11
deep
Ввод.
Цветная метель…
Почти для всех дип-программа ассоциируется со снегом. С теплым, цветным, но все-таки со снегом. Но теперь Дибенко готов подарить миру вечное лето.
Почему же оно кажется мне снежной пустыней?
Я не прав. Нет… не то. Я не вправе. Не вправе решать за других. Если даже для Чингиза «Искусственная натура» — обольстительный искус… то что говорить про других? Про паренька из провинции, который остается на ночь на работе, запертым на ключ, лишь бы влезть через чахлую линию в глубину, без всякого комбинезона и шлема… лишь бы оказаться под небом Диптауна, вдоволь наиграться на эльфийских пространствах, забежать в дешевый бордель и посетить недоступный в жизни ресторан… Что говорить о прикованном к креслу инвалиде, для которого глубина — единственный шанс ступить собственными ногами пусть по нарисованной, но такой настоящей траве. Что говорить о всех несчастных, тоскующих, измученных, уставших, разочарованных?
Глубина…
Танец, танец теплых снежинок. Затягивающий в темноту водоворот. Калейдоскоп, фейерверк…
Свет.
Стою в своем гостиничном номере. Все нормально. На кровати — Протей и мотоциклист. Усталые старые куклы…
Ты придешь ко мне, Темный Дайвер. Придешь, и мы поговорим.
Проверяю карманы. Вот подаренный Дибенко пистолет.
Значит, к разговору я готов.
А вот и пейджер с мигающим огоньком. Ну… наконец-то Дик проявился…
Видно, сильно сдали нервы от прорвавшегося вслед за нами Императора…
Самого Дика в глубине нет, он оставил сообщение на пейджере.
Включаю прием, и появляется изображение.
Вот те раз… Мы редко знаем друг друга в лицо.
— Привет, Леонид.
А он и впрямь старик. Черт возьми. Ему за пятьдесят. Точнее не определю. У меня было слишком мало знакомых чернокожих.
Ну никогда я не предполагал, что Крейзи Тоссер — негр!
— У меня совсем мало времени, — говорит Крейзи. Пытается улыбнуться. В лице — боль. Он лежит, и вокруг суетятся какие-то тени. — Я выпросил… одну минуту. Ничего. В наше время от первого инфаркта не умирают. Верно?
— Верно, Дик, — говорю я, хоть он и не может меня слышать, его давно увезли в больницу, над ним сейчас колдуют врачи и сиделки, и я верю, что все будет нормально, Ричард обеспеченный человек, американская медицина не чета нашей, и все обязательно будет хорошо, не может не быть…
— Дочка отправит тебе письмо… а со мной все будет хорошо. Нервы сдали, Леонид. Старый я стал. Старый и глупый. Ничего…
Дик смотрит куда-то в сторону, едва заметно кивает. Его торопят. Не знаю уж, что он сказал, что соврал, чтобы ему позволили наговорить перед камерой это сообщение. Что-нибудь о важном контракте, о сделке в миллион долларов, наверное…
— Я верю, что ты дошел. И что все сделаешь, как надо, тоже верю. Удачи тебе… дайвер. Поработай и за меня… слабонервного глупца. Удачи.
Изображение исчезает.
Такие дела… такие дела.
Я вспоминаю, как изменилось лицо Дика, когда Император спросил «кто вы».
Вот такой зарождающийся искусственный интеллект. Вот такой прогресс. Убивает, во всяком случае, почти по-настоящему.
Нет, я не думаю, что Император ударил Крейзи Тоссера чем-то вроде оружия третьего поколения. Скорее, тут действительно виноваты нервы. Напряжение, усталость… и больное сердце.
И все-таки сотворенная Дибенко жизнь уже готова убивать.
Открываю дверь. Осторожно выглядываю в коридор, выхожу, запираю.
Пока спускаюсь по лестнице, кидаю на пейджер Дибенко просьбу о встрече. Не люблю ждать. Поэтому, наверное, и приходится вечно этим заниматься.
Только поймать такси в Диптауне никогда не проблема. Едва поднимаю руку, как притормаживает машина. Водитель — молодой панк с гребешком цветных волос на голове и в рваной куртке на голое тело. Кажется, программа. Называю адрес и раскидываюсь на заднем сиденье.
Сегодня на улицах постоянные пробки. Такси еле ползет. Минуем Виртуальную площадь, потом машина сворачивает куда-то в китайский квартал.
— Так будет быстрее? — интересуюсь у водителя.
Чайна-таун появился в глубине недавно. Китай очень долго не желал входить в общую виртуальность. Но все-таки и их проняло…
Теперь квартал стремительно разрастается, раздвигая Диптаун вокруг себя. Пространства в виртуальности — сколько угодно. Наверное, китайцам это нравится.
— Быстрее, — говорит водитель.
— Уверен? Смена маршрутизации…
— Уверен.
И тут манера ответа перестает мне нравиться.
Я смотрю в крепкий, бритый затылок. Прокручиваю в памяти короткий разговор.
Программы-водители изначально вежливы. Лаконичным до грубости умеет быть лишь человек.
Додумывать не успеваю. Что-то вопит внутри — инстинкты, чутье, интуиция.
В следующий миг я прикладываю к затылку водителя ствол пистолета. Мягко, но ощутимо.
— Останови машину!
Цветные фонарики над лавками. Бумажный дракон в сочно-синем небе. Улыбающиеся, все сплошь улыбающиеся, лица прохожих.
— Машину, — повторяет водитель. И начинает набирать скорость.
Это не программа! Я отдал приказ и не получил ни отказа в выполнении, ни послушания. Только человеку дано лгать и тянуть время.
— Парень, ты пожалеешь. У меня оружие третьего поколения.
Водитель поворачивает голову. Улыбается.
У меня перехватывает дыхание — он смотрит на меня, но продолжает мчаться по улице, продолжает рулить.
— Правда? И что с того?
Со мной не может случиться ничего страшного. Не должно. Я в виртуальности, черт возьми, и самая большая из возможных неприятностей…
Самая большая — смерть.
Толчок, глухой удар о капот — чье-то тело отлетает к обочине. Крики. Ничего страшного, конечно, у человека сработает выход по недопустимо сильному физическому воздействию. В Диптауне можно было сделать любые столкновения абсолютно безопасными, человек мог бы встать, отряхнуться и пойти дальше. Но тогда, рано или поздно, он мог бы шагнуть на реальную дорогу, не боясь несущихся машин…
Водитель, даже не оборачиваясь, начинает хохотать. Он не мог не понять, что произошло… и он смеется.
— Останови! — повторяю я.
Чего он добивается? Задержать меня в глубине? Доставить куда-то, куда я ехать не собирался?
— Потерпи немного, — советует водитель.
Он смотрит в дуло пистолета и улыбается. Потом открывает рот и медленно обхватывает ствол губами.
Безумие. Какой-то немыслимый сексуальный изврат. Минет с пистолетом.
И я вдруг понимаю Крейзи Тоссера, который открыл стрельбу по Императору.
— Зря, — говорю я, пока палец сдвигает предохранитель. — Зря.
Мы по-прежнему несемся по узким улицам Чайна-тауна, и уже нет никаких сомнений, что это не кратчайший путь к дому Чингиза. Впереди машины будто катится волна — люди разбегаются, освобождая дорогу.
— Три… — говорю я.
Да чего он хочет, черт возьми?
— Два…
Снова насмешливая, человеческая улыбка. Какой он веселый парень! Я, впрочем, тоже умею шутить. Первые пять зарядов — парализующие… если верить Дибенко.
— Один…
Водитель тормозит.
Я даже не успеваю порадоваться за его благоразумие. Машина — в каком-то узком, захламленном тупичке. У стены — человек в темном плаще.
И в его руках пистолет.
Я успеваю пригнуться, когда звучит выстрел, и пуля разбивает стекла. Лежу на заднем сиденье, а водитель, перегнувшись через спинку кресла, ухмыляется, сжимая зубами ствол моего пистолета. Потом начинает откидывать голову, с неожиданной силой выдирая оружие из рук.
И тогда я нажимаю спуск.
Белая пыль, запах горелой кости. Крошево выбитых зубов облачком висит в салоне.
— Ай-яй-яй… — шепеляво произносит водитель. И улыбается.
Пистолет он выпустил. Вот только умирать не собирается. И на парализованного никак не похож.
На стволе пистолета — отпечатки зубов.
Сволочь Дибенко!
Все снова на инстинктах, я достаю левой рукой револьвер Стрелка, взвожу курок, вскидываю оружие и стреляю в улыбающееся лицо…
А вот со вторым поколением все в порядке… и даже более чем…
Я должен был убить его машину. Пережечь процессор, так же как пережгли его мне. Виртуальное тело должно было застыть или исчезнуть мгновенно.
Но сегодня все идет неправильно.
Пуля входит ему в шею. Вирус, пакет электронных импульсов, троянец — я не знаю, как правильно назвать этот заряд. Но для меня это именно пуля.
И для водителя, видимо, тоже.
Он кричит, вскидывая руки к горлу, зажимая рану ладонями. Кровь хлещет сквозь сжатые пальцы, пальцы проваливаются в рану, раздирают ее…
И под скрюченными пальцами — блеск металла и путаница проводов…
Киборг. Панк-киборг. Классический, можно сказать.
Мне сводит руку, я стреляю повторно, и вторая пуля добивает киберпанка.
Голова, украшенная петушиным гребнем, разлетается вдребезги. Кровь, грязь, липкое серое месиво, крошево микросхем и жгуты кабелей.
Какая гадость этот классический киберпанк…
Открываю дверь, вываливаюсь из машины. Падаю в пыль, укрываясь за колесом от того, кто стрелял в меня.
— Эй, Леонид!
Голос смутно знакомый. Молчу, пытаюсь определить, где враг. В голове — полный сумбур.
Заряды третьего поколения не сработали. Но не потому, что Дибенко меня обманул.
Я стрелял не в человека.
Я стрелял в искусственный интеллект. Или — в чью-то «вторую натуру».
Заряды второго поколения помогли. Не знаю, убит ли он полностью, или ему нужно время, чтобы собраться заново, перенести части своего сознания из одного участка сети в другую. Но даже если я нанес киберпанку непоправимые повреждения — убийцей себя не чувствую.
— Леня, зачем же так сурово?
Голос насмешливый, голос даже веселый.
— В ответ на твой выстрел! — кричу я и рывком перекидываюсь за другое колесо.
— О, я стрелял парализующим… Я не собираюсь тебя убивать, поверь.
— Ты Темный Дайвер!
— Да, меня зовут и так…
Вот и дождался.
Лежу в грязи, где-то на окраине китайского квартала. Прячусь за машиной, в которой валяется убитый мною искусственный разум. Беседую с Темным Дайвером, у которого в руках оружие…
Снова прячу револьвер Стрелка, достаю пистолет «от Дибенко». Через мгновение достаю обратно и револьвер.
Так будет надежнее.
— Я не сержусь, что ты убил водителя, Леонид. Хватило ума стрелять вторым поколением, да? Ничего, я не в обиде. Их уже довольно много, спасибо Диме Дибенко. И они легко поддаются манипулированию. Импульсивные, как подростки… иногда не могу понять, по-настоящему ли они разумны…
— Чего ты хочешь от меня?
Где же он? Мне видна стена, но я не вижу Темного Дайвера.
— Поговорить, Леонид. Только поговорить! Я ведь за этим и к Чингизу приходил, но вы оказались столь негостеприимны…
— Говори! — советую я.
Тихий смех.
— У тебя не лучшая позиция для разговора…
— Ничего, я сумею найти аргумент и в этой позиции… — поводя стволами, отвечаю я. — Давай, вещай!
— Файл, Леонид.
— Какой файл?
— Не валяй дурочку! Мне нужен файл, который достали у Дибенко Падла и Ромка. У нас был договор.
— Ты подставил их, сволочь! Договор расторгнут!
В этом китайском районе есть вообще полиция? После столь шумного проезда по улицам нас должны были арестовать десять раз… попробовать арестовать, точнее.
