Розы и флоксы

Журнал «РР» – «Растительный Рай», в котором я работаю, предназначается для тех читателей, чьи средства позволяют интересоваться не только выращиванием огурцов и редиски, а растениями редкими, сортовыми. В последнее время таких любителей появилось немало, поэтому журнал имеет большой тираж, а редактор может, например, послать корреспондента в командировку на знаменитую ежегодную выставку цветов в Челси, в Англию.

В этом году этим корреспондентом оказалась я, и радость моя была тем более велика, что помимо нового свидания с Объединенным Королевством, в котором я уже бывала, мне предстояла встреча с подругой, вышедшей замуж за австралийца. Они уже несколько лет жили в Лондоне, но мне все как-то не удавалось их повидать. А тут – совпало.

Таня, так звали мою подругу, в Великобритании вела рассеянную жизнь домохозяйки, а Сид, ее муж, являлся в какой-то степени моим коллегой: он ездил по миру, собирал материалы на разные темы, делал из них статьи, иллюстрировал фотографиями и продавал в журналы.

Итак, я поехала в Челси с заданием ничего не упустить, обо всем написать и привезти в Москву какое-нибудь интересное растение. Наш журнал ставил эксперимент для читателей – насколько приживаются на нашей почве растения других стран.

Настроение у меня было прекрасное. В назначенный срок Таня и Сид приветственно махали мне в зале прилета аэропорта Хитроу. Они пригласили меня к себе – мы поехали в их небольшую съемную квартирку в хорошем районе – недалеко от Паддингтонского вокзала.

Обожаю этот район. По обе стороны длинной улицы тянется прямой ряд четырех-пятиэтажных белых каменных домов с плоскими крышами. Первые этажи украшены по фасадам чередой попарных белых колонн. Колонны обозначают входы в подъезды. Я не знаю, сколько домов на этой улице – ряды колонн кажутся бесконечными. Окна нижних этажей распахнуты настежь – у жителей не принято закрываться занавесями. Жизнь происходит у всех на глазах. Восемь часов вечера. Поздний май. Вот семья ужинает, вот девушка болтает по телефону, вот индус в чалме смотрит по телевизору фильм. Спокойная, приятная жизнь. На уровне второго этажа над колоннами – свои прибамбасы. Вместо портиков над подъездами сооружены выносные каменные терраски. На них выходят окна и двери из квартир второго этажа, будто на балконы. Терраски по периметру отгорожены низенькими белыми оштукатуренными балюстрадами – хоть танцуй. Я и раньше очень любила гулять по этой улице. Теперь же испытывала восторг оттого, что здесь поселились Таня и Сид.

Воскресный вечер выдался ясный и очень теплый. На террасах было полно людей. Совершенно открыто, не стесняясь, у всех на виду они сидели у себя дома за столиками, будто в кафе, поднятыми на уровень второго этажа. Пили пиво, болтали, несколько пожилых дам «дышали воздухом».

Главной достопримечательностью квартиры Тани и Сида была такая же терраса. Погода очень располагала посидеть на свежем воздухе вместе с другими. Сид принес стулья, Таня – пиво. Какое блаженство вытянуть ноги и положить их на низенький столик. Перед нами расстилалась улица – машин на ней по случаю выходного дня практически не было, люди в футболках и шортах шагали неторопливо по тротуарам, наслаждаясь вечерним теплом. Возле каждого подъезда, почти перед каждой дверью, на террасах и уж обязательно на окнах располагались растения. Цветы в подвесных корзинах, туи и лимоны в горшках, целые деревья в огромных кадках… Да чего только не было в этом настоящем, а не журнальном раю для растений. Только у Тани терраса оставалась пустой.

– Нужно будет и нам что-нибудь завести, – заметила она.

– Что привлекает людей в цветах? – Я уже вошла в свою роль журналистки в командировке. Оставалось только вынуть ручку или включить диктофон.

– Хоть это и банально звучит, – подмигнула мне подруга, – но красота спасет мир.

Я взглянула на Сида.

– Я к цветам равнодушен, – отозвался Сид.

– Что значит «равнодушен»? Тебе же нравится это растение? – Таня кивнула в сторону соседской двери, возле которой была выставлена огромная гортензия с круглыми шапками розовых цветов. Удивительно, как пышно она цвела, хотя май месяц – еще не сезон для гортензий.

– Ну, в принципе против нее я ничего не имею.

– А может быть, эта гортензия выглядит слишком претенциозной? Слишком нарядной? Неестественной? – Мне хотелось вызвать его на разговор.

Сид раскурил сигарету и отмахнул в сторону дым. Он сидел в шортах, босой, задрав ноги на спинку Таниного стула, и смотрел в небо.

