Убийство

Маргарита Сергеевна, пенсионерка, сидела в уютном кресле у окна, вязала кофточку и одним глазом следила за похождениями лейтенанта Коломбо по TV, а другим наблюдала в окно за воронами, устроившими гнездо в развилке сломанной березы. Маргарита Сергеевна была женщина решительная и умела одновременно держать в поле зрения несколько разных объектов. Потому что ради прибавки к пенсии работала консьержкой в кооперативном доме улучшенной планировки. А там, даром что еще был охранник, не приходилось зевать!

Расследование преступления, естественно, закончилось триумфом Коломбо, и пенсионерка, вполне удовлетворенная, вышла на свой крошечный, но весь усаженный бархатцами и петуниями балкон.

Во дворе, как всегда весной, цвела сирень, старшеклассники пили пиво, папа-птица кормил червяками жену и младенцев, и на сердце Маргариты Сергеевны было покойно.

«Вот и опять весна, и живу! – думала она. – Сама работаю пока, у дочери не прошу. И здоровье, тьфу-тьфу, и ни от кого не завишу. Ну и доченька выучилась, внуки растут, близнецы. Зять, правда, не такой, о каком бы я мечтала для дочери. – При мысли о зяте Маргарита Сергеевна поморщилась. – Но… в конце концов, могло быть и хуже. Живут богато, обедают в ресторанах, отдыхать ездят за границу, и квартира у них, не квартира – мечта! Хотя, по совести говорить, зять, как мужланом был, так и остался. Этого не изменишь. А Сережа, парень, с которым дочка, учась в институте, встречалась, не у дел оказался. Концы с концами еле-еле сводит. Не больше. Как они с Ниночкой жить бы стали? Два преподавателя иностранного языка в институте рыбного хозяйства. Ну, ушли бы оттуда и стали бы репетиторствовать, но все равно…»

Образованностью, конечно, зять Маргариты Сергеевны не блистал, но техникум какой-то окончил. И хозяйственный оказался мужик. А Ниночка так и не работала. Какая работа с двумя мальчишками-близнецами да с мужем? Трое мужиков есть хотят. Еле успевает по дому крутиться…

Размышления Маргариты Сергеевны были прерваны пронзительной трелью телефонного звонка. Неизвестно почему у добропорядочной пенсионерки сжалось от нехорошего предчувствия сердце.

– Але! – громко сказала она в трубку.

– Мамочка, приезжай скорей! – раздался, как показалось Маргарите Сергеевне, придушенный голос дочери.

– Что случилось? – так же шепотом, очень волнуясь, спросила Маргарита Сергеевна.

– Я вызываю милицию, – ответила дочь. – Я убила мужа.

Маргарита Сергеевна одной рукой широко перекрестилась, а другой схватилась за левый бок. Через секунду она уже выгребала из ящиков все у нее имеющиеся в наличии деньги, вытаскивала из шкафа теплые чулки и носки. Маргарита Сергеевна еще успела положить в пакет несколько вчерашних пирожков с вареньем и, готовая во что бы то ни стало защищать дочь, выбежала из дома так быстро, как могла.

К моменту приезда Маргариты Сергеевны в квартире дочери уже были двое милиционеров в форме, один некто в штатском и еще один в резиновых перчатках. Дочь сидела в углу, закрыв руками лицо, и на вопросы не отвечала. Маргарита Сергеевна осмотрелась в поисках трупа, но ничего не увидела. Она пошла на голоса и очутилась на кухне.

– Я – мать. Скажите мне, что случилось, – повернулась она к тому, который, по ее мнению, больше всех походил на следователя.

– Час назад ваш сын был обнаружен в квартире мертвым, – сказал ей тот.

– Мой зять, – сочла необходимым уточнить Маргарита Сергеевна. – А где он сейчас? – спросила она.

– В ванной комнате, – ответил следователь и отвернулся.

– О господи! – Маргарита Сергеевна сжала губы и потерла рукой подбородок.

Да, ванная комната в этой квартире была вполне подходящим местом для убийства. При желании в ней можно было убить человек десять. Не то что ее маленькая каморка с сидячим приспособлением для мытья, в которой даже душ принять было тесно. У дочери была не ванная комната – дворец в духе расцвета Римской империи. Эта комната была местом вложения денег, местом реализации идей, Ниночкиной гордостью и ее прибежищем. Это было самое лучшее место в квартире, венец всех мечтаний. В прежней зачуханной коммуналке, каковой раньше являлась эта квартира, эта комната служила кухней. С четырьмя грязными газовыми плитами, безобразным, никому не нужным выступом стены – в нем когда-то была печка, которую в Гражданскую еще топили дровами и мебелью. Теперь в углу бывшей кухни на фоне бледно-розового итальянского кафеля с золоченым бордюром стояла белая мраморная Афродита в тунике и чуть косила глазом в глубину комнаты, где ее языческому взгляду представала роскошная ванна. Законы против роскоши принимались давно, и не у нас, а в Древнем Риме, поэтому сама ванна тоже сияла золочеными кранами, а разнонаправленные струи струились и перекрещивались, как фонтаны Петергофа. У Ниночкиного мужа не было высшего гуманитарного образования, поэтому эти ассоциации его не смущали, он ведь не знал, что эпоха расцвета всегда заканчивается периодом упадка. Кроме того, он полагал, что на его век расцвета хватит. А в ванну меньших размеров он, пожалуй, не смог бы и влезть ввиду того, что рост у него был 185 см, а вес чуть превышал 107 килограммов.

