Вряд ли у вас найдется много знакомых, которые носят имя Иезавель. Оно вышло из моды много тысячелетий назад и обратного пути так и не проделало. По сути дела, оно настолько перегружено негативными коннотациями, что теперь имеет общее пейоративное значение. Согласно одному словарю, «иезавель» — «порочная, бесстыжая женщина» . Все эти значения восходят к библейской Иезавели. Она была женой Ахава, царя Израиля в IX веке до н. э., усердно поклонялась ханаанскому богу Ваалу и убеждала чтить его царя Ахава. Тем самым она лишила себя шанса на благоприятное изображение в Библии.

Иезавель была ключевым закулисным персонажем библейского предания, упоминавшегося в предыдущей главе: Яхве побеждает Ваала в открытом противоборстве, устроенном Илией, а позднее «является» Илии — незримым и неописуемым образом — на горе Синай. Именно потому, что Иезавель так разожгла энтузиазм в приверженцах Ваала, Илия назначил этот решающий поединок двух богов. Дальнейшее известно: самый могущественный соперник Яхве побежден, личность самого Яхве постепенно стремится к трансцендентности, израильская религия вступила на путь, ведущий к современному монотеизму.

По крайней мере, нам так объяснили. Вопросы о том, действительно ли Яхве превзошел Ваала, и, если уж на то пошло, состоялась ли на вершине горы встреча, устроенная Илией, не относятся к числу решенных единодушно. Скорее всего, история Илии в письменном виде появилась лишь спустя несколько веков, после того как (якобы) произошли описанные в ней события, и в итоге была подвергнута правке людьми, признававшими исключительно поклонение Яхве и, предположительно, развивавшими сюжет именно в таком направлении . Тем не менее положенный в основу повествования конфликт — сопротивление Илии «про-Вааловской» политике Иезавели и Ахава — многие библеисты считают опирающимся на факты. Этот бунт против санкционированного правителем политеизма принято рассматривать как важную веху в эволюции монотеизма, эволюции, которой понадобилось еще несколько веков, чтобы достичь кульминационной точки.

В более узком смысле упомянутый инцидент воспринимается как веха в эволюции монолатрии, промежуточной станции дороги к полноценному монотеизму. Илии не обязательно было утверждать, что Ваала не существует(монотеистическая позиция) — достаточно и того, что он не заслуживает поклонения израильтян. Примерно через два века после периода Илии монолатрия стала официальной политикой израильских правителей, и поклонению другим богам, кроме Яхве, препятствовали с жестокостью и усердием. В этой главе рассматривается вопрос о том, каким образом монолатрия сместилась с периферии в центр израильской политики, как была подготовлена почва для полномасштабного монотеизма.

Удобно было бы знать наверняка, правдива ли история Илии. Если да, по крайней мере в своих политических составляющих, тогда можно приступить к поискам истоков монолатрии, задавшись вопросом, что побудило Илию противостоять сопернику Яхве Ваалу. Если нет, поиски можно начать, спросив себя, что подвигло более поздних библейских авторов создать эту историю, зачем они сами противостояли поклонению всем богам, кроме Яхве, после того, как вернулись в прошлое своей теологии.

Но оказывается, эти два пути ведут приблизительно в одно и то же место, позволяют сделать схожие выводы о силах, обеспечивших Яхве титул единственного бога израильтян. Лучший способ убедиться в этом — просто выбрать путь и следовать ему. Начнем с предположения, хотя бы в порядке умственного эксперимента, что библейское предание — правда, затем продвинемся вперед по библейскому повествованию о развивающейся теологии Израиля, пока не доберемся до эпизодов, более явно опирающихся на факты. В конце концов мы вернемся обратно по тому же пути, так как более поздние эпизоды проливают свет на авторство истории Илии. После этого мы сможем с некоторой степенью уверенности объяснить эволюцию израильской монолатрии.

Однако сначала давайте проясним — если это до сих пор не ясно, — какая философская тенденция будет формирующей для данного предприятия. Попытки объяснить изменения в религиозных учениях обычно относятся к двум основным категориям: те, которые подчеркивают силу идей, и те, которые подчеркивают силу материальных обстоятельств. Что в большей степени подтолкнуло Израиль к монолатрии и в конечном счете к монотеизму — теологическое вдохновение и мысль, или, скорее, политика, экономика и другие конкретные социальные факторы? Возьмем пример, который у нас уже под рукой: что побудило Илию и его последователей пренебрегать Иезавелью и Ваалом? Почему Иезавель вызывала отвращение — тем, что была связана с Ваалом (и, следовательно, с политеизмом), или же это Ваал возбуждал отвращение своей связью с Иезавелью (и, следовательно, с экономическими и политическими интересами, которые она представляла)?

Разумеется, Библия делает выбор в пользу первого толкования: Илия и его последователи под влиянием высшей истины выступили против поклонения Ваалу и в результате стали врагами всех, кто предпочитал поклоняться именно ему. Опять-таки, для Библии характерно высказываться в защиту силы религиозных убеждений, способности идей формировать факты. В книге, которую вы читаете, наоборот, подчеркивается сила фактов; она стремится объяснить, как менялась концепция Бога в ответ на события, происходящие на земле. Поэтому в ней серьезно рассматривается возможность того, что Илия, при всем своем религиозном рвении, вел борьбу против Ваала по приземленным соображениям. Теологический конфликт с Иезавелью и ее мужем Ахавом мог в равной мере иметь отношение как к самим Иезавели и Ахаву, так и к теологии.

Разумеется, нам известны примеры приземленных соображений, формирующих теологические принципы. Мы уже видели, как эскимосские шаманы объясняли грешным женщинам, что верный путь к получению прощения свыше — половая связь с эскимосским шаманом. Видели полинезийских вождей, заявлявших, что люди, которые их раздражают, должны быть принесены в жертву богам. Видели, как Саргон из Аккада объединил Иштар и Инанну в одно божество, соответствующее его имперским амбициям. Видели, как Эхнатон, творец египетского монотеизма, избавлялся от богов, в жрецах которых угадывал политическую угрозу. Вновь и вновь мы видели, как божественное, или, по крайней мере представления о божественном, формировались под действием мирского. Приземленные факты — факты, касающиеся власти, денег и других сугубо материальных вещей, — зачастую оказывались на переднем крае перемен, а за ними следовали религиозные убеждения.

ЭСКИМОССКИЕ ШАМАНЫ ОБЪЯСНЯЛИ ГРЕШНЫМ ЖЕНЩИНАМ, ЧТО ВЕРНЫЙ ПУТЬ К ПОЛУЧЕНИЮ ПРОЩЕНИЯ СВЫШЕ — ПОЛОВАЯ СВЯЗЬ С ЭСКИМОССКИМ ШАМАНОМ

Конечно, иногда это влияние имело противоположное направление. Религиозные убеждения, особенно в короткие промежутки времени, способны формировать политический и экономический ландшафт. Вполне возможно, что Илия глубоко верил в Яхве, и эта вера воспламенила политическое движение против Ахава и Иезавели. Ведь влияние может быть оказано в обоих направлениях сразу: мотивация Илии могла всецело опираться на веру, а у кого-то из его сторонников имелись политические или экономические причины восстать против Иезавели и царя Ахава.

Словом, это настолько запутанный вопрос, что сосредоточивать внимание только на одной «движущей силе» — значит идти по пути чрезмерных упрощений. Тем не менее я считаю, что в конечном счете лучший способ объяснить многовековую эволюцию от политеизма до монолатрии и монотеизма — посредством конкретных общественных сил. Рискуя дойти до излишних упрощений, скажем: политика и экономика дали нам единственного истинного бога авраамической веры.

Религиозных людей это утверждение зачастую удручает, поскольку им кажется, что оно низводит веру в высшую цель до уровня миража, иллюзорного отражения мирского. К концу этой книги я докажу, что на самом деле верно обратное, что, рассматривая приземленные факторы как основные движущие силы, мы в конце концов обретем нового рода свидетельствавысшей цели. Во всяком случае, сейчас я утверждаю: чтобы понять, почему в Древнем Израиле возник и развился монотеизм, нам необходимо разобраться в образующих основу этого явления политике и экономике Древнего Израиля. Только тогда мы поймем, каким образом в авраамический монотеизм «встроены» (и «встроены» ли вообще) нетерпимость и воинственность и насколько обязательным компонентом характера авраамического бога они являются — или не являются.

Итак, какие же общественные силы могли способствовать активности оппозиции, выступающей против политики Ахава и Иезавели, и следовательно, Ваала? Для начала полезно вспомнить, что в древние времена, когда мужчины царских кровей женились на иностранках, причиной, как правило, были отнюдь не романтические прихоти. Такие браки являлись неотъемлемой частью внешней политики, способом скрепить узы с другими странами. Иезавель была дочерью царя Ефваала, правителя городов Тир и Сидон в Финикии (современный Ливан). Ее брак с Ахавом устроил его отец, царь Амврий, несомненно понимавший, что альянс с Финикией обеспечит Израилю удобный доступ к средиземноморским портовым городам. Как было принято в Древнем мире, альянс со страной означал почтительное отношение к ее богам. Поэтому изложенное в Библии решение Ахава поставить жертвенник Ваалу в столице Израиля, Самарии, вовсе не было уступкой сумасбродной жене. Жертвенник стал логичным продолжением женитьбы на Иезавели, теологическим проявлением политического обоснования этой женитьбы .