– Мы склонны приписывать растениям человеческие черты, – сказала Таня. Она вдруг вспомнила, что она по образованию психолог.

– Береза – русская, роза – красавица, ель – злючка колючая, дуб – силач… Все это символы, возвращающие нас к древнеплеменным верованиям.

Сид почесал пятку о Танино плечо и переложил ноги на перила.

– Но комаров недаром зовут кровопийцами! – Таня шлепнула его по ноге и двумя пальцами продемонстрировала то, что от комара осталось. Мы засмеялись, разговор перешел на московские новости, а рано утром мы уже ехали в Челси на выставку в машине Сида. Он дал нам обещание покатать нас потом, куда мы захотим.

Выставка в Челси была не первой и не единственной выставкой цветов в моей жизни, но, без сомнения, самой знаменитой. Я поехала уже достаточно к ней подготовленной, и если честно сказать, она меня не очень поразила. Композиции были разные – и в типично сельском английском стиле, и экстравагантные – составленные из диких, на мой взгляд, сочетаний цвета и формы. Я фотографировала экспонаты, стараясь ненавязчиво захватывать и людей – но такого количества дурацких шляп на девушках и дамах я точно никогда не видела. В один момент толпа колыхнулась в сторону – приехала королева. Заманчиво было сфотографировать и Ее Величество, но я не полезла толкаться.

Территория выставки была сравнительно небольшая, разбита на небольшие квадраты, имитирующие дворики, в которых разные фирмы, садоводческие питомники и частные лица и выставляли свои композиции из растений. Некоторые были банальные, другие слишком кричащие, третьи – слишком английские. Я сфотографировала их все, но признаться, ничего нового практически не увидела. Я ожидала большего и чувствовала некоторую досаду. Таня и Сид уже устали. Они присели на лавочку перед типичным садовым английским двориком с огромными дельфиниумами, и болтали о чем-то. Я же, чувствуя себя на работе, упорно исследовала все до мелочей.

Людей на выставке собралось множество, и многие еще прибывали. Пожилые англичанки компаниями, родители с детьми, профессионалы с каталогами, журналисты с фотоаппаратами, светские хлыщи, желающие привлечь к себе внимание – вся эта публика составляла шумный плотный прибой, накатывающийся по дорожкам и растекающийся по экспозициям. Я к этому времени уже успела обежать всю небольшую по российским масштабам выставку и в раздумье присоединилась к Сиду и Тане. Ничего особенно интересного для своих читателей я пока не нашла.

Таня и Сид сидели спиной к толпе, лицом к дельфиниумам, и потягивали какой-то огуречного цвета напиток.

– Как тебе вот это? – спросила меня Таня, кивнув на английский дворик перед самыми их ногами.

– Дельфиниумы… Красивые, конечно, но… ради них ехать в Челси? Читатели не поймут. У нас такие тоже не редкость.

– Нет, я вот об этом… – Таня протянула руку с бутылкой, и я посмотрела внимательней туда, куда она показывала.

Чуть в стороне, посередине огороженной низеньким узорным заборчиком крошечной полянки, рос один– единственный розовый куст. Но что это был за куст!

Кай и Герда вместе со Снежной королевой и Г. – Х. Андерсеном упали бы в обморок, увидев этот куст, ведь розы занимали в этой сказке не последнее место. Цветы размером с небольшую дыньку-колхозницу. Куст ими усыпан сверху донизу и со всех сторон. Цвет – зашибись. Пламенеющий пурпур, с нижней стороны лепестков – темно-темно бордовый. Привет тебе, французский город Бордо! Не умирай от зависти. Цвет этих лепестков – не цвет вина, это цвет бархата, окутывающего стан наложницы восточного шейха. К этому цвету подходит только золото. Золото нитей на расшитых туфельках и корсаже. Золото медальона, спускающегося со стройной шеи на пышную грудь. Золото серег, раскачивающихся как маятники, при малейшем движении изящной головки томной красавицы. Вот какая это была роза.

Как я сразу не заметила это чудо!

– Как называется этот сорт?

Таня с улыбкой протянула мне каталог.

– Клюнула?

– Еще как!

Я сделала десятка два фотографий и плюхнулась на скамейку рядом с друзьями.

– Вот такой экспонат я бы в Москву привезла, – сказала я со вздохом.

Сид вежливо улыбнулся. Я видела, он немного скучал.

– Как же она называется? – Таня заглянула в мой каталог.

Я ткнула пальцем в строку.

– «Леди Пестиленс». Местный сорт. Выведена, кстати, недалеко, в питомнике Вудлоу-хаус. Находится… – Дальше следовало название городка, которое ни о чем мне не говорило.

