Часть последняя
В воздухе

Сергея Павлова, своего друга по училищу и первым годам службы, Валерий узнал не сразу. Основательной была внешняя разница между двадцатидвухлетним лейтенантом и этим, полноватым уже и спереди лысеющим дядькой, немного вразвалочку вышедшим из служебного автобуса. Павлов привез на аэродром двух таких же молоденьких лейтенантиков, какими они были сами с Валерием лет восемнадцать назад.

– Серега! Не узнаешь? – Валерий вышел из тени единственного, росшего неподалеку от крыльца карагача. На вытоптанной под его ветвями площадке рыжий котенок играл с кусочком целлофана от смятой сигаретной пачки.

– Старый бродяга! – сказал Серега, посмотрев на него. Они обнялись.

Они не успели даже поговорить. Их ждали. Командир зачитал план и цели работы. Стали расходиться.

– Твой номер какой? – переспросил, перед тем как уйти к своему самолету, Серега.

– Семьсот тридцать первый, склеротик! Не перепутай! – шлепнул Валерий его по плечу, повторяя, как пароль, старую, хорошо им обоим известную шутку. В молодости перед вылетами они по-разному меняли старый анекдот о том, как однажды американский летчик в полете перепутал позывные и вместо имени своей жены все время повторял имя любовницы. В результате залетел куда-то не туда. Точное окончание этого анекдота уже затерялось в годах, но намек на шутку про позывные по-прежнему повторяли все новые поколения наших летчиков.

– Я – впереди! – ухмыльнулся Серега. – Семьсот тридцатый.

– Тот, кто раньше встает, тот всегда впереди! – ответил Валерий, намекая на то, что в те счастливые годы, когда они жили с Серегой в одном общежитии, он, Валерий, любил всегда подольше поспать, а рано встававший Серега с утра отправлялся в магазин за картошкой и сосисками к обеду. – У тебя квартира-то в Липецке есть?

– А как же. Трехкомнатная, правда, комнаты смежные, – почесал лоб Серега. – А у тебя?

– Не-а.

– Ну, ладно, давай. – Они перемигнулись и разошлись по своим машинам. Еще одна пара самолетов уже выруливала на взлет. Бледное от жары небо рассветно светлело над ними. Шум запущенных двигателей перекрывал все другие шумы, и солдатику, дежурившему на проходной (уже другому, не вчерашнему, сменившемуся утром), со своего поста было видно, как котенок, бросивший играть со своей бумажкой, мяукая, тревожно раскрывает рот. Но мяуканья котенка было не слышно.

Звено из четырех самолетов взяло курс на юго-запад. Сейчас эти две боевые пары летели на небольшой высоте – намного меньшей, чем та, на которой летят пассажирские борта. В стороне под ними лежали горные хребты, от них по равнине змейками извивались реки. Границу они узнали по изменению местности. Крошечные селения кое-где были целы, а больше горели. В небольших городках, карабкавшихся по предгорьям, были разрушены многие дома. Дым пожарищ стлался по земле, летчикам были видны даже скопления людей, разрушенные дома, перевернутые машины, поваленные линии электропередач.

Связь была общей между всеми самолетами. Серега и двое молодых, из тех, что он привез из испытательного Центра, образовывали две пары «двадцать пятых». Четвертым у них был местный, уже обстрелянный капитан. Самолеты распределились – ведущий и ведомый. Тот, кто летел выше, должен был прикрывать нижнего. Валерий летел выше всех. Его задача была контролировать и прикрывать наших. И только его самолет был оборудован специально и спешно установленной станцией помех, которая делала его относительно неуязвимым. Задача была нанести удар по вражеской технике и особенно раздолбать «Букашку». Но если колонна идущей техники с воздуха была хорошо видна, то «Букашку» – зенитно-ракетный комплекс «Бук» – желательно было обнаружить до того, как она начнет пулять по ним ракетами.

Вот они увидели внизу мост. К нему со стороны Грузии подтягивалась колонна бронетехники. Тяжелые машины, груженные спецснарядами, ползли по нему, как беременные зеленые самки жуков. И можно было себе представить, что, если бы огромная подошва какого-нибудь бога случайно наступила на них, из их раздутых боков брызнул бы сок – ядовитый сок – обжигающий, огненный, смертоносный. Эти жуки сейчас собирались переползти по мосту в город и разнести в осколки и пыль не только Цхинвал, который сегодня являлся их основной целью, но искорежить и разорвать и камни, и землю, и деревья, и само небо, из которых, собственно, и составлялась маленькая страна под названием Осетия.

В наушниках Валерия раздался молодой, чуть охрипший голос липецкого лейтенанта, Суслика, как мысленно назвал его про себя Валерий за вытянутую голову с толстенькими по-детски еще щеками, которую тот быстро и мелко поворачивал, осматриваясь по сторонам. Суслик в своей паре летел первым. Это был его первый неучебный бой.

– Семьсот тридцать первый! Семьсот двадцать седьмой! – вызывал он Валерия и своего ведомого – местного капитана. – Я – семь два восемь. Справа тридцать, удаление десять, вижу колонну! Готовлюсь атаковать!

Валерий прекрасно помнил его – веснушчатого, голубоглазого. Они встретились сегодня утром около КПП, в первый раз в жизни. Так и подумалось, что сейчас Суслик быстро наклонится к земле, на которой тогда стоял, сорвет с нее травинку и будет ее быстро-быстро жевать, тревожно и с любопытством оглядываясь по сторонам.

Валерий услышал голос капитана. Ведомый говорил ведущему:

– Я – семьсот двадцать седьмой. Прикрываю тебя, семь два восемь. Атакуй!

Валерий на своем самолете подошел к ним чуть ближе:

– Я – семьсот тридцать первый. Вижу вас хорошо. Семь два восемь! Можно атаковать!

Он сразу же увидел, как «Су-25» поднырнул в воздухе, напоминая хищную птицу, охотящуюся за рыбой, и быстро снова поднялся вверх. Капитан ведомым шел следом над ним. И он видел, как внизу под его ведущим разлетелись в клочья машины, земля и камни. Ведомый и ведущий уже поднялись и отошли за то короткое время, пока земля, взбаламученная взрывной волной, снова осела. Суслик и капитан ушли на разворот. Тут же их место заняла вторая пара.

– Я – семьсот двадцать шестой! Атакую! – прозвучал в наушниках Валерия голос лейтенанта из второй пары. Этот парень запомнился ему не так ясно, как Суслик.

– Давай! – крикнул ему Валерий. Азарт войны уже пьянил ему кровь. Колонна зеленых самок остановилась, и алчные жерла пушек – толстые усики – задрались в небо, и чьи-то глаза нашаривали в прицелы летящие самолеты. Серега, ведомый нового лейтенанта, прикрывал его сверху. Валерий вдруг вспомнил Серегину жену – маленькую женщину с ямочками на щеках.

726-й пролетел над зелеными самками и выпустил серию бомб.

– Рано! – с досадой крикнул в микрофон Серега.

– Промазал! – отчаянно крикнул и молоденький лейтенант. Он увидел и сам, что ни одна из машин внизу не загорелась. Наверное, от волнения он прежде времени нажал на кнопку бомбометателя. Бомбы легли, не дойдя до машин, разрушив дорогу.

«Черт, мазанул, – подумал Валерий. – Сейчас начнут палить по нам».

– Я сейчас снова зайду! – закричал лейтенант в запале.

– Парень, уйди! – услышал Валерий голос Сереги. – Семь тридцать один! Атаковать буду я!

– Серега, смотрю за тобой! – обрадовался Валерий. – Работай ракетами!

Серега ушел на боевой разворот. Вдруг заработала станция помех – замигало, предупреждая об опасности, табло контроля излучения ЗРК.

– Внимание! По нам работает зенитно-ракетный комплекс! – Внизу, выпуская снопы огня, выстреливались ракеты.

– Серега, ловушки! Отстреливай ловушки! – крикнул Валерий и включил на защиту собственные помехи. След Серегиного самолета осветился серебристым хвостом кометы – мелкие кусочки металлической фольги должны были увести от него ракету в сторону.

– Семьсот тридцать первый! Я пошел! – Серегин самолет резко пошел вниз в атаку. – Пускаю ракеты!

С огромной скоростью от самолета отделились две молнии и ушли вниз. Вспыхнули два взрыва.

– Цели поражены! – Когда курсантами они пускали ракеты на тренажере, Серега, поразив виртуальные цели, делал очень томное лицо.

– Отлично, Серега! – И тут Валерий увидел, как со стороны гор к Серегиному самолету несется со страшной скоростью огромный пылающий снаряд. Вот, значит, сволочи, откуда они стрельнули из «Бука».

– Серега, Труба! – заорал он. Труба – это было условное слово, еще с чеченской войны. Оно предупреждало летчиков об опасности.

Он разом представил, как Сережин самолет и эта чертова Труба сейчас соединятся здесь в небе в одной моментальной огненной вспышке, Сереги не будет больше нигде…

– Серега, вни-и-из! – заорал Валерий. И матерясь трехэтажным матом, забрал этот чертов снаряд в свой прицел и всем своим телом, душой и памятью и чем-то еще, чему пока не придумали названия, пустил навстречу свою ракету. И было ему наплевать в это время на осетин, на грузин, на американцев и на всех остальных, интригами которых он очутился сейчас в этом небе. И только Серега, его старый друг, должен был обязательно выжить сейчас. Выжить, а может быть, и погибнуть.

Валерий почувствовал, как вздрогнул его самолет, – это отделились ракеты от корпуса, и резко поднял машину. И он не увидел, как Серегин «Су-25» с красными звездами на серебристых плоскостях ушел в крутое пике, а огненная огромная комета вспыхнула и разорвалась, опаляя и пачкая копотью воздух.

Валерий сделал разворот и хищной акулой помчался к горам.

– Работаю ракетами! – крикнул в эфир. Корпус вздрогнул опять. В горах среди леса раздался взрыв. Намеченная точка всколыхнулась и разлетелась блестящей вспышкой. Его самолет ушел и развернулся снова, чтобы ударить по «Буку» теперь еще и с другой стороны.

– За Серегу вам, сволочи!

– Бродяга, ну, хватит! Им и так уж пипец, – услышал он в наушниках Серегин голос.

– Семьсот тридцатый! Ты цел, мать твою! – только и смог произнести Валерий.

– Страшно было, однако! – ухмыльнулся Серега ему в ответ.

От колонны техники оставались еще несколько машин, но там внизу сейчас они уже молчали.

– Семьсот двадцать шестой! Докончи работу! – сказал Валерий промазавшему лейтенанту. Тот выполнил свое дело, а Суслик вдобавок еще добомбил и мост, чтобы эта дорога противнику хотя бы в ближайшее время была недоступна.

– Ну, все! По домам!

