Глава 4
Натиск с юга

Но вернемся к советским войскам, оставленным нами на позициях, которые они занимали 14 февраля 1945 года. 15 февраля части Красной Армии замкнули кольцо окружения вокруг Бреслау, крепость оказалась в осаде. Положение немцев нельзя было назвать безнадежным. На юге позиции удерживали 3–4 полка, а еще по одному на юго-западе, западе и севере. Грамотно выбранные позиции для обороны могли позволить немцам долгое время не обращать внимания на численное превосходство советских войск, которые намеревались штурмовать крепость.

Не исключено, что воодушевленное стремительным наступлением и тактическими успехами января 1945 года советское командование оказалось во власти иллюзий относительно возможности продолжительного сопротивления защитников Бреслау. Оказавшись на немецкой земле, части Красной Армии уже чувствовали себя победителями и не предполагали столкнуться со столь ожесточенным сопротивлением. Сам генерал фон Альфен вспоминал по этому поводу: «Возможно, что командование противника в своей характерной манере начало быстрое стремительное наступление без длительной подготовки к нему. Однако направление основного удара, который после 7 февраля все более и более перемещался на юг, было выбрано правильно». Действительно, к югу от Бреслау не имелось никаких естественных преград, если не считать таковой сложнопересеченную местность. Несмотря на стремительное продвижение вперед советских войск, к счастью для немцев, они действовали совершенно несогласованно. Наступление на Бреслау с юга, севера и запада не представляло какой-то единой операции, каждый участок представлялся едва ли не самостоятельным театром боевых действий. Немецкая группировка в Бреслау смогла с выгодой для себя использовать данное обстоятельство.

После того как на протяжении 14–16 февраля самая мощная «южная» советская группировка войск ограничивалась только разведкой боем, 17 февраля началось давно запланированное наступление на крепость. Оно стартовало между Клеттендорфом и Брокау с мощнейшей артиллерийской подготовки. Но на «западном» и «северном» фронтах советские войска предпочли ограничиваться небольшими операциями в основном разведывательного характера.

Как уже говорилось, к югу от городских окраин Бреслау не имелось ни хорошо укрепленных оборонительных позиций, ни естественных преград. Немецким войскам было весьма проблематично противостоять превосходящим силам Красной Армии на этом участке боев. Предвидя последствия данного советского наступления, командование крепости направило в этот район наиболее опытные, так сказать, «старые» воинские части. Несмотря на то что они неизбежно были вынуждены отступать, можно отметить, что советское наступление отнюдь не превратилось в «красный потоп». За несколько дней боев (17–22 февраля) частям Красной Армии удалось продвинуться в глубь немецких позиций не более чем на 2 километра. При этом сами немецкие «старые» части не потеряли взаимосвязи с «молодыми» воинскими формированиями, что в сложившихся условиях можно было считать едва ли не тактическим успехом. Но в любом случае немцам не удавалось остановить советское наступление.

Во время начавшихся на «южном» фронте боев располагавшаяся поблизости больница «Бетезда» почти сразу же стала наполняться ранеными. Многие из немецких солдат получали ранение в голову. Старшая медицинская сестра Маргарита Циглер вспоминала о событиях 16 февраля: «Было ужасно видеть такое количество молодых людей с тяжелыми ранениями головы и поврежденными глазами. Солдаты с трудом сдерживали натиск, им не хватало боеприпасов и оружия». Несмотря на постоянную угрозу бомбардировок и артиллерийских обстрелов, «Бетезда» продолжала действовать на протяжении всего февраля и марта 1945 года.

Советским войскам с боями удалось занять южную железнодорожную дамбу. Именно в этом районе они впервые вошли на территорию города. В ходе этих боев советское командование, как и сами красноармейцы, получили ясное понимание того, что защитники Бреслау не собирались сдаваться. Во время первых боев уже на территории города выяснилось, что немцы были намерены бороться до последнего патрона. Так, например, под вечер 20 февраля 55-й батальон Фольксштурма, сформированный из членов Гитлерюгенда (Зейферт), предпринял контратаку на территории южного парка. Во время этой молниеносной вылазки, в ходе которой сами подростки почти не понесли потерь, красноармейцы оказались выбиты с территории города. Этот тактический успех немцев, для которого не имелось фактически никаких предпосылок, имел большое значение для всех защитников Бреслау. Как отмечал генерал Альфен: «Их моральный дух укрепился». Сами же красноармейцы поняли, что на скорую победу и быстрое взятие крепости им рассчитывать не приходится.

Для командования крепости итоги этой дерзкой вылазки имели еще и некое методологическое значение. Был сделан обоснованный вывод о том, что фанатично настроенную молодежь было лучше использовать для стремительных, но непродолжительных операций, например контратак. Именно в этих условиях подростки из Гитлерюгенда могли продемонстрировать свой взрывной характер. При этом учитывалось, что они не могли в силу психических особенностей участвовать в затяжных боях. По этой причине между местным руководством Гитлерюгенда и комендантом Бреслау была достигнута принципиальная договоренность о том, что после окончания операции 55-й и 56-й «молодежные» батальоны Фольксштурма будут отводить с передовой, для того чтобы дать отдохнуть и подготовить к новой вылазке. Сам же отдых должен был использоваться для их военной и тактической подготовки. Как показала практика, подобная тактика использования подростков из Гитлерюгенда оказалась весьма эффективной. Сама же контратака, предпринятая под конец 20 февраля, стала неким призывом к молодежи Бреслау.

В боях на «юге» побывали многие подразделения. Один из участников оборонительных боев 20 февраля вспоминал: «Полк Люфтваффе под командованием Веля вместе с Фольксштурмом пытался остановить продвижение русских вперед. Самые ожесточенные бои развернулись за так называемый Киндер-Цобтен. Теперь передним краем нашей обороны стал дамба окружной дороги. Здесь люди стояли насмерть». Упомянутый холм Киндер-Цобтен был излюбленным местом игр для детей Бреслау. Весной здесь они играли в цветущих ивах, летом и осенью запускали воздушных змеев, а зимой катались на санках. Теперь эта горка стала местом кровопролитных боев.

Немецкая группировка не могла похвастаться исключительной боеспособностью. Отступление от южной железнодорожной насыпи многие считали признаком не самого грамотного командования, но, с другой стороны, именно этот тактический отход позволил немцам сконцентрировать силы и предотвратить проникновение советских войск по направлению к центру Бреслау. Фон Альфен в своих воспоминаниях словно пытался оправдать этот шаг: «Эта железнодорожная насыпь была лишь небольшим участком из всего фронта. Я уже говорил, что по целому ряду причин в январе отказались от демонтажа железнодорожных путей, которые шли в четыре линии. Если бы поблизости вовремя начались фортификационные работы, то это массивное транспортное сооружение можно было подготовить к обороне. Но для этого надо было привлечь специалистов из силезских шахт и необходимые средства еще осенью 1944 года. Однако когда крепость была поднята по тревоге, у нас уже не было ни сил, ни времени, чтобы начать эти работы. На гребне насыпи лишь кое-где были вырыты окопы и пулеметные гнезда». При этом немецкие позиции были настолько очевидными, что войска Красной Армии даже не намеревались их штурмовать. Большинство пулеметных гнезд и окопов было просто-напросто уничтожено советской артиллерией.