– Леди… кто? – Таня фыркнула.

Я, естественно, знала, что многие растения называются собственными именами. Например, сирень «Мадам Лемуан» – нежнейшие махровые белые кисти, будто меховые, – в честь жены известного селекционера. Я видела староанглийскую розу «Квин Элизабет», высотой под два метра, и маленькую кремовую розочку «Анну Форд». И еще массу других растений с самыми шикарными именами.

– «Пестиленс». Легко запомнить. По звучанию похоже на пастилу.

Таня хитренько на меня посмотрела и что-то спросила у Сида. Его ответ привел ее в еще больший восторг.

– Вовсе не так сладко, моя дорогая. «Пест» – на староанглийском – «язва, бич, паразит». И «Леди Пестиленс», Сид сказал, можно перевести, как «Леди Чума».

– Ничего себе розочка!

Перед нами выстроилась группа английских старушек – посмотреть на леди Чуму. Таня взглянула на них и засмеялась. Старушки сами были как пожилой розарий – в аккуратных брючках или костюмчиках, шляпках с лентами, с сумочками или рюкзачками и почти все с палочками, чтобы не хромать. Они что-то оживленно обсуждали, разглядывая эту розу, и тоже заглядывали в журнал.

Мне вспомнилась героиня одного моего очерка – женщина примерно такого же возраста, как эти англичанки, из далекого подмосковного поселка. Она занималась разведением флоксов. Я поехала к ней в дождливый прохладный день, долго искала по атласу этот крошечный грязный городок, через который мне нужно было проехать, чтобы к ней добраться, и еще потом деревню – по раздолбанной однополосной дороге – километра четыре в сторону от шоссе. Пока я нашла это место, пока выяснила, где живет эта женщина – она меня уже перестала ждать. Я посигналила у ворот. Хозяка все-таки вышла. В рваной телогрейке, надетой поверх вылинявшего платья, и в старых резиновых сапогах на босу ногу, зорко всмотрелась в меня выцветшими бледными глазами, пригласила сначала в дом. Мы выпили чаю, а потом я ходила по ее участку и фотографировала. Я там еще испортила свои новенькие белые кроссовки…

– А слабо узнать, почему эту розу назвали «Леди Чума»? – вдруг спросил Сид.

– Почему это слабо? Я как раз сейчас это обдумываю.

– Мы можем съездить в этот Вудлоу-хаус – предложил Сид. Таня заглянула в каталог и сверилась с картой:

– По нашим меркам недалеко отсюда – километров сорок пять, максимум шестьдесят.

– Для бешеной собаки семь верст не крюк, – сказала я, и Сид засмеялся:

– Едем прямо сейчас!

Мы с Таней с удовольствием согласились. Через несколько минут мы уже выкатывались из Челси. Таня сидела впереди и штурманила по карте. Я разместилась сзади. Когда за окнами появился чистенький и зеленый сельский английский пейзаж, мне снова пришла в голову та бабулька c флоксами. Она была необразованна, но о флоксах знала все. Собственно, я и приехала к ней по заданию редакции затем, чтобы узнать, сколько же сортов флоксов можно вырастить на обычном подмосковном участке. Оказалось, больше тридцати. И это при том, что она выращивала только те сорта, которые любила. Но вот один сорт она выделила особо. Среди своих розовых, малиновых и белых собратьев он рос у нее особняком и имел цветы необычного для флоксов оттенка – бледно-голубого.

«Любовь Орлова» – с особенным значением произнесла она название этого сорта и любовно тряхнула шапки цветов, чтобы капли дождя не испортили лепестки. И я уже другими глазами посмотрела на фотографию знаменитой артистки, аккуратно вырезанную из какого-то журнала и висевшую на стене среди множества разных фотографий ее родственников. Была Любовь Орлова на этом портрете не по-пролетарски голосистой Стрелкой, а роскошной томной красавицей с тонкими бровями и в белоснежных мехах…

И вот теперь мне предстояло узнать о леди Чуме. Что могло быть интереснее для журналиста!?

Вудлоу-хаус – хозяйство, указанное в каталоге, занимало площадь сравнительно небольшую. Плантация роз, небольшой огород и сад – вот и все хозяйство. Но в идеально аккуратном огороде овощи, выращиваемые к собственному столу, поражали чистотой и какой-то картинной веселостью. Тыквы были невиданных размеров, от величиной с тазик до рюмки, и таких же необычайных форм. А сад, в котором яблони росли горизонтально, да еще вились вокруг шеста, как огурцы, с будто игрушечными, маленькими, краснобокими, еще недозрелыми яблочками, с вишневыми деревьями не выше пояса, чтобы легче было их обирать, с персиками вдоль забора напоминал скорее диковинную оранжерею, чем обычный приусадебный участок.