Самолеты звеном поднялись высоко и в небе опять сошлись в боевом строю. Конечно, это был еще не парад, но уже и не авиашоу. И надо было видеть, как они возвращались! Всякому было бы любо-дорого посмотреть.

Старики приехали за Димкой быстро: спустя четыре дня. Они не стали говорить об этом Валерию – решили сами. Невестке в подарок привезли корзину необыкновенных вкусных яблок и четыре банки разного варенья, а Лениной маме – связанный из нежнейшего козьего пуха ажурный платок – самую настоящую оренбургскую «паутинку». Лена показалась старикам слишком молодой, слишком тонкой, слишком «городской» штучкой. Они были вежливы и внешне сердечны с ней, несмотря на пробегавшее между всеми внутреннее напряжение. А ведь Лена перед их приездом договорилась на работе о продлении себе отпуска и освободившиеся дни потратила на то, чтобы записать ребенка в школу, купить ему школьную форму, тетради, учебники, в общем, что нужно.

Но действительность нашей жизни повернулась к ней своей правовой стороной. Без Валерия, без прописки, без свидетельства о браке, без опекунства записать ребенка в школу оказалось невозможно. Лена походила по школам три дня, устала так, как никогда не уставала на работе, прочувствовала на себе, что никому не нужна, а в одном месте – в районном департаменте образования даже расплакалась.

– Ничем не могу вам помочь, ребенок должен идти в школу там, где прописан, – заявила ей из своего начальственного кресла одна чиновная дама.

– Его отец сейчас находится в местах боевых действий и не может бежать в домоуправление прописывать сына к себе в общежитие! – ответила Лена.

– Вот когда вернется из мест боевых действий, тогда пусть и приходит! – таким коротким был ответ. Лена вышла из кабинета.

– Идиоты! Чинуши! – громко сказала она на весь коридор, и вот тут-то и расплакалась. Но другие люди, сидевшие возле чиновной двери и ожидающие своей очереди на прием к начальнице, только украдкой посмотрели в ее сторону и промолчали: у каждого хватало своих нерешенных проблем.

Вот в этот-то вечер как раз и приехали Валерины родители. Они явились без предупреждения – на всякий случай. Когда совершают такие поступки, не всегда думают о вежливости. Лена вошла в квартиру, увидела незнакомых людей, увидела мать, хлопотавшую в кухне, Димку, сидящего на диване с огромным красным яблоком в руке, и все поняла. Отец Валерия сначала немного растерялся, замялся, но все-таки подошел знакомиться. Димкина же бабушка, укладывавшая в это время в чемодан детские вещи, сказала со стороны сухонькое «Здрассте!» и как ни в чем не бывало продолжила заниматься своим делом.

– Поздно с работы возвращаешься? – спросил Лену свекор, пожимая ее слабую от усталости руку. Больше он не мог придумать, что сказать.

– Я в отпуске сейчас. В департамент образования ходила, – пояснила Лена. – В школу Димку хотела записать.

– Ой, не надо беспокоиться! – ласково вмешалась Валерина мать. – Димочка в школу в своем родном месте пойдет! Записан он уже! Его там все знают. Школа-то и садик в одном комплексе находятся.

– Зачем же ему идти в школу у вас, если он все равно через несколько месяцев переедет в Москву?! – попробовала было развернуть в свою сторону свекра Лена.

– Ой, не беспокойтесь, не беспокойтесь! – с тем же ласковым выражением, но как о деле совершенно решенном, проговорила Валерина мать, и Лена поняла, что в семье решения принимает она.

– У нас уже и билеты куплены. Вот, посмотрите, купейный вагон! – Свекор вытащил стопочку каких-то цветных листков и продемонстрировал Лене. Лена сжала зубы и пошла в кухню.

– Мама, что происходит? – Лена непонимающе наблюдала, как мать вынимает из плиты пирожки. – Ведь они забирают у нас Димку!

– Не Димку, а Димочку! В крайнем случае, Дмитрия! – донесся со стороны комнаты назидательный женский голос. Лена выглянула из кухни – свекровь, моментально оставив все свои сборы, подошла поближе, чтобы все слышать.

– Мам, ты чего молчишь?

Кроме пирожков в духовке томилась курица, а на сковороде жарились котлеты.

– Мам, ты что, не слышишь? – в отчаянии сказала Лена матери в самое ухо.

– Прекрасно слышу, – не отворачиваясь от плиты, ответила мать.

– Так что же ты делаешь?

– Готовлю продукты в дорогу.

Лена обомлела.

– Ты что, не думаешь, что это надо как-то остановить?!

Мать скинула котлеты в эмалированный тазик, вымыла руки и встала прямо перед Леной:

– А как ты, доченька, это остановишь? Ты посмотри на этих людей, посмотри и на самого Димку! Вспомни Валерия, наконец. От него же больше ни слуху ни духу! А ведь это все от него, в принципе, зависит! Не может быть, чтобы он не знал, что они сюда приехали.

Лена подошла к двери и посмотрела на Димку. Рот у него в улыбке растянулся до ушей:

– Дедушка, а ты меня на рыбалку еще успеешь свозить? – Димка сочно откусил яблоко, и во все стороны брызнул сок.

– Успею, успею, – дед, торопясь, увязывал приготовленную женой сумку.

– Бабушка! А ты мне ранец купила?! – Димка переводил взгляд на Валерину мать.

– Купила! Самый лучший. Давай одеваться, а то опоздаем!

– Куда это одеваться?! – Лена подошла и посадила мальчика к себе на колени. – Ему надо ужинать и спать!

– Вот в поезде и поужинает, и отоспится!

– Мы же уезжаем домой! – радостно прокричал ей в самое ухо Димка и кинулся к деду: – Ты мой рюкзак с игрушками не забыл?

– Поезд у нас через два часа… Вот же билеты купейные… Я же вам показывал… – неловко суетясь и вместе с тем вежливо, но настойчиво все повторял одно и то же Валерин отец и между тем выносил и выносил сумки в коридор. Бабушка уже надевала на Димку новую курточку, купленную Леной.

Из кухни вышла Ленина мать с сумкой, набитой продуктами.

– Вот огурчики. Помидорчики. Здесь пирожки, здесь котлеты. Здесь курица… Вот в бутылке вишневый компот, если Димочка пить в дороге захочет…

– Мама, я не пущу! – вдруг заревела Лена в голос и попыталась поймать Димку за руку. – Димочка, останься!

– Я хочу домой! – изо всех сил завопил тот.

Лена заметалась между матерью и будущей свекровью.

– Мама! Валерий сказал, чтобы мы его дожидались! Мы, может, еще к морю поедем! – Мать и свекровь опустили глаза. – Ну хоть вы-то скажите! Валерий нас любит! – не зная, куда еще обратиться, кинулась Лена к Валериному отцу.

– Какое там море, уж август к концу! – неловко отворачиваясь, пробормотал тот.

– Димка, не уезжай! Не уезжай! – закричала вдруг Лена. Мальчик, уже одетый, спрятался за деда.

– Не надо его пугать, – Ленина мать обняла ее.

– Ну, люди добрые, спасибо вам за все! – по-деловому Валерина мать осматривалась кругом, все ли взято и ничего ли не забыто. – Присядем на дорожку!

Лена искала все Димку взглядом, но Димка с хитрой улыбкой прятался от нее и даже хотел превратить все в игру. То наскакивал несколькими шагами на Лену, то отступал. И взвизгивал – вдруг его схватят?

– Спасибо вам! – сердечно поклонился Лениной матери Валерин отец. – И тебе, доченька, спасибо! Пора нам. Прощайте!

– До осени, Димка! – Она присела перед мальчишкой на корточки и вытирала мокрые щеки. – Увидимся с тобой! Ты уже в школу сюда приедешь… Приезжай скорей! – И Димка, по-деловому напялив свой рюкзачок, вышел первым на лестничную клетку.

– Как же вы поедете, когда набралось столько вещей! Мы сейчас вас проводим! Леночка, одевайся! – сказала деловито Ленина мать.

– А мы объявление у вас на входе в подъезд сорвали и такси уже вызвали, пока вы там на кухне заняты были! – все так же смущаясь, пояснил Валерин отец.

– Какая оперативность! – вдруг тихо, но с горькой иронией сказала Лена. – Позвольте хоть до машины вас проводить.

– Не обижайся, доченька! Вот понеси-ка сумку! – сунула Лене в руки свекровь чуть ли не самый тяжелый баул, и вся нагруженная компания выкатилась на улицу встречать такси.

На прощание уже усевшийся между бабушкой и дедом Димка все-таки позволил Лене, сунувшейся в машину, себя поцеловать, и отъезжая, махнул сквозь стекло рукой. Этих знаков внимания в сгустившейся уже августовской темноте Лена не заметила. Вернулись они с матерью домой в полном молчании.

– Есть будешь? – Мама, бледная от усталости, села в комнате на первый попавшийся стул. Лена окинула взглядом свое знакомое до малейшей мелочи разгромленное жилье.

– Прости, мама, – сказала она и подобрала с пола обрывки веревки.

– Если не будешь, давай тогда спать.

Мать улеглась, бросив на кухне грязную посуду. Лена немного походила, все прибрала, помыла и ушла в ванную. И если бы кто-нибудь стал прислушиваться снаружи к току бегущей из душа воды, то, несомненно, разобрал бы короткое, емкое слово «предатель!». Но, собственно, к кому это слово относилось, без дополнительных вопросов понять было невозможно.

Мне самой эти осетинские события, в принципе, оказались до лампочки. Конечно, неприятно было сознавать, что в глазах цивилизованного мира мы опять представали какими-то дикарями, которые все время попадают в странные, сложные, двусмысленные истории. Однако даже под пыткой, сейчас, в моем интересном положении, я не стала бы влезать в детальное изучение этого вопроса. Кто прав, кто виноват, в контексте осетинской войны волновало меня мало. И даже мнение «цивилизованного» мира не могло изменить состояние моего тела. Я была уже не то что беременна – я была уже на сносях. И этим все было сказано. Я изучала специальные сайты, общалась в Интернете с такими же, как я, «девушками» и, должна сказать, находила в этом определенный интерес.

Совершенно неожиданно на работе меня повысили в должности. По этому поводу я должна была быть благодарна в первую очередь Лене. Как я потом узнала, сделать маленьким начальничком над всеми нами должны были ее, но она как раз в это время взяла дополнительный отпуск по личным обстоятельствам, а когда ее стали спрашивать обо мне, сказала, что я – отличный работник. О моей беременности французскому начальству она умолчала. А нашим было все по фигу. Назначили, уволили – можно было найти много новых претендентов. Мне прибавили зарплату, я чувствовала себя неплохо и стала находить в работе еще один интерес.

