Глава 15. Другая Германия?

Он умер ровно 56 лет спустя после того, как Третий рейх напал на СССР – 22 июня 1997 года – и был похоронен в Мюнхене, который уже не был ни столицей нацистской партии, ни столицей немецкого искусства, а всего лишь городом, в котором любят пиво и проводят Октоберфест. Впрочем, Ганс Рёсснер не переживал по поводу подобных утрат. Ему вообще не нравилось выказывать истинное отношение к вещам. На протяжении многих лет он раскланивался с коллегой по работе: «Доброе утро, герр Шверте!» – хотя прекрасно знал, что Шверте был Гансом Шнайдером. Ганс Рёсснер и сам был эсэсовским офицером. Не то чтобы он особо скрывал этот факт своей биографии, но предпочитал не распространяться по этому поводу. В итоге, когда Рёсснер, перешел на работу в мюнхенское издательство «Пипер», то Ханна Арендт даже подумать не могла, что ее легендарную работу «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме» издавал не просто бывший служащий СС, а достаточно высокопоставленный эсэсовский офицер.

Наверное, их было много больше, но история нам сохранилась лишь несколько имен. Вильгельм Шпенглер, Ганс Рёсснер и Ганс Шнайдер – три высокопоставленных эсэсовских офицера, которые после войны взялись за активную пропаганду идей евроинтеграции. Они и в годы нацистской диктатуры занимались разработкой этой тематики, но в 50-е годы они делали это с особым смыслом, принципиально дистанцировавшись от правых радикалов, и при любом удобном случае демонстрируя свой либерализм. Вообще в их истории много загадочного. Взять хотя бы Ганса Рёсснера. В отличие от Александра Долецалека и Ганса Шнайдера ему не удалось инсценировать собственную смерть и обзавестись «новой личностью». Он был арестован, однако в заключении пробыл совершенно недолго. 23 мая 1948 года он фактически был оправдан судом по денацификации. На судебном процессе он как высокопоставленный офицер СД присутствовал едва ли не в качестве свидетеля, но не обвиняемого. В своих показаниях он пытался изобразить эсэсовскую службу безопасности как «безобидную организацию», в которой занимался всего лишь передачей информации. При этом Рёсснер всячески подчеркивал, что не принимал участие ни в одном мероприятии, связанном с убийствами или реализацией пропагандистских программ. Память этого «свидетеля» оказалось очень короткой – он постарался забыть, что при СД существовали специальные «оперативные группы» (айнзацкоманды), осуществлявшие карательные акции. В итоге суд 19 августа 1948 года приговорил Ганса Рёсснера к штрафу размером в 2 тысячи марок, который считался погашенным. Исходя из сроков пребывания в заключении, Рёсснер как бы выплачивал по 20 марок в день. На свободе он оказался всего лишь как «попутчик» нацистского режима. Справедливости ради надо отметить, что во время денацификации реальные тюремные сроки и реальные денежные штрафы получали люди за гораздо меньшие провинности, нежели работа в СД. В этой связи было интересно взглянуть на карьерный путь «попутчика», который якобы не был причастен к пропагандистской работе.

Ганс Ресснер появился на свет 5 июля 1910 года в семье дрезденского учителя народной школы. После получения аттестата зрелости он отбыл в Лейпциг, чтобы в тамошнем университете изучать филологию и немецкую историю. Сразу же оговоримся, что многие из его однокурсников позже стали сотрудниками эсэсовских ведомств. Например, если посмотреть на Главное управление имперской безопасности, то можно обнаружить, что вместе с Рёсснером учились Вильгельм Шпенглер и Хайнц Грефе. Во время своей учебы в университете Рёсснер принимал активное участие в общественной жизни – он был членом организации взаимопомощи студентов и «Академической самопомощи». Кроме этого он публиковал свои материалы в журнале «Народ в становлении», который издавался Эрнстом Криком, который был одним из ведущих нацистских философов и являлся фактическим создателем национал-социалистической педагогики.