Руководил хозяйством уже не сам селекционер, Джордж Вудлоу – оказалось, что его уже нет в живых, а его дочь, миссис Бреддок, дама лет шестидесяти, бледная и сухощавая, с остреньким носиком и таким же острым взглядом. Всем своим видом она напомнила мне нашего российского судака.

– Пусть на всякий случай беседу ведет Сид, – предупредила меня Таня, оценив серьезность и сухость нашей хозяйки. – Как-никак – единый язык и флаг.

– Почему? – не поняла я. – Разве хозяйке такого маленького питомника не лестно, что к ней приехала журналистка из далекой России? Да я ведь еще собираюсь у нее купить «Леди Пестиленс».

Таня неопределенно пожала плечами. Я отошла назад. Сид представился фермером, желающим украсить свой двор английскими розами. Миссис Бреддок немного растаяла и не без некоторого колебания пригласила нас войти дальше ее офиса – крошечной комнатушки сразу около входа.

Собственно Вудлоу-хаус представлял собой двухэтажный каменный дом, выложенный из серого известняка, обвитый плющом. По случаю жары все окна в нем были открыты, но, кроме самой хозяйки, я никого больше в доме и во дворе не заметила. Еще за домом располагалась большая теплица, куда нас не пригласили.

Мебель в гостиной была старая, светло-желтая с серо-зеленоватой обивкой. В кресле у незажженного камина нежился рыжий кот. Мы сели. Хозяйка, видимо, не любила бросать слов на ветер, и если уж мы сказали, что приехали приобрести у нее несколько кустов роз сорта «Леди Пестиленс», то туда, к этим кустам, она нас и повела буквально после трех первых минут разговора.

К чести миссис Бреддок нужно отметить, что она была не из тех, кто руководствовался очковтирательским принципом «на выставку – лучшее». «На выставку – стандартное» – вот какой лозунг был провозглашен в этом хозяйстве, и поэтому выставочный экземпляр интересующей нас розы оказался нисколько не лучше остальных, продолжающих расти на ее участке. Действительно, целый длинный ряд «Леди Пести», как хозяйка ласково называла свои розы, состоял из совершенно одинаковой высоты уже знакомых нам цветущих кустов. Здесь, вблизи, я сумела рассмотреть мощные красноватые стебли с устрашающими, треугольной формы шипами.

Сид старался изо всех сил, чтобы расположить к нам хозяйку. Сначала он похвалил образцовый порядок на ее участке. Потом попытался ей рассказать историю про овечку Долли и связанные с ее рождением и кончиной сомнения австралийских фермеров. Он даже стал вразвалку ходить, а уже привычное мне скомканное лондонское произношение сменил на еще более невнятную речь своего детства. Но миссис Бреддок на все его разговоры было, по-видимому, плевать. Ее интересовало дело: сколько своих кустов роз, куда и в какие сроки она должна отправить. Мы с Таней только переглядывались: седая, сухопарая, совершенно не модная в нашем понимании, причесанная так же, как королева (в Англии, как я заметила, все пожилые дамы выглядят почти одинаково и все похожи на свою королеву), миссис Бреддок ни на слово не отошла в сторону от прямой цели нашего к ней визита. Кстати, моя подмосковная старушка с флоксами сумела выспросить у меня почти все о моей работе и семье, включая мужа, детей и родителей с обеих сторон за полчаса нашего с ней чаепития. И вообще, сугубо деловая, одетая в светлые брючки и мужского фасона трикотажную кофточку «гольф», миссис Бреддок отличалась от наших российских старух в халатах и телогрейках ровно настолько же, насколько наша действительность отличается от британской.

Тем временем Сид продолжал в самых восторженных выражениях расточать похвалы розам и лишь в самом конце разговора осторожно спросил миссис Бреддок, откуда взялось столь странное их название. Я навострила уши, приготовясь услышать рассказ о какой-нибудь ближайшей соседке или подруге этого дома. Какой-нибудь Мэри Шелли с ее Франкенштейном, и что-нибудь в таком же духе. Миссис Бреддок выслушала вопрос Сида и спокойно ответила:

– Эту розу отец назвал в честь меня.

Мы с Таней, шедшие позади миссис Бреддок и Сида, чуть не упали на грядки. Мощная, страстной окраски роза никак не вязалась с обликом субтильной и бледной миссис Бреддок. Сид тоже удивился:

– Эта роза названа в вашу честь, мэм?

