Таня
Татьяна сидела боком к столу и невидящим взглядом смотрела в окно. Альфия проводила с ней в своем кабинете так называемую беседу. У терапевта — фонендоскоп, у хирурга — скальпель, у офтальмолога — лупа, а у психиатра — беседа. Вот единственно информативный метод, позволяющий психиатру говорить, что он понимает состояние больного.
— Татьяна Петровна, вы меня не слушаете?
Альфия состояния Татьяны все еще не понимала. За последние несколько дней та несколько раз не только по-разному рассказала о своей жизни, но и полностью изменила представление о себе у Альфии. Если бы у нее спросили, Альфия могла бы сказать, что в течение недели у нее в кабинете побывали две разные женщины, внешне похожие друг на друга. Более того, в последние два дня Альфия находила у пациентки все меньше и меньше поводов для лечения. Вот только оптимизма у Альфии неприбавлялось.
«Ничего они не понимают, эти доктора, — думала Таня. — И мне отсюда не выбраться. Никогда».
Альфия делала вид, что ведет легкую беседу, но сама внимательно наблюдала за больной. «Опыт показывает, что такие тяжелые состояния, как было у нее, быстро не проходят. Не может же быть, что мне вдруг попался какой-то совершенно уникальный случай? — думала Альфия. — Рецидив может возникнуть в любой момент, если я отменю лечение. Разве я вправе так рисковать?»
— Татьяна Петровна, вам интереснее то, что происходит на улице? Вы не хотите поговорить со мной?
Таня перевела на доктора взгляд. Альфия отметила про себя: «Глаза у нее светлые, взгляд внимательный, спокойный. Мимика сохранена. Выражение лица чуть раздраженное…»
— Откровенно говоря, мне наплевать, что происходит на улице, — глуховатым голосом проговорила Татьяна. — Мне неизвестны ни эта улица, ни этот городок или поселение, не знаю, как это правильно назвать… Я обеспокоена тем, что нахожусь в больнице. Я не знаю, что со мной произошло, почему я сюда попала. Я мало что помню, и это приводит меня в отчаяние.
— Ну вот и давайте поговорим об этом. — Альфия положила перед собой блокнотик, в котором делала пометки.
— Давайте. Хотя мы уже, кажется, столько говорили…
Альфия вдруг подумала про свою собеседницу: «А ведь она интересная женщина. Конечно, не того типа, что сейчас в моде, но что-то такое в ней есть».
— Вы совсем не помните, как сюда попали?
— Такое впечатление, что память у меня вообще резко ухудшилась. Я хорошо помню, что было со мной раньше, например, как я училась в школе. Раннее детство — эпизодами. Потом — институт. Работа, семейная жизнь. Но вот последнее время…
— «Последнее» — это какой период? Год, два, несколько недель или месяцев?
Татьяна задумалась.
— Последние полгода. У меня как раз шли опыты, связанные с операциями на мозге у последней серии подопытных мышей, и вот эти дни я уже помню хуже, хотя опыты до них помню прекрасно.
— Вы много работали? Больше, чем обычно?
— Не помню. Помню только, что меня в тот период очень раздражал запах в лаборатории и сильно болела голова.
«У нее ясное лицо, — думала Альфия, — и красивой формы губы, сердечком. Теперь такая нечасто встречается. Считается немодной. Татьяна на десять лет старше меня. Но выглядит моложе, чем по паспорту. Интересно, считали ли ее хорошенькой в студенчестве?»
— Скажите, а вы довольны своей внешностью? И были ею довольны лет, скажем, в двадцать? Вы хорошо одевались, когда жили с родителями? У вас вообще была благополучная семья?
Таня слегка задумалась.
— Одевалась я как все, особенно не выделялась. А семья у меня была очень хорошая. Только, к сожалению, родители рано умерли.
— Простите, а можно узнать, от чего?
— Мама — от рака. А отец, думаю, от горя. Он умер через месяц после мамы. Хотя официально установили, что его смерть наступила от сердечной недостаточности.
— С кем вы жили после их гибели? Одна?
— Недолго. Я вскоре вышла замуж.
— Вы очень переживали их смерть?
— Переживала. Но муж меня поддерживал. Виталий, вы его знаете. Когда я осталась одна, он забрал меня к себе. Через некоторое время мы оформили отношения официально. Я была очень счастлива с ним тогда.
— Вы его сильно любили?
— Я и сейчас его люблю.
Она сказала это так просто, естественно, что Альфия немного удивилась. Она ожидала у пациентки снижения эмоционального фона. Собственно, оно и было всего несколько дней назад.