В ноябре 1933 года Ганс Рёсснер вступал в штурмовые отряды НСДАП, но полгода спустя перешел на службу в СС. Здесь он начинает делать свою карьеру – вначале он становится штатным референтом, а затем и начальником одного из отделов СД. В 1936 году Рёсснер принимает неожиданное решение – он формально оставляет службу в СС и направляется в Бонн, где становится ассистентом профессора Карла Юстаса Обенауэра. Казалось бы, что Ганс Рёсснер отдал предпочтение академической деятельности, пожертвовав своей карьерой в СС. Однако подобное суждение было бы ошибочным. Профессор Обенауэр был ветераном национал-социалистической партии и сам активно сотрудничал с СД. Очевидно, что в данном случае надо было вести речь об инфильтрации сотрудников СД в академическую среду. Подобная версия подтверждается найденными документами, в которых сам Рёсснер (может быть, того не желая) сделал признание. В апреле 1938 году он направил в Имперское министерство науки и образования письмо, в котором сообщал, что принадлежал к числу «достойнейших представителей нашего поколения, которое ответственно за будущее наших высших учебных заведений, особенно если учитывать, что меня вновь готовы принять на работу в главное управление СС, если мы не получим необходимого содействия в нашем университете». По большому счету Обенауэр и Рёсснер не особо скрывали своего «особого» положения. Оба они участвовали в процессе лишения Томаса Манна звания почтенного доктора философского факультета Боннского университета. 19 декабря 1936 года они направили Томасу Манну письмо, в котором Обенауэр как декан философского факультета сообщал опальному литератору, что после лишения того гражданства он вынужден вычеркнуть его имя из списка почтенных докторов.

В 1938 году Ганс Рёсснер защитил диссертацию, которая была посвящена деятельности кружка Стефана Георге. Некоторые из ее положений он публиковал еще до защиты, в частности на страницах «Журнала немецкого образования». Название той статьи было в высшей мере показательным – «Третий гуманизм в Третьем рейхе». И содержание было не менее политизированным. В первую очередь Рёсснер критиковал кружок Георге за «духовное ожидовление». При этом он подчеркивал, что его создатель поэт и философ Стефан Георге был «лишен расово-духовных инстинктов», что в итоге привело к проникновению в его кружок «представителей городского образованного еврейства». В итоге Рёсснер провозглашал, что Георге, равно как «вся эстетико-гуманистическая традиция» были «совершенно несовместимы с национальным расовым литературоведением», а потому подлежали «искоренению». В аналогичном духе были написаны статьи Рёсснера «Крах кружка Георге» и «Георге и Агасфер или о духовном царстве». Как видим, человек, после войны заявлявший о своей непричастности к пропагандистским проектам Третьего рейха, был все-таки активно вовлечен в оные. Например, в 1938 году Ганс Рёсснер был среди разработчиков документа, который назвался «Положение и задачи германистики и немецкого литературоведения». В этом документе приводился список из имен полусотни исследователей, которые квалифицировались как «противники национал-социализма», а так же имена восемнадцати исследователей, которые должны были восприниматься как «безупречные с политической и мировоззренческой точки зрения». Если Гейдрих, шеф СД, активно пропагандировал «боевое управление», то Рёсснер полагал себя одним из создателей «боевой науки».

В 1938 году Ганс Рёсснер возвращается на службу в СС – он становится референтом отдела II/2 (оценка сфер жизни) главного управления СД, где его работу курировал Франц Зикс. В связи с тем, что 27 сентября 1939 года произошла реорганизация эсэсовских структур, и было создано Главное управление имперской безопасности, то отдел Рёсснера был влит в структуру управления III C («Культура»), за работу которого как раз отвечал Вильгельм Шпенглер.

В 1939 году, в связи с началом войны, Рёсснер был призван в армию, но СД быстро добилась его возвращения к прежнему месту службы. С тех пор и до самого крушения рейха он занимал в РСХА пост референта по делам национальной культуры и искусства. В 1944 году ему было присвоено звание оберштурмбанфюрера (подполковника СС). Подписывая представление, рейхсфюрер СС Гиммлер высказал пожелание, чтобы Рёсснер «принял участие в охранно-полицейских акциях на Востоке». Однако эта «почётная командировка», которая впоследствии привела ряд его коллег по РСХА на виселицу, по каким-то причинам не состоялась. Работа же Ганса Рёсснера в Главном управлении имперской безопасности удостаивалась самых лестных оценок. Начальство характеризовало его как «одного из способнейших» сотрудников, «творческого человека», который смог «столь чётко и ясно выработать для своего отдела основные национал-социалистические установки, что ряд решений в области культурной работы во время войны был принят на основе его предложений». В характеристиках отмечалось, что «способности и глубокая проникнутость национал-социалистическим мировоззрением» делают Рёсснера, среди прочего, «особо востребованным оратором на партийных мероприятиях».

