Документы и родовые символы

Дальше: Надгробные памятники и щиты умерших

Для правовой жизни древних германцев документ был совершенно чуждым явлением, так как для наших предков написанное слово не было ни доступным, ни имеющим смысла. Право, для исполнения которого требовался документ, являлось умозрительным и стремящимся к своему отвлеченному воплощению. Для германского человека суд и право, напротив, имели религиозное происхождение.

Документ становится принципиальным явлением для позднего римского права, которое полностью избавилось от отголосков своего религиозного происхождения. Когда германские народы наладили более-менее мирное общение с народностями, проникнутыми римской культурой, то они впервые столкнулись с документами. Значение документов сначала закрепилось в германской культуре, а затем стало существенно усиливаться после того, как церковь стала настаивать на письменном фиксировании всего, что было связано с правовыми действиями.

Германская сущность всегда противилась утверждению этого инородного элемента в собственном праве. Это противостояние, происходившее в различных племенах и народах, продолжалось достаточно долго. Но были исключения. Так, например, остготы после создания собственного государства на территориях, некогда принадлежавших Римской империи, очень быстро приспособились к правовым обычаям подчиненного им народа. Аналогичную ситуацию можно было наблюдать и у бургундцев. У лангобардов и франков это был более длительный процесс. Дольше всего приживание документа длилось в родных землях германских племен. Это заняло несколько столетий.

Не стоит полагать, что одновременно с документом прижилось римское право и дух этого права. Это было бы по меньшей мере удивительным. Признаком несломленной силы германского права являлся тот факт, что документы, насколько их воспринимали, имели совершенно иной смысл. Они были превращены в символы. Это не было присуще римскому праву даже в самые ранние времена. Никак не подтверждено, что нечто подобное можно было бы проследить на различных стадиях развития у отдельных народов и племен. Нам предстоит рассмотреть, какую роль играл родовой символ в этой борьбе идей. Римский документ как юридическая формальность мог иметь своей целью законное исполнение решения, инициированного одним из участников юридического дела. Одновременно с этим документ мог создавать доказательства заключительного акта, в данном случае он именовался «carta», либо же создавать доказательную базу. В последнем случае он назывался «notitia». Согласно же германской традиции все права реализовывались в виде символических действий. В качестве доказательства могли выступать либо овеществленный символ, либо клятва, либо клятвенное свидетельство личности, которая принимала участие в юридическом действии.

Признание документа в духе римского права выступало в качестве исполнительного инструмента. Но в германском праве оно стало доказательством. Проникнув в ядро германского права, документ уничтожил его основную идею.

На протяжении столетий, о которых здесь и пойдет речь, документы (точнее говоря, частные документы, что являли собой полную противоположность общественно-правовым документам императоров и королей) касались преимущественно следующих тем: передача в собственность земельных участков, переход обязательств по предусмотренным платежам, обещания, данные городскому сообществу, дарения, освобождение крепостных и т. д. К сфере действия лангобардского права примыкает так называемый «Cartularium langobardicum», который был составлен в XI веке. Это был перечень правовых дел, для которых такая форма, как документ, являлась уже вполне привычной. Нечто аналогичное можно было наблюдать в отношениях, которые регулировались франкским правом. Действия, которые сопровождали передачу собственности, мы уже достаточно подробно рассмотрели в предыдущей главе. Однако мы ограничивались изучением роли, которую в этих действиях мог играть родовой символ. Можно однозначно утверждать, что акт передачи собственности имел религиозный характер, который мог быть воплощен только в символе. Во время этого действия не могло быть места документу ни в форме carta, ни в форме notitia. Однако давление внешних факторов было настолько сильным, что отказ от документов не мог быть продолжительным. Однако документы тогда относились отнюдь не к разновидности актов продажи или дарения земельных участков.

Доказательством внутренней силы германского права являлся тот факт, что оно отказалось от использования документа в форме carta, как он понимался в римском праве. Передача собственности оставалась тем, чем и являлась до этого — символическим действием. Документ всего лишь приобщался к этому акту, превращаясь в результате в символ.

Продавец имущества клал на землю пергамент, на котором должен был быть составлен документ. После этого на пергамент помещались торф, побег дерева, festuca, нож, крюк для котла и чернильница. Затем это все поднималось с земли. Пергамент и чернильница передавались писарю, который должен была написать документ, а все остальные предметы-символы — приобретателю собственности. Не может быть никаких сомнений относительно того, что пергамент через соприкосновение с землей должен был являться чем-то иным, нежели был до этого обряда. Этот обычай весьма напоминает древний германский обряд, во время которого новорожденного ребенка клали на землю. После этого следовало признание отцовства и принадлежности ребенка к роду, для чего отец (или же по его указанию повивальная бабка) поднимал ребенка с земли. Считалось, что после этого обряда ребенок обладал именем.

