Книга: Джентльменов нет – и привет Джону Фаулзу!
Назад: 9
Дальше: 11

10

Сидела обезьяна на берегу и ела банан. Мимо плыли два крокодила. Один предложил другому:
– Давай спросим обезьяну, замужем ли она? Если ответит, что замужем, скажем: «Надо же, такая обезьяна и замуж вышла», а если ответит, что нет, скажем: «Конечно, кто же такую обезьяну замуж возьмет?»
Подплыли. Крокодил спрашивает:
– Обезьяна, обезьяна, ты замужем?
Обезьяна подняла очи к небу, вздохнула и ответила:
– Как же, выйдешь тут замуж, когда кругом одни крокодилы!
Известный анекдот
Опрос еженедельника «Дочки-матери», 2005 г.
Вопрос мужчинам: «Что вы ищете в девушке?»
Станислав, 40 лет, риелтор: «Красоту. В первую очередь внешнюю: ноги, талию, грудь, ухоженное и интересное лицо».
Слава, 25 лет, директор по продажам: «Легкость на подъем. Чтобы не искала отговорки типа «голова болит», «уже поздно», «денег нет».
Леонид, 45 лет, преподаватель в академии: «Умение прощать мои недостатки и вредные привычки. Но у самой чтобы таких не было».
Егор, 57 лет, инженер-механик: «Трудолюбие и бережливость. Пугают женщины-транжирки, везущие из супермаркета телегу продуктов, которые можно своими руками добыть. Например, картошку, морковь, свеклу. Вообще уважаю тех баб, которые любят в земле ковыряться».
Дэн, 25 лет, продавец: «Чтобы мне было с ней интересно».
– Мать еще не пришла? – спросила Вика сестру, прямо в пальто заглядывая в кухню.
Катя сидела за столом, намазывала на хлеб масло, пила чай и одним глазом читала книжку.
– Ей позвонила какая-то женщина, мама оделась и куда-то умчалась.
– Куда? – Вика почувствовала, как неприятно у нее похолодело под ложечкой.
– Ты стала очень подозрительной в последнее время! – Катя оторвалась от книжки и взглянула на Вику. – Это с Мишей связано? – Мишей звали того самого парня, у которого Вика ночевала накануне.
– При чем тут Миша? – Вика ушла в прихожую и стала там раздеваться. До Кати донеслись шлепок упавшей на пол сумки, стук закинутых в угол ботинок и шепотом произнесенное ругательство. – Все-таки кто же ей звонил? – Вика снова вошла в кухню и налила себе чай.
– Иди сначала помой руки! – Катя хоть и была младше сестры, но к вопросам гигиены относилась строже.
– Обойдешься. Колбаса есть?
– Нет. Мама сказала, что до получки еще два дня. В пакете есть печенье.
– На фиг мне сдалось это печенье? Я жрать хочу! – Вика открыла дверцу холодильника, окинула взглядом полки, залезла в морозильник, снова закрыла его и со стоном извлекла пакет молока. – Вот сволочная жизнь! Вечно ни пожрать, ни выпить! Сколько я себя помню, на все вопросы один ответ: «Подожди, до получки осталось два, три, четыре дня!» Да провалилась бы она, эта получка! За эти деньги даже удавиться и то не получится – мыло с веревкой стоят дороже!
– Мама придет – она тебе покажет мыло с веревкой! – Катя засунула остаток печенья в рот и перевернула страницу. – Хочешь – ешь! А не хочешь – не мешай! Тебе вчера говорили – иди ужинать, а ты сказала – не хочу! Вот теперь и пей одно молоко!
– Ну и ладно! Не лезь ко мне! Все равно, кроме молока, ничего в горло не пойдет.
– Почему? – Катя оторвалась от книги и посмотрела на сестру с интересом. – Ты беременна?
– И эта туда же! – Вика возмущенно покачала головой и отпила молоко прямо из пакета. – Шпионка кардинала! Не дождетесь вы у меня, чтоб я была беременна! Я не такая дура, как наша мама! Плодить нищету!
– Значит, ты и я – мы нищета?
– А то кто же? И зачем я пошла в этот педагогический институт? Тоже все, как ты, книжки читала! Пошла бы на экономический – сейчас бы уже подрабатывала в банке!
– Ага! – Катя скептически поджала губы. – У тебя по математике тройка была. И потом, на экономический без денег все равно не поступить, так что судьба твоя стать дипломированным филологом. – Катя в раздумье посмотрела на оставшуюся горбушку батона, уже протянула к ней руку, но на всякий случай спросила: – Будешь горбушку?
Вика подумала. Посмотрела на крошки, усыпавшие край стола, за которым сидела Катя.
– Буду. Ты ведь ела уже?
– Ела. Бери. – Катя вздохнула. – Мне все равно худеть надо. Вон в банке варенье есть. Намазать?
– Не надо. – Вика осторожно, будто боясь подавиться, откусила кусочек хлеба и запила молоком. Поморщилась. – Живот болит. Может, у меня язва?
– К врачу надо идти. – Катя снова уткнулась в книжку.
