15

Когда Тина открыла глаза, она увидела, что рядом с ней сидит мать.

– Доченька! Как же это случилось! – Мать осторожно обняла ее, припала к лицу, стала целовать.

– Не надо, мамочка, мне больно.

– Не буду, миленькая. Не буду! – Мать отвернула лицо и быстро спрятала носовой платок. Затем опять заговорила, стараясь быть деловой, бодрой: – Аркадий Петрович сказал, что, если захочешь, ты можешь поесть. Я тебе бульончику свежего принесла.

– Не хочу, мама. Ничего не хочу. Ты сама поешь.

Мать не стала настаивать, Барашков довольно подробно обрисовал ей состояние Тины. А Тина не хотела смотреть на мать, боялась, что опять расплачется. Вообще-то, она чувствовала себя очень плохо. Болело все, что только может болеть – кости, мышцы, голова, ныла рана от катетера под ключицей. И еще Тине было немного странно, что мама сейчас с ней, а не с сестрой. За последние годы Тина привыкла, что главное для родителей – Леночка, парализованная, несчастная, неудачливая. И по привычке Тине было даже совестно, что она сейчас отнимает силы у матери, ведь той обязательно нужно быть там – в маленькой комнатке, где уже много лет лежит Лена.

Мать взяла Тину за руку и молча держала ее. Уже стало темнеть. Тина устала. Присутствие матери не расслабляло, а, наоборот, напрягало ее. «Хватит родителям горя и без меня». Ей уже хотелось остаться одной, вытянуться в постели и ни о ком не думать. «Пускай родители занимаются Леной. Я справлюсь сама», – подумала она.

В палату вошла медсестра, включила свет, проверила капельницу.

Тина осторожно отняла от матери свою руку.

– Тебе пора идти! Там Леночка одна.

– Нет, я еще посижу с тобой. – Тина повернула голову к матери и вдруг увидела, что у той уже совсем старое лицо – осунувшееся, в морщинах. Почему она никогда не задумывалась, сколько маме лет? Она посчитала – оказывается, уже много. А ей-то казалось, что этот мир будет всегда – мама, папа и Леночка. И Тина подумала, что она привыкла жить без них. Ей важно было просто знать, что они существуют.

– Иди, мама, пора! – опять сказала она.

– Хорошо. – И мать, вдруг припав к ее руке, опять заплакала.

– Ну не надо, мама, мне только хуже, когда ты плачешь.

– Прости меня, Валечка, прости! – еле-еле сквозь рыдания могла разобрать Тина.

– Что ты, мама, о чем?

Мать прижалась к ее щеке, покрывала ее поцелуями.

– Ты не думай, миленькая моя, что я тебя не любила. Я тебя очень люблю! И папа тебя очень любит. Просто за Леночкой мы тебя проглядели. Я всегда думала – Леночка больна, но, слава богу, хоть Валечка-то у нас здоровая, сильная! А вот как оказалось! И вмешиваться я в твою жизнь не хотела, думала, что ты сама разберешься и с мужем, и с этим твоим мужчиной. Он ведь звонил мне вчера!

– Кто?

– Азарцев твой. Спрашивал, не у нас ли ты? Сказал, что звонил тебе, но ты не отвечаешь.

Но известие об Азарцеве нисколько не обрадовало Тину. В груди ее была пустота. Звонил – не звонил. Какая ей уже разница? Пусть разбирается в своей жизни сам. Он там, она здесь. Ей больше нет до него дела. Что ей теперь его экзотические птицы, когда она боится всего – вздохнуть, пошевелиться, охнуть, вдохнуть… Если б он знал, как это ужасно, когда все время проваливаешься в какую-то дурноту, боишься, что задохнешься. Боишься, что сердце выскочит из груди и враз остановится. И какое это ужасное чувство – страх смерти. Умом понимаешь, что жить вечно не будешь и незачем, но вдруг как накатит – такой ужас, такая дурнота, оттого что кажется, что скоро умрешь, что уже одновременно с этим и думаешь: ну уж тогда скорей! И холод окатывает тебя, но ты опять дышишь и опять всеми силами цепляешься за жизнь…

– А ты что ответила Азарцеву?

– Так я ведь не знала, что ты здесь. Ничего в общем-то не ответила. Сказала, что, может быть, ты ушла куда-нибудь погулять. Я неправильно сделала?

