22

Маша собирала со стола ошметки торта. «Здорово я его зафигачила, даже до стены достало». Она с досадой бросила тряпку, открыла дверь и заорала в коридор:

– Раиса! Позови ко мне уборщицу!

Райка, удивленная, выскочила из-за своего стола, поковыляла быстро, насколько позволял живот, в комнату, где хранились ведра и швабры.

– Никого нет, Марья Филипповна!

– Тогда сама иди сюда! Возьми ведро, налей воды и принеси швабру для мытья полов.

Через минуту Раиса уже была со всеми этими предметами в кабинете.

«Ага, подействовало... А то пока не заорешь на вас, так с места не сдвинетесь», – мрачно отметила Мышка.

Они с Райкой стали молча прибирать в кабинете. Медсестра с интересом поглядывала на следы разгрома, но вопросы задавать боялась. Вместе они довольно быстро справились.

– Ведро сама не носи. Найди уборщицу, пусть она выльет.

– Да ладно, я сама!

Раиса прекрасно знала, что уборщица придет не скоро. Она сама послала ее в магазин, купить на ночь чего-нибудь вкусненького – Дорн опять подкинул ей денег. Она легко подхватила ведро и вдруг согнулась, охнула. Маша посмотрела на нее.

– Что?

Райка стояла с ведром в руке, странно сжав ноги.

– Да поставь же ведро! – Маша подбежала к ней, обхватила.

– Схватки начались?

Райка смотрела на нее испуганно.

– Н-н-е-ет, что-то потекло...

«Воды! – про себя ахнула Маша. – Это воды отошли. Что же в таких случаях нужно делать?» «Скорую» вызывать!» – пропел внутри ехидный голосок.

– Так, спокойно, – сказала Одинцова себе и Раисе. – Давай-ка пройдем на диван, осторожно приляжем. Резких движений делать не нужно... Да брось ты это ведро!

Райка с испугу разжала руку, ведро шлепнулось и окатило водой ноги ей и Маше.

– У-у-й! – ойкнула Маша, а Райка ойкнула матом.

– Надо лежать. – Они в обнимку добрались до дивана. – Успокойся, будем рожать. Не здесь. Я сейчас вызову «Скорую помощь». До ее приезда нужно просто ровно дышать. Если начнутся схватки, не бояться. Процесс не скорый, у первородящих длится как минимум несколько часов.

Маша говорила, как на занятиях, ровно, спокойно. Дала Раисе воды и вышла в коридор, чтобы она не слышала телефонный разговор.

– «Скорая!» Беспокоит «Анелия», лечебно-диагностический центр. Говорит заведующая отделением Мария Одинцова. У меня в отделении роды у медсестры. Присылайте бригаду, потому что ни одного акушера или гинеколога поблизости нет.

– Да, я поняла, – ответила диспетчер. – Вызов принят. Держитесь пока сами, на улицах пробки. Поедут, как смогут. Пришлю гинекологическую бригаду.

– Пришлите скорее, – Маша перешла на обычный тон. – Я постараюсь держаться, но имейте в виду, у меня опыта принятия родов нет вообще. Не случалось со мной такого.

– Ожидайте. – «Скорая» отключилась, и Маша опять вошла в кабинет.

– Ну что?

– Ничего. – Глаза у Раисы были испуганные, круглые.

– «Скорая» приедет, – сказала Маша. – Не бойся. Ты дай мне телефон, кому позвонить. Я узнаю, в какой роддом тебя повезут, и позвоню твоим близким.

– Хорошо, – Раиса достала из кармана мобильный. – Сообщите по этому номеру.

Маша аккуратно записала цифры. Сочетание цифр показалось знакомым.

– Это кто? Мама, папа? – Она специально не спрашивала об отце ребенка, чтобы не волновать расспросами Райку. «Ей, наверное, неприятно, что у ребенка не будет законного отца».

– Муж, – ответила Райка и схватилась за живот. – Ой-ой-ой, схватка началась!

– Тише, спокойно. Лежи на спине, старайся ровно дышать. Если будешь задерживать дыхание, ребенок будет испытывать гипоксию. А это не нужно.

По коридору протопало несколько человек.

– Где у нас роженица?

