14

Этот сильный, навязчивый дождь, к счастью, не застал Лизу на улице. Она услышала стук капель в окно, уже когда была дома – они пили с Сашей чай в кухне и пытались рассматривать книжку с картинками. Пытались – потому что Саша никакого интереса к картинкам не проявлял, а во время чтения порывался катать по столу паровозик, все время наезжая на чашку и проливая при этом чай, или соскакивал с места и отстреливался из-за двери от воображаемых бандитов.

«Какая все-таки разница между мечтами о замужестве и материнстве и тем, что получаешь в реальности. Между мечтами о работе – и трудовыми буднями. Не значит ли это, что мечтать вообще вредно? Мы все – нация мечтателей, может быть, поэтому и живем плохо? Надо написать об этом статью», – придумала Лиза, чтобы не раздражаться на Сашкину возню. Записав эти мысли на скорую руку в свой рабочий блокнот, она закрыла детскую книжку и начала убирать со стола. Тут-то и застучали по оконному стеклу настойчивые холодные капли.

– А все-таки хорошо, что я живу с Сашкой одна, никого не жду, ни перед кем не отчитываюсь, никому ничем не обязана! – Лиза произнесла это вслух, чтобы еще больше убедить себя в этом. Но вдруг сама собой перед ней всплыла картина ее детства. Мама хлопочет в кухне. Лиза, маленькая, играет на диване с куклами в теплой светлой комнате. Приходит с работы отец. Девочка со всех ног бежит к нему, он берет ее на руки, поднимает высоко под самый потолок и кружит долго-долго. Мать наблюдает за этим, притворно сердится и ворчит, что сейчас они обязательно сшибут люстру. Потом, через некоторое время после ужина, Лизу отправляют спать, но ей нисколько не страшно, потому что она прекрасно знает, что отец с матерью дома, рядом. Она чувствует себя в безопасности и в любую минуту может прийти, забраться к ним в постель и спокойно улечься посередине. Лиза подумала, что ее собственный сын лишен этой простой детской жизни в полной семье.

Горячая вода, бурля в раковине, омывала тарелки. Лизе стало грустно.

– Ну и чем все кончилось? – спросила она себя, надевая перчатки, чтобы мыть посуду. – Мама всю жизнь просидела домашней хозяйкой, а отец теперь наслаждается счастьем с молодой женой и новым ребенком.

«Зато ты в детстве была счастлива! – сказал в ответ ее внутренний оппонент. – Может быть, счастливое детство сделало тебя сильной».

– Может быть! Но у каждого своя жизнь. Нельзя мириться с тем, что тебя оскорбляет. – Лиза не заметила, как произнесла это вслух.

– Мам, ты с кем разговариваешь? – забежал в кухню вооруженный до зубов Сашка. Индейский лук и колчан со стрелами перепоясывали его грудь крест-накрест.

– Сама с собой. А тебе скоро спать, – заметила она ему.

– Не хочу! – Сашка с визгом унесся в комнату, и вскоре оттуда послышался шум упавшего стула. Ужасный рев подтвердил догадку, что стул упал прямо на Сашу. Лиза вбежала в комнату.

Сын, к счастью, был вполне цел и от злости пинал спинку стула и ножку стола.

– Это перевернутое сиденье можно использовать как укрепление. – Лиза решила переключить Сашкино внимание, показала, как нужно стрелять из укрытия по врагам, и снова удалилась в кухню. Подвывания и пинки, раздававшиеся еще некоторое время, свидетельствовали о том, что Сашка, хоть и перестал чувствовать боль, обиду на стул не утратил.

«Уложу его и еще поработаю над статьей!» – решила Лиза, заканчивая дурацкую ежедневную возню.

В маленькой кухне среди старых шкафов все-таки нашлось местечко высокому стакану толстого стекла с небрежно воткнутыми в него сухими растениями, банке с кофе на специальном подносе с парой кофейных чашек, нескольким рюмкам, висящим на металлическом крепеже. Остальное место на полках занимали банки и бутылки с детским питанием. Изречение американской писательницы Маргарет Митчелл, напечатанное крупными буквами на глянцевой бумажке, было прикреплено на самом видном месте: «Настоящую даму легко узнать: она ничего не ест».

Но уложить Сашку после всех приключений и стрельбы оказалось совсем не просто и закончилось тем, что Лиза, умывшись на ночь и сняв парик, прилегла с ним рядом. Сон тут же, как ярый предатель и враг, стал пробираться в ее сознание, и, если бы не Сашкины рассуждения и вопросы на всякие отвлеченные темы, она заснула бы буквально через секунду. А так ей пришлось еще придумывать ответы.

– Мам, почему ты лысая? – Этот вопрос был самым простецким из всех, но как на него ответить?

– Потому что теперь пошла мода на лысые головы. – Лиза решила не открывать Америки.