Лена же, напротив, выглядела очень неважно. Я видела, что ее что-то сильно тяготило. Но она теперь не особенно раскрывалась передо мной, да и встречаться нам с ней где-либо, кроме работы, было некогда. Но, насколько я понимала, не только физическая усталость тяготила Лену. Я как-то раз было попробовала заикнуться при ней о Париже, но она посмотрела на меня так мрачно и так умоляюще, что я пообещала себе больше в эти воспоминания при ней не вдаваться.

Но вдруг в один из не очень веселых для нее августовских дней (погода как раз испортилась – после небывалой жары пошли дожди) Лена позвонила мне и пригласила посидеть в кафе. Я обрадовалась этому приглашению. Не знаю, как Лена, а я-то как раз все время вспоминала Париж. Я скучала по нему. И снова много бы отдала, чтобы посидеть на той самой заветной скамейке возле Нотр-Дам. Однако приходилось зарабатывать деньги.

Мы встретились с ней после моей работы. Это Лена выбрала небольшой ресторанчик, своей террасой выходивший в маленький сквер с прудиком. В нем плавали золотые рыбки. Вечерело. По периметру сквера зажглись круглые стеклянные фонари. Два из них не горели.

– Вот и в жизни так, – сказала вдруг Лена, глядя на них. – Вроде все ясно, светло, не запнешься, а все-таки для полного счастья нужно, чтобы все вокруг тебя светилось.

– А тебе чего не хватает? – спросила я.

– Не знаю, – пожала плечами она, и я подумала, что за те несколько месяцев, что прошли после нашей поездки, она очень изменилась. Лена не просто осунулась, она постарела, если можно так сказать о женщине двадцати четырех лет. Ее милое лицо утратило подвижность, которая так нравилась мне в Париже.

– Послушай-ка, что с тобой? – спросила я Лену. – Может быть, что-нибудь случилось с Валерием?

– С Валерием? – Она опять пожала плечами.

– Нет. Он был в Осетии. Я тебе не говорила?

Я удивилась:

– Конечно нет. Я ничего не знаю.

– Ну, вот, теперь знаешь. Он там воевал. Куда-то стрелял, что-то бомбил, кого-то прикрывал. В общем, показал себя героем.

– Ну, молодец! – как-то не очень уверенно сказала я.

– Ага, молодец! – скривилась Лена. – Его командир ему тоже так сказал. И еще добавил, что если он так замечательно проявил себя в южных областях, то ему лучше всего туда назад и перевестись. Там и квартиру ему дадут в первую очередь. Как герою.

– А ты что? – спросила я, не зная, что еще сказать в ответ на такой неожиданный поворот событий.

– А что, как ты думаешь, могу ему сказать я? – зло посмотрела мне в глаза Лена и залпом выпила полбокала вина, которое мы заказали. – Естественно, я сказала ему, что возвращаться туда – полная глупость, и надо срочно из армии уходить. И начинать здесь, в Москве, новую жизнь.

– Ну, наверное, – одобрила я. – Зачем же второй раз входить в одни и те же воды?

– Это ты так полагаешь. Я так полагаю, и моя мама – тоже. А вот наш дорогой Валерий считает не так.

– Он что, хочет вернуться назад? – удивилась я.

– Представь себе.

– И чем же он это объясняет?

– Объясняет тем, что он хочет летать. Вот и все его объяснения. – Она помолчала. – Он даже вчера сострил – что уж на него совсем непохоже.

– Да? И как?

– Сказал, что, если бы все молодые ребята могли летать, наркотики перестали бы продаваться.

– Ехать в дыру из Москвы, когда вся Россия рвется оттуда сюда… – я помолчала. – Глупо, но я бы поехала.

– Ну вот и я поеду! – произнесла вдруг Ленка очень решительно.

Я промолчала.

– Валерий сказал, что хочет пригласить на нашу свадьбу Сержа Валли и Машу.

Какое-то смутное подозрение закралось в мой ум.

– А Сержа-то каким боком?

– Наш авианосец за каким-то чертом прется в Венесуэлу, а наши сидят на нем. Будут с него взлетать и садиться. Вроде бы у них учения.

– Ну, а французы при чем?

– На обратном пути планируется опять остановка в Париже. Вроде как культурный обмен.

– Лен, ты хочешь свадьбу из-за Сержа Валли? – вдруг осенило меня. – Имей в виду, одна такая история уже была в «Унесенных ветром».

– Я не читала, – равнодушно сказала Лена. – А чем она кончилась?

– Плохо кончилась.

– Ну и пусть. – Ленка вздохнула и позвала официанта: – Принесите два кофе.

Я тут же поправила:

– Мне лучше чаю. Зеленого. Я не люблю кофе. – Действительно, во время моей беременности мне совершенно не хотелось кофе.

Нам принесли кофе и чай. И мне еще большой кусок торта.

– Когда будет свадьба? – спросила я.

– Когда вернутся из похода. Я собираюсь быть самой красивой невестой в Москве.

– Зачем тебе эта помпа?

Она грустно улыбнулась:

– Теперь моя очередь показывать достопримечательности. Мы будем на равных – я буду замужем, он все так же женат.

– Ленка, не глупи! Твой Серж потом уедет в Париж, а ты покатишь с Валерием в степь.

– Ну и что? – Она была непоколебима. – За то, чтобы увидеть ЕГО, я могла бы поехать не только в степь, но и в тундру. Да я могла бы умереть за то, чтобы увидеть ЕГО еще хоть раз.

– Ленка! Ленка! – Я действительно хотела ее предостеречь. – Ты встала на опасный путь! На чужой беде своего счастья не построишь! – Я уже хотела было открыть рот, но вдруг передумала. Любовь как болезнь. Навязчивое психическое состояние. Таких больных надо лечить, а не осуждать. Я помешала сахар в своей чашке, посмотрела Лене в глаза. Они были абсолютно безумны. Ленка была больна любовью так же, как когда-то была безумна и я.

И я промолчала.

Уже из газет и Лена, и Мари, каждая в своей стране, узнали, что для возможного противодействия нашим самолетам во время учений с территории Франции поднимутся в воздух боевые расчеты самолетов «Мираж» и будут лететь параллельно нашим «Су» почти до берегов Америки, где наблюдение за ними передадут американским «Соколам» – истребителям «F-16» Falcon. Но если Мари восприняла это известие довольно спокойно (она со времени осетинской войны не перезванилась с Валерием и не знала, что он принимает участие в учениях), то Лену это сообщение взволновало. Сердце ей подсказывало, что одним из этих «Миражей» окажется самолет Сержа Валли.

Самолеты шли в синем небе над океаном в условиях максимального сближения. «Миражи» взлетели со своего аэродрома, ближайшего к Атлантике, и молчаливым, строгим строем приблизились к нашим «Су». Взяв ту же высоту, без предупреждений, они перестроились так, чтобы лететь с нами бок о бок.

– Что им, сволочам, надо? – спросил сквозь зубы один наш пилот.

– Сопровождать нас будут, чтобы мы боялись, – сказал Валерий.

– Сохраняйте выдержку. Могут быть провокации, – передал командир.

«От французов? Вряд ли», – подумал Валерий. В журавлином клине, которым шли «Су», его самолет оказался крайним, то есть ближайшим к условно «вражеской» стороне. Серж Валли тоже был в группе «Миражей». Он увидел Валерия первым. Попросив у своего командира разрешение на перестроение, он занял место практически с ним рядом. Валерий тоже его узнал. Они переглянулись.

– Семьсот тридцать первый! Какого черта он подошел к тебе так близко?! – спросил по рации у Валерия начальник группы.

– Я – семьсот тридцать первый. Этот летчик – мой друг. Он просто хочет со мной поздороваться.

– Сейчас не время здороваться. Пошли его на… – довольно грубо пробурчал в микрофон командир. – Сам знаешь, чем грозит любая провокация! Войны захотел?

Валерий не отвечал. Желая протянуть немного времени, он сделал вид, что не включается связь. Два самолета – его и Валли – летели на большой скорости практически рядом. Валли махнул ему рукой в перчатке. Валерий приветственно махнул в ответ. Они улыбались друг другу. Вдруг лицо Валли стало серьезным. Группа «Мираж» стала менять высоту. Серж больше не взглянул на Валерия. Французские самолеты пошли вверх и выполнили разворот. Внизу под ними был океан, вверху – небо. Если бы Лена была сейчас с ним, то, вероятно, ей тут же бы пришло в голову, что эта голубая стихия на стыке небес и воды и должна являться единственной возможной средой для полетов таких машин. «Пусть бы они летали здесь свободные, как птицы, вдали от городов и людей, не принадлежа никому, ни странам, ни политикам, никому не мешая и не угрожая никому». Но «Миражи» перестроились, словно для нападения, и группой пролетели чуть наискосок над нашими самолетами.

«Сейчас начнется!» – подумал Валерий.

Начальник группы отдал приказ. Наши самолеты тоже выполнили маневр. Теперь они стали похожи на сильных летающих ящеров, собравшихся атаковать. Но «Миражи» не стали дожидаться атаки. Они отошли в сторону, развернулись, перестроились и стали удаляться в противоположном направлении.

«Неужели ушли насовсем?» – подумал Валерий.

– Вижу американцев! – сообщил всем по радио командир. Теперь Валерий понял задумку. До середины Атлантики они летели в сопровождении «Миражей». Когда же расстояние до Америки стало меньше, чем до Европы, сопровождать их стали американские «Соколы» – «Фалконы». Очень скоро американцы заняли такое же положение, в каком до этого летели французы. На близком расстоянии, крыло в крыло, они построились рядом с нами и взяли ту же скорость и ту же высоту. Валерий посмотрел на своего нового соседа. Лицо американца было сосредочено и неинтересно. Через шлем черты его были не очень хорошо различимы, но если Сержа Валли Валерий узнал по абрису головы, по улыбке, то губы этого летчика совсем не улыбались. Он делал свою работу и, казалось, вовсе не замечал, что рядом с ним летит самолет, пилотируемый живым человеком. Валерий для него был просто объект, представляющий опасность. И таким же объектом он сам являлся для Валерия.

Авианосец, на который садились наши самолеты, шел внизу.

– Хотят, чтобы мы сели, – сказал по радио командир. – Боятся нас, сволочи!

– А мы – их! – ответил ему по общей связи кто-то из наших.

В его памяти вдруг всплыло лицо Мари, которая жила в понимании его командира на вражеской территории. И еще он подумал о Лене, которая однажды вдруг совершенно серьезно заявила ему, что не понимает, как он мог, в принципе, выбрать профессию, направленную на убийство.

– Не на убийство, а на защиту! – сказал он ей тогда. – И еще я хотел летать.

И Лена вдруг выдала ему:

– Сейчас мир настолько несовершенен, что трудно понять, кого надо защищать, а от кого обороняться. – Он приготовился произнести ей в ответ гневную тираду и вдруг замолчал. В его жизни действительно так все переплелось – и смерть жены, и встречи с Мари, и желание построить новые отношения с Леной, что он вдруг подумал, что он сам запутался и уже не имеет права чувствовать себя так уверенно во всем, как раньше.