Если говорить об обряде передачи собственности, то после составления документа писарем специально приглашенные свидетели подтверждали его силу. Это происходило следующим образом: они либо ставили подпись римским способом, то есть писали свое имя, либо же германским способом, то есть изображали свой родовой символ. Однако действие по приданию документу силы на этом не заканчивалось. Приобретателю собственности было необходимо наложить руку на документ, то есть на родовой знак или же на именную подпись. Аналогичным способом силу документа подтверждал и продавец собственности.

Если проникновение документов можно рассматривать как трансформированное действие по передаче прав на собственность, то нужно сначала отметить, что документ как составная часть символического действия был полностью лишен содержательной части этого акта. Генрих Бреннер справедливо указал, что документ в этом действии был совершенно излишним, так как во время акта передачи были представлены символы инвеституры: торф, побег дерева, крюк для котла, посох. Согласно германским воззрениям этого было вполне достаточно, чтобы получатель земельной собственности мог подтвердить свои права на нее. Тогда Бренен предположил: «В действительности соперничество между этими символами и документом в форме carta на протяжении некоторого времени очень сильно смущало нотариальные конторы Италии. Имелись франкские документы о продаже собственности, которые были составлены тремя методами, но из которых пытались сделать один единый. Либо документ о продаже земли составлялся в форме carta, который в итоге так и не превратился в символ инвеституры. Либо документ составлялся в форме, восходящей к традиции символов, но в то же время напоминающий notitia. Либо же в его сути отражались и символы, и carta — этот метод и стал господствующим. В данном случае документ сам становился символом. На пергамент ложились нож, посох и т. д., после чего считалось, что правовая сделка была осуществлена. Это происходило с одновременным вручением пергамента и символов».

Эти конструкции правоведов ничего не изменили в доказательствах того, что при передаче права собственности документ был совершенно излишним. Он был преобразован силой символического мышления германцев. Из формального акта, присущего римскому праву, документ превратился в символический акт, который был присущ древнегерманским правовым обычаям. Речь идет о «скреплении» документа, что на средневековой латыни может звучать как firmatio или roboratio.

«Скрепление» по его смыслу и функции было типично германским явлением. Оно не было каким-то волеизъявлением в духе современного права, а духовным актом, событием, которое вполне определенным способом принимало символическую форму. Происходило это через торжественные слова и торжественные действия. В акте скрепления проявлялось действие подтверждения свершившегося события, что приравнивалось к подтверждению свойственного этому событию миропорядка, то есть происходило его укрепление.

«Скрепление» и «прикрепление» играли большую роль в жизни наших предков. Это относилось не только к колдовству и к суевериям. Через скрепление происходила реализация неявленного. Принимая во внимание, какое исключительное значение в германской культуре имели «слово» и «дело», необходимо предпринять в этой области самое обстоятельное исследование. Однако это является делом будущего. Такое исследование еще только предстоит предпринять. В истории права значение слова «скрепление» не выяснено еще до конца.

Согласно Герберту Майеру, на древнем верхненемецком наречии слово «скрепить» звучало как «swirôn», на средневерхненемецком наречии оно звучало как «swier», что также означало «свая, столб», на англосаксонском наречии слово «svior» также означало «колонна, столб». Основа слова «swirôn» в современном немецком языке соответствует глаголу «schwören», то есть «клясться». Значит, «скрепить» означает «принести клятву» в смысле дачи торжественного обещания.

Вследствие этого документ превратился в символ, что отражалось даже на его содержании. Этой цели должен был служить родовой символ представшего перед судом и символы его свидетелей. Принесение клятвы осуществлялось путем наложения руки на родовой знак.

Жизненная сила германских воззрений выражалась также в том, что подпись в виде написания имени, которая в римском праве единственная могла придать документу законную силу, в германском праве являлась всего лишь выражением действия. Подпись была приобщением к действию «скрепления», то есть когда знака касались рукой.

Написание собственного имени было совершенно чуждым явлением для германского человека, так как обычно он должен был совершать действия не своим именем, а воплощать их в знаке или в родовом символе. Насколько сильно германский дух, укоренившийся в латинских областях, противился проникновению этих инородных тел, показывает факт, приведенный Бреннером. Он указывал, что carta лангобардов и франков в значительной части несли на себе изображение родовых символов и очень редко написанные имена.