Боевого вида женщина-врач решительно вошла в комнату. За ней вошел фельдшер, и заглянула уборщица.

– Что это у вас? Воды? – спросила доктор, кивнув на лужу на полу.

– Это из ведра, – сказала Маша. – Но воды из плодного пузыря, по всей видимости, тоже отошли.

– Давно?

– Примерно полчаса назад.

Доктор приложила к Райкиному животу акушерскую трубочку.

– Живой! Хороший. Сердцебиение ровное. Смотреть не буду, поехали!

Уборщица принесла Райкину одежду. Маша проводила их до лифта.

– Вы куда нашу девушку повезете?

– В дежурный. Недалеко. Девушку вашу в патологию будут класть, а это хорошо. Я перед вами одну роженицу уже туда отвезла. Там сегодня очень хороший доктор дежурит. Борис Яковлевич Ливенсон. Вы не волнуйтесь. У него почти всегда все бывает хорошо.

– Ну, дай бог.

Они уехали. Уборщица вымыла в Машином кабинете пол. Маша стала собираться домой. «Не надо было мыть, – вдруг вспомнила она. – Не моют полы, когда уезжают. Бабушка говорила, к покойнику».

Уборщица ушла, гремя ведрами.

«Да, я же не позвонила родственникам!» – вдруг вспомнила Маша. Она вызвала записанный на телефон номер. Потянулись длинные гудки.

– Алло? – раздался в аппарате знакомый голос.

– Владик? – еще не веря своим ушам, переспросила Маша.

– Да, Маша. Я тебя слушаю.

Маша потеряла дар речи.

– Ты уже дома? – зачем-то спросила она.

– В чем дело, Маша? Что-нибудь случилось?

– Случилось, – сказала она. – Видишь ли, у твоей жены здесь, в отделении, отошли воды и начались схватки. Она просила тебе передать...

– Ну, так я и знал, что эта идиотка доходится на работу, – вырвалось у Дорна.

– Я вызвала «Скорую помощь». – Голос у Маши стал спокойным и холодным. – Ее повезли в роддом. Не беспокойся, сегодня дежурит хороший врач. С твоей женой и ребенком не должно ничего случиться.

– Маша, это недоразумение, – начал Дорн. – Я приеду и все тебе объясню...

– Не надо ничего объяснять. Меня это не касается, – отрезала Маша и нажала на кнопку. – Ну, вот и обнаружился покойничек, – сказала она вслух и бросила телефон в сумку. – Умерла любовь.

Утром Владик не появился на работе. Не позвонил и не предупредил. Маша вызвала Барашкова.

– Не знаете, что случилось?

Он пожал плечами.

– Не знаю.

– Ну, позвоните в роддом, хоть будем в курсе.

Барашков позвонил. Ответил ему приятный мужской голос. Барашков извинился, представился.

– Чем могу быть полезен, коллега? – Судя по голосу, у мужчины было хорошее настроение.

– Из нашего отделения по «Скорой» вчера вечером к вам должна была поступить медсестра. Я хочу узнать, как ее состояние. Родила?

– Родила. У нас все рожают. Приходите, мы и вам поможем родить, – мужчина с бархатным голосом словно напевал. – Я как раз дежурил сегодня ночью. Ребеночек вполне доношен, хороший жизнеспособный младенец.

– Девочка или мальчик? – спросила со своего места Мышка. Она слышала весь разговор.

– Мальчик.

– А роженица? – спросила Маша.

– Тоже вполне, – ответил врач. – Беспокойства не вызывает.

– Спасибо вам, доктор.

– Приятно, когда коллектив заботится о сотрудниках.

Доктор отключился, и Барашков повесил трубку.

– Ну вот. У нас мальчик. Муси-пуси, – сделал Маше «козу» Аркадий.

– Ну, слава богу.

Аркадий помолчал.

– Ну что ж, с Дорна причитается.

Мышка села к компьютеру.

– Угу.

Аркадий посмотрел на нее, помолчал, пожал плечами и вышел из кабинета. Мышка подождала, пока он ушел, встала, прошлась по кабинету. «Послать, что ли, еще за одним тортом? – Она представила, как разлетаются по столу белые ошметки. – А что, очень помогает».