— Остынь!
Мне показалось — или его голос становится абсолютно серьезным.
— Я не мог предвидеть, что за ними предпримут охоту с новым оружием! Да, это я настоял, чтобы Падла взял Ромку на взлом!
Надо же…
А Падла этого мне не сказал. Пожертвовал возможностью полностью обелить себя!
Вот такой грубый, шумный, язвительный хакер…
— Пацану это было нужно! Он хотел найти себя в жизни. Понимаешь? И нашел бы, не случись нелепой трагедии. Я хотел ему помочь. Веришь?
Я лежу в пыли, прижимаюсь лбом к грязному протектору. Я смотрю в пыль.
Я верю.
Почему так происходит? Стоит добраться до самого дна — и видишь, что никто и ни в чем не виновен по-настоящему.
Мне кажется, что Темный Дайвер не врет. Вряд ли у него были основания желать Ромки смерти. Да и не было никаких оснований к тому, что Ромка серьезно пострадает при взломе «New boundaries».
— Веришь?
— Зачем тебе файл? — кричу я в ответ.
— Веришь или нет?
Неужели это для него важно? Мой ответ… мое отношение к нему.
— Верю, — говорю я вполголоса.
Но он явно слышит.
— Хорошо. Мне нужен файл. Отдай его, и у нас не будет больше взаимных недоразумений. Или ты и впрямь нанялся работать на Дибенко? Милая провокация, но я никогда не поверю. Ты слишком хорошо помнишь, как тонул в глубине.
— Зачем тебе файл? — повторяю я.
Тупое упрямство — иногда единственный выход.
— Он пойдет в свободный доступ. Всем желающим. Если хочешь, я дам время, чтобы Чингиз успел выпустить его в продажу.
— Что произойдет вслед за этим — ты подумал?
Темный Дайвер смеется.
— А ты как считаешь? Виртуальщики станут ходить в глубину с «Искусственной натурой» на машине. Каждый желающий сможет перенести свою личность в сеть. Нынешние мощности Диптауна этого не позволят… прогресс будет подстегнут. Виртуальный мир вырастет тысячекратно.
— Смысл?
— Я люблю глубину.
Мне кажется, что это длится бесконечно. Разговор с оружием в руках…
— Я не готов дать ответ. Встретимся через сутки…
— Леонид, не пытайся меня обмануть. Тебе никуда не скрыться. Я достаточно наглядно продемонстрировал свои возможности? Или еще нет?
Возможности, значит…
Глубина-глубина, я не твой…
Я так привык к эффекту этой короткой фразы!
А мир вокруг не обретает мультяшных очертаний. Мир остается прежним. Я в глубине, и глубина стала реальностью.
Первая и последняя из способностей дайвера, основа основ — утрачена.
Глубина-глубина, я не твой…
Бесполезно.
— А теперь — наглядно?
Он смеется.
Он знает, что я пытался сделать, и знает, что я потерпел неудачу.
Господи, да откуда у него эти возможности? И есть ли им предел?
Не может не быть… иначе бы он достал и расшифровал файл давным-давно. Темный Дайвер не всесилен.
Значит…
Я вскакиваю, перекатываюсь через капот машины. Падаю.
Больно-то, черт…
Темный Дайвер по-прежнему у стены. Только он не стоит на земле, он висит в метре над асфальтом, медленно-медленно перебирая в воздухе ногами. Вот почему я его не видел.
— Я даю тебе два часа, Леонид, — говорит он очень спокойно. — Далее начнутся очень серьезные проблемы. Пока.
Может быть, я успел бы выстрелить. Но сейчас его лицо — лицо Ромки. И это меня останавливает. Сволочь он все-таки…
Темный Дайвер проводит по стене рукой — и в выщербленных кирпичах раскрывается узкая щель. Вот в эту щель он и уходит, втягивается, расплющиваясь в тонкий цветной лист.
Еще одна демонстрация силы…
Хочется плакать. От обиды. Как ребенку, поставленному в угол с напутствием «подумать».
Прячу револьвер Стрелка в кобуру, пистолет просто в карман. Бросаю последний взгляд на машину, где застыло расстрелянное тело панка.
— Стоять!
Голосок у полицейского тонкий, пронзительный. С таким тонким воплем надо кирпичи пяткой разбивать. По внешности — вылитый Джеки Чан.
— Стою, — меланхолично отвечаю я. Как-то не пугает меня полиция Диптауна после общения с Темным Дайвером.
— Кобуру снять, бросить на землю!
Подчиняюсь.
Полицейский, держа меня на прицеле своего массивного револьвера, приближается. Осторожно заглядывает в машину. Глаза его округляются.
— Он не мертвый, он просто так пахнет, — любезно сообщаю я.
— Тебе это будет стоить дорого… — с каким-то даже восторгом сообщает полицейский. Скорби по водителю в его голосе нет, он же понимает, что все понарошку…
— Не думаю.
Кобура с револьвером под ногами, но вот пистолет Дибенко рядом. Колебаться некогда. Мне дали два часа на раздумья. Разборки с полицией не входят в мои планы.
Взгляд у полицейского удивленный-удивленный. Он костенеет и падает на спину. Рука продолжает крепко сжимать пистолет.
Подхожу, с легкой дрожью заглядываю «Джеки Чану» в лицо. А если Дибенко соврал насчет первых пяти патронов?
Полицейский начинает говорить так быстро, что программа-переводчик захлебывается, и я слышу его родную речь. Эх, не силен в китайской грамоте.
— Что ты сделал? Что ты сделал, негодяй? Что ты со мной сделал? — наконец программа справляется с задачей.
— Не волнуйся, — успокаиваю я стража порядка. — Через четверть часа паралич пройдет. Вы ведь заказывали разработки парализующего оружия? Так вот, они закончились удачно!
Я оставляю его лежать и любоваться небом.
Полиции Диптауна полезно подумать о последствиях своего заказа. Я не знаю, возможно ли повернуть время вспять, возможно ли загнать джинна обратно в бутылку.
Но вдруг комиссар Джордан Рейд ухитрится проделать этот фокус? Он все-таки неглупый мужик.
100
— Опаздываешь, — замечает Чингиз.
Киваю и вхожу.
По моему виду уже не скажешь, что я недавно барахтался на грязной дороге, выделывал несложные кульбиты и был забрызган кровью вперемешку с кремниевым крошевом.
Хорошая у нас в Диптауне грязь. Электронная. Быстро отсыхает и отваливается. Только почему-то помнится. Забраться, что ли, в джакузи? Или она и здесь набита пивом?
— Я общался с Темным Дайвером.
— Ого… — Чингиз кивает на двери в библиотеку. — Пошли расскажешь. Все уже здесь.
— Все?
— Кроме Пата. Его я усадил уроки делать. Иногда полезно.
В библиотеке и впрямь вся наша команда. Настроение не то, которое было перед походом в «Лабиринт». Более спокойное, пожалуй… и в то же время — более тоскливое. Маньяк и Маг о чем-то разговаривают, сидя у камина и попивая виски. Приучились к всякой ерунде в своей Америке… Падла в своем амплуа. Длинный ряд бутылок «Жигулевского», половина пустая, половина еще полная. Меня уже разбирает дикое любопытство, надо будет попробовать его в реальности. Вдруг и впрямь за последние годы вкус улучшился?
— Мне предъявлен ультиматум, — сообщаю я вместо приветствия. — У меня есть два часа… точнее, уже без десяти минут два часа, чтобы выдать Темному Дайверу файл от Дибенко. После этого обещаны скверные последствия.
Маньяк молча наливает мне виски, я беру бокал и рассказываю все случившееся в Чайна-тауне.
Когда я заканчиваю, от срока надо отнять еще пятнадцать минут. Чингиз курит сигарету за сигаретой, мрачнея все больше.
— Киберпанка, значит, прибил, — вздыхает Падла. — Силен, бродяга…
— Кто что думает? — спрашиваю я. — Честно говоря, я не готов решать один.
— Каковы возможности Темного Дайвера на самом деле? — спрашивает Маньяк. Опять он сводит все к четким… и неприятным вопросам.
— Насколько я увидел — очень большие. Он проделывал то, на что я был тоже когда-то способен… пока меня подпитывала сила Неудачника. А это… это очень многое. Я поражен, что Дибенко еще ухитряется ему как-то противостоять.
— Мы сможем выстоять? — продолжает Маньяк.
— Я вот допишу свою сторожевую программу… — начинает Маг. Неловко улыбается, машет рукой и замолкает.
— Нет, — честно отвечаю я. — Он легко мог меня прикончить там, у машины. Взлетел бы повыше и расстрелял. Или стал бы невидимым и расстрелял. Он мог сделать все что угодно.
— В «Лабиринте» бы так геройствовал… — зло говорит Падла. — Императора побил, дорогу облегчил…
— Нике не Темный Дайвер.
Как не хочется все это говорить. Оттягивал, пока было возможно…
— Уверен? — скептически спрашивает Чингиз. — Ты ее снова видел?
— Я с ней вижусь каждый день. Нике — это Вика. Моя жена.
— Мадам! — восторженно вопит Маг, оживая. — Ну я же сразу это понял, сразу, как увидел! Почувствовал знакомый почерк! Только не стал говорить… раз не хочет сознаваться, значит, не хочет…
— Ну-ну, — бросает Маньяк. — Леонид, ты уверен?
— В Нике — не уверен. Но Вике я верю. Она не Темный Дайвер.
Вопросов больше не возникает. Маньяк и Маг, полагаю, верят Вике. Чингиз и Падла — мне.
— Надо сказать Пату, — задумчиво говорит Чингиз. — Он до сих пор надутый ходит… Ладно, с Нике понятно. А с Темным Дайвером? Что будем делать?
— Твое мнение?
— Отдать ему программу. Использовать ли самим… пусть каждый решает для себя. А от Темного Дайвера отвязаться. Выпускать ее на дисках я не стану… и вообще этот канал в России буду тормозить до последнего. Как-нибудь и без сомнительных поступков заработаю на кусок хлеба.
— С икрой и маслом, — бормочет Падла. — Ребята, можно просто уничтожить программу. Темный Дайвер на психопата не похож. Заниматься местью ради мести не станет. Отпадет надобность нас преследовать — переключится на Дибенко. А тот сам виноват… это все его порождение. Мое слово — уничтожить. Безвозвратно! К едрене фене! На чьем винте она сейчас лежит?
— На моем. — Чингиз медлит мгновение. Смотрит на меня, улыбается… и я вижу в его глазах свет бесконечного лета. — Хорошо. Я согласен. Убьем. Вместе с винтом. Начисто. Не полагаясь на форматирование и перезапись. Дырочка дрелью, и пузырек кислоты внутрь.
Маньяк пожимает плечами:
— Все равно Дибенко ее в свет выпустит… уверен. Ну позже… ну после еще двух лет экспериментов… О’кей. Как хотите. Уничтожить.
— Люди работали… старались… — Маг вздыхает и чешет затылок.
— Мы же не оригинал уничтожаем, — замечает Маньяк. — А копию. Украденную.
— Тогда — тереть! И не надо винт губить, у меня есть одна программка, после нее…
— Винт, — ледяным голосом говорит Чингиз.
— Ну как хочешь, если денег не жалко, винт-то хороший, не сомневаюсь… — слегка обиженно говорит Маг. — Давай, бей винт…
Все смотрят на меня.
Последнее значимое мнение…
— Подбивать итог? — спрашиваю я. У меня нет никаких колебаний, я знаю, что сейчас скажу.
— Приветики, Лень!
Пат входит в библиотеку. Он одет в комбинезон, как две капли воды похожий на обмундирование из «Лабиринта».
— Пат… — Чингиз явно начинает злиться. — Что ты мне обещал?
— Я сделал уроки! — вскидывается пацан. — Все! И еще скин клевый нарисовал! Вот, похвастаться хотел!
— «Скин» хороший, — соглашается Чингиз. — Только ты обещал не входить в глубину. Помнишь?
