в вагоне-ресторане.
Каждый из-за чего-то грустит, только кто-то это показывает, а кто-то – нет; кто-то только начал грустить, а кто-то грустит уже давным-давно. И от самой мысли, что помочь надо всем, на душе становилось тяжко.
– Это так себя супергерои чувствуют? – вздохнула Милли, ткнувшись лицом в сидушку стула.
Под стол сунулся какой-то мальчик и подполз к Милли. Это его она видела с комиксом: волосы каштановые, а глаза большущие – на пол-лица!
Милли и мальчик уставились друг на друга.
– Я на этом поезде уже тридцать семь раз катался, – наконец заговорил он.
– Молодец, – ответила Милли.
– Я все про него знаю. Вот спроси что-нибудь.
– Я занята.
– Ты супергеройка, – заметил мальчик, указав на ее накидку.
– Ага, – кивнула Милли.
– Я тоже супергерой.
– Какой?
Он вздохнул, опустил локти на пол и уткнулся подбородком себе в ладони.
– Секрет фирмы.
– Я Капитан Смерть.
Мальчик приподнялся.
– А я Капитан Всё.
– А что ты умеешь?
– Ну, всё! – Он закатил глаза. – Что ж еще?
– А-а…
– А ты чего умеешь?
– Ничего пока.
Мимо прошли кроссовки, шлепанцы и босые ноги.
– Тебе ноги нравятся? – поинтересовался мальчик.
Милли задумалась.
– В основном, – ответила она.
– Моя мама говорит, чужие ноги трогать нельзя. Говорит, они противнее всего на свете! Как дверные ручки, перила и волосатые спины.
– Есть много чего попротивнее.
– Типа чего?
– Мальчишки.
– Девчонки противнее.
– Какашки, – добавила Милли.
– Какашки у тебя на лице – точно!
– У моей бабули были бородавки на веках.
– Может, она ведьма.
– Однажды ты…
– Умру, знаю.
– Откуда знаешь?
– Все знают.
– Ты подслушивал!
– Неправда!
– Правда-правда!
Мальчик оперся спиной о ножку стула.
– Хочешь кусочек орехового батончика?
Милли пожала плечами.
– Давай.
Они вместе принялись громко жевать. Милли мигом проглотила свой кусок. Мальчик за ней наблюдал. Потом достал из кармана крекеры и тоже ей протянул. Милли с благодарностью их съела.
– Куда, кстати, едешь?
– Путешествую.
Мальчик снова закатил глаза.
– Ну, ясное дело. А едешь-то куда?
Милли глубоко вздохнула.
– Мы хотим мою маму найти. Она забыла меня забрать. А потом все ее вещи исчезли из дома. А до этого папу в больницу увезли. И он умер. И мне кажется, мама меня поэтому не забрала. И поэтому она хочет уехать далеко-далеко. А я хочу ее найти, пока она не уехала.
– А-а…
– А у тебя мама хорошая? – спросила Милли.
– Вроде ничего.
– А что она делает?
– Всякие мамские дела.
– Какие?
– Ну, покупает мне что-нибудь. Откуда-нибудь меня забирает. Чего-нибудь готовит. И все такое.
– А меня мама поведет в парк аттракционов на Золотом побережье. Когда мы ее найдем, конечно.
– Я там в прошлом году был.
– А потом мы наверняка пойдем в океанариум.
– Ну, на дельфинов посмотреть можно.
– Моя мама с ними выступает, – сказала Милли.
– Я ее не видел.
– Ты же не знаешь, как она выглядит.
– Ни с кем она не выступает.
– А потом мы в космос полетим.
– Ни в какой космос вы не полетите. – Мальчик скрестил руки на груди.
– Кто это сказал?
– Все.
– Мама знает дяденьку, который может туда полететь.
– Он космонавт?
– Нет, просто у него денег много.
– А-а. А ты много богачей знаешь?
– Несколько.
– А я много знаю!
– Врешь ты все!