– Нет, все нормально. Я не хочу, чтобы он приезжал. Сама не хочу его видеть и не хочу, чтобы он видел меня.

– Так что сказать, если он снова будет звонить?

– Надеюсь, что не будет. – Тина задумалась. – Но если все-таки позвонит, скажи, что я уехала отдыхать. К сыну. И здесь меня нет.

Мать поняла, что Тина не кокетничает, да и до кокетства ли ей сейчас было. Но все равно, матери стало жаль, что, очевидно, закончился этот роман дочери. Она была незнакома с Азарцевым, но несколько раз говорила с ним по телефону. Ей был приятен его негромкий, спокойный голос.

– Не до романов сейчас. Главное – выжить, – сказала Тина, и у матери так похолодело на сердце, что внимательная медсестра быстро накапала ей капель. – Мамочка, ну иди! Ты здесь около меня только хуже расстраиваешься.

Мать опять прижалась к Тининому лицу – теперь на прощание. Лицо у Тины было прохладное, раздутое от отека. «Господи, что будет завтра?» – подумала мать и суетливо проговорила:

– Папа приедет обязательно!

Вдруг Тина внезапно вспомнила про одно дело.

– Мама, постой! На минутку…

Мать подошла. Тина подманила ее ближе.

– Мама, привези мне деньги. У меня есть. Лежат в моей квартире в коробке из-под обуви, в коридоре.

– Откуда у тебя деньги?

– Это деньги Азарцева. Он мне давал, я не хотела их тратить. Жила на свои. Но сейчас я не хочу, чтобы на меня тратился Барашков. Он знает, кому и сколько надо будет платить. Ты поняла?

– Я все сделаю, дочка, – сказала мать, Тина кивнула ей, и, только мать вышла из комнаты, она опять уснула. Теперь уже самостоятельно, без лекарства.

Барашков пришел к Мышке в кабинет и застал ее в глубокой задумчивости. Она сидела за столом и пила чай, помешивая его маленькой ложечкой в фарфоровой чашечке. Только Аркадий Петрович собрался заговорить о делах, обсудить Тинину операцию, как в дверь постучали, и тут же вошел представительного вида молодой мужчина.

Но и Мышка, и Барашков сразу заметили, что, несмотря на хорошую одежду, на полную, высокую фигуру, на золотую цепочку, видневшуюся из-за ворота джемпера, мужчина явно робел.

– Я, это… – начал он, подходя к Мышкиному столу. – Пришел узнать, что делать-то дальше с моей супругой! Сил уже нет на нее глядеть, как она мучается. Каждый день головой о стену бьется! Мне непонятно. Вы ее лечите или нет? – Он оглянулся на Барашкова, пытаясь понять, в курсе ли тот описываемых событий и может ли как-нибудь повлиять на лечение. Аркадий понимал, что ему лучше выйти, но больно уж хотелось посмотреть, как будет выкручиваться Маша.

– А, это вы ее муж? Очень хорошо. Я как раз хотела с вами поговорить. – Мышка принялась перебирать лежащие перед ней листы, сложила их в стопку и передала посетителю. – Вот документы. Результаты многочисленных обследований, которые мы провели вашей супруге. Заключения консультантов и данные специальных исследований. За неделю ее осмотрели семь разных специалистов – профессоров и докторов наук, от невропатолога до окулиста. Вот результаты шести специальных исследований – от состояния сосудов головы до компьютерной томографии.

Мужчина вертел в руках бумаги, не зная, что с ними делать, куда их положить.

– Ни один врач из тех, что осматривали вашу жену, – Маша научилась быть предельно корректна в формулировках, – не обнаружил патологии, которая могла бы вызвать у нее головные боли такой интенсивности.

Мужчина, чье лицо от мудреных Машиных слов приняло сонное выражение, при последних словах встрепенулся:

– Вы чё это хотите сказать? Никогда моя жена просто так таких номеров не выкидывала, чтобы головой об стенку биться! И с чего ей биться-то теперь? У нас были и потруднее времена! И бабок не было, и на вокзале ночевали…

– Я вовсе не хочу сказать, что ваша жена симулянтка! Ни в коем случае, – подняла вверх обе маленькие ручки Маша.