Пат умоляюще смотрит на Падлу, и тот не выдерживает. Кряхтит и произносит:
— Ладно, Чин. Уймись. Здесь-то пусть… К тому же Пат имеет право решать. Как и все мы.
Последний аргумент, похоже, действует.
— Садись, — резко бросает Чингиз. — Рисовальщик… Мы решаем, что делать с программой Дибенко.
— И что? — устраиваясь между Чингизом и Падлой, спрашивает Пат.
— Общее мнение — уничтожить. Темный Дайвер предъявил нам ультиматум, требует файл. Проще всего файл уничтожить, тогда он от нас отстанет. Противостоять ему мы не в силах.
— Как не в силах? — переводя взгляд с Чингиза на Падлу, а потом на меня, спрашивает Пат.
Вот как рушатся идеалы. Крутой бизнесмен Чингиз, великий хакер Падла, последний дайвер Леонид — все пасуют перед Темным Дайвером…
— Абсолютно не в силах. Его возможности в глубине скорее мистического характера. В отличие от наших. Или надо наплевать на Диптаун и перестать здесь появляться, либо уничтожить файл.
Надо отдать должное Пату, он не колеблется.
— Тогда давайте файл потрем! Или отдадим ему, пусть подавится!
— Нет, отдавать не станем. Сотрем. — Чингиз снова смотрит на меня. — Леонид? Твое слово?
— Тереть, — говорю я. — Тереть подчистую. И я объясню почему.
Похоже, объяснений, хотя бы каких-то, ждут все.
— Дибенко сделал очень хитрую штуку. Он решил создать искусственный интеллект, но не самоценный, а как придаток к живому человеку. Фактически это киборг. Только половинка этого киборга не механическая и электронная, а виртуальная, программная. Вначале она лишь копирует реакции человека. Потом начинает упреждать их. А потом… потом обретает какую-то собственную жизнь. Я прав?
Маньяк кивает, и я продолжаю:
— Самостоятельно эта штука тоже может развиваться… Император тому примером. Он начал как тупая программа с рядом вложенных в нее рефлексов. Кончил… кончил тем, что вышел из заданных программных барьеров. И спросил «кто я?». Так что, игрушка у Дибенко вышла на славу. Вот только одно меня смущает…
— Я понял, — кивает Чингиз. — Да, ты прав. Император — раз. Твой таксист — два.
Он действительно понял…
— Можно говорить, что Император изначально был нацелен на убийства и сражения, — говорю я. — Такова его роль в «Лабиринте». В этом направлении он и прогрессировал. Но вряд ли реальный человек, чья ожившая виртуальная половинка сошлась с Темным Дайвером, был психопатом, веселящимся при наезде на пешехода, жующим ствол пистолета, похищающим людей. Он таким стал. И в этом нет ничего удивительного, к сожалению. Ему требовалось развиваться. Обретать свою электронную плоть и кровь. А борьба, агрессия, война — идеальные стимулы развития. Обезьяна когда-то взяла палку не для того, чтобы сбить с ветки банан… а чтобы ударить врага. Программа Дибенко — это миллионы пещерных людей, которые ворвутся в Диптаун. Миллионы цивилизованных, умных, электронных неандертальцев. Я не знаю, в кого они превратятся. Может быть, создадут свой прекрасный и добрый мир. Только вначале им потребуется борьба… схватка… драка. Для того, чтобы обрести сознание в полной мере. Для того, чтобы начать думать.
— Фиг с ним, с этим винчестером… — говорит Маг. — Чингиз, ты потом еще молоточком по нему пройдись, ладно? Хоть на годик оттянем это дело… и то хорошо.
— Все согласны? — спрашиваю я.
— Все. — Маньяк встает. — Ребята, мне пора. Бейте этот файл, сообщайте Темному Дайверу, что у нас его нет. А Дибенко передайте то, до чего мы додумались. Может быть, оценит?
— Я тоже пойду, — говорит Маг. — Мне еще дела расхлебывать…
— Запустил работу? — вяло интересуется Падла.
— Да не работу… — Маг досадливо морщится. — Вчера… как-то я расстроился от всех наших подвигов… Пришел в фирму, и так мне захотелось выматериться! Кинул по локальной сетке другу письмо… ничего особенного! «Если тебя жизнь трахает, значит, ты еще живой!» Он наш, русский, эмигрант. Должен шутки понимать!
— Почти афоризм, — насмешливо говорит Маньяк. — Ну и что? Не понял твоего юмора?
— Я не по той иконке кликнул… письмо на всех сотрудников ушло.
Маньяк присвистывает.
— Двадцать три человека, из них пять женщин… Обвиняют теперь в сексуальных домогательствах… Все женщины и трое мужчин…
— Американцы… — качает головой Падла. — Извинись. Премии выплати. Не доводи до суда, короче. А то без штанов останешься… тогда и убедишься, что еще живой.
— Пошли… — Маньяк, покачивая головой, толкает Мага в плечо. — Молодец… что еще сказать…
Только когда они выходят из библиотеки, Падла позволяет себе захихикать.
— Тоха, не смешно… — Чингиз укоризненно качает головой. — У него теперь и впрямь серьезные проблемы.
— Да я понимаю… — Падла с трудом перестает ухмыляться. — Я представил лица добропорядочных сотрудников, получивших от главы фирмы такое послание…
— По-моему, смешно! — осторожно встревает Пат.
— В твоем возрасте смешно любое неприличное слово. — Чингиз как-то устало смотрит на меня. — Ну что? Не будем тянуть? А то срок ультиматума истечет…
— Не будем, — соглашаюсь я. — Выходите и уничтожайте винт. У тебя есть там что-то ценное?
— Ничего такого, что стоит жизни. Это машина не для работы, а для отдыха. Доверишь нам самим уничтожить винт? Или приедешь?
— Доверю, — соглашаюсь я. — Мне кажется, такое бесконечное лето тебе не нравится…
— Леня, а правда я скин здорово нарисовал? — спрашивает Пат.
Ох… у каждого свои проблемы. Но по крайней мере радует, что Пат так легко отказывается от новой, не-опробованной игрушки…
— Сто пудов! — соглашаюсь я. — Молодец.
— Даже пистолет почти как настоящий… — вытаскивая из кобуры оружие, говорит Пат. — Ведь правда?
Он очень легко отказался от «Искусственной натуры»…
Очень легко нарушил запрет Чингиза.
Очень быстро создал «скин»…
— Чингиз! — кричу я, вскакивая.
Поздно.
Первый выстрел Пат делает в меня.
Второй — к недоуменно поворачивающемуся к нему Чингизу.
Третий — в Падлу, начинающего привставать с кресла.
Это не вспышка синего игрушечного пламени, как в настоящем пистолете из «Лабиринта Смерти». Это короткий миг, когда перед глазами возникает и прокручивается свинцово-серая спираль, молниеносно вытягивая из тела жизнь.
Какое странное ощущение!
Будто новокаиновая анестезия… только по всему телу. Тело есть, я его чувствую… вот только оно не повинуется. Я деревянный, как Буратино, и подвижный, как полено.
Зато падать не больно.
И упасть я ухитрился удачно — вижу Чингиза и Падлу, обвисших в креслах.
И стоящего рядом с ними Пата.
Темного Дайвера…
Как глупо.
— Пат! — кричит Чингиз. Говорить мы можем. Это хорошо. Это какой-то шанс. — Что с тобой?
Да с ним-то как раз ничего…
Пат опускает пистолет, подходит ко мне.
— Пат! — еще раз выкрикивает Чингиз.
Темный Дайвер склоняется надо мной. Говорит вполголоса:
— Два часа истекли, Леонид. Я жду ответа.
Говорить довольно трудно. Как Чингиз ухитряется кричать — не представляю. Но я все-таки проталкиваю слова сквозь онемевшее горло:
— Смени маску… не издевайся.
Пат усмехается и знакомым жестом поднимает руки к лицу. Вверх-вниз. Снимая лицо, надевая лицо. Его плечи раздаются, он тянется вверх. «Скин» меняет цвет, рвется, превращается в черный плащ.
Теперь это Дмитрий Дибенко. Не Человек Без Лица, а Дибенко с фотографий. Со старых фотографий — растерянно улыбающийся, ошарашенный, еще не осознавший, что натворил, человек.
— Чингиз, это никакой не Пат… — говорю я. — Это Темный Дайвер.
Чингиз издает легкое рычание, словно пытается приподняться.
— Так удобнее? — почти весело говорит Темный Дайвер. — Нормально? Или нужна другая внешность? Вика, Маньяк, комиссар Рейд, Крейзи… Цирк окончен. Файл, Леонид!
Я молчу. Четверть часа — и паралич пройдет. Должен пройти.
— Вы не совсем правильно оцениваете ситуацию. — Темный Дайвер оглядывается на замолчавшего Чингиза, на Падлу, который свирепо вращает глазами, но молчит. — Пока я использую гуманные методы. Вы парализованы на короткий срок, пятнадцать — двадцать минут. Если за это время я не получу раскриптованный файл, мне придется повторить процедуру… но вот беда…
Он делает короткую, выразительную паузу.
— У меня остался только один парализующий заряд. Все остальные — подавляют водители ритма миокарда. Я думаю, это не так неприятно, как оружие, от которого погиб Ромка. И все-таки обидно… не находите? Голова думает, руки-ноги еще теплые, а сердце — остановилось. Пятнадцать минут… мозг не выдерживает. На испытаниях у Дибенко этих психов-добровольцев спасали непрямым массажем сердца. Но у вас-то под рукой нет бригады врачей?
— Ты готов убивать? — спрашиваю я.
Темный Дайвер пожимает плечами.
— Я? Не знаю. Вы можете считать, что я блефую. Ваше право — на ближайшие четверть часа. Но за мной стоит новая жизнь, которая хочет родиться. Новый мир. Новые горизонты. За мной миллионы людей, которые не обретут вечности — пока Дибенко колеблется, осторожничает, экспериментирует. Вы слышали о таком человеке — Вольф Мейрман? Думаю, нет. Это молодой ученый, вплотную подошедший к созданию единой теории поля. Он умирает от лейкемии. Ему осталось жить полгода, год… программа Дибенко позволит ему перенести свой разум в глубину.
— Не разум… — вдруг произносит Чингиз. — Иллюзию разума.
— Любой разум иллюзорен. — Темный Дайвер даже не соизволит обернуться. — Он скопирует в виртуальный мир свой склад мышления, свои неожиданные, парадоксальные озарения, свой метод анализа данных… Да, что-то потеряет. А что-то — обретет. К его услугам будет вся информация сети. Ему достаточно будет задать вопрос, чтобы получить ответ… если ответ существует.
— Это демагогия. — Чингиз, кажется, тоже решил тянуть время. — Ставить на одну доску возможную пользу и реальную жизнь людей…
— Не вам учить меня морали, — спокойно отвечает Темный Дайвер. — Хакеры, дайверы, воры-бизнесмены… Учтите, я еще беру самые явные ваши проступки. Хватит тянуть, Чингиз. Мне нужен файл. Я не собираюсь шутить… я получу его. Вы ведь и сами долго сомневались, не отдать ли его мне? Ну так отдайте. На одной чаше весов — принятое вами решение. На другой — очень вероятная смерть. Уверены, что хотите рискнуть?
— Если мы умрем, файл для тебя потерян, — возражает Чингиз. — Он закрыт на четыре пароля…
— Да, я знаю. Но я буду вынужден так поступить. Хотя бы для того, чтобы Дибенко стал сговорчивее. Убивать совершенно непричастных людей, чтобы доказать ему серьезность своих намерений, я не считаю возможным. А вот вы… вы сами искали этой ситуации. Я ведь вас предупреждал?
Ему никто не отвечает. Я, к примеру, занят тем, что повторяю свой стишок. «Глубина, глубина, я не твой…»
Не хочет она меня отпускать. Никак не желает. Хотел бы я знать, как Темный Дайвер это делает. Ведь тут речь уже не о контроле над виртуальным пространством. Тут, скорее, прямое воздействие на меня.