«Боров!» – называла его про себя Маргарита Сергеевна. Но свое мнение вслух не высказывала. А Ниночке больше всего нравился самонагревающийся пол. Вечерами, когда подросшие близнецы отправлялись гулять с девочками, она входила в ванную, включала розовые светильники в виде перевернутых нераскрытых тюльпанов, снимала одежду, становилась босыми ногами на теплую шершавую плитку, напоминающую ей набережные южных морей, и долго рассматривала себя в зеркалах, сравнивая свою фигуру с Афродитиной. Через некоторое время она тяжело вздыхала, думая, что зря платит деньги тренеру по шейпингу, одевалась и шла на кухню готовить еду. Нагулявшиеся мужики аппетитом напоминали волков.

Слово «нагулявшиеся» относилось не только к сыновьям, но и к мужу. С тех пор как он стал, как теперь выражаются, «бизнесменом», он решил, что должен брать от жизни «все». Это «все» выражалось в неумеренной жратве, питье и девочках. И когда он поздно ночью возвращался домой на своем заляпанном грязью ревущем джипе и глыбой вваливался в квартиру, пахнущий ресторанной едой, алкоголем и чужими духами, Ниночке он напоминал дореволюционного купца, прожигателя жизни. Деньги на хозяйство, на шмотки он ей давал с избытком, но, сколько ни пыталась она разобраться в его финансовом положении, ей не удавалось узнать ничего. Ниночка со страхом думала, что, судя по его страстным и бессмысленным кутежам, по пачкам денег, которые вываливались у него из карманов, скоро такой жизни наступит конец. Ниночку он последнее время называл: «Ты!»

– Ты! – говорил он, раскачиваясь и нависая над ней. – Ты – шлюха! Ты меня не обманешь! – Он поводил толстым красным пальцем возле ее лица. – Все вы шлюхи! А я, как Господь Бог, знаю все!

«Одной мне детей не вырастить», – думала Ниночка и провожала его в спальню. Даже Маргарита Сергеевна мало что знала о жизни дочери в последние годы.

Был у мужа один верный друг – Ник. Ниночка уже и не помнила, с каких это пор они перешли на эти имена, похожие на собачьи клички. Только мужа теперь звали по фамилии – Филимонов. «Открывай, я Фила привез», – говорил ей Ник в домофон, когда после очередного кутежа ее муж уже не мог самостоятельно дойти до квартиры.

– Запомни, ты! – говорил по утрам ее муж. – Мы – деловые люди и должны уметь расслабляться!

А Ник, который накануне привозил его с так называемого расслабления, молча выпивал кофе, усаживал Фила в машину и увозил на работу. Ник не был женат.

– Ты можешь сказать мне, чем ты обязан моему мужу? Почему ты с ним возишься? – однажды утром спросила Ниночка, увидев, как Ник поливает холодным душем ее мужа, будто великовозрастного ребенка.

– Я был ранен, идти не мог, – сказал ей Ник, – он меня не бросил.

– Понятно, – сказала Нина и больше вопросов не задавала. Но она была наблюдательна и скоро поняла, что, несмотря на то что Фил числился главным, Ник практически вел все дела. А Фил подводил под свое поведение философскую базу.

– Ты! – говорил он. – Раньше ты думала, что твое замечательное образование чего-то стоит. Ну и куда ты теперь с этим образованием? Главное в человеке – ум, сметливость и деловая хватка!

«Не поддамся!» – думала Ниночка и упорно гнула свою линию. Линия эта заключалась в том, что детям она старалась привить культурные навыки. Когда они были совсем маленькие, она включала в детской Моцарта. Годика через три ни Моцарта, ни Шуберта уже не было слышно из-за громкого тарахтения паровозиков, гудения игрушечных автомобильных клаксонов и непрекращающихся звуков нескончаемой пушечной канонады. За стол близнецы садились вооруженные до зубов.

«Это дикость!» – внушала им Ниночка и разоружала их хоть на короткое время. «Тра-та-та!» – палили друг в друга близняшки из двух указательных пальцев. «Но они вырастут и поймут! Мы будем ходить с ними в театр и консерваторию! Будем читать вслух прекрасные книги!» Когда близнецы выросли, в доме появились «Коммандос», ужастики, «Случайный свидетель» и реслинг.

«Что ж, у меня осталось еще мое «я», – думала Ниночка и пыталась вечерами закрыться в кухне, потому что в комнате невозможно было сосредоточиться из-за телевизора: визга тормозов, звуков ударов, взрывов и криков насилуемых женщин. Ниночка любила читать. Ведущим языком в ее образовании был английский. Высшим наслаждением для нее было читать сначала первоисточник, а потом сравнивать между собой разные варианты этого первоисточника в переводах Маршака, Пастернака и Щепкиной-Куперник. Последний раз ей попался в руки «Ворон» Эдгара По. Ниночка мыла посуду и под звуки непрекращающейся теле– и видеоканонады нараспев произносила стихотворные строки, наслаждаясь их музыкальным звучанием.

– Что это наша мать каждый вечер бубнит? – спросил один близняшка другого.

– Про ворону какую-то, – снисходительно сказал брат, и они стали смотреть боевик дальше.

А на следующий день возникла срочная необходимость отметить отмену урока математики салютом с балкона, поэтому к тому времени, как Ниночка вернулась из магазина, весь двор был замусорен остатками классической поэзии, и переводы «Ворона» Бальмонта, Брюсова и Мережковского лежали в грязи в виде смятых крыльев белых бумажных голубей. А потом надо было делать ремонт в этой старой квартире, и как-то так получилось, что переводов больше она не читала. Когда же Ниночка очнулась у зеркала в новой мраморной ванной, близнецы уже оканчивали школу, а самой ей исполнилось тридцать семь лет.