Так повелось с давних времен. С недовольством обращаясь к теологии царя Соломона (X век до н. э.), Библия сетует на то, что сотни его жен «склонили сердце его к иным богам», что привело к официальному почитанию «Астарты, божества Сидонского», «Милхома, мерзости Аммонитской», «Хамоса, мерзости Моавитской». Но все это «неугодное пред очами Господа» было, вероятно, выгодной внешней политикой с точки зрения Соломона. «Интернационалистская» внешняя политика, с акцентом на альянс в разных областях, а также на торговлю, неизбежно влечет за собой почтительное отношение к чужеземным богам.

Точно так же противники интернационалистской политики могли выступить против межрелигиозных мирных отношений — почтения и даже признания чужеземных богов, которым эта политика способствовала. Возможно, именно так начался путь Израиля к монолатрии — через негативную ответную реакцию на интернационализм. Но кому и зачем могло понадобиться противостоять интернационалистской внешней политике? В случае с интернационализмом Ахава можно выдвинуть различные теории.

Например, могло случиться так, что местные купцы пострадали, когда Ахав разрешил финикийским торговцам прибыть в Израиль и заняться коммерцией. Безусловно, структура экономики тех времен способствовала тому, что неприязнь к финикийским купцам вылилась в неприязнь к финикийским богам. Как отмечал библеист Бернард Ланг, места поклонения порой выполняли «немало функций современного банка», и у нас есть основания полагать, что финикийские купцы сделали своей штаб-квартирой храм Ваала .

При таком развитии событий напряжение между сторонниками Ахава и сторонниками Илии сводится к защите личной политической и экономической выгоды. С точки зрения Ахава, союз с Финикией был оправдан. Он не только открывал для Израиля средиземноморские рынки через финикийские порты, но и направлял торговые потоки, движущиеся с востока на запад и обратно, через территорию Израиля, создавал торговые пути, которые Ахав мог контролировать с выгодой для себя. Более того, благодаря альянсу у Израиля появлялся сильный союзник на случай вооруженного конфликта с одной из могущественных держав региона. Если ценой за все это должна была стать терпимость к Ваалу и данное финикийским купцам разрешение получать прибыль, — пусть так. Отношения с Финикией сулили выгоду для обеих сторон, в соответствии с ними развивалась теология Ахава. Но для израильтян, которые расценивали финикийских купцов как угрозу для возможности добывать средства к существованию, отношения с Финикией оставались односторонними: финикийцы выигрывали, израильтяне оказывались в проигрыше. Теология последних соответствующим образом сокращалась.

Эта «теория недовольных купцов» весьма спекулятивна. Но общий принцип имеет смысл, и мы уже видели его в действии не только в Древней Месопотамии, но и повсюду: отношение к чужеземному богу определяется отношением к чужеземцам. Если местным жителям кажется, что они могут выиграть от взаимодействия и сотрудничества с этими чужеземцами, тогда они могут принять их бога, или, по крайней мере, не станут протестовать, если это сделают их соотечественники. Но если местные сочтут, что это игра с нулевой суммой, если придут к убеждению, что их богатство связано с богатством чужеземцев обратной зависимостью и что чужеземцы должны проиграть, чтобы они, местные, выиграли, тогда их теология будет менее инклюзивной. Назовем это законом религиозной терпимости: люди с большей вероятностью готовы принять чужеземных богов, если считают, что ведут с чужеземцами игру с ненулевой суммой, убеждены, что их богатство позитивно коррелирует с богатством чужеземцев, в некоторой степени видят себя и этих чужеземцев в одной и той же лодке.

ОТНОШЕНИЕ К ЧУЖЕЗЕМНОМУ БОГУ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ОТНОШЕНИЕМ К ЧУЖЕЗЕМЦАМ. ЕСЛИ МЕСТНЫМ ЖИТЕЛЯМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ОНИ МОГУТ ВЫИГРАТЬ ОТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ И СОТРУДНИЧЕСТВА С ЭТИМИ ЧУЖЕЗЕМЦАМИ, ТОГДА ОНИ МОГУТ ПРИНЯТЬ ИХ БОГА

В Древнем мире ввиду тесной связи внешней политики и теологии этот принцип проявляется особенно наглядно, но в том или ином виде он действует и в современности. Людям, которым выгодно вести бизнес с другими людьми, не свойственно ставить под сомнение религиозные убеждения последних: они руководствуются правилом «живи и не мешай жить другим».

Таким образом, наблюдается смещение основных движущих сил от вопроса о религиозной терпимости к вопросу о терпимости в целом. Люди естественным образом, толком не задумываясь об этом, критически оценивают по разным параметрам врагов и соперников. Если спросить двух мужчин, ухаживающих за одной и той же женщиной, какого они мнения о вкусах друг друга — в политике, одежде, литературе, в чем угодно, — скорее всего отзывы будут негативными и, вероятно, искренними. И наоборот, к своим потенциальным сотрудникам, а также их убеждениям люди машинально проявляют снисходительность. Значит, связи между личной выгодой и терпимостью незачем быть вопросом осознанногорасчета — этот факт мы обсудим далее. Закон религиозной терпимости органически вытекает из особенностей человеческой натуры.

Существует и другая теория о том, чем вызвана оппозиция Ахаву и Иезавели, и, следовательно, Ваалу. Заключив союз с Финикией, Израиль отвернулся от еще одного могущественного северо-восточного соседа — Ассирии. В сущности, союз с финикийцами предназначался, по-видимому, для нейтрализации угрозы с ассирийской стороны. Как отмечает Ланг, некая группа израильтян склонялась скорее к союзу с Ассирией, чем с Финикией. Несомненно, эта группа превалировала в течение некоторых лет после смерти Ахава: царь Ииуй, взошедший на престол в результате переворота, был готов добиваться расположения Ассирии и тем самым сменить курс внешней политики Израиля. Видимо, не случайно Ииуй, по Библии, также истребил всех приверженцев Ваала в Израиле и разрушил храм Ваала, превратив в «место нечистот» .

Так что Илия мог воспользоваться поддержкой проассирийски настроенных израильтян. В этом случае ненависть врагов Ахава к Ваалу могла сочетаться в них с доброжелательным отношением к ассирийскому богу Ашшуру, но насколько нам известно, этот факт библейские редакторы-монотеисты предпочли оставить в «монтажной» вместе с другими обрезками купюр. Иными словами, вполне возможно, что сторонники Илии были такими же политеистами, как Ахав и Иезавель, и просто не сумели договориться с ними о том, какие боги достойны почитания. Так или иначе, мораль остается прежней: люди терпимо относятся к теологии чужеземцев, даже приобщаются к ней в той степени, в какой видят возможным получение взаимной выгоды в итоге сотрудничества.

ЛЮДИ ТЕРПИМО ОТНОСЯТСЯ К ТЕОЛОГИИ ЧУЖЕЗЕМЦЕВ, ДАЖЕ ПРИОБЩАЮТСЯ К НЕЙ В ТОЙ СТЕПЕНИ, В КАКОЙ ВИДЯТ ВОЗМОЖНЫМ ПОЛУЧЕНИЕ ВЗАИМНОЙ ВЫГОДЫ В ИТОГЕ СОТРУДНИЧЕСТВА

Разумеется, если верным является традиционное толкование и если союз Илии был монолатрическим, признающим исключительно поклонение Яхве, тогда проассирийская фракция с ее симпатией к ассирийским богам в этот союз не вписывалась. И в определенный момент израильской истории форму должно было обрести движение «только Яхве» (как назвал его историк Мортон Смит) . Это движение по определению отвергало почитание всех богов чужеземного происхождения. Поэтому, если предпочтение одного союзника Израиля перед другим сопровождалось активным принятием богов союзника, тогда это предпочтение не имело смысла как один из пунктов мотивации движения «только Яхве». Более уместным выглядело скептическое отношение к интернациональному альянсу в целом.

Помня обо всем вышесказанном, перенесемся в то время, когда появилось больше свидетельств того, что идея «только Яхве» обрелаголос. В VIII веке до н. э., спустя долгое время после смерти Иезавели, появился пророк Осия, мысли которого были изложены в письменном виде либо при его жизни, либо вскоре после нее . Хотя его текст подвергался дальнейшей правке, многие исследователи считают, что его ключевая идея сформировалась сразу после смерти самого Осии, поэтому справедливо будет говорить о «теологии Осии», отражающей направление израильской мысли, каким оно было примерно в конце VIII века до н. э. . Несомненно, больше специалистов разделяет эти взгляды, нежели считает, что события истории Илии происходили в точности так, как были изложены. Так или иначе, как и в случае с историей Илии, далее мы будем рассуждать, исходя из допущения, что библейские материалы примерно точны: мы увидим в книге Осии человека по имени Осия, мысли которого способны поведать нам кое-что о времени, когда он жил.

Осию иногда называют монотеистом, однако нет причин полагать, что его вера хоть чем-нибудь отличалась от монолатризма. Он никогда не отрицает существования богов помимо Яхве, не утверждает, что чужеземцам не следует им поклоняться . Заявляя, что израильтяне не должны «знать» никакого бога, кроме Яхве, он не имеет в виду «признавать». Исходное слово на древнееврейском означает скорее «быть верными». В соглашениях это слово выражало преданность народа-вассала .

Это «знать» характеризует Осию как полноценного монолатриста. Повторяя слова Яхве «ты не должен знать другого бога, кроме Меня, и нет Спасителя, кроме меня» , он выражает идею «только Яхве». Кроме того, он, возможно, творит интеллектуальную историю, закладывает шаблон для одной из самых известных строк Библии. Первая из десяти заповедей — «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (еще один монолатрический стих, часто воспринимаемый как монотеистический) — вероятно, проистекает из времен после смерти Осии .