— Вам всем есть что терять. — Темный Дайвер отходит к камину. Протягивает руки к огню. — Погибать за идею — красиво. Но стоит ли эта идея жизни? Сделаем так… я досчитаю до семи. На цифре семь…
Что-то есть в его голосе — уверенность, равнодушие, сила. Что-то, не дающее нам и тени надежды.
Он нажмет на спуск. И я почувствую, как сердце гулко ударяет в последний раз, перед тем как остановиться. Ненадолго, на пятнадцать минут…
Я еще буду жить, чувствуя, как проваливаюсь в бесконечную пропасть. Может быть, стены огня и льда сомкнутся вокруг — вот только не будет впереди теплого света.
И полет станет вечным.
И Вика, подошедшая ко мне, увидит под снятым шлемом белое, мертвое лицо.
— Ты подлец, Дайвер… — Я слышу свой голос, но кажется, будто кто-то говорит за меня. — Ты подлец, но ты прав. Это не стоит жизни. Я готов отдать файл.
Темный Дайвер кивает и улыбается. На оскорбления ему наплевать.
— Ты получишь файл…
Это Чингиз.
— Остался еще наш великий хакер… — Темный Дайвер смотрит на Падлу. — Ну, ну… Не надо делать вид, будто ты всегда говорил через клавиатуру. Хорошая мысль, но я знаю, что это не так. Ты согласен с товарищами?
— Да! — рявкает Падла.
— Тогда мы сделаем так… — Темный Дайвер берет с камина телефонную трубку, прикладывает к уху, кивает. — Я позвоню… настоящему Пату, который честно учит ненавистный русский язык. Ты, Чингиз, попросишь его раскрыть файл и переслать в глубину. Вот сюда, на журнальный столик. Думаю, он справится.
— Он не знает наших ключей, дурак… — не выдерживает Чингиз.
— А вы ему скажете. Все, по очереди. Кто закрывал файл первым?
Он говорит, уже набирая номер.
— Леонид, потом я, потом Падла, потом сам Пат. — Чингиз, похоже, сдался полностью.
— Прекрасно. И… не надо намеков и обманов. Вдруг мальчик кинется сюда вас спасать? — Темный Дайвер вслушивается и подносит трубку к лицу Чингиза.
— Привет, Пат…
Голос Чингиза самый обыкновенный. Будто он сидит перед камином со стаканом виски в руке, курит сигару и философствует с нами на отвлеченные темы.
— Трудишься? Молодец. Такие дела… отвлекись-ка на минутку. Возьми файл, который мы зашифровали… да. Лениво идти? А по локальной сетке взять трудно? Вот… Сейчас мы все по очереди назовем тебе свои ключи. Ты раскроешь файл и перешлешь его в глубину. Куда-нибудь в библиотеку. На журнальный столик. Нет, не шучу. Ну трудись, передаю трубку Лёне…
Темный Дайвер одобрительно кивает, хлопает Чингиза по плечу и подходит с трубкой ко мне.
— Хей… — говорю я в микрофон.
— Леня, а чего вы вдруг решили ключи назвать? — с любопытством спрашивает Пат.
— А по приколу. — Я даже ухитряюсь усмехнуться. — Готов набирать ключ?
— Ага…
— Диктую… Вначале цифры. Семь. Четыре. Шесть. Ноль. Шесть. Два. Четыре. Семь. Теперь буквы. W. Н. О. Все прописные. d. s. Все строчные. Снова цифры. Один. Три. Шесть. Восемь. Один. Строчная у. Прописная Z. Символ доллара. Собака.
— Которая в адресах? Или слово собака? — деловито спрашивает Пат.
— Значимые слова в шифрах используют только ламеры, — говорю я. — Знак, конечно. Теперь три открытые скобки, цифра восемь. И восклицательный знак.
— Набрал, — сообщает Пат. — Сейчас, ключ генерится…
— Ну, возвращаю Чингизу…
Темный Дайвер, оставив трубку в сторону, шепчет:
— Хороший ключ! Одобряю!
Я молчу. Это мой общий ключ. Теперь придется переупаковывать все базы данных. Темный Дайвер подносит трубку к Чингизу. Тот почему-то смотрит на меня почти с таким же негодованием, как и на Темного Дайвера. Но голос сохраняет спокойным:
— Открыл первый шифр? Хорошо. Теперь набирай ключ… он простой… ламерский…
Вот оно в чем дело!
— Это фраза, первая буква строчная, все остальные прописные. Пробелы значимы. В конце должна стоять точка. Набирай… и повторяй по буквам.
Чего он тянет…
Чингиз выдыхает и ледяным голосом произносит:
— Сорок тысяч обезьян в жопу сунули банан.
Темный Дайвер сгибается от беззвучного хохота. Трубка в его руке пляшет у лица Чингиза. Падла издает хрюкающий звук, пытается скосить глаза на Чингиза, потом смотрит на меня.
Я держусь. С трудом, но держусь.
— Что? — Чингиза вдруг покидает самообладание. — Какой еще «абезьян»? Ты в зоопарк ходишь на «абезьян» посмотреть?
Я не выдерживаю.
Мы проиграли. Мы капитулировали перед Темным Дайвером. И неясно еще, оставит ли он нас в живых, получив файл.
Но сейчас я валяюсь, парализованный, одновременно и в глубине, и в своей квартире. И веселюсь даже не столько от выбранного Чингизом пароля, сколько от нагоняя, который он сейчас устраивает.
— Да! Банан!
— Один на всех? — спрашивает Падла и заходится мелким, хихикающим смехом.
— Все… теперь Тоха свой ключ скажет. Двоечник…
Темный Дайвер подходит к Падле. Оглядывается на меня, улыбается. Я не могу улыбнуться в ответ… но чувствую, что мог бы это сделать. Надо же. В чем-то мы с ним сошлись.
Я все понимаю. И что ключ, состоящий из значимых слов, удобнее. И что используя такой ключ, надо составлять фразу смешную, нелепую и запоминающуюся. И что она настолько не подходит к образу Чингиза, что является вполне надежной.
И все-таки… все-таки смешно…
— Здоров, старик… — басит в трубку Падла. — А хорош ключик у Чина, да? Мы тут чуть не померли от смеха…
— Не тяни, — тихо говорит Темный Дайвер.
— Значит, вот что… У меня тоже ключ несложный. Но вот какие-то слова тебе могут показаться незнакомыми… если что, так по буквам уточни. И вообще… ты на смысле не фиксируйся.
Чингиз явно настораживается.
— Ну… шутки у меня такие, дурацкие. Сленг, ненормативная лексика… ты парень-то большой…
— Быстрее! — В голосе Темного Дайвера появляется легкая угроза.
— Если что, так потом я тебя к психологу на прием свожу…
— Ты из каких слов ключ составил? — шипит Чингиз.
Падла вздыхает и почему-то понижает голос:
— Короче, слушай… буквы чередуются, первая строчная, вторая прописная, третья строчная и так далее… пробелов нет вообще. Набирай отстраненно…
И он произносит свой ключ.
Секунд десять в библиотеке висит гробовая тишина. Темный Дайвер стоит, застыв как изваяние, и краска заливает его лицо.
Мне тоже хочется покраснеть. Но я не могу.
Потом раздается ледяной голос Чингиза:
— Ты что говоришь ребенку?
Падла сопит, не отвечая.
— Я же тебя убью, панк ненормальный…
Падла хмурится и очень сухим, академическим тоном говорит в трубку:
— Да, малыш, я понимаю, что данное слово редко используется во множественном числе и поэтому звучит как-то непривычно. Нет, в словаре ты его не найдешь… ни в одном. Но согласно общепризнанным грамматическим правилам, множественная форма должна строиться именно так.
Чингиз шумно выдыхает воздух.
— Что? — Падла на миг задумывается. — Нет, нет, конечно! Это невозможно на самом деле. Противоречит анатомии, физиологии и психологии человека. А если ты покажешь специалисту по сопромату, то поймешь, что и законы физики против. Это просто некая ироническая фантазия, выраженная ненормативной лексикой. Хорошо, потом обсудим. Все, все. Не зацикливайся, ладно? Вводи свой ключ… и посылай нам файл.
Темный Дайвер, не произнося ни слова, относит трубку обратно на каминную полку. Возвращается к столику.
У меня возникает ощущение, что теперь он боится подойти к Падле близко.
— Чингиз, ну что делать-то? — жалобно говорит Падла. — Умирать-то не хочется! Твой ключ… тоже хорош был.
— Да мой ключ на елочке в детском саду можно читать! — вопит Чингиз. — По сравнению с твоим!
— Ну не утрируй… Ну будь более объективен, Чингиз!
— Как у тебя язык повернулся!
— Зато никому и никогда этот ключ не подобрать!
— Конечно! Такие уроды, как ты, рождаются раз в столетие!
— Мне правда очень жаль, — тихо говорит Падла. — Извини. Правда.
Я слушаю их перебранку, но не встреваю.
Я занят крайне важным делом — шевелю пальцами на ногах.
Паралич проходит. Может быть, у всех нас, просто Чингиз и Падла заняты сейчас выяснением отношений. Может быть, у меня первого…
Хлопок.
На журнальном столике появляется маленький пухлый томик. Темный Дайвер хватает его, быстро начинает листать.
Вот он и добился своего. Вот и пришла в Диптаун новая жизнь. Вопреки физиологии и сопромату…
Чуть-чуть сгибаю ногу в колене. Прекрасно. И чувствительность к телу возвращается.
— Хорошо, — говорит Темный Дайвер. — Все честно. Я тоже играю честно… прощайте, господа. Желаю вам придумать новые, столь же интересные и необычные ключи…
Он изменяется, снова преображаясь в Пата. Наверное, это ему нужно, чтобы выйти из квартиры Чингиза.
Утрированно-детской походкой, вприпрыжку, фальшивый Пат идет к выходу из библиотеки. И останавливается.
Я приподнимаю голову и вижу, что происходит.
В дверях стоит другой Пат. В виртуальном костюме, а не в «скине» из «Лабиринта». И с какой-то короткоствольной бандурой в руках.
— Падла при мне никогда не матерился, — говорит новый Пат. — Даже когда пьяный был. Я сразу подумал, что он только под дулом пистолета такой ключ бы назвал.
101
Темный Дайвер стоит ко мне спиной. Я не знаю, может ли он сейчас наблюдать за мной. Вполне вероятно, что да.
Но дальше валяться на полу нельзя.
Я начинаю приподниматься. Очень медленно и неловко. Руки-ноги уже не деревянные, ватные.
Чингиз тоже поворачивает голову. Кривится, как от боли или чрезмерного усилия, но поворачивает.
Что сейчас происходит с нашими телами? Робкие подергивания мышц, неуклюже ползающие по клавиатуре пальцы? Выйти бы из глубины… выйти… выйти…
Но я не могу. Темный Дайвер отнял у меня и это последнее умение.
А только ли у меня?
И только ли это?
Кто был причиной того, что дайверы потеряли свои силы?
Глубина… глубина, отпусти меня…
Я словно бьюсь в невидимую, упругую стену. Или пытаюсь сорваться с туго натянутого поводка.
— Пат, пропусти его… — говорит Чингиз.
— Пропусти, — почти кричу и я. — Пат, он тебе не по зубам! Он нам всем не по зубам! Пусть уходит!
Только Пат сейчас нас знать не знает и слышать не слышит.
Перед ним стоит враг, который обидел его друзей, сжег его машину, притворялся другом… он же до сих пор думает, что Нике была Темным Дайвером!
Перед ним стоит тот, кто ворвался в его дом, кто обворовал его, кто заставил Падлу не просто играть в панкующего циничного урода, но и стать им, пусть даже на миг. Перед ним тот, из-за кого уже погиб какой-то парень… пусть незнакомый ему, но друг Падле и мне.
Он сейчас не отступит…
— Мальчик, не надо изображать героя, — ровным голосом произносит Темный Дайвер. — С твоими друзьями все в порядке. То, что я унес, принадлежит мне. В полной мере. Опусти оружие.
— Я выстрелю, и твоей машине каюк! И ничего ты не успеешь унести! Понял?