«Миражам» поступил приказ возвращаться. Летчикам хорошо было видно, как впереди океан утыкается в скалы зубчатой полосой пены. Дальше, прекрасным серо-зеленым плато стелилась родная Франция. Серж Валли улыбнулся, увидев на скалах маяк. Похожий маяк был в его родном городке на границе с Испанией. Он подумал о том, что детям необходимо лучше выучить испанский язык – все-таки у него самого были дальние испанские корни. Правда, Катрин неплохо говорила по-английски.

Интересно, женился ли его русский друг на этой милой девочке Элен? – Серж был рад, что для них патрулирование русских самолетов окончилось. Он чувствовал себя неспокойно рядом с ними. Летом, наблюдая их полеты на аэрошоу, он не мог испытывать к Валерию и ко всем русским летчикам ничего, кроме уважения. Но ведь сейчас все изменилось. И зачем они послали в Америку этот авианосец? Серж подумал, что, конечно, русские не такие чванливые, как американцы, но… американцы вроде бы союзники, а от русских… кто знает, что от них можно ждать… Они все-таки странные, эти русские.

Берег стал ближе. Самолеты снижались. Аэродром был сравнительно недалеко. Они взяли курс на него прямо с моря. В стороне на утесе еле заметными светлыми точками уже различались дома. Стая чаек кучей ломаных белых черточек отделилась от берега и стала мельтешить довольно высоко над водой.

– Опасность! Птицы! – прозвучал в наушниках голос командира.

«Надо подняться вверх, выше их, и зайти на посадку с другой стороны», – подумал Валли.

Он не успел набрать высоту. Страшный удар, по силе равный удару снаряда, внезапно обрушился на стеклянный фонарь кабины Сержа. Какая-то безумная, а может быть, обиженная на всех других своих собратьев чайка случайно оказалась на их курсе и страшно перепугалась, увидев летящие на нее самолеты. В тот момент, когда Серж Валли, согласно приказу, стал резко поднимать вверх свой «Мираж», она, как хороший истребитель, вдруг резко пошла вниз, в пике. И ее упругое тело, состоящее из крепких костей и клубка сильных мышц, на большой скорости, соединенной с огромной скоростью самолета, попало как раз в «фонарь» самолета. При ударе от чайки ничего не осталось. Только следы ее крови, тонко размазанные по прозрачной пластмассе, потом обнаружились на одном из обломков. Серж Валли при столкновении мгновенно потерял сознание от удара. Его самолет, оставшись без управления, пошел резко вниз и упал в море. Другие «Миражи», как птицы, по команде своего командира сделали над этим местом несколько разворотов, но спасти товарища не могли. Они только видели, как самолет, их раненый собрат, погружается в сине-зеленую пенистую пучину. Катапультирование пилота также не произошло. Командир вызвал спасателей и призвал своих уходить. Через несколько минут после катастрофы остальные самолеты без других происшествий сели на свой аэродром.

Не секрет, что разговоры в эфире прослушиваются всеми, участвующими в процессе сторонами. Вот возбужденно заговорили на своей частоте американцы. В восклицаниях французов слышались недоумение, тревога. Их командир с трудом выдерживал спокойствие. Это было заметно даже тем, кто совсем не знал языка.

– Там что-то случилось? – спросил начальник нашей группы у специалиста по разведке.

– По-моему, у французов упал самолет. Они не знают отчего, но самолет затонул, – в голосе нашего специалиста тоже слышалось недоумение.

– Может, его американцы подшибли по ошибке? – спросил наш командир. Никому не было приятно, что самолет упал в море, но ведь этот самолет был из той группы, что заставила нас поволноваться. И наш командир не смог скрыть иронии.

– Скорее уж тогда украинцы, командир, – подал голос из своей машины сосед Валерия слева.

– При чем тут украинцы?

– Ну, помните случай с израильским самолетом, летевшим над Черным морем? Ох, сколько было от этих хохлов тогда вони!

Все летчики, бывшие на связи, в этот момент ухмыльнулись.

– Так они и сейчас в Осетии постарались! Вон, «семьсот тридцать первый» знает, – заявил командир, будто сам там тоже был.

– А как фамилия летчика с упавшего самолета? – спросил вдруг Валерий.

– Какого упавшего самолета? – не понял его командир.

– Ну, с французского самолета!

– Откуда ж я знаю?

– Прошу сказать мне фамилию летчика, – настойчиво повторил Валерий.

– А не пошел бы ты куда с его фамилией! – выругался в ответ командир.

Валерий подумал, что информация наверняка просочится к нашему специалисту, но больше никого ни о чем не спрашивал. Когда задание было выполнено, он тут же набрал номер телефона Мари. И сразу же по ее испуганному голосу он понял, что не ошибся в своем странном предчувствии.

– Ты уже знаешь? – тихо сказала она.

– Это Серж? – он произнес только два слова.

Она ответила:

– Это ужасно.

Он помолчал.

– Откуда тебе это известно?

– Его портрет был в нескольких газетах.

– А что там пишут?

– В его самолет врезалась птица.

Он еще помолчал.

– Это бывает.

Она отозвалась, будто эхо:

– Я знаю. – И тут же добавила: – Пожалуйста, будь осторожней!

Он сказал:

– Я хотел пригласить его на свадьбу. Его и тебя.

Она надеялась в глубине души, что свадьбы не будет, но сейчас спросила своим обычным голосом:

– Когда?

Он назвал дату.

Она ответила:

– Хорошо, я приеду. Если только смогу все решить с квартирой.

Он удивился:

– Тебя тоже выгнали из очереди?

Она не поняла.

– Нет, мне пришлось исчезнуть. Из-за Лулу. Ее хотели отдать в приют. На меня написали бумагу, будто я плохо обращаюсь с животными. И все соседи подписали, даже те, которые меня совсем не знали. Сейчас я живу в пригороде, но мне здесь не нравится.

Он спросил:

– Почему?

– Стало далеко ездить. И слишком много чернокожей молодежи.

Связь на этом оборвалась. Больше они не разговаривали. Лене Валерий о гибели Валли не сказал. Ему показалась его смерть дурным предзнаменованием. С букетом красных роз и с тяжелым сердцем, но с улыбкой на лице он вернулся из похода как ее официальный жених.

Еще летом я решила все-таки освободить в своей комнате место для детской кроватки. Для этого нужно было совершить небольшой подвиг: передвинуть платяной шкаф, освободить и выкинуть старый письменный стол. Конечно, тут же я наткнулась на свои сокровища в запертом на ключ ящике. Старые желуди – мы когда-то гуляли с моим возлюбленным в парке, сигарета, которую он как-то оставил в моей постели – родители тогда уехали в санаторий, и мы встречались целых три недели у меня дома. Зерна кофе. И рукописи. Я посмотрела на когда-то казавшиеся мне бесценными реликвии и вместе с рукописями отправила их в мусорную корзину. Правда, несколько страниц я все-таки прочитала. Когда-то я хотела напечатать эти гениальные произведения за свои деньги. Теперь же деньги мне нужны были совершенно на другое.

Наконец, в самом нижнем ящике стола лежал мой детский альбом с фотографиями. Я открыла его без любопытства, но и без неприязни. На первой странице рукой отца было аккуратно выведено: «Дочке Танечке в день рождения» и поставлена дата. Я сосчитала – в тот день мне исполнилось пять лет. На этой же странице красовалась на фотографии я сама. На мне была тысяча бантиков и кружевное платьице. Веселые глаза смотрели с фотографической бумаги на зрителя, и у меня возникло ощущение того, что девочка с фотографии и я – совершенно разные люди.

Я перелистывала страницы. Оказывается, я совершенно не помнила своего детства. Когда, например, был сделан этот снимок? Мы были сфотографированы с мамой у входа в кукольный театр.

Вот промелькнули школьные годы – первый класс, последний класс. Я вглядывалась в свое лицо – и не узнавала себя нигде. На фотографиях была совсем другая девочка – озорная, чудесная, умненькая и в то же время уже с грустинкой во взгляде. Откуда во мне взялась та первая, детская грусть? Я этого не помнила.

Вот групповая фотография из пионерского лагеря. Я, дочерна загорелая, стою во втором ряду. Как мило. Я рассматривала лица ребят. Вот на другом конце ряда красуется высокий блондин в обрезанных по колено джинсах. Он нравился мне тогда целую смену, но на меня не обращал ни малейшего внимания. Неужели уже тогда я и стала девушкой, запрограммированной на неудачу? Я отложила эту фотографию, взяла другую. Другой год и тот же лагерь. На этом снимке нас всего восемь. Да, я вспомнила, тогда нас фотографировал отец. Мы участвовали в каком-то конкурсе и, как это ни странно, победили. Поэтому у меня в руках был букет васильков и ромашек. Я поймала себя на словосочетании «как это ни странно». А почему, собственно, то, что мы победили, должно быть странным? Почему всегда то, что я относила к себе, должно было быть хуже, чем у других? Я всмотрелась в лица ребят. Кто же это там с самого краю? Черты лица мне показались знакомыми. Сердце у меня вдруг странно забилась. Боже, это Михаэль. Не зря же он говорил, что тоже бывал в пионерском лагере?

– Мама! – закричала я и побежала в кухню.

– Что случилось? – Мать повернулась ко мне с испуганным видом. Неужели она так за меня переживает?

– Ничего не случилось. Я нашла в столе свои старые фотографии….

– Что ж ты так кричишь!

Я ее обняла.

– Посмотри. Лагерь ведь заводской. Ты случайно не знаешь этого мальчика?

Она вытерла руки и надела очки. Ей даже не пришлось задумываться ни на минуту.

– Естественно, знаю. Это же Мишенька, сын Анатолия Генриховича, инженера из пятого цеха. После того как его родители погибли, он жил у нас на предприятии как сын полка. Потом уж за ним приехали его родственники из Германии и увезли его.

– А что случилось с его родителями? – спросила я.

– Они на машине разбились. Как раз тогда, когда ехали к нему в лагерь. – Мама еще задержалась взглядом. – Видишь, какой он еще здесь веселый. Еще не знает, что его ждет. Хорошие они были люди. Друг друга любили сильно. Ездили всегда и везде вместе. Вместе и разбились. Весь наш завод тогда плакал на похоронах.

– А почему ты вдруг про него спросила?

Я уже совсем было собралась сказать, что мир до невероятности, до фантастичности тесен и что ребенка вот этого Мишеньки я сейчас ношу в своем животе. Но все-таки я не решилась.

Свадьба была назначена на последний день сентября.

На вопрос, когда приедет Серж, Валерий так и не смог ответить Лене прямо. Из его полунамеков Лена сделала совершенно неправильный вывод. Она подумала, что у Валли какая-то проблема с выездом и он не сможет приехать заранее, но обязательно должен прилететь накануне бракосочетания.

