Альфия
Дима с Настей появились на следующий день после перевода как ни в чем не бывало. Сначала Альфия хотела устроить им обоим выволочку, но, подумав, не стала этого делать. Решила понаблюдать. Совместная трепка, как и совместный успех, очень сближает. Она не могла поверить, что Д. всерьез заинтересовался своей пациенткой.
Дима объявил, что хотя швы и сняты, но рану нужно осматривать каждый день. Под этим предлогом он вызывал Полежаеву в процедурку, выпроваживал оттуда Сову и по часу там что-то делал.
— Ты бы зашла туда, посмотрела, что они там делают? — как-то не выдержала Альфия в разговоре с Нинель.
— А чего смотреть? Сидят на кушетке вдвоем рядышком. Разговаривают. Он ее за ручку держит. И не холодно им на клеенке-то!
— О чем разговаривают?
— Ой, Альфия Ахадовна! — Нинель выразительно посмотрела на начальницу поверх спущенных на нос очков. — Не знаете, что ли, о чем парни с девушками на свиданках разговаривают?
— Так он в нее влюбился, что ли?
— А вы что, слепая? Не видите?
Альфия остолбенела и решила положить конец этим перевязкам.
Они по-прежнему сидели с Димой в одной комнате. После возвращения он приступил и к своим обязанностям дежуранта, правда, только пока в паре с еще одним доктором. У Сурина потихоньку просыпался интерес к новой специальности, и хотя он мало в ней понимал, но, по крайней мере, старался. Удивительным казалось, что интерес его был связан лишь с потребностью зарабатывать, теперь ему требовалось гораздо больше денег. Оценку психического состояния Насти он решил отодвинуть на потом, когда начнет что-то действительно понимать.
Настя же не пыталась убедить Диму ни в своем здоровье, ни в болезни. Она приняла его заботу как должное. И хотя раньше рядом с ней еще никогда не было такого человека, ее это не удивляло. Она, как и Таня, считала себя избранной и поэтому появление Димы представлялось Насте естественным.
Прошла уже неделя с тех пор, как ее перевели из больницы, и она плыла по течению, ждала, что он решит, как поступит. А Дима боялся заговаривать с Альфией о Насте. Не нравились ему и странные, вопросительные и насмешливые взгляды Альфии на него исподтишка — из-под поднятый руки, из-под корешка истории болезни. Не нравилось ощущение, что они с Настей — два маленьких кролика в клетке, а снаружи за ними наблюдает красивый и хитрый удав. Не нравилось, что больные поглядывают на него снисходительно. И хоть у Насти хватило ума молчать, Оля Хохлакова все равно перестала с ней откровенничать о своей любви к молодому доктору. На потеху всего отделения Оля выкрасила волосы в ярко-бордовый оттенок, перед обходом мазала губы розовой перламутровой помадой и надевала вызывающего вида лифчики.
— Где она берет эту красоту? — как-то поинтересовался Дима у Совы.
— Так она же выходит в магазин. Пенсия у нее с северов немаленькая, каждый месяц получает… — уклончиво ответила Сова.
Ровно в одиннадцать, как он и договаривался с Настей, Дима снова собрался в процедурку.
— Вы куда? — поинтересовалась Альфия, когда он встал.
— На перевязку.
— А что, Нинель Егоровна не может перевязать?
— Нет. Я сам хочу посмотреть рану.
Альфия решила перехватить его в отделении. Она подхватилась и быстро пошла к больным, но ни Насти, ни Сурина у больных не было.
— Где Дмитрий Ильич? — грозно спросила Альфия у Хохлаковой.
— Улетела птичка! — Оля зыркнула на заведующую голубым глазом. — Не достать вам теперь!
Альфия только вздохнула. Она уже давно замечала особенность больных говорить некоторые вещи удивительно впопад.
— А конкретнее?
— Новый доктор Полежаеву в процедурку увел, — вмешалась Марьяна. — Он ей там, наверное, чип вставляет. Чтобы за ней следить.
Альфия помолчала. Строгим взглядом обвела больных. Никто ничего не добавил. Хохлакова нахмурилась. И тут Сова, ставшая случайной свидетельницей разговора, не удержавшись, фыркнула и захохотала. Альфия посмотрела на Сову, на Марьяну — двусмысленность фразы дошла и до нее.
— Чип? А, это теперь так называется! — И тоже захохотала, как ни была зла. И как ни странно, эта случайно рожденная Марьяной пошловатая шутка (Марьяна-то ничего не подозревала и вкладывала в сказанное самый прямой смысл) внезапно примирила Альфию с ситуацией. Насмешливо сверкая глазами, она обратилась к Сове:
— Ну, что ж, пойду, посмотрю, как внедряются у нас новые технологии.
В процедурке пахло спиртом и йодом. Настя лежала на кушетке, распахнув халатик, приспустив трусики. На коже правой подвздошной области красовалась свежая аккуратная наклейка. В тазике около стола с инструментами валялась почти не испачканная марлевая повязка. Дима мыл руки в другом конце комнаты.
— Перевязали уже? — спросила Альфия, не глядя на Настю.
— Угу.
— Все в порядке?
— Угу.
— Жаль, вы меня не позвали посмотреть рану.
— Я вас не хотел отвлекать. Сам справляюсь.
Настя поднялась, села на кушетке. Одернула халат.
— Конечно, — усмехнулась Альфия. — Вы в этом деле понимаете больше меня. Видите, не пропустили катаральный аппендицит.
Дима молчал.
— Дмитрий Ильич меня спас! — с вызовом сказала Настя.
— Конечно-конечно. Я ничего и не говорю. Дмитрий Ильич — герой! Но все-таки вернитесь после перевязки в кабинет. Я вам кое-что покажу.
Альфия сказала это самым серьезным тоном, но при этом неожиданно подумала: «Как чип вставлять!» — и, давясь от смеха, почти бегом вернулась к себе.
Ждать пришлось минут десять. Она, конечно, злилась, но понимала, что злость ее уже не так печальна, а ревность не так остра, как несколько дней назад. Альфия могла более или менее спокойно анализировать ситуацию. Неопытный мальчик влюбился в больную девочку, дочку состоятельных родителей. У девочки на фоне лечения — улучшение состояния. Она выглядит и ведет себя так, как многие в ее возрасте. Не сознавая опасности, глупый мальчишка летит прямо в пропасть. Но почему вместе с ним в эту пропасть затягивает и Альфию? Мальчик ей нравится, но она опытнее и старше. Она должна выбросить из головы и его самого, и больную девочку и заниматься собственной жизнью.
Легко сказать. Из головы-то она его, может, и выбросит, но не из… Альфия задумалась: а в самом деле, из чего выбросить? Из сердца? Но сердце — простой мышечный орган. Оно чувствовать не может. Из печени? Печень — большая печка. В ней все горит или тлеет, но желаниями она не руководит. Во всяком случае, напрямую. «Вот! — подумала Альфия. — Слово найдено. Выбросить из желаний. А что такое желания? Игра гормонов? Отчасти. Гормонов и других сложных соединений, которые вырабатываются где? В мозге. Значит, потребность видеть, слышать, ощущать и соединяться с любимым человеком — это все-таки продукт деятельности мозга. Не коры, подкорковых образований. Значит, выкинуть из головы любовь сознанием невозможно. Получается замкнутый круг. А возможно что? Переключить подсознание. Но редко кому удается это сделать».
Она бросила рыбкам корм.
Как там сказал Давыдов? «Такое впечатление, что мы все больны». Мы не больны, мы просто бредем в сумерках. В сумерках подсознания… Беда в том, что мы не можем корой распознать то, что в данный момент времени хочет подкорка. Ее профессор не так уж не прав в своем поклонении Фрейду, хотя теперь она понимает, что суждения Фрейда весьма односторонни. И он тоже находился в сумерках подсознания. Вернее, поправилась она, в сумерках любви. Мы бредем на ощупь, отыскивая друг друга, соединяемся, ошибаемся, расходимся, снова цепляемся друг за друга… И самое главное, мало кто бывает счастлив в этих бесконечных поисках. Она вспомнила рассказ Давыдова, что его жена открыла вещество, отвечающее за развитие страсти. Причем (он особенно это подчеркивал) необязательно любовной — может быть, и религиозной, может быть, даже страсти к собирательству или какой-нибудь другой… Важна только интенсивность чувства. Сколько мук претерпевает человечество от страстей? Альфия подумала: что будет, если и в самом деле окажется, что с помощью Таниного открытия можно регулировать накал страсти? Первой загнется мировая культура. Она ведь не подпитывается страстями, она питается, пожирает их, так ими и кишит. Без страсти любое произведение кажется пресным. Она засмеялась: Рогожин не убил бы Настасью Филипповну, Наташа не изменила бы Болконскому, Анна, наоборот, не сошлась бы с Вронским, Скупой Рыцарь поделился бы добром со своим сыном, а Гумберт предоставил бы Лолите возможность спокойно учиться в школе. Мир был бы другим! Прекрасным, спокойным.
Провернулся замок. Хлопнула дверь. «Ага, явился не запылился».
— Куда ты дел Полежаеву?
— Она пошла к себе в отделение.
Альфия взяла со стола бумажку.
— Я звонила в больницу. Пришел ответ из патанатомии. Аппендикс действительно был воспален. Вот, ознакомься. Я записала под диктовку.
Дима взял бумажку и прочитал вслух: «…макроскопически не изменен, микроскопически — небольшие очаговые скопления полиморфноядерных лейкоцитов, в том числе эозинофильных…» Дима поморщился. Такая картина может быть и у здорового человека. В стенке червеобразного отростка всегда присутствуют лейкоциты.