Наконец Сашка стал возиться не столь энергично, а вскоре и затих. Это означало, что он засыпает. Тут уж Лиза стала прилагать все усилия к тому, чтобы не заснуть вместе с ним. Самым лучшим способом было думать о прошедшем дне – воспоминание о том, как она пустила в ход тяжеленную книжку, рассмешило Лизу, но она не любила вновь и вновь возвращаться к пройденному, поэтому стала думать о своей книге. Ее интересовало, почему одни люди могут спокойно плыть по течению и принимать все, что дает жизнь – и беды, и радости, – с одинаковым спокойствием тупых животных. Но есть на свете и другие представители высших существ, у которых неустанно работает внутренний моторчик, и он-то как раз и является движущей силой их внутреннего беспокойства. Этих людей называют по-разному, в зависимости от рода занятий. Среди них иногда встречаются наркоманы и пьяницы, нередко – большие ученые, еще чаще художники, живописцы, архитекторы, артисты, музыканты, писатели и поэты. Пытаясь создать новое в искусстве, они бессознательно расширяют пределы времени – не столько для себя лично, сколько для своих творений. Таким образом они продолжают жить – в греческих вазах, египетских пирамидах, римских мозаиках, храмовых скульптурах, художественных полотнах. Вещи растягивают сроки личного бытия художника. Есть среди описанного типажа и несчастные люди – те, которые не могут определить причину своего внутреннего беспокойства. КПД их моторчика очень мал, они ничего не могут добиться в искусстве, любое дело, за которое они берутся, проваливается. Однако нет пределов той внутренней работе, которую они совершают ежечасно, ежеминутно.

Сашка наконец расслабился, засыпая, и превратился из чертенка в милый, теплый комочек. Лиза, приподнявшись, все-таки посмотрела, не притворяется ли он, и только после этого тихонько сползла со своей половины кровати. Сын спал. Она вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.

У-уф! На часах было половина одиннадцатого. По крайней мере еще в течение двух часов она могла принадлежать самой себе. Лиза с удовольствием сварила кофе и включила компьютер. Уже готовая статья о Нине лежала на столе. Лиза опять вспомнила, как сегодня днем ее обозвали «сексуальным объектом» за невинный блондинистый парик и манеру покачивать бедрами. А почему ее, собственно, это так обидело? Лиза задумалась.

Когда она была влюблена в Кирилла или в своего лейтенанта, разве не с удовольствием она отдавала себя за нежное словцо, за умильный взгляд, за возможность называться женой? Она вспомнила женщин, живущих и до сих пор в том небольшом поселке при воинской части, откуда уехала она с Сашкой. Она открыла при клубе консультационный пункт по вопросам семьи, брака и воспитания детей. Плату установила весьма умеренную. Ровно столько же денег Лиза отдавала няне – одной из соседок, которая с трудом согласилась сидеть с Сашкой два часа в день, пока Лиза работала в своем пункте. Соседка нуждалась в деньгах, так как у нее было трое детей, но работать по-настоящему не хотела – предпочитала требовать с мужа повышения по службе.

– Ничего у тебя не получится! – заявила она, узнав, зачем Лизе понадобились ее услуги. – Здесь давно уже есть свой, проверенный временем консультационный пункт – на общей кухне. Сама чего не знаешь – соседки подскажут, так что никто к тебе, девонька, не придет!

Но все-таки кое в чем няня ошиблась. Из любопытства ли, посмотреть на молодую жену нового лейтенанта или просто узнать, что такое профессиональный психолог и с чем его едят, но на первый прием к Лизе записались три женщины. Еще более удивительным оказалось, что все они по образованию были учительницами – количество высших педагогических учебных заведений в нашей стране огромно, несмотря на нехватку профессионалов в школах. Как поняла Лиза, им хотелось подтвердить или опровергнуть свои собственные взгляды на жизнь. Оказалось, что симпатичная внешность Лизе мешала: как только женщины убеждались в ее наружной привлекательности, они тут же начинали ей противоречить, интуитивно подозревая в ней соперницу, а не наставницу. Так Лиза убедилась, насколько силен и в женщинах голос пола. Почему-то раньше она полагала, что зов плоти в основном присущ только мужчинам. Оказалось совсем не так. Сколько за год она наслушалась рассказов о том, как в жилых городках далеких гарнизонов и в общагах военных академий женщины из ревности пытались убить себя, своих мужей и соперниц и иногда им это удавалось! Этих историй ей хватило на всю жизнь. Чем меньше был круг обитания этих женщин, чем ограниченнее число представителей сильного пола вокруг них, тем ярче, острее разгоралась борьба. И не самцы бились насмерть за право обладать хозяйкой жизни. Женщины сражались, животов не жалея, чтобы обеспечить себе домашний очаг, огонь в нем и пару кастрюль. В нескольких таких историях Лизе пришлось выступить в качестве арбитра и консультанта. Но как ни уговаривала она участниц этих драм, что их герой вовсе не стоит такой суеты и разумнее всего отойти на безопасное расстояние, все равно в умах подавляющего большинства женщин положительного отклика ее проповеди не имели. Потому что в России еще очень прочна наивная вера в мужчину – хозяина ФАМИЛИИ, владельца имущества, жены, скота и рабов. В столицах убежденность в этом все-таки постепенно ослабевает, но остается еще по-прежнему сильной женская вера в любовь, которая все побеждает, дает надежду жить и без которой существовать на свете просто скучно.

«Скучно» – вот слово найдено!» – обрадовалась Лиза. Конечно, скучно. Если в деревне мужчина до сих пор нужен не для развлечения – для выполнения тяжелых работ, то в городе прилично зарабатывающей женщине мужчина служит средством от скуки.