«Скрепление» документа через наложение руки было настолько существенным явлением, что в раннее время документ назвался как «рука» («hand» — на немецком, «manus» — на латинском). На древнем верхненемецком наречии документ нередко характеризовался как «hantfesti», то есть «приложенная рука». Современное немецкое слово «handfest» («крепкий, конкретный»), которое с момента появления Гражданского свода законов оказалось выведено из правового лексикона, до сих пор напоминает о противостоянии римского и германского духа в области права и юриспруденции. Сегодня даже слово «подписаться» (unterzeichnen), которое означает нанесение на документ своего автографа в виде собственного имени, несет в себе отпечаток традиции прикладывать к документу родовой символ (unter — направление вниз, Zeichen — знак, символ). Родовой символ на документе был куда важнее, нежели подпись в виде имени. Это доказывается сведениями о том, что даже в поздние времена документы утрачивали свою законную силу, если на них не было специального знака или, например, отломилась сургучная печать.

Чтобы сделать картину более полной, надо указать на то, что с документом, подписанным родовым символом, обращались именно как с символом. Он вручался приобретателю собственности так же, как саженец дерева, как festuca notata.

Едва ли к вышесказанному надо добавлять какие-то рассуждения, чтобы показать, какой смысл имело подписывание документов родовым символом, равно как и прикладывание к нему руки.

После разрушения империи Каролингов в Германии, где суть документа не была воспринята (жители Тюрингии, равно как и фризы, и северные саксы, вообще не знали такой формы, как документ), поднималось сильное протестное движение. Оно относилось не только к Баварии, Швабии и Франконии, но даже к части Северной и Центральной Франции. Почти на несколько столетий документы были выведены из оборота как таковые. В Германии верх одержали древние правовые обычаи. Так, например, в 1027 году в Триубуре граф Дитрих в присутствии императора Конрада II передавал монастырю Михельсберг (близ Бамберга) свое имение одновременно и по франконскому обычаю — «с рукой и посохом» (cum manu et festuca more Francorum), и по саксонскому обычаю — «с согнутым пальцем» (incurvatis digitis secundum morem Saxonicum).

Однако в XI–XII веках документы вновь появились на германской земле. Теперь сказывалось влияние церкви, которая, как уже говорилось выше, придавала большое значение тому, чтобы письменно заверялись ее светские правовые основания. Именно в эти столетия появляются города, новые городские формы хозяйствования. К этому присоединилось одно новое обстоятельство, значение которого для развития документов очень сложно переоценить. Это было внедрение печатей. Появление печати, которая предрешила исход борьбы между именной подписью и родовым символом в пользу последнего, кроме всего прочего, устранила имевшиеся помехи, препятствовавшие повсеместному распространению документов. Изображение, имевшееся на печати, являло собой либо родовой символ, либо герб, который обладал функцией родового знака. Кроме этого, печать могла иметь на себе символ учреждения или отдельной персоны, являвшейся должностным лицом. Наличествовавшее на печати изображение давало возможность вести юридические дела в древнегерманской манере, чему не мешало даже наличие документа. Является изумительным, насколько большой силой обладала идея «скрепления» документов. Она не утратила своего значения, несмотря на изменение веры, несмотря на изменение условий жизни. Она сохраняла свою силу на протяжении столетий и даже тысячелетий. Лишь законодательство XIX века устранило последние следы этой древнейшей традиции. С этого времени родовой символ и именная подпись поменялись местами. Родовые символы утратили свое правовое значение, а на первое место вышла именная подпись.

Духовно-историческая составляющая сущности печати еще не нашла своего исследователя, в настоящий момент наукой изучены только объективные данные, так или иначе связанные с дипломатией.

Из Средневековья и последующих эпох до нас дошли документы, на которых имеются родовые символы, которые выступают либо в качестве «знака руки», либо как изображение на печати. Во многих случаях на документах был изображен только знак. В конце XV века родовые символы нередко ставились между инициалами или между именем и фамилией. Во времена барокко даже появилась особая мода, которая ориентировалась на то, чтобы вплести свои инициалы в причудливую вязь, куда был включен родовой символ. Некоторые из образцов подобного орнаментального искусства были изысканными и даже утонченными, но в любом случае они являлись неким регрессом. Традиция была лишена своего основания. Индивидуализм вытеснял родовые знаки.

Последними свидетельствами использования в Германии родовых знаков как символов «скрепления» являются документы 1832 и 1840 годов, которые были обнаружены Хомайером. Документ 1832 года был написан восемью крестьянами Гагера (остров Рюген), которые заключили договор аренды с землевладельцем из Филипсхагена. Этот договор был скреплен родовыми символами. Хомайер добавляет к этим сообщениям: «В последнее время приходят сообщения, что с 1868 года возобновляется традиция использовать в качестве подписи свою родовую марку». После этого могло показаться, что родовой символ даже во второй половине XIX века использовался в качестве подписи на документе.

В завершение этой главы надо привести несколько формул, которые обычно встречались на документах. В них родовая марка выступала в качестве подписи:

«Моя рука приложена»: