Глава 15. «Охранный корпус» против «врагов рейха»

При любой диктатуре глава полицейского аппарата должен противостоять мнимым и настоящим противникам режима. При любой диктатуре глава полиции (или аналогичного ведомства), с одной стороны, должен постоянно подтверждать наличие у режима противников, с другой — должен постоянно демонстрировать успешную борьбу с этими противниками. По мнению многих исследователей, проблема состоит в том, чтобы объявляемая угроза и осуществляемые репрессии находились в «адекватном соотношении». Если репрессии будут слишком «успешными», то это ослабит позиции главы полиции, так как автоматически отпадет необходимость в его «услугах». Если «угроза», исходящая от противников, не будет (хотя бы на словах) уменьшаться, или более того, постоянно нарастать, то автоматически возникнет вопрос об эффективности применяемых мер, равно как о соответствии шефа полиции занимаемой должности. Со структурной точки зрения глава полиции в условиях диктатуры должен находить «правильный баланс» между потенциальной угрозой и успешными контрмерами, которые эту угрозу должны нейтрализовать.

Если посмотреть на Третий рейх и, в частности, на ситуацию, в которой оказался Гиммлер в 30-е годы, то картина выглядит следующим образом. Поначалу главными противниками национал-социалистов были коммунисты. В 1933 году сводки из СД и гестапо постоянно указывали на «коммунистическую угрозу», что являлось поводом для ожесточенного преследования участников коммунистического движения. Однако эту карту нельзя было разыгрывать до бесконечности. В противном случае могло сложиться впечатление, что вся Германия состояла только лишь из коммунистов, либо же карательные органы не справлялись с поставленной перед ними задачей. Остаться без «противников» для Гиммлера означало ослабить свои властные позиции. Было только две возможности выхода из данной ситуации. С одной стороны, существенно расширить список противников режима, с другой стороны, взять курс на «превентивную оборону». Если не брать в расчет реальные действия действительно существовавшего антифашистского сопротивления, то главные усилия СД, гестапо и общих СС должны были быть сосредоточены в среднесрочной и долгосрочной перспективе на выявлении потенциальных очагов недовольства. Поскольку исходившая из этих очагов угроза была по большому счету мнимой, то во многом восприятие и оценка эффективности карательных органов зависели от того, насколько убедительно был бы навязан населению образ противника и исходившей от него опасности.

Когда осенью 193 5 года Гиммлер получил от фюрера принципиальное согласие на ведение «предупредительной деятельности», то он задумал осуществление этой репрессивной программы на нескольких уровнях. Во-первых, Гиммлер планировал изобразить борьбу против коммунистов не как преследование и аресты, а как превентивные меры обороны.

Только так можно было объяснить, почему неуклонно росло количество арестованных коммунистов. Борьба против коммунизма должна была быть оправдана не действиями антифашистского сопротивления, а якобы имевшимися в «народном сообществе» «коммунистическими подстрекателями» и «возмутителями спокойствия». Отдельное внимание надо было обратить на интеллектуалов, которые выражали сочувствие коммунистам и другим «антинациональным силам». В данном случае под видом борьбы с «коммунистической угрозой» можно было бы организовать преследование евреев или оппозиционно настроенных священников. Так постепенно происходил перенос вектора репрессий. Принимая во внимание, что к 1937 году национал-социалисты временно прекратили борьбу с церковью, то автоматически усилилось преследование евреев.

Во-вторых, Гиммлер пытался применить практику «превентивной обороны» к самым безвредным формам общественного недовольства, которые даже нельзя было классифицировать как сопротивление. Речь идет о распространении слухов, о рассказанных анекдотах, о шутках, касавшихся национал-социалистического режима и руководителей НСДАП, о публичной демонстрации недовольства «Новой Германией», о приверженности либерально-церковным принципам и т. д. Данные «угрозы» якобы могли причинить вред «сплоченности народа». Оправдание вмешательства гестапо и полиции в данном случае находилось во фразе о том, что они являлись «хранителями народного сообщества».

В-третьих, Гиммлер пытался представить в новом свете традиционные полицейские функции, а именно борьбу с преступностью и криминалом. На этот раз преступник становился таковым не в силу социальных факторов, а по причине своих «расово-биологических аномалий». В данном случае предупредительное устранение этих «расово-биологических аномалий» должно было стать почвой для существенного сокращения преступности в Германии. И, наконец, Гиммлер планировал поручить полиции борьбу против «заразы, угрожающей народу». Под этим словосочетанием он подразумевал аборты и гомосексуализм, которые «угрожали» расовым и биологическим качествам немецкого народа, равно как и мешали его приумножению.