– Ну что, ты даже не поговоришь со мной? Читаешь какую-то дрянь… Куда все-таки мама пошла? – Вика помолчала. – Детектив, что ли?
– Ничего не детектив! – Катя перевернула книгу вверх обложкой, посмотрела фамилию автора, заголовок. – Какой-то Джон Фаулз. «Подруга французского лейтенанта». Она тут на столе лежала. Мама читала, наверное. Я посмотрела – интересно. Вот я и стала читать. По крайней мере не женский роман.
Вика фыркнула:
– Ничего в ней нет интересного! Сплошная ерунда, Викторианская эпоха. Тоже мне, джентльмены! Теперь их днем с огнем не сыщешь! Да я сомневаюсь, что и сто лет назад они существовали. Козлы! В том числе наверняка и автор!
Катя забыла про книгу и смотрела на сестру, широко раскрыв глаза. Они с Викой любили друг друга, хоть и ругались довольно часто, как многие дети в семьях.
– Ты же говорила, что твой Миша хороший. Что он не такой, как все. Что он настоящий мужчина.
– Говорила, да ошибалась. Самый он настоящий слюнтяй и маменькин сынок.
– Вы поссорились? – Кате стало ужасно жалко сестру. Поссорилась с любимым человеком, в институте учиться не нравится, живот болит… Да, Вика требовала участия. – Ну не переживай! Помиритесь еще! А если он оказался плохим парнем, то, может, и лучше, что вы расстались!
Вика даже побелела от гнева. Она наклонилась к самому Катиному лицу и раздельно и четко проговорила:
– Я же ска-за-ла тебе, что-бы ты не лез-ла ко мне со своими у-те-ше-ни-ями! Что ты понимаешь в жизни, чтобы меня утешать? Маленькая сопливка! Какое твое дело? Я же не лезу к тебе проверять, как ты учишься в школе и что за оценки у тебя по математике! И ты ко мне не лезь!
– Вика! Какая ты! – Катя обиделась, поджала губы, взяла со стола свою книжку и направилась из кухни в комнату.
– И выкини эту дурацкую книжонку в помойку! – Вика на ходу попыталась выхватить Джона Фаулза из Катиных рук.
– Не отдам!
– Нет, отдашь! – Зазвенела оплеуха, отвешенная Кате, младшая сестра от обиды заплакала в голос и бросилась в свою комнату.
– Дура! Ведьма! Стервоза! Ненавижу! – рыдала она, кинувшись на кровать и в бессилии комкая подушку.
Вике стало стыдно за себя и жалко сестру. Она вошла в комнату, встала на колени у Катиной кровати и засунула голову под Катину руку.
– Ну ладно, не сердись! Ну хочешь, ударь меня так же! Ударь! Ну ударь!
Катя спрятала свою руку под живот и продолжала плакать.
«Ну что это такое? Сидела читала, никого не трогала, вдруг явилась сестра, налетела как фурия, обозвала, накричала, избила…» Катя зарыдала с новой силой и плакала до тех пор, пока не почувствовала, что Вика тоже заливается слезами. У самой Кати глаза частенько бывали на мокром месте, но чтобы Вика плакала? Этого Катя за ней не замечала. Она прислушалась. Точно. Катя осторожно повернула голову, приоткрыла глаза. Изо всех сил сдерживая рыдания, Вика кусала губы и молчала. Но вот слезы бурными потоками полились из ее глаз на Катину подушку, сестру затрясло как в лихорадке. На подушке под Викиным лицом вмиг образовалось мокрое пятно.
– Ты не сдерживайся! Плачь громко! Так легче будет! – Катя приподнялась и погладила сестру по спине.
И точно! Внутри у Вики будто что-то прорвалось, она закашляла неожиданно лающим басом, а потом вдруг начала делать такие движения, будто подавилась.
– Нужно воды! – испугалась Катя.
Она побежала на кухню, притащила оттуда стакан с водой и с ужасом наблюдала, как у Вики стучали зубы, когда та пила.
– Ложись под одеяло! – Катя забрала пустой стакан. – Ты, наверное, заболела!
– Дай мне подзатыльник! Как я тебе! – вдруг жалобным голосом попросила Вика и подвинула к сестре голову. Та подумала немного и осторожно дернула сестру за мелированную прядку. – Ты что, с ума сошла? – Вика повернулась к ней, села на постели и вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладоней. – Больно же! Дали тебе волю, так стала дергать!
Девушка еще немножко повсхлипывала, потом замолчала. Посидев некоторое время на постели, она встала и подошла к молчащему телефону.
– Так кто же все-таки звонил маме?
– Откуда я знаю?
– Не тетя Нина? (Девочки издавна звали Нину по-родственному «тетей».)
– Нет. Ее я бы сразу узнала. Да и она меня всегда узнает. К телефону ведь сначала подошла я.
– И что эта женщина сказала?
– Ничего не сказала. Она меня по имени-отчеству назвала. Думала, что я – это мама. «Татьяна Семеновна? Добрый день». Ну, я тут же ее и поправила. Сказала, что сейчас позову маму.