– Да.

– Когда же был выведен этот сорт?

– Сорок лет назад.

После этих слов миссис Бреддок, плотно сомкнув тонкие губы, быстро пошла к дому. Мы нагнали ее уже у самого порога, где Сид попробовал было задать новый вопрос, но миссис Бреддок не желала продолжать разговор на эту тему. Она сухо спросила:

– Ну так как, вам упаковать саженцы, чтобы вы могли взять их с собой, или выслать почтой?

Сид вопросительно посмотрел на нас.

– Разрешите нам заехать за ними завтра, – сказала Таня. – Тогда мы и оформим заказ. Оплатим наличными.

– Как вам угодно. – Миссис Бреддок уже стояла на пороге своего дома. – Если я буду занята, оставлю распоряжение насчет вас моей помощнице, мисс Грейхем. Сейчас она уехала по делам, но завтра будет на месте.

Миссис Бреддок пожала нам руки и ушла. И мы через открытые окна первого этажа увидели, как все так же, не разжимая губ, она уселась за свой рабочий стол, включила компьютер и занялась текущими делами. Нам ничего не оставалось, как вернуться к машине.

Вечерело. За дорогу, уходящую вдаль, за зеленые луга, за купы деревьев опускалось солнце. Ехать в Лондон не было никакого смысла. Мы еще не узнали всего, что хотелось. Решено было остановиться на ночлег в ближайшем городке и там и перекусить. В пабе, с будто нарочно придуманным для этой местности названием – «Розы и флоксы», кроме пива, подавали еще и вино, и работала кухня с горячими блюдами. Мы с Таней уселись за высокий, покрытый темным лаком квадратный стол около окна, а Сида отрядили к стойке.

Что за манера у англичан держать в подобных заведениях всякую рухлядь! Я не без труда взгромоздилась на жесткий скрипучий стул.

– Старая мебель – это их особая песня, – не без гордости за свою новую страну обитания заметила Таня, узрев в моих телодвижениях некую долю скептицизма. Но за теплый денек, за солнце, за цветы, за цивилизацию я готова была простить англичанам их маленькие пунктики.

– Кому вино, кому пиво? – Сид, вошедший в роль австралийского фермера, вразвалку пошел к стойке.

Я выбрала вино, австралийское, в знак уважения к Сиду, а Таня – пиво. Мы заказали на кассе еду и уселись поудобнее. Единственная официантка – рыжеволосая веснушчатая девица унеслась хлопотать на кухню. Перед нами за окном расстилалась улица обыкновенного английского городка. Каменные здания, сложенные из кирпича или из известняка, красные или оштукатуренные и покрашенные в белый цвет – почти везде были увиты плющом. Башенки, эркеры и балкончики придавали им еще большее разнообразие. Под окнами, на металлических креплениях для вывесок, на невысоких фонарных столбиках – везде были цветы. На вымощенном старым камнем тротуаре, как и на заасфальтированной проезжей части дороги, не было ни соринки. И даже чистые, незакопченные, торчащие из каждой крыши каминные трубы свидетельствовали о том, как здесь почтительно относятся к среде обитания – камины не топят ни деревом, ни углем уже больше двадцати лет. Я сидела словно в прострации, вытянув уставшие ноги, потягивала вино, вспоминала грязную Москву в ее постоянный час пик и чувствовала себя в этом маленьком городке, как на Марсе.

Народу в пабе было немного. Каждый посетитель на виду. Вот в помещение вошла женщина – явно за пятьдесят, но в ярко-красном брючном костюме, плотно обтягивающем ее необъятные телеса. Она поздоровалась, заказала у бармена чай и вышла на улицу – прямо под нашим окном были выставлены три столика. Почему-то я вспомнила Агату Кристи – милейшая мисс Марпл обожала такие заведения.

– Ну, что будем делать с «Леди Пестиленс»? – спросил меня Сид, с видимым удовольствием отхлебывая пиво. – История остается за кадром?

Я задумалась. Мисс Марпл непременно расспросила бы всех знакомых о том, что ее интересует. Что, я хуже мисс Марпл?

Рыжеволосая фициантка принесла нам еду. Я воспользовалась этим и спросила, не сможет ли она уделить несколько минут русским туристам.

– Все в порядке? – девушка показала взглядом на наши тарелки. Меня смущала явно разварившаяся цветная капуста, которую я заказала на гарнир, но сейчас это было не главное.

– Вы давно здесь работаете? – спросила я девушку, будто ненароком доставая из сумки свой кошелек.

– Всю жизнь, а что?

– Вы, наверное, знаете миссис Бреддок…

– Миссис Бреддок из Вудлоу-хаус? Кто же ее не знает?