Одним из его ораторских «триумфов» стал доклад на тему «Гуманизм и гуманность» на заседании Общества германистов в Ганновере в мае 1943 года. Третий рейх, вещал Рёсснер, снова ведёт «судьбоносную борьбу» против Запада с его «англо-американской гуманистической идеологией» и Востока с его «крайней большевистской формой той же идеологии». Решается вопрос, «удастся ли возникшие на германской основе начала внедрить в духовную структуру Европы, или универсалистские идеи европейской культурной традиции вновь приведут к фиктивному общеевропейскому сознанию…» В апреле 1945 года Рёсснер вместе с начальником Управления Олендорфом и рядом других сотрудников бежит во Фленсбург, где обосновалось т. н. правительство Дёница. Там же он был арестован американцами в мае 1945 года.

Возникает вопрос: где «перекидной» мостик, который вел эсэсовского офицера от германистики к «европейскому проекту»? На самом деле о работе Рёсснера в качестве офицера СД над проектом «Европейского союза» известно очень немного. Однако все-таки сохранились свидетельства и документы, которые позволяют судить о том, что его послевоенное появление в «проевропейском» издательстве «Шталлинг» было отнюдь не случайным. 29 ноября 1942 года на страницах журнала «Рейх», издание которого курировал лично министр пропаганды доктор Геббельс, появилась статья Рёсснера, называвшаяся «Другая Германия». В этом материале его автор задавался вопросом относительно «судьбы европейской культуры». Рёсснер пивал: «Сегодня можно услышать, как выказываются опасения, что в самой чудовищной из всех войн силы рейха настолько сосредоточатся в военных, экономических и технических усилиях, что для таких отвлеченных сфер жизни как культура, дух, душа и искусство более не останется энергии. Вместе с тем наши силы не должны быть односторонне сосредоточены лишь в одном из направлений. Чем дольше продолжается война, охватившая всю планету, тем реальнее становится угроза, что по этому пути пойдет вся Европа. Кто же тогда даст гарантии сохранности европейской культуры? Кто позаботится о ее будущем?» Отвечая на этот вопрос, Рёсснер делал достаточно смелое заявление: «Вероятно, ход мировой войны подтвердил правоту тех нейтральных культурных критиков, которые много лет назад предостерегали от того, чтобы национал-социализм пошел по пути односторонне военного, „прусского“ превалирования, когда его жизненная энергия и организационные возможности могли спасти Европу от большевизма, но не были в состоянии породить новую форму европейской цивилизации и культуры». На самом деле подобного рода журналистские ходы были всего лишь уловкой, некой игрой с читателем. В действительности Ганс Рёсснер не намеревался критиковать ни военную политику, ни военное (на тот момент) превосходство Третьего рейха. Его задача состояла в другом – ему надлежало положить начало процессу «очеловечивания» Германии, под которой в тот исторический момент в первую очередь подразумевался нацисткой режим. Он призывал не бояться того, что военные триумфаторы задвинут в тень всех остальных. Очевидно, что некоторые из фраз адресовались представителям оккупированных европейских территорий: «Из исторических примеров мы знаем, что проигравшие в войне становились неявными победителями в духовной сфере». В непрерывной игре тени и оттенков, Рёсснер как бы завлекал читателя в тенета идеологических ловушек: «Никто не будет отрицать, а солдат в самой наименьшей степени, что война по сути своей разрушительна, никто не приукрашивает ее. Также никто не спорит с тем, что война мобилизуется все силы рейха в невидной ранее степени». Однако подобная мобилизация преподносилась автором не как негативное для сферы европейской культуры, а как по-своему позитивное явление. Для этого даже использовалась цитата из Ницше: «Пиши кровью и ты узнаешь, что кровь есть дух».

В своей статье Ганс Рёсснер говорил о «другой Германии». «Другая Германия», противопоставлялась с одной стороны «тайной Германии» (так обычно именовали затаившихся оппозиционеров-антифашистов и просто скрытно недовольных гитлеровским режимом) и другой стороны она должна была отличаться от господствовавших в Европе представлений о Германии как «варварской стране». Рёсснер пытался снять дилемму выбора между гуманизмом и варварством, намекая, что, одержав победу, Третий рейх якобы явил Европе чудеса процветающей культуры. В частности в статье говорилось: «Они [европейцы] почитают нас как народ мыслителей и поэтов, но при этом тайком надеются лишить этот народ политической воли. Они восхищаются Ницше как „великим европейцем“, но признают пруссака Бисмарка и созданную им империю. Наконец, они с распростертыми объятиями готовы воспринять гуманизм Томаса Манна, но вместе с тем осуждают самую великую немецкую революцию». Рёсснер пытался сформировать условные принципы, согласно которым Европа искренне восприняла «другую, неправильно понятую Германию», и тем самым после предполагаемой военной победы Третьего рейха были бы сняты внутриевропейские (в первую очередь культурные) противоречия. Не удивительно, что подобного рода воззрения после легкой трансформации оказались востребованными в послевоенный период. Заменив пару идеологических клише, компания высокопоставленных офицеров из СД продолжала превозносить «новую Германия» (в очередной раз «новую») как хранительницу европейской культуры. Не удивительно, что все они либо получили «новую личность», либо все-таки оказавшись перед судом, в итоге были фактически оправданы, получив приговор в качестве «невольных попутчиков преступного режима».

Если говорить о таинственным образом пропавших специалистах, занимавшихся в недрах Третьего рейха разработкой «европейского проекта», то нельзя не обратить внимание на то, что подобно Долецалеку и Шнайдеру странным образом в число погибших оказались зачислены Вернер Дайц и Георг Шмидт-Рор. Никто не видел их гибели, не было обнаружено их тел, во всех случаях предполагалось, что они погибли во время боев, которые вели подразделения фольксштурма. Даже если допустить, что начальника отдела из состава «Наследия предков» и ценнейшего специалиста в области планирования, экономики и химии все-таки призывал в фольксштурм, то их исчезновение в любом случае выглядит странным. Как знать, может быть, они получили новые документы и оказались более удачливыми, нежели Долецалек и Шнайдер, а потому и не были изобличены. В пользу этой версии говорит внезапное появление в послевоенной Германии специалистов по европейской интеграции. Еще недавно ничего из себя не представлявшие люди, вдруг начинали говорить профессиональным языком и употреблять формулировки, которые весьма напоминала обороты и лексику Вернера Дайца. Одним из таких деятелей был Вальтер Хальштейн, с которым Вернер Дайц пересекался в годы нацистской диктатуры в Академии немецкого права.

У Вальтера Хальштейна тоже было две биографии. Ознакомившись с одной, хочется в кинематографической манере воскликнуть то ли «Славный парень!», то ли «Хороший немец!». В послевоенный период Вальтер Хальштейн всячески содействовал возвращению Германии в «лоно цивилизованного мира»: профессор Джорджтаунского университета (США), активный сотрудник ЮНЕСКО, создатель Европейского объединения угля и стали, инициатор созыва Парижской конференции, советник федерального канцлера ФРГ, статс-секретарь министерства иностранных дел Западной Германии, председатель еврокомиссии по созданию «общего европейского рынка», глава Международного европейского движения, кавалер баварского ордена «За заслуги», лауреат международной премии имени Карла Великого. И все бы ничего, если бы не было у Вальтера Хальштейна второй биографии.

Вальтер Хальштейн родился в 17 ноября 1901 года в Ростоке, в лютеранской семье правительственного чиновника. В 1925 году защитил в Берлинском университете диплом по юриспруденции. Затем работал в области международного права, с 1929 года являлся приват-доцентом все того же Берлинского университета. Обо всех последующих событиях официальные биографы Хальштейна, собственно как европейские историки либо вовсе не вспоминают, либо вспоминают, но весьма неохотно. Дело в том, что Вальтер Хальштейн был членом многих нацистских организаций – позже он при каждом удобном случае заявлял, что никогда не поддерживал режима Гитлера, однако после крушения Третьего рейха подобное заявляли едва ли не все немцы подряд. Принимая во внимание, сколько в те дни появилось «антифашистов» и «оппозиционеров» остается только задаться вопросом: как Гитлер вообще пришел к власти? Можно было бы поверить в трусливый конформизм Хальштейна, мол, поддерживал преступный режим во имя самосохранения, но документы говорят совершенно о другом.

Сразу же после прихода Гитлера к власти Вальтер Хальштейн вполне успешно и безболезненно прошел унификацию, то есть был включен с состав профильных национал-социалистических организаций. Поначалу он стал членом Национал-социалистического союза юристов. Затем (после преобразования союза) стал членом Национал– социалистического союза правозащитников. 30 сентября 1935 года, подтверждая свою лояльность гитлеровскому правительству, он принес клятвенные заверения следующего содержания: «Принимая присягу при вступлении в должность, я, профессор, доктор права Вальтер Хальштейн заявляю: в послевоенное время [после Первой мировой войны, т. е. с 1918 г.] я был членом следующих организаций: получив степень младшего юриста, я входил в ассоциацию стажеров рейха, а будучи профессором, я входил в Ассоциацию немецких университетов рейха. В настоящий момент я являюсь членом Национал-социалистского союза немецких юристов, Национал-социалистского союза учителей и преподавателей».

Почти сразу же после принятия этой своеобразной присяги Вальтер Хальштейн был назначен деканом факультета права и экономики в университете города Росток. Впрочем, когда после окончания Второй мировой войны Хальштейну приходилось заполнять денацификационные опросники, то он отрицал не только принадлежность к каким-либо политическим и национал-социалистическим организациям, но и то, что он когда-либо делал публичные выступления, содержавшие в себе элементы национал-социалистической идеологии. Однако Хальштейн не раз выступал на публике, чему сохранились документальные подтверждения. Например, сохранились тезисы его выступления в январе 1939 года, когда он прочитал публичную лекцию «Великогерманский рейх как юридическое лицо». Отчет очевидца об этом событии в нацистской пропаганде был опубликован газетой «Нижнегерманский обозреватель» на следующий день, 24 января 1939 года. Позволим себе привести этот материал: «Правосубъектность Великогерманской империи. Лекционный вечер университета Росток – выступление профессора Хальштейна. Росток, 24 января. В пивной «Ман и Олерих» состоялся лекционный. вечер.

Проф. д-р Руикхольдт, декан университета, опубликовал объявление о предстоящем мероприятии. В своей вступительной речи он поприветствовал государственного министра д-ра Шарфа, представителей партии и ее организаций, представителей вермахта, Имперской службы труда, города Ростока, а также представителей бизнеса и студенческой организации. Руикхольдт от лица университета выразил надежду, что этот вечер может помочь установить доверие и взаимопонимание между публикой и университетом, поскольку, хотя это и старое заведение, принимая во внимание его долгую историю и традиции, оно не так уж чуждо современности. По словам Руикхольдта, данную фюрером высокую оценку немецких университетов как носителей ценной традиции можно увидеть в том факте, что в 1938 году главы университетов посетили имперский съезд НСДАП, проходивший в Нюрнберге в своих исторических одеяниях. Ведущим вечера бы д-р Хальштейн, профессор права, благодаря своим исследованиям в области сравнительного права обладающий внушительными познаниями в правовой политике Европы. Он рассмотрел вопрос правового присоединения «Восточной марки» и Судетской области. Содержательные заявления профессора д-ра Хальштейна были встречены бурными аплодисментами. Завершила встречу неофициальная вечеринка. Помимо государственного министра, среди почетных гостей были: майор Фольгман, командир гарнизона полковник Либ, арбайтсфюрер Шрёдер и т. д».

Этот лекционный вечер был не просто университетским событием, а пропагандистским мероприятием, что подчеркивалось не только местом его проведения (пивная) и предписанным специальным циркуляром ношением униформы, но и присутствием официальных лиц, как по линии партии, так и по линии государства. Перед началом вечера Хальштейн подал ректору университета Ростока специальную справку, в которой говорилось: «Сегодня состоится доклад на тему „Правосубъектность Великогерманского рейх империи“ меня как ученого, чья научная работа, с одной стороны, была сосредоточена на сравнительном анализе европейских правовых систем.

С другой стороны, активно участвуя в деятельности Академии германского права, я исключительно хорошо знаком с правовыми и политическими целями Третьего рейха. Таким образом, меня пригласили сделать заявление с позиции юридической науки касательно слияния новых немецких территорий со „старой империей“».

Поскольку очевидно, что к указанному моменту Хальштейн уже занимался (хотя бы отчасти) разработкой «европейского проекта», представляются в высшей мере интересными некоторые из отрывков его выступления. Перед правозащитником стоят три задачи: он должен знать закон, применять его и развивать его далее. Наиболее важной из этих задач является третья, потому что все, что мы делаем, регулируется законом развития. Нам следует обратить внимание не только на существующие законы, но и в особенности на законотворчество будущего. Задача нашей правовой политики состоит не только в поддержке существующего, но и в создании лучшего порядка. Я должен пояснить, почему именно правозащитник призван справиться с этой задачей. Руководство государства обладает безусловной и окончательной властью при принятии всех решений, относящихся к созданию такого сообщества.

Нужны ли руководству государства юристы для выполнения этой политической задачи? Отдельный юрист может захотеть рассматривать этот вопрос с профессиональной и психологической точки зрения, что вполне понятно. Юристы обычно заняты всю свою жизнь, регулируя и контролируя движение общества в сфере, строго ограниченной тысячами параграфов законов, занятые повседневными заботами вроде „латания заборов“ и „чистки канав“. Таким образом, юристы почувствуют сильный соблазн отклониться от освободительного действия законотворчества, это вызов мужеству, которым характеризуется каждое продвижение по незнакомой территории. Они с радостью будут приветствовать возможность стать либо частью грандиозного масштабного планирования – либо будут просто возделывать свой скромный (юридический) садик, оставленный их заботам».

Если не знать, что автор этих слов в будущем станет юридическим основателем Европейского союза, то они могли бы показаться на первый взгляд набором банальных юридических максим. Далее Хальштейн заявлял: «При этом причина, по которой на правозащитника возлагается такая „архитектурная“ задача возникает из „нужд и потребностей“ сообщества. Создание этой новой правовой политики требует поддержки юристов, которые стоят во главе области применения права, знают законодательство и правила законотворчества, поскольку очевидно, что необходимо иметь представление о „хорошем“, чтобы суметь найти то, что „лучше“. убежден, однако, что этому призыву к созданию нового законодательства следует дать более глубокое обоснование. Я считаю, что оно должно происходить из самой природы указаний, отдаваемых народом правозащитнику. В силу закона природы, присущего профессии правозащитника, он в конечном счете должен быть ответственным архитектором права. Отношения между правозащитником и правом сегодня отличаются от «правового позитивизма“ конца XIX века, являвшегося превалирующим мнением до начала века– Создание нового права является единственной задачей законодателей, и роль судьи ограничена согласованием – подчинением – „жизненных фактов“ с фактами, определенными законом. Он пытается освободить закон от случайностей и выявляет укрепляющую систему права, которая привязывает правовые последствия к случайному событию.

Все ветви правовой деятельности являются частью очищения: научная теория права, выводы которой сводятся к предложению решений для применения на практике, ежедневная работа фронтовых офицеров [!] права, которые становятся заступниками оскорбленного правосознания [!] а также судья, который своим решением окончательно удостоверяет требования права. Все эти элементы преобразуют закон в педантичную непрерывную борьбу, во время которой люди всегда должны помнить о законе. Истинная природа законной конституции людей может быть понята лишь теми наблюдателями, которые не только смотрят на законы, но и учитывают интенсивную синергию всех этих сил. Этот „повсеместно практикуемый метод“ следует использовать, когда станет необходима полная модернизация всей правовой системы, превышающая возможности текущих модификаций. Это еще более справедливо, когда полный переворот правовой системы революционного масштаба требует использования всех имеющихся сил».