На следующий день Аркадий внезапно подал заявление об уходе.

– В чем дело, почему?

– Возвращаюсь в реанимацию. В другую больницу.

– Но там зарплата будет ниже.

– Ничего, проживу.

– Вы чего-то не договариваете...

– Маша, – Барашков остановился напротив нее и выкатил глаза, – я больше не могу у тебя работать.

– Но почему?

– Маша, я врач. Я хочу лечить, хочу, чтоб была суета, маета, больные, интересные случаи и все то, что было у нас раньше. Я здесь деградирую. Мне осточертело ругаться с Дорном, Кстати, где он второй день? В общем, извини, подпиши заявление.

Она села за свой стол, взяла красивую ручку с золотым пером.

– Давайте.

Он подозрительно посмотрел на нее. Маша быстро подписала заявление и отдала.

– Спасибо вам за работу, Аркадий Петрович. Я надеюсь...

– Не надейся. Я не вернусь.

– Вы не дослушали... Я надеюсь, что, если когда-нибудь я попрошусь к вам на работу, вы мне не откажете.

Он постоял, посмотрел на нее, помолчал.

– Что, тебя тоже это все достало?

Она подумала.

– Я сказала гипотетически.

– А-а... – Барашков повернулся и пошел к двери. – Ну, тогда и я тоже гипотетически предположил.

Следующие два дня Маша находилась в каком-то странном оцепенении. Владик на работу так и не выходил, телефон его не отвечал. Маша осталась в отделении одна, не считая еще одной медсестры и уборщицы.

На третий день она вдруг решила снова позвонить в роддом. «Если все в порядке, выписку производят на пятый день. По идее, как раз сегодня Дорн должен забирать Раису из роддома».

Но в этот раз голос у заведующего вовсе был не таким благодушным.

– «Как дела?» – переспросил он, и Маше показалось, что в голосе явно звучит раздражение. – Ну и подкузьмили вы мне с вашей медсестрой!

– А что такое?

– Сбежала она!

– Как сбежала?

– Через окно в туалете. Отделение-то на первом этаже.

– Не может быть! – глупо сказала Маша и услышала, как доктор в трубке только вздохнул.

– Так что имейте в виду, если за сутки не вернется, мне придется в милицию обращаться.

– Может быть, она еще вернется? – спросила Маша. – Может быть, произошло что-нибудь из ряда вон выходящее?

– Ой, милый мой коллега, если уж женщина оставила ребенка в роддоме, вряд ли она вернется. Насколько я понял, родила она без мужа, идти ей некуда, средств на содержание ребенка у нее тоже нет. Такие не возвращаются.

– У нее есть муж, – сказала Маша.

– Предположительно, – заметил Ливенсон. – Кстати, она оставила записку.

– А что в ней?

– Ничего особенного. Она дала ребенку имя. И фамилию. Наверное, для того, чтобы мы знали, под каким именем оформлять его в детский дом.

– А ребенок что, подлежит отправке в детский дом? – Машино сердце вдруг бешено заколотилось.

– Ну, какое-то время побудет у нас, пока милиция попытается разыскать мать или отца. Потом отправим в дом ребенка. А дальше им будут заниматься органы опеки. – Доктор помолчал. – Хороший мальчик. Жалко. Но таких обычно быстро усыновляют.

«Усыновляют! – мелькнуло в уме Маши. – Усыновляют!» Решение созрело быстро.

– Последний вопрос, доктор. Если это не секрет, под какой фамилией мать записала мальчика?

– Сейчас посмотрю. – Было слышно, как врач развертывает какую-то бумажку. – Неразборчиво написано. Первая буква «д».

– Дорн? – спросила Маша.

Акушер помолчал.

– Кажется, да.

– А если ребенка кто-нибудь усыновит, приемный родитель может дать мальчику другое имя?

– Обычно так и делают. Но для этого надо, чтобы мать и отец от него совершенно отказались.

– Но для этого их надо найти?

– Ну да.

«Он будет мой, только мой, – повторяла Маша. – Я воспитаю его так, как хочу, как считаю нужным. Я наконец перестану быть одинокой. Я создам ему семью. Я буду ему всем – целым миром, всей вселенной. Он будет жить, окруженный любовью. Я его всему научу...»