Девушки мечтают о собственных гнездах, птенцах и сильном крыле, что защитит их от житейских бурь. Но когда дети вырастают, когда бури проходят, зачем мужчина нужен женщине – часто самостоятельной, иногда более умной и почти всегда более культурной? Секс приедается, лекарство от скуки остается – вот в чем главное достоинство мужчин. Они остаются для женщин чем-то вроде детей – о которых можно заботиться. На них можно сердиться, срывать зло, их можно обманывать и обвинять в неудачах, плохом самочувствии, недостижимости юношеских мечтаний. Работает инстинкт собственничества – у других есть, у меня нет. Что же я, хуже? И вот идут они стройными рядами, мужчины и женщины, рука об руку, и знают они прекрасно, что часто ненавидят друг друга, обманывают и презирают, но все равно не могут расстаться, ибо движет женщинами прежде всего всепоглощающий инстинкт собственничества: зачем я уйду? куда я уйду? чтобы все осталось сопернице? Нет! Я ненавижу его – за унижение, за обманы, за то, что не достиг в жизни того, на что я рассчитывала, – но я не отпущу его: он мой до конца дней моих!

Вот Лиза поставила восклицательный знак, заканчивая последнее предложение, вытянула с удовольствием руки, размяла шею и помассировала свою круглую лысую голову. «Где-то я читала, что хорошо помогает для роста волос настойка красного перца», – подумала она и зевнула. Красного перца сейчас у нее не было, поэтому, выбросив из головы мысли об этом, она приготовилась выключить компьютер и в хорошем настроении отправиться спать с сознанием выполненного долга. Вдруг раздался осторожный звонок в дверь.

«Час ночи! Ничего себе!» Она подошла к двери и настороженно спросила:

– Кто там?

– Это я, Лиза! Ты не спишь еще? – Это был голос отца.

Она повернула защелку замка.

– Случилось что-нибудь?

Отец стоял, привалившись к двери, бледный, но с какой-то странной, почти придурковатой улыбкой.

– Что с тобой, папа? – Лиза не знала, что и подумать. Как журналист, она могла представить себе, что такие лица могут быть у молодых папаш, которым акушерка в дверях роддома сообщила новость о рождении тройни. Радость до обморока – вот как она могла бы охарактеризовать его выражение лица.

– Ты не одна? – Отец приподнялся на цыпочки и с высоты своего небольшого росточка попытался заглянуть Лизе через плечо. – У тебя кто-нибудь есть?

– Кому там быть? Сашка спит, я работала…

– Тогда, может быть, пустишь в дом?

– Ой, конечно! Я просто не ожидала, поэтому растерялась. Входи, папа, входи! – Она поцеловала отца в щеку, уловив примешавшийся к его одеколону посторонний запах духов, втащила его в коридор и стала торопливо снимать с него пальто. – Вот тебе тапочки! Что-нибудь будешь есть, пить? Пойдем на кухню!

Она суетилась вокруг него и все не могла понять, в чем же дело. А отец с прежним выражением благости на лоснящейся физиономии с удовольствием позволял себя тормошить: раздеть, надеть тапочки, проводить в кухню и усадить за стол.

– Ничего не буду! Поздно уже! – махнул он рукой дочери, но та все равно поставила чайник.

– Так ты расскажешь мне, в чем все-таки дело? – Лиза заглянула отцу в лицо. – Ты выглядишь так, будто выиграл сто миллионов!

– Больше! – сказал отец и таинственно замолчал.

– Двести? – удивилась Лиза.

– Знаешь что, дай мне водки! И кусочек чего-нибудь закусить!

– Стояла где-то бутылка. – Лиза открыла холодильник. – Вот водка! И банка маринованных огурцов.

– Отлично! Ты будешь?

– Не знаю. Ты пей и рассказывай. Ты что, играл в казино?

Отец аккуратно, не торопясь, что свидетельствовало о давно приобретенном умении и старой закалке, опрокинул в себя рюмку водки и закусил огурчиком.

– Какое там казино, девочка! Бог с этими казино! Лиза! Это такое чудо! Такое чудо! Я влюбился!

– Да знаю, знаю! – Лиза никак не могла понять. – Это всем известно: ты влюбился, поэтому развелся с мамой. Теперь у тебя новая семья, молодая жена, чудный способный ребенок, не чета Сашке! Я к этому уже давно привыкла! Что это сегодня на тебя нашло?

– Ты ничего не понимаешь! – Отец посмотрел на нее укоризненно и даже поднял кверху толстенький указательный палец. Лиза хотела налить ему еще, но он остановил ее. – Больше не надо, я на машине! Но хочется гулять пешком всю ночь напролет!

– Гулять пешком по нашим улицам опасно, – заметила Лиза и замолчала. Ей показалось, что она начала понимать, в чем дело, но боялась поверить своей догадке.

– Я снова влюбился! – подтвердил ее худшие предположения отец. – Считай, что я дурак, идиот, но я ничего не могу с собой поделать! У меня прекрасная семья, молодая жена и очаровательная дочка. Но я влюбился в другую женщину! Режьте теперь меня на куски!

– И что, ты теперь в третий раз женишься? – У Лизы возникло странное чувство: будто это не ее отец сидит перед ней и пьет водку, а взрослый сын рассказывает ей, старенькой маме, о своих любовных перипетиях.

– Ничего не знаю, ни о чем не думаю, порхаю в небесах и наслаждаюсь общением с ней, любимой! – до смешного возвышенно сказал отец.

– Когда же ты ее нашел? Еще несколько дней назад, во время твоей встречи с мамой, ничего подобного, как мне кажется, не было?

– Из-за твоей мамы все и произошло! – Отец встал, взял чайную чашку и налил себе кипятка.

– Сейчас заварю чай. – Лиза достала заварку, стала возиться с чайником и подумала: «Опять мама виновата!»