«Интересно, все мужья такие скоты или только мне так «повезло»?» – размышляла Ниночка, снимая с мужниных пиджаков длинные волосы незнакомых блондинок и засовывая в стиральную машину испачканные помадой рубашки.

– Послушай, – как-то сказала она мужу после того, как он отсутствовал дома три ночи. – Я ведь тоже могу начать развлекаться!

Он сгреб ее в охапку и две минуты держал за горло, пока она не посинела.

– Ты! Я тебя убью. Поняла? – Он ушел из квартиры, хлопнув дверью. Она потом кашляла два часа. Как раз через две недели после того разговора она случайно встретила своего однокурсника Сережу.

– Ниночка! Как давно мы не виделись!

Она хорошо выглядела в этот день. В легкой шубке, только от парикмахера. Он взял ее за руку, и они гуляли по заснеженным улицам целых четыре часа. Сережа жил с родителями. С женой он расстался.

– Она была такая пошлая! – рассказывал он. – Ее интересовало только одно – деньги. Нам с ней совершенно не о чем было разговаривать!

Зато с Ниночкой темы для разговоров были неисчерпаемы. Сережа много читал. Правда, вид у него был очень потрепанный, но это лишь оттого, думала Ниночка, что некому за ним присмотреть.

– Я всегда тебя любил, – однажды сказал Сережа. Разговор был на даче. На чьей-то старой даче в поселке, усаженном елями. Домик был старый, без камина, с большой русской печкой. На веранде стояли чьи-то лыжи, в прихожей – разнокалиберные корзинки для сбора грибов и ягод, стеклянные банки, лопата для уборки снега. На плите шумел чужой чайник; они сидели у стола, покрытого старой клеенкой, и Ниночке тогда до слез захотелось, чтобы это была их общая дача, их общий чайник и чтобы впереди была еще целая жизнь. Но за занавесками уже синело небо, предупреждая, что сумерки на носу и нужно скорее ехать в город, чтобы успеть вернуться, не вызвав подозрений. Вот тогда и прозвучал этот вопрос прямо в лоб:

– Не понимаю, как ты можешь так жить? Умная, красивая, образованная! Быть в прислугах, в рабынях у ничтожества! И растить таких же детей!

– Я живу как все. Не будь слишком жестоким, – сказала она.

Идиллия продолжалась полгода. Ниночка и Сережа гуляли по улицам, наблюдали приход весны, сидели на бульварах на единичных уцелевших скамейках, а однажды умудрились покормить хлебом какого-то лебедя, чудом оставшегося в живых на Чистых прудах.

Ниночка еду теперь готовила ночью. На день близнецам оставляла записки, что есть и в какой последовательности. Жила все время в напряжении, что кто-нибудь наконец спросит, где она пропадает целыми днями, и готовила правдоподобные ответы, но, казалось, ее отсутствия никто и не замечал. Близнецы были даже рады, что никто не стесняет их буйства. Как они учились, она и не спрашивала. Вразумительного ответа все равно добиться было нельзя. С тем, что учиться дальше шалопаям придется за деньги, она смирилась давно. А муж по-прежнему приходил поздно. Но теперь она и не искала его расположения. И редкие знаки внимания с его стороны были ей неприятны до тошноты.

«Неужели так все будет и дальше? – спрашивала она себя. – Неужели пройдет еще десять-пятнадцать лет, и наступит старость?» И она старалась получить от внезапно вспыхнувшей старой любви все, что можно. В мае они с Сережей поехали подальше, в Новый Иерусалим. Поездка оказалась волшебной. Сам монастырь стоял, словно город из сказки. В Гефсиманском саду благоухало. Птицы пели, при-ехавшие на экскурсию школьники веселились и жевали жвачку. Лошадки, запряженные в хозяйственные повозки, весело потряхивали гривами и ржали. Над распускающимся шиповником жужжали пчелы, и Ниночка, потянувшись к цветку, уколола палец.

– Любовь моя, приди в зеленый дол. Где сонный вяз шумит листвой, – продекламировал Сережа, высасывая ей ранку.

– И где шиповник, льющий аромат, опять расцвел, – докончила Ниночка цитату из Китса, и оба засмеялись от счастья, оттого, что так хорошо понимают друг друга.

На обратной дороге у Сережи сломалась машина. Она ломалась у него постоянно, так как это была старая, еще отцовская «единичка», и пришлось заехать в сервис. Мужики долго смеялись над Сережиным драндулетом и говорили, что проще и дешевле выкинуть его на помойку. Сережа отшучивался. Потом пришлось ехать в автомагазин за нужной деталью, потому что Сережа не хотел переплачивать мастерам. Ниночка предлагала заплатить, но он не позволил. В общем, промучившись около сервиса полтора часа, она поняла, что машины им в этот день не дождаться.

– Деньги огребают лопатами, а шевелиться не хотят! – возмущался Сережа всю дорогу, пока они ехали на метро.

Домой она приехала еле-еле к одиннадцати вечера. И, как назло, муж уже, оказывается, целый час ждал ее дома и был на взводе.

– Все вы, бабы, суки! – глубокомысленно заявил муж с порога, увидев ее усталое лицо. Как всегда в последнее время, он был сильно пьян. – Вас надо каждый день для острастки пороть ремнем, а не брюлики вам покупать!

«Ну, это не обо мне, – подумала Ниночка. – Мне он бриллианты не покупал давно».

– Кофе мне приготовь! – бросил муж. – Принеси в ванную!

Она молола кофе и слышала, как шумела в ванной вода. Потом там все стихло. «Как бы он не заснул, – подумала Ниночка. – А то еще утонет!»

Вода для кофе вскипела.

– Кофе нести? – крикнула она в направлении ванной. Ответа не было. Она пошла посмотреть. Дверь в ванную комнату была не закрыта.

Муж лежал в ванне и действительно спал. Лицо его, распарившееся в горячей воде, было багровым и злым, перекошенный рот чуть приоткрыт. Живот возвышался над поверхностью воды, как огромная гора, темные волосы на груди и под мышками влажно блестели. Ниночке стало противно. Страшная, непонятная ненависть захватила ее существо. «Как я могла жить с этим чудовищем столько лет?! Почему я терпела?» – спрашивала она себя, с ужасом и страхом глядя на мужа безумно расширившимися глазами. Откуда-то из подсознания выплыла мысль о популярном детективе – лейтенанте Коломбо. Последний раз, когда она сидела у матери, по телевизору шла очередная серия с участием этого гения психологии. Он как раз расследовал убийство в ванной.

Но она не захотела обдумывать ничего. «Он не человек больше, – подумала Ниночка о муже, – он просто жрущее и пьющее животное. Его надо убить, как мерзкого паука. Как это ни было бы противно».

Ниночка сглотнула слюну, подавив рвотный рефлекс, подошла ближе и, зажмурив глаза, чуть потянула на себя ноги спящего. Вода была очень горячая. Ниночка по локоть намочила рукава кофты. Она вцепилась в его ноги и держала крепко.

«Сейчас проснется и убьет меня!» – думала она, но не разжимала рук. Фил медленно сползал ниже в ванну. Вода стала захлестывать его подбородок. Но он не просыпался.

«Сильно пьян. Это хорошо!» – подумала Ниночка и чуть надавила на грудь. Прикосновение к скользкому, мокрому телу было настолько противно, что она еле удерживалась, чтобы не закричать от омерзения. Но она ненавидела это тело. Муж в эту минуту уже не был для нее человеком. Он был уродливой, безобразной тушей, которая давила, душила ее многие годы и которую теперь она должна была подавить сама. Это была борьба не на жизнь, а на смерть.

Лампы в виде тюльпанов горели ослепительно ярко, сверкала позолота, из угла криво ухмылялась мраморная Афродита, но Ниночка ничего этого не замечала. Она давила.

Все тело и голова Фила были уже под водой. Из носа и изо рта выскакивали струйками крупные пузыри. Наконец и они исчезли. Она слегка ослабила руки. Тело не поднялось, а свободно плавало, погруженное в воду в огромной мраморной ванне. Ниночка отошла. С рукавов ее кофточки капало. Она удивилась, что это была вода, а не кровь. Не думая, действуя, как автомат, она переоделась в халат и, больше не смотря на Фила, привычно подтерла пол и стала звонить матери. Свет в ванной она гасить не стала.

Ниночку не забрали. Следователю она сказала, что муж пришел пьяным и стал принимать ванну. Обнаружила она его уже мертвым и вызвала милицию. Тело увезли на вскрытие, Ниночке сказали явиться на следующий день. Близнецы в этот вечер так загуляли по случаю последнего звонка, что домой ночевать не явились. Ниночка все рассказала матери и всю ночь проплакала у нее на груди. Потом, под утро, она будто очнулась, взяла тетрадку и составила подробный список указаний, что кому делать в случае ее ареста.

– Если было так плохо, зачем же ты с ним жила? – недоумевала Маргарита Сергеевна.

Ниночка и сама не знала, как ответить на этот вопрос.

– А куда мне было деваться? – сказала она, чтобы не показаться невежливой. – Кому я нужна? Домохозяйка, без опыта, без стажа работы.

На следующий день Ниночка пошла, как было велено, в бюро судебно-медицинской экспертизы. Ей казалось, что арестовать ее должны прямо там. Поэтому с собой она тащила довольно тяжелую сумку. Она думала, что посмотреть на нее соберутся как минимум все врачи, студенты и санитары. В коридоре была очередь из таких же посетителей, как она. Ниночка опустилась на стул. Очередь двигалась быстро. Лаборантка посмотрела запись в журнале, выписала справку о смерти и отдала Ниночке.

– Дальше все дела с санитаром, – сказала она и направилась к двери.

– Это все? А как же… – непонимающе поднялась ей вслед Ниночка.

– Деньги заплатите в кассу, – бросила на ходу лаборантка, – а с санитаром договоритесь сами, он сам все скажет… – неслось уже откуда-то из-за двери. Не в состоянии ничего осознать, она стояла, находясь в ступоре. Ее опять усадили. Кто-то из посетителей поднес к ее носу ватку с нашатырным спиртом. Когда в голове у нее слегка прояснилось, она посмотрела справку. В графе «Причина смерти» было указано: «Острая сердечная недостаточность. Алкогольная кардиомиопатия». И все.

Она достала телефон и набрала номер следователя.

– Забирайте тело и можете хоронить, – сказал следователь. Он очень торопился.

– А как же я? – спросила его Ниночка.

– Сочувствую, – раздражился следователь. Он никак не мог понять, что хочет от него эта женщина. – Желаю всего наилучшего.

Телефон отключился. Нина взяла с пола сумку и хотела идти. Но поняла, что не в состоянии сделать и шага. Ей хотелось сесть прямо на пол и прислониться головой к холодной стене. Она снова достала телефон и позвонила Сереже.

– Я в морге, – сказала она. – Муж вчера умер. Мне плохо.

– Я могу приехать, но на метро. – Голос его слышался будто издалека. – У меня же машина в ремонте.

– Возьми такси, – сказала она. – Деньги у меня есть.

– Ты с ума сошла! – раздалось в трубке. – Разбазаривать деньги на частников! Через полчаса кончится занятие, и я приеду. На дорогу уйдет минут сорок. Ты жди. Не падай духом!

«За сорок минут я умру», – хотела сказать она, но он уже отключился.

За окнами раздался визг тормозов. Знакомый вишневый джип описал полукруг и остановился как вкопанный. Вначале выпрыгнул Ник, а из другой двери неловко выкарабкалась Маргарита Сергеевна. Ниночка стояла, беспомощно опустив руки.

– Ниночка! Что с тобой? – испугалась мать.

– Сумку берите! – повелительно сказал Ник и успел протянуть руки прежде, чем Ниночка хлопнулась в обморок. Очнулась она в квартире у Маргариты Сергеевны. Над ней хлопотал врач.

– Если надо в больницу, скажите в какую. Договоримся, – рокотал в прихожей голос Ника.

– В больницу не надо, пока только покой и вот эти лекарства. – Врач оделся, ушел.

– Ты лежи, – сказал Ник. – Ребята все сделают. Кладбище, могила, поминки – все будет. За тобой я заеду. Вот бабки.

– Не надо. У меня есть.

– Пригодятся. Сочтемся потом. – Дверь за ним хлопнула.

– Что следователь? – шепотом спросила Маргарита Сергеевна.

– Не знаю. Похоже, они думают, будто Фил умер от сердечной недостаточности…

– Не называй ты его этим собачьим именем!

– Теперь уже все равно…

– Ниночка! – Маргарита Сергеевна обхватила голову дочери руками. – Господи, пронеси!

Дочь ничего не ответила. Она смотрела в потолок невидящими глазами. Прошло несколько минут. Потом из груди ее вырвался тяжелый стон, Ниночка повернулась на бок и смежила веки. Лицо ее приняло измученное и детское выражение. Мать перекрестила ее и укрыла повыше одеялом. Близнецы были отправлены на несколько дней к родителям мужа. Ниночка была в прострации около двух недель.

А потом она призвала к себе близнецов и объявила им свою волю. Для близнецов это было так неожиданно, что они ошалело вытаращили глаза. Ниночка сказала им, что отныне они все будут жить отдельно. Она разменяет их чудесно отделанную квартиру на три, и каждому достанется отдельное жилье. Остаток денег пойдет на учебу. Поскольку особенного усердия к учебе близнецы отродясь не прилагали, то ни МГУ, ни МГИМО им не светит. Денег должно хватить на средний технический вуз.

– А мы туда не хотим… – начали близнецы.

– Тогда пойдете работать к дяде Нику на побегушках. Согласны?

Близнецы поняли – мать не шутит. И она действительно не шутила. Она торопилась изо всех сил.

– Ниночка, может, не надо разменивать такую хорошую квартиру? – попробовала уговорить ее мать.

– Ты ведь знаток детективов, мама, – ответила дочь. – Как ты не понимаешь, преступник не может постоянно жить на месте преступления.

– Никакого преступления не было, – твердо сказала Маргарита Сергеевна. – Он умер от сердечной недостаточности. Все остальное надо забыть. И начать жизнь сначала.

– Вот к этому я и стремлюсь. К тому же близнецы тоже должны понять, что я им больше не домработница.

– Этому надо было учить их тогда, когда они еще поперек лавки лежали.

– Ничего, – ответила Ниночка. – Жизнь учит лучше, чем мать.

Она постаралась. Близнецы получили одинаковые хорошенькие квартирки в новом районе недалеко друг от друга. Себе она взяла однокомнатную без лифта, в пятиэтажке на рабочей окраине. Огромная мебель в эти двери не проходила. Она обставила квартиры близняшек, себе взяла необходимое, кое-что пришлось прикупить. С учетом расходов на образование денег оставалось в обрез. Сергей помогал ей несколько раз. При переезде таскал мебель с грузчиками. Он очень от этого устал, сокрушался, как много на все идет денег, закончилось все, как обычно, цитатами из классиков.

«Нет, не судьба», – решила про себя Ниночка и от последнего его визита изящно уклонилась. Работу она не искала. У нее был собственный план. Она ждала, когда отшумят летние дожди и отсветит летнее солнце. Она хотела удостовериться, что дети стали студентами. Желание ее исполнилось. В институт оба были зачислены. И настала пора.

Накануне Ниночка попила чай с вареньем у матери, посмотрела, как обжились близнецы в новых гнездах. Оба смутились, что мать застала в гнездах не только их самих, но и прочно расположившихся там подруг. Мать ничего на это не сказала, обоим оставила денег, просила расходовать осмотрительно. А наутро опять сложила черную сумку и пошла к следователю.

– Я больше не могу! – сказала она. – Жду-жду, а правосудия нет как нет!

– Что вы пристали-то! – заорал с трудом узнавший ее следователь. – Вам к психиатру надо!

– Психиатр меня будет освидетельствовать, но потом, – сказала Ниночка и опустилась на стул. – Я никуда отсюда не пойду! Дайте мне листок, я напишу, что сама признаюсь в том, что убила своего мужа.

– Что-о-о?! – Следователь вытаращил глаза и встал.

– То, что слышали. Я убила его. Такого-то числа. Такого-то года. В одиннадцать часов вечера.

– Пишите. – Следователь закрыл дверь, дал ей бумагу и ручку.

Ниночка аккуратно выводила буквы, стараясь, чтоб их легко можно было читать.

– Напишет, проводи ее в КПЗ, – сказал следователь дежурному и вышел из комнаты. Он довольно быстро нашел нужную папку. Отогнав от себя даму, которая пришла бороться с хулиганами, курящими ночью в подъезде, следователь углубился в суть дела. На основании акта вскрытия трупа, в заключении которого черным по белому было напечатано, что смерть гр-на Филимонова наступила вследствие острой сердечной недостаточности, развившейся на фоне… уголовное дело заведено не было. В конце шло длинное перечисление медицинских терминов, которых он не понимал, и стояла подпись: «Судебно-медицинский эксперт доцент Л.В. Калинин».

Л.В. Калинин был доцентом кафедры судебно-медицинской экспертизы медицинского института. Он работал на кафедре минимум двадцать пять лет. Следователь тоже работал следователем не первый год и Калинина хорошо знал. Собственно, его знали все следователи, кто хоть раз столкнулся с каким-нибудь хоть сколько-нибудь интересным случаем с точки зрения судебной медицины. Калинин не любил, чтоб его беспокоили зря. Он был очень занятой человек, но сейчас был тот самый случай, который следовало рассмотреть с его помощью.

Следователь позвонил, и Калинин отозвался. Он как раз был в учебной комнате на занятии и немножко скучал, потому что у студентов в это время была самостоятельная работа. Они описывали труп на месте его обнаружения. Местом обнаружения был встроенный шкаф, отделанный под кусок сарая, а сверху на крюке, вделанном в якобы потолок, болтался макет трупа, выполненный в натуральную величину. Студенты корпели, высунув языки.

Входящие звонки на мобильник были бесплатные. Следователь излагал суть дела, а Калинин от нечего делать слушал. Через несколько минут лицо его оживилось.

– Чем, говоришь, она его придушила?

– Она пишет, что его утопила! – заорал следователь, которому было неважно слышно. – В ванне!

– А, помню! – отозвался Калинин. – Акт вскрытия у тебя? – спросил он у следователя.

– У меня.

– Тогда ищи то место, где описывается череп с его пазухами, легкие и сердце. Нашел? Читай вслух.

Следователь читал, Леонид Васильевич повторял это студентам.

– Ну что, орлы, – спросил он, – есть здесь признаки утопления?

– Не-ет! – заорали студенты.

– Слышал? – спросил он следователя.

– Так-то оно так, да что делать, если она признается.

– Скажи этой бабе, – Калинин секунды две помолчал, – что ей очень здорово повезло. Видимо, в тот момент, когда она стала его топить, он уже умер. Во всяком случае, дыхательных движений у него не было, мы с коллегами точно знаем это по объективным признакам. Говорю тебе твердо, он к тому моменту не дышал. Так что умер он все-таки от сердечной недостаточности, развившейся на фоне болезненных изменений в сердце, которые усугубило длительное систематическое употребление алкоголя.

– Откуда ты знаешь, что он систематически употреблял, а не набрался только в тот день? – спросил следователь.

– Почитай описание печени, почек, сердца. Ведь мы иногда по материалам вскрытия знаем о человеке больше, чем те, кто прожил рядом с ним всю жизнь. Верно, коллеги?

– Да-а! – дружно заорали коллеги, довольные развлечением и передышкой. Одна экзальтированная девушка после занятия даже попросилась посещать научный кружок.

Следователь, раздраженный и усталый, вернулся в кутузку.

– Выходи! – грозно сказал он Ниночке.

– Не выйду! – сказала она и вцепилась руками в скамейку. – Требую справедливого правосудия!

– Ах не выйдешь… – тихо, вкрадчиво начал следователь. – А это не ты, часом, пришила тут одного чувака, приторговывавшего наркотиками? Да, может, ты и сама, того, употребляешь? То-то, я думаю, у тебя глюки!

– Вы что такую ерунду говорите? – взволновалась Ниночка. – Вы мне не «тыкайте»! Я сама пришла!

– Очень хорошо! – сказал следователь. – Раз ты непременно хочешь сидеть, мы на тебя вполне можем пару висяков повесить, и будешь отсиживать на полную катушку!

– Не надо на меня ничего вешать! – испугалась Ниночка. – Я только одного мужа утопила. Потому что он был свинья. Грубое, пьяное животное.

– Ты школу заканчивала? – спросил вдруг устало следователь. – Читать умеешь?

– Умею.

– Ты справку читала? Что тебе еще надо?

– Я думаю, они пропустили…

– Все вы так нас за дураков держите, – сел на скамейку рядом с ней следователь. – Иди домой да больше не топи никого. А в судебно-медицинскую экспертизу отнеси коньяк. Поняла? И запомни на всю жизнь – ты свободна. Когда ты вошла в ванную, он был уже мертвым. И твоей вины нет. А за умысел пока никого не судят. Иди.

Ниночка встала.

– Извините. Я больше не буду! Я правда свободна?