– Вы позволите мне приехать, посмотреть на ребенка?

Доктор Ливенсон подумал.

– Ну, приезжайте... – неуверенно сказал он.

– Спасибо, доктор. Вы не беспокойтесь, все будет в полном порядке.

Борис Яковлевич положил трубку и в который уже раз за свою жизнь подумал, что мир сошел с ума.

У Маши же будто выросли крылья. Во-первых, она прошла по отделению и уговорила выписаться всех больных. Во-вторых, сходила к главному врачу больницы и объявила, что отделение «Анелия» прекращает существование. В-третьих, позвонила отцу и сорвала его с важных переговоров.

– Мне тоже нужно с тобой поговорить, и тоже срочно!

В течение двух часов, через которые он обещал приехать, она гуляла по улицам и разглядывала витрины магазина детских товаров.

Разговор состоялся дома. Домработницу, чтобы не подслушивала, Маша услала.

– Папа, в последнее время я много думала о нашем последнем разговоре.

– Ты очень вовремя решила мне об этом рассказать, – поднял брови домиком отец.

– Папа, я была не права, что ограничивала твою свободу. Давай договоримся: с сегодняшнего дня ты будешь делать все, что хочешь, но и я буду делать все, что хочу. А ты мне поможешь.

– А что ты хочешь?

Под окнами его старого дома уже стояла бордовая «Ауди-ТТ» для Тани, и Филипп Иванович ужасно боялся, что Маша захочет такую же. Не потому, что у него не было денег на покупку, а потому, что он действительно не видел у Маши способности водить. Но дочь произнесла совсем другое.

– Мне нужен ребенок!

– А чем же, собственно, я могу помочь? – удивился Филипп Иванович.

– Ребенок уже есть. Его нужно выкупить.

– Как это, выкупить? Разве у нас снова разрешена работорговля?

– Папа, ну ты же покупаешь Татьяну? Сначала за пальто, теперь за «Ауди». А я хочу купить ребенка. Это более благородная покупка.

– Ну-ка, поподробнее. – Филипп Иванович посмотрел на дочь с интересом.

– Собственно, я решила его усыновить. Но дело это непростое, нужны деньги и реальная помощь.

– Что же ты будешь делать с ребенком? Ты же работаешь?

– Уже нет. Я отказалась от отделения. Когда у меня будет ребенок, я поеду к маме. Она давно меня зовет. Надеюсь, с ней вдвоем мы справимся на первых порах. А ты женись на Татьяне, и живите на здоровье в этой нашей квартире. Только ту, бабушкину, маленькую, пожалуйста, оставь мне на случай, если я решу вернуться в Москву.

– Усыновить ребенка – дело нешуточное, – заметил отец. – Он же не кукла, его потом не отдашь назад в магазин.

– Ты думаешь, я этого не понимаю? – сказала Маша. – Я все понимаю. И не собираюсь отдавать его назад в магазин. Я хочу вырастить ребенка для себя. Чтобы он был только мой. Чтобы он был таким, каким я его воспитаю. Я хочу сделать счастливым хотя бы одного человека на свете. Конечно, чтобы нам жить, нужны деньги. Но ты ведь не раз мне предлагал... И мама, я думаю, будет рада. Я по ней очень соскучилась.

– А ты хоть знаешь, чей это ребенок? – спросил отец. – Может, бомжей каких-нибудь?

– Вырастить ребенка бомжей – тоже великое дело, – сказала Мышка. – Но в моем случае все чисто. Родители известны.

– Погоди, я с этими делами никогда не сталкивался, – задумался Филипп Иванович. – Возможно ли это в принципе?

Он набрал номер телефона Хитрого Лиса и коротко разъяснил суть дела.

– В принципе ничего невозможного нет, – ответил юрист. – Если нужно, я могу получить необходимые консультации...

Они еще посидели, ожидая звонка. Вскоре Лис действительно позвонил и назвал сумму, в которую все обойдется.

– Люди стоят дешевле машин... – усмехнувшись, заявил Филипп Иванович. – А может, чем брать чужого, родила бы сама?