Ты бы уж лучше стрелял… ты бы лучше стрелял, дурачок… Но тебе надо накрутить себя. И ты накручиваешь, не понимая, что Темный Дайвер готов ударить в любой момент, что он быстрее, что ему доступны потерянные всеми тайны, и уговаривать себя ему не нужно. Просто какие-то огрызки совести у него еще есть, и даже парализующим зарядом он в тебя стрелять не хочет…
— Мальчик, перестань, — говорит Темный Дайвер. — Я не хочу тебя обижать, ты мне симпатичен. Твои друзья уже сменили свою точку зрения, спроси их.
— Пат, все путем! — громко кричит Падла. И тоже дергается, пытаясь привстать. — Пусть уходит!
— Пропусти его! — рявкает Чингиз таким голосом, что вздрагивает даже Темный Дайвер.
— Пат, не психуй, все нормально! — говорю я. Спокойно и убедительно. Для контраста. Чтобы снять эмоциональный накал, повисший в воздухе. — Мы все объясним! Пусть он уходит.
Это короткий миг — совсем короткий, когда Пат уже начинает опускать оружие, и Темный Дайвер делает маленький шаг вперед.
— Ты говорил, что друг! — кричит Пат.
Вот это то, чего он никогда не сможет простить.
— Нике не Темный Дайвер! — кричу я. Но поздно.
Пат стреляет.
Такого я еще не видел. Из ствола бьет фонтан оранжевого пламени, окатывает Темного Дайвера, и он вспыхивает.
— …твоей машине! — радостно вопит Пат.
Вот только пламя гаснет. Задыхается, будто пожирая само себя.
И фальшивый Пат вновь меняет облик. Вырастает, превращаясь в гибкого, высокого, неузнаваемого со спины, но смутно знакомого человека.
— В данный момент я не привязан к конкретной машине, сопляк, — говорит Темный Дайвер.
Выстрел — пистолет только что был в кобуре на поясе, а через миг — уже в его руке.
Ну вот, ты нарвался…
Я привстаю, я делаю шаг, я почти уже могу ходить…
Что-то не то!
Пат не падает, как подрубленный. Пат тоже продолжает стоять.
Темный Дайвер потерял свою хватку?
— Черт… — тот, кого я вижу лишь со спины, опускает оружие. — Это…
На лице Пата появляется улыбка. Короткая, секундная, смытая растерянностью и страхом. Он роняет свое оружие и хватается обеими руками за грудь.
За сердце.
Глубина…
Невидимый поводок визжит, но держит. Тугая резина облепляет лицо.
Темный Дайвер прыгает вперед, мимо Пата, и выскакивает в коридор.
— Пат! — кричу я.
— Оно не стучит, — удивленно сообщает Пат то, что я уже понял.
Я успеваю его подхватить, когда он начинает падать. Успеваю уложить на пол. Только ничего это не меняет, его сейчас может спасти разве что массаж сердца, сильный, профессиональный, беспощадный, до синяков, до сломанных ребер — лишь бы качать кровь сквозь маленькое глупое тело, дать продержаться безрассудным мозгам…
— Пат! — Чингиз ухитряется вскочить, опрокидывая тяжеленное кресло, и на четвереньках подползает к нам. — Пат!
А он умеет… я вижу, как его руки складываются на груди мальчишки, ударяют, пытаясь оживить сердце…
Не так! Не через глубину! Не через дорогой и безопасный виртуальный комбинезон, который превратит сильный толчок в легкое касание…
Напрямую. В реальной жизни, в реальной квартире, где сейчас Пат сползает с кресла, царапая грудь, будто хочет добраться до остановившегося сердца…
— Чин, я умираю? — шепчет он одними губами.
Краем глаза я вижу, как встает Падла и походкой пьяного зомби пытается идти к нам.
Глубина…
Звон невидимой цепи. Удар о пустоту. Я не могу выйти!
Да это и не спасет, я у себя дома, я далеко. Нужен тот, кто рядом.
— Выходи! — кричу я на Чингиза, который все пытается делать массаж сердца из глубины… — Выходи, придурок! Где у тебя терминал?
Чингиз только бросает обезумевший взгляд куда-то вверх, и я все понимаю. Далеко. Не с нашими полуживыми телами ползти через просторы виртуальной квартиры. Чингиз сейчас может быть в нескольких метрах от Пата, за стеной, совсем рядом; вот только здесь, в глубине, это будет очень долгий путь…
— Выходи так! — кричу я. Будто забыл, кто передо мной. Будто это в силах обычного человека, не дайвера — вырваться из радужной метели, содрать с себя шлем, успеть… — Выходи, сука! Это все — обман! Все — иллюзия!
Глубина…
Пат уже ничего не говорит. Только смотрит мутнеющим взглядом, а может быть, и не смотрит вообще, это все наши надежды, переплавленные лживой глубиной в иллюзию жизни.
— Я не умею! — кричит Чингиз. — Я не могу!
Дрожь поводка. Звон цепи. Стены вокруг. Мне не вырваться, но это ничего и не решит. Это может сделать лишь Чингиз.
Глубина…
— Умеешь! Можешь! Должен! — кричу я. И отвешиваю ему пощечину. Со всей дури. — Ты должен! Должен — значит можешь!
Ты не всегда была доброй со мной, глубина. И я любил тебя не всегда. Только в сказках бывает иначе. Но я верю, что ты не просто тупая, бездушная линза, наведенная на наши души, распластанные на стекле. Ты что-то большее. Ты сложена из всех нас, ты выстрадана нами, мы давали тебе все, что могли. И зло, и добро, и ненависть, и любовь. Что-то новое должно было родиться в тебе, и я не верю, не хочу верить, что это новое — жестоко и беспощадно.
Я не за себя прошу. Не за Чингиза или Падлу. Даже не за Пата. За всех нас. За тех, кто входил в глубину, кто сейчас в ней, за тех, кто войдет.
Потому что стоит Пату умереть — и ты станешь другой, глубина.
Навсегда.
Мы проиграем не оттого, что Темный Дайвер получил свой вожделенный файл. Мы проиграем, если умрет этот мальчишка, не блистающий хакерскими талантами; пишущий слово «обезьяна» через «а»; недостойный, наверное, по мнению Темного Дайвера, вечной жизни в виртуальности.
Мы все проиграем.
Даже ты, глубина…
Я смотрю в глаза Чингиза. Я вижу его страх, вижу его отчаяние, вижу, как он ломится в невидимый барьер…
Глубина…
И что-то происходит.
Будто между нами протягивается нить.
Будто осколки синего льда, будто лепестки алого пламени пляшут теперь в глазах Чингиза.
Будто он прыгает в бесконечную пропасть…
— А… — выдыхает Падла, когда тело Чингиза мутнеет, теряет цвет и растворяется в воздухе. — А?
— Делай массаж сердца! — кричу я. — Делай Пату массаж сердца!
Это смехотворно — слабые постукивания магнитных катушек в комбинезоне, иллюзия удара, иллюзия прикосновения, это не может ничего решить, но пусть Падла будет пытаться помочь — пока где-то в настоящем мире Чингиз сдирает с головы шлем и, вырывая из гнезд кабели, выбегает из комнаты.
Пусть.
— Я убью этого ублюдка! — ревет Падла, неумело давя на грудь Пата. — Клянусь! Убью! С дерьмом смешаю!
— Он — мой! — отвечаю я, вскакивая.
Тело уже мое. Тело готово слушаться.
Может быть, кончилось действие заряда. Открутила свое серая спираль.
А может быть, иногда надо все отдать, чтобы что-то получить.
Мне все равно.
Даже если я перестал быть дайвером — навсегда.
Я выбегаю из комнаты.
Темный Дайвер — мой.
Я не пытаюсь открыть дверь. Ударяю — и деревянная облицовка рвется как бумага, сталь выгибается картоном, я делаю рывок — и прохожу насквозь.
Я мог простить.
Многое.
Я могу поверить.
Почти во все.
Я верю, что Темный Дайвер не собирался подставлять Ромку. Я бы и сам мог так поступить — навязать неопытного паренька опытному хакеру, дать ему шанс научиться и приобрести опыт.
Я даже верю, что Темный Дайвер не подозревал, каким зарядом стреляет. И был уверен, что лишь парализует Пата.
Я одного не прощу. Той трусливой скорости, с которой Темный Дайвер бросился бежать, когда понял, что совершил.
Он мой.
Я ничего не могу сделать там, в квартире Чингиза. У меня нет сил и знаний, чтобы снять последствия выстрела. Но в моих силах, чтобы новых выстрелов не было.
Я выбегаю из дома. Можно спросить охранников, можно спросить прохожих. Можно поймать такси.
Но я чувствую Темного Дайвера так же ясно, как он, наверное, чувствовал меня.
Бегу по улице. Прохожие шарахаются в стороны.
Вика, прости, я обещал тебе не рисковать… но я не умею больше выходить из глубины…
Вика, я сказал, что попробую найти компромисс… значит, я соврал…
Я больше не ищу компромиссов.
Налево…
Он тоже бежит. Просто бежит по улице, волоча с собой тяжелый файл, не пытаясь взмыть в небо, не пытаясь пройти сквозь стены. Как самый обычный житель Диптауна.
Ему сейчас нехорошо.
Еще раз налево….
Я даже успеваю увидеть Темного Дайвера. Совсем недалеко, в сотне метров. Вижу — и выхватываю револьвер Стрелка, и успеваю удивиться этому — я не хочу наказывать его машину, я хочу убить его самого…
И Темный Дайвер оборачивается. Миг — он смотрит на меня, и я вижу его лицо.
Потом он исчезает.
Растворяется в воздухе.
Никто не обращает на это внимания. Подумаешь, программный выход из глубины. Правду знает только он — и я.
— Ты не уйдешь, — говорю я.
Может быть, он меня слышит. Или услышит потом, когда вновь обретет виртуальную плоть.
— Тебе придется убить меня, чтобы уйти, слышишь? — кричу я, и люди шарахаются в стороны, смотрят на меня, как на помешанного. — Но ты ведь не посмеешь, верно?
Глубина-глубина… я не твой.
Экраны шлема. Нарисованная улица.
Я снял шлем, жадно глотнул воздух.
На часах — половина одиннадцатого. Вики еще нет дома. Я даже не могу спросить совета.
А хочу я сейчас услышать совет?
Или ответ — четверть часа уже прошли.
Я снял трубку и набрал номер сотового телефона Чингиза. Я боялся. Боюсь, что он не успел, что он не справился, что…
— Да!
Я узнал голос Падлы, но даже не удивился, что отвечает он.
— Что у вас?
— Жив, — коротко сообщает Падла, и я почувствовал, как тело отмякает.
— Все в порядке?
— Какой там в порядке! Пат повторяет те слова, которые от меня услышал. Чингиз говорит, что в следующий раз не станет его спасать. А он все равно повторяет. Непрерывно.
— Повторяет — и молодец, — сказал я. — Значит, амнезии нет. Значит, мозг не пострадал.
— Чему там страдать-то? Какой еще мозг? — нарочито громко спросил Падла. Я услышал тонкий возмущенный голос, шорох — Падла куда-то отходит, а потом добавляет приглушенным голосом: — Ты лучше скажи, что сделал Чингиз?
— Стал дайвером.
— Как?
— Падла, не приведи тебя Господь так им становиться… Скорую вызовите, пусть все-таки Пата осмотрит врач.
— Вызвали уже. Ты догнал ублюдка?
— Нет. Но он никуда не уйдет. Теперь — не уйдет.
Падла коротко вздохнул:
— Леонид… ладно, что уж. Пронесло ведь беду. Не надо. Мы живы. Мы все живы. И давай сохраним это состояние.
— Падла, не беспокойся. Все будет… все будет, как будет.
— Леонид!
— Все в порядке, поверь. Выпей пива. Чингизу дай коньяка. Пату передай от меня привет… и попроси прощения.
— За что?
— За так. Пока, Падла.
Я положил трубку. Надел шлем.
deep
Ввод.
Даже не замечаю радуги дип-программы. Просто шагаю из настоящего мира — в глубину.