Я раскрыла кошелек и замешкалась, не зная, сколько нужно предложить официантке за информацию.

– Спрячь деньги, иначе тебе никто ничего не расскажет! – пнула меня под столом Таня.

– Как это не расскажет? За деньги? – Секунду я колебалась, но эстафету у меня подхватил Сид.

– Неужели вы знаете всех в этих местах? – спросил он официантку и слегка толкнул меня локтем с другой стороны.

– Я здесь родилась! – не без гордости сказала официантка.

– О! Так может, вы нам дадите совет, действительно ли нам стоит ехать к миссис Бреддок? Это ведь не близко!

– Смотря зачем вы собираетесь к ней ехать, – лицо официантки слегка заблестело оттого, что к ней обратились за советом, и на носу выступили капельки пота. – Если вас интересуют розы, так лучше, чем у миссис Бреддок, нет во всей Англии…

– А зачем еще, если не за розами, можно к ней ехать? – осторожно спросила Таня.

– Нет, я имела в виду, что… Ну, я сама не видела, но моя мама рассказывала мне, что леди Джейн раньше была, как бы это сказать…

Мы насторожились и боялись пропустить хоть словечко.

– … Ну, в общем, когда она заявлялась из Лондона с компанией своих лохматых и обколотых друзей, ее папаша был не в восторге.

На улице установилось вечернее затишье, слышен был каждый звук – отдаленная трель велосипедного звонка, шум тормозов скоростной электрички. Женщина в красном костюме за окном с невозмутимым видом пила чай – звяканье ее чашки о блюдце раздавалось так отчетливо, что казалось, она сидела с нами за одним столом.

– Вы хотите сказать, – решила я вступить в разговор, – что в молодости миссис Бреддок употребляла наркотики?

Очевидно, мой акцент привлек внимание посетительницы за окном. Она бросила на меня недовольный взгляд.

– Тогда ее звали просто Джейн Вудлоу, – официантка стояла спиной к окну и машинально до блеска натирала тряпкой кусочек нашего стола. – Розами стал заниматься ее отец – за это ему и звание дворянское пожаловали. Джейн, когда еще девчонкой была, в школу ходила вместе с моей мамой. А потом стала единственной благородной дамой в нашем городке… – Официантка хмыкнула и в который раз уже взглянула на Сида. Похоже было, что он ей понравился, что вовсе не удивительно при его обаянии, и весь рассказ велся для него.

– А где же теперь ее муж, мистер Бреддок? – спросила я.

– Умер. Ох и забулдыга же он был! Пил, как черт, да еще и похуже что выделывал… Все думали, что больше года он здесь не выживет. Но Джейн лечила этого Бреддока у нашего доктора. В Лондон ездить перестала. Но все равно не помогло. Ребеночек-то у нее мертвый родился, а вскоре и сам Бреддок Богу душу отдал.

Женщина за окном допила чай, отставила в сторону пустую чашку и с неудовольствием подняла голову – посмотрела на наше окно. Я подумала, что она хочет еще что-то заказать, но официантка ее не видела.

– Может быть, мы закажем вам что-нибудь? – спросила Таня у официантки.

– Не думайте, что я сплетничаю, – сказала та. – Но отец леди Джейн никогда не разговаривал со своим зятем. До самой смерти.

– Анна! Принеси-ка мне еще чашку чая! – вдруг неожиданно для всех нас, и в первую очередь для официантки, громко сказала женщина, сидевшая за окном. Официантка взглянула в окно, и ее лицо, и так до этого раскрасневшееся, теперь стало оттенка свекольного отвара.

– Я и не знала, что это вы, мисс Грейхем! – пробормотала официантка.

– Чашку чая, Анна!

– Хорошо, мисс Грейхем, сейчас принесу. – Официантка понеслась к бару. Мы принялись за еду, но я не могла отвести глаз от женщины в красном костюме. Чего это она так разоралась?

– Перестань на нее пялиться. Смотри в другую сторону, будто ничего не случилось, – сказала мне Таня с набитым ртом.

– А что случилось-то? – Я совершенно не «въезжала».

– Случилось то, что эта тетка за окном оказалась помощницей этой нашей леди Джейн. Слышала, как назвала ее официантка? Мисс Грейхем.

Я поморщилась:

– Ну и что? Я вообще ее и фамилию не запомнила.

– Ты не понимаешь, – сказала Таня. – Здесь совершенно другая жизнь.