Действительно ли Осия выказывает с помощью такой логики чувства, которые мог бы выказывать монолатрист — определенный скептицизм по отношению к альянсу в целом? Можно сказать и так. Он неоднократно упоминает две великие державы, Ассирию и Египет, но в выгодном свете — ни разу. Он подчеркивает тщетность союза между этими державами с «Ефремом» — северным царством Израиля, где жил он сам. (В тот момент Израиль был разделен на два государства, северное называлось Ефремом или Израилем, южное — Иудой.) «Ассирия не спасет нас», — утверждает он, а что касается переговоров с лидерами Египта, то это лишь «посмеяние в земле Египетской». Правители Ефрема «как глупый голубь, без сердца: зовут Египтян, идут в Ассирию» .

Отчасти то, что Осия противился союзам, объясняется их нередко унизительными условиями. Так как Израиль был маленьким государством, втиснутым между двумя большими, «союзы» обычно представляли собой вассальную зависимость. Там, где в Книге пророка Осии говорится, что лидеры Ефрема «заключают союз с Ассуром, и в Египет отвозится елей» , имеется в виду не продажа елея Египту, а передача его в качестве дани.

Но проблему представляли не только могущественные государства . Осия, как писал библеист Марвин Суини, демонстрирует «враждебность к любому соучастию чужеземцев» . И действительно, подозрительность к другим народам настолько сильна, что доходит до грани ксенофобии. Осия пишет: «Ефрем смешался с народами… чужие пожирали силу его, — и он не замечал». И «поглощен Израиль; теперь они будут среди народов как негодный сосуд» . Вероятно, Ахав, Соломон и другие цари руководствовались логикой, согласно которой интернационалистская внешняя политика представляла собой погружение в большой мир, способное обогатить Израиль. Осия придерживается прямо противоположных взглядов. Он видит быстро беднеющий Израиль, нищету которого лишь усугубляют внешние силы. «Хлеба на корню не будет у него, зерно не даст муки, а если и даст, то чужие проглотят ее» . Если никакой другой народ не принесет Израилю ничего хорошего, значит, не стоит не только поклоняться чужим богам, но и даже чтить их.

Осия облекает свой религиозный и политический изоляционизм в один и тот же метафорический язык. «Ты блудодействуешь, удалившись от Бога твоего», — втолковывает он народу Израиля. Поклоняясь ханаанским богам, якобы приносящим дождь и процветание, Израиль говорил: «Пойду за любовниками моими, которые дают мне хлеб и воду, шерсть и лен, елей и напитки». Этот образ измены распространяется на внешнюю политику Израиля. Власти Ефрема «пошли к Ассуру, как дикий осел, одиноко бродящий; Ефрем приобретал подарками расположение к себе. Хотя они [израильтяне] и посылали дары к народам, но скоро… они начнут страдать от бремени [чужеземного] царя князей» . В Книге пророка Осии, как во всем Древнем мире, теология и геополитика служат отражением друг друга.

То, что для сторонников движения «только Яхве» была характерна предубежденность в представлениях о союзе с чужаками, — отнюдь не сенсация. Исследователи давно заметили антиинтернационалистский оттенок пророческих книг, в которых порицается неверность по отношению к Яхве. (Это явление назвали «пророческим национализмом») . Но это не значит, что все специалисты, отметившие это, пришли к выводу, что теология сложилась под влиянием политических и экономических сил. Корреляция между политическими и религиозными убеждениями сама по себе еще не дает ответа на вопрос, что было причиной и что следствием. Вполне возможно, что к монолатрии Осию привело его пренебрежение интернационализмом. В конце концов, интернационализму свойственно обеспечивать контакты с чужеземными богами. Возможно, у монолатристов имелись другие причины для неприязненного отношения к альянсу. Некоторые пророки утверждали, что обращение за помощью к могущественным державам выказывает недостаток веры в способность Яхве в одиночку защитить Израиль.

Так почему бы нам не принять на веру слова пророков и не допустить, что их теология сформировала их представления о внешних отношениях, а не наоборот? В некотором смысле нам, вероятно, так и следовало бы поступить. Осия и другие пророки его времен имели отличительные особенности истинно верующих. Согласно Библии, Осия выбрал себе супругу, подчинившись повелению Бога «возьми себе жену блудницу» — очевидно, чтобы его брак стал метафорой неверности Израиля Яхве. Словно не удовлетворившись таким фанатизмом, он назвал одного из сыновей «Не Мой народ» (Лоамми), символизируя реакцию Яхве на эту измену . Но прежде, чем сочувствовать сыну Осии, следует вспомнить, что сын Исайи шел по жизни под именем «Спешит грабеж, ускоряет добыча» — как ходячая реклама одного из пророчеств Исайи . Все это указывает, что мотивация пророков более сильна и менее рационально-приземленна, чем можно было ожидать, если бы источником вдохновения для нее служил только геополитический анализ.

Однако для наших нынешних целей вопрос заключается не в том, что побудило Осию и других пророков высказывать монолатрические идеи. Вопрос в следующем: почему их высказывания получили резонанс, почему они прижились. Здесь уместна аналогия с биологической эволюцией. Дарвиновская теория гласит, что в популяции распространяются черты, способствующие выживанию и воспроизведению. Но это не значит, что все появляющиесячерты (в результате, допустим, генетической мутации), будут соответствовать этой тенденции, и прогнозы о том, какие черты распространятся, не имеют отношения к вопросу об изначальных причинах их появления. Можно сказать, что идея Осии представляла собой культурную «мутацию» — и, несомненно, другие пророки становились авторами альтернативных «мутаций». Вопрос, обусловлена ли теология внешними отношениями, — это вопрос не столько о причинах возникновения этих мутаций, сколько о причинах, по которым одни мутации распространяются, а другие — нет. А именно: действительно ли идеи Осии распространялись потому, что люди все тверже верили, что отношения Израиля с остальным миром — игра с нулевой суммой, что Израилю едва ли принесет пользу интернационализм, сотрудничество и взаимодействие с другими странами?

Безусловно, израильтяне могли прийти к такому выводу. Деятельность Осии началась в последние годы правления Иеровоама II и продолжалась несколько десятилетий после завершения этого правления. Как оказалось, эти последние годы пребывания Иеровоама во власти стали концом века стабильности и процветания для северного царства Израиль . Вскоре после смерти царя в 747 году до н. э. международные отношения Израиля вошли в крутое пике продолжительностью почти четверть века, питая представления об игре с нулевой суммой.

Ассирия возродила былую воинственность, направила войска на запад и обложила непомерной данью более слабые государства, в том числе Израиль . Израиль искал спасения в альянсах, его царь объединился с Дамаском, а также некоторыми финикийскими и филистимлянскими городами, рассчитывая поднять мятеж против ассирийцев . В ответ Ассирия захватила немалую часть территории Израиля и стерла с лица земли многие из его крупных городов, так что под контролем израильтян осталась лишь столица Самария и холмистая местность вблизи нее. Значительно сократившийся Израиль некоторое время платил Ассирии дань, но не исчез полностью. А потом, напрасно рассчитывая на поддержку Египта, Израиль прекратил выплаты. Ассирийцы осадили Самарию и после захвата города в 722 году до н. э. лишили его большей части населения — «десяти потерянных колен Израиля» . Так завершилось существование северного израильского царства. Теперь единственным хранилищем израильского наследия осталось южное царство Иуда. Неудивительно, что к моменту падения северного царства изоляционистская внешняя политика Осии и ее теологический коррелят — антипатия к богам чужеземного происхождения — нашли настолько широкую аудиторию, что его идеи выжили и достигли Иуды, вероятно, вместе с последователями Осии, бежавшими под натиском ассирийцев .

После падения северного царства внешнеполитическая ситуация не внушала оптимизма и на юге. Теперь Иуде также предстояло столкнуться с яростью Ассирии. В течение двух следующих десятилетий попытки Иуды создать оборонительный союз провалились, подобно ранним попыткам Ефрема. Царство Иуда безуспешно восставало против Ассирии, а через два десятилетия после гибели Ефрема царь Иуды попался в ловушку в осажденном Иерусалиме, словно «птица в клетке», как горделиво сказано об этом в ассирийских анналах. Иерусалиму пришлось расстаться с золотом, имевшимся в храме и в сокровищнице, и смириться с вассальной зависимостью от Ассирии .

В последующей истории Иуды есть немало светлых моментов, его отношения с соседями не всегда были игрой с нулевой суммой, бывали случаи, когда заключение союзов оказывалось оправданным. Тем не менее в течение более чем целого века это царство оставалось в проблематичном положении маленького и слабого в регионе, где господствовали агрессивные месопотамские сверхдержавы (сначала Ассирия, затем Халдейская, или Нововавилонская империя, сменившая Ассирию). Поэтому царство Иуда потратило немало времени либо на безуспешное сопротивление сверхдержаве, либо на исполнение унизительных обязанностей вассала таковой . В итоге тех, кто внес основной вклад в дело почитания чужеземных богов, свидетельство плодотворных отношений с другими странами, найти непросто.

Какую бы значительную роль ни сыграли международные отношения в возникновении монолатрии, движение «только Яхве» вполне могло получить поддержку и благодаря внутренней политике. Со времен Осии, когда пророки первыми наотрез отказались почитать богов кроме Яхве, в воздухе запахло классовой враждой. Пророк Амос, современник Осии в северном царстве , бичует тех, кто «жаждет, чтобы прах земной был на голове бедных, и путь кротких извращают», «угнетающих нищих, говорящих господам своим: „подавай, и мы будем пить!“» Тем временем в Иуде Исайя сетует на тех, кто «пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот» .