Барашков заметил, что большой и указательный пальцы на одной из них были выпачканы шоколадом.

– А чё тогда? – забеспокоился посетитель. – Еще бабки нужны, так я дам! – И он полез в карман за бумажником.

– Выслушайте меня! – Мышка встала из-за стола и попыталась усадить мужчину в кресло, но тот не хотел усаживаться. Ему, видимо, казалось, что стоя он лучше владеет ситуацией. – Выслушайте меня! – повторила Маша и осталась стоять рядом с ним. Ее макушка доставала ему ровно до подмышек, и поэтому ей пришлось задрать голову. – Я хочу вам предложить консультацию хорошего психиатра. – Мужчина приоткрыл рот, и Маша поспешно выложила всю информацию: – Я не могу исключить, что вашу жену, возможно, придется перевести от нас в специализированное лечебное учреждение. – На слове «специализированное» Маша сделала акцент.

– Это вы чё же, хотите сказать, что жена моя с катушек спрыгнула?! – Мужчина наклонился над Машей и сжал кулаки. Барашков подумал, что от его присутствия здесь может быть и польза.

– Спокойно, спокойно! – низким протяжным голосом произнес он и встал.

– Да спокоен я, отвали! – небрежно махнул тот на Барашкова, показывая, что он пришел сюда за делом, а не за дракой. – Я не дам согласие ни на какое специализированное. Давайте еще попробуйте лечить! Денег сколько надо – я дам! Я не хочу, чтобы из жены дурочку сделали какую-нибудь. Этак каждого, у кого голова трещит, можно в психушку упрятать!

– Да мы вовсе не хотим ее туда прятать! – попробовала вставить свое слово Маша. – Речь идет об истерии. В конце концов, истерия – тоже болезнь!

– Не истеричка она, я-то знаю! – Мужчина покраснел, глаза его быстро перескакивали с Барашкова на Машу. – Моя жена еще посильнее меня будет, – он будто рубил толстой ладонью воздух. – Даже если ее профессора уже посмотрели. Так ведь не лечили еще как следует! Чего это, сразу в психушку! – Он повторял свое снова и снова, как будто боялся, что Маша может его не понять. – В психушку-то всегда можно успеть!

– Все назначения консультантов были выполнены, – пыталась объяснить ему Маша. – Но, к сожалению, значительного улучшения не наступило!

– Щас не наступило, потом наступит! Может, надо месяц полечить, а не неделю! За неделю что можно сделать? За неделю кошка котят и то не родит, ведь правильно?

Маша поняла, что она этого человека не убедит. Отчасти она даже позавидовала больной. Муж-то ее, оказывается, любит! Не хочет в психушку отдавать. Она вздохнула.

– Хорошо, давайте оставим вашу жену у нас еще на неделю или даже на две. Будем лечить. Но имейте в виду, я вам объяснила, что результата может и не быть. Вы тогда не будете предъявлять нам претензии?

– А кому тогда я должен предъявлять претензии? Надо же что-то делать! – Муж пациентки обреченно полез за бумажником. – В районную ходить – бесполезно. В неврологической лежали – то же самое. Еще в какой-то лежали – без результата. Только до ЦКБ не дошли. Ну, если не получится здесь, туда останется ехать! Или за границу.

Маша быстро выписала ему счет и отправила в кассу. Разговоры с больными и их родственниками всегда утомляли ее.

– Вы сегодня остаетесь дежурить у Валентины Николаевны? – уточнила она у Барашкова.

– Как договорились, – Барашков тоже поднялся. – Слушай, Маша, а ты уверена насчет психиатра?

Маша сняла свой халат и достала из шкафа костюм. Как у многих деловых леди, в ее кабинете теперь был гардероб, где висела одежда на все случаи жизни.

– Если пациентка больна, а мы ей не помогаем, значит, мы плохие врачи и от нас надо бежать. Но если мы не можем помочь, потому что больная лежит у нас не по профилю, значит, и в этом случае от нас надо бежать, потому что, получается, мы держим здесь больных в реактивном состоянии… А вы уверены, что она ничего не выкинет? Не пойдет ночью и не пристукнет кого-нибудь? – Маша выразительно посмотрела на Аркадия. Ей нужно переодеться. В конце концов, он должен понимать, что она не выходит из отделения уже двое суток.

Аркадий, уже забыв, что жена не велела ему есть сладкое, выбрал из коробки конфету побольше и рассеянно засунул ее в рот. Маша поняла, что Барашков не видит ничего особенного в том, что она будет переодеваться при нем, как это они всегда делали раньше в тесной ординаторской, и со вздохом ушла за ширму.

– А где твой любимчик? – спросил Аркадий в сторону ширмы. – Что-то он сегодня тише воды, ниже травы.

– Утрясает вопрос с палатой для того пациента, который должен был поступить, – ответила Мышка. – А вы могли бы быть с ним повежливее. Не каждый же может без привычки спокойно переносить ваши высказывания!

Барашков уже собрался ответить, но Маша с деловым видом вышла из-за ширмы и взяла сумку.

– Мне пора. Счастливо дежурить. Сейчас пойду попрощаюсь с Валентиной Николаевной.

– Какой костюм! – округлил глаза Барашков. Мышка почувствовала, как в ее сердце вошла игла. Хам все-таки этот Аркадий! Что он, не мог найти других слов?

– Принято хвалить женщину, а не вещь, которая на ней надета, – холодно сказала она.

– Ну, извини, – отмахнулся Барашков. – К женщине, то есть к тебе, я привык, а вот такой костюм вижу в первый раз! Дай пощупать! Где оторвала?

– Отец прислал. А вы уберите руки. Они у вас в шоколаде. – Маша с сердитым видом встала у двери и достала ключи.

Барашков вместе с ней пошел к Тине и остался у нее в палате, а Маша по дороге к лифту столкнулась с Дорном. Она посмотрела на него нерешительно. Как было бы славно пойти вместе домой! По дороге он мог бы пригласить ее куда-нибудь выпить кофе. Или она могла бы пригласить его домой. О его жене Маша старалась не думать. Но Владик даже вида не подал, будто помнит, что вытворял несколько часов назад в ее кабинете.

Костюм был со светлым норковым воротничком. Маша постаралась приподнять его как можно элегантнее.

Владик ухмыльнулся.

– Какой у тебя костюм! Ты в нем прям как Снегурочка! Только Деда Мороза и шестерых зайцев не хватает.

– А ты разве не хочешь стать Дедом Морозом? – Маша прямо посмотрела ему в глаза.

– Я подумаю. Удачи! – нахально ответил ей Дорн и легко стал спускаться пешком.

«Это чтобы со мной в лифте не ехать, – подумала Маша. – А то вдруг еще не сдержалась бы, стала его там прямо и целовать… – На лице ее появилась горькая гримаса. – И отец ведь мой тоже так поступал. Сколько раз я слышала, как он няньку просил отвечать по телефону разным женщинам, что его нет дома… Те даже в подъезде караулили!»

Ей захотелось плакать. «Козлы! Какие мужики все-таки козлы!» – Она вышла на улицу под моросящий дождь и в сотый раз подумала, что должна все-таки выкроить время и получить права. Не девочка она уже ездить на метро.

А Дорн побежал по лестнице не просто так. Он заметил краем глаза, что возле дверей ординаторской его караулит Раиса, и решил оттянуть миг свидания. Не тут-то было. Когда он, целый час проболтавшись по больнице, вернулся к собственным дверям, Райка тут же нарисовалась как ни в чем не бывало.

– Чего домой не идешь? – вяло поинтересовался у нее Дорн.

– Деньги нужны. – Она достала из кармана диктофон и показала его Дорну. – Запись проверять будете? У меня еще штук пять копий есть. – На кустодиевском ее лице не было ни тени смущения. Более того, она лукаво поглядывала на Дорна, поводила плечами и вела себя так, будто пришла заигрывать с приезжим студентом в деревенском клубе на танцах.

– О, чтоб тебя! – Дорн открыл дверь и запустил Райку в ординаторскую. – Ну присядь, кисонька, поговорим! – Он попытался ее обнять за талию. И к ужасу, ему показалось, что талия у Райки буквально за два дня значительно пополнела. Дорн вынул из бумажника деньги, и они тотчас исчезли в крепкой Райкиной лапке.