Первые дни она порхала, как бабочка. Составила список, наметила кучу дел. В первую очередь решила сходить в книжный магазин и купить новые книги. Привезла целую связку. Расставила по полкам. Несколько раз порывалась открыть, но читать не могла. Или засыпала, или шла в кухню и начинала что-нибудь есть. Или пила чай. И книги-то ведь были такие, что ей давно хотелось прочитать. И даже был среди них томик Эдгара По, которого так варварски спустили мальчишки с балкона, но и это не помогло. В голову ничего не лезло. Она пошла в театр, спектакль показался пустым. В Третьяковскую галерею – все надоело. Ей казалось, что портреты великих ухмыляются ей прямо в лицо. Мысль о том, что нужно куда-то пристроиться на работу, была ужасно противна. Раньше она умела хорошо печатать на машинке. Теперь пальцы совершенно не двигались, не слушались ее. Она как-то даже хотела было выброситься из окна, но квартира располагалась на втором этаже, и Ниночка побоялась, что не сможет насмерть разбиться. Подняться же наверх, на крышу, у нее не хватило сил. Запас денег уже иссякал, а она все не хотела и не могла на что-нибудь решиться. Днем она безвылазно сидела дома, вечером иногда выходила гулять. В угловом доме, недалеко, открылся большой ресторан. К подъезду подъезжали машины, швейцар открывал дверь, из огромной стеклянной пасти вырывалась музыка. Когда она бывала в ресторанах с Филом, ей казалось, что она попусту растрачивает свою жизнь. Фил зыркал взглядом по сторонам, оценивая незнакомых женщин, потом, как правило, напивался. Теперь времени было довольно, но настоящая жизнь так и не приходила. И ей захотелось ресторанной еды. Музыки, танцев, бокала вина.

«Нет в мире совершенства», – вздыхала она. К матери она тоже заходила редко. Маргарита Сергеевна стала раздражать ее своим неиссякаемым оптимизмом. «Зачем, к чему она так бодрится? – спрашивала себя Ниночка. – Кому это все надо?»

Сережа не оставлял ее. Заходил, иногда с цветами. Три вялые гвоздики ставились в вазу, а Сережа водружался на кухне и говорил часами. Упиваясь собственными рассуждениями, он обычно съедал все конфеты и печенье, какие были в доме. Ночевать его Ниночка не оставляла. Он сделал ей предложение.

– Не судьба, – короток был ее ответ. И Сережа с этим быстро смирился, не обиделся и продолжал так же часто заходить, болтать и поглощать сладости. Крошки застревали в козлиной бородке, которую он отпустил.

Однажды вечером раздался телефонный звонок.

– Алло? – Она взяла трубку и подумала, что кто-то ошибся номером. Близнецы не очень-то баловали ее теперь своим вниманием, а у матери как раз шел мексиканский телесериал. Маргарита Сергеевна в это время никогда не звонила.

– Нинок! От кого прячешься? – раздался в трубке хрипловатый, чуть насмешливый голос. Это был Ник.

– Я не прячусь, – ответила Нина, – просто у нас теперь разные интересы.

– Интересы зависят от нас самих, – глубокомысленно произнес Ник. – У меня к тебе дело. Я могу заехать прямо сейчас.

– Если дело – давай, – вяло согласилась Нина. – Бери ручку, пиши адрес…

– Адрес твой у меня есть.

– Откуда? От мамы?

– Без мамы, что ли, я не могу разобраться? Или в милиции у меня никого нет? Через пару минут взял адрес твоей новой хаты, вот звоню, уже подъезжаю. Сейчас припаркуюсь, открывай дверь. Да не хлопочи, у меня все с собой!

Хлопотать она и так бы не стала. В холодильнике лежал пакет с печеньем на всякий случай, для Сергея, да половинка плавленого сырка.

– К черту на кулички забралась! – первое, что сказал Ник вместо приветствия, снимая в коридоре куртку и по старой советской привычке обувь. – На тебя наехали, что ли?

– Проходи, – сказала она. – А ботинки надень. Тапок твоего размера у меня нет.

– Нет, в натуре, что происходит? – удивленно взирал Ник на остатки былой роскоши в крохотной комнате. Букет роз и два пакета с чем-то тяжелым он грохнул на стол в кухне. – Говори, когда наехали! Святое дело, еще все вернем!

– Ты не волнуйся, никто не наехал. Я сделала все сама. Садись! – Она подвинула ему стул.

– Ну, ты, блин, даешь! После той хаты очутиться здесь… – Он в недоумении обвел взглядом стены. Мебель она поделила между близнецами. Из большого гостиного гарнитура оставила себе два книжных шкафа. Кроме них, в комнате стояли тахта и торшер. А в углу – китайская ваза. Парную к ней как-то во время пьяного дебоша расколошматил Фил. Эту Ниночка оставила себе на память.

– А где у тебя телевизор? – спросил Ник, оглядываясь.

– А я оба телевизора отдала близнецам. Мне он не нужен. Орет только, а смотреть нечего. – Тут она покривила душой. Маленький телевизор она как раз собиралась купить. Это она раньше думала, что может прожить без него. А теперь, когда она ничем не могла себя занять, он, может быть, пришелся бы кстати.

Ник держался, как подобает старому другу семьи. Нашел в кухне две рюмки, раскрыл принесенные пакеты, достал хороший французский коньяк, нарезал лимончик, сыр, колбасу, открыл коробку конфет, насыпал орешки.

– Ну, Нинок, дернем!

Они дернули. Сначала по первой, потом по второй…

– Теперь рассказывай!

– Что рассказывать? Нечего. – Но она все-таки рассказала. Как провернула обмен, расселила близняшек, чтобы не конфликтовали, если бы с ней вдруг что-нибудь случилось. О том, как она ходила в милицию, Ниночка умолчала. Сказала, что в принципе хотела бы устроиться на работу куда-нибудь преподавать, но не сейчас, а потом…

– Когда потом?

– Не знаю. Такая апатия, трудно поднять телефонную трубку. Но я хотела тебя разыскать.

– Зачем?

– Насчет джипа Фила. Я бы хотела продать его. Наверное, он еще стоит денег.