Почему обличительные речи пророков, направленные против богатых, совпадали с обличительными речами против поклонения богам, кроме Яхве? Возможно, из-за естественной связи между недовольством высшими классами Израиля и противостоянием интернационализму, — как мы уже видели, связанному с чуждыми богами. Археологические раскопки показали, что эпоха Осии была временем вопиющего экономического неравенства между израильтянами. Кроме того, в этот же период развивалась международная торговля , и от внимания бедных не могла ускользнуть неразрывная связь богачей с этой торговлей — не только потому, что они контролировали ее и наживались на ней, но и потому, что немало дорогостоящих привозных товаров оседало в богатых домах .

ОБЛИЧИТЕЛЬНЫЕ РЕЧИ ПРОРОКОВ, НАПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ БОГАТЫХ, СОВПАДАЛИ С ОБЛИЧИТЕЛЬНЫМИ РЕЧАМИ ПРОТИВ ПОКЛОНЕНИЯ БОГАМ, КРОМЕ ЯХВЕ

Амос не указывает на связь богатых с внешней торговлей, а осуждает несомненное потребление с явно чужеземными элементами. Его мишень — те, кто лежат «на ложах из слоновой кости» (изделия из слоновой кости VIII века, найденные археологами на севере Израиля, имели характерные финикийские особенности и были украшены египетскими мотивами) . Тем временем на юге Исайя обрушивается на иудеев, которые «с сынами чужих в общении» или «обмениваются рукопожатиями» — явное указание на торговые сделки, а также на тех, чья земля «наполнилась серебром и золотом» .

Даже сегодня состоятельные люди любят хвалиться экзотическими импортными товарами, даже сегодня этим они вызывают раздражение. А в древние времена связь между богатством и внешней торговлей была еще крепче, так как в такой торговле преобладали предметы роскоши. Перевозка по-прежнему была непростым и дорогостоящим делом, поэтому везти из дальних краев стоило только товары, имеющие большую ценность по сравнению с весом. Международная торговля ассоциировалась главным образом с драгоценностями, тканями, пряностями, а все перечисленное, в свою очередь, — с ненавистными богачами. Поэтому антиинтернационалистский импульс движения «только Яхве» естественным образом черпал силы в недовольстве космополитичной элитой.

Так, Софония, страстный пророк и сторонник монолатрии, живший примерно веком позже Осии, Амоса и Исайи, писал, что когда настанет судный день, Яхве покарает правящий класс и «всех, одевающихся в одежду иноплеменников» . А в деловой части города будут слышны рыдания, «ибо исчезнет весь торговый народ, и истреблены будут обремененные серебром» .

Софония — малоизвестная фигура, вероятно, потому, что Книга пророка Софонии — одна из самых коротких в Библии. Однако он заслуживает внимания. Предположительно он жил в последние десятилетия VII века до н. э., когда движение «только Яхве», как мы увидим, сделало значительный рывок к известности и власти. И даже если не учитывать время, в которое он жил, и период, в который Книга пророка Софонии была написана и подверглась правке (при всей каверзности датировки библейских текстов), эта книга ценна как наглядный образец монолатрического трактата, согласующегося со сценарием, описанным на предыдущих страницах: по нему сила движения «только Яхве» заключалась в настороженном отношении к внешним связям и в недовольстве элитой, которой эти связи приносили прибыль.

Разумеется, боги, поклонение которым Софония подвергал яростным нападкам, были чужеземными. Софония предупреждает, что Яхве скоро покарает тех, «которые клянутся Господом и клянутся царем [Милком] своим», то есть богом аммонитян, населявших современную Иорданию. Яхве также накажет тех, кто «на кровлях поклоняются воинству небесному», что в данном случае означает обожествленные небесные тела, вероятно, вроде тех, которым поклонялись жители Ассирии, а также наместники ассирийцев в землях израильтян . И конечно, Яхве уничтожит по всему царству Иуда «остатки Ваала» .

Как и в случае с Осией, представления Софонии о чужеземных богах неразрывно связаны с его представлениями о чужих странах и народах. С явным удовольствием он сообщает о намерении Яхве «уничтожить Ассура». Не забыты и аммонитяне с моавитянами: их земли станут «пустынею на веки», а «остаток народа Моего возьмет их в добычу, и уцелевшие из людей Моих получат их в наследие» . Конечно, как и в случае с Осией, не сразу ясно, исходит ли влияние от геополитики и направлено на теологию, или наоборот. Корреляция между враждебностью по отношению к странам и народам и враждебностью к чужеземным богам не означает, что первая вызывает вторую. В конце концов, надежду и даже ожидание страстного монолатриста или монотеиста увидеть крах народов, признающих других богов, можно понять.

Однако как выясняется, по крайней мере в некоторых случаях, эти народы обречены не только по теологическим причинам. Гнев Яхве и пророков иногда может иметь только приземленную основу. Аммонитяне и моавитяне, утверждает Софония, обречены потому, что «они издевались над Моим народом и величались на пределах его» . Ассирийцы, по мнению Софонии, также чересчур самонадеянны. Нарисовав обширную панораму разрушений, которым Яхве подвергнет Ниневию, столицу Ассирии, Софония заключает: «Вот чем будет город торжествующий, живущий беспечно, говорящий в сердце своем: „я — и нет иного, кроме меня“» . Это ощущение презрительного или высокомерного отношения со стороны высокопоставленных и могущественных типично для пророческих текстов, в которых подчеркивается преданность Яхве. Исайя сообщает, что Яхве «положит конец высокоумию гордых и уничтожит надменность притеснителей» .

Реакция такого рода показывает, в какой значительной степени оценка внешних связей — а вместе с ними и чужеземных богов, — может быть обусловлена такими эмоциями, как раздражение и унижение. В этом смысле рассуждения о том, что древние израильтяне рассматривали международные перспективы и считали альянсы плодотворными или никчемными, играми с нулевой или с ненулевой суммой, способны ввести в заблуждение. Ибо в некоторых случаях реакция оказывается эмоциональной, а расчет происходит на подсознательном уровне .

Это древнее социально-политическое окружение во многом напоминает современное, обусловленное глобализацией. Как тогда, так и теперь международная торговля и сопутствующие экономические достижения приносят кардинальные социальные изменения и столь же кардинальный раскол в обществе, отделяя влиятельных космополитов от бедного и более изолированного народа. Тогда, как и теперь, люди, принадлежавшие к последней категории, придерживались в лучшем случае двойственного отношения к иностранному влиянию, как экономическому, так и культурному, и, соответственно, досадовали на космополитичную элиту, которой было на руку это влияние. И так же, как и теперь, представители последней категории переносили свою неприязнь к чуждому на теологию, все более прохладно относились к религиозным традициям, которые ассоциировались с чужаками. Эта динамика в различной степени способствовала появлению фундаменталистов христианских, иудейских и мусульманских. И, видимо, благодаря ей появился бог, которому они поклоняются.

По крайней мере, у нас уже есть один сценарий, объясняющий движение Израиля к монолатрии, а от нее — к монотеизму. Назовем его ВП-сценарий, так как он неразрывно связан с внешней политикой этого государства. Первых монолатристов Израиля он рассматривает как яростных националистов, противников интернационалистской внешней политики. А конкретнее, он видит в них националистов-популистов, опирающихся на поддержку простого люда, недовольного космополитичной элитой, наживающейся на интернационалистской внешней политике.

У ВП-сценария есть свои достоинства. Прежде всего, он объясняет, почему библейские призывы к поклонению исключительно Яхве так часто пронизаны духом национализма и неприятием всего чужеземного. Этот дух распространяется далеко за пределы процитированных выше пророческих текстов. Основное библейское повествование об истории Древнего Израиля — так называемая Второзаконническая история, охватывающая Второзаконие, Книгу Иисуса Навина, Книгу Судей и все четыре Книги Царств. Во Второзаконнической истории отход от поклонения Яхве неизменно приписывают пагубному чужеземному влиянию — подражанию израильтянами «мерзостям народов» . Зачастую националистический, иногда даже ксенофобский, тон библейских монолатрических отрывков требует объяснения, и ВП-сценарий предоставляет его.

Однако у ВП-сценария есть и недостатки, особенно если рассматривать его как всеобъемлющее, самостоятельное объяснение эволюции монолатрии в Израиле. Да, монолатрия в чистом виде, то есть отрицание поклонения всембогам, кроме Яхве, по ВП-сценарию — это результат истинного национализма в чистом виде: отрицания союзов со всеминародами и странами. Но в действительности не бывает сугубонационалистических правителей, царей, которые не видят возможностей для совместной деятельности с кем-либо из соседей. Поскольку цари-интернационалисты более открыты чужеземным богам, чем цари-националисты, то и националистической внешней политике присущи монолатрические тенденции; тем не менее для того, чтобы ВП-сценарий провел нас по всему пути вплоть до монолатрии, царь должен быть националистом в неправдоподобной степени.

Кроме того, даже в этом случае ВП-сценарий вряд ли всецело объяснит эволюцию монолатрии. Ведь монолатрия предположительно призывает к отрицанию не только чужеземныхбогов. Напомним, что один из вопросов, поднятых в предыдущей главе, — развитие израильского монотеизма из израильскогоже политеизма; есть намеки на существование местного пантеона, и сдвиг в сторону монолатрии, а затем и монотеизма сопровождался истреблением всех богов этого пантеона, кроме одного.

Разумеется, некоторые представители израильского пантеона могли быть импортированными, но, безусловно, далеко не все — вновь прибывшими. Помните Ашеру, предполагаемую супругу Яхве? Она сопутствовала Эль, давнему жителю этого региона и явному источнику части ДНК Яхве, с древних времен, поэтому укоренилась в израильской традиции так глубоко, как только может укорениться божество. Но в какой-то момент, если монолатрии было суждено выйти на лидирующие позиции, Ашере и Яхве потребовалось развестись, и другим богам с действительно израильской родословной тоже указали на дверь; в доме понадобилась генеральная уборка. Чтобы она прошла успешно, требовалась поддержка израильского царя, а националистическая внешняя политика сама по себе — как в ВП-сценарии — не объясняет, почему царь оказал эту поддержку.