– Помнишь тот вечер, когда Сашка болел, а твоя мама в меня вцепилась, чтобы я отвез ее домой?

– Конечно, помню. Это было совсем недавно.

– Спасибо ей большое! – торжественно произнес отец. – Не вцепись она в меня, ничего и не было бы. Я бы ее не встретил!

– А что, девушка имеет привычку гулять по ночам?

– Во-первых, никакая не девушка, на десять лет старше тебя. А во-вторых, не гуляла, а искала свою собаку! Собака сорвалась с поводка и чуть не угодила мне под колеса! Собачка, правда, противная, дрянь. Но вот хозяйка… Хозяйка – прелесть!

– Говорят, собаки похожи на своих хозяев! – заметила Лиза. Она невольно заняла сторону всех отвергнутых жен.

– Вот ты сейчас точная копия своей мамы! – обиделся отец. – Недаром я от нее ушел!

– Что ж тут удивляться, что я похожа на маму? Все-таки родня! – Лиза вылила из отцовской чашки кипяток и налила ему крепкий душистый чай с жасмином. – А ты, папа, по-моему, ведешь себя как подросток! То в одну женщину влюбился, то в другую! Что же теперь будет с твоей второй семьей?

– Не знаю, Лиза, пока не знаю! – На лице отца появилось выражение недоумения. Он действительно напоминал ребенка, который сотворил очередную шалость, но не хочет за нее расплачиваться. Отец даже помахал руками, будто отгоняя ненужные мысли. – Что говорить о неприятном? Надо говорить о любви, надо думать о любви, наслаждаться ею! Если бы ты знала, какая она умная, красивая!

– Ты и прошлый раз так же говорил.

– Да? Не помню. Ты откуда знаешь? Тебя же здесь не было!

– Мама рассказывала. И плакала. Ты бы уж хоть ей-то не говорил о своих новых чувствах. Она ведь до сих пор надеется, что ты к ней вернешься. – И тут же Лиза вспомнила, как она сама в ненастный осенний день заявилась домой к своей, как она считала, неумной сопернице Нине и стала играть с ней как кошка с мышкой. «Да, я не только похожа на маму, – подумала она. – Есть во мне и отцовские гены!»

– Ну ладно, дочка, пойду! Что-то какой-то вонючий чай ты мне сегодня дала! Пить невозможно!

– Но это же прекрасный жасминовый чай, очень дорогой! – возмутилась Лиза, но отец уже был в коридоре. Он надевал пальто и ботинки. – Ты сейчас куда? – Лиза, прощаясь, поправила ему шарф.

– Поеду домой. – Отец засунул руку в карман. – Вот тебе деньги. Заодно и завез.

– Спасибо.

Он пошел к двери, немного сутулясь, в разочаровании от того, что Лиза не поддержала его влюбленность. И, несмотря на всю свою восторженность, он показался дочери совсем стареньким, спекшимся, сморщенным колобком, катящимся по грязной кочковатой дороге навстречу всевозможным опасностям.

– Подожди, папа! – Лиза кинулась к двери следом за ним.

Отец стоял уже на лестничной площадке.

– Что?

– Ты не говори пока никому о своей любви! Особенно своим женам! Ни той ни другой! Погоди! Посмотри, что дальше будет.

– Ух, какая ты стала мудрая, дочка! – улыбнулся отец. – И обрилась зачем-то наголо! – Он только сейчас обратил внимание на Лизин лысый череп.

– Это теперь мода такая, – вздохнула Лиза. – Иди уж, да будь осторожен. Смотри, мы не на Востоке! Русские женщины многоженства не жалуют. Мама, я знаю, будет очень недовольна всем этим! А скажется все на мне!

– Да в гробу я видел… – Захлопнувшиеся двери лифта так и не позволили Лизе узнать, кого, когда и что именно видел в гробу ее отец.

– Куда ты теперь поедешь? – спросила Нина у Юрия, когда они остановились возле метро. – Если мне позволительно высказать свое мнение, вид у твоей жены был, как у набравшего скорость танка. Лично я не хотела бы оказаться перемолотой его гусеницами.

– Я и сам не хотел бы, но придется терпеть. Сцена, конечно, предстоит драматическая, но… не убьет же меня Настя, в конце концов! Спасибо за транспортировку! – Юра помедлил секунду, но, не услышав больше никакого вопроса с Нининой стороны, взял свой портфель и открыл дверцу. – Кстати, Настя мне не жена! – застенчиво сказал он в заключение.

Нина удивилась:

– А кто же?

– Знакомая! – Юрин ответ был незатейлив, как валенок. Но Нина, которая, конечно же, вдруг ни с того ни с сего обрадовалась, тут же поняла всю тупость такого ответа. Она мысленно представила свою просторную до пустоты квартиру, в которой, возможно, где-нибудь в одиноком кресле завалялся брошенный лифчик; прохладную кухню с эркерным окном, в ней пустой чистый стол, на котором редко когда появлялись одновременно два столовых прибора или две чашки. Она открыла свою дверцу и высунулась на улицу.

– Тогда поехали ко мне, – сказала она. – По крайней мере в этом случае ревность твоей знакомой будет небеспочвенна. – Она произнесла эти слова легким тоном, но сердце ее замерло, а в голове возникли две противоречивые мысли. Одна из них прочно ассоциировалась с ощущением тоски: вот Нина откроет дверь, пройдется в одиночестве по квартире, закинет по местам мелкие вещи, засунет в шкаф пресловутый лифчик и уляжется в прохладную постель. Шум в соседней квартире заставит ее посмотреть на часы и покачать головой. Она возьмет с тумбочки журнал, немного полистает его и заснет. А завтра опять пойдет на работу. Вторая мысль была прямо противоположной: если она придет не одна, нужно будет преодолеть усталость, выглядеть обходительной, мягкой, остроумной, вместо того чтобы стереть косметику и помассировать лицо, придется, наоборот, подправить макияж. Она не сможет вовремя принять ванну, забудет о том, что хочется спать, и приготовит какую-нибудь еду, без которой она одна вполне могла бы обойтись. К тому же ей нужно худеть. Яблоко в постели и иллюстрированный журнал перед сном совсем неплохое времяпрепровождение. Раздражает только реклама женского белья и дружеские советы, как вызвать у мужчины сексуальное желание. Впрочем, Нина эти разделы практически всегда пропускала.

Юра стоял под дождем и смотрел куда-то вдаль. Он ничего не ответил на ее предложение. Она помолчала. Дальше стоять на площади нельзя – стоянка здесь была запрещена.

– Ты слышал, что я сказала?

– Слышал. – Он продолжал смотреть в сторону метро.

– До свидания, – сказал Нина. Он закрыл дверцу. Нина, осторожно тронувшись с места, поехала по кругу, чтобы потом свернуть и выехать на нужную ей улицу. Но почему-то ее рука сама повернула руль не в том направлении. Тут же сзади пронзительно запикали сигналы других машин. Нина, показав поворот, обогнула клумбу с пожухлыми от ночного морозца цветами и снова проехала вокруг площади. В крайнем ряду вдоль киосков с фруктами и овощами, горелой шаурмой, мимо торговцев газетами и мужичком с кучкой опят, лежавших на деревянном ящике. Вскоре она снова оказалась на том месте, где оставила Юру.

«Его уже тут нет!» – уговаривала она себя, а сама зорко всматривалась в толпу и вдруг увидела его – согнутые плечи, портфель под мышкой, лицо запрокинуто прямо под дождь, и волосы уже прилипли к мокрому лбу. Она ужаснулась: «Как я могла его оставить? Ведь ему действительно некуда идти! Он не захотел поехать со мной просто из гордости!» Медленно и плавно, как научил ее когда-то Роберт и как навсегда вошло у нее в привычку, она подъехала к краю тротуара, открыла, перегнувшись, правую дверцу и негромко позвала:

– Юра!

Он не услышал ее, отвернулся, опустил голову и побрел к метро. Толпа людей, наплывая, почти скрыла его фигуру. Нина испугалась так, будто он уходил от нее навсегда, на войну, в пустоту, в другую галактику и ей никогда больше не суждено его увидеть!

Влюбленным, даже тем, кто и не подозревает еще, что влюблен, вечно кажется, что вот сейчас, именно в эту решительную минуту, они должны совершить что-то срочное, непреложное, что категорически изменит их отношения с возлюбленными, а впоследствии перевернет всю их жизнь. Часто, впрочем, действительно так и бывает, только переворот совершается, к сожалению, не всегда в позитивную сторону. Но кто, в конце концов, возьмет на себя смелость объяснить это влюбленным не только без риска быть осмеянным, но иногда даже – тьфу-тьфу-тьфу – и без риска быть побитым?

Нина выскочила из машины, забыв запереть за собой дверцу, что в нашем городе означает то же, что уйти из одноэтажного дома, оставив открытыми настежь все окна, и ринулась сквозь толпу, расталкивая прохожих всем телом, как хоккеист на ответственном матче. Но то ли минута была упущена, то ли толпа отнесла от нее Юру бурным потоком, но только светлая голова его, еле различимая чуть выше десятков других голов, уже маячила впереди между дверями страшной пасти метро.

– Юра! – что было силы закричала Нина, в последней надежде, что он ее услышит.

– Ты не меня зовешь? – Внезапно кто-то осторожно поддержал ее под руку.

С неудовольствием и страхом, что сейчас из-за этой досадной задержки она потеряет Юру, который вдруг стал для нее очень дорогим человеком, она обернулась и не сразу поняла, что это он и стоит перед ней с пачкой свежих газет под мышкой и с участливым видом заглядывает ей в лицо.

– Ты чего так кричала? Забыла что-нибудь?

На Нину напала внезапная немота. Да, велик был контраст между тем неизвестным возлюбленным, уходившим от нее навсегда, и этим дежурным Юрой, оказывается, просто отошедшим в сторонку купить парочку печатных изданий. Как она не заметила, в какую сторону он отошел? Просто глупо!

– Ты меня звала? Эй! Проснись! – Он легонько тронул ее за плечо. Скрываться дальше было бесполезно.

– Ну да. – Ей уже было неудобно за свой порыв. – Я просто подумала: куда ты пойдешь? Наверное, я поступила глупо, что вернулась… – Она помолчала. – Но если тебе все-таки некуда идти – можно ко мне! У меня много места.

– Неужели ты не будешь жалеть, что меня пригласила? – В глазах у Юры засветились лукавые огоньки. – Тогда с превеликим удовольствием! А то вот пришлось прикупить газет, чтобы ночевать на набережной под мостом, как делают парижские клошары.

Она так растерялась, что не поняла, шутит он или нет.

– Службы спасения приезжают к ним под мосты, – со знанием дела продолжал объяснять Юра, – работники обязательно садятся перед ними на корточки, чтобы клошарам не казалось, что с ними разговаривают свысока, и уговаривают сменить газеты на одеяла или отправиться в ночлежки, чтобы не замерзнуть. А гордые граждане Франции не хотят этого делать ни за что на свете и только еле-еле соглашаются выпить сладкий чай и взять пару булочек, запакованных в пластиковые пакеты.

– Откуда ты знаешь? – спросила Нина, а сама подумала, что недооценивала его ум и проницательность.

– В кино видел.

– Я приглашаю тебя по-дружески! – сказала она с сильным нажимом на последнее слово, чтобы он все-таки не заподозрил в ней одинокую бабенку, изо всех сил старающуюся заполучить к себе мужичка на ночь.

– Ясно, по-дружески! – Юра покрепче взял ее под руку. Она уже хотела рассердиться, но вспомнила, что…

– Я же не закрыла машину! Бежим!

Ее блестящая подруга – предмет искренней любви и забот – находилась на том же месте, где Нина ее оставила.

– Если бы ее украли, я бы себе не простила!

– Не простила бы, что пригласила меня?

Нина помолчала. Юра опять сел назад. Когда она его подвозила до метро (в последнее время довольно часто), он так и не садился никогда на переднее сиденье. Говорил, что не хочет нарушать сложившуюся традицию.

Они поехали. Оба вдруг опять замолчали. Наконец Нина заговорила первой:

– Знаешь, я ведь уже достаточно долго живу одна. И у меня были разочарования в жизни, в мужчинах. Машина – одна из моих лучших подруг.

– А их у тебя что, много?

Нина, как в уме ни перебирала, кроме Пульсатиллы, вспомнить никого не могла.

– Оказывается, что немного. Всего две – машина и Пульсатилла.

– Кто?

– Таня. Не удивляйся, Пульсатилла – ее прозвище. Еще со школы. Пульсатилла – полевой анемон. Цветок такой весенний. Танька на него очень похожа.

– Познакомишь?

– Посмотрим. А ты не боишься, что я буду ревновать?

– Кого? Меня?

– Тебя.

– Но ты же пригласила меня по-дружески?

Нина закусила губу.

– А, все равно!

– Ревнуй, пожалуйста, мне это приятно!

Она внимательно посмотрела в зеркало заднего вида, но не на дорогу, а на того, кто сидел на заднем сиденье. Юра положил обе руки на спинки передних сидений и просунул голову между подголовниками. Лицо его в темноте выглядело грязноватым, как у мальчишки, два часа бегавшего под сильным дождем, и почти таким же счастливым.

– Имей в виду, Пульсатилла – так же как и Лиза – очень красивая женщина, – зачем-то сказала Нина.

– Не страшно! – Юра протянул руку и сзади погладил Нину по волосам.

«Как в романах или фильмах шестидесятых годов. После такой мимолетной ласки продолжение может уже и не требоваться – все равно будет хуже!» – Нина не сказала этого вслух, хотя соблазн у нее был. Жизнь приучила ее больше молчать, чем говорить, хотя мнение Юры на этот счет было ей интересно. Но в самом деле, не превращать же его в третью подругу!

Они приехали. Она завернула во двор, протянула в окно охраннику пропуск, подрулила к подъезду и сказала, стараясь быть громкой и веселой:

– Выходите, господин, мы приехали!

– Я и не знал, что ты живешь в таких хоромах! – удивился Юра, несколько смущенно оглядываясь по сторонам. Сияющие автомобили, спящие на своих местах у бордюров, обрамляли искусно сделанную детскую площадку. – А детям здесь плохо гулять, – заметил он. – Ни деревьев больших, ни травы!

– Мне все равно – у меня детей нет. И не удивляйся – квартира почти пустая. Мебель покупать некогда, да и неохота.

Юра озирался по сторонам, пока Нина, поприветствовав консьержку, вызывала бесшумный лифт.

– Я привык к своему старому, допотопному, возможно, не очень удобному жилью, – вздохнув, сказал он. – Здесь у тебя даже страшновато! Еще упадешь на таком скользком полу!

– Уже два раза деньги собирали на ковровое покрытие, – сказала Нина. – Да консьержка требует отдельную плату за то, чтобы его чистить. Лично я не против, но вопрос все как-то не решается.

– Я и не знал, что ты такая состоятельная женщина! – покачал головой Юра. – А я вот привык довольствоваться малым.

– Поэтому и выбросил столько денег в окно? – заметила Нина. – Ничего. Поработаешь в хорошей фирме лет пять, свою квартиру продашь, а новую купишь. Когда зарплата хорошая – не теряешься в пространстве. – Она подумала и добавила: – Интересно, эта Настя нашла деньги? Жалко было бы, если бы они достались постороннему человеку. А ей – материальная компенсация за моральный ущерб.

– За любовь надо платить. А за нелюбовь еще больше, – сказал Юра, останавливаясь в коридоре и не раздеваясь.

– Сам же деньги выкинул! Платить надо за все. – Нина опустилась на диванчик в коридоре и вытянула ноги. – Привыкла поздно возвращаться, а все-таки устаю!

– Я перед Настей, конечно, виноват, – вдруг сказал Юра. – Я избегал ее в последнее время. Что-то у нас не получалось.

Нине не понравился его тон. Так она и знала. Неужели сейчас начнется нытье? Не пастор же она, чтобы перед ней исповедоваться! Она решила быть суровой.

– Ну, разговоры потом. Сейчас – раздевайся. Можешь пока посмотреть телевизор – я пойду что-нибудь приготовлю. – Она встала, сняла верхнюю одежду, убрала ее в шкаф. Юра же, как будто был в офисе, тут же бросил свое пахнущее шерстью пальто на спинку диванчика.

– Ты из холодильника продукты достань, – велел он, – а уж я все приготовлю. Ты можешь посидеть со мной в кухне, чтоб мне не скучно было.

Она обратила внимание, как умело он повязал фартук. Что-то ей напомнила эта сцена.

– Имей в виду, – сказала она, – я фильм «Москва слезам не верит» терпеть не могу.

Он с удивлением посмотрел на нее:

– Почему ты вдруг вспомнила?

Она вздохнула:

– Уж очень ты на героя из этого фильма похож. Не внешне, а по поведению. Сразу в кухню, готовить… Все как там. Нет чтобы просто для первого раза посидеть. Я бы угостила.

– Да я поваром мог бы работать запросто! – Он нашел в тазике картошку и быстро стал ее чистить.

Сразу ведь нашел! Нине ничего не оставалось, как, присев у стола, смотреть на него.

– Так почему ты фильм-то не любишь? – спросил Юра, погружая картошку в раковину с водой. – Миллионы женщин мечтали бы найти такого мужика, как герой фильма – Гоша.

– Я не мечтаю, – совершенно искренне сказала Нина. – Мне этот Гоша противен! Эти его дурацкие заявления: «Всегда и все я буду решать только сам, на том простом основании, что я – мужчина!» – пахнут дикостью, козлиными шкурами и костяными топорами. – Нину даже передернуло от отвращения.

– Что же тебе не нравится в этом высказывании? – Юра достал из шкафчика сковородку и внимательно посмотрел на Нину.

– Все не нравится! И то, что он с таким апломбом говорит о себе не как о человеке, а как о мужчине, то бишь как о самце. И то, что он будет решать все сам, основывается не на его уме, силе, еще каких-то положительных качествах, а только на принадлежности к полу. А может, этот Гоша – идиот, и все решения будут идиотскими? И какая же тогда в его жизни отводится роль женщине? Согласно кивать и лепетать: «Холесе, мой господин! Все сделаю непременно»? Ты заметил, как в финальной сцене фильма героиня суматошно мечется по кухне, наливая этому самцу суп в тарелку? Только бы это божество снова не разгневалось и не оставило ее в одиночестве – ведь она посмела не поставить его в известность, что занимает положение в обществе выше, чем он, простой хороший слесарь!

«Как долго я тебя искала! – страстно шепчет героиня. – Как долго я тебя искала?!» А кого, собственно, она искала? И на что теперь готова ради этого «мужчины»? Умная, волевая женщина, сделавшая себя сама и воспитавшая дочь, готова не только простить его хамство, она готова покориться, прислуживать, суматошно суетиться перед господином только потому, что он нравится ей как любовник. А чему этот человек учит ее дочь? «Женщина должна уметь готовить, потому что она женщина!» – вот главная сентенция этого фильма. Я это ненавижу!

– Ты, наверное, не умеешь готовить? – улыбаясь, спросил Юра.

– Умею! Могу доказать! Но ненавижу, что должна уметь готовить только потому, что я женщина! А мужчина должен зарабатывать больше, потому что он – мужчина!

– По-моему, мы с тобой подружимся! – заявил Юра, удивительно быстро, ровно и красиво нарезая картошку. – Я тоже ненавижу идею, что мужчина должен зарабатывать больше женщины. Мужчина, как, впрочем, и женщина, должен зарабатывать столько, сколько нужно ему для жизни, чтобы быть довольным собой и жизнью. А если его заработок не укладывается в чьи-то претензии или понятия о том, как должен жить человек, – это проблема не мужчины, а того, кто эти претензии имеет.

– Почему же тогда большинство людей воспитывают своих мальчиков и девочек словом «должны»? «Ты девочка, поэтому должна уметь стирать, шить, мыть посуду. Когда ты выйдешь замуж, ты будешь должна…» ну и так далее. Напротив, если в семье мальчик, то бедному ребенку с раннего возраста внушают: «Ты мальчик, ты должен хорошо учиться, чтобы не быть дворником, чтобы получить хорошее образование, работу, содержать свою семью…» Просто ужас!

– Послушай! – Юра аккуратно выложил порезанную картошку на сковородку с предварительно разогретым маслом и повернулся к Нине. – Неужели у тебя нечего выпить за твои прекрасные слова и оригинальные взгляды, которые, кстати, целиком и полностью совпадают с моими?

– Выпить есть! – Нина открыла бар, где стояли нераспечатанные бутылки всех мастей и калибров. – Но вообще-то я стараюсь не есть и не пить после шести часов вечера.

– Сделай для меня исключение! – Юра осмотрел содержимое бара и хмыкнул: – Конечно, преимущество ты отдаешь благородным напиткам, но к жареной картошке с огурчиками лучше всего подходит водка!

Нина вспомнила о сравнительно недавнем визите Кирилла и Пульсатиллы.

– Недавно всю выпили. Если и осталось, то на донышке…

Юра посмотрел в холодильнике и действительно нашел между пакетом кефира и банками с соком бутылку водки.

– По рюмочке будет достаточно!

И в то самое время, когда Лиза после ухода отца ложилась спать, Нина с Юрой устроили классические посиделки в духе студенческих времен: по большой тарелке жареной картошки с маринованными огурцами, по рюмке водки, а потом по большой кружке чая с вишневым джемом и овсяным печеньем. Незапланированный визит превратился в теплый семейный вечер.

Тарелки после еды Юра сам сложил в раковину.

– Я помою! – с готовностью предложила Нина. – Это будет справедливо: ты картошку жарил, мне со стола убирать.

Еще она хотела добавить: «Иди пока раскладывай диван!» – но отчего-то промолчала.

– Помой, пожалуйста! – ответил ей Юра. – Тем более что мне уже давно пора идти. Пока метро не закрыли! Мне же тащиться еще на другой конец города!

– Куда? – опешила Нина. Отчего-то она считала делом уже решенным, что Юра останется у нее ночевать.

– Поеду к друзьям. Вместе учились. Хорошие ребята – муж и жена. Пригреют как старого товарища в любое время суток, но все-таки хотелось бы явиться к ним не в три часа ночи. Они тоже устали, у них дети…

– А ты разве…

– Нет, я поеду! – Юра решительно надел помятое пальто, взял портфель и поцеловал ее в щеку. – Ужин и беседа были восхитительны!

Дверь за ним захлопнулась, Нина замерла, храня на щеке ощущение его поцелуя. Спать ей не хотелось совершенно. Она прошла в свою почти пустую комнату, в которой только и были что широкая тахта, ковер на полу да телевизор на низком стеклянном столике. Она прошлась несколько раз от окна к двери, ступая, как балерина, на цыпочках, сделала плавный поклон, широко развела руки, будто раздвигала пышную юбку, засмеялась неизвестно чему и нажала на кнопку пульта телевизора. Плоский экран практически сразу же спустил ее на землю с небес. (Не включайте телевизор, если вам хорошо!) Известный телеведущий допрашивал молоденькую, но уже очень успешную актрису модного театра: «Что для вас главное? Работа или любовь?»

– Конечно, любовь! – с горящими глазами возбужденно говорила девушка, одетая в немыслимо рваный, но, видимо, очень модный наряд. – Правда, сама я еще такую любовь пока не испытала, но уверена: ради любви и семьи я могла бы оставить все!

– Все принести в жертву? – нарочито удивился ведущий. – И главные роли в спектаклях, о которых мечтают все актрисы страны, и съемки в кино? И работу в школе-студии?

– Да, конечно! – ни на миг не засомневалась актриса. – Я смогу пожертвовать всем ради мужа, детей, ради семьи! В этом и заключается красота русского характера моей героини, которую я в настоящее время играю.

Ведущий программы выглядел как сытый кот. Нина поняла, что ответы неопытной девочки его полностью удовлетворили. «Жертвенность принимается мужчинами всегда без возражений. А мог бы он сам, – она представила ведущего, беседующего со своей женой, тоже известной актрисой, – принести себя в жертву своей более талантливой супруге? Не просто жить рядом с ней, когда каждый занимается своим делом, а именно оставить все; профессию, которой долго учился; работу, которая приносит деньги и дает независимость; увлечения, на которые совершенно не остается времени за хозяйственными заботами и хлопотами по воспитанию детей? Жаль, что никому даже не пришло в голову задать ему этот встречный вопрос…»

Нина выключила телевизор и еще раз прошлась по комнате. Но настроения кланяться и отвешивать поклоны уже больше не было. В голове завертелась какая-то чепуха из прошлой жизни: все время чем-то недовольный, брюзжащий Кирилл, ее дурацкая возня по дому, лопнувшие помидоры в консервных банках, его противодействие, которое пришлось преодолевать, когда она обучалась вождению автомобиля…

На столике под телевизором лежал иллюстрированный журнал. Она взяла его, развернула наугад. С двухстраничного разворота под заголовком «Личная жизнь известных людей» на нее смотрело лицо очень популярного молодого актера. Она вчиталась в его слова, которые были приведены сбоку: «Раньше актрисы и в кино снимались, и хозяйство умели вести, по двое-трое детей рожали. А сегодняшние сыграют в одном сериале – и все, считают себя элитой. Ни носки мужчине стирать не хотят, ни посуду мыть. Мне такая жена не подойдет!»

«Вот соединить бы этого крокодила с актрисочкой из телепередачи и посмотреть, что с ними будет через полгода!» – подумала Нина и бросила журнал на пол.

В постель она улеглась в полном смятении чувств. Юра, час назад так мастерски жаривший картошку у нее в кухне, теперь стал казаться ей кем-то вроде злого агента вражеской разведки: невозможно предположить, какой страшной подлости от него ожидать в следующую минуту!

«И что у нас с ним получится, если мы соединимся хотя бы на время? – думала она. – Наверняка он будет мне изменять, как изменял другим, а я стану нервничать, ждать, думать, как побороть соперницу… Буду обманывать себя тем, что он меня все-таки любит, просто обстоятельства выше его, поэтому он вынужден поступать эгоистично… Боже, какой кошмар! Неужели это все будет? И этот ужас называется любовью? Нет, ни за что! Я сейчас живу хорошо! От добра добра не ищут! – Нина, уговаривая себя, закрыла глаза, повернулась на бок, натянула повыше теплое одеяло… – А все-таки хорошо, что он меня поцеловал!» – вдруг подумала она, уже засыпая, и на этом счастливо закончила свой тяжелый трудовой день.