И далее: «Сегодня мы видим, что всё сообщество правозащитников – всех представителей профессии юристов, если угодно – принимают участие в выполнении колоссальной задачи народной модернизации права. Правда в том, что ни один закон не вмещает всю возможную жизни и в том, что любая формализация юридических фактов может быть лишь попыткой выделить типовые основы для принятия решения. Таким образом, как известно с давних времен, логика юриста обязательно должна быть аналогичной. Самой выдающейся чертой сегодняшнего правового государства навсегда останется тотальная правовая политика. Это означает беспрецедентно широкий и глубокий переворот устаревшей правовой системы в ее самых отдаленных уголках. Результат этого обновления охарактеризует культурное лицо новой эпохи. В прошлом этот процесс был событием в обычных границах и относился к внутренним делам небольшой Германии. Эпохальные события, однако, представляют этот процесс в совершенно новом свете. Все внутренние проблемы, все внутренние задачи затмевает величие присоединения, они будут ликвидированы поразительными импульсами, которые правовая политика получит от возвращения домой Австрии и Судетской области. Задача уже состоит не просто в обновлении ветхого старого здания, но в постройке нового здания для увеличившейся семьи народов на расширенной территории народов. Вопрос будет такой: действительно ли необходимо возводить только одно здание?»

Если соотнести все эти требования с проектом создания «европейского союза», то получается в высшей мере удручающая картина. Собственно, как запланированный в Третьем рейхе, так и нынешний Европейский союз базировались не на волеизъявлении народов, а на диктате отвлеченных принципов. Хальштейн в 1939 году заявлял: «Это приводит нас непосредственно к первой проблеме правовой политики, вызванной аннексией территорий: почему одна-единственная правовая система должна стать основой Германии? Дело не только в материальном удобстве. Этот Великогерманский рейх во все возрастающей степени становится единым экономическим субъектом. Таким образом, для Великогерманского рейха общая правовая система не является чем-то автоматически появляющимся при создании этого (будущего) рейха, но представляет собой задачу. Простодушный наблюдатель за этой ситуацией мог бы подумать, что выполнить такую задачу проще простого. Может сложиться впечатление, что нужно издать всего одно предписание, а именно о том, что все законы «старой империи» немедленно должны быть введены в действие в Австрии и Судетах. Однако поставленная задача не так проста. Невозможно ввести на такой территории сразу все наши законы, закрепленные на бумаге. Такая стратегия была бы неудачной уже из-за явной ограниченности умственных способностей тех людей, которые должны были бы применять эти законы. Такая попытка могла бы также потерпеть неудачу из-за сложности структуры современного социального порядка. Нельзя просто сменить правовую систему, как платье, которое уже вышло из моды, потому что любое фундаментальное изменение также затрагивает, если так можно сказать, индивидуальность людей.

Теперь я перехожу к конкретным вопросам уточнения законов. Необходимо выделить ряд норм, введение которых в действие не может быть отложено; они представляют собой определенную чрезвычайную программу в рамках процесса унификации права. Структура управления в Австрии и Судетской области, которая в настоящее время находится на этапе формирования, послужит в качестве модели для будущей системы управления всего рейха. На это несколько дней назад указал имперский министр внутренних дел Фрик во время выступления в «Академии административного управления» в Гамбурге».

На первый взгляд может показаться, что нет никакой необходимости столь детально цитировать, произнесенный в 1939 году доклад. Однако парадоксальность ситуации заключается в том, что основные постулаты и основные тезисы в своих правовых построениях Хальштейн оставил неизменными даже после окончания войны. В своей книге «Европейское сообщество», которая была множество раз переиздана и считается едва ли не азбукой современной европейской интеграции, Хальштейн в разделе, посвященном изменению «европейского права», прибегал ко всем тем же принципам и тем же формулировкам, что и в конце 30-х годов. Он всего лишь поменял идеологический окрас своих фраз; этой мимикрии оказалось вполне достаточно для того, чтобы рядовой европейский читатель не смог обнаружить подвоха. «Другая Германия» это не более чем уловка – старое вино, влитое в новые меха, но не более того.