Опять-таки внешняя политика — не единственная политическая сфера, в которой действует правитель. Есть еще внутренняя политика. Здесь начинается второе большое объяснение, каким образом движение к монолатрии набрало критическую массу. Назовем этот сценарий ВВ — внутренней властью, или внутренней политикой. Нынешним людям свойственно считать древних царей самодержцами, правившими железной рукой, но на самом деле им обычно противостояла соперничающая сила в виде либо других аристократов, либо вождей племен, лидеров кланов, жрецов-бунтарей. Израильская политика середины I тысячелетия до н. э. давала царям возможность побороться с этой центробежной силой, сосредоточить внутреннюю власть в едином центре. Воспользоваться такой возможностью означало присоединиться к движению «только Яхве». По ВВ-сценарию оказывается, что истребление всех богов, кроме Яхве, выглядит логичным и убедительным в сфере силовой политики.

Начало этой логике положено тем фактом, что израильские цари всегда питали особое пристрастие в Яхве. В конце концов, он был национальным богом — богом, который представлял Израиль на международной арене и, главное — придавал легитимность царю. И действительно, царь, согласно одному из Псалмов, приходился сыном Яхве . Поэтому даже самые рьяные сторонники политеизма из числа царей были заинтересованы в прославлении Яхве. Ахав, якобы поклонявшийся Ваалу Иезавели, назвал своих сыновей в честь Яхве .

Так же поступало и множество других влиятельных людей. Начиная с VIII века, по мере того, как распространялась грамотность, израильтяне оставляли все больше свидетельств личных имен — печати из камня или кости, заменяющие подписи . Проводя одно из первых в своем роде исследований примерно тысячи двухсот печатей VIII, VII и начала VI века, исследователь Джеффри Тигай пришел к выводу, что примерно на половине этих печатей значатся имена богов, а из них более чем в 80 % случаев упоминается Яхве . По различным причинам это не значит, что Израиль был по меньшей мере на 80 % близок к монолатрии. (Например: израильтяне, по-видимому, не давали людям имена в честь богинь, однако археологи нашли множество женских статуэток, указывающих на поклонение богиням. ) Однако это означает по меньшей мере, как отмечает исследователь Дайана В. Эдельман, что «человек, который желал своему сыну успехов на поприще правительственного чиновника, называл его в честь главы пантеона, Яхве» . Еще до того как восторжествовали сторонники движения «только Яхве», сам Яхве был в центре внимания царя и придворных и активно участвовал во внутренних делах. Если в пантеоне и был бог, с которым мог бы связать свою участь царь, то не кто иной, как Яхве.

И не только потому, что Яхве как национальный бог бросал на царей отсвет божественной легитимности. Между сильным Яхве и могущественным правителем существовала более конкретная и тонкая связь.

ЯХВЕ НЕ ТОЛЬКО КАК НАЦИОНАЛЬНЫЙ БОГ БРОСАЛ НА ЦАРЕЙ ОТСВЕТ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЕГИТИМНОСТИ. МЕЖДУ СИЛЬНЫМ ЯХВЕ И МОГУЩЕСТВЕННЫМ ПРАВИТЕЛЕМ СУЩЕСТВОВАЛА БОЛЕЕ КОНКРЕТНАЯ И ТОНКАЯ СВЯЗЬ

В Древнем Израиле самыми влиятельными советниками царя были пророки . Их советы исходили свыше. Если они советовали ввязаться в войну или отговаривали от нее, то вели речь не об уровне вооружения противника; они говорили о воле Яхве, замыслы которого знали не понаслышке — возможно, наблюдая сонм богов в действии. (Как один пророк, последователь Кассандры, говорит Ахаву, убеждая в честности своих намерений: «Я видел Господа, сидящего на престоле своем…») Итак, царь мог крепко держать в кулаке политику, решив, кому из пророков Яхве дать больше «эфирного времени», чем остальным. А царям несомненно было что сказать по этому вопросу, поскольку Яхве в большей или меньшей степени оставался официальным богом государства .

К несчастью для царей, Яхве, хотя и был бесспорным авторитетом по вопросам войны, не являлся единственным возможным источником наставлений свыше во всех вопросах политики. У других богов было свое мнение, что не преминули отметить их пророки. [В один момент в северном царстве Израиля насчитывалось «четыреста пророков Ашеры» (в Синодальном переводе — «четыреста пророков дубравных». — Прим. пер.), как мрачно отчитывается Библия. ] И цари, вероятно, имели на этих пророков меньше влияния, чем на пророков Яхве .

Если уж на то пошло, незачем даже быть пророком, то есть тем, кто имеет особый доступ к конкретному богу, чтобы направлять советы в русло политического дискурса. В древности пользовались обычным набором псевдомагических методов предсказания. Можно было даже советоваться с умершими посредством медиума. Колдовство такого рода могло соперничать за влияние с пророками Яхве; в Библии духи умерших названы древнееврейским словом, которым обозначался бог ( «элохим»), также применимым к Яхве .

Словом, сверхъестественный плюрализм был врагом царской власти. Если бы каждый пророк каждого бога провозглашал божественные повеления и каждый клан Израиля советовался с духом наиболее почитаемого предка по политическим вопросам, царю было бы трудно прислушиваться ко всем сразу. Для укрепления политической власти ему требовалось укрепить власть сверхъестественную; в списке целей сторонников движения «только Яхве» значилось «контролировать пути доступа к божественной воле», как отмечает историк и теолог Патрик Д. Миллер в своей книге «Религия Древнего Израиля» .

Так вышло, что то же самое враждебное к чужеземцам окружение, разжигающее нетерпимость к чужеземным богам, выступало и против соперников Яхве во внутреннем, домашнем, пантеоне. Один из самых безотказных законов политической науки — эффект «сбора под знаменем». Когда стране грозит кризис в результате вспыхнувшей войны или ошеломляющей атаки террористов, поддержка национального лидера усиливается. В древние времена, до отделения церкви от государства, когда еще высшим политическим и военным лидером страны был бог, это правило, вероятно, действовало на уровне приверженности ему. И поскольку кризисы, начавшиеся в конце VIII века, в основном касались внешних связей, они в особенности пошли на пользу Яхве . С древнейших времен истории Израиля Яхве был богом иностранных дел, богом, который мог своей властью начать войну и вывести из нее свой народ (или же посоветовать воздержаться); он был богом-главнокомандующим. Поэтому народная преданность Яхве естественным образом подпитывалась за счет беспокойной международной обстановки . А поскольку преданность богам — исчерпаемый ресурс, часть этого внимания естественным образом досталась Яхве за счет других богов, в том числе богов местного происхождения.

Некоторые исследователи считают, что одной этой динамики хватило, чтобы помочь Израилю значительно продвинуться вперед по пути к монотеизму. Как сказал теолог Герд Тайссен, «Израиль жил в состоянии перманентного кризиса», и «состояние хронического кризиса привело к хронической монолатрии» . Но, скорее всего, подействовало не только это. Причина подобного поклонения называется эффектом «сбора под знаменем», и нам следует запомнить, что он действует как на земном, так и на высшем уровне. В периоды национального кризиса популярность политического руководства растет, люди охотнее уступают ему власть. Для лидеров, желающих сосредоточить в своих руках побольше власти, то есть практически для всех правителей, когда-либо существовавших на свете, это удачная возможность, звездный час, который никак нельзя упустить.

ДЛЯ ЛИДЕРОВ, ЖЕЛАЮЩИХ СОСРЕДОТОЧИТЬ В СВОИХ РУКАХ ПОБОЛЬШЕ ВЛАСТИ, ТО ЕСТЬ ПРАКТИЧЕСКИ ДЛЯ ВСЕХ ПРАВИТЕЛЕЙ, КОГДА-ЛИБО СУЩЕСТВОВАВШИХ НА СВЕТЕ, НАЦИОНАЛЬНЫЙ КРИЗИС — ЭТО УДАЧНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ, ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС, КОТОРЫЙ НИКАК НЕЛЬЗЯ УПУСТИТЬ

Но как им воспользоваться? Современные политики добиваются этого, переписывая законы: дают федеральному правительству больше полномочий в вопросах политики, налогообложения, больше превосходства над местным правительством или гражданскими свободами. Подобный сугубо правовой захват власти был возможен и для древних политиков, но гораздо более заманчивые перспективы открывались на совсем ином уровне. Путем чистки домашнего пантеона царь мог сделать возвеличивание Яхве вечным и таким образом навсегда продлить свою собственную власть. Таков был древний аналог введения постоянного военного положения.

Ближе к концу VII века до н. э. подобной возможностью воспользовался царь, сыгравший наиболее видную роль в теологической истории Израиля. Заметить его в тексте несложно. В историческом повествовании Библии, где говорится, как цари один за другим «делали неугодное в очах Господних» , этого царя удостаивают редкой похвалы — «делал он угодное в очах Господних» . Его звали Иосия, он взошел на престол примерно в 640 году до н. э., почти через полвека после смерти предыдущего царя, «не делающего неугодного» — Езекии.