Официантка принесла мисс Грейхем чай. Та что-то ей строго выговорила. Рыжеволосая скроила недовольную физиономию, но перечить не стала. Мисс Грейхем выпила полчашки чая, достала из кошелька несколько монет и отправилась в зал платить в кассу. Я отставила в сторону свою тарелку и встала из-за стола.

– Ты куда? – спросила Таня.

– Была не была. Осуществляю план-перехват.

– Все испортишь окончательно.

Мисс Грейхем в этот момент уже шла к выходу. Я ринулась ей наперерез.

– Я прошу прощения, мисс Грейхем, я журналистка из России. Не ответите ли вы мне на пару вопросов?!

Мисс Грейхем сделала вид, что не слышит. Ее красный костюм с достоинством проплыл мимо меня, как линкор военно-морского флота Ее Величества. Мисс Грейхем без единого слова покинула заведение. Я вернулась за наш столик. В окно было видно, как красный костюм не без труда втиснулся в маленький автомобильчик, перекосив его на сторону. Линкор уплыл.

– Ну, убедилась? – спросила меня Таня.

– Посмотрим, – ответила я и направилась к бару. Там я купила несколько штук шоколадных батончиков и вернулась на место. Официантка убирала за нашим столом пустые тарелки. Выглядела она явно расстроенной.

– Можно вас угостить хотя бы вот шоколадками, – я протянула ей батончики.

– Нет-нет, не надо. Я не возьму! – Она составила тарелки на поднос и собралась уходить.

– Скажите, Анна, – вдруг потянулся к ней Сид. – А за что вы не любите миссис Бреддок? Ведь вы ее недолюбливаете? Я не ошибся? Иначе не стали бы про нее рассказывать.

Анна помолчала, глядя в окно. Потом сказала:

– А кто ее любит-то в нашем городке? Она и не ходит никуда. А если и встретится вдруг по дороге, то никогда и словечка не скажет. Да и к отцу своему никогда на могилку даже не придет. И с моей мамой, с которой вместе в школу ходила, теперь даже не здоровается.

Сид дал Анне небольшие чаевые, и она их приняла, как заслуженную награду за обслуживание, не больше. Когда мы уходили, мои шоколадки так и остались лежать нетронутыми на столе.

Ночевать мы остановились в местной гостинице, с тем чтобы наутро снова заехать в Вудлоу-хаус за розами. У меня в голове уже сложился готовый рассказ, а пять экземпляров заказанной мной «Леди Пестиленс», привезенной на московскую почву, должны были служить к нему иллюстрацией. Задание редакции в принципе было выполнено.

Ровно в девять мы оказались уже у стен Вудлоу-хауса. Несмотря на указанные часы работы – с восьми утра до пяти вечера, ворота хозяйства были почему-то закрыты. Мы позвонили в специальный звонок и услышали, как в глубине территории раздался звук колокольчика, но из дома не доносилось ни звука. Никто не вышел и на наш звонок.

– Оставайтесь-ка вы в машине, – сказал нам Сид. – Думаю, будет лучше, если на переговоры пойду я.

Мы с Таней не стали возражать, хотя мне хотелось еще раз осмотреть дом и сад.

Сид позвонил еще пару раз. Никого. Когда он готов уже был ни с чем вернуться к машине, в доме, наконец, открылась дверь, и на пороге показалась мисс Грейхем. На этот раз ее мощное тело было облачено в светлые брючки, как у Джейн Вудлоу, и в такую же кофточку. Со свойственной ей решительной неторопливостью мисс Грейхем приблизилась к нам, но открывать ворота не спешила.

– Вчера мы договорились с миссис Бреддок о том, что приедем и выкупим розы, – начал Сид после приветствия. Он никоим образом не показал мисс Грейхем, что мы встречались с ней накануне.

– Это невозможно, – ответствовала та и собралась повернуться к нам спиной.

– Но почему? Ведь вчера, – Сид улыбнулся, включив в сторону мисс Грейхем все свое обаяние, – мы достигли с хозяйкой полного взаимопонимания, и она сама спрашивала у нас, каким способом ей подготовить растения для продажи.

– Мистер, я уже сказала вам, что предполагаемая сделка не состоится. – Линкор поплыл от нас в сторону дома.

– Но послушайте, мисс Грейхем! – Я выскочила из машины и подбежала к воротам. – Я приехала издалека, из самой России! У вас ведь небольшое хозяйство, и вам было бы очень выгодно сотрудничать с российскими покупателями! У нас огромный рынок сбыта, и публикация в нашем журнале сделает вашим розам прекрасную рекламу, за которую, заметьте, мы не требуем с вас денег.

Мисс Грейхем обернулась и обдала меня презрительным взглядом.

– Журналисты должны заранее договариваться о приезде, а не собирать слухи по всей округе.

