Мировой кризис 1929 года и последовавший за ним взлет НСДАП были главными причинами ухудшения отношений между двумя ветвями национал-социализма. Основательное изменение политической и экономической ситуации в Германии заставило «Боевое содружество», тогда оппозиционное движение, находившееся только в стадии своего становления, занять более конкретную позицию по жизненно важным вопросам. После «поражения» Брюнинга при голосовании в парламенте и роспуске рейхстага революционные национал-социалисты, как и вся немецкая общественность, ожидали значительной партийной перестановки и изменения политического ландшафта страны. Именно этот фактор должен был предопределить дальнейшее развитие Германии.

Уже 20 июля в своей статье «Ложь 14 сентября», осуждавшей предстоящие выборы в рейхстаг, Штрассер говорил о «титаническом росте старой лжи» и невозможности кардинальных изменений внутри этой старой прогнившей системы. Причем для Штрассера самым важным событием того времени был не роспуск парламента, а «разложение» Немецкой народно-национальной партии, что привело к очередному сближению Гитлера и Гугенберга. Принципиальным отличием нового блока было то, что Гитлер стал играть роль вождя национальной оппозиции, а Гугенберг был лишь его подручным, находясь на вторых ролях. «Гитлер будет наследником Гугенберга», — утверждал Штрассер. Он делал предположение, что сотрудничество НСДАП и «Стального шлема» будет проходить в чисто фашистском духе. В свою очередь это приведет к тому, что им «отдадут голоса исключительно буржуазные, капиталистические избиратели, которые увидят в фашизме свое единственное спасение». По его мнению, этот избирательный маневр был очевидным признаком «мелочности и ничтожности немецкого парламентаризма».

Когда выборы в рейхстаг подходили к концу, коалиция трещала по швам. КГРНС предвидело не только усиление коммунистов и нацистов, но и то, что Брюнинг будет препятствовать созданию в рейхстаге новой правящей коалиции. Сила нацистов была обманчивой, так как любая их оппозиционная деятельность была обречена на провал. Штрассер предполагал, что НСДАП откажется от своей прежней программы, ибо она привела бы к повторному роспуску рейхстага. «Боевое содружество» вообще не видело в рейхстаге фактора, который бы определял немецкую внутреннюю политику. Единственным правильным решением руководству КГРНС виделся призыв к бойкоту выборов. Такое решение было принято 17 августа 1930 года.

«Боевое содружество» даже выпустило манифест, призывающий немцев не принимать участие в выборах. Он был обращен к «рабочим, крестьянам, солдатам и немецкой молодежи», которые видели бессмысленность участия в выборах. В нем утверждалось, что на тот момент внутренняя политика полностью зависела от внешней, а потому любая поддержка правящей системы означала одобрение Версальского договора. «Рейхстаг перестанет быть субъектом немецкой политики вместе с Версалем и Локарно, вместе с Дауэсом и Юнгом. Он, рейхстаг, — инструмент порабощения, постоянно торгующийся с различными заинтересованными группами». Выборы и те, кто принимал в них участие, только поддерживали обанкротившуюся капиталистическую систему. Руководство КГРНС требовало, чтобы все немецкие революционеры своим неучастием в выборах разрушили обман плана Юнга, а «время избирательных бюллетеней сменилось временем прямых действий».

За неделю до выборов «Берлинская рабочая газета», тогда еще не прекратившая своего существования, опубликовала прогноз результатов голосования. Предполагалось, что социал-демократы потеряют 3–5 мест в парламенте, Немецкая народно-национальная партия сократится на 20–30 депутатов, а НСДАП станет одной из ведущих партий Германии, приобретя в парламенте 60–70 новых депутатских мест. Этот прогноз по сути оказался пророческим, несмотря на то, что он недооценил силу нацистов. Их фракция выросла на 95 депутатов!

Фактическая победа НСДАП поставила теоретиков революционного национал-социализма в очень сложное положение. Появившийся на следующий день после оглашения итогов предвыборной гонки номер «Национал-социалистических писем» предпочел ограничиться неопределенными комментариями: «14 сентября миновал судьбоносный час, а капиталистическая буржуазия при помощи НСДАП избежала катастрофы буквально накануне своей смерти. Предательство нацистов, изменивших своим социалистическим идеалам, станет очевидным для всех. Выборы показали прежде всего другим, что на нет сходят те группы, чьи лозунги и программы недостаточно сильны. На плаву смогли удержаться только так называемые экстремистские партии. Признаком этого является радикализация нации, рост революционных настроений».

В то время деятельность «Боевого содружества» состояла в том, чтобы пропагандировать «истинное содержание подлинного национал-социализма». Тогда «Содружество» ставило единственную цель: «когда наступит окончательное разочарование в НСДАП, направить народ на путь революции».

После заседания руководящего штаба «Боевого содружества» Штрассер решил отказаться от осторожной выжидательной тактики, чтобы использовать успех Гитлера в собственных целях. Могло даже показаться, что он был рад его успеху. В статье «Революция марширует» он писал: «Редко одна неделя приносила немецким революционным национал-социалистам столь глубокое удовлетворение». Он говорил о «неуклонном росте революционных настроений и растущем движении против политики исполнительной власти». КПГ и НСДАП были изображены в этой статье почти как союзники, с той разницей, что нацисты реализовывали социал-революционные устремления в среде буржуазии, а коммунисты среди пролетариев. Но вместе с тем он подчеркивал, что обе эти партии в силу своего классового характера не были в состоянии осуществить революцию. Для выполнения этой задачи было пригодно лишь «Боевое содружество революционных национал-социалистов». Гитлер был, конечно, полезен, но уже сыграл свою роль. Его «великое историческое значение» (по Штрассеру) состояло в том, что он был «барабанщиком революции». Но «незримые силы истории перебросили его на правые позиции». «Барабанщик революции, выросший в окопах великой войны, стал государственным мужем», — подытоживал свою мысль Отто Штрассер.

Вполне можно допустить, что теоретики «Содружества» искренне верили, что именно они устанавливают правила революции. Может быть, они действительно полагали, что за их движением будущее. Но рядовых членов вряд ли можно было обмануть. Они понимали, насколько «Боевое содружество» слабо по сравнению с НСДАП и КПГ. Многие из них видели в коммунистах единственную альтернативу Гитлеру. И присоединялись к ним в надежде вести вооруженную борьбу против наступавшего фашизма. Эти настроения и победа Гитлера на выборах 14 сентября 1930 года вызвали в КГРНС кризис, получивший название «национал-большевистского». Именно тогда в организации Штрассера произошел первый раскол.

24 августа 1930 года в центральном печатном органе Коммунистической партии Германии были опубликованы «Программные комментарии по национальному и социальному освобождению немецкого народа». Этот документ внес изрядную сумятицу в ряды «Боевого содружества». Что же произошло? Дело в том, что комментарии были ориентированы на присоединение руководства революционных национал-социалистов к КПГ. Кроме социальных мероприятий по улучшению жизненного уровня широких слоев населения программные комментарии уделяли большое внимание национальному вопросу. Отдельные национал-социалисты из окружения Отто Штрассера считали эти пункты наиболее сильным местом программного заявления.

Но залог прихода к власти и защиты интересов Германии теоретики КПГ видели в широком классовом союзе: «Когда все рабочие, все бедные крестьяне, все служащие, все трудящиеся средние слои сплотятся вокруг Коммунистической партии Германии, тогда они станут неимоверной силой, которая не только уничтожит господство капитала, но сделает бессмысленным любое вторжение как снаружи, так и внутри страны».

Штрассерианцы уже давно наблюдали за коммунистической партией. Еще 20 июля 1930 года «Берлинская рабочая газета» поместила огромный обзор, посвященный триумфальной победе Сталина на партийном съезде в Москве. Автор статьи проводил анализ ситуации в мире, указывая на совпадение по времени мирового экономического кризиса, кризиса капитализма и повсеместного роста националистических настроений. Он призывал Москву и немецких коммунистов признать ошибочными призывы к всемирной революции и классовой борьбе.

Первой официальной реакцией штрассерианцев на изменение программного курса КПГ стала статья Ойгена Моссаковского «Национал-большевизм», которая была опубликована 7 сентября 1930 года. В ней он назвал «Программные комментарии» «значительнейшим историческим документом», который означал присоединение КПГ к «фронту немецкого сопротивления и освободительной политики». Впрочем, он не питал иллюзий, что коммунисты в состоянии отказаться от марксистской теории. Для него было важно, что решительное желание немецких коммунистов разобраться с грабительским Версальским миром было ответом на «капитуляцию гитлеровской партии перед враждебно настроенным к Германии миром». Этот шаг направлял коммунистов на тот путь, с которого они не имели права свернуть. В конце своего панегирика «национал-большевизму» Моссаковский делал намек на возможность выработки общей тактической программы действий.

Но 14 сентября последовала несколько другая реакция. В тот день Розикат, наиболее последовательный сторонник штрассеровских тезисов, и Эрнст Никиш предусмотрительно высказались против сближения с «национал-коммунистами». Розикат видел выход из сложившейся ситуации лишь в создании широкого «Фронта угнетенных», который бы объединил все союзы, организации и партии, выступавшие за революционный путь ликвидации Веймарской республики. Вместе с тем Розикат подчеркивал, что коммунисты и истинные национал-социалисты могли помочь другу только в случае, если откажутся от своих специфических путей развития общества. Действительно, национальный идеализм и исторический материализм были мало совместимы. В итоге он предполагал, что союз угнетенных должен был вылиться в новую национал-коммунистическую утопию. Анализ Никиша во многом повторял выводы Розиката, но тут автор шел гораздо дальше: «Программные комментарии — это уникальное событие в немецкой политике последнего времени… Немецкий рабочий больше не чувствует себя только представителем своего класса: он почувствовал свои национальные корни и понял, что социальную борьбу может вести только в форме национально-освободительной борьбы».

У Эрнста Никиша были собственные соображения по поводу комментариев к программе КПГ. Они казались ему вполне логичным шагом в борьбе против империалистических держав и их союзников в Германии. К числу таковых он относил не только консерваторов и либералов, но и социал-демократов. Лидеров немецкой социал-демократии он считал «агентами французского и польского империализма». «Все действия коррумпированной социал-демократии — предательство не только нации и страны, но и жизненных интересов немецких трудящихся». Новая программа КПГ с самого начала предполагала комплексное политическое развитие страны, и Э. Никишу уже виделись «очертания фронта немецкой освободительной борьбы, которая впервые будет проходить под знаком единой победоносной стратегической идеи».

Гитлер, по мнению Никиша, не понимал необходимости борьбы против капитализма и западных держав. Для него она была лишь переходным, промежуточным состоянием. Но Гитлеру удалось мобилизовать средние слои: «Он — барабанщик, который так и не смог стать полководцем. Политика коалиции Гитлера с Гугенбергом, проводимая в Тюрингии, склонность к бюрократизации, итало-английская ориентация только доказывают, что его партия всего лишь попытка выхолостить национал-революционные устремления средних слоев, которые увлечены национализмом, но совершенно социально индифферентны». Национальная активность пролетариата временно перешла в руки коммунистов. Но на самом деле она должна проходить под знаменем национал-социализма, «выражением которого являются только штрассерианцы».

Статьи Моссаковского, Розиката и Никиша были едины в своих оценках: все они верили в национальную переориентацию КПГ. Для них это было естественным развитием событий, но вовсе не тактическим шагом, предпринятым коммунистами. Теоретики революционного национал-социализма даже стали употреблять в связи с этим термины «национал-большевизм» и «национал-капитализм». Переход коммунистов от интернационализма к национализму казался национал-революционным интеллектуалам доказательством повсеместного распространения националистического мышления, которое находило плодородную почву прежде всего в странах, страдавших от «колониальной эксплуатации». Эти люди приветствовали подобную тенденцию как позитивную и способствующую созданию единого фронта борьбы против капитализма и Версальской системы. Но для создания «новой Германии» эта программа казалась им недостаточной, так как многие идеи, изложенные в ней, носили явно «ненемецкий характер».

Для достижения данной цели союз между революционными национал-социалистами и коммунистами был теоретически необходим. На практике же он был невозможен, пока КПГ не решилась стать национальной партией.

Один из выпусков «Национал-социалистических писем» был почти полностью посвящен национал-большевистскому вопросу. Очень интересно, какое значение имели эти дебаты для «Боевого содружества революционных национал-социалистов». Важнейшим документом в этом выпуске штрассеровской газеты являлось «Открытое письмо к руководству КПГ», написанное Карлом Петелем. Эта публикация появилась после того, как собрание, организованное Штрассером в Нойкёльне, было сорвано коммунистами. Они заняли все трибуны и начали вести собственную агитацию. Петель устанавливал очевидную связь между этим инцидентом и серией клеветнических статей о «Боевом содружестве», появившихся в газете «Утренний Берлин». Он пытался спровоцировать споры, бурную полемику, дабы коммунисты признали в национал-революционерах естественных союзников. «Собственно говоря, за чем вы следуете, господа функционеры КПГ? За партией? Если вы правильно поступаете, то почему систематически скрываете от своих сторонников, что имеются и другие силы, которые идеологически, конечно, чужды, но практически родственны вам. Те силы, которые выступают за приближение социализма… Мы считаем роковой ошибкой в деле борьбы за права угнетенного народа кратковременную тактику партии сталкиваний между собой революционных сил вместо тактики совместного приближения крушения капитализма».

Столкновение между членами КПГ и революционными национал-социалистами Петель характеризовал как действия людей, которые не имели никакого политического чутья. По его мнению, реальную политическую обстановку можно было бы исправить, отказавшись от взаимной враждебности и заключив тактический союз.

Когда Петель писал эту статью, он еще не знал, что Коминтерн занял враждебную позицию в отношении группы Штрассера. Собственно говоря, именно этим и объяснялось происшествие, произошедшее в сентябре 1930 года. А отношение Коммунистического Интернационала было однозначным: «Как можно оценивать обе национал-фашистские группы? Наиболее опасны революционные национал-социалисты, то есть группа Отто Штрассера. Чем больше наблюдаем, тем больше мы убеждаемся, что их роль состоит в том, чтобы препятствовать освобождению масс, когда истинная национал-социалистическая партия возродится. Их объективная роль состоит в том, чтобы вносить раскол в массы. Они должны быть разоблачены как провокаторы. Факт, что группа Штрассера много слабее гитлеровской группировки и что они выступают против Гитлера. Но от взгляда стороннего наблюдателя скрывается истинное положение вещей. А именно: суть штрассеровских сторонников не в том, что они являются левыми национал-фашистами, а в том, что они — фашистские агенты зловещей армии буржуазии».

Штрассер всерьез опасался раскола «Боевого содружества». Часть его сторонников в действительности могла перейти в Коммунистическую партию Германии. Именно поэтому он пытался в том же номере «Национал-социалистических писем» дистанцироваться от высказываний Петеля. При этом он искусно сформировал идею, что он единственный представляет «немецкий большевизм». Чтобы доказать это, он должен был разоблачить «программные комментарии» коммунистов как хитрый тактический шаг, который ставил своей целью раскол рядов революционных национал-социалистов и национально-революционных («аутентичных») сил.

Позднее Христиан Клее в ряде своих статей пытался обосновать правдоподобность мысли об «истинном штрассеровском большевизме». Согласно этой мысли действительно большевистской организацией в Германии являлось «Боевое содружество», в то время как КПГ была организацией коммунистической. Вопрос, заданный в фильме «Чапаев»: «Ты за большевиков аль за коммунистов?» — в Германии тех времен приобретал вполне конкретные политические очертания. Христиан Клее противопоставлял эти два понятия.

Коммунизм — это Третий Интернационал; свобода, равенство, братство; манифест Карла Маркса; задачи, упакованные в коробки с иностранными словами. Но большевизм был для него почти аристократическим понятием. Это электрифицированная Россия, парады Красной армии, борьба за власть в Китае, философские беседы комиссара Чичерина с графом Брокдорф-Рантцау в московском ночном ресторане. Это ужины в комиссариате иностранных дел, где генерал Хаммерштайн сидел напротив бандита Макса Хёльца.

Коммунизм — это программа, догма, социальная теория, много мыслей и много пошлости. Большевизм — это энергия, движение силы, вызванное самой жизнью. Это насилие Сореля, которое направлено исключительно против существующих законов и власти. Большевизм — это событие, дело, действие. Национал-коммунизм никогда не мог наступить, потому что существовал национал-большевизм.

Появление этой статьи означало полнейший отказ от тезисов Моссаковского. Клее провозглашал, что в Германии национал-большевизм мог существовать только в форме революционного национал-социализма. «Программные комментарии» КПГ были даже не национально запрограммированным коммунизмом, а всего лишь голой теорией из времен расцвета либерализма, которая осмелилась отказаться от законов системы, которая же и породила ее. Действия КПГ — это «математика», ведущая холодные вычисления и чуждая действительности жизни, и тем паче судьбе. Эта «математика» мыслит лишь о том, как бы достигнуть нереальной тактической цели. Тем временем задача «Боевого содружества» оставалась прежней — превратить национал-коммунизм в национал-социализм, в его национал-большевистском понимании. Окончательно «Программные комментарии» были разгромлены в статье Людвига Альвенса «Революция на бумаге».

Но далеко не все революционные национал-социалисты были согласны с подобными выводами своего руководства. По их мнению, КПГ, затронув национальную проблематику, встала на позиции КГРНС, что, в свою очередь, лишало «Боевое содружество» права на существование. Эти национал-революционные кадры встали на позиции Моссаковского. Они были воодушевлены, как им казалось, историческим переворотом в КПГ. Один из них опубликовал на страницах «Национального социалиста» своего рода прокоммунистический «символ веры». Автор заявлял, что национал-социалисты готовы без промедлений вместе с коммунистами сокрушить существующую систему. Он был «готов объединиться даже с чертом, который назло слепой вере буржуазии перестанет быть дьявольским проявлением». Автору было абсолютно наплевать, если после подобных заявлений его назовут большевиком.

Тем временем 28 августа 1930 года организационный руководитель «Боевого содружества» Рэм открыто заявил, что под манифестом КПГ мог бы подписаться любой член КГРНС. В то же время Вильгельм Корн, который разделял это мнение, утверждал, что не стоит ожидать подобной ответной реакции от КПГ. Но как бы то ни было, в тот период в «Национальном социалисте» появилось 15 статей, которые подробно излагали суть коммунистических комментариев. Это должно было показать членам «Содружества», которые поверили в национальное обновление КПГ, что исполнительный комитет КГРНС настроен если не реакционно, то, по меньшей мере, реформистски.

4 октября 1930 года «Роте Фане» сообщила, что в компартию перешли три руководителя революционных национал-социалистов. Это стало политической сенсацией, так как речь шла о Рэме, Корне и Лорфе, ответственном руководителе берлинской организации «Содружества». Корн и Рэм считали, что представляют пролетарских приверженцев из среды революционных национал-социалистов. Они полагали, что путь к национальной свободе лежит только через социальную революцию. Лорф не принимал главным образом штрассеровское понимание социализма, предполагавшего социализацию промышленности и хозяйства лишь на 49 %. Он ставил перед Отто Штрассером вопрос: «Мог ли называться социалистом тот, кто не только отказывался от классовой борьбы, но даже отрицал сам факт ее существования?» И хотя этот «левый» раскол не имел для «Боевого содружества» особо болезненных последствий, он сделал очевидными не только идеологические разногласия внутри организации, но и политическую разнородность членов этой организации. Идеологическое единомыслие сохранялось здесь лишь в вопросах лозунгов: революция, отрицание гитлеровского соглашательства и необходимость нового социально-экономического порядка в Германии. Поверхностное единство скрывало под собой глубокие разногласия, которые впоследствии привели к затяжному кризису «Боевого содружества революционных национал-социалистов».