Иосию еще ребенком посадила на трон фракция «антиассирийских националистов», как выразился один исследователь . Иосия активно вел военную внешнюю политику — именно так, как и предписывает монолатристу ВП-сценарий. Эти факторы согласуются и с ВВ-сценарием. Поскольку внешние враги способствуют централизации власти лидером, можно ожидать, что царь будет стремиться к централизации власти, чтобы раздувать эту вражду — именно так действовал Иосия, сопротивляясь ассирийскому господству. И даже если его воинственность не была осознанным расчетом с целью консолидации внутренней власти, он мог просто поплыть по течению: почувствовав, что внешние раздоры укрепляют его позиции, он мог принять решение способствовать этой тенденции и, воспользовавшись случаем, урезать внутренний пантеон.

С ВП- и ВВ-сценариями также согласуется корреляция между идеологией и теологией, которую мы рассмотрим на примере трех израильских царей VII века: националиста и монолатриста Езекии, интернационалиста и политеиста Манассии и националиста и монолатриста Иосии . И поскольку ВП- и ВВ-сценарии не являются взаимно исключающими, тем лучше для них обоих.

Каждый из этих трех царей символизировал поворотный момент в столетних колебаниях Израиля между политеизмом и монолатрией, однако важнейшим из них в итоге явился момент Иосии. По прошествии времени становится понятно, что он был своего рода крестным отцом монотеизма, хотя сам являлся всего лишь монолатристом . Он подготовил почву для прибытия единственного истинного бога.

ИОСИЯ БЫЛ КРЕСТНЫМ ОТЦОМ МОНОТЕИЗМА. ОН ПОДГОТОВИЛ ПОЧВУ ДЛЯ ПРИБЫТИЯ ЕДИНСТВЕННОГО ИСТИННОГО БОГА

В данном случае выражение «крестный отец» употреблено в самом безобидном, а не «мафиозном» смысле, но когда дело доходило до тактических уловок, Иосия не брезговал бандитизмом. (По крайней мере, на это указывает текст 4 Цар, который библеисты считают более достоверным, чем написанные ранее библейские истории, например эпизод с Илией. ) Прежде всего Иосия велел священникам вынести из храма Господня (Яхве) и сжечь «все вещи, сделанные для Ваала и для Астарты» и для «всего воинства небесного» (которое в данном контексте означает обожествленные небесные тела). Он отменил коней, которых ставили для поклонения солнцу перед входом в храм и «колесницы солнца сжег огнем». Он уничтожил святилища, построенные «Астарте, мерзости Сидонской, и Хамосу, мерзости Моавитской, и Милхому, мерзости Аммонитской», и как бы добавляя восклицательный знак, покрыл эти места костями человеческими. Кроме того, Иосия истребил «вызывателей мертвых, и волшебников, и терафимов, и идолов, и все мерзости, которые появились в земле Иудейской и в Иерусалиме» .

Как Езекия, царь Иосия разрушил «высоты» — алтари по всему царству Иуда, где поклонялись разным богам . Но алтари не были его единственной мишенью. Согласно Библии, Иосия «отставил» жрецов, имеющих отношение к ним, подчеркнуто причислив к ним жрецов, которые «кадили Ваалу, солнцу, и луне, и созвездиям». А за пределами Иуды, в бывшем северном царстве, Иосия зашел еще дальше: он «заколол всех жрецов высот, которые там были, на жертвенниках, и сжег кости человеческие на них, — и возвратился в Иерусалим» .

По-видимому, это был более могущественный Иерусалим, нежели оставленный им, ибо все источники божественной власти за его пределами теперь пребывали в беспорядке. Иосия «централизовал культ», как назвали этот процесс исследователи, и при этом действовал в двух направлениях.

Первое и самое очевидное — он добился переноса приверженности с разных богов на Яхве, того самого бога, который наделил Иосию властью. Второе направление просматривалось не так отчетливо и заключалось в централизации поклонения самомуЯхве. В конце концов, Яхве поклонялись наряду с другими богами на тех самых «высотах», которые сровнял с землей Иосия. Пока этими жертвенниками пользовались местные жрецы и пророки, не подчиняющиеся Иерусалиму, толкования воли Яхве могли быть сколь угодно и опасно растяжимыми. В сущности, местные культы Яхве были настолько далеки от его же иерусалимского культа и друг от друга, что Яхве порой дробился на несколько вариантов самого себя. Археологи обнаружили датированные VIII веком до н. э. письменные упоминания не только о «Яхве», но и «Яхве Самарии» и «Яхве Фемана» . В теократическом государстве подобная фрагментация божества угрожает национальному единству. Иосия, ограничив законное поклонение Яхве Иерусалимским храмом, утвердил контроль над индивидуальными особенностями Яхве и таким образом — над Иудой.

Возможно, в этом и заключается истинный смысл одного из самых известных стихов Библии. Евреи называют его «Шма». Иисус называл его первой из заповедей Еврейской Библии , и Иосия скорее всего согласился бы с ним; эта идея отчасти сформировала основополагающие тексты его религиозных реформ. Шма часто переводят как утверждение монотеизма, или, по крайней мере, монолатрии, как в NRSV: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть». Но как признают редакторы этой версии в примечании, эти слова можно истолковать иначе: «Наш Господь Бог — один Господь». И поскольку слово «Господь» служит заменой «Яхве» древнееврейского оригинала (как и состоящее из одних больших букв слово «Lord» в большинстве англоязычных версий Библии), можно предложить следующий перевод: «Слушай, Израиль: наш бог Яхве — один Яхве» .

Иными словами, суть не столько в том, что израильтяне должны поклоняться Яхве, а не другим богам (хотя Иосия, несомненно, поощрял такое поклонение). А в том, что какому бы местному Яхве они ни привыкли поклоняться, он становился просто продолжением иерусалимского Яхве. Единственными надежными вестниками его воли становились иерусалимские пророки, удобно существующие при дворе царя. Эпоха местных независимых толкований завершилась.

СУТЬ НЕ СТОЛЬКО В ТОМ, ЧТО ИЗРАИЛЬТЯНЕ ДОЛЖНЫ ПОКЛОНЯТЬСЯ ЯХВЕ, А НЕ ДРУГИМ БОГАМ, НО В ТОМ, ЧТО КАКОМУ БЫ МЕСТНОМУ ЯХВЕ ОНИ НИ ПРИВЫКЛИ ПОКЛОНЯТЬСЯ, ОН СТАНОВИЛСЯ ПРОСТО ПРОДОЛЖЕНИЕМ ИЕРУСАЛИМСКОГО ЯХВЕ

Эта централизация божественной, а вместе с ней и политической власти выкристаллизовалась в библейском отрывке, который считается программой действий Иосии. В нем Яхве объявляет, что лично привлечет к ответственности любого, кто не слушает слов пророков, говорящих от его имени. Но пророк, заговоривший от имени других богов, умрет. Более того, если кто-нибудь — пророк или мирянин — скажет «пойдем и будем служить богам иным», его следует убить, даже если это «брат твой, сын отца твоего, сын матери твоей, сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя». А если станет известно, что целый город израильтян чтит других богов, то жителей этого города следует поразить «острием меча, предать заклятию его и все, что в нем, и скот его поразить острием меча» .

Несмотря на всю эту огневую мощь, особых успехов Иосия не добился. Археологи обнаружили женские статуэтки, почти наверняка изображающие богиню и вполне возможно — Ашеру, в домах достаточно позднего периода VII века, чтобы предположить: тайных политеистов в то время насчитывался легион . Тем не менее правление Иосии стало водоразделом в движении к монотеизму. Яхве и только Яхве — а точнее, иерусалимский Яхве — стал официальным богом израильтян.

Здесь вырисовывается далеко не лестный образ Иосии — образ безжалостного деспота, ради собственных политических целей лишающего людей их любимых богов. Но были у него и черты, искупающие недостатки. Он не простоотнял у народа пантеон: он отнял его и дал народу, особенно низшим классам, кое-что взамен. Реформы Иосии простирались за пределы религии, они обеспечили земледельцам облегчение долгового бремени, защиту от захвата их собственности и то, что один исследователь назвал «зачаточной системой социального обеспечения» .

Так что отнесем все это на счет ВП-сценария, согласно которому движение «только Яхве» черпало энергию из антиинтернационализма и классового недовольства еще со времен Осии, Амоса и Исайи. Но опять-таки эти доводы в пользу ВП-сценария едва ли исключают ВВ-сценарий. Возможно, в действии были обе движущие силы: националистический отказ от чуждых богов и урезание внутреннего пантеона с целью консолидации политической власти. И обе они вполне могли питаться энергией неблагоприятного геополитического климата Израиля. Следовательно, нам не обязательно выбирать одну стратегию из двух. Тем не менее было бы неплохо выяснить, действительноли обе движущие силы сыграли значительную роль, и если да, прояснить взаимоотношения между ними.

В ВП-сценарии сделан акцент на отказе от чуждых богов как пути к монолатрии. И действительно, многие боги, поклонение которым подавил Иосия, либо прямым, либо косвенным образом названы в Библии чужеземными. Но стоит ли нам принимать на веру слово Библии, если речь идет о чуждых богах? Вспомним из предыдущей главы, что некоторым библейским авторам было, по-видимому, свойственно преувеличивать чуждость того, что им не нравилось. Возможно, пророки-монолатристы и политики поступали так же. Библия в своей нелестной характеристике других богов, кроме Яхве, может отражать не просто теологию Иосии, а его риторический прием: заклеймить местных богов как чуждых, чтобы облегчить их изгнание из пантеона.

Именно так утверждал библеист Барух Холперн. Он считал, что различные божества, получившие «клеймо чуждых» в период религиозных реформ в Израиле, на самом деле были подчиненными Яхве в израильском пантеоне . Таким образом, мы видим «систематическое обращение традиционной ксенофобской риторики… против традиционной религии Израиля», в результате чего израильская религия была «отчуждена от самой себя» . Согласно этим взглядам, библейские авторы, перечисляя поклонение, скажем, небесным телам в числе прочих «мерзостей народов» , просто использовали страх перед всем чуждым, чтобы избавиться от местного.

РАЗЛИЧНЫЕ БОЖЕСТВА, ПОЛУЧИВШИЕ «КЛЕЙМО ЧУЖДЫХ» В ПЕРИОД РЕЛИГИОЗНЫХ РЕФОРМ В ИЗРАИЛЕ, НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛИ ПОДЧИНЕННЫМИ ЯХВЕ В ИЗРАИЛЬСКОМ ПАНТЕОНЕ

Так могло быть, но убедиться в правильности предположения мешают трудности с определением, какие именно боги былиместными. Ученые на протяжении десятилетий пытаются дойти до сути этого вопроса, одни акцентируют внимание на чужеземном генеалогическом древе соперников Яхве, другие — на родословиях местных богов. Обе стороны приложили столько стараний, что перечень доказательств способен повергнуть слушателя в состояние высокочастотных колебаний. Впрочем, пробыть некоторое время в таком состоянии даже полезно: в конце концов эта нерешительность дает нам понять кое-что важное, касающееся эволюции богов.

В пользу доводов Холперна говорит то, что Иосия, решив сжечь атрибуты поклонения небесным божествам, находит их в храме самого Яхве . По-видимому, основная масса израильтян, в том числе и иерусалимские священники, считали этих богов неотъемлемой частью семейства Яхве, а не чужаками, вторгшимися в пределы Иуды. Вместе с тем это не значит, что боги не могли быть привезены в Израиль сравнительно незадолго до того момента. Ассирийская культура, ставшая господствующей в северном царстве после его падения в конце VIII века, а затем уже медленнее распространившаяся по вассальному царству Иуды, была пропитана «астральной религией», следовательно, могла быть источником некоторых богов, с которыми в Библии расправляется Иосия, а именно «луны, созвездий, всего воинства небесного» . И возможно, к периоду правления Иосии эти чужаки успели полюбиться приверженцам Яхве, потому и стали его семьей. И действительно, археологи нашли палестинскую печать-подпись середины VII века с изображением богини-луны в ассирийском стиле, однако эта печать принадлежала человеку, названному в честь Яхве, некоему «Натаньяху» .

Опять же, как указывал исследователь Лоуэлл Хэнди, есть причины полагать, что поклонение луне опережало по времени ассирийскую культурную гегемонию VII века. В библейской истории, возможно довольно древней , Иисус Навин приказывает луне остановиться на полпути, и Яхве пользуется своим влиянием, чтобы заставить луну подчиниться . Поскольку неодушевленная каменная глыба, движущаяся по орбите, не входит в список тех, с кем принято вести беседы, библеисты давно уже задумались: не означает ли слово «луна» на древнееврейском ( «ярэах») в этом тексте богалуны. Это подозрение усилилось, когда благодаря угаритским текстам стало известно о существовании в конце II тысячелетия ханаанского лунного божества Ярих. Есть также свидетельства тому, что Ярих был любимым божеством Эль , неразрывно связанного, как мы уже видели, с Яхве. Следовательно, Яхве и Ярэах вполне могли быть знакомы с давних времен . (Возможно, именно этот фрагмент их общего прошлого пережил процесс правки Библии потому, что иллюстрировал власть Яхве над Ярэахом и стал подобием моментального снимка, запечатлевшего сдвиг от политеизма к монотеизму.)

Множество богов из списка подлежащих ликвидации, которого придерживался Иосия, имели столь же туманное прошлое, как и божество луны, и могли оказаться как чужеземными, так и местными. Возьмем, например, богиню Астарту (или «Ашторет», или «богиню неба» — эти два библейских имени явно относятся к Астарте). Да, ей действительно поклонялись в финикийском городе Сидоне (территория Иезавели!), потому она уместно названа в Библии «мерзостью Сидонской» . Однако верно и то, что Астарта принадлежала к угаритскому пантеону во главе с Эль; подобно Ярэаху, она могла входить в свиту Яхве с древних времен . В сущности, оказывается, что «Астарта» — просто ханаанское имя Иштар, очень древней, разнузданно-похотливой месопотамской богини (глава 4). (Не стоит и упоминать о том, что какое-то время Астарта занимала положение супруги известного мужскими достоинствами Ваала. )

И здесь мы подходим к еще одному важному аспекту вопроса о том, были ли на самом деле местными боги, которых заклеймили как чуждых. Генеалогические древа богов способны разрастаться настолько, что даже самое явное сходство местных богов с чужеземными может объясняться общими предками, а не чуждой заразой. Да, Иезавель могла привезти Ваала из Тира. Но это не значит, что Ваал, извлеченный из финикийской среды, был тем же Ваалом, который, как выразился Марк Смит, «доподлинно принадлежал к ханаанскому наследию Израиля» . Это означает лишь, что противникам местного Ваала было легче заклеймить его.

Таким противникам, как Илия? И мы вернулись в исходную точку этой главы — к вопросу о том, что же все-таки произошло между Илией, Ахавом и Иезавелью, и почему. Но теперь мы лучше подготовлены к поискам ответа.

История Илии содержится в 3 Цар, а значит, в семикнижии, получившем название Второзаконнической (Девтерономической) истории, так как она излагает историю Израиля таким образом, что подкрепляет теологические, нравственные и правовые принципы из Книги Второзакония. И что же это за принципы? Двумя словами: принципы Иосии. Это не значит, что вся Второзаконническая история была написана во времена Иосии его же писцами. (Во многом — да, но большинство исследователей сходятся во мнении, что часть этой истории была написана до Иосии, а часть — после.) Как минимум, это означает, что история изложена с позиций идеологии Иосии; что если бы перед писцами Иосии стояла задача написать пропагандистский шедевр — историю, которая бы оправдывала и сакрализовала действия Иосии, — у них в конце концов получилось бы нечто подобное Второзаконнической истории.

Представим себя на их месте. Предположим, что наш царь пытается сделать объектом поклонения исключительно Яхве, а докучливые скопления приверженцев Ваала упорствуют. И еще предположим, что мы пишем в трудные для государства времена, когда ксенофобия создает резонанс, — или, по крайней мере, что пытаемся заручиться политической поддержкой тех кругов общества, в которых ксенофобия особенно сильна. В этом случае может оказаться полезным (а) изобразить Ваала чуждым; (б) увязать Ваала с коварной женой-чужестранкой какого-нибудь из предыдущих царей; и (в) выбрать царя с изначально скверной репутацией. Исследователь Уильям Шнидевинд считает, что в ранних преданиях, рассказанных задолго до времен Иосии, Ахав пользовался дурной славой, но только потому, что захватил виноградник подданного. А потом, спустя долгое время после смерти Ахава, некие сторонники «только Яхве» усилили эффект; и теперь в 3 Цар говорится о том, что Ахав поставил идола для поклонения израильской богине Ашере. Еще позднее, по мнению Шнидевинда, Ахава стали изображать «ревностным почитателем финикийского Ваала» — как компонент новой библейской полемики, в которой «любой идол считался чужеземным божеством» .

Иными словами, немыслимое количество чернил, потраченных на догадки о том, что побудило Илию противостоять поклонению Ахава Ваалу, скорее всего было потрачено зря. Вся эта история может оказаться выдуманной. Примерно в начале этой главы, прежде чем я потратил свою долю упомянутых чернил, я указывал на такую возможность и добавлял, что в каком-то смысле это неважно: у предположения, что история Илии истинна, и предположения, что это образец пропаганды, есть общие следствия.

А именно: так или иначе, сдвиг в сторону монотеизма связан с реакцией на нечто чуждое. Если история Илии — правда, тогда по меньшей мере частично Илия в своей войне против финикийского Ваала пользовался поддержкой антифиникийских элементов. Если эта история — ложь, которая обрела форму во время более поздней монолатрической кампании, скорее всего, этой формой она обязана тому, что антифиникийская, и, вероятно, ксенофобская в широком смысле слова риторика нашла восприимчивую аудиторию. То же самое относится и к вопросу о том, насколько точно можно датировать различные отрывки пророческих книг, высказывающиеся в поддержку движения «только Яхве» . Если в Книге пророка Осии две тесно переплетенные темы — монолатрия и ненависть к внешним связям — были усилены и даже созданы по прошествии длительного времени после периода Осии, этот риторический симбиоз наверняка был чем-то подсказан. Так и тирады Софонии против чуждых народов и чуждых богов должны были сосуществовать по какой-то причине, независимо от времени написания этих текстов. Как бы мы ни датировали эти библейские тексты, какую бы степень достоверности им ни приписывали, невозможно отрицать, что атмосфера национализма и даже ксенофобии окружала продвижение Яхве к статусу единственного истинного бога.

ПРОДВИЖЕНИЕ ЯХВЕ К СТАТУСУ ЕДИНСТВЕННОГО ИСТИННОГО БОГА ОКРУЖАЛА АТМОСФЕРА НАЦИОНАЛИЗМА И КСЕНОФОБИИ

Другими словами, даже если ВП-сценарий ошибочен на теологическом уровне — если он безосновательно утверждает, что монолатрия черпала энергию из отрицания истинно чужеземныхбогов — анализ политической психологии Израиля верен. Как маленькой стране, отбивающейся от могущественных держав, Израилю часто приходилось выбирать между войной с сильным противником, и миром, который многие израильтяне считали унизительным. Получаемая в результате враждебность по отношению к чужеземным силам только усиливалась среди простолюдинов, недовольных тем, что космополитичная элита наживается, водя дружбу с угнетателями Израиля. Вот этой психологической составляющей ВП-сценария и воспользовалось движение «только Яхве» даже при наличии ВВ-сценария, и это движение было главным образом нацелено на истребление местных, израильских, богов ради консолидации власти царя. Независимо от того, насколько точно в Библии перечислены все эти «чужеземные» боги, ВП- и ВВ-сценарии вместе отражают психологические и политические движущие силы, которые привели Израиль от политеизма к монолатрии.