Передо мной стоят две молоденькие девчонки.
— Придуривается, — скептически говорит одна.
— Да вышел он давно, это просто тень! — вторая протягивает руку и легонько пихает меня в лицо.
— Ам! — говорю я, щелкая зубами.
Девчонки радостно визжат.
— Проиграла! — кричит первая. — Проиграла!
— Кто тревожит мой сон? — спрашиваю я замогильным голосом. Но девчонок интересует не Стрелок как таковой, а лишь собственный спор.
— Спасибо! — хором произносят они и с хохотом убегают по улице.
Все просто. Так и надо жить в глубине.
Я сдвигаюсь с места, я отхожу к стене, прислоняюсь. Хочется курить. Жаль, что Стрелок не курит.
— Друг, оставь покурить, — окликаю я проходящего мимо мужчину. Тот кивает, с невозмутимым лицом достает пачку сигарет, зажигалку. Я прикуриваю.
— Что пальцы-то так пляшут? — спрашивает прохожий. — Выпил?
— Нет. Привидение увидел.
— О, это бывает часто… — соглашается мужчина. — Ты его крестом и святой водой…
— Попробую, — киваю я.
Мне и вправду нехорошо. Оглядываюсь по сторонам. В Диптауне питейные и увеселительные заведения на каждом шагу.
Вот какая-то пиццерия. А вот «Трактиръ».
Будем патриотичны.
Я вхожу, озираюсь. Обстановка достаточно приятная. Стилизация под «русский дух», конечно. Но грамотная.
Сажусь за свободный столик. Деревянная скамья у стены, выскобленный до белизны деревянный стол. Горящая лучина на столе. Телега, в которой на охапках сена стоят бадьи и кадки с салатами. Стиль «а-ля рус». Иностранцам должно нравиться.
Подбегает официант в ярко-красной рубахе. Конечно, как же иначе?
— Стакан коньяка, — говорю я.
— У нас есть прекрасная водка, — замечает парень. — Настоящая, русская…
— Парень, я свой. У меня был тяжелый день. Но я не хочу пить водку, понимаешь?
Он кивает, но я все-таки добавляю:
— Стакан коньяка из красивой бутылки с надписью «Кутузов». И бутерброд с икрой. Все.
— Сейчас…
Я получаю заказ, сразу же расплачиваюсь и залпом выпиваю полстакана.
Чудесный коньяк.
На самом деле я его пил лишь однажды. И то лишь для того, чтобы запомнить вкус.
Хорошо.
Напряжение начинает спадать. Медленно-медленно. Но я чувствую, как уходят из меня сегодняшний вечер, ставшее деревянным тело, испуганные глаза Пата, пробивший барьер Чингиз.
Уходят не насовсем. На время.
Иначе не выжить.
За соседним столиком — какая-то дружная, развеселая компания.
— Рэйн, почитай стихи… — просит кто-то симпатичную молодую девушку. — А?
Девушка не настроена ломаться. Горделиво вскидывает голову… и тут же улыбается, словно подчеркивая несерьезность позы.
Но все затихают.
Лишь стоит по прозрачности стекла
Серебряной ладонью провести…
Искусство так рождает зеркала, —
Чтоб каждый мог себя в них обрести…
Она читает очень просто. Несерьезно читает. Не умея читать стихи, да и не принимая их всерьез, пожалуй…
Мы верим им и тянемся вперед…
Иллюзия скрывает тени зла,
И наш двойник кривит в усмешке рот…
У нас воруют души зеркала.
И так легко порезаться о край,
Об острый край, и остается боль,
И шепчут зеркала: «Не разбивай!..» —
В нас заменяя холодом любовь.
Мир отражений вязок и жесток,
Он рвется из застывшего стекла…
И страшно — вдруг еще придет их срок,
И завладеют нами зеркала,
И вырвется на волю легион
Фальшиво отраженных ими душ,
И мир наполнит звон… Стеклянный звон…
Кто победит?… Оркестр, сыграйте туш…
Девушка замолкает. Неловко улыбается. И, рассмеявшись, тянется за бокалом с вином. Но еще несколько секунд за столиком — тишина.
Я тоже молчу. Почему-то я вспоминаю хакера Берда из бара «У погибшего хакера».
Ведь он фантазировал. Даже сомнений никаких нет, и быть не может.
Почему только фантазии так легко переходят в реальность? Почему хакер описал Храм, которого не видел, который он никак не мог видеть? Почему эта девушка читает стихи о том, о чем даже и не подозревает?
Что же мы сотворили, войдя в глубину?
Я смотрю в темный янтарь коньяка. Это тоже глубина. Многие ее здесь искали.
Многие нашли.
Даже не требуется усилий… я кидаю быстрый взгляд на девушку, и какая-то часть меня вырывается из тела.
Сервер второго уровня. Сервер первого уровня. Входной гейт. Провайдер. АТС.
На самом деле ее зовут Лена. Она из Питера. Нет… если точнее, из Кронштадта.
Машина не очень сильная. Защита — стандартная. Нет проблем обойти. Она ходит в глубину не для того, чтобы воевать. Не для того, чтобы спасать.
И слава богу, что есть те, кому это доступно.
Кто скажет за нас то, что мы не скажем сами.
Кто рассмеется, когда мы разучимся улыбаться.
— Выходи, — говорю я, глядя перед собой. — Ты не сможешь прятаться вечно. Ты же знаешь. А попробуешь — я все равно выволоку тебя наружу.
Воздух напротив меня начинает темнеть, сгущаться.
Я смотрю, как Темный Дайвер обретает плоть, и допиваю коньяк.
Все равно моя глубина — не в нем.
110
— Именно я могу прятаться вечно, — говорит Темный Дайвер. — В отличие от тебя.
Улыбаюсь, глядя на него.
Нечисть боится улыбки больше, чем креста и святой воды. Все подлости делаются с серьезным лицом. Вся мерзость происходит от того, что кто-то испугался улыбки. Не важно, своей или чужой.
— Да, я слабею, — говорит Темный Дайвер. — Я слабею, а ты вернул часть прежних сил. Но это все равно ничего не меняет.
— Пат жив, — говорю я.
— Знаю.
— Разумеется. Иначе ты бы и не вышел.
— Послушай, Леонид… — Он проводит рукой по столу, берет из воздуха бокал, следом — полную бутылку коньяка.
— Извините, — к нам подходит официант, — но приносить с собой и…
Он натыкается на взгляд Темного Дайвера, замолкает и уходит.
— Леонид, откуда я мог знать, что следующий патрон — смертельный?
— Отсюда, — говорю я. Достаю пистолет, который вручил мне Дибенко. Извлекаю обойму. Выщелкиваю пули.
— Раз… два… три… четыре… Не хватает шести. Верно?
Темный Дайвер смотрит мне в глаза.
— Первый выстрел ты сделал в меня. Промазал. Вторым зарядом я уложил полицейского. Еще три пули ты истратил на меня, Чингиза и Падлу. Шестой заряд был смертельным. Ты выстрелил в Пата.
— Я упустил из виду твой выстрел.
— Да, разумеется. Ты растворился в сети. А проверить, что случилось за это время, не посчитал нужным.
Темный Дайвер наливает коньяк. Себе и мне.
— Будешь? Он не отравлен.
Молчу.
— Леонид… ну что ты, в конце концов! — Темный Дайвер морщится. — Я не стал бы стрелять в вас боевыми. Никогда! Ты пойми, что мне приятен Чингиз, интересен Падла, симпатичен Пат. И уж само собой я не стал бы стрелять в тебя.
— Моя гибель для тебя уже не фатальна.
— Да… уже больше года, как не фатальна. Я вполне самостоятельная личность.
Я смотрю в лицо Темного Дайвера — в свое лицо — и улыбаюсь.
— Вся проблема в том, что мы смотрим на мир немножко по-разному, — говорит Темный Дайвер. — Я — из глубины. Ты — снаружи. Для тебя существует реальный мир. Солнце, небо, люди… У меня тоже все это есть. Но — здесь. В глубине. В Диптауне.
— Как это случилось? — спрашиваю я.
— Не помнишь?
— Нет.
— Неудачник дал тебе часть своих сил, Леонид. Помнишь, как тонул, когда Дибенко опробовал на тебе зацикленную дип-программу… ловушку для дайверов?
— Помню.
— Он дал тебе часть своих сил, Лёня. Оболочку, броню… меня. Ты смог выйти из бесконечного погружения. Ты смог управлять сетью. Не напрямую, конечно… через меня. Тогда это не имело никакого значения, я оставался никем. Безмозглым придатком, исполнителем твоих приказов. Растворенной в сети программой, ждущей твоего появления… учащейся угадывать желания, выбирающей лучшие пути.
— Тем, что сейчас создал Дибенко. «Искусственной натурой».
— Да.
Я глотаю коньяк. Смотрю на Темного Дайвера. Тот разводит руками — немного виновато, немного смиренно.
— Ты ведь сам отказался от дара, Леонид. Ты выбрал реальный мир… тебе показалось, что ты выбрал раз и навсегда. И ты стал жечь мосты. Отказался от способностей дайвера… но ты ведь не мог изменить самого себя, свое тело, свой мозг. Ты убил дайверство как явление. Изменил всю сеть. Изменил дип-программу. Люди перестали тонуть в глубине — таймер теперь стоит в самой программе. Дайверы перестали видеть дыры в кодах — потому что ты этого хотел!
— Я не хотел!
— Хотел. Неосознанно, конечно. Но ты чиркнул спичкой… а я сжег мосты. Как было велено. И когда осел электронный пепел, когда приказ был выполнен, я растворился в сети. Я уснул. И знаешь… я почти умер. Но ты вернулся.
Да, я вернулся…
А что еще мне оставалось делать? В настоящем мире я был никем, не имел ни работы, ни друзей, ни интересов. Ничего и никого. Только Вика.
Но этого, как оказалось, тоже мало.
Любовь — это огонь. Стоит закрыться от мира наглухо, остаться один на один — ты и не заметишь, как пламя сожрет кислород и задохнется.
— Я вернулся, — говорю я.
— И тогда я ожил. Я ходил вслед за тобой. Слушал твои слова. Повторял твои жесты. Учился угадывать поступки и доедал твои чувства. Донашивал твой гнев. Доплакивал твою тоску. Домысливал твою ярость.
— А как же все остальное? Любовь, радость, доброта?
Темный Дайвер улыбается. Горько улыбается.
— Этого мне не доставалось, Леонид. Это ты и сам выбирал до конца. И я тебя не виню… странно было бы ожидать чего-то иного.
Мы, наверное, очень мирно смотримся со стороны. Два старых друга, встретившихся после разлуки.
И самое страшное, что так оно и есть.
— Вот почему ты… такой? — спрашиваю я.
— Наверное. Но я не жалею. Я не злой гений, я не маньяк-убийца. Я просто резче и серьезнее тебя. Но я живой… я настоящий, пусть только здесь, в Диптауне, но настоящий!
— Почему ты так ненавидишь Дибенко?
— Разве это важно? Допустим, мне нужна его новая программа. Мне нужны братья и сестры. Такие же, как я. Полноправные обитатели виртуального мира. Его коренные жители.
— Да это же ты сам! — Я не выдерживаю и срываюсь. — Это то, из чего ты сделан! Зачем тебе программы, из которых ты же и состоишь?
— А ты можешь рассказать мне, из чего состоишь, Леонид? Как работает твоя печень, как бьется сердце. Как скачут импульсы по нейронам, как сокращается кишечник, как выплескиваются в кровь гормоны?
— При чем тут это?
— Ты можешь вытащить почку, отпрепарировать, посмотреть под микроскопом, а потом засунуть обратно? Я не могу. Пока — не могу. Мне было нужно то, что называется исходниками. Теперь я добился своего.
— И такие, как ты, войдут в Диптаун?
— Да.
— Нет.
Мы смотрим друг на друга. Взгляд у Темного Дайвера самый настоящий, человеческий. Глаза — зеркало души. В его глазах я вижу себя.