Ожидание и надежда на то, что скоро она увидит любимого, сделали ее вновь красивой, но другой, не прежней красотой. В манерах у Лены стало появляться что-то несдержанное, порой даже резкое, но это компенсировалось ярким, почти лихорадочным блеском глаз, таинственной полуулыбкой и временами некоторой рассеянностью, ранее Лене совсем неприсущей. Валерий, призвав себя мириться со всем, что было в Лене, относил все эти изменения в ней к страху таких резких перемен в жизни.

Итак, до свадьбы оставался один день. Лена почему-то была уверена, что Мари и Серж прилетят вместе, одним самолетом. Как она полагала, Маша должна была в Москве поселиться у родственников, но для Сержа Лена хотела забронировать номер в гостинице. Она решила поездить по гостиницам сама, выбирая наиболее приемлемый вариант, но Валерий не без труда уговорил ее заниматься своими делами. Таким образом, ему снова пришлось сделать вид, что все подготовлено к приезду французского гостя, что все в порядке. Это еще более укрепило Лену в ее ожидании.

В хлопотах время приближалось быстро. Лена и ее мама постарались на славу. Было куплено замечательно простое и очень элегантное платье, вся красота которого заключалась в кружевной ткани, которая не требовала никакой отделки, кроме того, что ее нужно было посадить на чехол. Очень к этой ткани подошла и фата – пышная и короткая, в три ряда. Она крепилась к маленькой шляпке таким образом, что напоминала шляпку наездницы на скачках в Англии и совершенно не скрывала платье, а наоборот, подчеркивала его элегантный простой покрой. Не буду описывать букеты, прическу и туфли – все было подобрано с большим вкусом. Наконец настал ожидаемый день. Родители Валерия вместе с маленьким Димкой прибыли поездом накануне. Встречать Сержа и Машу Лена поехала в аэропорт вместе с женихом. Неизвестно, чего она ожидала больше: самого торжества свадьбы или этой встречи в аэропорту. Поскольку никто, кроме нее, ее матери и меня, с которой она все-таки изредка делилась своими переживаниями, не догадывался об истинной подоплеке этой поездки, никто и не понимал ее до невозможности взвинченного состояния, не придавал значения переменам в ее лице, то вдруг внезапно бледнеющем, то непонятно отчего покрывающемся багрянцем.

Странная решимость Лены выйти замуж, теперь граничащая с навязчивой идеей, казалась ее матери безумной. Но… раз все уже было затеяно и приготовлено, как всякая мать, она теперь уже боялась внезапной перемены этого решения.

На вопросы Лена в эти дни не отвечала, разговаривала часто неохотно и через каждые два слова ссылалась на то, что у нее сильно болит голова.

В день прилета Мари Валерий, тоже волнующийся и тоже скрывающий это от Лены, приехал за ней заранее. Он был уже мало похож на того властного человека, который чуть не пинками подгонял ее во время сборов в Блуа.

– Если Маша выйдет в зал ожидания до нашего приезда, она позвонит, – сказала Лена. – К тому же Машу ведь будут встречать ее родственники. Мы с тобой едем, потому что одновременно прилетает и Серж.

Валерий спрятал от нее глаза.

– Может быть, Машины родственники и не приедут. Они со мной вчера как-то странно разговаривали…

Это была еще одна ложь с его стороны. Ему очень хотелось самому встретить Машу. Тон его был таким категоричным, что никто из теток не решился ему возразить.

Как назло, на дороге опять были пробки. Валерий и Лена прибыли в тот момент, когда самолет из Парижа должен был уже приземлиться. Лена чуть не умерла в дороге от волнения. Они с Валерием прошли в зал для встречающих, встали поближе к двери, из-за которой появлялись прилетевшие пассажиры. Голова у Лены горела, руки были холодны, как лед.

«Неужели я сейчас увижу его? – замирало от одной этой мысли ее сердце. – Наверное, он привезет мне букет. Я буду хранить эти цветы всю оставшуюся жизнь!»

– Вон идет Маша! – радостный возглас Валерия заставил ее посмотреть в направление его руки. Машу невозможно было не заметить – она снова шла как настоящая француженка, как знаменитость, как кинозвезда. На ней были голубые, расклешенные от колена джинсы, туфли на высокой платформе, делавшие ее стройнее, шерстяной серенький свитерок и бежевая курточка с множеством изящных замочков. Волосы ее были небрежно распущены по плечам. Две, одинаковой модели, сумки она везла с собой. В одной из них прекрасно спала Лулу. Валерий, как ни старался, не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Прошло уже неколько недель со времени его стояния в темном дворе перед собственным домом, и он перестал видеть в Маше и умершей жене одно лицо. И как это ни было печально, видел теперь ясно одну только Машу.

– Я к ней подойду. Кричать неудобно.

Лена его не расслышала. Не отрывая взгляда, она смотрела в проем пластиковой двери, из которой появлялись все новые пассажиры. У Лены до сих пор не возникло ни малейшего сомнения в том, что Серж обязательно приедет.

Он же очень вежливый, поэтому никого не расталкивает, не спешит, идет позади всех, – уговаривала она себя. Ей хотелось подбежать к этой противной пластиковой двери, скрывающей от нее любимого, чтобы самой протолкнуться, подбежать, помочь и, конечно, пока никто не видит, хоть на мгновение к нему прикоснуться.

– Какая погода была в Будапеште? – Она вдруг услышала рядом с собой чужой женский голос.

– Прекрасная, – сказала в ответ другая женщина, очень похожая на первую, и две пожилые сестры-близнецы, даже не взглянув на Лену, стали удаляться с чемоданами к выходу.

– В Будапеште? Разве уже идут пассажиры из Будапешта? – Лена растерянно поискала взглядом вокруг себя.

– Наверное. – Валерий, улыбаясь, подвел к ней Мари. Все это время, пока Лена не отрывала взгляда от проема, они с Машей просто стояли друг напротив друга и чувствовали себя как заговорщики. «Как я рад вас видеть!» – говорил Маше его немного смущенный взгляд. «Представьте, я тоже!» – и мягкая улыбка блуждала от глаз к ее сморщенным от смеха губам.

– Лена, пойдем. Пора! – Валерий, с трудом отрываясь от Машиного лица, попытался увести ее в сторону. Лена с негодованием, ничего не говоря, оттолкнула его руку.

– Ты ведь еще даже не поздоровалась с Мари! – с укоризной и даже обидой за Машу шепнул ей Валерий. Лена только слегка поморщилась, пытаясь понять, что от нее хотят.

– Я привезла тебе в подарок замечательную сумочку для невесты. Из коллекции Ив Сен Лорана, – сказала Маша.

– Ах, да. Спасибо. При чем здесь сумочка! – Лена переводила беспокойные глаза с Валерия на Машу. – Где Серж Валли? – Ее лихорадило.

– У тебя нет температуры? – ласково поинтресовалась Мари. Лена нахмурилась. Почему они все время что-то выдумывают вместо главного. Маша тоже видела, что происходит что-то не так, но еще не понимала, в чем дело.

– Лена! Сходи, пожалуйста, в справочное бюро. Пусть они объявят, что мы здесь дожидаемся пассажира из Франции по имени Серж Валли.

«Как я сама не догадалась! В нашем аэропорту кто только не потеряется!» – думала она, пускаясь через весь зал к стойке бюро информации. Валерий в это время что-то шептал Маше на ухо.

– Так вот в чем дело, – и лицо у Мари стало тревожно печальным.

– Сейчас объявят! – с победой прибежала Лена через несколько минут и некоторое время все стояли, вытянувшись, как на торжественном приеме.

Прошло примерно двадцать минут.

– Нет, я уверена, что-то случилось во время полета. Может быть, ему стало плохо, а мы никак не можем это узнать? – Лена обеими руками в тревоге терла лоб и щеки.

– Знаешь, – Валерий обнял ее за плечи. – Этого никак не может быть. Маша не видела среди пассажиров самолета Сержа Валли. А она не могла его не узнать.

Лена в ответ лишь презрительно фыркнула.

– Но Маша же не рассматривала каждого пассажира?

– Нет, не рассматривала, – Маша растерянно посмотрела на Валерия.

– Вот видите! – Лена торжествовала. – В самолете, наверное, было около двухсот пассажиров! Было бы неприлично пристально разглядывать каждого из них?!

Маша только и пробормотала:

– Конечно.

Они постояли еще. Мари незаметно посмотрела на свои прежние крохотные часики.

Ожидание становилось бессмысленным, но Лена никак не соглашалась уходить. Губы ее медленно шевелились: «Появись! Появись!» Это было похоже на заклинание, но она готова была сделать что угодно, например, опуститься на колени посреди этого серого каменного пола и на глазах у всех сотворить молитву, только бы перед ней сейчас появился тот, кого она с таким нетерпением ждала. Валерий и Маша тихо о чем-то разговаривали, улыбаясь. Ей не было до них никакого дела. Все силы ее души были направлены на одного человека. Им был Серж Валли.

Объявление по динамику прозвучало четыре раза.

– Лена, он не приехал, надо идти, – сказал ей Валерий и взял у Маши сумки. И внезапно Лена действительно поняла, что Серж не приехал. В последний раз, уже ничего не ожидая, она взглянула в сторону пластмассовой двери. Дверь уже затворили – пассажиры всех прибывших в этот час рейсов уже вышли. Она закрыла глаза. Все ее надежды, все сны, все нетерпение ожидания, все провалилось в какую-то дыру, туда же ухнула часть ее души. Как потерявший память человек, больше не ориентирующийся ни в пространстве, ни во времени, она дала себя увести. Они втроем сели в машину. Маша пыталась ей о чем-то рассказать. Лена кивала, но не слышала ни слова. Вдруг последний всплеск надежды, как вспышкой, осветил ее сознание:

– А вдруг он прилетит другим самолетом? – спросила она.

– Сегодня нет больше рейсов из Парижа.

– Может, он летит не из Парижа?

Все помолчали, переваривая ее вопрос.

– Он бы мне позвонил, – наконец тихо сказала Маша и соврала: – Мы так договаривались.

– А он не позвонил? – упавшим голосом спросила Лена.

– Нет. Мало ли какие у него могут быть дела. Ты не расстраивайся! У тебя завтра свадьба! Ты должна быть самой хорошенькой во всей Москве!

У Лены мелко дрожали губы. Валерий подумал, что это уже становится неприличным, но молчал, занятый Мари. А та не могла оторвать взгляда от города. Какие дороги! Какие здания! Маша была поражена. Она не была в Москве почти двадцать лет.

– Лена, проедем по набережной мимо Кремля? – спросил Валерий. – Маше будет приятно.

– Конечно… Куда хотите… – Лену мучила единственная мысль. Где Серж? Она не могла поверить, что он не отозвался на приглашение.