Поскольку планировался переход к практике «превентивной обороны», то автоматически должна была произойти переориентация традиционной деятельности полиции. Интегрированная в репрессивный аппарат полиция должна была ориентироваться на новое «разделение труда». Так как борьба с преступностью превращалась в «логичное» продолжение политического террора, то гестапо получало определенный приоритет. Однако если ранее при осуществлении политического террора обычная полиция выполняла второстепенную («вспомогательную») роль, то теперь она должна была заниматься в теснейшей связке с гестапо и СД выявлением «потенциальных угроз». Обязательная мировоззренческая подготовка полицейских, также применение расово-биологических критериев при отборе на работу приводили к тому, что полиция оказалась фактически влитой в состав СС. В 1936 году Гиммлер получил контроль над всем полицейским аппаратом рейха не просто как над организационной структурой, но смог добиться новой компетенции, что, собственно, позволило ему слить СС и полицию. Гиммлер не просто реорганизовывал полицейский и репрессивный аппарат, но действительно создавал «охранный государственный корпус», который должен был устранять все помехи и «угрозы», мешавшие развитию «арийской расы» и немецкого народа.

Когда в июне 1936 года Генрих Гиммлер вступал в должность шефа немецкой полиции, он произнес во дворе Имперского министерства внутренних дел речь, в которой попытался оправдать реорганизацию полицейского аппарата. В своем выступлении он делал акцент на предстоящем столкновении с внешними противниками национал-социализма. «Находясь в самом сердце Европы, мы окружены со всех сторон. По всем границам нас окружает мир, который все больше и больше проникается духом большевизма, в котором неуклонно усиливается власть евреев, в котором грядет тирания разрушительного большевизма. Непростительной вольностью и ошибкой является мысль о том, что эти процессы закончатся в ближайшие годы. Мы должны ориентироваться на то, что эта борьба будет длиться по меньшей мере столько, сколько длится жизнь одного человека. Это очень древняя борьба между людьми и недолюдьми в современных условиях приобретает формы столкновения арийских народов с евреями и их марионетками — большевиками. Я вижу свою задачу в том, чтобы подготовить весь народ. Если вермахт охраняет наши границы от внешних врагов, то полиция, слитая с орденом охранных отрядов, должна стать организацией, обеспечивающей безопасность рейха изнутри».

Мысль о соединении с «орденом СС» красной нитью проходила во многих выступлениях Гиммлера. Несколько недель спустя Гиммлер вновь вернулся к этой теме в своей статье, которая была опубликована в «Вестнике Академии немецкого права». В этом материале Гиммлер заявлял, что программа «охранного государственного корпуса», изначально исполнявшаяся СС и политической полицией, могла быть завершена только при условии, что полиция будет объединена с СС. Гиммлер недвусмысленно намекал, что после его назначения шефом немецкой полиции не гестапо вольется обратно в полицейский аппарат, но, напротив, полиция последует по ранее намеченному для гестапо пути. Полиция должна была избавиться от традиционной управленческой структуры, после чего на новых принципах стала бы совместно с СС частью «охранного государственного корпуса».

Несколько месяцев спустя Гиммлер стал активно продвигать в жизнь новую, еще более радикальную идею. Он активно пропагандировал необходимость отказа полиции от действий по представлению прокуратуры. Гиммлер в союзе с Вернером Бестом и Гейдрихом несколько лет добивался того, чтобы гестапо получило особый, неподконтрольный государству статус. Теперь он планировал применить эту практику неподконтрольности ко всей полиции. Что весьма характерно, свое полное пренебрежение к существующим законам, отказ от прокурорских представлений, презрение к принципам сохранения правопорядка Гиммлер открыто демонстрировал в октябре 1936 года во время заседания Комитета по полицейскому праву. На все возражения Гиммлер только лишь замечал, что немцы со своей склонностью к регламентированию, к строгому следованию установленным порядкам «выработали два типа людей: чиновников и солдат». При этом он подчеркивал, что полицейские не были ни солдатами, ни чиновниками. Они должны были стать новым типом людей — «солдатскими чиновниками».

Связь между чиновничеством и военнослужащими Гиммлер стал превозносить приблизительно за полгода до этого. Это произошло в марте 1936 года, когда рейхсфюрер СС выступал перед Прусским государственным советом. Тогда он характеризовал единение этих двух типов как основу для гестапо. Однако со временем Гиммлер все-таки решил внести коррективы в свои идеи. Осенью 1936 года он провозглашал, что «солдатское чиновничество» должно было стать моделью для всей немецкой полиции. «Обычно это является уделом целых поколений на протяжении веков. Однако нечиновничья и несолдатская организация СС, напоминающая орден и построенная на признании крови, будет содействовать этому воспитанию».

В марте 1937 года Гиммлер вновь дал публичную трактовку новых заданий полиции. Поводом для этого стала подготовка юбилейного сборника, выпуск которого был приурочен к 60-летию Вильгельма Фрика, главного конкурента Гиммлера в «полицейском вопросе». Гиммлер написал для сборника статью, в которой рассуждал о «легальности неправового государства». В частности, рейхсфюрер СС указывал на то, что деятельность полиции принципиально не могла регламентироваться и ограничиваться законами. Согласно представлениям Гиммлера, на полицию должны были быть возложены две основные обязанности: «а) полиция должна была осуществлять волю руководства государством и создавать желаемый данным руководством порядок, поддерживать его; б) полиция должна была гарантировать существование немецкого народа как целого и естественного организма, поддерживать его жизненные силы, оберегать народные институты от разрушения и разложения». По этой причине права полиции, перед которой были поставлены столь ответственные задачи, «не могут быть ограничены формальными требованиями, так как подобные препятствия противоречили бы приказам государственного руководства». Подобно вермахту, полиция «могла и должна действовать согласно полученным приказам, а не согласно законам». После этого Гиммлер пытался провести грань между функциональными обязанностями полиции порядка и полиции безопасности.

В то время как первая преимущественно отвечала за «поддержание общественного порядка», перед второй были поставлены «охранные задачи по отражению агрессии всех сил, которые бы могли ослабить здоровье, подорвать жизненные силы народа и дееспособность государства». При этом уголовная полиция должна была проявлять интерес к тем людям, «которые в силу физического или психического вырождения отказались от естественной связи с народным сообществом и предпочли следовать только за собственными интересами, что могло в итоге подорвать безопасность народа и народного сообщества». Предполагалось, что подобные преступные элементы могли стать «инструментами в руках мировоззренческих и политических врагов немецкого народа, будучи использованными для подрыва единства немецкого народа и разрушения государственной власти».

Во вступлении к указанному юбилейному сборнику Гейдрих увязывал идеи Гиммлера о «защитных задачах полиции безопасности» с так называемым наступательным компонентом. Полиция безопасности должна была «наступательно заглядывать вперед, анализировать все подрывные элементы, чтобы имелась возможность их вовремя обезопасить». Гейдрих указывал на непосредственную связь между обычными уголовными преступлениями и политической угрозой. «Недочеловек угрожает здоровью и жизни народного организма двумя способами. С одной стороны, он может выступать в роли преступника, нарушающего общественный порядок. В то же время он может находиться в распоряжении антинародных сил, становясь орудием по осуществлению их планов». По словам Гейдриха, мировоззренческое и духовное противодействие национал-социализму связано с «недочеловечностью, которая всегда склонна к беспорядкам». Предполагалось, что масоны, евреи, католики могут «использовать любые преступные группы, которые хоть как-то намерены осуществить вредные для немецкого народа устремления».

В этом описании деятельности полиции безопасности всё оказалось смешанным друг с другом: борьба с уголовщиной и преступностью, борьба с «недочеловечностью», борьба с общественными беспорядками, борьба с масонами, евреями, католиками. Причем эта борьба должна была вестись, что называется, «на опережение». Едва ли можно более наглядно показать, что политика «превентивной безопасности» предполагала наличие врагов самого различного характера.

Как и стоило предполагать, чтобы справиться с этим «могущественным вражеским альянсом», немецкой полиции требовалась ничем не ограниченная власть и фактически безграничные полномочия. В итоге требования Гиммлера и Гейдриха были удовлетворены — полиция в своей деятельности могла не опираться на законы. При этом в самом полицейском праве не проводилось какого-то пересмотра заданий, поставленных перед полицией. До 1945 года для этого имелось некое «правовое основание». В качестве такового выступали чрезвычайные декреты, которые были одобрены рейхстагом после его поджога в феврале 1933 года. По большому счету немецкая полиция, руководство которой было поручено Генриху Гиммлеру в 1936 году, на протяжении нескольких лет пребывала в постоянном чрезвычайном положении.

Во всех своих публичных заявлениях, которые касались деятельности немецкой полиции, Гиммлер не упускал возможности упомянуть о «последовательности» и «твердости» гестапо и СС в отношении «врагов народа и государства». Сам рейхсфюрер СС никогда не скрывал, что охранные отряды «не были слишком популярны среди населения». Это отнюдь не смущало его. Напротив, скорее всего, Гиммлер намеренно пытался окружить комплекс, связанный с СС, гестапо и концентрационными лагерями, неким налетом страха и ужаса. Еще в ноябре 1935 года на съезде крестьян в Госларе он признавал, что «в Германии еще имеются некоторые люди, которым становится дурно при виде черного мундира». «Мы относимся к этому с пониманием и не ожидаем, что сможем снискать любовь абсолютно всех. Нам важно уважение тех людей, которым по сердцу наша Германия. Нас должны бояться те, у кого нечистая совесть, кто когда-то и как-то провинился перед фюрером и нацией». Столь жесткие и откровенные фразы Гиммлер позволял себе отнюдь не редко. В своем обращении по радио, которое транслировалось в январе 1937 года по случаю празднования Дня немецкой полиции, он говорил о том, что видел основную задачу полиции в том, чтобы «навредить всем злонамеренным врагам и противникам национал-социалистического государства». Гиммлер подчеркивал, что ему было безразлично, кто являлся противником Германии: «апостолы Москвы», «неисправимые реакционеры» или «конфессиональные зануды». После этого продолжал: «Лучше быть непонятыми единицами, быть ненавидимыми несколькими врагами, однако, несмотря на это, выполнить свой долг перед Германией».

Подобные воинственные заявления обычно компенсировались фразами о том, что «нормальный немец не должен был опасаться гестапо». Дескать, с нормальным человеком в гестапо будут обходиться «корректно и справедливо». Подобное противоречивое изображение деятельности полиции и гестапо нашло даже свою лексическую формулу, которая была озвучена Гиммлером во время радиообращения ко Дню немецкой полиции. «Быть жесткими и неуступчивыми там, где это требуется, понимающими и великодушными там, где это нужно».

Национал-социалисты начиная с 1933 года постоянно публично подчеркивали, что будут бесцеремонными и жесткими в отношении политических противников. Сначала едва ли не детально изображался разгром коммунистического и марксистского лагеря. Однако к середине 30-х годов акцент был сделан на других моментах. Теперь Гиммлер предпочитал говорить о том, что полиция в целом и полиция безопасности в первую очередь находились на страже «народного сообщества», пытаясь в зародыше подавлять всякое сопротивление и «антинародные поползновения». При этом открыто озвучивалась идея «полицейской юстиции», что на практике означало возможность наказания любого человека, который являлся действительным или мнимым противником национал-социализма. Но все-таки нельзя не заметить, что после того, как Гиммлер встал во главе немецкой полиции, все чаще и чаще стали раздаваться слова о том, что полицейский был в первую очередь «другом и помощником». Гиммлер превратил эту фразу едва ли не в официальный слоган национал-социалистической полиции, чем, наверное, хотел подчеркнуть «большую моральную ответственность», которая возлагалась на немецких полицейских. В немецком обществе формировался некий миф о полиции, в первую очередь о «вездесущем гестапо». Во многом это делалось благодаря средствам массовой информации. Весьма интересный факт: начиная с 1937 года, День немецкой полиции продолжался почти неделю. За эту неделю на население выплескивалась масса информации, которая способствовала складыванию «полицейского мифа».

«Понимающая и великодушная» полиция в представлениях Гиммлера должна была опираться на «действительную и осознанную помощь каждого немецкого народного товарища». Рейхсфюрер СС не раз призывал к этому. А потому может показаться вдвойне странным, что в итоге Гиммлер был весьма недоволен тем объемом «помощи», который предоставлялся немецкой полиции в ее ежедневной работе. Третий рейх оказался просто завален доносами и анонимками. Во время своего выступления на празднике летнего солнцестояния 1936 года в Брокене Генрих Гиммлер едва ли не возмущенно заявил: «Как раз полиции и службе безопасности становится понятным, что Германия — это самое большое скопление слухов и сплетен, которое только может иметься в природе. Иногда требуется истинное искусство, чтобы сохранить уважение к людям, которые постоянно доносят друг на друга, демонстрируя миру собственное слабоумие. В Германии можно вообще обойтись без тайных агентов — всё и так можно узнать из доносов».

Немецкие исследователи истории гестапо с цифрами на руках показывали правдивость слов Гиммлера. Так, например, в Дюссельдорфе только 15 % следственных случаев было инициировано собственно гестапо. На доносы же приходилось 26 %. Приблизительно такую же картину можно было наблюдать и других городах.

Впрочем, в указанный период Гиммлера волновала не только проблема противников режима. Он искал поводы для того, чтобы предельно незаметно провести расширение частей СС оперативного реагирования. 1 октября 1936 года он создал инспекцию частей оперативного реагирования, которая должна была подчиняться Главному управлению СС. Во главе этой инспекции Гиммлер поставил Пауля Хауссера, который был начальником офицерского училища СС в Брауншвейге. Кроме этого рейхсфюрер распорядился создать кроме «Лейбштандарта» еще две новых полковых группы — эсэсовские штандарты «Дойчланд» и «Германия». После того как произошел аншлюс Австрии и эта европейская страна была присоединена к Третьему рейху, был создан венский штандарт СС «Фюрер». К этому надо добавить принципиальное расширение вооруженных формирований СС «Мертвая голова», что было неизбежным следствием увеличения числа концентрационных лагерей. В апреле 1937 года «Мертвая голова» насчитывала три вооруженных штандарта.

17 августа 1938 года Гиммлеру удалось убедить Гитлера в необходимости изменения статуса частей СС оперативного реагирования. Отныне части СС являлись не формированиями вермахта, но подразделениями полиции. Они были провозглашены «постоянными вооруженными частями». Однако если части «Мертвой головы» служили «для выполнения специальных заданий полицейского характера», то части СС оперативного реагирования находились в «исключительном распоряжении фюрера». Нельзя сказать, что статус частей СС стал более определенным, чем это было обозначено в 1934 году. На тот период было ясно, что части СС предназначались для выполнения «внутриполитических функций», а в случае войны они подчинялись командованию вермахта. Пытаясь не вызывать излишних подозрений, Гиммлер даже в январе 1937 года заверял армейских офицеров, что в случае начала войны был готов предоставить в распоряжение вермахта полицейские части, а из штандартов «Мертвой головы» сформировать «корпус быстрого развертывания». Однако во время того же самого выступления он подчеркнул, что кроме классических театров боевых действий (на суше, в воздухе и на море) будет существовать «четвертый фронт», а именно «внутригерманский театр боевых действий». Гиммлер выражал убежденность в том, что в предстоящей войне между внешними боевыми действиями и сохранением порядка внутри страны вообще не должно быть никаких принципиальных различий. В соответствии с этими представлениями он строил свой «охранный государственный корпус».

Аналогичную мысль Гиммлер высказал 8 ноября 1938 года, когда он выступал перед группенфюрерами СС. Он еще раз говорил о том, что между внутриполитическими функциями СС и ведением боевых действий на фронте не было никакой разницы. «Общая задача СС заключается в том, чтобы вместе с полицией обеспечивать безопасность Германии внутри страны. Задание может быть выполнимо только тогда, когда часть охранных отрядов находится на фронте… Если не понесем потерь на фронте, не будем сражаться с врагами, то у нас не будет морального права стрелять в людей внутри страны. Мы не сможем расстреливать трусов и дезертиров. Для этого и существуют части СС оперативного реагирования, перед которыми поставлено прекрасное задание — оказаться на поле битвы». В дальнейшем Гиммлер заявил о намерении создать собственный армейский корпус, а отнюдь не полноценную дивизию, как это планировалось в 1934 году. Очевидно, что рейхсфюрер не намеревался предоставлять вермахту части СС в качестве «вспомогательных подразделений». На это указывало и само развитие частей СС. В период с января 1935-го по декабрь 1936 года их численность увеличилась с 5 тысяч до 14 тысяч человек. Одновременно с этим численность подразделений «Мертвой головы» увеличилась с 2 тысяч до 9 тысяч человек.

Гиммлер изначально планировал части СС как нечто особое. Во время встречи по поводу очередной годовщины «пивного путча» он заявил 8 ноября 1938 года группенфюрерам СС: «Я сказал командиру штандарта “Дойчланд”, что полагаю правильным, если не будет ни одного пленного эсэсовца. Он должен будет покончить с собой. Мы тоже не будем брать никого в плен. Война будущего — это не перестрелка, а столкновение народов не на жизнь, а на смерть… Если речь идет о жизни нашего народа, мы должны быть лишены всякого сострадания. Нам должно быть безразлично, если в городе погибнут тысячи людей. Но мы должны быть готовы к тому, что погибнем сами. Если потребуется, я сделаю это сам и ожидаю от вас такого же поступка».