– Ну скажи, мое солнышко, – Дорн спрятал бумажник и попытался быть ласковым, – зачем тебе этот дурацкий шантаж? – Ему в принципе не так было жалко денег, сколько его пугала неизвестность будущего. – Жизнь может быть так прекрасна, надо только сделать то, о чем я тебе говорю… – Он попытался поцеловать ее в щечку.

– Хватит дуру-то из меня делать! – Настроение у Раисы было воинственным. – Вы уже попользовались мной, и хватит! Теперь мой черед пользоваться. Телефончик-то жены, что на бумажке записан, правильный?

– Ну, ты упрямая какая! – попытался развернуть ее к себе Дорн. – Если не хочешь больше иметь со мной никаких дел, обещаю, пальцем до тебя не дотронусь. Но прерви беременность! Зачем тебе ребенок?

– Ей-богу, позвоню ведь жене! – пригрозила Райка. – Спрошу у нее, как она ко всему этому относится.

– Ну и чего ты этим добьешься? – спросил Дорн, начиная терять терпение. Больше всего на свете он ценил логику. В Райкиных доводах он логики не находил.

– Как – чего? Не одной мне будет плохо! Вам тоже мало не покажется!

– Ну, не покажется, я согласен. А тебе-то что с того? Для тебя лично что изменится?

– А может, и изменится! – Раиса поджала губы и отвернулась.

– Господи, ну что может измениться? У тебя сейчас денег нет, а для ребенка-то знаешь сколько денег надо?

– Ну так вы и должны мне их дать!

– А где я возьму? У меня тоже не бездонный карман.

– Да я знаю, сколько здесь врачи зарабатывают! Не медсестрам чета.

– Но врачи и знают побольше.

Райка встала с его колен и отошла подальше.

– Знают они, как медсестер использовать!

– Ну, хорошо, – Дорн устал. – При чем же здесь ребенок? Его ведь не только родить надо. Еще и воспитывать!

– А я, может, хочу его в усыновление продать. Рожу ребенка и продам! Заранее договорюсь. Что тут непонятного? Сейчас тьма желающих купить детей! Своих родить не могут, так чужих покупают! Поняли наконец?

– Ты что, больная? – От всей этой нелепицы, оттого, что он накануне поздно лег, а сегодня рано встал, оттого, что во взгляде жены он видел постоянный укор, от всей этой чепухи, происходящей в отделении, наконец, оттого, что продолжала биться головой о стену его пациентка, – от всего этого у него ужасно разболелась голова. Интересно, кончится когда-нибудь этот кошмар или не кончится?

– Побудете в моем положении, тоже не поздоровится. Меня, может быть, тошнит по пять раз на дню, а вам все шутки.

– Тем более почему ты думаешь, что после всех перенесенных мук тебе будет легко оторвать от сердца собственного ребенка? Ты знаешь, что такое инстинкт материнства? Даже суррогатные матери не все хотят потом отдать настоящим родителям выношенных по договору детей. А у тебя будет твой. Родной ребенок. Придется воспитывать. Никуда ты его не отдашь!

– А вы вообще предлагаете его убить.

Дорн не нашелся, что ответить.

– Ты заварила такую кашу, – сказал он, – что я действительно не знаю, что делать.

– Что делать, что делать! С этого бы и начали. – Раиса подошла к нему снова. – Пора уже квартиру снимать. А то родители мое положение заметят.

Владик действительно не знал, что делать. Он чувствовал только одно – никакой ребенок ему не нужен.

– Я тебе отдал все, что у меня было.

– В бумажнике, – заметила Райка. – Но наверняка есть еще банковская карта…

– Так. Хватит. – Дорн резко встал и стал собираться домой. Он не смотрел больше на Райку. – Сейчас иди. Насчет квартиры я подумаю. Но денег в любом случае просто так давать больше не буду. Если хочешь, чтобы все устроилось, прекрати шантаж. Будем договариваться. Поняла?

Раиса вытянула вперед губы, раздумывая. «Посмотрим еще кто кого…» – подумала она, но внешне решила пока согласиться.

– Как скажете, Владислав Федорович. – И, скромно опустив глаза, она выплыла из ординаторской, как груженная по самую ватерлинию каравелла. А Дорн подумал, глядя ей вслед: «Рвать когти и искать другую работу? Не поможет. Это же надо было так вляпаться!» В этот момент он многое бы отдал, чтобы никогда в жизни больше ее не видеть.