– На ловца и зверь бежит. Я нашел покупателя. Затем и приехал. Если ты не будешь на нем ездить, то лучше продать. С каждым месяцем он теряет в цене.

– Давай продадим. Я бы поехала отдыхать.

– Куда?

– Не знаю. – Раньше ей не нравилось на море. Лежишь, ничего не делаешь, только ешь и пьешь. Толстеешь на глазах, несмотря на купание. Что мыс Антиб, что Сочи, что Турция, один черт. Ей хотелось поехать посмотреть лучшие музеи мира. Поговорить в Лондоне на английском. Проехать по Пиккадилли и перейти пешком на Хаф-Мун-стрит. Посмотреть на дом, в котором жил Моэм. В Париже увидеть импрессионистов. Сходить в оперу. Раньше Фил и мальчишки не хотели об этом и слышать. А теперь, продав джип, она могла бы поехать туда, куда ее больше тянет. Но почему-то не было сил. Уж лучше правда куда-нибудь на пляж, погреться на солнце. Да на пляж и выйдет дешевле.

– Я как раз собрался на неделю в отпуск! Могли бы поехать вместе, – спокойно предложил Ник.

– Я еще не износила той пресловутой пары башмаков, – машинально сказала Ниночка, имея в виду королеву Гертруду, мать Гамлета.

– В натуре?! – не понял Ник. – Да я тебе обувной магазин куплю. Че, на башмаках теперь будешь экономить?

«Сережа бы понял, – подумала Ниночка. – Но кроме этого, что он может, Сережа?»

– Слишком мало времени прошло для того, чтобы выходить замуж, – пояснила Ниночка.

– А! Ты вот о чем! – Ник успокоился, откинулся на спинку стула, выпятил брюшко и почистил ногти. – Делов-то куча. Если это тебя беспокоит, так я с отпуском могу подождать. Год пройдет, и поедем!

– Не знаю, – сказала Нина. – Я не пойму, разве мало у вас с Филом было молоденьких девушек, что ты пришел ко мне с таким предложением?

Ник помолчал и поскреб макушку. Она у него уже стала порядком лысеть.

– Ну, ты меня знаешь, – сказал он. – Я особо не пью, и девки мне не нужны. Раньше думал, что не женюсь никогда. Пока был на войне, невеста нашла другого. Ну так и хрен с ней, с бабами не хотел иметь больше дела. А теперь вот захотелось приходить домой вечером, и чтобы дома была жена и пироги с капустой. И футбол по телевизору. И никаких чужих баб. – Он помолчал. – Ты человек верный, Филом проверенный, без заскоков. Если тебе это катит, то свадьбу сыграем в Европе. А потом вернемся сюда, купим квартиру, а на кухню – самую лучшую плиту! И ты испечешь мне пирог с капустой. Так что решай.

– Ну, не знаю, – сказала она. – Дай мне время подумать.

И вот опять свили гнездо вороны в старом дворике, и Маргарита Сергеевна сидела у телевизора и вязала, а на балконе опять зацвели петунии. Ниночка разливала на кухне чай, раскладывала варенье.

– Что мальчики? Как живут? Бабушку не вспоминают?

– Живут прекрасно. Сдали летнюю сессию. Перешли на второй курс.

– Отлично. А ты?

– Я выхожу замуж. За Ника.

Маргарита Сергеевна охнула и уронила вязанье.

– Ниночка! Ты с ним себя погубишь! Опять такой же вариант! Ну подумай, он придет с работы, о чем ты будешь с ним говорить? О Достоевском?

– Он будет молчать. Есть пироги с капустой и смотреть телевизор.

– А что он будет смотреть? Сокровища музеев мира? Опять убийства, драки, крики, визг тормозов! Все то же, что ты не могла выносить с Филом.

– Он будет смотреть футбол.

– Нина, подумай! – Маргарита Сергеевна так разволновалась, что даже встала из-за стола. – Ты опять наступаешь на те же грабли! Тебе надо самой устроиться на работу и самой решать свою судьбу! Иначе как-нибудь случайно ты утопишь и этого! Сколько же можно полагаться на мужиков?

– Успокойся, мамочка, – сказала Нина, как о деле решенном. – Ты права. У каждого человека должен быть собственный путь. Но у меня своей дороги никогда не было. Сначала мной руководила ты, а потом она влилась в дорогу мужа и детей. Правда, совсем недавно я по наивности думала, что, разделив наши пути, я еще смогу встать на свой собственный. Но силы оказались не те. Дорога куда-то исчезла, я оказалась в непроходимых зарослях, в тупике. Зато теперь я знаю наверняка, что дорогу надо выбирать смолоду и следовать ей неукоснительно.

– Ты так думаешь, потому что привыкла, что кто-нибудь дает тебе деньги на жизнь. – Маргарита Сергеевна была сурова. Всегда она была уверена, что не бытие определяет сознание, а наоборот. – Конечно, трудно зарабатывать самой, но надо разобраться в том, чего ты хочешь! Быть в вечной зависимости, но при деньгах, или быть бедной, но свободной. По-другому при нашей жизни у тебя уже не получится.

– Разобраться? Ты права, мамочка, надо было уже давно разобраться. А теперь уже поздно. Разве ты не поняла, что меня вообще больше нет?

– Как это нет? – Маргарита Сергеевна в возмущении сдвинула на лоб очки. – Вот же ты стоишь и держишь какие-то бумажки в руках.

– Это не бумажки, мама. Это билеты.

– Билеты? Куда?

– В свадебное путешествие, мама. В Малайзию. Говорят, пляжи там изумительные.