– Лучше бы ты с ней вместо матери поговорила. По крайней мере узнала бы, что она хочет.
– Откуда я знала? Маме часто родители учеников звонят. И это, наверное, тоже мать какого-нибудь двоечника.
– Угу! И после разговора с матерью двоечника она быстро собралась и убежала? Оценки исправлять? Ну уж нет! Совсем непохоже. А голос у той женщины какой был?
Катя задумалась.
– Обыкновенный. Ну, может быть, немного вкрадчивый… Она так осторожно спросила: «Татьяна Семеновна?»
– Точно. Это она.
– Кто она?
– Мишкина мать. Она всегда слова произносит так осторожно, будто у тебя что-то выпытать хочет, а сама боится свой секрет выдать!
– Зачем она звонила?
– На меня, наверное, жаловалась. Она меня тогда увела в свою комнату и два часа уговаривала, что нам с ее Мишенькой пока еще жениться рано. Надо подождать.
– А ты что?
– А я ей нахамила.
– Что ж теперь будет? – Глаза у Кати округлились.
– Ничего не будет. Ни-че-го не бу-дет! – Вика снова подошла к постели и отнесла мокрую подушку сушиться на батарею.
– Ты его действительно любишь? – Катя опять была готова заплакать.
– Человека, который меня предал? Рассказал матери то, что я открыла ему одному под глубоким секретом? Он больше для меня не мужчина. Я не хочу его видеть. Я ничего не хочу. – Вика помолчала. – Я не хочу есть, я не хочу ходить в институт, я не хочу дышать…
– И не хочешь, чтобы наша мама разговаривала с Мишкиной матерью?
– Это мне теперь все равно. Я просто не хочу, чтобы мама влезала в это дело. Она и так в последнее время стала невозможной. С ней нельзя разговаривать, она ничего не понимает. Ей кажется, что ей все можно, а мне ничего нельзя, потому что я еще не окончила институт. Как будто все дело в институте! Закончу я его или не закончу – что от этого изменится?
– Мама будет спокойна, когда даст тебе образование. Она и мне все время это говорит. Ты же знаешь, ее любимая тема – «Вот когда вы выучитесь, я смогу умереть спокойно».
– Да что мне даст это дурацкое образование? Куда я с ним пойду? Только в проститутки или в няньки!
– Вот в этой книжке, что ты хотела выбросить, – глаза у Кати опять загорелись, – как раз и говорится о том, что одна бедная девушка нарочно вела себя так, чтобы про нее думали, будто она проститутка!
– Не проститутка! А любовница французского лейтенанта! Это разные вещи.
– Для англичан в то время это было одно и то же! И как раз эти разговоры и привлекли к ней внимание одного молодого человека! Джентльмена! А у того, как я поняла, уже была невеста из богатой семьи!
– Это все дурацкие выдумки! Джентльмены теперь вымерли, как мамонты! Так что книжку тебе действительно лучше не читать. – Вика сказала это уверенным голосом, но Катя видела, что думает она о другом.
– Ты действительно очень хотела выйти за Мишу замуж? – тоненьким голоском спросила Катя.
– Очень, – вздохнула сестра. – Я хотела изменить свою жизнь. – В ее голосе послышалось воодушевление. – Если б ты только знала, как живут люди! Я не имею в виду богатство, хотя это тоже, конечно, важно. Мишины родители не так уж богаты, но если бы ты видела комнату его матери! Не комната – настоящий кабинет образованной дамы прошлого века: шелковый диван, книжный шкаф на гнутых ножках, литографии в резных рамах, настоящие папирусы на письменном столе, зеркала и книги, книги кругом! Конечно, у них прекрасный, даже шикарный, я бы сказала, по моим понятиям, дом за городом, но дело не в этом. Мишин отец – дипломат, мать – филолог-лингвист, специалист по каким-то древним восточным языкам. Где, в каких странах они только не жили! Работали на раскопках во всех концах света. Мишка по-русски говорит хуже, чем по-французски и по-английски. По соседству с ними проживает какой-то банкир. Его сын – Мишкин приятель, и мы ходили к нему в гости. Так те, конечно, живут богаче, чем Мишкины родители. У тех дом – просто дворец, но там совсем другая атмосфера… – Вика посмотрела на сестру: – Если бы ты могла меня понять! Мне не денег хочется, мне хочется другого…
– Чего? – Катя сидела, приоткрыв рот, и во все глаза смотрела на сестру.
– Я хочу жить в том мире! – Вика гордо подняла голову и посмотрела вокруг себя, как королева, случайно попавшая к прачкам. – Я тоже хочу путешествовать, и знать иностранные языки, и заниматься чем-нибудь экзотическим, и чтобы к тому же еще платили много денег!
– Ну ты даешь! А как же мы с мамой?
– Тебя – я уже думала об этом – я взяла бы с собой, если бы собралась уезжать. А мама… Что мама? У нее на уме одни мужики! Да еще деньги! Два дня до зарплаты, три дня до зарплаты… Мама все равно меня не поймет.
– И ты поэтому хотела выйти за Мишку замуж? Без любви? И у тебя все сорвалось? Как жалко!
– Вот, сорвалось. – Глаза у Вики блеснули. – Но выйти я хотела не без любви. Он мне нравился. Мишка – добрый, покладистый. Может быть, потому, что горя еще в жизни не знал. Много бы я отдала, чтобы сейчас оказаться беременной, как вы все мне пророчите. Так ведь Мишка все боялся, как бы мне не навредить! Я сама, можно сказать, под него ложилась, а он ни в какую! «Мы должны быть осторожнее! Как бы ты не залетела!» И без презерватива – ни разу! Это его мамочка подучила! Хитрая стерва! Опасается, что ее мальчик женится на девочке не из «их круга»! Все твердила мне, что надо сначала проверить чувства. А сама, я думаю, уже навострилась поскорее увезти его отсюда подальше. Способности у него не очень большие, но надо думать, что он в случае чего и в Сорбонне доучится! На Сорбонну у него ума хватит. И закрутит там новый роман с какой-нибудь француженкой.
– Ах, черт возьми, как жаль! – совершенно по-взрослому проговорила Катя. – Неужели ничего нельзя сделать? Ты такая умная – придумай что-нибудь!
– Я уже придумала… Да это не сработало! Хотя сама идея была хороша. Просто люди теперь не те, чтобы ее реализовать. И Мишка оказался предателем. Все рассказал матери, хотя я просила его ничего ей не говорить!
– Что за идея? – Катя сгорала от любопытства. – Если ты говоришь, что не беременна, значит, что-то другое?
– Ладно. Время покажет. – Вика уже снова смотрела на сестру не как на подружку, а как старшая на младшую. – Я всю ночь не спала, пойду отдохну. А ты музыку не включай и поменьше читай дурацкие книжки!
– Что же мне читать? Газеты? Глянцевые журналы? – Катя немного обиделась на такую быструю перемену сестры. – Очень хорошо. Можешь послушать, какую чепуху в них пишут. Вот, например, журналистка популярного женского издания Лиза Боркова. – Катя показала сестре глянцевую обложку. – Смотри! И фотография ее напечатана. Рыжая – просто ужас. И еще в красном свитере, как попугай. Так вот, Лиза Боркова в последнем номере разразилась статьей на тему женской эмансипации. Хочешь посмотреть? – Она протянула Вике журнал, но, увидев, что та не сделала даже малейшей попытки его взять, прочитала кое-какие выдержки сама: – «…Замужество, какое бы счастливое оно ни было, все равно не дает развиться в полной мере творческому потенциалу женщины. В крайнем случае слабому полу уготована роль помощницы мужчины в его творческой работе. Актриса исполняет роль, порученную ей мужем-режиссером. Жена-секретарь правит рукописи мужа-писателя. Женщина-хирург ассистирует мужу-профессору и так далее. Единственное, что жене дозволяется, – самостоятельно вышивать, готовить экзотические блюда или мастерить шляпки. Таким образом она может удовлетворить свое честолюбие. Если роли меняются, брак, как правило, распадается. А если его поддерживать искусственно, то творческую женщину к середине жизни начинают мучить неврозы от нереализованного честолюбия…» Ты ведь у нас творческая личность? – Катя посмотрела на сестру. – И еще Энгельса цитату напечатали, чтобы придать вес своим словам. «Богатство мужа превращает женщину в рабыню». Как тебе нравится?
– Ты где деньги взяла, чтобы купить эту дрянь?
– Мне одна девчонка журнал дала. Ее мама читает. Потом полночи рыдает. Наверное, от нереализованного честолюбия.
– Как мама говорит, «ты лучше уроки учи»! – саркастически ухмыльнулась Вика. И с полной серьезностью добавила: – Особенно математику! А что касается честолюбия, так сообрази сама: мир населяют толпы мужчин, которым некуда девать силу и деньги. Разве женщины могут соперничать с ними? Ведь если на тебе ты сама, да ребенок, да еще муж в придачу, а ты вылезаешь из себя, чтобы стать лучшим хирургом, чем он, так ты уже не женщина – ты уже лошадь! Поэтому женщины и довольствуются вторыми ролями. Но самые умные из них на своих вторых ролях становятся главнее, чем мужчины на первых. Как Жозефина, мадам Рекамье и Диана Пуатье.
– То-то с Жозефинами потом и разводились, – заметила Катя. – А некоторых еще и на костер отправляли! И в тюрьму, и в монастырь, и под топор! – Но, заметив грозный взгляд сестры, Катя дальше сочла за лучшее привычно заныть: – Мне математика не дае-ется…
Но Вика, не слушая ее больше, решительными шагами отправилась в свою девичью постель.

 

Саша температурил всего одну ночь. Потом у него начались насморк и кашель, но температура установилась почти нормальная, и Лиза немного успокоилась. Конечно, он скучал, капризничал оттого, что нельзя было идти гулять и приходилось сидеть целый день дома, ныл и периодически срывался то на вой, то на плач. Все же благодаря Гале, приходившей на целый день, Лиза могла работать. В первую очередь она закончила редактировать большое интервью с Ниной.
«Напомнить ей о себе или промолчать?» – думала она все два дня, пока работала над материалом. Ей почему-то ужасно хотелось снова повидаться с Ниной. Лиза не видела в ней теперь ни соперницу, ни подругу. В нынешней Нине ее привлекали не прежние рассуждения самки, готовой до конца бороться за свое гнездо, а мысли карьеристки, поглощенной работой. На взгляд Лизы, совершенное отсутствие кокетства, простота, ум и искренность придавали Нине особенное значение: к ней хотелось вернуться, с ней хотелось поговорить о жизни. Но Нина за два часа беседы рассказала только о проводимых исследованиях и ни разу не упомянула о семье, личной жизни – о чем-нибудь таком, что позволило бы Лизе задать чисто женские вопросы. Нина как будто ощущала себя вне времени, вне общества. Она улыбалась, когда говорила о цифрах. Лиза, которой приходилось интервьюировать и актеров, и художников, знала эту глубокую поглощенность работой и уважала ее. Более того, она считала, что люди, погруженные в дело душой, составляют духовную элиту общества. Она и сама хотела бы в нее войти. И все же, все же… Лизу ужасно интересовали бытовые подробности Нининой жизни. Как она живет, с кем, не вышла ли замуж? Но спрашивать, как сложилась личная жизнь собеседницы, было бы дурным тоном, особенно если предположить, что Нина все-таки ее узнала.
Эти несколько дней, с тех пор как Лиза снова увидела Нину, помимо желания часто возвращали ее в прошлое, к тем уже далеким, как казалось ей, временам, когда она ощущала себя еще девчонкой. Двоякое чувство не покидало Лизу. С одной стороны, она все-таки вышла победительницей в чисто женской схватке за самца: увела от Нины мужа, несмотря на ее героическую стойкость и волю. С другой стороны, Лиза не могла не понимать, что эта победа оказалась для нее пирровой. Более того, кто знает, как сложилась бы ее дальнейшая судьба, послушайся она Нину. Уже спустя всего несколько месяцев жизни с Кириллом она убедилась в Нининой правоте, и, хотя собственные женские чары еще казались ей всемогущими, она с разочарованием обнаружила, что испытывать их, оказывается, не на ком. Кирилл, на удивление быстро свыкшийся с ролью мужа молодой и красивой женщины, молниеносно разучился ценить внешнюю привлекательность Лизы. Внутренней же общности у них не было никогда.
С перепугу Лиза кинулась в новый роман. Да и кто устоял бы перед молодым красавцем, выпускником военного училища, чей мощный торс и веселый взгляд было даже смешно сравнивать с дрябловатыми мышцами Кирилла, его уже порядочно отвисшим животиком и тусклыми глазками с набрякшими веками. Но, скоропалительно разорвав отношения с Кириллом и заключив новый брак с молодым лейтенантом, Лиза всего через несколько месяцев с ужасом убедилась, что брак вовсе не форма гармоничного сосуществования двух людей, а лишь возможность для мужчины получить бесплатную рабочую силу для ухода за ним самим и детьми. Женщина же при этом лишь пользуется средствами мужчины, и то не всегда. Некоторые мужья не могут содержать не только жену и детей, но даже и самих себя. Поэтому российским женщинам приходится работать не только дома, да и карьеру им сделать во сто крат труднее, чем мужчинам.
И когда эта печальная реальность отчетливо встала перед Лизой, она, вначале ужаснувшись, все-таки не сдалась обстоятельствам, а решила сделать все, на что была способна, чтобы переменить хотя бы в своей семье привычный ход вещей.
Эту свою многодневную битву за нормальное, по ее представлениям, существование Лиза не любила вспоминать. Наоборот, старалась стереть из памяти те подробности. Зато воспоминание о том, как с полуторагодовалым Сашкой села в московский поезд, чтобы вернуться домой, было приятным. Даже спустя многие месяцы оно напоминало ей о том чувстве внутреннего освобождения, которое посетило ее сразу, как только она решила уехать домой. Она еще помнила, как боялась, что муж, прочитав ее записку и обнаружив отсутствие детских вещей, бросится за ней в Читу на вокзал, чтобы остановить, помешать ей уехать самой и увезти сына. Она твердо знала, что никакие уговоры уже не смогут повлиять на ее решение. И когда поезд тронулся, а перрон остался пуст и никаких признаков присутствия на нем красавца лейтенанта не обнаружилось, Лиза не только не огорчилась этому, но вздохнула с облегчением и, напевая, стала устраиваться с Сашкой на жесткой полке плацкартного вагона.
– К мужу, наверное, едешь? – спросила ее сидевшая напротив пожилая женщина.
– Почему вы так подумали? – Лиза с интересом посмотрела на соседку.
– Веселая ты! Обычно, когда назад от мужа едут, ревут!
– Да, к мужу. – Лиза успокоила ее и, чтобы тетка не донимала расспросами, все время или спала, или занималась сыном.
Ехала она в Москву тайком, без денег, зная, что дома у нее нет, потому что отец уже завел новую семью, а с матерью она жить категорически не хотела. Впереди ее ждали проблемы устройства на работу, поиски жилья и все прелести жизни одинокой женщины с ребенком на руках. И тем не менее Лиза отчетливо помнила, что тогда в нечистом плацкартном вагоне, под стук колес, она впервые заснула с ощущением счастья. С ощущением, которое отсутствовало у нее все время после рождения сына.
С внешностью у Лизы были, однако, серьезные проблемы. Больше всего, конечно, ее беспокоили волосы. Впервые она заметила, что они стали вылезать пучками, сразу после возвращения в Москву. Она подумала, что это временное явление, связанное с родами, – так, кстати, говорили ей и врачи – и купила парик, чтобы переждать, пока организм придет в норму. Но этого не произошло, и теперь каждый раз, когда Лиза снимала с головы свой роскошный рыжий парик, сердце у нее болезненно сжималось. Проблема углублялась. Казалось, что на голове вообще нет волос – только кое-где виднелись жиденькие пучки. Лиза проводила расческой по голове в разных направлениях – и вперед, и назад, и с боку на бок, как рекомендовали косметологи, втирала в кожу разные мази – все было бесполезно.
«Хорошо, что проблема снаружи, а не внутри! По крайней мере ее хорошо видно!» Она шутила сама с собой, но каждый раз, когда готовилась снять парик на ночь, настроение у нее портилось. Даже мать и отец не видели ее без парика, думая, что эксцентричная дочурка специально завела такую вызывающую прическу. Сашка видел ее голову в натуре, но был еще достаточно мал, чтобы распространяться на эту тему. И Галя не знала о ее секрете довольно долго, пока Сашка не нарисовал простенький рисунок под названием «Моя мама». На голове у существа неопределенного пола были изображены три желтого цвета полоски.
– Ты что! Ты неправильно нарисовал! У мамы другая прическа, – сказала ему Галя и внесла коррективы оранжевым карандашом – вокруг Лизиной головы появились хвостатые яркие змеи.
– Нет! У мамы вот так! – продолжал упорствовать Сашка и стал настаивать на своих полосочках, зачеркнув нарисованную Галей роскошную шевелюру.
– Как странно он тебя видит! – Галя показала Лизе Сашкино творчество. Лиза могла бы просто улыбнуться в ответ, но решила быть справедливой и не подводить ребенка. Кроме того, ей была интересна Галина реакция.
– Устами младенца глаголет истина, – признала она правоту сына. – Это ведь у меня парик! – Она сделала одно быстрое, резкое движение и по округлившимся Галиным глазам поняла, что суровая правда оказалась для няни сюрпризом. – Вот теперь этот сюрприз я и буду носить на голове всю оставшуюся жизнь!
Было бы легче, если бы Лиза заплакала, но вот уже больше четырех лет, с тех самых пор как она почувствовала себя взрослой, слезы у нее куда-то исчезли.
Кроме того, с каждым месяцем она стала с некоторой тревогой замечать, что все больше худеет. Раньше у нее были вполне приятные формы, но сейчас без какой-либо диеты, вообще безо всяких усилий с ее стороны между талией и поясом брюк стали свободно пролезать сначала ладонь, а потом и кулак. В дополнение к этому кожа на плечах начала провисать неприятными складочками, а около коленок выросли отвратительные целлюлитные бугорки. Вопрос требовал кропотливого изучения (Лиза терпеть не могла чувствовать себя в чем-либо неподготовленной), но ей некогда было им заниматься. Она решила побольше есть, но это не принесло желаемых результатов. Кроме того, у нее совершенно пропал аппетит. От запаха пищи стало тошнить, как во время беременности, и она теперь стремилась выйти из кухни, когда Галя кормила Сашку супом. Единственное, что Лиза теперь ела без всяких ограничений, было мороженое. Она могла не завтракать, не обедать и не ужинать, но как только зачем-нибудь выходила из дому, ванильный рожок в шоколаде, купленный в первом же киоске, становился ее верным спутником.

 

Подошло время назначенной с Ниной встречи. Лиза обещала принести ей на подпись материал перед выходом в печать и старалась не отступать от своих обещаний. Она называла это «мужским стилем ведения дел», хотя прекрасно знала, что далеко не все мужчины отличаются пунктуальностью. Лизе было странно вспоминать, какой она сама была несколько лет назад. Она тоже могла без зазрения совести опоздать на важную встречу, а потом придумать нелепые оправдания. Могла не прийти куда-нибудь – просто потому, что не хотелось. Могла съесть на улице мороженое, тут же кинуть обертку под ноги прохожим и спокойно пойти дальше. И наконец, как небрежно она водила автомобиль! Но вот о своей красавице машине Лиза старалась не вспоминать. Как только она слышала слишком громкий звук чьего-нибудь двигателя или визг тормозов, то усилием воли переключала сознание на какое-нибудь неотложное важное дело. У нее в памяти даже была дежурная картинка для переключения: Лиза искусственно вызывала вид собственного рабочего стола со стопкой чистой белой бумаги и представляла, как на ней появляется текст ее будущей книги. Мысленно она исписывала все листы, после чего уже могла свободно думать о чем угодно, и мысли о машине больше ее не тревожили. Все-таки она была профессиональным психологом и в глубине души гордилась этим, хотя прекрасно помнила, что первые ее попытки утвердиться на этом поприще не удались.
«Я была совсем неплохим психологом! – говорила она себе. – Не моя вина в том, что законы рабства еще почти повсеместно процветают в нашем обществе! И в одиночку их не переломить».

 

Она прекрасно помнила, как Сашка заболел первый раз в жизни. Ему было всего три месяца от роду, и они жили тогда втроем в Забайкалье, в военном городке на съемной квартире. В поселке у них практически не было зелени – только копоть и мороз зимой и та же копоть и жара летом. Вокруг возвышались горы, поросшие лесом. Плохое сообщение, плохое снабжение, железная дорога только от Читы. Она и Сашку родила в Чите – в Москву не поехала, не хотела расставаться надолго с любимым мужем. Все беспокоилась, как он будет жить без нее. Уже потом ей рассказали доброжелательные знакомые из числа местных жен, что, пока она лежала то на сохранении, то в роддоме, к ее красавцу мужу все подкатывалась с предложениями товарищеской помощи по хозяйству жена его непосредственного начальника – усатого майора.
Сашке в тот день сделали прививки от полиомиелита и сразу АКДС, и вечером температура у него поднялась почти до сорока градусов. Лиза была неопытна, не знала, что делать, да и в доме у нее не хранилось почти никаких лекарств. Муж, как всегда, задерживался на работе. К двенадцати ночи она решила, что он не придет ночевать, как уже случалось не раз. И вот тогда в отчаянии Лиза выбежала из квартиры и стала колотить кулаками во все двери их старого, неустроенного двухэтажного дома. Она разбудила тогда весь подъезд.
– Какая-то истеричка! – обсуждали наутро происшествие соседки, жены сослуживцев.
– Избалованная и неумелая! – был вынесен всеобщий приговор.
– Мы думали, она сошла с ума! – рассказывали они еще потом долго друг другу. – Да все они там в Москве такие. Привыкли к хорошим условиям! Вот пусть теперь понюхает пороху здесь.
Почти никто не сочувствовал Лизе. А она так истошно кричала, чтобы кто-нибудь вызвал к Сашке по телефону службу спасения или «Скорую помощь», что создавалось впечатление, что она не понимает, где находится. Когда приедет «Скорая помощь», если до Читы шестьдесят километров? И что такого особенного случилось с ребенком? Ну сделали сыну прививку, ну поднялась температура. Явление рядовое, все знают, как надо с этим справляться. Ей стали предлагать лекарства – кто принес жаропонижающее, кто – супрастин, а она все кричала, что без врача ничего не будет давать, пока измученный мальчишка не уснул. Тогда она стала ходить как тень по квартирам и приставала то к одной женщине, то к другой:
– Посмотрите, пожалуйста, мой сын не умер? Не умер?
Да, в ту ночь в подъезде никто не мог заснуть. Для Лизы эта ночь была самой страшной в целой жизни. Никогда она не испытывала такого страха за себя, как испытала за сына. Правдой было также то, что она приехала совсем не подготовленной к жизни в военном городке, а тем более к материнству. Довольно скоро она всему научилась. Но за тот давнишний эпизод Лизе было не стыдно. Когда ребенок вдруг закатил глаза и стал дышать так тяжело, что она подумала, что очередной его вздох может стать последним, и заметила судороги, которых никогда не видела раньше, она была готова не только бегать по подъезду, но лететь на Луну или куда угодно, чтобы только кто-нибудь ей помог. Если она и была виновата, то в том, что до этого эпизода являлась слишком легкомысленной: вылупившись из-под крылышка папы с мамой, действительно ничего не знала о реальной жизни. Когда мама предостерегала Лизу от поездки в Забайкалье, она, ослепленная пришедшей к ней любовью, легкомысленно говорила: «Живут и там люди, рожают детей, ведут хозяйство» – и не делала ничего, чтобы обезопасить себя от случайностей.
Одна только мысль, что муж может уехать без нее, если Лиза задержится со сборами, приводила ее одновременно и в ужас, и в отчаяние. Куда угодно, только вместе с ним! Первые месяцы их жизни были действительно романтичными. Не покладая рук она вила свое гнездо. Трудности начались, когда родился Сашка. И реакцию мужа на его первую болезнь она запомнила прекрасно. Она провела ужасную ночь, действительно была близка к помешательству, боялась всего, даже то, что температура вдруг опустилась слишком быстро, ее испугало. Малыш весь вспотел, а потом стал холодным. Она переодела его, запеленала ножки. Он спал, и она в изнеможении задремала прямо на полу у его кроватки – боялась отойти, боялась, что силы оставят его и он умрет.
Муж пришел с работы под утро, ничего не зная о болезни сына.
– Лизка, дай мне скорее поесть! – громко с порога закричал он. – Через полчаса мне опять уходить! – Он тогда вообще был веселый, шумный.