Но это — фальшивые зеркала.
— Ты ничего не сделаешь, Леонид. Ничего. Ты снова дайвер, ты справился, но я — часть глубины. Я сильнее.
— Я не мог изменить себя. Ты же сам это сказал. Значит…
— Да ничего это не значит, Леонид… Да! Ты захотел, и я вернул тебе часть твоих сил. Я могу вернуть всё. Бери. Владей. Твори чудеса. Входи в глубину без компьютера, ломай стены, строй дворцы. Я — сильнее. Я многому научился.
— Да. — Я киваю. — Верю. Вот только я знаю одну штуку… а ты — нет.
Темный Дайвер крутит в руках бокал. Качает головой.
— Блеф.
— Мир отражений вязок и жесток… — говорю я. — Нет. Не блеф.
Глубина-глубина, я не твой… Отпусти меня, глубина…
Стена. Не резина — камень.
Мне не выйти из глубины, пока Темный Дайвер рядом. И это не случайно.
Ты идешь по лесу и натыкаешься на стену. Твои действия?
— Почему ты ненавидишь Дибенко?
— Зачем тебе знать? Я знаю, ты простил ему все. Даже попытку тебя прикончить. А я не простил.
— Не в этом дело. Ты сводишь уже не мои счеты. Свои, личные. Почему?
— Какая тебе разница?
— Я хочу понять тебя.
Темный Дайвер усмехается.
— Понять — победить…
— Ведь Дибенко создал этот мир. Твой мир, единственный, где ты можешь жить. И даже его нападение… иначе Неудачник не дал бы мне часть своей брони… не дал тебя… Тебя бы просто не было…
Я замолкаю, я смотрю на Темного Дайвера.
Я понимаю.
— А я просил меня создавать?
Тихо. Очень тихо. «Трактиръ» вокруг начинает таять. Мир заволакивает туманом. Серая мгла, изнанка Диптауна.
Мир, где на самом деле и живет Темный Дайвер.
Мое всесильное отражение. Ожившие латы. Слепок души, снятый в моменты боли и страха, грусти и одиночества.
Мне было и хорошо, и плохо в глубине. Было хорошо — и я глотал свою радость, собирал ее до донца, выскребал начисто.
Было плохо — и я уходил. Оставляя свою броню один на один с тоской.
— Я просил меня создавать? — спрашивает Темный Дайвер.
— Никто и никогда не мог этого просить. Ни один человек.
Мы стоим по колено в сером тумане. Туман везде, туман клубится вокруг, наползает на лица, глушит голос. И нигде — ни искорки света.
— Но я не человек. Я живой. Я разумный. Но не человек. У меня нет дип-программы, Леонид. Я вижу Диптаун таким, каков он есть. Нарисованное солнце. Нарисованное небо. Нарисованные лица. Но я ведь знаю, что есть и другой мир.
— Он такой же.
— Нет. Он другой. Настоящий. Ты можешь поцеловать Вику — или разругаться с ней. Ты можешь поговорить с другом — или поссориться. Вы равны. Вы живете среди равных. Я тоже хочу жить так.
Глубина-глубина, я не твой…
— Что ты хочешь сделать, Леонид? Убить меня? Не выйдет. Как бы сильно ты ни ненавидел меня, это не даст тебе сил.
— Я тебя не ненавижу.
Темный Дайвер смеется:
— Да? Ну скажи — люблю… скажи!
— Я жалею тебя.
Он замолкает.
— Я жалею тебя, Темный Дайвер.
— Не стоит меня жалеть.
— Прости — я бросал тебя одного.
— Не надо!
— Прости — я отказался от самого себя. Я предал свою судьбу. Я думал, что все проблемы и беды можно решить за один раз. Что есть идеальные поступки и абсолютные истины. Что маленький уютный мирок может выжить в большом неуютном мире. Что можно закрыть окно и не слышать чужих голосов.
— Замолчи!
Темный Дайвер поводит головой, неловко, будто ему жмет нарисованная одежда. Я понимаю, что он хочет сделать.
Бежать.
Как убегал от него я.
— Я больше тебя не брошу… — говорю я и касаюсь его плеча.
Глубина-глубина, я не твой…
Радуга в его зрачках.
Серый туман рассыпается разноцветным снегом.
Шлем тяжелый… слишком тяжелый для моего нарисованного тела.
Я подставляю ладонь и ловлю снежинку. Смотрю в крошечный сияющий кристаллик.
Там кружатся цифры, бесконечные цифры, которых я не понимаю.
Там проплывают лица, бесконечные лица, которых мне не дано увидеть.
Я стою посреди радужного снегопада, посреди метели, которую кто-то красит, черпая краски с нескончаемой палитры.
— Я больше не брошу себя.
И Темный Дайвер во мне вздрагивает, когда хлопья цветного снега пронзают нас насквозь.
Настоящего снега в настоящем Диптауне.
Это совсем просто — менять мир.
Я иду сквозь снегопад. Подставляю лицо ветру. Под ногами — невидимая нить, натянутая вдоль пропасти.
Хочу ли я это сделать? На самом деле? Имею ли на это право?
Вечный вопрос, на который вечно не будет ответа.
Нет… будет. У тех, кто боится сделать шаг; у тех, кто не рискует подставить лицо ветру; у тех, кто срывался с моста.
Но ведь кто-то должен это делать?
Я протягиваю руку. Ловлю тяжелые цветные хлопья. Сжимаю в ладони, леплю снежок.
Кто-то скажет, что это разрушение.
Снег был цветным, а снежок стал белым…
Но это тоже цвет.
Я размахиваюсь и бросаю снежок вперед. Миг — и на столе в «Трактире» покрываются ржавчиной боевые патроны. Миг — и добровольцы, на чьих компьютерах стоит «Искусственная натура», ощущают короткое головокружение. Миг — и впереди вспыхивает теплый свет.
Делаю еще шаг. Мост скользит под ногами, торопит.
Я раздвигаю метель и вхожу в кабинет Дибенко.
Очень серьезный кабинет. Сразу внушает уважение. Не сомневаюсь, что и в реальности он столь же внушителен.
А создатель глубины и творец искусственного интеллекта сидит перед компьютером и играет в «тетрис». Довольно неважно играет, кстати. Колодец уже завалило наполовину… трудно ему будет все разгребать.
— Поставь на паузу, — советую я.
Дибенко вздрагивает, оборачиваясь. Разноцветные причудливые фигурки сыпятся в колодец, складываются в узор.
— Леонид?
Я знаю, чего он боится. Знаю, почему его пальцы судорожно шарят по клавиатуре, запуская дип-программу.
— Да, это я. Не бойся. Темного Дайвера больше нет.
— Ты? — не убирая рук с клавиатуры, спрашивает Дибенко. — Как ты вошел?
— Ну я же все-таки дайвер.
— Ты покажешь мне эту дыру!
— Я уже закрыл ее. Не бойся. Все кончилось. Темный Дайвер не станет тебя преследовать. И распространять твою новую программу — тоже.
— Ты убил его?
Я не вправе его осуждать. Но вот это облегчение в голосе — причина, по которой нам никогда не стать друзьями.
— Я с ним справился, — уклоняюсь от ответа. — Тебя совсем засыпало…
Дибенко недоуменно смотрит на меня. Не понимает, как можно сравнивать игру и жизнь…
— Ты уверен, Леонид?
— Да.
Секунду Дибенко размышляет. Потом кивает:
— Хорошо. Я верю. У нас было джентльменское соглашение, и я его выполню…
Он достает чековую книжку, подписывает чек и задумывается.
— Не надо.
— Не вписывать сумму? Ну… Леонид, так делается лишь в дешевых боевиках…
— Не надо чека. Я все равно не возьму. Да он мне и не нужен, если вдруг я захочу получить в банке твои деньги. Но я не буду.
— Почему? — Дибенко искренне удивлен. — Я просил помощи. Обещал награду.
— Это было мое маленькое личное дело.
— О’кей. — Дибенко закрывает чековую книжку, садится в кресле поудобнее. — Тогда хочу сказать спасибо. О деталях даже не спрашиваю. Ты пришел, чтобы сообщить мне эту новость?
— Не только. Дмитрий, что ты собираешься делать с «Искусственной натурой»?
— Значит, ознакомился? Пока продолжается тестирование. Примерно через полгода программа будет презентована и выпущена в продажу.
— Ты уверен, что это надо делать?
Я усаживаюсь перед столом. Смотрю на Дибенко:
— Дмитрий, ты считаешь, что наши отражения окажутся лучше нас? Что они будут рады жить в нарисованном мире, без грима дип-программы, без шансов выйти в настоящую жизнь?
— Какими окажутся — все индивидуально. Будут ли рады — посмотрим. Любая жизнь лучше небытия, верно?
Темный Дайвер во мне смеется, и я качаю головой.
— Дмитрий, ты же не перед журналистом. Как ты сам думаешь?
Дибенко отводит глаза.
— Леонид… ладно, черт с тобой. Я не знаю! Не знаю ответов на оба вопроса. Но кто-то должен искать ответы? Верно?
— Да, кто-то должен. И я их нашел. Оба ответа — нет.
— Леонид, я ничего уже не решаю! Все! Маховик запущен. Я могу притормозить его, могу раскрутить быстрее. Остановить — никак. Программа выйдет. Это бизнес, понимаешь? Просто большой бизнес и большие деньги. Детские игры в «медаль вседозволенности» — они в прошлом. Меня сожрут компаньоны, меня задушат конкуренты. Деньги вложены, продукт создан. Он пойдет в продажу.
— Понимаю. Только один совет… не обещай слишком многого.
— Не понял…
— Дмитрий, рекламируй «Искусственную натуру» как самый удобный интерфейс для глубины. Как программу с элементами искусственного интеллекта. Как надежный щит от психотропного виртуального оружия. Как прогностическую систему, в конце концов! Вот только не говори никогда, что она способна породить разум… засмеют.
Он молчит и смотрит на меня. А я добавляю, и ехидство мое — скорее от Темного Дайвера, от его боли и одиночества, от жизни в сером тумане.
— Мы же с тобой серьезные люди. Не журналисты, которым нужные сенсации, не писатели, которые мечтают о чудесах. Невозможен искусственный интеллект на современной технической базе. Когда-нибудь потом…
— Леонид, ты ведь читал отчеты?
Улыбаюсь, развожу руками:
— Ну, мало ли, что могло померещиться восторженным молодым программистам? Погрешности экспериментов, субъективная трактовка, может быть, и подтасовка данных…
— Как ты это сделал?
— Так же, как два года назад добавил таймер в дип-программу.
Дибенко сжимает губы. Он не выглядит удивленным. Или догадывался, раньше меня догадывался, или держит удар.
— И все-таки?
— Дмитрий, ты же лучше меня знаешь, что такое создание программы. Это всегда на грани мистики и колдовства. Включил — не работает. Включил — работает. Включил третий раз — получил совсем не то, что искал. Алхимия. Волшебство. Ты никогда не сжимал пальцы в колечко, чтобы программа работала? Ведь иногда это помогало. Подойди к художнику и спроси, как он угадывает краски? Подойди к писателю и спроси, как он находит слова? Подойди к скульптору и спроси, что лишнее надо отсечь в куске мрамора?
— А ты уверен, что отсек лишнее?
— Надеюсь.
Я встаю. Раскланиваюсь.
И рассыпаюсь цветным снегом.
111
Шлем я поставил на монитор. Как обычно.
Выдернул разъем комбинезона. Как обычно.
А вот комбинезон не снял.
Дверь в спальню была открыта. Вика сидела на кровати и смотрела на меня.
— Все нормально, — сказал я.
— Совсем все?
— Нет, конечно. Так не бывает. Но все-таки нормально.
Вика кивнула. Она очень странно на меня смотрела… придирчиво.
— Звонил Падла. Звал в гости к Чингизу, завтра. Сказал, что с Патом все в порядке, его даже не стали госпитализировать. Что там случилось?
— Заряд третьего поколения. Последний заряд. Их больше нет.
— Я так и подумала. Ты успел?
— Не я, Чингиз. Успеть должен тот, кто рядом.
— У тебя глаза красные, Лёня. И вид… Темных Дайверов пугать.
— Темный Дайвер был один. И его больше нет.
— Ты?..
— Нет, не в том смысле! Он перестал быть Темным Дайвером. Вот и все.
— Лёня, нам, наверное, надо поговорить. О многом.
— Надо. Только утром. Вначале с тобой. Потом мы пойдем к Чингизу, и там мне тоже придется кое-что рассказать.
Вика кивнула:
— Да, я вижу. Ложись.
— Я не о том. У меня еще осталось одно дело в глубине. Последнее. И я до сих пор не знаю, как поступить. И не вправе даже просить совета.
— Ты уверен, что это так срочно?
— Да. Вика, я понял одну вещь. Простую, конечно, но я только сейчас ее понял. Если умеешь плавать — не сиди на берегу.
— Время дайверов снова пришло?
— Оно никогда не уходило, Вика. Мы просто устали. Все. Но дайверы были, есть и будут. Пока живет глубина и те, кто может утонуть.
— Какое разочарование для Недосилова…
— Ничего. Он придумает новое логичное объяснение. Это его талант.
Мы засмеялись, глядя друг на друга. Потом Вика сказала:
— Иди ныряй. И возвращайся. Помни, что я жду.
— Я всегда это помню.
Шлем тяжелый, но это привычная тяжесть.
Неизбежная.
deep
Ввод.
Гостиничные стены. Протей и мотоциклист на кровати. Картина на стене, с хижиной, размазанной на грубые полоски краски.
Как надоела эта гостиница.
Давно пора строить свой дом.
Поднимаю тела Протея и мотоциклиста, встряхиваю, чтобы обвисли, вешаю в шкаф.
Потом открываю дверь и выхожу из номера.
Не оглядываясь по сторонам.
Я могу идти по Диптауну напрямик, сквозь стены домов и барьеры защитных программ. Могу подняться в нарисованное небо, где плывут белые облачка и светит солнце. Могу просто перенестись из одной точки в другую.
Тот, кто был Темным Дайвером, во мне. И вместе мы можем многое.
Но я поднимаю руку и ловлю такси.
— «Лабиринт Смерти».
— Срочно? — интересуется рыжий веснушчатый водитель.
— Не обязательно. Как получится.
Мы выезжаем на Гибсона, едем в сторону американского квартала. Проезжаем мимо улицы Тюрина, мимо площади Васильева.
Нет, все-таки кто же такой этот Гибсон?
Можно спросить ту силу, что живет сейчас во мне. И получить ответ.
Но это так скучно — быстрые ответы. Это не для людей.
Ей есть другое применение.
Мы едем — а я закрываю глаза и тянусь сквозь сеть. Сервер. Другой. Третий. Поисковые системы. Вопрос, ответ. Сервер. Локальная сеть больницы в далеком Ванкувере. Защита крепкая, но это теперь не играет никакой роли.
Я смотрю на экраны мониторов, считываю данные с компьютеров. Подключаюсь к видеокамере под потолком палаты и секунду смотрю на спящего Крейзи Тоссера.
Давай… быстрее поправляйся.
У нас всегда будет чем заняться в глубине.
— «Лабиринт».
Я расплачиваюсь, качаю головой, увидев остаток на своем счете. Все-таки надо будет поговорить с Крейзи, когда он вернется на работу. Роялей таскать я больше не стану.
Толпы у входа в «Лабиринт Смерти» сегодня нет. Несколько групп оживленно беседующих игроков, и все. Я знал, что так будет, и все-таки непривычно.
— Лёнька!
Рыжеволосый мальчишка подбегает ко мне и протягивает руку:
— Здорово! А «Лабиринт» сегодня не работает!
— Знаю. У них возникли проблемы на последнем этапе игры. Отказала программа главного монстра.
— Вот ламеры, — возмущается Илья. — И весь «Лабиринт» закрывать? Я на двенадцатом этапе застрял немного. Не помнишь, как там проходить?
— Абсолютно не помню, — признаюсь я. — Ну что… звуковую карту себе купил?
— А то! Ты бы слышал! Бум-бум-бум! Йа-а!
Он трясет головой, и я понимаю, что он сейчас слышит какую-то свою музыку. Неизбежно прекрасную. В его возрасте вся музыка делится на отвратительную и великолепную.
— Поздравляю, — говорю я. — А ты знаешь, что у Дибенко совсем не было звуковой карты, и поэтому дип-программа запускается без звука?
— Знаю. Только я все равно что-то слышу, когда начинает идти цветной снег. Какую-то музыку, только очень тихо. Я думал, это из-за плохой карточки. А ничего не изменилось!
— Это не в карточке дело. Это в тебе.
Мальчик кивает, тут же забывая о сказанном. В нем слишком много энергии, чтобы долго говорить об одном.
— А ты, значит, у этих… у бывших дайверов?
— Да, у дайверов.
— Ну, я как-нибудь загляну, ладно? И ты в хакерский бар заглядывай, ага? Только там пароль сменили… сейчас. А! «Любовь и верность»! Запомнишь? Я побег…
— Постараюсь. — Я остаюсь очень серьезным. — Давай. Беги. У тебя, наверное, куча дел?
— Миллион! — уже на бегу кричит Илья. — А больше не бывает!
Я стою минуту, улыбаясь.
А потом тянусь сквозь закрытую арку входа.
У меня тоже есть дело. Одно-единственное, но неприятное дело.
Болото, с копошащимися монстрами…
Горы, с ползающими монстрами…
Небо, с летящими монстрами…
Подземелья, с бегающими монстрами…
И город, с монстрами всех сортов.
Обрушенный нами небоскреб уже восстановили. Крыши, конечно, не видно, но я знаю, что там группа монстров суетится у пушки.
Грожу им пальцем и иду по улице.
В меня не стреляют.
Вхожу в сад императорского дворца. Осматриваюсь. Вот тут мы прятались… как это было давно. Вот тут шла группа игроков, которых перебил могучий Император.
Мне нужна сейчас ярость. Ярость, ненависть, злоба. Иначе не сделать того, что я должен сделать. Одно дело — лишить первых проблесков жизни оживающие доспехи… панков, грызущих пистолеты и давящих прохожих.
Другое дело — убить того, кто не имеет воплощения в реальном мире.
Того, кто был создан как холодный беспристрастный эксперимент. С изначально заложенными жесткими правилами игры — убивать и быть убитым.
Я не имею права оставить его в живых.
Я должен его убить.
Совершить необратимый поступок… да, конечно. Но не позволить выйти на улицы Диптауна. Не позволить осознать себя, сломать барьеры, раствориться в сети. Тогда не поможет и моя нынешняя сила.
Стою, накручивая себя, как несколько часов назад стоял перед Темным Дайвером Пат. Вспоминаю, как Император переламывал о колено спины игроков, как сгорел Падла, как погиб Чингиз. Он не должен пройти свой путь до конца, этот финальный персонаж жестокой игры. Потому что тогда все может вернуться. Вместе с настоящей жизнью в Диптауне появится настоящая смерть.
И когда я решаю, что мне хватает ярости, я иду к дверям дворца.
Вы доказали проверяющим, что не пропагандируете зло и насилие… Да брось, Крейзи, вы доказали, что «Лабиринт» очень прибыльное увеселительное мероприятие… А если однажды Император выйдет за пределы игры и решит рассчитаться со всеми, кто его убивал?
Он ведь уже пошел по бесконечной дороге познания. Он задал главный вопрос. Он перестал подчиняться жесткой программе игры.
И я должен прервать этот путь.
Коридоры пусты.
Я прохожу к лифту знакомой дорогой, нажимаю потайную кнопку. Лифт начинает подниматься.
Для программистов «Лабиринта» я сейчас невидим и неслышим. Но все-таки я нахожу и обрываю все каналы контроля, оставляю на экранах застывшие картинки.
Не хочу зрителей.
Я сделаю то, что надо сделать. Но не устрою из этого шоу.
Тронный зал тоже пуст. И охраны нет… охраны, которую Император ставил во дворце самовольно, вопреки программе. Я достаю револьвер Стрелка. В нем нет никакого смысла — я убью Императора силой Темного Дайвера. Но мне нужен символ.
Я обхожу зал. Заглядываю за серебристый металлический трон.
И вижу Императора.
Он сидит, скорчившись, подтянув колени к лицу, обхватив их руками. Совсем в человеческой позе. Была ли она задана изначально? Эта жалкая поза потерянного, замерзающего ребенка? Эта возможность сидеть, укрывшись за троном, не реагируя на очередные группы игроков, на их шумные крики, на долгие выстрелы в упор, на возмущенные возгласы о том, что подобный скучный финал портит все впечатление от интересной игры?
Почему ни одна из трех команд, которые прошли на сотый этап, прежде чем «Лабиринт» был закрыт, не остановилась? Почему они стреляли в упор, стреляли долго, нудно, пока у Императора не кончался его огромный жизненный потенциал?
Или я спрашиваю себя не о том?
Или я боюсь спросить?
Император поднимает голову и смотрит на меня. Я жду. Быть может, он узнает меня. Быть может, его глаза вспыхнут ослепительным пламенем… безвредным для меня пламенем.
И тогда я снова отсеку лишнее.
Он смотрит на меня очень долго. Мне становится не по себе.
Потому что я помню эту позу. И кажется, помню этот взгляд.
— Кто я? — спрашивает Император.
Я сажусь перед ним. Темный Дайвер во мне бормочет что-то о лишних проволочках, о необходимости решать проблемы без колебаний.
Но теперь я вправе не слушать этот голос.
— Почему ты перестал убивать? — спрашиваю я.
Он молчит, словно подбирает слова. Слова из своего небогатого запаса, из того, что он слышал от возбужденных, рвущихся в бой игроков, из их перебранок и приказов…
— Не хочу.
— Почему?
Император пытается что-то сказать. И застывает.
Может быть, у него просто нет слов, которые могли бы все объяснить. Ему не довелось их слышать.
И тогда он просто улыбается. Смущенно, виновато, растерянно.
Что случилось, когда он вырвался вслед за нами в изнанку Диптауна, в серый, размытый мир информационных потоков? Что он увидел, услышал, понял?
Может быть, только то, что мир не сводится к городу и саду, где он должен убивать и быть убитым?
Это в нас во всех. Ярость и ненависть. Агрессия и страх.
Без этого тоже нельзя — никак.
Но есть что-то еще, и, наверное, это что-то сильнее. Если оживающая программа ломает вбитые в нее инстинкты. Если она не отвечает ударом на удар.
Если программа спрашивает «Кто я?»
Я встаю и беру Императора за руку. Он послушно поднимается, вопросительно смотрит на меня.
Нельзя делать необратимых поступков. Но ими тоже кто-то должен заниматься?
— Сейчас, — говорю я. — Подожди…
Ему это неподвластно. Пока. Еще настанет миг, когда ему станет подвластно все.
Даже время, наверное.
Я толкаю стену дворца, толкаю открытой ладонью, и стена рушится. За ней не императорский сад, за ней — Диптаун. Я делаю шаг, и Император шагает за мной.
Мы стоим на пригорке, и город перед нами — весь как на ладони. Это какой-то парк, один из сотен парков Диптауна.
— Это мир, — говорю я. — Мир — это любовь.
— Это мир, — повторяет Император, и в глазах его появляется свет. Но это совсем другой свет. — Мир — это любовь.
— Вот видишь, как все просто? — говорю я. Улыбаюсь — и делаю шаг в сторону. Пора. Не надо говорить все. — Счастливо! Живи!
— Кто я?
Ему все не дает покоя этот самый главный вопрос. Кто он… А кто я? Мне-то у кого спрашивать?
— Я, кажется, знаю, но ты ищи ответ сам. Так надо!
Бывший Император «Лабиринта» кивает, неуверенно озирается. И делает первый шаг.
— Пока! — говорю я. — Пока! Я пошел! У меня миллион дел… а больше — не бывает!
Сентябрь — декабрь 1998 года, Москва.