Так закон религиозной терпимости, — или, строго говоря, его оборотная сторона, — получает подтверждение: когда люди видят, что отношения с чужаками превращаются в игру с нулевой суммой, они в гораздо меньшей степени готовы принять и даже терпеть чужеземных богов и религиозные обычаи. И этот закон подтверждается независимо от того, являются ли «чужеземные» боги в Библии действительно чуждыми.

И все-таки было бы неплохо узнать, насколько точна Библия в описании этих богов. Действительно ли Второзаконническая история, рассказанная с позиций царя Иосии и других участников движения «только Яхве», была прямолинейной, националистической критикой в адрес всего, что приходило в Израиль из-за границ? Или это было хитроумное использование ксенофобии, стигматизация того, что в действительности возникало в пределах самого Израиля?

Несомненно, в ней есть элементы и того, и другого. С одной стороны, израильтяне должны были позаимствовать некоторые действительно чуждые религиозные компоненты в не слишком отдаленном прошлом. Шансы на то, что в маленькой стране, в ассирийской провинции VIII–VII веков до н. э., не нашлось бы ни единого святилища ассирийского бога, примерно такие же, как шансы на то, что в небольшой современной стране, расположенной в американской сфере влияния, нет ни единого «Макдональдса» или «Старбакса» . (А вероятность того, что среди израильтян не было недовольных этим обстоятельством, приблизительно равна вероятности отсутствия недовольных культурным вторжением и глобальной гегемонией Америки.) С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что второзаконнические авторы пользовались риторическими приемами, чтобы придать другим, отличным от Яхве богам, ауру чуждости. Даже Ашере, имеющей слишком богатую израильскую родословную, чтобы прямо назвать ее чужеземкой, приписали чуждый оттенок: в Библии упоминаются «пророки Ашеры, питающиеся от стола Иезавели» (в Синодальном переводе — «пророки дубравные». — Прим. пер.) .

С момента своего появления Второзаконническая история предельно усиливает легкость, с которой местное можно заклеймить как чуждое. Вспомним по предыдущей главе один из основополагающих мифов Израиля из второзаконнической книги Иисуса Навина: израильтяне пришли в Землю Обетованную из пустыни и сразу же покорили местных жителей. И вспомним, что археология в настоящее время опровергает эти представления. А теперь обратим внимание на ключевое следствие из этой ложной истории: практически все местное в земле ханаанской — на самом деле чуждое, остатки «чужеземной» культуры, уничтоженной (увы, не до конца) с благословения Божьего .

В Библии это следствие зачастую оказывается недвусмысленным. Обличение упомянутых выше небесных богов, осуждение «мерзостей народов» — это на самом деле сокращение. Версия без сокращений звучит как «мерзости народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых» . Эта формулировка неоднократно приводится во второзаконнических текстах с целью нейтрализации соперников Яхве. В отрывке, с помощью которого Иосия наверняка оправдывал свои реформы, сказано о том, как Моисей наставлял израильтян перед входом в Ханаан: «Не должен находиться у тебя… прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых». Почему? Потому что все это — «мерзости» «народов, которых ты изгоняешь». На самом же деле — «ибо за такие мерзости Господь Бог твой изгоняет их перед тобой». И все для того, чтобы «когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь, Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии» . По-видимому, некоторые израильтяне и вправду совершилиошибку, сохранив местную религию; иначе этот текст, написанный спустя долгое время после смерти Моисея, вполне возможно — во времена Иосии, вовсе не появился бы на свет.

Отметить удивительное теологическое и политическое удобство Второзаконнической истории — не значит заявить, что она является продуктом сознательного обмана. Вероятно, у нее было много авторов, разделенных веками и опиравшихся на устную историю, которая тоже обретала форму постепенно. А любой антрополог подтвердит, что изустная история культуры, несмотря на то что зачастую она опирается на некие основополагающие истины, касающиеся прошлого, естественным образом может сместиться к определенным предвзятым мнениям, даже если никто не пытается осознанно подвигнуть ее в этом направлении. Одна из таких естественных предвзятостей называется этнической маркировкой: стремясь сохранить или, поначалу, создать целостную идентичность, этническая группа подчеркивает различия между собой и соседними народами . По мере развития и внедрения в исторический миф эти различия могут привести к существенным искажениям. Но это не значит, что какой-то отдельно взятый человек сознательно создал эти искажения.

В этом смысле миф об основании Израиля — израильтяне явились из Египта и вытеснили местных жителей — является естественным продуктом основополагающей израильской истины: народ Израиля возник в пределах Ханаана, где и обрел определенную форму. Местные ханаанские традиции, согласно новой классификации — чуждые, были частью этого процесса обретения формы, в ходе которого самобытность Израиля вырисовывалась на фоне ближневосточной культуры. Как оказалось, этот естественным путем рождающийся миф действовал совместно с зарождающимися и взаимосвязанными реалиями — в том числе и политическими, подобно опасному внешнему окружению израильтян вместе с настоятельной потребностью царей в централизации власти, и теологическими, подобно монолатрии. Дальнейшее нам известно.

А как же быть с более широким вопросом, охватывающим это исследование? Действительно ли эволюция монотеизма, как утверждают его критики, повлекла за собой воинствующую нетерпимость? Безусловно, до сих пор наш предмет, эволюция монолатрии, ничем не опроверг это утверждение. Нетерпимость — неотъемлемая часть политики, которую проводил Иосия. Его устремления были двоякими: он хотел превратить Иуду в сильное централизованное государство, а затем агрессивным образом воспользоваться этой мышцей — для начала в ходе завоевания северного Израиля (того самого Израиля, который был отнят ассирийцами веком ранее), и в итоге — для завоеваний более далеких земель . Явно националистические наклонности движения «только Яхве» прекрасно служили этой цели, достойной поклонника экспансии. Ибо если соседние политеистические народы всегда угрожали извратить религию Израиля, израильтянам следовало без угрызений совести уничтожить их. Как сказано во Второзаконии,

К более далеким и, следовательно, с меньшей вероятностью способным исказить местную культуру народам можно было относиться более терпимо. Если такой далекий город сдавался без боя, его жители могли быть взяты в рабство, а в случае сопротивления требовалось «поразить в нем весь мужеский пол острием меча», но сохранить жизнь остальным, взяв «только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу» .

И здесь вопрос о том, сколько богов из числа тех, которым противостояла фракция «только Яхве», были чужеземными, а сколько — местными, на самом деле не играет роли. Так или иначе, горючим материалом для страстей, которые разжигал Иосия, был национализм. После возвышения монолатрии ее националистическая энергия могла быть направлена против чужеземцев или против израильтян, не соответствующих конкретным требованиям. И конечно, на стадии кульминации движение «только Яхве» не сделало ничего, чтобы развеять представления о том, что стремление Израиля к монотеизму было стремлением к нетерпимости. Истребление всего населения какого-нибудь израильского города, истребление всего населения чужеземного города с одинаковой небрежностью были разрешены кодексом Второзакония на основании теологических заблуждений, обнаруженных у жертв . Подход Иосии к религиозной терпимости был прост: чужеземные представления о божественном ни на что не годятся, как и люди, которые придерживаются этих представлений. И эта фатальная нетерпимость — естественное проявление политической логики движения «только Яхве».

ИСТРЕБЛЕНИЕ ВСЕГО НАСЕЛЕНИЯ КАКОГО-НИБУДЬ ИЗРАИЛЬСКОГО ГОРОДА, ИСТРЕБЛЕНИЕ ВСЕГО НАСЕЛЕНИЯ ЧУЖЕЗЕМНОГО ГОРОДА С ОДИНАКОВОЙ НЕБРЕЖНОСТЬЮ БЫЛИ РАЗРЕШЕНЫ КОДЕКСОМ ВТОРОЗАКОНИЯ НА ОСНОВАНИИ ТЕОЛОГИЧЕСКИХ ЗАБЛУЖДЕНИЙ, ОБНАРУЖЕННЫХ У ЖЕРТВ

Словом, чтобы поклонение исключительно Яхве стало тем, что сегодня мы можем назвать похвальным в нравственном отношении, израильской религии требовалось дальнейшее развитие. В сущности, если оставить в стороне вопросы нравственности, она была обязана развиваться в теологическом отношении, чтобы занять место в истории. В конце концов, монотеизмом она не была. Ничто во второзаконнических текстах, ничто в текстах пророков вплоть до времени Иосии не выражало четкой убежденности в существовании одного толькоЯхве и в том, что боги других народов — всего лишь плоды их воображения. Чтобы Израиль перешел от монолатрии к принятию монотеизма, требовалось нечто большее.

Переход оказался болезненным. Иосия был не только наделен воинственным духом страстного националиста, не только преданным Яхве и убежденным, что эта преданность взаимна, но и чрезмерно самоуверенным человеком. Он потерпел сокрушительное поражение на поле боя и помог положить начало катастрофе, которая запомнится как одна из величайших в истории Израиля. На фоне полученной травмы монотеистический импульс стал почти осязаемым. Благодаря цепочке парадоксов, приобретающих смысл только в ретроспективе, явное фиаско безраздельной преданности Яхве усиливало эту преданность до тех пор, пока та не вышла на совершенно новый уровень, переступив границу между монолатрией и монотеизмом.