Телефона Сержа у нее не было. Но телефон Катрин у нее оказался случайно записанным в телефонной книжке. Его велел записать Валерий в тот день, когда они как раз ехали к Сержу в гости. Она вопросительно взглянула на Валерия и на Машу. Они обменивались оживленными впечатлениями о Москве.

Она достала телефон и набрала номер Катрин. Маша и Валерий не обратили на это никакого внимания. Катрин ответила не сразу. Голос у нее был глухой.

– Катрин, здравствуйте, это говорит Лена, – набравшись смелости, сказала она по-французски. Катрин молчала, очевидно, вспоминая, кто она такая. Потом в телефоне снова послышался ее голос.

– Что вы хотите, Лена?

От ее холодного тона Лена вдруг ужасно разволновалась. Она пробормотала извинения и нажала на кнопку. Лена сунула телефон в руки Мари.

– Я сейчас звонила Катрин. Связь прервалась. Перезвони ей еще раз! Спроси ее, пожалуйста, почему Серж все-таки не прилетел?

Маша опешила:

– Ты с ума сошла!

– Но почему я не могу позвонить? Это же приглашение на свадьбу!

Вмешался Валерий:

– Так делать нельзя!

– Почему?

Он замешкался:

– Неудобно.

Лена едва сдержала возмущение:

– А удобно сначала человека пригласить, а потом, когда он исчез, делать вид, что ничего не случилось!

– Но мы ведь даже не знаем, собирался ли он лететь?

– Тем более надо узнать.

Решение Лены было непоколебимо. Маша подумала, что в конце концов может сказать, что Серж сейчас по каким-то делам в Америке.

Маша набрала номер. Катрин взяла трубку и, узнав, что это звонят из Москвы, сказала всего две фразы. Маша выслушала и ответила только одно: «Прошу прощения». Тут же она услышала короткие гудки.

– Что? – еще не веря в несчастье, спросила Лена.

– Я не поняла, что эта женщина имела в виду.

– А что она сказала? – испуганно спросила Лена. Маша помолчала, вспоминая как можно точнее слова Катрин.

– Она сказала, чтобы я больше ей не звонила.

– Почему?

– Потому что она не хочет ненавидеть Россию, но русские всегда отбирают у нее самое дорогое.

И Лена вдруг обрадовалась! Она вспомнила рассказ Сержа о русской женщине, отобравшей у Катрин наследство. Неужели Серж рассказал жене об их встречах? Боже, неужели он сказал, что он любит ее, Лену?

Валерий вдруг подрулил к обочине и остановил машину.

– Лена, – сказал он смущенно. – Я не хотел тебя расстраивать, но получилось, как я вижу, только хуже. Серж просто не мог приехать на нашу свадьбу.

– Почему?! – Лена едва сдерживала крик. – Да что же это такое? Ему запретили встречаться со мной? Понизили в должности? Отправили в другое место?

– Нет, Лена. Серж разбился, – сказала Мари.

Нет, в это было просто невозможно поверить. В Ленином голосе звучало недоверие.

– Когда?

Валерий теперь внимательно смотрел на свою будущую жену.

– На обратном пути, после того, как они сопровождали нашу группу в Атлантике.

– Атлантика, – повторила Лена. – Какое красивое слово. – И тут уже повернулась к Маше: – Ты тоже это знаешь?

– Да, к сожалению. У нас об этом писали в газетах.

Лена замолчала и сидела, будто окаменев. Она не могла ни плакать, ни кричать.

Она только спросила:

– Как это произошло?

Валерий сказал:

– В его самолет попала птица.

Лена подумала. Птица. Какая-то птица лишила ее смысла всей ее жизни.

– Откуда взялась эта птица? – спросила она.

– Они там живут, – ответила Маша. – Это чайки. Они гнездятся по берегам.

Какое-то время все ехали молча. Наконец Маша не выдержала.

– Подумай, – сказала она. – Самолеты летели практически рядом. Эта птица могла попасть и в другой самолет! Какое счастье, что никто из наших не пострадал! – Она думала в первую очередь о самолете Валерия. Лена ответила машинально:

– Да, правда. – Но сердцем при этом ничего не почувствовала.

Они подъехали к дому, где жили Машины родственники. Маша сунула Лене в руки пакет с парижскими подарками и отдельно элегантно упакованную коробку с сумочкой. Стали договариваться о деталях завтрашней церемонии. Все это время Лена сидела в машине как немая. И только когда Машины родственники выскочили из подъезда, увидев подъехавшую машину, Лена вдруг явственно ощутила, что жизнь ее кончена.

«Что ж, – подумала она, равнодушно и беспристрастно глядя на себя как бы со стороны. – Я собиралась быть Валерию хорошей женой, и я ей буду. По обязательствам нужно платить».

Они простились с Машей просто, как родственники. И когда потом подъехали уже к ее собственному дому, Валерию показалось, что он напрасно боялся сообщить ей о гибели Валли. Лена вышла из машины совершенно спокойная, нежно его поцеловала и пожелала спокойной ночи.

Родители Валерия перед свадьбой не сказали сыну ни слова по поводу его выбора. Немало было передумано, переговорено между ними наедине, но вопрос теперь казался решенным, и родители хотели лишь одного: пусть Валерий женится на ком хочет, но Димочка пока пусть остается у них. Как отдать ребенка на воспитание этой девочке, ни мать Валерия, ни его отец пока не представляли. Добро бы еще молодые остались жить после свадьбы в Москве – Ленина мать произвела на стариков хорошее впечатление. Но Валерий с Леной должны были отправиться к новому месту службы буквально через неделю.

– А может, оно и к лучшему, – сказал на это отец Валерия. – В маленьком городке не всякая москвичка выдержит. – Он со значением посмотрел на супругу.

– Одна жена умерла, вторая – сбежит. Ты о сыне-то думаешь? – укоризненно ответила та.

– Не знаешь тут, о чем в первую очередь думать, – пробурчал про себя старик и занялся какими-то делами.

Димочке подготовили наряд по первому разряду. Собственно в этом красивом костюме и шикарном галстуке бабочкой он уже «звездил на людях» – на линейке первого сентября. Теперь он с удовольствием готовился к новому появлению перед гостями, а гостей предполагалось, как сказала ему заранее бабушка, много. Он еще не понимал, какие изменения в его жизни могут наступить в связи с женитьбой отца, но сама подготовка к свадьбе его очень интересовала.

– Я снова поеду в Москву? – спрашивал он.

– Да. На праздник, – отвечала ему бабушка.

– На какой праздник?

– Твой папа женится.

– А что это значит?

– Это значит, что он теперь будет жить вместе с тетей Леной. Она будет готовить ему еду…

– Она и раньше готовила, – перебивал Димка.

– Ну, они вместе будут спать, – немного смущаясь, говорил дедушка.

– Они и раньше вместе спали.

– Ну, это просто такой праздник! Веселый праздник! – не зная, как еще лучше объяснить ребенку суть происходящего, старалась скорее закончить разговор бабушка.

– А мне ребята в школе сказали, – не унимался Димка, – что жена моего отца должна быть моей мамой! У них у всех так устроено. Вы что, этого не знаете?! – Он назидательно поднимал вверх указательный палец.

– Знаем, знаем, – говорили ему старики и быстро переключали его внимание на что-нибудь другое.

– Пойди-ка принеси мне… – и дедушка называл предмет, который в этот момент был ему совершенно не нужен. Но Димка не отставал.

– А мы снова будем жить у тети Лены? – спрашивал он в сотый раз, когда они были уже в поезде.

– В первый день у папы, а потом будет видно, – отвечали ему дедушка с бабушкой, втайне надеясь, что сразу же после свадьбы увезут ребенка обратно. При мысли об этом у них самих замирало сердце. Дедушка все время прикладывался к валокордину. Они ехали в полную неизвестность. Обнадеживало одно: у молодых будет много хлопот, связанных с переездом, а мальчику нельзя пропускать школу.

Валерий с Леной пока этот вопрос не обсуждали. Лена помнила, с какой легкостью Димка уехал от нее, и, хотя не сердилась на него, понимая, что он всего лишь ребенок, но все равно была слегка на него обижена. Поэтому теперь она внутренне не возражала, чтобы этот первый год, пока они будут устраиваться на новом месте, Димка пожил у бабушки с дедушкой. Валерию она пока об этом не говорила. Он же хотел забрать сына сразу, но тоже пока не сообщал родителям о своих планах, боясь их огорчить.

Вот и настал торжественный день. Церемония в загсе была назначена на двенадцать часов. После этого следовали поездка по городу и обед в ресторане. Гостей ожидалось не так уж мало: кроме родителей Валерий пригласил своих сослуживцев и командира с женой. Лена не возражала, хотя и удовольствия от их присутствия никакого не ожидала. У Лены набралось много родственников и несколько подружек, в том числе была приглашена и я, уже к этому моменту разродившаяся прелестной и здоровенькой девочкой. Главной же гостьей праздника оказалась Маша. На Машу глазели, по-моему, даже больше, чем на невесту. Невеста же действительно была хороша.

Я не знала, спала ли Лена в эту ночь перед свадьбой (выяснилось потом, что спала, напившись таблеток), но когда она вышла к гостям, причесанная и одетая, с той самой изящной сумочкой в руках, которую ей подарила Мари, все непроизвольно ахнули. Узкое платье, требовавшее корсета, было на ней туго затянуто. Темные волосы, причесанные вверх, венчала крошечная шляпка, с которой изящно спускалась фата. Тонкие Ленкины руки были в перчатках выше локтя. А чтобы невесте было не холодно, все-таки на улице был уже конец сентября, поверх платья надевался жакет из ослепительно белой норки – свадебный подарок от мамы. Да, невеста во всех смыслах оказалась будто выточенной из мрамора. Но мне она напомнила выточенную из мрамора святую деву итальянских Средних веков – таким печальным, даже скорбным, и вместе с тем спокойным было ее лицо. Сделавшиеся огромными благодаря умелому макияжу глаза были как два потухших вулкана – но год назал я видела, как светились в них мысль, воображение, любовь. Теперь же Лена старалась не открывать глаз. Я думаю, ей было физически больно видеть всю эту свадьбу, этих ничего не подозревавших людей. Как потом мне рассказывала ее мать – она ни разу не заплакала. Тем не менее, когда пришел назначенный час, она спокойно оделась и вышла к Валерию, подав ему затянутую в перчатку руку. Он стоял в большой комнате их квартиры в штатском костюме, сидевшем на нем немного нескладно, и не знал, что полагается дальше делать.

– Бери невесту на руки и неси к машине! – скомандовал ему командир. Валерий легко подхватил Лену и понес по лестнице вниз. Гости захлопали и потянулись за ними. Когда процессия оказалась на улице, он осторожно поставил Лену на тротуар. А когда поднял от асфальта глаза, взглядом встретился с Машей – она ожидала их вместе с только что подъехавшей группой гостей. В руках у Маши были нежнейшие белые розы. Она улыбалась, но в глазах ее Валерий вдруг увидел отчаяние.

«Что же я делаю?!» – мелькнула у него мысль. Но в этот момент взявший на себя функцию распорядителя командир стал шумно рассаживать всех по машинам. Лену и Машу от Валерия оттеснили. Вот машины стали призывно сигналить перед тем, как тронуться, возвещая всех вокруг о свадьбе. Наконец, процессия медленно выехала со двора.

– Паспорт-то не забыли? – опомнилась Ленина мать, когда машины уже завернули за угол. Она, оставшаяся одна (так требовал обычай), вернулась в дом, проверила коробку, в которой хранились документы, и убедилась, что Лениного паспорта в ней нет (значит, взяли!). Потом походила немного без цели по вновь разгромленной квартире, присела на диван и заплакала.

К загсу постепенно подтянулись гости. С букетами, в нарядных одеждах, они приветствовали будущих молодоженов. Пестрая радостная толпа окружила Валерия и Лену. Все хотели поздравить их, обнять их, расцеловать, а то и просто прикоснуться к ним, такой они казались замечательной парой. Вот привезли на машине родителей Валерия и Димку. Валерий выглядел растерянным, смущенным. Лена стояла не шелохнувшись, тоненькая, как былинка. Валерина мать подошла и прикоснулась щекой к щеке будущей невестки. Отец Валерия был более сердечен, но и он не знал, как себя вести с этой, как ему казалось, затянутой в кружева фарфоровой куколкой. Возбужденный Димка вертелся у всех под ногами.

– Ты напрасно затянула корсет так туго! – шепнула Лене на ухо Наталья, жена командира. – Что-то ты бледная сегодня! Ты не беременна? Значит, от недостатка кислорода. Пойдем в туалет, я тебя расшнурую. Так и в обморок недолго упасть!

Лена взглянула на эту женщину с ненавистью, но ничего не сказала.

«Ненормальная какая-то! – подумала про Лену Наталья. – Надо будет мужу сказать, чтобы не вздумал брать Валерия обратно».

Все ближе и ближе подходил час регистрации. Вот распорядительница загса пригласила пройти всех в комнату ожидания. Она же взяла у Валерия паспорта и коробочку с кольцами.

– Как заиграют марш Мендельсона и двери откроются – входите! Жених с невестой первыми, свидетели за ними, потом гости! – Присутствующие стали тесниться назад, давая дорогу жениху и невесте.

– Где свидетели? Где родители? Вставайте сюда! – бегал и суетился вокруг гостей старающийся быть полезным командир. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Главным образом оттого, что не только Валерий, но и Лена не стали пытаться каким-то образом обойти это новое назначение, заведомо ухудшающее их жизнь. Особенно командира смущала невеста. Лена стояла с высоко поднятой головой, она отвернулась от него к другим гостям как раз в тот момент, когда он попытался ее поздравить. Можно было бы сказать, что командир чувствовал вину. Но облеченный ответственностью и властью, он и в самом деле полагал, что на новом месте Валерий должен принести больше пользы.

«Заодно и получит урок, чтобы не высовывался! – думал командир. – А годочка через два можно будет вернуть его обратно».

Следом за свидетелями встали родители. Рядом с Валериной матерью оказалась Маша. По-видимому, она специально не стала себе придумывать какой-то особенный наряд. (Как я потом узнала, хлопоты по переезду съели почти все ее отложенные на отпуск деньги.)

Гости же ждали от «парижанки» чего-то необыкновенного. Чего-то такого, чему они и сами не могли придумать названия. И как раз в этом отношении Маша их разочаровала. Она показалась им слишком простой. Женщины, разряженные, как это принято у нас – где же, как не на свадьбе еще представляется возможность надеть что-нибудь особенное, – все сплошь в вечерних платьях длиною в пол, с пренебрежением оглядывали Машин костюмчик – довольно блеклого светло-сиреневого оттенка. И в этом своем неброском костюмчике она была такая простая, милая, домашняя, что Димка все время терся около нее, брал ее за руку, прижимался щекой к ее костюму. Естественно, Маша ласкала его. Димке нравился запах ее духов, запах, исходивший от ее сумочки – Маша по старой привычке, доставшейся ей от матери, душила носовые платки, которые клала в сумку. И даже имя этой доброй тети звучало для него необычно – все гости называли ее «Мари». Кончилось все тем, что когда командир-распорядитель захотел поставить Димку поближе к Валерию, со стороны его отца, как бы символизируя три поколения мужчин в одной семье, мальчик наотрез отказался отрываться от подола Мари и остался стоять между ней и бабушкой.

Димку совсем не пугала эта церемония. Тетя Лена была ему уже хорошо знакома, правда, он не понимал, зачем она вырядилась в такое странное, с его точки зрения, платье – в нем даже медленно переставлять ноги и то было неудобно… Однако странным образом его все-таки притягивала Маша. Димка уже забыл свою мать. Понятие матери в его сознании уже ассоциировалось с бабушкой. Но молодая женщина со светлыми волосами, в мягком платье (а не таком «стоячем», как у тети Лены), да еще с таким приятным запахом, исходящим из сумки, казалась ему гораздо лучше подходившей для того, чтоб называть его мамой. С ней опять же приятней и в школу будет ходить… Короче говоря, семилетний Димка, уже имевший первый опыт влюбленности в детском саду в девочку Настю, по которой он страдал все лето, будучи с нее разлученным, с первого взгляда влюбился в Машу, и теперь, движимый древнейшим инстинктом, изо всех сил крутился возле нее, не зная, как себя проявить, чтобы Маша обратила на него внимание.

Процессия выстроилась перед дверями. В голове у Лены было пусто, ясно и холодно. Валерий, наоборот, все время шутил. Перед ними сочетались браком еще три пары. Сейчас последняя из этих пар проходила положенную церемонию за массивными дверями. Из-за них доносилось монотонное гудение низкого женского голоса и отдельные смешки и хлопанье гостей. Наконец за дверью шум начал стихать. Предшествующая процессия покидала зал через другие двери. Наш командир-распорядитель в последний раз окинул «своих» начальственным оком. Гости стояли торжественные и притихшие, в ожидании главного момента. Но распорядителю вдруг показалось, что не хватает какого-то последнего, окончательного штриха и что для пущей торжественности момента нужно добавить что-то еще. И неожиданно для всех, просто на всякий случай, он наклонился к Димке и потрепал его по макушке.

– А ты, малец, – сказал он очень важно и громко, – если вдруг тебя спросят там, в том зале, хочешь ли ты, чтобы твоей мамой была тетя Лена, – командир вдруг подумал, что это он говорит зря, но отступать уже было некуда, – ты, Димочка, спокойно отвечай, что да, ты этого очень хочешь, и что ты знаешь, что тетя Лена очень хорошая!

Димкина бабушка хотела было заметить, что никто ребенка ни о чем спрашивать не должен, но в этот момент двери стали торжественно отворяться. Димка понял, что настал его звездный час. Он сделал шаг вперед, как будто отвечал хорошо выученный урок перед всем классом, и в наступившей полной тишине громко и четко заявил:

– Если меня спросят, кого я хочу сделать моей мамой, то я лучше скажу, чтобы моей мамой была тетя Мари!

Сразу же, будто в ответ на его слова, откуда-то с потолка на присутствующих обрушился свадебный марш. Жениху и невесте был дан знак входить. Димка получил от бабушки подзатыльник и залился слезами. Валерий взял Лену за руку и сделал шаг вперед. Те гости, которые стояли за ним, также приготовились идти. Но Лена вдруг отняла свою руку и остановилась. Я, которая заранее отошла в сторонку, чтобы не толпиться в числе гостей, видела все до мельчайших подробностей. Лена стояла и, казалось, соображала, как ей следует поступить. Марш закончился так же внезапно, как и начался.

– Ну, проходите же! – теряя терпение, строго сказала дежурная у дверей. Лена с Валерием в этот день были последней парой, и ей не терпелось снять свой костюм и уйти домой. И та дама, которая, собственно, и совершала весь обряд, тоже не выдержала заминки и сделала два шага вперед от своего покрытого красным сукном стола, чтобы лучше видеть. В рядах гостей послышался шепот:

– Леночке плохо!

– Лен, ты чего?! – ужасаясь догадки, спросил Валерий. Лена вдруг быстро подняла вверх обе руки и, путаясь в фате, быстро отцепила от волос свою очаровательную шляпку. И вместе с сумочкой сунула все это свадебное хозяйство оторопевшей Мари.

– Простите! – сказала она и пошла к двери, стараясь держаться прямо в своем невозможно узком в коленях платье. Все застыли, а Маша, смутившись, передала сумочку и шляпку Валериной матери. Дедушка гладил Димку по голове. Валерий стоял, закусив губу, и смотрел Лене вслед. Я боком, боком вышла из зала и побежала за Ленкой. Куда бы она пошла одна в своем платье? Я выхватила из ее рук номерок, чтобы она еще не оставила здесь свой норковый жакет, и попросила охранника найти машину, что, в общем-то, не представляло сложности, так как множество такси дежурило около загса. Следом за мной к выходу тихонько потянулись отдельные сконфуженные гости. Служащая загса тихонько вынесла невостребованные паспорта и отдала командиру-распорядителю коробочки с кольцами. Мы с Ленкой уже ехали в машине к ней домой, причем она за всю дорогу не проронила ни слова. Куда в этот вечер девались Валерий, его командир с женой и Мари, мне до сих пор неизвестно. Димку же бабушка с дедушкой в этот же вечер увезли домой. Ленкина мама, увидев дочь и меня вдвоем, без сопровождения, все поняла. Мы с ней раздели Ленку, напоили успокаивающим лекарством и уложили в кровать, где она проспала беспробудным сном почти двое суток, после чего, ни слова не говоря, поднялась и наступившим утром отправилась на работу. Узкое кружевное платье ее мама спрятала, а потом, уже на следующий год, сожгла у приятельницы на даче.

Ничего, как вы понимаете, не было удивительного в том, что Валерий и Маша действительно поженились. Но не в этот Машин приезд в Москву, а в следующий. Валерий уехал к месту службы один, а на Новый год к нему в гости приехала Маша. Квартиру Валерию нигде так и не дали, а когда узнали, что он собирается жениться на эмигрантке, просто уволили из армии. Должность его подвели под сокращение, и Валерий остался один на один с совершенно полной свободой. Причем интересно, что новые и старые друзья по службе, зная все личные перипетии его жизни, очень Валерию сочувствовали, но жить к себе не приглашали. Таким образом, им оставалось одно – ехать к его родителям в маленький городок, где жил Димка.