Кроме этого, от дамбы далее в город не шло никакой глубокоэшелонированной системы обороны. С тактической точки зрения, отступление от дамбы, которая при соответствующих условиях, конечно же, могла стать отличным оборонительным рубежом, было верным решением. Ее удерживание могло закончиться потерей значительных сил. Штаб крепости уже с начала февраля рассматривал возможность использования данного сооружения для ведения оборонительных боев. Именно по этой причине близ насыпи было заминировано 16 мостов и путепроводов, при отступлении немецких войск все они были взорваны. Их обломки перегородили путь советским танкам. К моменту взрыва этих объектов (20 февраля) находившиеся на южных участках боев немецкие части более не могли противостоять бронетехнике Красной Армии. В сложившихся условиях ни использование фаустпатронов, ни смелые вылазки не могли остановить продвижение советской техники в центр города. Оставление железнодорожной насыпи и уничтожение путепроводов стало одной из причин, почему советские войска не смогли пробиться к центру крепости еще в конце февраля 1945 года. В итоге прибывший 18 февраля самолетом в Бреслау командир саперного полка майор Хамайстер смог применить свои знания и навыки уже на других участках боев.

В это время 609-я дивизия вела оборонительные бои на участке фронта, тянувшемся от Ольташина до запутанных кладбищенских и садовых территорий. Примыкавший к дивизии на правом фланге полк Веля сражался у загибавшейся на северо-запад железнодорожной насыпи, которая на южном отрезке уже полностью контролировалась советскими войсками. Над этим полком нависла угроза мощной советской атаки с фланга, которая могла закончиться не только многочисленными потерями, но и утратой значительных территорий. Ко всему этому добавлялось то обстоятельство, что уже в начале боев за город немецкая артиллерия стала испытывать огромные трудности с боеприпасами. В некоторой степени обстановку немцам удавалось исправить посредством использования «Голиафов», телеуправляемых танкеток, которые могли нести на себе значительный запас взрывчатки. При помощи этих танкеток у немцев выходило уничтожать дома и здания, которые были заняты красноармейцами. Например, подрыв здания 4-го трамвайного депо, в котором находились красноармейцы, не только привел к значительным потерям советских бойцов, но и весьма негативно сказался на их моральном самочувствии. В частях Красной Армии заговорили об использовании немцами пресловутого «чудо-оружия». Но если советским подразделениям не удавалось прорвать немецкую оборону, то это вовсе не останавливало кровопролитных боев. Советские атаки после 20 февраля следовали одна за другой. Они предпринимались и днем, и ночью. Генерал фон Альфен вспоминал об этих днях: «Противник огнем всех имевшихся в его распоряжении противотанковых орудий пытался сломить наше сопротивление, которое опиралось в основном на угловые дома улиц. Зажигательные бомбы и снаряды запалили множество домов, и отдельные улицы превратились в море огня, которому мы пытались не дать разлиться дальше». В итоге, чтобы не сгореть, немцы вынуждены были оставлять отдельные здания и уступать советским войскам территорию. В те дни ожесточенные бои шли за здание кирасирских казарм, которые переходили из рук в руки по нескольку раз за день. В итоге полк Веля получил приказ оставить позиции и отступить. Теперь он должен был занять хорошо укрепленные позиции по линии: земельное управление Бреслау — Опиц-штрассе — площадь Хёфхен — Лотарингер-штрассе. 22 февраля полк Веля на этом участке фронта был сменен полком Мора. Сам же полк Веля был направлен на более спокойный «северный» фронт.

Подобная смена полков в условиях тесного взаимодействия с находившейся на левом фланге 609-й дивизией стала поворотным моментом в обороне южных рубежей Бреслау. С этого момента до самой капитуляции крепости, которая произошла в мае 1945 года, советские войска не смогли достигнуть сколько-нибудь заметного тактического успеха на данном участке фронта. При приблизительно равном соотношении сил защитники города находились в более выгодном положении, нежели Красная Армия, части которой в каждой атаке несли огромные потери. Сам генерал Альфен был вынужден признать: «Переброска полка Мора произошла в самый критический момент».

Здесь можно привести сообщение, которое было перепечатано одним стокгольмским вестником из московской газеты. В нем говорилось о боях в Бреслау: «Бои идут не только за каждый этаж, но и буквально за каждое окно, в которых немцы установили пулеметы и прочее автоматическое оружие! Сложно понять, как немцы обеспечивают себе снабжение боеприпасами, продуктами и водой. За время всей войны можно было найти лишь несколько примеров столь фанатичной борьбы, как в Бреслау, где демонстрируется полное презрение к смерти».

Если говорить о немецких контратаках и вылазках, то нельзя не упомянуть поразительный тактический успех, которого смогла добиться разведывательная группа, которой командовал кавалер Рыцарского креста обер-лейтенант Вольф. Командир группы, который до войны служил унтер-офицером в Бреслау, знал эти края вдоль и поперек. Не раз ночью он выходил в тыл советским частям, нанося стремительные удары. Каждая из таких вылазок обычно заканчивалась захватом языка.

Если говорить о боевых действиях полка Мора на «северном» фронте, то в первую очередь надо отметить действия батальона Теншерта. Он занимал позиции на выступающем вперед отрезке фронта близ Закрау и Хундсфельда. Предвидя удар советских сил в данном направлении, он вовремя смог оставить свои позиции. Уклонившись от боя с превосходящими силами Красной Армии, батальон Теншерта спутал все карты советскому командованию. Мощный удар оказался нанесенным в пустоту. Когда немецкий батальон занимал новые позиции на берегу реки Вайда, он натолкнулся на несколько передовых отрядов красноармейцев. Те не смогли сориентироваться в темноте и почти все погибли в ожесточенном ночном бою.

Использование полка Мора на «южном» фронте было весьма предусмотрительным шагом. 21 февраля подполковника Мора «осторожно» предупредили о возможной смене позиций. Чуть позже комендант крепости уведомил его о критическом положении, которое складывалось на южных рубежах Бреслау, после чего попросил изложить видение проблемы с небольшим обоснованием предлагаемого решения.

После того как полк Мора оказался на юге, он неоднократно получал подкрепление — удерживать позиции удавалось с трудом, иногда ценой больших потерь. По состоянию на 1 марта 1945 года, полк Мора состоял из семи пехотных батальонов, пяти батальонов Фольксштурма, одного подразделения, вооруженного «офенрорами» и трех батарей зенитной артиллерии. Во время боев полк активно поддерживался основными силами немецкой артиллерии.

Во время оборонительных боев подполковник Мор применил, по сути, новую тактику ведения боевых действий. На передовой располагались пехотные батальоны. На второй линии обороны, как раз на месте стыка позиций пехотных подразделений, располагались батальоны Фольксштурма. Они выполняли не столько роль резерва, сколько пополнения. В итоге в бой вступали не отдельные подразделения Фольксштурма, а лишь отдельные фольксштурмисты, которые оказывались в окружении более опытных пехотинцев. Подобный прием помогал хоть как-то решить проблему обучения и подготовки ополченцев.

«Южный» фронт постоянно привлекал к себе внимание командования крепости, однако настоящей головной болью для штаба было обеспечение деятельности аэродрома Гандау, в частности, возможности организовать ночные посадки грузовых самолетов, которые доставляли боеприпасы. В ночь с 15 на 16 февраля была предпринята первая попытка установить «воздушный мост» с Бреслау. Днем воздушное сообщение с крепостью было вряд ли возможно, так как в воздухе господствовала советская авиация. Самолеты должны были доставлять в первую очередь снаряды, а обратно забирать раненых. Но на следующую ночь надежды на постоянное функционирование этого канала связи были разрушены. Советские специалисты стали глушить маломощные радиопеленги в Гандау, на которые ориентировались немецкие грузовые самолеты. В итоге транспорты, нагруженные боеприпасами, были вынуждены повернуть назад, а ожидавшие транспортировки раненые немецкие солдаты были возвращены в свои госпитали. Впрочем, сами немцы находили, что даже в этой прискорбной ситуации были свои плюсы. Генерал фон Альфен писал: «Было хорошо, что подобная накладка произошла достаточно рано, так что у нас еще было время, чтобы устранить ее». Сложившаяся ситуация выявила несколько просчетов в организации «воздушного моста». Но не стоило забывать, что в штабе крепости не было опытного офицера-летчика, который мог бы взять на себя не только все заботы по обеспечению деятельности Гандау, но и общие переговоры с воздушным флотом генерал-полковника Риттера фон Грейма. Штаб крепости просил доставить в Бреслау столь необходимого офицера Люфтваффе. 24 февраля на самолете был привезен подполковник Фридебург. Однако до момента его прибытия все проблемы по наведению «воздушного моста» оказались возложенными на плечи коменданта.

Надо отметить, что во всех вопросах, связанных с аэродромом, сам комендант нарушал столь любимую в германской армии субординацию. Он выходил непосредственно на младшие чины и отдавал им приказы. Именно так, например, были организованы поиски необходимого оборудования на аэродроме школы военных летчиков Шёнгратен. Во время этого рейда, который проходил под постоянным советским обстрелом, немцам удалось найти радиостанции и пеленги, которые не могли глушиться радистами Красной Армии. В итоге после двухдневного простоя «воздушный мост» снова заработал. Боеприпасы, которые в это время пытались сбрасывать на парашютах, как правило, не попадали к немцам. Эти «посылки» приземлялись либо на территории, занятой частями Красной Армии, либо в непролазных затопленных низинах Оле. В итоге квартирмейстеру приходилось откладывать все дела и заниматься извлечением (если это было возможно) боеприпасов. После того как были установлены безотказные радиопеленгаторы, грузы стали доставляться по воздуху двумя путями. Их могли как выгружать с самолетов, которые приземлялись на аэродром, так и сбрасывать на парашютах с воздуха, ориентируясь на радиопеленги. Впрочем, сам штаб крепости никак не мог повлиять на данную ситуацию. Способ доставки боеприпасов выбирался в соответствии с условиями, на которые комендант крепости не мог никак повлиять. По ту сторону фронта учитывались такие факторы, как наличие свободных самолетов, активность советской авиации, метеорологические условия, равно как и наличие необходимых боеприпасов, которых не всегда хватало даже вне окружения. Ясно было одно: спускание боеприпасов с воздуха будет применяться, несмотря на то обстоятельство, что количество грузов, спущенных подобным образом, было весьма невелико и не могло идти ни в какое сравнение с объемами, которые можно было бы сгрузить с самолета, приземлившегося на аэродроме. Все понимали, что это было вынужденное решение.

В любом случае без снабжения по воздуху Бреслау не мог рассчитывать на длительную оборону. Генерал фон Альфен писал по данному поводу: «Многие склонны рассматривать снабжение, в частности снабжение боеприпасами, как второстепенное дело, которым не должен заниматься командующий. Дескать, он должен думать о других делах. Несомненно, командующий и его первый помощник в первую очередь должны полностью посвящать себя ведению боевых действий. Доставкой корма для прожорливых орудий должны быть озабочены квартирмейстер и его помощники. Мол, это их проблема, как они справятся с этой задачей. Однако когда в Бреслау, кроме небольших запасов артиллерийских снарядов, не было ничего, то командующий, квартирмейстер и основной потребитель этих запасов, командир артиллерии, должны были налаживать очень тесное, я бы даже сказал, дружеское сотрудничество». Озабоченность штаба крепости снабжением артиллерийскими снарядами станет понятна, если принять во внимание хотя бы тот факт, что к 210-миллиметровым минометам имелось только 50 мин. В итоге это грозное оружие применялось лишь в исключительных случаях. Сам генерал фон Альфен отмечал, что их постоянное использование было «непростительной роскошью». В итоге в боях на южных рубежах города в основном велся огонь из легких полевых гаубиц, сами же тяжелые минометы с минимальным боезапасом было решено пустить в дело в самой критической ситуации.

Тесное сотрудничество, налаженное в штабе крепости, сыграло для немцев положительную роль. Так, например, в условиях постоянной нехватки боеприпасов надо было ввести практику их разумного рационирования. Каждый день по телефону, который продолжал связывать окруженный Бреслау с остальными частями группы армии «Центр», комендант крепости уточнял сведения о запланированном объеме боеприпасов, которые планировалось доставить ночью в крепость. Исходя из этих сведений, составлялся «рацион» для подразделений, которым предстояло выполнять важные задания. Те, кто находился в обороне, имели значительно меньшее снабжение боеприпасами, нежели те, кому предстояло выполнять наступательные операции. После того как ночью происходила выгрузка боеприпасов, командование Бреслау вносило (либо не вносило) коррективы в предписание о снабжении отдельных частей, которые должны были участвовать в боях наутро. Подобная практика позволяла иметь всегда в своем распоряжении хотя бы незначительный, но достаточный запас боеприпасов, чтобы предотвратить возможное проникновение советских войск на территорию города. Практика «рационирования» боеприпасов оказалась весьма полезной для немцев, в частности во время боев за аэродром Гандау.

Почти сразу же после 23 февраля 1945 года усиленные танками части Красной Армии начали наступление на позиции полка Ханфа. Целью красноармейцев была деревня Нойкирх, которая играла едва ли не ключевую роль в обороне аэродрома Гандау. Бои за деревню шли с переменным успехом. В какой-то момент могло показаться, что советские танки смогли прорвать линию немецкой обороны. Однако из-за кладбищенской ограды на них обрушился огонь из фаустпатронов. Когда советские танки решили свернуть на соседние деревенские улочки, то они попали под обстрел из немецкого противотанкового орудия. В итоге советские части были вынуждены отступить после неудачного рывка на Нойкирх. Теперь части Красной Армии стали концентрироваться у Шёнгратена и Лобрюка. Это была тактическая ошибка, которую советское командование вскоре осознает. В штабе Бреслау вовремя заметили эти перемещения. В итоге почти вся имевшаяся в распоряжении артиллерия была переброшена на данный участок фронта. Не дожидаясь советского наступления, немцы открыли огонь по позициям, на которых собирались красноармейцы. В силу их предельной концентрации почти каждый немецкий выстрел попадал в цель. Потери Красной Армии оказались настолько высокими, что до конца февраля на данном участке не предпринималось никаких наступательных операций.

Впрочем, советские войска, намеренные взять аэродром, атаковали немецкие позиции не с одного направления. Еще до 20 февраля началось подтягивание частей Красной Армии на участок Вайстриц — Немецкая Лисса. Советское командование намеревалось отбить у эсэсовского полка Бессляйна некогда уже занятый Пайскервиц. В ходе ожесточенных боев эсэсовцам удалось отразить все атаки красноармейцев. В данной ситуации немцев выручало хорошее знание местности, чем, конечно же, не могли похвастаться советские солдаты. На третий день боев полк Бессляйна был вынужден несколько отступить. Он отошел на линию Массельвиц — Нойкирх. Но общее положение на южном участке фронта обязало командира полка СС поддерживать постоянную связь со своими «соседями» по северному краю кладбища. Разрыв в линии обороны мог иметь для немцев самые неблагоприятные последствия.

Если говорить о боях, которые вел полк Бессляйна, то необходимо отметить, что в утренние часы 18 февраля он был поддержан несколькими «Голиафами». Подразделением, которое успешно использовало против советских войск телеуправляемые танкетки, командовал лейтенант Коне. Оглядываясь назад на несколько дней, можно отметить, что позиции эсэсовский полк занял близ Вайстринца 14 февраля. Пару дней спустя в штаб крепости из полка докладывали о том, что советские саперы успешно справлялись с восстановлением в свое время взорванного путепровода на Рейхс-штрассе. Лейтенант Коне получил персональный приказ от коменданта крепости. Ночью 16 февраля он провел разведку в районе Вайстринца. На следующий день он доложил ее результаты: «Иваны не должны спокойно продолжать свои работы. Я предлагаю лично подготовить 17 февраля специальную группу, чтобы рано утром 18 февраля атаковать их позиции». Предложение показалось генералу фон Альфену весьма заманчивым.

18 февраля 1945 года чуть свет лейтенант Коне направил свое подразделение к восстанавливаемому советскими саперами путепроводу. В тот момент красноармейцы допустили непростительную оплошность. В утренней тишине можно было хорошо расслышать шум приближающихся танкеток. Но, судя по всему, на него никто не обратил внимания. Чтобы обеспечить беспрепятственное проникновение взрывных машин на мост, полк Бессляйна должен был начать отвлекающее наступление. После того как в районе 6 часов утра три «Голиафа» вышли на исходные позиции, эсэсовцы открыли по советским позициям огонь из артиллерии и минометов. Шум обстрела должен был заглушить шум моторов и лязг небольших гусениц, благодаря которым передвигались танкетки. Прежде чем красноармейцы заметили «Голиафы», первый из них уже достиг середины восстановленного моста, а две остальные неуклонно приближались к нему. Каждая из танкеток несла на себе от 75 до 225 килограммов взрывчатки. Раздалось три взрыва — и мост-путепровод погрузился в облако обломков и пыли. Когда клубы дыма рассеялись, то немцы заметили, что при помощи «Голиафов» было полностью уничтожено два пролета моста, а некоторые опоры были повалены в протекавший под ним ручей. Для немцев это было несомненным тактическим успехом. Советские атаки в направлении аэродрома Гандау были отложены на несколько дней. При этом сами немцы во время этой операции не понесли фактически никаких потерь — был лишь легко ранен один из саперов.

Продолжая разговор о боях за аэродром Гандау (для красноармейцев — наступательных, для немцев — оборонительных), отметим, что защитники Бреслау использовали на этом участке собственную артиллерию много активнее, нежели на некогда критическом «южном» фронте. При этом от немецких артиллеристов требовалось немалое искусство, чтобы грамотно использовать орудия. Дело в том, что высота отдельных домов не позволяла им точно прицелиться. Задание осложнялось тем, что в ходе уличных боев позиции могли постоянно меняться. Некоторые дома и переулки по нескольку раз за день переходили из рук в руки. В итоге немецкая артиллерия при ошибочных расчетах могла накрыть огнем своих же солдат. Чтобы не допустить подобной ошибки, штаб крепости совместно с командиром артиллерийских частей занялся поиском подходящего наблюдательного пункта в районе боев за Гандау. В итоге выбор был остановлен на не пострадавшем от артиллерийского огня и советских бомбардировок железобетонном здании склада, которое располагалось на северо-западе от полосы лугов. Явленная панорама позволяла видеть всю картину вплоть до самой реки Цобтен (не путать с одноименным городом, который в настоящий момент называется Соботка). В итоге немцам удавалось весьма успешно координировать действия артиллерии и общевойсковых соединений. Открывшийся вид позволял прослеживать передвижение всех советских войск, что, в свою очередь, позволяло провести своевременную перегруппировку сил гарнизона. Именно с этого наблюдательного пункта было замечено, что колонны советских войск стали перемещаться с «южного» фронта на «северо-западный». Комендант крепости, естественно, отдал приказ принять соответствующие меры. Как результат, в марте частям Красной Армии не удалось пробиться к центру города с «неожиданного» северо-западного направления.

Немцам удалось остановить советское наступление на аэродром. О его (аэродрома) стратегической значимости говорит хотя бы один факт. Командование Бреслау отказалось проводить контрнаступление на «южном» фронте, хотя советские позиции весьма благоприятствовали этому — у частей Красной Армии были открыты фланги. Предполагалось, что одновременное наступление 609-й дивизии на юго-запад и полка Мора на юго-восток могло отбросить советские войска от южных окраин города. Но при просчете ситуации в штабе крепости отказались отданного весьма удачного плана. Генерал фон Альфен так объяснял данное решение: «Успех на юге, которого мы могли бы добиться за несколько дней, стоил бы нам большей части боеприпасов. Кроме этого, данная операция сковала бы наши немногие свободные резервы. Но в это время могло начаться наступление на Гандау! В ходе перегруппировки наших войск мы могли потерять аэродром. В данной ситуации было бы правильнее сохранить в боеготовности все резервы, а на южном участке фронта изводить противника затяжными оборонительными боями, в которых он бы просто истек кровью». Немецкий генерал был во многом прав. Развалины домов, многочисленные подвалы и лабиринты узких улиц, которые не позволяли советской легкой артиллерии вести огонь прямой наводкой, давали немцам явное преимущество в оборонительном бою. Опасения относительно потери Гандау не были пустыми. Советские войска постоянно пытались атаковать в районе Нойкирха. Здесь даже не было устойчивой линии фронта. Она постоянно перемещалась то туда, то сюда. С наступлением темноты началась активная работа немецких инженерных частей, которые осуществляли разгрузку прибывших с «большой земли» самолетов. Боеприпасы были много ценнее, нежели отвоеванные позиции к югу от Бреслау. Кроме этого, специальные батальоны Фольксштурма постоянно использовались с наступлением темноты, для того чтобы выровнять взлетно-посадочные полосы аэродрома. В светлое время суток Гандау постоянно обстреливался советской артиллерией и бомбился.

Во второй половине февраля штаб Бреслау кроме собственно ведения боевых действий был вынужден заняться многими другими вопросами, решение которых требовало принятия безотлагательных мер. В большинстве своем все эти проблемы были вызваны ошибками и просчетами, которые были допущены Верховным командованием либо командованием группы армий «Центр». Рассказ о них лучше начать с самых простых вещей. С 15 февраля, то есть с момента окружения крепости Бреслау советскими войсками, извне стали приходить приказы о переброске из города солдат, сотрудников железной дороги и специалистов из различных отраслей. Естественно, подобные меры только ослабляли оборону силезской столицы. В некоторых случаях для отправки на «большую землю» приходили уже готовые именные списки, а в других они составлялись комендантом крепости. Так, например, в Бреслау прибыл приказ переправить на самолете из города солдат 269-й и 17-й дивизий, которые должны были «воссоединиться» со своими воинскими частями.

Кроме этого, не стоило списывать со счетов тот факт, что отбытие из Бреслау на самолете фактически означало избавление от верной гибели. Сразу же пошли споры о том, кто первый покинет окруженный город. К чести командования крепости надо сказать, что оно сразу же решило не принимать во внимание никаких «блатников». Чтобы избежать эксцессов и критики, равно как сверху, так и снизу, было принято решение поручить составление списков на отправление по «воздушному мосту» проверенному и заслуживающему доверие офицеру. В итоге это задание было поручено ротмистру запаса Лангену. После окончания воинской службы он занимался сельским хозяйством в Занткау (округ Требениц). С началом зимнего советского наступления он со своей семьей стал отходить на запад. В итоге он остался, чтобы участвовать в обороне Бреслау. Сам ротмистр Ланген был известен своей принципиальностью и неподкупностью, так что комендант крепости мог быть спокоен — в список на эвакуацию по воздуху попадали именно те люди, которых действительно надо было эвакуировать.

Поначалу списки на эвакуацию заверялись лично генералом фон Альфеном. Но позже он перестал это делать. Однако составление списков не было сутью выполнения этого задания. Иногда требовалось принимать очень ответственные решения. По приказу Верховного командования из Бреслау на самолете должен был быть вывезен директор предприятия «ФАМО» Вернер Шпотт, которому предполагалось поручить наладку производства в Шёнбеке-Эльбе. К этому моменту на предприятии «ФАМО» находилось несколько подбитых немецких танков, которые нуждались в ремонте. Однако ремонт было невозможно закончить, так как в Бреслау не было подходящих для танков орудийных стволов. В крепости имелась лишь полевая и зенитная артиллерия. В итоге Шпотт получил от коменданта персональное поручение. По прибытии на «большую землю» он должен был позаботиться о том, чтобы в Бреслау были доставлены необходимые орудийные стволы. В итоге состоялся разговор между Шпоттом и имперским министром вооружений Альбертом Шпеером. Беседа имела для защитников города благоприятный исход.

Не меньшее военное значение имел прилет в крепость артиллерийских офицеров, которые должны были доставить с собой таблицы стрельбы для орудий, доставшихся немцам в свое время в качестве трофеев. У всех них были различные угломеры-квадранты, что существенно затрудняло ведение огня. При решении данной проблемы немалую роль сыграло то обстоятельство, что комендант крепости мог связаться по телефонной линии с командованием группы «Центр». Это весьма сэкономило время, так как генерал фон Альфен предельно точно объяснил, что ему требуется.

Отдельно надо поговорить о гауляйтере Ханке. Если в начале боев за Бреслау, в частности на южном направлении, Ханке пытался держаться на заднем плане, то после 20 февраля 1945 года он едва ли не ежедневно появлялся у коменданта крепости. Поначалу генерал фон Альфен считал, что гауляйтер не будет ему мешать. Более того, он считал вполне логичным, что военное командование должно было тесно сотрудничать с представителем гражданской администрации, а потому нет ничего зазорного в рассказе о стратегическом положении города. Кроме этого, партийные органы НСДАП могли выполнять ряд важных заданий, разгрузив тем самым военное командование Бреслау. Но со временем поведение Ханке становилось все более и более вызывающим.

Сам собой напрашивается вопрос: имел ли гауляйтер право требовать отчета от военного командования? Да, имел, так как в Бреслау он был не просто гауляйтером, но и имперским комиссаром по вопросам обороны. Сложно судить, способствовало ли где-либо укреплению обороны в рейхе введение подобных должностей, но про Бреслау можно сказать однозначно — здесь она только вредила. Кроме всего прочего, Ханке имел в своем распоряжении мощную радиостанцию, при помощи которой он поддерживал постоянную связь с Берлином, а именно с рейхсканцелярией и лично Мартином Борманом. В своих воспоминаниях генерал фон Альфен очень осторожно говорил о фигуре гауляйтера Ханке: «Было несправедливо, да и неверно с исторической точки зрения отказывать ему в энергичности и воле. Но не стоило забывать про его непомерное тщеславие и желание постоянно вмешиваться в военные вопросы. Наставления фельдмаршала графа Шлиффена офицерам генерального штаба: „Побольше делать, поменьше выступать! Быть большим, чем кажешься!“ — в любом случае не являлись девизом этого жадного до власти гауляйтера, по приказу которого в конце января казнили ни в чем не повинного бургомистра доктора Шпильхагена».

В районе 20 февраля гауляйтер Ханке потребовал от коменданта крепости регулярно докладывать ему о положении в Бреслау. Сам Ханке, в свою очередь, передавал эти сведения в Берлин Борману. Само собой разумеется, он пытался изобразить видимость активной деятельности. Он полагал, что в Берлине должны были знать о состоянии дел в крепости только с его слов. Геббельс высоко оценил действия своего бывшего подчиненного Ханке: «Ханке прислал мне чрезвычайно драматичное и полезное донесение из Бреслау. Из него видно, что он достиг совершенства в своей работе. На сегодня он представляет собой наиболее энергичного национал-социалистического вождя. Бои превратили Бреслау в развалины. Но горожане отчаянно сражаются за каждую пядь земли. Советы пролили просто невероятное количество крови, сражаясь за Бреслау». Затем Геббельс сделал такой вывод: «Если бы все наши гауляйтеры на востоке были такими и работали так, как Ханке, то наши дела обстояли бы лучше, чем они обстоят в реальности. Ханке — выдающаяся фигура среди наших гауляйтеров, действующих на востоке» («Дневники», запись от 4 марта 1945 года).

При этом почти никому не было известно, в каком виде подавалась эта информация. Собственно, содержание этих радиопередач является вряд ли интересным. Имеет смысл остановиться только лишь на одном предложении гауляйтера Ханке, которое поставило коменданта крепости генерала фон Альфена в весьма неудобное положение. Речь идет о прилете в город немецких парашютистов. Сам Ханке считал положение города почти безнадежным, а потому попросил Берлин прислать из Монте-Кассино полк немецких парашютистов. Партийный чиновник наивно полагал, что этих сил вполне хватило бы, чтобы пробить кольцо советского окружения и «навести мосты» с территорией, которая удерживалась группой армий «Центр». Подобная просьба была выполнена лишь отчасти. В Бреслау по «воздушному мосту» был перекинут немецкий парашютно-десантный батальон 1/26. Именно из-за этого батальона над головой генерала фон Альфена стали сгущаться тучи. Он даже получил строгий выговор от командующего группой армий «Центр».

Что же произошло? Оказалось, что батальон парашютистов был не пригоден к участию в боях за Бреслау. В штабе крепости прекрасно это понимали, а потому посчитали бессмысленным посылать эту часть сразу же в бой. Сам батальон был укомплектован бывшими летчиками. На его вооружении значились только стрелковое оружие и фаустпатроны, которых, к слову, и без того хватало в крепости. При этом у парашютистов не было ни минометов, ни предназначенных для ведения наземных боев пулеметов. Кроме всего прочего, сам батальон не имел богатого боевого опыта. Может быть, это было хорошее, но совершенно бессмысленное для Бреслау подразделение. По этой причине батальон почти сразу же был направлен в резерв, где наряду с другими подразделениями должен был быть подходяще вооружен и подготовлен к оборонительным боям. По долгу службы генерал фон Альфен сообщил об этом в штаб группы армий «Центр». Оттуда почти сразу же пришел ответ командующего группой армий: «Парашютный батальон является хорошей частью, а потому в ближайшее время ожидаю от него активных действий». Комендант крепости пытался объяснить, что никто не ставит под сомнение личные качества парашютистов, однако их неподходящее вооружение и недостаток боевого опыта являлись, несомненно, слабой стороной. В штабе группы армий «Центр» не стали разбираться в ситуации и направили эти сведения наверх, в Берлин. В итоге разгорелся конфликт между Германом Герингом, с одной стороны, и Альбертом Шпеером — с другой. Ни одна из сторон не хотела признавать своей вины. Имперский министр вооружений категорически был не согласен с выводами о плохом вооружении батальона немецких десантников.

Выход из сложившейся ситуации нашли в том, что в Бреслау послали еще один парашютно-десантный батальон. Это был 2-й батальон особого назначения «Шахт», которым командовал капитан Скау. Он прибыл в осажденный город 5 марта 1945 года. После реорганизации батальона 1/26 в крепости возникло два полноценных десантных подразделения, которые стали оперативным резервом.

В феврале 1945 года известный обергруппенфюрер СА Херцог продолжил свою деятельность по укреплению и развитию Фольксштурма в Бреслау. Он пытался реорганизовать внутреннюю жизнь города для того, чтобы высвободить силы для боев на фронте. При помощи майора графа Зейдлица была налажена деятельность учебного и резервного батальона Фольксштурма. За подготовку «новобранцев» отвечал полковник Гёлльниц. Постепенно численность Фольксштурма в крепости росла. Когда в конце февраля стало окончательно понятно, что нет никаких надежд наладить железнодорожное сообщение с «большой землей», было принято решение сформировать из железнодорожников и рабочих депо отдельный батальон народного ополчения. Многие очевидцы подчеркивали, что данное подразделение, как никакое другое, имело общий, так сказать, «корпоративный» дух. Кроме того, большинство железнодорожников в прошлом уже были солдатами, а потому на их подготовку требовалось существенно меньше времени. В итоге 74-й батальон Фольксштурма, которым командовал Пёч, оказался для коменданта крепости ценным приобретением.

Отдельно надо рассказать о замысле создания в Бреслау специального бронепоезда. Данная идея принадлежала лично генералу фон Альфену. Он поручил будущему командиру бронепоезда обер-лейтенанту зенитной артиллерии Пёрзелю прибыть на предприятие «ФАМО» и отыскать там корпуса поврежденных танков. Нашлось как минимум четыре корпуса. Поскольку в Бреслау не было подходящих танковых орудий, то было принято решение использовать имевшиеся в распоряжении 88-миллиметровые зенитные орудия, которые надо было скрестить с корпусами танков и на их базе создать некое подобие бронепоезда. В качестве его персонала предполагалось использовать личный состав зенитной батареи уже упоминавшегося выше обер-лейтенанта Пёрзеля. Причины появления подобной идеи в голове генерала фон Альфена были достаточно просты. Дело в том, что комендант крепости был хорошим специалистом по созданию бронепоездов и экспертом в вопросах тактики ведения боев с их участием.

Именно генерал фон Альфен проинструктировал обер-лейтенанта Пёрзеля о сильных и слабых сторонах бронепоездов, об основных тактических приемах их использования. Сам же комендант крепости так и не увидел своего детища. Бронепоезд был готов через три недели после того, как фон Альфен покинул Бреслау.

В середине февраля советские войска начали осуществление операций особого вида — это были пропагандистские мероприятия. Эрнст Хорниг вспоминал о них: «Это была психологическая война, с которой мы неплохо познакомились в годы Первой мировой, в 1918 году, на Западном фронте во Франции. Тогда пропаганда делала ставки на листовки. В 1918 году на нас сбрасывали листовки: „Солдат, если ты идешь на запад, то подумай хорошенько — там находится твоя могила“. Теперь пропаганда была ориентирована не только на Вермахт и Фольксштурм, но и на гражданское население. В ночь с 16 на 17 февраля советские самолеты усеяли город морем листовок. Одна из листовок, адресованная Фольксштурму, гласила: „Перед своей гибелью нацисты в животном ужасе гонят вас против победоносной Красной Армии“. А далее сообщалось: „Красная Армия не воюет против мирного населения, и если вы покинете ряды гитлеровской армии, то сможете спокойно трудиться. Те же, кто обратит свое оружие против победоносной Красной Армии, будут беспощадно уничтожены. Если вы хотите жить и спасти ваши города и деревни от уничтожения, то снимайте свои повязки, бросайте оружие и идите домой. Заметьте, любое противление Красной Армии означает для вас верную смерть. Жизнь гарантируется только тем, кто сразу же отречется от Гитлера, кто выбросит оружие и пойдет домой или сдастся в плен“. В следующей листовке русские обращались к немецким солдатам и офицерам: „Красная Армия углубилась в Верхнюю Силезию, Восточную Пруссию и Померанию. Гитлер окончательно проиграл войну. Но он — Гитлер — знает, как можно продлить свою власть и жизнь. Для этого он готов принести в жертву жизни сотен тысяч своих солдат. Но все же имеются достойные люди и уважаемые генералы, которые требуют немедленного окончания войны“. И далее сообщалось о призыве, который поддержали 50 немецких генералов во главе с фельдмаршалом Паулюсом и генералом артиллерии Зейдлицем».

Многие из современников отдавали должное советским пропагандистам. Немцы отмечали, что листовки были составлены весьма искусно, а безнадежность положения отнюдь не была преувеличением. Многие из немцев находили, что текст, изложенный в листовках, был весьма доступен. Многие из солдат читали их. Несмотря на то что в Бреслау никогда не наблюдалось массовой сдачи в плен, эти листовки сыграли свою психологическую роль. Многие отмечали, что их останавливал от сдачи в плен только страх быть отправленными в Сибирь.

Советская пропаганда, которая с каждым днем становилась все активнее и активнее, не всегда прибегала к «честным» приемам. Один раз была устроена форменная провокация. После 9-часовых новостей на частоте «Немецкого радио» была передана следующая информация: «А теперь сообщение для смелых солдат и народных товарищей из Бреслау. Настал нас вашего вызволения! Несколько танковых дивизий прорвали кольцо вражеского окружения на востоке. Спешите в южные кварталы города, чтобы пожать руку вашим освободителям». Прежде чем массы жителей устремились к южным рубежам города, где начался усиленный артиллерийский обстрел, штаб крепости успел принять соответствующие контрмеры. Сейчас сложно сказать, сколько людей услышало и поверило в информацию о деблокировании города. Во-первых, в подвалах, где укрывалось гражданское население, не было никакого радио. Все радиоприемники за ненадобностью большей частью остались в квартирах. Во-вторых, население перестало доверять какой-либо официальной информации. В-третьих, данное сообщение почти сразу же облетело воинские части Бреслау, но они не сдвинулись с места, так как не получили соответствующего приказа.

Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде осады Бреслау, который произошел 3 марта: «Вчера в подвале несколько часов обсуждали сведения о том, что кольцо окружения было прорвано. Но уже во второй половине дня эта информация была опровергнута в специальном выпуске крепостной газеты. В ней утверждалось, что речь шла о пропагандистской уловке противника». Эрнст Хорниг как бы добавлял: «Скептическое отношение к пропагандистским сообщениям было настолько велико, что большинство людей предпочитали слушать не немецкие, а зарубежные радиостанции».

Постепенно жители Бреслау и немецкие солдаты выявили некий ритм в советских атаках. Рано с утра на город падали бомбы. В первой половине дня открывался артиллерийский огонь, который сменялся налетами низколетящих самолетов. В районе полудня наступала некоторая пауза, и люди могли показаться на улице. Вечером и ночью опять осуществлялись бомбардировки, но теперь советская авиация предпочитала использовать зажигательные бомбы. Вечером также вступала в дело советская зенитная артиллерия, огонь которой сопровождался использованием нескольких прожекторов.

Драматичными и шокирующими были события в доме престарелых, так называемом «здании Флиднера», которое располагалось на улице Кайзера Вильгельма, недалеко от площади Гинденбурга. Здесь сестры из «Бетанина» до самого конца ухаживали за пожилыми людьми. Когда советские войска приблизились на критическое расстояние, то все напрасно ожидали эвакуации. Некоторых стариков удалось вывести из дома. С тяжелым сердцем сестры были вынуждены оставить «лежачих». О том, что произошло потом, вспоминала старшая сестра Хейдебранд: «Когда противник на юге приблизился к зданию, появился офицер Вермахта и попросил находившихся там двух сестер покинуть здание, так как оно могло сгореть. Сестра Берта Найде направилась в опасный путь к материнскому дому с несколькими стариками. Другая сестра — Анна Лауш по приказу офицера должна была налить безнадежно больным в стакан какую-то жидкость. Никто из стариков не противился». Оказалось, что в стакане был яд. Этот пример отчетливо показывает, что национал-социалистическая идеология подчинила себе многих офицеров Вермахта. Это было продолжение бесчеловечной практики эвтаназии, которая в Третьем рейхе применялась к людям с отставанием умственного развития. На этот раз жертвами политики стали беспомощные старики.

Положение гражданского населения стало ухудшаться ото дня ко дню. Госпожа Краузе вспоминала: «В течение многих дней мы обходились без воды. До колонки не представлялось возможности добраться, так как каждый оказавшийся там мог стать жертвой русских снайперов. У нас дома имелись некоторые запасы воды, чтобы умыться, попить и иногда помыть посуду… Несмотря на все эти трудности, мы пытались жить хорошо, насколько это было возможно в тех условиях. Дочка Бербель играла со своим плюшевым медвежонком и иногда мастерски делала из огарков свечей новые светильники. Так как свечей было весьма немного, то в большинстве случаев мы сидели в полной темноте. Но если начинался сильный обстрел, то мы зажигали свечу и чувствовали себя увереннее при этом слабом освещении в нашем подземном убежище… 28 февраля, когда русские находились от нашего укрытия на расстоянии шести домов, наш подвал превратился в военный лагерь. В нашем погребе ежедневно спало от 10 до 15 солдат. В большинстве своем это были очень молодые люди. Их постоянно беспокоили „цепные псы“ (армейская полиция), которые постоянно охотились за людьми, дабы послать их на фронт и продолжить бессмысленную оборону Бреслау. Кроме этого, партийные органы гнали всех людей на строительство баррикад. В итоге я тоже должна была идти на Харденберг-штрассе, чтобы участвовать в земляных работах. В тот момент русских отделяло от кирасирских казарм каких-то 300 метров. Когда они видели скопление людей, которые занимались возведением укреплений, то по ним открывался огонь. Люди в панике разбегались по окрестным подвалам. Там находились солдаты, которые не понимали безрассудности решения посылать гражданских на работы прямо под носом неприятеля. Когда мимо дверей проходили четыре солдата, то я попыталась бежать вместе с ними. Они крикнули мне, чтобы я пригнулась и держалась от них на расстоянии метра. Мы выглянули из одной из баррикад, как один солдат внезапно вскрикнул: „Быстро в дом, сейчас начнет стрелять „оргáн Сталина“!“

20 февраля в сводке Верховного командования Вермахта было сообщено: «Защитники Бреслау смогли отбить вражеские атаки на юго-западном и восточном фронтах». О том, какая жестокая действительность скрывалась за этими скупыми строками, можно судить из воспоминаний Хуго Эртунга: «Вечером Ш. и я стали продвигаться дальше к центру города. Обстрел стал ослабевать, но на всех улицах пылали дома. Повсюду треск и копоть. Огонь вырывается из-под стропил и окон домов. Мы огибаем огромные воронки. Санитарные пункты, которые мы находим, всеми покинуты. В военном госпитале на площади Франца Зельде о нас побеспокоился доктор Франц, но его санитарный пункт тоже распущен. В итоге, смертельно усталые, мы тащимся дальше по улицам, объятым пожарами. Посреди Хёфхен-штрассе мы натыкаемся на стреляющее орудие. В конце концов, мы оказываемся в подвале Дома актеров (Гартен-штрассе), в котором находится действующий санитарный пункт. Меня охватывает странное чувство. Я нахожусь в подвале дома, с которым меня связывают самые теплые воспоминания. Именно здесь в 1942 году мы справляли 80-летний юбилей Герхардту Хауптману. Я проспал 17 часов кряду в промерзшем подвале Дома актеров».

Пауль Пайкерт так вспоминал о событиях 28 февраля: «Сегодня поток беженцев из южных районов города затопил север и районы, раскинувшиеся по берегу Одера. Теперь все южные окраины, начиная от главного вокзала до вокзала Одертор, эвакуируются в принудительном порядке. Эвакуация осуществляется солдатами Ваффен-СС с редкостным цинизмом и жестокостью. Колонны людей выглядят жалкими. Большую часть их составляют пожилые люди. В то время как колонны следовали по улицам, в 15 часов 30 минут начался налет вражеской авиации. Бомбардировка с каждой минутой усиливалась. Трамваи должны были остановить свое движение. Фактически каждый район с беженцами подвергался бомбардировке».

Умение выжить в этой обстановке описывает одна из служащих Бреслау: «Некоторое время мы с несколькими другими людьми жили на Кронпринц-штрассе в квартире привратника. В одной части квартиры — мужчины, в другой — женщины. В итоге нас там оказалось 17 человек. Удивительным было другое! Каждый после завершения собственных дел направлялся на строительство баррикад либо взлетно-посадочной полосы. Поскольку наша контора, а вместе с ней и финансовый отдел закрылись в январе, то мы вместе с Гретой должны были быть привлечены к возведению взлетно-посадочной полосы. Ранее меня уже освободили, как ценного работника, от строительной повинности. Внезапно в газетах появилось объявление, что все служащие имперских страховых контор, которые остались в крепости, должны были явиться на специальные сборные пункты. Сказано — сделано. Я взяла вместе с собой Грету… Но в итоге мы больше времени отсиживались в подвалах, нежели действительно работали. Воздушные налеты усиливались с каждым днем. Мы выходили на работу не без внутреннего ужаса. Над нашими головами кружило множество самолетов. Пожары опустошали город. Мы были вынуждены бессильно наблюдать, как гибло множество людей. Раненые жалобно стонали. Их надо было перевязывать. Кроме этого, они нуждались в добром слове и утешении. Но сложнее было успокаивать сошедших с ума. Мы видели горы трупов и испытали все, что приносит жестокая война. Но при этом нам надо было умываться и хотя бы немного спать. Фронт наступал нам на пятки. Где-то за спиной ревели „оргáны Сталина“. Русские уже находились на площади Кайзера Вильгельма. Большую часть времени мы проводили в погребе. Между тем наша квартира была разрушена снарядами. Дом рисковал обрушиться. В подвале мы были на волосок от смерти, нас спасло само провидение. После принятия пищи мы покинули его, а несколько секунд спустя в него попал снаряд. Первый раз в жизни мы оказались бездомными.

Двоевластие (с одной стороны, генерал фон Альфен как комендант крепости, с другой — гауляйтер Ханке в качестве имперского комиссара по вопросам обороны) только ухудшало положение Бреслау. Во многом потому, что в корне отличались друг от друга принципы фон Альфена и Ханке. Равно как в корне отличались друг от друга позиции генерала фон Альфена и Шёрнера. Это стало очевидным, когда комендант крепости сообщил командующему группой армий «Центр» о недостатке боеприпасов в Бреслау. Сам фон Альфен вспоминал: «Вместо боеприпасов посыпался град приказов и указаний. Один из них звучал так: „Число симулянтов пугающе увеличивается с каждым днем. Поэтому командование общевойсковых соединений должно отдать приказ, чтобы ни один солдат без соответствующего письменного разрешения не мог появляться в тылу. Все нарушившие данный приказ должны расстреливаться на месте“». Исполнение данного распоряжения в Бреслау означало бы осуществление форменного террора. По этой причине генерал фон Альфен отказался выполнять данный приказ.

24 февраля 1945 года нацистская партия праздновала один из своих юбилеев — 25 лет с момента принятия программы НСДАП. В этот день Гитлер и гауляйтер Ханке обменялись поздравительными радиограммами. В радиограмме Гитлера, в частности, говорилось: «Желаю вам и вашим людям хранить веру в будущее нашего народа и сражаться до окончательной победы». В ответ Ханке давал обещание «строго следовать национал-социалистическим принципам». Несколько дней спустя, 3 марта 1945 года, Ханке сделал обращение в стиле Геббельса, которое транслировалось по немецкому радио. Он призывал всех немцев поверить в победу, которая должна была настать в том числе «благодаря проверенным бойцам с востока и защитникам Бреслау». В тот же самый день комендант фон Альфен подписал приказ о предотвращении распространения «пораженческих слухов». Сам приказ назывался «Внимание! Вражеская пропаганда».

Между тем 23 февраля 1945 года в штаб крепости совершенно неожиданно пришел приказ: «Чтобы гарантировать снабжение Бреслау по воздуху даже в условиях утраты аэродрома Гандау, по приказу фюрера необходимо безотлагательно начать подготовку к строительству аэродрома внутри города. Комендант крепости обязан сообщить о предполагаемом месте расположения данного аэродрома и приблизительном времени начала работ по его строительству». Надо пояснить, что генерал фон Альфен еще в начале февраля 1945 года рассматривал подобную возможность. В качестве предполагаемых мест для возведения «внутреннего» аэродрома он приглядел так называемый Фризский луг и стадион, располагавшийся к востоку от Шайтнигерского парка. Но время было упущено, предшественник фон Альфена за целый месяц почти ничего не сделал, чтобы осуществить данный проект. В условиях блокады Бреслау, когда имевшиеся силы были брошены либо для участия в оборонительных боях, либо на возведение укреплений, фон Альфен решил отложить «вопрос о внутреннем аэродроме». В конце февраля данный вопрос был перепоручен подполковнику фон Фридебургу, как представителю Люфтваффе, и городскому советнику по вопросам строительства. Те провели разведку на местности и пришли к весьма неутешительным для фон Альфена выводам. Единственное место, где можно было создать аэродром, располагалось напротив Фризского луга. Построить взлетно-посадочные полосы длиной не менее 1300 метров можно было только на идущей с юго-запада на северо-восток Кайзер-штрассе. Чтобы получить необходимую для посадки транспортных самолетов ширину полос, надо было провести немалые строительные работы. В частности, надо было удалить фонари, располагавшиеся вдоль улицы, и трамвайные провода. Кроме того, надо было удалить все деревья и снести большую часть домов, включая лютеранскую церковь, которые обрамляли Кайзер-штрассе с двух сторон. Специалисты провели необходимые вычисления: сколько требовалось взрывчатки, инструментов, транспортных средств, квалифицированных рабочих. В итоге оказалось, что оба проекта по созданию «внутреннего» аэродрома (Фризский луг и Кайзер-штрассе) в условиях осады города были просто-напросто нереальными. Кроме того, полковник фон Фридебург, как летчик, подчеркнул одну особенность проекта на Кайзер-штрассе. Он компетентно заявил, что в случае создания в данном районе взлетно-посадочных полос заход на них самолетов был возможен только при юго-западном либо при северо-восточном ветре. По этой причине он рекомендовал генералу фон Альфену сосредоточить свое внимание все-таки на Фризском лугу. Все эти сведения и обоснования сделанных выводов были посланы наверх. Реакция на них оказалась весьма бурной. В своей ставке Гитлер принимал одно волюнтаристское решение за другим. Прибыл приказ: «Строительство внутреннего городского аэродрома поручено гауляйтеру Ханке. Комендант крепости обязан предоставить ему в распоряжение необходимых специалистов и взрывчатые вещества». Тон подобного приказа вызвал в памяти фон Альфена ситуацию, когда в 1938 году случился конфликт между Гитлером и инспектором крепостей, который представил свои соображения относительно нецелесообразности возведения «Линии Зигфрида».

Священнослужители Бреслау пытались противодействовать созданию взлетно-посадочной полосы на Кайзер-штрассе, так как во время расширения улицы должны были быть уничтожены евангелический и католический храмы. Но все их усилия были тщетными.

В этих условиях в Бреслау один за другим с приказом от генерал-полковника Шёрнера прибыли два офицера. Приказ относился не только к коменданту крепости, но и ко всему штабу. А потому было весьма странно, что эти два офицера вначале посетили гауляйтера Ханке, которому лично вручили бумаги (самому генералу фон Альфену были переданы лишь их копии). Показательно, что в письме не содержалось ни слова о командовании крепости, в то время как Ханке выносилась признательность за предпринятые им меры. Складывалось впечатление, что в штабе группы армий «Центр» действительно полагали, что гауляйтер был центральной фигурой в деле обороны Бреслау. Не исключено, что это было результатом радиосообщения Ханке с Берлином. В любом случае, генералу фон Альфену выражалось недоверие. У крепости Бреслау должен был появиться новый комендант. Сам фон Альфен вспоминал по данному поводу: «Подобное пренебрежение очень сильно изматывало нервы. Враг и огонь, пожары и бомбы не были в состоянии нанести подобного урона, так как с ними можно было бороться открыто. Им можно было противостоять. Но от яда недоверия у меня не имелось никаких средств».

Вечером 5 марта 1945 года в Бреслау прилетел новый комендант крепости — генерал Нихоф. Он был старым приятелем генерала фон Альфена. Оба они учились в 1921–1922 годах в мюнхенском пехотном училище. Нихоф сразу же оценил обстановку, сложившуюся в Бреслау. Сам генерал фон Альфен попросил своего непосредственного начальника, командующего 17-й армией генерала Шульца, на несколько дней задержаться в городе, чтобы передать все дела Нихофу. Бывшему коменданту пошли навстречу. В итоге первая неделя марта 1945 года в Бреслау чем-то напоминала Древний Рим, когда там попеременно правили два консула. До 8 марта Альфен продолжал заниматься своими делами, посвящая в них генерала Нихофа. 9 марта новый комендант вступил в свои права. Теперь он сам должен был нести груз ответственности за осажденный город. Сам он не испытывал никаких иллюзий относительно его судьбы. Накануне своего отлета в Бреслау генерал Шульц передал ему оценку, которая прозвучала из уст генерал-полковника Шёрнера. «На юге Бреслау неприятель крупными силами смог проникнуть глубоко на территорию города. Если положение на фронте не изменится коренным образом, то падение крепости является вопросом нескольких дней, а возможно, даже нескольких часов». Если Шёрнер, как командующий группой армий «Центр», действительно придерживался подобной точки зрения, то посылка генерала Нихофа в Бреслау была форменным смертным приговором. В этой связи странным выглядело то обстоятельство, что, к моменту вступления в свою должность генерала Нихофа Бреслау продолжал успешно обороняться, хотя обозначенные «несколько дней, а возможно, даже несколько часов» давно уже истекли.