– Если вы позовете сюда леди Джейн, я извинюсь перед ней лично, – я готова была сказать все что угодно, но не признавала за собой вину. Как бы тогда журналистам собирать информацию, если не разговаривать с людьми?

– Миссис Бреддок уполномочила меня сообщить, – выражение лица мисс Грейхем оставалось непреклонным, – что «Леди Пестиленс» не уедет в Россию. – После этих слов дама повернулась, и ее корма линкора, полная достоинства, стала удаляться от нас.

– Ну и дура! – от всей души по-русски объявила я ей вслед, оскорбленная в лучших чувствах. Однако делать было нечего, и, оценив безнадежность наших дальнейших попыток наладить контакт, мы с Сидом вернулись в машину.

– Поехали снова на выставку, – предложила Таня. – Может, удастся купить экземпляр оттуда?

– Выставочные экземпляры наверняка не продаются, – сказал Сид.

Некоторое время мы ехали молча.

– Ну и как тебе английские нравы? – мне показалось, что в голосе Тани слышится насмешка.

– Чума! – ответила я. – Так сами и бегут от явной выгоды. И это называется акулы капитализма. Мне, российскому человеку современной формации, такого не понять.

Мы еще помолчали некоторое время.

– Что будешь делать? – спросила Таня. – В редакции не похвалят.

Я разозлилась.

– У меня еще есть два дня. Что она, одна, что ли, на выставке, эта роза? Другую найдем. – Мне уже расхотелось писать о «Леди Пестиленс». Какого черта я должна делать бесплатную рекламу этим надутым индюшкам?

– Напиши о дельфиниумах, – сказал Сид.

– Помнишь вчерашний паб, в котором мы сидели? – спросила Таня. – Он назывался «Розы и флоксы».

– Вот о флоксах и напишу, – согласилась я. – Пошли они подальше со своим этим Вудлоу-хаусом! Флоксы, кстати, и транспортировать легче. И приживаются лучше.

Остаток пути мы проделали молча. Но Сид уже не пошел с нами на выставку, а сразу засел выпить пива. Но Таня не решилась бросить меня, и мы пошли вместе.

Теперь уже я целенаправленно устремилась к флоксам. Одна из экспозиций, которую я, кстати, мельком отметила накануне, целиком была посвящена им. Не стараясь уже быть особенно вежливой, я решительно пробралась сквозь толпу посетителей и без лишних слов предъявила дежурной сотруднице свой аккредитационный пропуск.

Роскошные цветущие флоксы наполняли воздух дивным ароматом. Их белые, розовые, сиреневые шапки будто хвалились передо мной красотой, будто стремились попасть в объектив камеры. Но в душе у меня почему-то уже не было ни умиления, ни восхищения. Равнодушно и быстро, кадр за кадром, я делала снимки, деловито дополняла их записями в блокноте. Сотрудница экспозиции давала мне необходимые пояснения.

– Если захотите купить что-нибудь, вот каталог нашей фирмы, – она снабдила меня небольшим проспектом. Я равнодушно его полистала.

– Какие сорта вы посоветуете читателям нашего журнала?

Она раскрыла передо мной нужную страницу.

– Новые вот здесь. Сиреневый сорт «Сабина» – очень хорош. И еще обратите внимание на «Блю парадиз». Его нет на выставке, он не успел зацвести. Но сорт уникальный.

– «Блю парадиз»? А чем он хорош?

– Это совершенно новый гибрид. Появился всего около года назад. Единственный в мире флокс голубого цвета.

Я опять вспомнила подмосковную бабульку в старой телогрейке и сапогах.

– Боюсь, что вы не совсем правильно информированы. – Чувство, близкое к злорадству, вдруг шевельнулось в моей душе. – Голубые флоксы существуют давно. Они растут в России на обычных дачных участках.

В глазах служительницы появились одновременно и удивление, и недоверие.

– Неужели? Нам об этом ничего не известно.

Я протянула ей визитную карточку с названием нашего журнала.

– Если хотите, я пришлю вам свою статью с фотографиями, – предложила я. – Голубой флокс уже давно выведен в России. Цвет – устойчивый, холодный и очень красивый.

Служительница вертела в руках мою карточку.

– А как он называется? – недоверчиво спросила она.

И я, внутренне торжествуя, ответила, с оттенком небрежности и превосходства:

– «Любовь Орлова». Это в честь нашей замечательной русской актрисы. Настоящей кинозвезды.

Таня, во время нашего разговора стоящая поблизости, вдруг посмотрела на меня пристально. И я не поняла, чего же все-таки больше было в ее взгляде: снисхождения или грусти.