– Мы можем уехать жить в любой город мира, ведь я – гражданка Франции, а ты – мой муж, – сказала ему Маша, когда они в последний вечер лежали на узкой кушетке в его комнатушке в общежитии. Была зима, из окон зверски дуло, и они лежали, накрывшись не только одеялом, но еще и меховой летной курткой Валерия. Лулу, которая очень сдала за последний год, больше не лаяла и целыми днями спала на их постели.

– Я не хочу ехать в Париж, – сказал Валерий. – Что я там буду делать? Язык я не знаю, да и въезд во Францию даже по туристической визе мне запрещен из соображений секретности.

– Но ведь ты же был в Париже?

– В командировке.

И тут Мари осенило:

– Не хочешь во Францию, поедем в Испанию! Там проще получить вид на жительство, если купить маленький бизнес.

Валерий посмотрел на нее:

– Бизнес?

– Ну, да. Какую-нибудь парикмахерскую или мастерскую.

– По пошиву обуви?

– По ремонту машин. Главное, сколько у нас есть денег.

– А у нас их нет вообще.

– Но есть квартира в Париже.

Он приподнялся на локте и посмотрел на Мари.

– Ты готова рискнуть квартирой?

Маша улыбнулась и почесала нос о его плечо.

– Я ведь не одна теперь, а с тобой. Мы рискнем с тобой вместе. А как только заработаем, возьмем к себе твоих родителей и Димку.

Валерий отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. Маша потрясла его, заглянула в глаза:

– Если ты не хочешь, я готова ехать к твоим старикам.

Валерий помолчал немного, потом поцеловал ее и сказал:

– Сделаем, как ты хочешь.

Я еще не рассказала, что роды у меня прошли хорошо. За неделю до них я все-таки ушла с работы, потому что боялась уже ездить в транспорте. Живот, сначала поднявшийся до грудины и подпиравший так, что невозможно было дышать, теперь опустился. И я стала бояться, как бы из него по дороге чего-нибудь не вывалилось. Это «чего-нибудь» вело себя внутри меня достаточно беспокойно – то упиралось мне в бок коленкой, то толкалось локтем. У меня уже прибыло молоко – всю последнюю неделю я сидела дома среди груды заранее приготовленных памперсов, разбирая детские распашонки, шапочки и ползунки. Весь этот процесс доставлял мне небывалое удовольствие. Тем более что для меня простой в работе грозил быть недолгим. Меня отпускали на месяц. Далее с ребенком обещала сидеть моя мама. Но теперь меня это совершенно не пугало. Я, наоборот, испытывало огромную радость оттого, что снова могу разговаривать с ней спокойно, по-деловому, не раздражаясь. Иногда мне даже хотелось, чтобы она приласкала меня. И она это делала. Меня покинуло чувство одиночества и неприкаянности. Даже моя маленькая комнатушка изменилась и повеселела. С мамой вместе мы повесили в ней новые занавески и лампы, заполнили милыми вещами. Пусть новый человек, который скоро появится на свет, сначала окажется в обстановке радости и любви, а потом уж пройдет весь положенный ему путь. И я была полна решимости помогать во всем этому милому маленькому человечку, появившемуся затем, чтобы вернуть меня к жизни… Я подумала так и вдруг остановилась. Вот в чем ошибка. Я повторила мысли собственной мамы. Этот человек появится вовсе не для меня. Он должен родиться сам по себе, своим рождением не решая чьи-то проблемы, разве только свои.

Когда я вышла на работу, мы опять стали ежедневно видеться с Леной. Она сильно переживала произошедшее. Нет, не женитьбу Валерия на Маше, а смерть Сержа Валли. Я ничего не могла с ней поделать. Она будто затвердела в своем горе. Кроме работы никуда не хотела идти, разговаривала сквозь зубы. Но я понимала – это в ней не со зла, а от той беды, что на нее свалилась. Мы с ней теперь будто поменялись ролями – глядя на Лену, я узнавала себя. Мне было Лену жаль, но я понимала, что спасти ее может только время. Так и текли наши дни. Мои протекали в ожидании, Ленины же были заморожены и тверды, как пельмени в пачках из супермаркета.

– Тебе потом будет жаль всего этого даром пропущенного времени, – как-то сказала ей я.

– А не о чем жалеть! – И я поняла, что говорила она искренне. Потом как-то еще раз я попыталась вновь начать с ней разговор.

– Послушай, – сказала я, не в силах наблюдать за ее душевной, тягомотной спячкой. – Я, конечно, не могу вернуть к жизни Сержа и не предлагаю тебе влюбиться в кого-нибудь другого, потому что знаю сама, что пока это невозможно и не принесет желаемого результата. Но я знаю, как возвратить те чувства, которые ты переживала, когда встречалась с ним. – Ленка подняла на меня обычно теперь опущенные глаза, и я поняла, что попала в точку. Этот разговор был ей интересен. – Я советую тебе то, что испытала сама.

Она пока молчала и только смотрела на меня страдальчески. Я решила не отступать.

– Ты же училась в университете? Наверняка вы изучали Свана в курсе зарубежной литературы.

– Кого?

– Пруста. Марселя Пруста.

– Не помню.

– Ну, как же! Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнила. Литература – великая вещь. Она учит нас жизни. Дает опыт, который уже пережили другие. Когда я испытала то, о чем хочу тебе сейчас рассказать, я назвала это для себя эффектом Свана. Вспомни, как он возвращается в родной дом. Шорохи, запахи, выщербленная ступенька на лестнице – ощущения возвращают его в утраченное детство, в котором он был влюблен сразу в двух прелестных женщин. Чтобы вернуться в утраченное время, нужно оказаться в той же обстановке. Увидеть те же предметы, услышать те же звуки, ощутить знакомые запахи. И во все это нужно погрузиться снова с головой, прочувствовать ушедшее и понять, что впереди – новая жизнь.

– Что же мне для этого нужно сделать? – недоверчиво спросила Лена.

– Поехать в Париж. Не сейчас. Чуть попозже. Остановиться в той же гостинице. Походить по тем же улицам. Посидеть на скамейке возле Нотр-Дам. – Я подумала и добавила: – Туда приходит один забавный старичок около девяноста лет. Когда ты поедешь, я передам тебе для него русские газеты. Он любит их читать.

Лена покачала головой.

– Я не поеду.

Я посмотрела на нее и опять вспомнила себя.

– Пока, возможно, нет. Но вот увидишь – обязательно придет такое время, когда тебе захочется в Париж – до посинения, до судорог, до крика. Не забудь тогда, передай старику от меня привет и возьми с собой мое бирюзовое пальто. Оно тебе тоже поможет.

– Ты же его так любишь! – сказала Лена.

– Еще неизвестно, смогу ли я его носить после того, как закончу кормить. Думаю, что его обязательно нужно будет отдать тебе по наследству.

Лена долго смотрела на меня, а потом только и сказала:

– Спасибо, Таня. – И я не поняла, оценила она только мою готовность отдать ей пальто или благодарила за всю идею.

Дальше дни покатились еще быстрее, словно круглые, румяные колобки.

Однажды мы с Леной снова попали в кафе. Меня отпустила проветриться мама.

– Так ты еще не дала имя девочке?

– Нет. Даже записать ее еще не записала. Все некогда. Как запишу, обязательно позову тебя на крестины. Будешь крестной?

– Понимаешь, я уезжаю, – сказала она.

– Куда?

– Ты будешь смеяться, в Париж. Захотелось туда просто до колик.

– Я же тебя предупреждала! – обрадовалась я. – Погоди, принесу тебе мое пальто. Оно у меня уже приготовлено! Очень помогает! – И я Ленке со значением подмигнула.

– Подожди, я не про пальто…

– А про что?

Она замялась.

– Я прочитала про Свана. Занудливая вещь, но что-то в ней есть. – Я молчала, ожидая продолжения. – Вот если бы у тебя родился мальчик…

Я догадалась:

– И ты бы хотела, чтобы я назвала мальчика Сержем?

– Ну что об этом говорить.

Нет, я не хотела, чтобы мой родившийся ребенок нес в своем имени такую огромную смысловую нагрузку.

– Но у меня ведь девочка?

– Катя – прекрасное русское имя! – тут же сказала она.

Я даже возмутилась:

– Ну вот еще! Нечего вешать на других людей свои комплексы. Самой надо от них избавляться!

Лена еще посидела немного.

– Значит, ты думаешь, что я не права?

Я хитренько ей подмигнула:

– Самые лучшие мысли в Париже приходят к человеку, когда он сидит на скамейке под липой, на задах собора Парижской Богоматери. Впрочем… – я подумала, – это ведь тоже мои мысли, мои ощущения. Попробуй все-таки найти в Париже что-то свое, место, куда можно возвратиться, как в родной дом.

– А у меня есть такое место! – сказала Лена и вдруг первый раз почти за целый год на меня победно посмотрела. И в этом ее взгляде отчетливо читалась та, прежняя Лена.

– Где же оно? – Я не хотела ее подначивать, мне было просто интересно.

– Оно называется площадь Побед.

– Очень символично, – вдруг горячо сказала я.

– Я еще не знаю, как мне его самой отыскать, но я непременно его найду. Я приду туда ночью.

– Не очень-то по ночам там разгуливай! – с ворчливыми материнскими нотками в голосе сказала я. Но Лена меня не слышала. Глаза ее были широко открыты и устремлены внутрь себя.

– Это такая маленькая круглая площадь. Брусчатая мостовая. Посредине всадник. Кругом дома. И в них освещенные даже ночью окна. – Она приложила руки к груди. – Поверишь, Танька, я все бы отдала, только бы жить на этой площади!

Я посмотрела на Лену внимательно и вдруг поняла, что все для нее уже решено.

– Ты с ума сошла! Как ты там будешь жить? Без денег, одна!

Она улыбнулась и сказала:

– Как-нибудь устроюсь. Прощай!

Я поняла, что она возвращаться не собирается. Я обняла ее.

– Помни, что у тебя в Москве есть по крайней мере я.

– И мама! – добавила она. – Как только я там где-нибудь устроюсь, сразу же ее заберу.

– Переходишь на нелегальное положение! – улыбнулась я.

– Танька, я медленно умираю. Может, там будет лучше?

– Ну, съезди и посмотри.

Перед тем как уехать окончательно, она все-таки зашла ко мне домой.

– Танька, ты можешь орать, но я ему все-таки позвонила.

– Кому? – Я подумала, что это она как-нибудь виртуально звонила Сержу Валли. А что – я-то ведь посылала еще недавно к небу молитвы.

– Твоему Михаэлю.

– Как? – Я просто не знала, что ей сказать.

– Ну так. Обнаружила телефон в карманчике дорожной сумки.

– Что же ты ему сказала? – Я абсолютно не знала, радоваться мне или нет.

– Да все сказала, как есть. Он от тебя, оказывается, до сих пор звонка ждал. Счастливая ты, Танька!

На прощание я все-таки сунула ей в руки сверток с бирюзовым пальто.