– Я уже думала об этом раньше, – сказала Маша. – Мужа у меня нет, а рожать после какой-нибудь поездки или попойки от кого попало – небольшая разница. Кроме того, у меня узкий таз, еще не факт, что я сама смогу разродиться и что ребенок будет здоровый... А этот ребенок уже существует. И может случиться так, что, если я его не заберу, он проведет детство в детском доме. Нет, со мной ему однозначно будет лучше.

– А ты хоть видела его?

– Пока нет. Я хотела сначала поговорить с тобой.

Филипп подумал: «Может, и в самом деле так всем будет лучше?»

– Ну, съезди хоть посмотреть на него. Вдруг он тебе еще и не понравится.

– Пап, ты не понял. – Маша обняла отца и поцеловала. – Здесь уже не может быть «понравится не понравится». Этот ребенок уже мой. Мой.

– Надевайте халат, шапочку, бахилы.

В отделении для новорожденных сестра принесла Маше униформу, и они с Борисом Яковлевичем пошли смотреть младенца.

В квадратной комнате стояло штук двадцать кроваток, но дети лежали только в шести или в семи. Маша быстро окинула их взглядом и показала на одного из новорожденных.

– Это он.

Доктор посмотрел на табличку. В кроватке выдувал пузыри и смотрел на окружающий его новый мир мутными глазами маленький Владик Дорн. Маша его сразу узнала.

– Он мой! – Маша взяла доктора под руку.

– Пойдемте поговорим.

Борис Яковлевич был человеком чувствительным: он удивился и умилился, что из семи младенцев эта молодая женщина узнала брошенного. «Брошенный», какое ужасное слово. Доктор Ливенсон терпеть его не мог. Сколько несправедливости: всех других в красивых шелковых конвертах скоро развезут по домам, а этот прекрасный парень должен остаться здесь, потому что не нужен собственной матери.

– Вам придется собрать кучу документов. Это не так быстро. Потом милиция, суд – много всяких проволочек... Вдруг еще милиция отыщет его настоящую мать.

– У меня есть возможность устроить так, чтобы милиция никого не искала. И поверьте, я очень быстро сделаю все документы.

«Мне, в сущности, все равно, кто усыновит ребенка. В любом случае это лучше, чем если он от нас поедет в приют», – подумал Ливенсон.

– Что ж, если вы сумеете все организовать...

– Я очень благодарна вам за внимание И очень вас прошу присмотреть за ребенком. Я вернусь за ним в самое ближайшее время!

Прощаясь, Маша оставила у него на столе конвертик. «Это может меня куда-нибудь завести, – заметил себе Борис Яковлевич. – Но если ее желание усыновить ребенка законно, в чем же моя вина?»

В течение месяца Хитрый Лис крутился винтом, выясняя, утрясая, закрывая, уговаривая, деньги тоже сыграли свою роль.

И вот когда весна в Москве уже полностью вступила в свои права, в аэропорту Шереметьево в зале вылета появилась невысокая молодая женщина с младенцем в голубых кружевах и сумкой, где лежали лишь пачка памперсов и несколько бутылочек детского питания. Провожали женщину с ребенком прекрасно одетый солидный мужчина и молодая дама редкостной красоты. «Ванечка, Ванюша», – сюсюкал мужчина, с некоторой опаской заглядывая под кружевной треугольник детского одеяла. «А я бы никогда не смогла усыновить чужого ребенка», – думала дама, и неизвестно чего было больше в ее мыслях – недоумения или сожаления.

Объявили посадку. Пассажиры дали женщине с ребенком дорогу, а стюардессы, предупрежденные о ребенке, уже готовили в салоне люльку.

– Через неделю мы вот так же будем улетать в Лондон, – заметил Филипп Иванович, когда они с Татьяной уже шли назад через зал к своей машине.

– С тобой – куда угодно, – легко ответила Таня и с удовольствием оглядела себя в зеркале какой-то витрины.

Маша же, проходя по трапу в самолет, крепко прижимала к груди своего Ванечку. Какой-то случайный попутчик вызвался нести ее сумку. Она поблагодарила его, и некрасивое лицо озарилось на миг сдержанной, но в то же время сияющей счастьем улыбкой Мадонны.