— А вы не помните ваши слова некоторое время назад, что теперь любите не мужа, а…
— Не мужа? А кого? — В глазах Татьяны читалось искреннее удивление.
Альфия осторожно напомнила:
— Вы говорили, что… Бога.
— Фу, ерунда какая… — Таня поморщилась. — Ну, значит, точно у меня что-то с башкой. Я всегда была атеисткой.
— В нашей стране многие были раньше атеистами. Кто атеистом, кто коммунистом, — заметила Альфия. — А потом многие стали верующими.
— Я в церкви ходила только как в музеи, — сказала Таня. Она подняла глаза на Альфию, и врач увидела в них сомнение. — Можете делать со мной, что хотите, но я вам не верю.
— Не верите тому, что я рассказываю о вас? Или не верите тому, что любили Бога?
Таня помолчала.
— Знаете, я устала.
— Мы скоро закончим, но все-таки ответьте на мой вопрос.
— Я не знаю, как вам ответить. Я сейчас никакого религиозного чувства не испытываю. Но я не думаю, что у вас есть какой-то резон меня обманывать…
— Поверьте, что нет.
— Я не верю, что у меня психическое заболевание. Я всегда была очень в этом смысле здорова…
Альфия улыбнулась.
— Знаете, об этом мы не будем пока говорить. Ведь люди не болеют психическими болезнями с рождения… А многие и не лечатся, даже когда уже явно больны.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, и все-таки я не согласна, что больна.
Альфия сделала несколько пометок в блокноте, переменила тему.
— А что это у вас? Какие-то красные пятна на коже? Прямо до локтя. У вас кожное заболевание?
Таня отмахнулась.
— Это пустяки. Аллергия. Я порезала палец. И ваша медсестра намазала мне ранку йодом. Хотя я предупреждала ее, что не переношу йод.
— Так было и раньше?
— Да. Но это неважно, я знаю, что дня через два пятна исчезнут.
— У вас аллергия именно на йод?
— Да. Уже довольно давно.
— А на другие лекарства?
— Нет.
— А на запахи?
— Нет. Хотя я очень остро чувствую запахи. Есть те, которые я очень не люблю.
— Какие же это запахи?
— Специфические. Формалин, эфир, хлороформ…
— А духи?
— Нет. Хорошие духи я люблю.
— Еще немного побеседуем, и я вас отпущу. Ваш муж немного рассказывал мне о ваших опытах. Разве сама идея вызвать у живого существа любовь искусственным образом не безумна?
— Совсем не безумна. Это такой же эксперимент, как и другие.
— Поясните, пожалуйста.
— Ну, например, действовать препаратами серы, сульфаниламидами на воспаление, по сути, ускоряя физиологическую реакцию, — не безумие? А воздействие йодистыми препаратами на мозг, вызывающее любовь, по сути дела, тоже физиологическую реакцию, вы считаете безумием?
Альфия задумалась.
— Сульфаниламиды, насколько я знаю, действуют не на воспалительную реакцию, а на микробы.
Таня горячо возразила:
— Ну пусть на микробы. Но есть много препаратов, которые действуют на иммунитет. Но иммунитет ведь тоже физиологическая система? Это допустимо?
Альфия внимательно следила за ходом ее мыслей.
— Иммуномодуляторы действуют в рамках одного организма. А вызывая в организме любовь, вы влияете и на кого-то другого. Хорошо, если это будет любовь к абстракции, например к Богу. А если к другому человеку, которому эта любовь совсем не нужна? Вы стоите на том же пути, что и разного рода колдуньи, готовящие приворотные зелья. Вы никогда об этом не задумывались?
— А разве применение психотропных средств действует только на одного индивида? В окружении человека в среднем около пяти-семи других людей. Это родители, муж или жена, дедушки-бабушки и дети. И поведение всех этих людей тоже меняется в зависимости от поведения больного.
— Но наши лекарства действуют на психику, нормализуя ее работу. Во всяком случае, мы стараемся, чтобы было так.
Таня усмехнулась.
— Если вы будете до конца честными передо мной и перед собой, то признаете, что лекарства не всегда идут больным на пользу.
Альфия почувствовала раздражение.
— Но я же сказала, что мы стараемся. Если лекарство подобрано правильно, оно должно помочь.
Таня подловила ее на слове.
— Так ведь и мы стараемся. Почему вы отвергаете создание такого лекарства, которое может изменить саму природу человека?
«Как, оказывается, она умна! — удивилась Альфия. — Мне приходится напрягаться самой, чтобы вести с ней достойный диалог».
— Повысить уровень любви — это не означает снизить уровень агрессии, — сказала доктор. — Ваш муж рассказывал мне, что некоторые подопытные животные впадали в такой раж, что загрызали друг друга насмерть. Любовь и агрессия. От ненависти до любви — один шаг. Не мной это придумано.
— В этом-то все и дело, — вздохнула Таня. — Мы ведь стоим в самом начале пути. И, может быть, нашей жизни не хватит, чтобы завершить работу.
Альфия снова записала что-то в блокнотик.
— Я не хочу вас обидеть, но мне уже несколько раз попадались больные с огромным набором доказательств того, что знают, как победить рак. При этом они говорили только о раке. Не было ни одного, кто предложил бы средство лечения саркомы, меланомы… Только рак. И знаете почему?
Таня приуныла: «Мне никогда не убедить психиатров, что я не больна. Никогда не думала о таком конце. Неужели крышка?»
— Потому что рак — у всех на слуху. Знаете, что рассказывала мне моя первая пациентка? Что она — дочка Ленина и Розы Люксембург.
— Почему же Люксембург, а не Арманд?
— Вы правильно подметили. Потому что о любви Ленина к Арманд в то время еще никто не знал.
Таня быстро прикинула.
— Но ведь по возрасту эта женщина не могла быть дочкой Ленина? Внучкой, по крайней мере.
— Это уже неважно. Больные всегда говорят о вещах известных. Напали французы — появилось огромное количество Наполеонов. Изобрели теорию относительности — прорезались Эйнштейны.
— А напали немцы — клиники заполнили Гитлеры и Сталины?
В глазах у Тани читалась горечь… Она думала о себе.
— Нет, дудочки. Гитлеры еще попадались, хотя их были единицы в сравнении с Наполеонами, а вот Сталины не встречались. По крайней мере, при его жизни.
— Почему?
— Боялись, что посадят. Больные ведь тоже не дураки, хоть и больные.
— Так вы, значит, думаете, что у меня тоже мания величия?
Альфия сказала:
— Я думаю, вам пора отдохнуть. Прервем нашу беседу до завтра.
Все-таки эта больная была ей симпатична. Альфия незаметно разглядывала Таню и сравнивала с собой. Абсолютно другая. «Вот вам пример, — думала Альфия. — Возраст, полнота, практически поставленный диагноз — и обаяние. Такое случается очень редко. Пожалуй, впервые среди больных я вижу по-настоящему обаятельную женщину. И в Тане есть внутренняя сила. От чего она в ней, эта сила?» Альфия думала сейчас, что от болезни.
И вдруг Таня заплакала. Она взахлеб рыдала от бессилия и унижения, закрывала лицо руками, но слезы текли, и она прихлопывала их к щекам. Альфие стало тяжело на сердце.
— Пойдемте в палату, я вас провожу. Это я виновата, что вы переутомились.
Таня оторвала ладони от лица и, глядя на Альфию, страстно проговорила:
— Знаете, может быть, вы проживете дольше меня. Даже наверняка дольше. Может быть, вы будете тогда уже старой. Старухой! Так вот, в тот день, когда-нибудь, когда меня уже не будет, вы услышите по радио, по телевидению, в Интернете или еще где-нибудь, что ученые все-таки нашли такое средство, какое вызывает любовь. И вы вспомните меня тогда, пожалуйста. И вспомните, что лечили меня зря и что я была права, когда утверждала, что можно лечить любовью!
Услышав эту тираду, Альфия сразу переменилась в лице. Вместо участливо-жалостливого оно стало холодно-равнодушным, словно маска. Два раза нажала на потайную кнопку.
— Вас проводит в палату Нинель Егоровна.
Затем снова уселась за стол и написала в блокнотике целую фразу. Потом задумалась и печатными буквами вывела крупно, сбоку: «Таня — истеричка?»
Нинель открыла дверь снаружи своим ключом и выпустила Таню в коридор. Сама притормозила и тихонько кивнула:
— Там вас опять ее муж дожидается.
Вот уж кого Альфия не хотела видеть, так это Давыдова.
— Скажи, что я не могу его сегодня принять. Я очень занята. У матери даже еще не была.
— Так и скажу.
Нинель вышла. В проеме двери Альфия увидела, как Давыдов подошел к Тане. Он наклонился, чтобы обнять ее. Дверь почти захлопнулась, и последнее, что заметила Альфия, это словно окаменевшую Танину спину.