– Не-а. У меня в школе есть девочка, которая каждый день себе ланч покупает.
– И? – сказала Милли.
– Каждый день.
– А в космос она полететь может?
– Наверное.
– И где она там себе ланч купит?
– Ну, заранее с собой возьмет, ясное дело, – вздохнул мальчик.
– Как тебя по-настоящему зовут?
– Не скажу. А тебя?
– Милли Бёрд.
– А меня Джереми.
– Джереми какой?
– Нет, Джереми Джейкобс.
– Хорошее имя.
– Спасибо. У тебя тоже ничего.
– Спасибо.
С другого конца вагона послышался голос:
– Прошу прощения, сэр.
Джереми вылупил глаза.
– Это Дерек. Главный проводник.
Дерек прошел мимо них. Милли разглядела только его ноги: блестящие черные туфли, быстрая ровная походка.
– Не дышите на окна, сэр, – сказал кому-то Дерек.
– Мама говорит, он раньше дорожным инспектором был, – прошептал Джереми и наклонился поближе к Милли. – Но его уволили. Оказалось, он что-то со счетчиками делал, чтобы в сто раз больше штрафов выписывать.
Милли решила поглядеть на Дерека и выползла из-под стола. Дерек стоял к ней спиной, но она его узнала: это он говорил по телефону. Рубашка заправлена в штаны, а на штанах – ни единой складочки…
Дерек принялся протирать столы, потом протер стулья, стены и все, что только можно, как будто соревновался сам с собой.
За одним из столов сидела чумазая малютка, мама которой стояла в очереди у кассы. Дерек быстро стер кашу у крохи с лица. Та удивленно замерла и вдруг – как разревется! Дерек пошел прочь и, проходя мимо ее мамы, бросил:
– Плакать в вагоне-ресторане запрещено.
– Дорожные инспекторы попадают в ад, – заметила Милли, забираясь обратно под стол.
– Что?
– Папа сказал.
– А-а.
Под стол заглянула тетенька, которая угостила Милли шоколадной коалой.
– Ты уже друга себе нашел, Джереми?
– Она мне не друг.
Тетенька присела рядом.
– Значит, подружку.
– Фу! Мам!
Она улыбнулась Милли, и Милли улыбнулась ей в ответ.
– Она хорошая, – сказала Джеремина мама.
– Ничего не хорошая.
– Он тоже не особо, – заявила Милли.
Мама Джерени засмеялась.
– Вы, я смотрю, два сапога пара.
– Мам, – Джереми перекрестил руки.
– У меня скоро перерыв, милый, – сообщила ему мама. – Приходите, пообедаем вместе.
Он искоса на нее посмотрел.
– А в «Уно» нам можно будет поиграть?
– Конечно, милый, – улыбнулась мама.
Тут к ней подошли блестящие черные туфли.
– Мелисса, – раздался голос. – К вашему сведению, платят вам не для того, чтоб вы на полу рассиживались.
– Да, Дерек, – отозвалась Джеремина мама.
Блестящие черные туфли удалились.
– Мам, он такой страшный, – заметил Джереми. – Он мне не нравится.
– Не суди его строго, мой милый. На самом деле он просто маленький мальчик.
– Не-а. Он большой.
– Я имею в виду в душе, милый. – Мама пощекотала сына по животу.
Милли коснулась собственного живота. Джеремина мама была очень-очень красивой и пахла, как настоящая мама, поэтому Милли сказала ей:
– Вы очень-очень красивая и пахнете, как настоящая мама.
Джеремина мама погладила Милли по ноге теплой рукой.
– Спасибо, моя хорошая.
Милли захотелось забраться к ней на руки и остаться там навсегда, но она, конечно, ничего такого не сделала, потому что эта тетенька была не ее мамой, а с чужими мамами так делать нельзя. Но просто обнимать же их можно, правда? Ведь если у кого-то мамы нет, а объятий осталась целая куча, куда-то же их надо девать, так?..