Альфия следила за ним.
— Что, не нравится? Но ведь ты оказался прав.
Дима положил заключение на стол.
— Если бы я сам не наблюдал клинику, я бы сказал, что мы вырезали аппендикс у здорового человека.
Альфия ухмыльнулась:
— Во-первых, не мы, а ты. Во-вторых, даже не ты, а хирург районной больницы. И, в-третьих, одним аппендиксом больше, одним меньше. Чего уж так расстраиваться? Вчера он был катаральным, а через два дня мог быть уже флегмонозным. Вырезали, и ладно. По крайней мере, аппендицита теперь у нее быть не может.
Дима подавленно молчал.
— Брось расстраиваться. Еще и не такое бывало.
Он посмотрел на нее.
— Но как вы узнали, что никакого «острого живота» у Насти не было? Ведь все симптомы присутствовали! Я сам их проверял!
Альфия не без удовлетворения ухмыльнулась:
— Опыт, мой дорогой, опыт… Поработаешь года три, тоже научишься их понимать.
Он переспросил:
— Кого?
— Наших больных! Для их же пользы.
Дима встал. Лицо его приняло торжественное выражение. «Как в церкви при венчании», — подумала Альфия.
— Я хотел вас спросить, — Дима испытывал смущение, как никогда еще в жизни. — Это очень важно для меня…
Альфия кивнула ему, мол, не жалко, спрашивай. Он собрался с духом:
— Может такое быть, что Настины родители специально ее сюда поместили?
Альфия опешила. «Он что, правда дурак?»
— Специально поместили? С какой же целью?
— Ну, может, она им мешала… Настя, во всяком случае, именно так говорит.
Альфия надменно выпрямилась во весь свой немаленький рост.
— Ты, дорогой, оказывается, не читаешь книжки, что я тебе дала. Что на дежурствах-то делаешь?
Он промолчал.
«Чипы вставляешь», — констатировала она про себя, и удивительно, от грубости ей стало немного легче.
Дима вскинул голову, и все его лицо мгновенно залилось еще по-юношески розовым пламенем.
«Хорошенький какой!» — вдруг опять подумала Альфия и вновь ощутила прилив желания.
— Но ведь Настя совершенно здорова!
Альфия вздохнула. Опустила глаза, чтобы он не заметил, не прочитал ее тайных мыслей, ее борьбы.
— Не знаю уж, как с тобой разговаривать. Ты внимательно историю болезни смотрел?
— Даже очень внимательно! — Весь Димин облик теперь выражал вызов.
— Деточка моя, — Альфия нарочно стала сюсюкать с ним как с маленьким. — И разве ты нигде не нашел, что отсутствие желания учиться, работать, невозможность правильно определить себя среди сверстников и в семье есть не что иное, как первые звоночки болезни?
— Таких людей тысячи.
— А кто тебе сказал, что они все здоровы?
— Их просто никто не понимает!
Она вздохнула.
— Это им так кажется, что не понимают. Но если они обращаются вовремя к умному врачу — он их поймет. И пропишет лечение.
Дима молчал и смотрел на нее недоверчиво. Альфия продолжала, уже воодушевляясь собственными словами:
— Дима, подумай, что такое по сути болезнь? Необязательно психическая, любая… Это всего лишь стесненная в своей свободе жизнь. Не помню, кто это сказал, кажется, Энгельс. Кто-то из-за болезни не может есть, кто-то — дышать, кто-то — ходить, кто-то думает не так, как другие… Но если чьи-то странные мысли и поступки не мешают жить окружающим и вам лично, да ради бога! Думайте, как хотите, чувствуйте, как хотите, и поступайте тоже, как хотите. Но если наступает противоречие между вашими мыслями, вашими чувствами и поступками, если они мешают вам и не дают жить другим людям — вот тут-то и пожалуйте к доктору, на лечение. Но вот в чем противоречие: вам самим ваши мысли могут не мешать, но окружающие жить с вами не могут. Как быть в этом случае? Ну-ка, ответь!
Дима во время ее тирады сжал кулак и размеренно стал стучать им в стену.
— Вы, психиатры — просто, просто… — Он долго не мог подобрать нужное слово. — Фашисты!
Альфия остолбенела.
— Ты что, сдурел?! Иди уж, отдохни, что ли, после всех твоих трудов!
Она повернулась и вышла, всем своим видом показывая, что не хочет больше тратить время на беседу с глупым мальчишкой. Но, выйдя из кабинета, почувствовала себя несчастной и разбитой. Она так старалась, подбирала слова… Ей, оказывается, самой понравилась ее речуга. А ему на это наплевать. Ему только нужно, чтобы она оправдала его поступки. Альфия прикусила губу. «Зря стараюсь. У него сейчас гон. Для него существует только эта худосочная сучка».