– Тише! Что ты кричишь! Сашка болеет! – Губы у нее запеклись после бессонной ночи, и она еле могла ими шевелить. – Возьми себе хлеб, масло, пряники. Согрей чай. Больше ничего нет, я не могла приготовить еду – не отходила от Сашки, не было продуктов.
Он недовольно нахмурился, но тут новая мысль пришла ему в голову. Не получив еду, он решил восполнить это другим. Подхватив Лизу сзади, он понес ее на диван, что стоял в углу комнаты.
– Ты что, с ума сошел? – Ее возмущению не было предела.
– Ну что тут такого? – Муж, торопясь, принялся ее раздевать. – Сашка спит, ничего не услышит! Закрой перекладину кроватки пеленкой!
– Ты обалдел! Не соображаешь?! Я думала, ночью ребенок умрет!
– Да не умрет, не умрет! – Муж прислушался к Сашкиному дыханию. – Дышит спокойно, температуры никакой нет! Ты это все придумала, у страха глаза велики!
Он жизнерадостно засмеялся и опять потащил ее в угол. Звук пощечины, которую она отвесила ему, казалось, был слышен на всю округу.
– С ума сошла! Я как сейчас на работу пойду? – Муж схватился рукой за лицо и принялся рассматривать себя в маленьком зеркальце.
– Во-первых, ты сейчас не пойдешь на работу, а позвонишь, что не можешь отойти от ребенка. Во-вторых, ты отправишься в очередь за молоком, иначе мне нечем будет кормить сына. – Впервые она говорила с мужем таким ясным и холодным тоном. – А в-третьих, мне тоже не мешало бы немного поспать. Мне хватит двух часов. Я отдохну и восстановлюсь. И снова смогу взять все дела на себя. Тогда ты уйдешь.
– Ты что, идиотка? – Муж впервые назвал ее так. – Никому я звонить не буду. – Выражение его лица тогда показалось ей злым и чужим. – Я человек военный и должен быть на службе.
– Сейчас не война и не учения, – ответила Лиза. – Вон посмотри в окно! Твой майор со своей супругой отправился в магазин. Между прочим, у него тоже есть дети, он поймет. Два часа твоей службы сегодня ничего не решат. Задержишься после работы.
– Если я обращусь к начальству и скажу, что у меня заболел ребенок, меня не поймут. – Муж, ее самый дорогой в мире человек после сына, был непреклонен. – Это отразится на всей моей карьере.
– А если бы кто-нибудь из нас, Сашка или я, умер, ты тоже пошел бы на службу и думал о своей карьере?
– Дура! – ответил ей муж и хлопнул за собой дверью.
Весь тот день она пила не молоко, а воду, и ее собственное молоко – а она еще кормила сына – стало жидким и невкусным, и мальчик перестал брать грудь. Правда, вечером муж принес еду из буфета при столовой, и в том числе треугольные пакетики так необходимого ей молока. Она сварила на нем кашу на два дня, попила сама, покормила Сашку. Муж подкатился к ней, и ночью они помирились. Но в тот раз, впервые в жизни и на все оставшееся время, она отчетливо поняла, что Саша в первую очередь ее сын, а потом уже мужа.
С тех пор, как она говорила, «утекло уже очень много воды, в которую нельзя войти дважды», но каждый раз, когда у сына поднималась температура, ею овладевал этот безотчетный страх за ребенка, и она опять в который раз вспоминала, как в отчаянии бегала по холодному подъезду и звала на помощь.
Да, это было уже давно. А сейчас ей нужно было решить, в каком виде явиться к Нине. Однажды, еще до родов, Нина видела ее в естественном облике – с куцым уже тогда хвостиком на затылке и объемным животом, в котором помещался Сашка. Лизе хотелось прийти к Нине без рыжего парика, тогда она точно узнала бы ее без лишних объяснений. Это, конечно, было бы лучше всего, но… Лиза в который раз посмотрела на себя в зеркало, потрогала рукой непонятные кустики волос, вздохнула и отказалась от этой мысли.
– А не сделать ли мне вот что… – Она отбросила расческу и даже засмеялась от неожиданности. Собираясь к Нине, она извлекла из коробки, стоящей на антресолях, некий небольшой пакет и положила его в сумку. Потом оделась, взяла свои бумаги, натянула на голову без парика вязаную шапочку до бровей и поцеловала перед уходом Сашку.
Тот, увидев, что мать опять уходит, заныл, как делал практически всегда.
– Ну что ты ведешь себя как девчонка! – также привычно упрекнула его Галя, и Лиза, воспользовавшись их вялой перепалкой, выскользнула из квартиры. Путь ее лежал в ближайшую парикмахерскую.
– Вам стричься или что? – без интереса спросила ее свободный мастер.
– Стричься, – ответила Лиза и стянула шапку.
– Как будем стричь? – с сомнением в голосе спросила женщина, скорчив скептическую мину при виде Лизиных волос.
– Наголо, пожалуйста! – небрежно сказала Лиза, как будто стричься таким манером уже давно вошло у нее в привычку. И любой человек, увидевший ее в данный момент, нисколько не усомнился бы в том, что перед ним уверенная в себе, весьма избалованная жизнью молодая женщина.
Назад: 9
Дальше: 11